Александр Мень. История религии. Том 2

Магизм и единобожие
В поисках пути, истины и жизни
Религиозный путь человечества до эпохи великих Учителей

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРИЛОЖЕНИЯ

1. БИБЛЕЙСКАЯ НАУКА И ПРОБЛЕМА БОГОВДОХНОВЕННОСТИ

Ряд глав этой книги был посвящен ветхозаветной истории. Нет надобности
доказывать, что для того, чтобы глубже осмыслить и понять ее
историко-философское значение, необходимо как можно ближе к истине
восстановить картину развития израильской религии. Основным источником в
данном случае служат библейские книги. Однако подход к ним может быть самый
различный, и от этого подхода будет зависеть то или иное освещение
ветхозаветной истории.
Древние библейские тексты приняты иудео-христианским миром как
Священное Писание в силу их боговдохновенности. Через Библию само Вечное
Слово обращается к миру устами Своих пророков и апостолов. Священное
Писание, таким образом, заключает в себе Откровение, данное человеку для
указания пути к спасению.
Встает вопрос: как же создавалось Писание, что представляет собой эта
боговдохновенность?

x x x

Если признать, вслед за христианскими писателями II в. Афинагором,
Юстином, Тертуллианом, что библейские авторы были лишь слепыми орудиями в
руках Духа Божия, то авторство их должно быть понимаемо совершенно условно.
Тогда его можно сблизить с так называемым "автоматическим письмом", при
котором медиум в состоянии бессознательного транса становится проводником
таинственных инспираций. При таком "вербалистском" (от verbum - "слово")
понимании каждое слово, каждая буква Библии должны пониматься буквально, без
малейшей историко-филологической критики, ибо перед нами будет не
произведение человека, а лишь запись Божественных глаголов.
Однако уже в святоотеческой литературе классической поры (IV-Vвв.) мы
видим переход к другой точке зрения. Отцы Церкви обращают главное внимание
не на букву, а на дух Писания и тем самым постепенно отходят от вербализма.
Так, св. Василий Великий уже указывает на неясности и неточности Писания,
видя в них залог свободы человеческого исследования (св. Василий Великий.
Шестоднев. Творения. Рус. пер. СПб., 1911, т. 1, с. 224 632).
Для св. Иоанна Златоуста бытописатель отнюдь не просто пассивный
передатчик слов Божиих. Он активно участвовал в создании священных книг и
при этом облекал их в нарочито упрощенную форму, "снисходя к обычаю
человеческому" (св. Иоанн Златоуст. Беседы на "Бытие", III, 3, с. 17). Он
"употреблял грубые речения приспособительно к немощи человеческой", ибо он
"говорил людям, которые не могли слушать иначе" (там же, XV, 2, с. 121; XII,
4, 5, с. 98).
Эта тенденция отделять в Писании божественный элемент от человеческого,
появившаяся в классической патристике, стала гаснуть в период раннего
средневековья. Снова возобладало механическое понимание боговдохновенности,
снова начали думать, что Откровение в Библии распространяется на ее внешнюю
форму и даже на каждую букву.
Сомнениям вербализм стал подвергаться лишь в схоластическом богословии.
Так, французский теолог Пьер Абеляр (1079- 1142), предшественник великих
схоластиков, критиковал его, правда, крайне осторожно, ссылаясь на факт
многочисленных разночтении в Св. Писании. Он указал на то, что человеческому
разуму принадлежит Богом данное право избирать из противоречивых текстов
тот, который более выдерживает разумную критику. Для этой цели Абеляр собрал
воедино эти тексты (как библейские, так и святоотеческие) в своем известном
сочинении "Sic et non" ("Так и нет").
В толковании на Послание к Римлянам Абеляр выделял три элемента, из
которых складывается Писание: а) непогрешимое божественное Откровение; б)
личные черты писателя; в) обстоятельства написания, т. е. эпоха, особенности
записи и сохранения текста, фактическая осведомленность автора и т. д.
Следовательно, то, что есть в Библии вечного и божественного, составляет ее
ядро, сущность, вокруг же этого ядра, согласно Абеляру, нарастают элементы
преходящие, человеческие, подлежащие, в отличие от боговдохновенной
сущности, критике разума. Крупнейший представитель схоластического
богословия Фома Аквинат (1225-1274) был также близок к подобной точке
зрения. Он подчеркивал, кроме того, качественную разницу между вдохновением
пророка и трудом библейского летописца. Последний был писателем, созидающим
с помощью Божией. Пророк же, в отличие от него, есть вестник Высшей Воли,
откровение о Которой он получил непосредственно.

x x x

В эпоху Возрождения среди гуманистов начинается углубленное изучение
Библии в подлиннике. Богословы овладевают греческим и древнееврейским
языками, что дает им возможность понять несостоятельность вербализма; из
сравнения переводов явствует, насколько часто они бывают неточны, насколько
вообще невозможно создать перевод, совершенно адекватный подлиннику.
Между тем Реформация совершила неожиданный поворот к старым воззрениям.
Отказавшись от церковной традиции, от Священного Предания, ранние
протестантские мыслители с особой силой подчеркивали значение и авторитет
того, что у них осталось, - Библии. Идеологи раннего протестантизма
вернулись к самому первоначальному взгляду на Откровение в Св. Писании, видя
в нем исключительно лишь Слово Божие, лишенное каких бы то ни было
человеческих сторон. Библейский автор понимался ими, как у христиан II в., в
духе механического вербализма, подобно простому "органу Духа". Однако
сравнительно-филологическое изучение Св. Писания уже началось, и оно
постепенно вырабатывало существенные аргументы против вербалистов.
Работы Б. Спинозы (XVII в.) и Ж. Астрюка (XVIII в.) по выяснению
источников Пятикнижия подготовили почву для создания в протестантизме
"либерально-теологического" воззрения на Библию. Литературная критика Библии
стала все меньше и меньше считаться с учением о боговдохновенности,
рассматривая Св. Писание лишь как произведение рук человеческих. В середине
XIX столетия эта тенденция нашла наиболее яркое выражение в так называемой
"религиозно-исторической школе", которая применяла к изучению Библии общие
принципы исторической науки. Эта школа возглавлялась протестантским
богословом-библеистом Ю. Велльгаузеном (1844-1918), который в своей
известной работе "Prolegomena zur Geschichte Israels" (1878), подытожив
работы Астрюка, Эйхгорна, де Ветте, Графа, Блека, предложил полностью
пересмотреть принципы ветхозаветного источниковедения и экзегетики. Его
школа полностью отвергла традиционные воззрения на авторство и время
написания ряда библейских книг, что должно было в корне перестроить
концепцию ветхозаветной истории. В частности, был пересмотрен взгляд на
Моисея как автора всего Пятикнижия (см. приложение 3), и в книге пророка
Исайи были выделены две разнородные части, написанные, по мнению этих
экзегетов, в разное время; эсхатологическая часть книги пророка Даниила была
отнесена к середине II в. до Р. X.
Одной из главных ошибок нового течения в левопротестантской экзегетике
была ее ориентация на позитивизм и эволюционизм. Этим не замедлили
воспользоваться ее противники, указав на ее предвзятость, односторонность и
отрыв от христианских принципов. Однако значение "либеральной библеистики"
было не только отрицательным; она пробудила, вместе со стремлением отстоять
традицию, живой интерес к историко-филологической экзегетике, к более
глубокому развитию науки о Св. Писании.

x x x

Господствующий взгляд Католичества на проблему боговдохновенности в
эпоху Реформации склонялся к вербализму. Так, на IV заседании Тридентского
Собора (1554) было дано определение, в котором говорилось, что апостолы
писали "под диктовку Св. Духа" (Spiritu Sancto dictante). Впрочем, эта
формулировка допускала широкое толкование, так как оставался открытым
вопрос, что именно "диктовалось" - буквальный текст Писания или основное его
содержание.
Оппозиция против слишком формального понимания боговдохновенности среди
католических богословов наметилась уже в XVII в. В основном она была
представлена богословами из Общества Иисуса (Беллармин, Лессий). В
дальнейшем развитие католического взгляда на вопрос все более и более
приближалось к четкому разделению божественной и человеческой сферы в Св.
Писании. Это отразилось на многочисленных богословских исследованиях (работы
Геттингера, кардинала Ньюмена и др.) и на определении I Ватиканского Собора,
на III сессии которого (24 апреля 1870 г.) была изменена тридентская формула
(вместо слова dictante употреблено слово inspirante).
Ряду католических библеистов, подобно многим протестантам, не удалось
избегнуть крайности и увлечения рационализмом. Это достаточно явно показал
пример известного экзегета Альфреда Люази (1857-1940) - главы католических
модернистов. Эти последние в известном смысле пошли еще дальше либеральной
теологии протестантизма и почти перешагнули рубеж христианства как такового.
Поэтому высшие церковные власти отнеслись к новому течению с
настороженностью, а Лев XIII в своей энциклике "Providentissimus Deus"
(1893), в противовес увлечениям, предписывал держаться консервативной точки
зрения на боговдохновенность.
Однако именно в этой энциклике папа указал на невозможность принятия
вербализма. Более того, он отверг попытки видеть в Писании источник
позитивных научных сведений. По словам энциклики, священные писатели часто
описывали вещи "или метафорическими выражениями, или языком, общим для их
времени" (УУ 18,20).
В 1902 г. Лев XIII создал специальную Библейскую комиссию для того,
чтобы богословы имели возможность более тщательно и на более серьезной
научной основе изучать и толковать Писание, в то же время избегая крайностей
модернистов. Его преемник Пий Х превратил эту комиссию в особый Библейский
институт, ставший отныне центром католической экзегетики. Из этого института
вышли выдающиеся представители ветхозаветной и новозаветной науки
католичества, и его огромный вклад в библеистику был признан богословами
разных исповеданий.
Одним из основоположников новой католической экзегетики стал А.
Лагранж. (1855-1938), который сочетал в себе выдающегося
исследователя-ученого и богослова, исповедующего веру в боговдохновенность
Библии. Он был убежден, что научная критика текста не вредит благоговейному
отношению к Писанию, а напротив, способствует более точному его пониманию.
Энциклика папы Пия XII "Divino afflante Spiritu" (1943) указала на
необходимость изучения "литературного жанра" того или иного библейского
писания, этим самым открывая возможность критического изучения Библии. Если
признается, что разные библейские книги отличаются по "жанру",
следовательно, в них можно выделить человеческую и литературную сторону
(см.: RFIB, I, с. 201).
Видный современный богослов Карл Ранер подверг попытки возрождения
вербализма резкой критике. "Люди - авторы Библии, - утверждал он, - не
просто секретари, записавшие то, что продиктовано им Божественным
Провидением. Они не являются секретарями и в том смысле, что с полным
пониманием и добровольно приняли то, что было им внушено Богом. Они -
подлинные авторы" (К. Rahner. The Study of Modern Theology).
Проблема боговдохновенности вызвала оживленную дискуссию на II
Ватиканском Соборе. В догматической конституции "О Божественном Откровении",
утвержденной Собором, исповедуется вера в то, что через Писание Бог
обращается к людям. Однако отмечается, что боговдохновенные авторы при
написании священной книги "применяли свои способности и силы", что они были
"настоящими авторами" (О Божественном Откровении. Рим, 1967, с. 9). Далее в
конституции говорится: "Чтобы выяснить цель священнописателей, нужно, кроме
другого, принимать во внимание "литературный жанр" (с. 10). Указывается на
то, что любой библейский автор использовал "способы восприятия",
"выражения", свойственные эпохе написания книги.

x x x

Протестантская экзегетика XX в. в какой-то своей части осталась на
старых, консервативных позициях, в какой-то пыталась воскресить либеральную
теологию при помощи новых философских течений (Р. Бультман, Д. Бонхеффер).
Но наиболее выдающиеся из современных протестантских библеистов в
значительной степени приблизились к католическому пониманию соотношения
божественного и человеческого в Писании. Так, один из крупнейших историков и
археологов наших дней В. Олбрайт прямо указывал на то, что критическое
научное изучение человеческой стороны Писания нисколько не может подорвать
его духовной ценности (W. Albright. From the Stone Age to Christianity, p.
254).

x x x

Для православного богословия в течение долгого времени изучение
библейской критики было запретным. "Над этой отраслью богословия,справедливо
отмечал Г. Федотов,- сильнее всего тяготела рука духовной цензуры" ("Путь",
1932, Э 34, с. 15). Все усилия талантливых русских ученых-библеистов были
парализованы общим "охранительством", которое царило в духовных школах и
контролировало богословские исследования. Впрочем, православные мыслители,
не связанные с официальным богословием, уже в конце века признали
необходимость критического исследования Библии. Первым среди них были ректор
Московского университета С. Трубецкой и философ Вл. Соловьев. Мы упоминали
во введении, что первым представителем духовной школы, поставившим вопрос со
всей решимостью, был А. Карташев, который указывал на появление новых
тенденций и в Греческой Церкви. В своей работе Карташев ссылался и на
известного православного догматиста еп. Сильвестра, который недвусмысленно
настаивал на признании активного участия священнописателей как авторов в
процессе создания библейских книг (еп. Сильвестр. Догм. Богословие, 1884, I,
286), но именно это авторство и "составляет,- по словам Карташева,- то чисто
человеческое начало, с его ограниченностью и возможностью всяческих
недостатков и ошибок (не касающихся существа догматов), которое органически
входит в состав Священного Писания" (А. Карташев. О ветхозаветной библейской
критике, с. 74). Естественно, что "человеческое начало" и есть объект
библейской критики.
Но, тем не менее, возникает вопрос: нет ли в принятии библейской
критики посягательства на нашу веру в боговдохновенностъ Писания? Не
благочестивее ли признать, что Бог есть "автор Библии" в том смысле, что Он
продиктовал в ней каждое слово?
Однако, во-первых, с представлением о библейском писателе как о
пассивном орудии Промысла трудно согласовать различие стилей священных книг.
У многих св. авторов стиль ярко индивидуальный, они явно принадлежат к
разным кругам общества, у них разные обороты речи и выражения. Достаточно
сравнить стиль Евангелия от Иоанна с Евангелием от Марка, чтобы убедиться в
этом даже непосвященному.
Во-вторых, как было уже отмечено еще в патриотической письменности, во
многих местах Библии ощущается влияние той эпохи, в которую жил автор.
Изучение памятников древности показывает, насколько широко авторы Библии
пользовались лексиконом своего времени и как часто вводили в текст намеки на
современные им события.
В-третьих, если Библия есть книга Истины по существу своему, то по
форме она содержит большое число неточностей. Это признавалось и в нашей
дореволюционной литературе. Так, П. Лепорский отмечал "присутствие разного
рода неточностей - исторических, хронологических, топографических, равно и
разногласий у священных писателей" (П. Лепорский. Боговдохновенность.-
Богословская энциклопедия, т. 2, с. 736).
И, наконец, самое важное: учение о священном писателе как о пассивном
инструменте игнорирует богочеловеческий характер Домостроительства Божия.
Священный автор не есть механический передатчик; он - живая личность,
преломляющая и претворяющая Откровение Божие в своем собственном существе,
передающая его через свой язык, мышление, эпоху.
Вдохновение великого художника или поэта всегда заключает в себе нечто
таинственное, почти мистическое. Человек-творец как бы устремляется в
запредельные сферы, в которых как живые созерцает открывшиеся ему образы.
Нередко эти образы как бы преследуют художника, приходя извне, и настойчиво
требуют своего воплощения. Часто художественные произведения превосходят по
своей глубине и значительности даже мышление своего создателя! Именно
поэтому для художников их творения - живые существа, которые им могут
казаться реальней и дороже настоящих людей. Здесь исток легенды о скульпторе
Пигмалионе, влюбившемся в высеченную им статую. Здесь объяснение того, как
мог Пушкин восхищаться благородством Татьяны, а Тургенев плакать над своим
нигилистом... Именно поэтому Алексей Толстой мог написать свои знаменитые
строки о вдохновении поэта:

Тщетно, художник, ты мнишь, что творений твоих ты создатель.
Вечно носились они над землею, незримые оку.
Нет, то не Фидий воздвиг олимпийского славного Зевса;
Фидий ли выдумал это чело, эту львиную гриву,
Ласковый царственный взор из-под мрака бровей громоносных?
Нет, то не Гете великого Фауста создал, который
В древнегерманской одежде, но в правде великой вселенской
С образом сходен предвечным своим от слова до слова.
Или Бетховен, когда находил он свой марш похоронный,
Брал на себя этот ряд раздирающих душу аккордов,
Плач неутешной души над погибшей великого мыслью,
Рушенье светлых миров в безнадежную бездну хаоса.
Нет, эти звуки рыдали всегда в беспредельном пространстве,
Он же, глухой для земли, неземные подслушал рыданья.

В этом смысле
каждое великое человеческое творение, будь то "Реквием" Моцарта или
"Божественная комедия" Данте, можно назвать вдохновенным свыше. Но есть
среди земных творений книга боговдохновенная по преимуществу, в которой
человечеству открылись самые высокие истины, книга, на которой более всего
лежит печать ее неземного происхождения. Эта книга - Библия, по
справедливости признанная большинством человечества за Священное Писание.
Для христиан и верующих иудеев Библия есть документ Откровения,
скрижаль веры. Но, разумеется, само Откровение и сама вера предшествуют
Библии. Многие пророки проповедовали устно; Христос никогда ничего не писал
и только после того, как люди приняли Его устное благовестие, после рождения
веры, понадобилось Писание.
В Библии Церковь Ветхого и Нового Заветов опознает свою веру и поэтому
канонизирует ее. Сейчас голос Христа и пророков доходит до нас через это
Писание. Немыслимо было бы предположить, что, когда библейские авторы
создавали его, они не получали особой помощи свыше, особого божественного
вдохновения. Именно поэтому можно говорить о Библии, что она есть "Слово
Божие".
Но при этом никогда нельзя забывать, что боговдохновенный автор
"передает духовный опыт на человеческом языке" (А. Князев. О
боговдохновенности Св. Писания.-"Правосл. Мысль", VIII, 1951 с. 121). Авторы
Библии - это живые творческие люди: мыслители, пророки, мудрецы. Они жили в
определенной стране в определенное время, писали при известных
обстоятельствах.
Как солнечный луч преломляется через многоцветный витраж готического
собора, так и Божественное Откровение в Библии проходит через призму
индивидуальной психологии 'ее авторов, которые принадлежали своему народу,
своей культуре. Поэтому совершенно неправильно понимать многие места Библии
(например, рассказ о сотворении мира и человека) буквально, не учитывая
условий их написания, их преходящей исторической оболочки. Если же мы сумеем
отделить эту оболочку от ядра, от самой сущности повествования, то перед
нами откроется величественное и прекрасное учение о мире, человеке и Боге.
Но для того, чтобы мы могли дать верную оценку исторической форме Библии,
необходимо литературно-критическое ее изучение, которое, таким образом,
может оказать существенную помощь в создании целостного христианского
миросозерцания.
В Св. Писании мы имеем два аспекта - человеческий и божественный.
Последний относится к глубинам Откровения, к самой непреходящей его
сущности. Для постижения этой сферы Библии прежде всего требуется глубокая
духовно-нравственная подготовка. Поэтому толкования Святых Отцов и
подвижников благочестия остаются для христианского сознания вечной
ценностью.
Человеческая же, земная форма Св. Писания нуждается, кроме того, в
исторической экзегезе, использующей многие вспомогательные дисциплины.
Святитель Иннокентий Херсонский в середине XIX века, когда библейская
наука еще только делала первые шаги, указал на критику как на первое дело в
исследовании источников Откровения. "Кому принадлежит право испытывать
откровение по его признакам?"- вопрошал святитель. И отвечал: "Без сомнения
- уму. Он есть первый орган воли Божией... Другого пути в сем случае нельзя
и представить".
"Первое, с чего он должен начать, есть критика. Он должен узнать те
источники, в коих заключается Откровение, должен проверить подлинность
памятников и достоверность свидетельств, должен познать, как содержатся в
них и как из них вытекают истины религии. Напр., послания ап. Павла точно ли
принадлежат Павлу, учителю языков. За сим разбором критическим должен потом
следовать второй разбор: герменевтический, т. е. разум из образованного им
учения религии должен извлечь сущность, должен показать или ясно представить
себе то, чему учит разбираемое им откровение, что предписывает, чего
требует, что обещает. Словом, составить о нем ясное понятие" (Иннокентий
Херсонский. Соч. СПб., т. XI , с. 171, пер. изд).
Библейская критика есть наука, изучающая Св. Писание как литературное
произведение. Перед ней стоит множество обширных проблем. Она рассматривает
вопросы разночтении в рукописях, определяет время возникновения той или иной
книги, исследует проблему авторства. На помощь библейской критике приходят
история древнего Востока, археология, восточная филология. Они помогают
уточнять подлинный смысл того, что хотел сказать священный автор. Ведь
совершенно бесплодными были бы попытки детального комментария "Божественной
комедии" или "Слова о полку Игореве", если не иметь представления о жизни
тех эпох, когда они были написаны. Это относится и к Библии.
Библейская наука достигла за последние сто лет больших успехов. Прежде,
при некритическом подходе к ветхозаветному тексту, концепция истории
израильской религии имела довольно фантастический вид. Теперь же картина
этой истории обретает более реальные черты. В частности, прежде считали, что
все "Моисеево законодательство" было дано самим пророком в пустыне. Но это
приводило к нелепости, ибо в остальных книгах Библии мы не видим почти
никаких его следов в течение ряда столетий (см. приложение 3).
Людям, которые с детства сжились со старыми концепциями Священной
Истории, многое в нашей повести должно показаться странным, непривычным и
даже режущим слух. Но поиски правды должны быть для нас дороже любых
привычек и традиций. А реальная история, реальная жизнь всегда прекрасней
вымысла, даже самого причудливого.