Александр Мень. История религии. Том 2

Магизм и единобожие
В поисках пути, истины и жизни
Религиозный путь человечества до эпохи великих Учителей

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть III. ВОСТОК И ЗАПАД ВО ВТОРОМ ТЫСЯЧЕЛЕТИИ ДО Н.Э.

Глава девятая
ЛЮДИ, СТИХИИ И БОГИ
Индия, 1700-1500 гг.

Многих завоевателей видела Индия. На протяжении веков народы Востока и
Запада, арьи и эллины, арабы и англичане, вступали как победители на ее
землю. И не только порабощение и разруху приносили они с собой. Индия
многому научилась от своих чужеземных властителей. Европа дала ей принципы
демократической государственности, достижения западной культуры и науки; при
мусульманских правителях в Индии расцвело утонченное индо-мавританское
зодчество. Греческое влияние создало нежный индо-эллинский стиль в
скульптуре; арьи положили начало своеобразному философскому мышлению Индии.
Но окончательно возобладать над могучими почвенными истоками индийского
духа, индийской культуры не смог ни один победитель. Рано или поздно она или
вытесняла его, или поглощала, как заросли лиан поглощают руины. Этой судьбы
не избежали и арьи. Их молодая культура, несмотря на свою самобытность,
оказалась не в силах состязаться с культурой, процветавшей в долине Инда уже
многие столетия. Первоначально арьи успешно продвигались на юг, сметая со
своего пути дасью, но уничтожить их они не могли, хотя бы из-за численного
перевеса туземцев. Постепенно оседая в завоеванной стране, они неизбежно
стали смешиваться с дравидами и другими индийскими племенами, перенимая их
обычаи, воззрения, привычки.

x x x

Хотя мы имеем очень мало достоверных сведений об Индии Средины II
тысячелетия до н. э., но на основе гимнов Риг-Веды мы можем в какой-то
степени составить общее представление об эволюции культуры арьев.
Напрасно старались они сохранить свой старинный жизненный уклад и
остаться вольными пастухами; тщетно чуждались они цивилизации, не желали
строить городов, предпочитая селиться в деревнях, прилегающих к обширным
пастбищам, где бродили их длиннорогие буйволы. Жизнь постепенно брала свое.
Села разрастались; их обитатели в тревожной обстановке племенных
распрей и упорной борьбы с туземцами вынуждены были возводить укрепления с
земляными валами. Возникали пуры - большие поселки полугородского типа.
Порабощение местных племен, которых стали использовать на всевозможных
работах, привело к быстрому развитию хозяйства. Благодаря набегам и
угнетению туземцев военные вожди скапливали большие богатства. Появилась
необходимость в торговле. Есть указания на то, что в это время купцы из
Индии проникали вплоть до Вавилона по пути, проложенному некогда караванами
древних индийцев.
Хотя письменность у индо-арьев пока еще не появилась, культура их при
сближении с окружающими племенами и народами неуклонно развивалась и
усложнялась. Если судить по некоторым намекам в Риг-Веде, времена, когда
арьи удовлетворялись простыми алтарями под открытым небом, ушли в прошлое.
На завоеванной земле выросли первые колоннады индо-арийских храмов, и народ
склонился перед первыми изваяниями божеств228.

x x x

Сказочно пестрая природа тропиков одевала религию в сказочно пестрые
тропические покровы. Куда ни обращал свой взор человек, всюду его поражали
бесконечно разнообразные проявления Мировой Силы. Все вещало ему о новых
богах, о бесчисленном сонме духов. Он был подавлен, зачарован, он терялся, с
трудом разбираясь в своих впечатлениях. Поэтому так запутан и неясен
индийский пантеон, где один и тот же бог двоится, троится, носит разные
имена, исполняет разные функции. Боги индо-арьев, боги их предков, боги
туземцев, новые боги сливаются в единую подвижную массу. Можно смело
сказать, что такого религиозного хаоса, какой мы наблюдаем в эпоху Риг-Веды,
не знала история. Другой важнейшей чертой ведийской религии было
своеобразное "ясновидение космоса", близкое к египетскому. За всеми
проявлениями бытия арья видел живую духовную силу и готов был преклониться
перед ней. Он воссылал свои хвалы Сурье и Митре - богу солнца, когда тот,
проносясь на золотых конях по пространству неба, посылал свои стрелы сквозь
белоснежную ткань облаков. Человек восхищался этим шествием пламенного
небожителя, которому каждый раз его невеста, богиня Зари Ушас, шла
навстречу:

Словно юная красавица, которую наряжает мать,
Или богато убранная танцовщица,
Или пестро разодетая жена перед супругом,
Или женщина во всем блеске ее красоты,
Выступающая из купальни,
Улыбающаяся и уверенная в непреодолимой силе
Своих прелестей,
Она обнажает грудь перед взорами людей229.

Великая сила любви, царящая
среди живых существ, в глазах древних людей простирала свою власть на все
мироздание. Им казалось, что всюду: и в облаках, окутывающих землю, и в
дучах, скользящих по вершинам гор, и в корнях, уходящих в почву, - они
подслушивают страстный шепот и различают нежные объятия. Небо и земля, боги
и люди, растения и животные - все воспринималось ими как пронизанное
притяжением любви и ее чарами, как вселенская игра влюбленных.
Издревле арьи с восторженным благоговением относились к соме -
опьяняющему напитку, который научились делать еще их далекие предки.
Действие этого напитка приписывалось особому божеству Соме, который был
одновременно и богом луны, загадочного светила ночи, вызывающего в душе
непонятное волнение. Пьянящий сок сомы отдавал человека во власть сказочных
мечтаний, он как будто бы становился ясновидящим, весь мир преображался для
него, каждое слово приобретало особый вещий смысл, душа испытывала чувства,
недоступные для нее в обычном состоянии, когда спят ее тайные силы. Принимая
же сому, она окрылялась, вступала на порог заколдованного замка, в котором
все живет, все дышит тайнами и откровениями. В вихре исступления
разверзались бездны Света и безобразные ужасы Тьмы. На короткое время,
воспламененный волшебным напитком, человек возносился в неведомые сферы.
Сома, как ритмичная музыка, как ритуальный танец, приносила неизреченное
блаженство экстаза230. Поэтому арья молился Соме:

Там, где вечный свет в мире, где находится Солнце,
В том бессмертном, нетленном мире
Помести меня, о Сома,
Где сын Вывасват правит как царь,
Где находится тайна небес, где находятся могучие воды,
Там сделай меня бессмертным.
Где жизнь свободна на третьем, небе небес,
Где миры сверкают, там дай мне бессмертие.
Где есть хотения и желания,
Где чаша светящегося Сомы,
Где пища и радость, там дай мне бессмертие.
Где есть счастье и наслаждение,
Где процветают радости и удовольствия,
Где желания нашего желания достигнуты,
Там дай мне бессмертие...

Этот вакхический гимн, этот крик восторга
перед открывшимися душе радостями бытия есть как бы отзвук тех исчезнувших
дней, когда не была нарушена гармония между человеком и миром. Жажда вернуть
это состояние обнаруживается и в первобытном шаманизме, и в сладострастных
культах Сирии, и в религии Диониса. Эти попытки, как правило, были обречены
на неудачу, ибо не хотели ничего знать о том, что по сравнению с изначальным
своим состоянием человек уже далеко ушел от возможности быть участником
праздника мировой Гармонии.
Культ Сомы был одним из древнейших у арьев. Они с презрением, как о
нечестивцах, отзывались о людях, не выделывающих священного напитка.
Опьянение любви, экстатическое безумие Сомы, колоссальный мир, несущийся
неведомо куда под необозримым голубым простором, озаренным пламенем Сурьи,
космическое сладострастное томление и чувство бесконечного восхищения перед
этой божественной картиной кипящей жизни - все это составляет душу Риг-Веды.
Божества начинают воплощаться в яркие, чувственные образы.

x x x

Если археологи и не находят арийских идолов, то гимны позволяют нам
легко представить себе их облик. Арьи очеловечили небожителей, наделили их
всеми человеческими страстями, изображая хитрыми, похотливыми, эгоистичными.
Они охотно слушают лесть; их представляют наподобие Олимпийцев могучими
великанами с человеческим телом, одетыми в роскошные одежды. Происходит
провал от возвышенного символизма в примитивный натурализм. Старое
представление о богах вытесняется новым231.
Проходили годы, десятилетия, а над Индостаном не смолкали военные
кличи. Дравиды и другие туземные народности не складывали оружия, а главное
- среди самих индо-арьев шла нескончаемая борьба. Каждый из небольших
арийских народцев (а их было довольно много) стремился к гегемонии в стране
и для достижения этой цели не брезговал ничем. Племенные вожди - раджи -
привлекали на свою сторону дасью, чтобы вместе с ними обрушиться на
соплеменников. В знаменитой "битве десяти царей", которая привела к
возвышению племени бхаратов, один раджа призвал бога Индру истребить врагов,
все равно кто они - арья или дасью232.
Бог-громовержец Индра появился в арийском пантеоне как раз в эту эпоху
войн и междоусобиц. На его примере можно наглядно проследить деградацию
арийской религии233.
Индра пришел вместе с разящим громом, в хороводе стремительных туч,
могучий, гордый, перекатывающийся в облаках исполин. Он явился как
национальный бог арьев, стремительный враг их противников. В руках его
змеятся молнии, на голове золотой шлем, в ушах золотые серьги; он непобедим,
он одним залпом проглатывает безмерное количество сомы, он доходит в своей
жадности до того, что готов проглотить вино вместе с бочонком. Индра
ниспосылает благодетельный дождь. С помощью служебных духов он низвергает
демона засухи Вритру. Индра ведет племена арьев в новые богатые земли. Индра
- веселый и неистовый небожитель, которого легко подкупить дарами и
приношениями. Как мало похож он на возвышенного Варуну!

x x x

В Риг-Веде больше всего гимнов посвящено Индре, так как сборник
редактировался в эпоху наивысшего расцвета его культа. Громовержец оказался
в силах не только возвеличить преданных ему раджей и победить их врагов, но
и оттеснить адитий - богов-соперников - и низложить с трона царя Варуну. В
одном гимне приводится следующий замечательный диалог между Варуной и
Индрой234. "Я царь, мне все подвластно, - говорит Варуна. - Все боги
подчинены мне, всеобщему творцу жизни, и следуют велениям Варуны. Я царствую
в высочайшей святыне людей, я царь Варуна. О Индра, я Варуна, и два широких,
глубоких благословенных мира мои. Мудрый Творец, я создатель всех существ.
Благодаря мне сохраняются земля и небо. Я заставляю вздуваться текущие воды.
Я водрузил небеса на их священное место. Я святой сын Вечности, развертываю
Троичную вселенную".
Но эта речь нисколько не смущает Индру: он хвастливо заявляет о своих
преимуществах. "Ко мне взывают имеющие коней люди, - говорит он, - когда им
приходится тяжело в битве. Я тот могущественный бог, который своей
непревзойденной силой возбуждает сражение и взметает пыль... Все это сделал
я, и мощь всех богов не в состоянии меня, непобедимого, обуздать. Когда я
возбужден возлияниями и молитвами, тогда содрогаются два безграничных мира".
И, подтверждая слова Индры, поэт свидетельствует, что он воистину могучий
Мироправитель.
В другом месте риши прямо исповедует:
"Ныне говорю я Лучезарному Отцу: "Прощай, я ухожу от Того, кому не
приносят жертвы, к тому, кому люди приносят жертвы. Я выбираю Индру, я
отрекаюсь от Отца, хотя жил с ним в Дружбе много лет... Сила переходит к
другому. Я вижу, как она приходит".
Это ни с чем не сравнимые, единственные в своем роде документы в
истории религии. Здесь мы как бы присутствуем при том моменте, когда
совершается переход от единобожия к многобожию, от почитания незримого
Властителя Вселенной и источника Добра к культу грубого и человекоподобного
громовержца, на стороне которого сила и симпатии большинства людей. Индра
более популярен, он понятнее, доступнее примитивному воображению, он обещает
быть покровителем военных вождей арьев; раджи молятся ему, призывают его в
битвах как своего военачальника.
Нам совершенно неизвестно, как относились арьи к религии коренного
населения. Есть только намеки на то, что первоначально они сурово осуждали
фаллический культ, процветавший в долине Инда235. Тем не менее, около 1500
года они сами его восприняли вместе с целым рядом других черт
древнеиндийского язычества.

x x x

Легко представить себе, по какому пути после всего этого пошла
ведическая религия. Вместо простой, возвышенной молитвы, возносимой из
глубины души под неподвижной синевой небес, появляется сложная система
ритуалов и заклинаний. Все большее распространение получает мысль о том, что
боги нуждаются в церемониях и жертвоприношениях и что путем культовой магии
их можно принудить служить себе236. Нравственно-мистическое отношение
человека к Божеству извращается. Для индо-арьев начинается магический этап
истории их мировоззрения. Закон Рита переосмысливается в магическом плане.
Ритуалы начинают рассматриваться как неотъемлемая составная часть мирового
порядка. Отсюда рост авторитета жрецов, тех людей, которые занимаются
исполнением обрядов. В этих обрядах налицо все черты первобытного
колдовства: и попытка имитацией желаемого события превратить его в
действительное, и вытеснение из молитвы морального элемента. Все упование
возлагается на знание причинно-магической связи между вещами; строго
соблюдая всю сложную церемониальную систему, можно управлять стихиями и
богами, как своими слугами. Огненная жертва может вызвать молнию и гром,
возлияние молока - дождь.
Эта иллюзорная власть над миром неизбежно приводит к полному
порабощению человека. Магические представления сковывают его сознание и
постепенно угашают в нем подлинно религиозную мысль. К счастью,
индо-арийская культура не задохнулась под гнетом магизма, а стала незаметно
пробивать себе дорогу. В ведический период эта дорога разделилась на два
направления. С одной стороны, неудовлетворенное религиозное чувство
обратилось к космической мистике бытия, огня, жизни. С другой стороны, выход
из тупика начали искать через философское мышление.
В чем же конкретно проявились эти два пути? Ведические поэты никогда не
утрачивали ощущения внутреннего единства жизни. Они воплотили это чувство в
величественном мифе об исполине Пуруше, мировом Всечеловеке237. Это
тысячеглавое и тысяченогое существо было принесено богам в жертву. Пуруша
был связан и заклан, и из его необъятного тела возникло все многообразие
Вселенной: животные и духи, боги и звезды, гимны и песнопения. Пуруша - это
все, что стало и станет.
Когда миф говорит о сотворении человечества, то проводит между людьми
определенные различия. Не из одной части колосса возник людской род:
Брахманом стали его уста, руки кшатрием,
Его бедра стали вайшьей, из ног возник шудра. Это первое упоминание о
сословно-религиозном делении в Индии, так называемых "варнах", или кастах.
На чем основывалось подобное деление, уже более трех тысяч дет
тяготеющее над Индией? Историки не пришли к единому мнению в попытках
ответить на этот вопрос. Излишне доказывать, что дело тут не в социальной
расслоенности. Десятки других древних обществ обладали гораздо более резко
выраженным сословным разделением, чем Индия около 1500 года, и тем не менее
никогда не существовало такой пропасти между сословиями, какая существовала
и в известной мере существует доныне между индийскими варнами. Некоторые
историки склонны связывать возникновение варн со стремлением арьев соблюсти
чистоту крови. Однако очевидно, что варны являются не столько барьером между
арьями и неарьями, сколько в первую очередь дробят самих арьев на строго
изолированные группы238. Скорее всего мы должны искать корни кастовой
системы в магических представлениях, воцарившихся у индийских арьев. Мы
знаем, как ревниво охраняется в первобытных религиях тайна высших
посвящений, какие препятствия должен преодолеть человек, чтобы достичь
посвящения. Возможно, принявшие посвящение считались у арьев высшим классом
людей, а так как магизм не признавал динамики в развитии, эти ступени должны
были оставаться незыблемыми, как часть единого мирового организма. Эта мысль
достаточно ясно выражена в мифе о Пуруше.
Но, оставляя в стороне социальный аспект мифа, важно отметить, что
Пуруша является великолепным символом органической целостности мироздания.
Все, от богов до последней пылинки, соподчиняется в нем, как органы в живом
теле.
Другая важная черта мифа - это огромная роль, которая отводится в нем
жертвоприношению. Весь космогонический процесс рассматривается как некая
премирная жертва, как рассечение единой живой Праматерии. Благодаря мифу о
Пуруше ритуал возводится на высоту непреложного всеобщего принципа.
Посредником при всех жертвенных обрядах является бог огня Агни. Этот новый
обитатель индийского Олимпа незаметно начинает отвоевывать у Индры
первенство. Годы войн и захватов с течением времени уходят в прошлое;
зиждительное тепло, загадочное и животворящее, привлекает больше внимания,
чем простодушный любитель сомы Индра, похваляющийся своей силой. В культе
Агни сосредоточивается тот чувственно-созерцательный пантеизм, который
всегда составлял отличительную черту индийского мирочувствия. Природа,
таинственная жизненная сила, скрытая в ней, сопричастие ликованию стихий
становятся для индийца источником духовного наслаждения и мистических
радостей. Но эта натуралистическая мистика не способна освободить человека
от власти Магизма. Природа, подчиненная неумолимым законам, не может быть
светочем духовной свободы. Если для отдельных людей в ней открываются тайны
мира и звучит голос Вечности, то большинству тех, кто живет культом природы,
не остается ничего иного, как отдать себя во власть косного, вечного и
безнадежного круговорота вещей.
В этот период возникает своеобразное индийское богословие, которое идет
по пути синкретизма, близкого к египетскому. От смутного, неосознанного
"генотеизма" приходят к убеждению, что каждый бог достоит почитания в силу
своей тождественности с остальными. "Это, - говорит Макс Мюллер, - не то,
что обычно понимают под политеизмом. Однако неправильно было бы назвать это
и монотеизмом. Если уж необходимо найти какое-то имя, то следовало бы
назвать его катенотеизмом. Это есть сознание того, что многие божества -
лишь различные имена одного и того же Бога"239.
Такого рода "катенотеизм" может показаться шагом к единобожию, но в
действительности он оправдывал политеизм, освящая все его формы.
Зачатки философской мысли в Индии были связаны с духовным кризисом,
аналогичным подобному же кризису в Египте и Двуречье. Мы узнаем о нем
опять-таки из Риг-Веды, из более поздних гимнов сборника. Там звучат уже
молитвы, которые свойственны обычно изощренным, утонченным цивилизациям.
Живое чувство общения с космосом и духовными силами, его одушевляющими,
заменяется рассудочной рефлексией, скепсисом, усталыми, холодными
умствованиями240.
Если прежде душа человека не испытывала никаких сомнений, а со всей
страстностью отдавалась любым богам и любым силам, готовая каждого из них
возвести на небесный престол, то теперь путь к этому непосредственному
общению с природой и духовным миром оказался для многих закрытым. Людей
стали охватывать мучительные раздумья: в чем смысл мироздания? Откуда оно
возникло? Грубые мифы перестали удовлетворять; окруженные сонмом богов, их
почитатели тщетно ищут среди них Высшего и Единого. Какому Богу нужно
поклоняться? - спрашивают себя риши. - Индре? Но кто видел его? Существует
ли он? Высшего поклонения заслуживает лишь Творец (Вишвакарман) и
Вседержитель (Праджапати), Тот, Кто был источником всего, "Кто двинул по
небу эти светила. Кто вдохнул силу в животных и разум в человека. Но есть ли
среди людей кто-либо видевший его? Где жизнь, кровь, Я Вселенной? Разве
спрашивает что-либо тот, кто знает?"241 Человек бредет в темноте, и от него
скрыт конечный смысл его бытия, от него скрыто начало мира. Он может лишь
строить смутные догадки и ставить вопросы, бесконечные вопросы. И разрешимы
ли они?
Поэт обращается к истокам Вселенной:

В том изначальном не существовали
Ни что-нибудь, ни темное ничто.
Лазури светлой не было, ни кровли
Широко распростершихся небес.
Что покрывало все? И где приют был?
Была ли там бездонность? Глубь воды?
Там не было ни смерти, ни бессмертья.
Меж днем и ночью не было черты.
Единое само собою
Дышало без дыхания везде.
Все было Тьмой, все покрывал сначала
Глубокий мрак, был Океан без света,
Единая пустынность без границ.
Зародыш, сокровенностью объятый,
Из внутреннего пламени возник.
Любовь тогда первое всех восстала
В сознании из силы семянной.
В свои сердца глубоко заглянувши,
Открылось мудрым, что в Небытии
Есть бытия родство. И протянули
Они косую длинную межу.
Там был ли низ? Там был ли верх? Там были
Даятели семян, там были Силы.
Внизу самодержавность Бытия,
Вверху протяжность мощная пространства.
Кто знает тайну? Кто ее поведал?
Откуда мир, откуда он явился?
Тех далей и богам не досягнуть,
Они пришли позднее. Кто же знает?
Откуда, как возник весь этот мир?
Откуда, как Вселенная явилась,
Мир создан был, или он был не создан?
Об этом знает только Он, всезрящий,
Все видящий с небесной высоты,
Иль, может быть, и Он того не знает?242

В этом знаменитом гимне нашло
выражение то чувство недоумения, которое охватывало индийских провидцев,
когда они пытались найти утерянную нить, пытались проникнуть в молчаливую
обитель Высшей тайны. И мы видим, что эта попытка, в сущности не идет дальше
смутных мечтаний и догадок, дальше неопределенных образов и расплывчатых
понятий.
На первых порах арья был слишком увлечен цепью потрясающих картин,
развернувшихся перед ним: священными Гималаями, сверкающими шапками на их
вершинах, джунглями Арьяварты, величавым Индом. Он слишком страстно молился
природе, слишком остро воспринимал ее одухотворенность, слишком Долго
отдавался ей, чтобы под конец не наступило охлаждение, перешедшее в
своеобразную отчужденность. Это было преддверие спиритуализма брахманов и
буддистского мироотрицания. Место Божества у ведических философов все чаще
занимает теперь неопределенное Единое (Экам), некая расплывчатая сущность,
что-то холодное и безличное. От этого Экама не веет мощью и красотой, как от
бога отцов светозарного Дьяушпитара; в нем нет и живого тепла, которое можно
ощутить даже в образе громовержца Индры. Это нечто бесстрастное, нечто как
бы мертвенное, несмотря на то что это Исток Вселенной. Это "Оно", это Холод
и Молчание, молчание без конца...
Индийская мысль, как это часто бывает, из одной крайности неизбежно
впала в другую. От экстазов бытия, от упоения жизнью и природой, от
эротической мистики и космических прозрений она устремляется в неведомые
глубины Сверхбытия, где умолкают все земные звуки и где царит Абсолют. Там,
в предвечном Мраке, сокрыты потенции всего, там, в глубине неизглаголанного,
- бесформенный лик Единого, у которого нет названия. Труден путь
человеческого духа в эти ледяные царства Безмолвия. Великая отвага,
несокрушимая воля, жажда истины устремляли его туда.
Но прежде чем вступить на этот небывалый, сверхчеловеческий путь,
пророки Индии прошли через горнило разъедающего скептицизма и уныния.
Постепенно утратив веру предков, перестав обращаться с молитвой к Богу, они
были соблазнены духами стихий, чувственной мистикой Космоса, но в конце
концов разочаровались в ней, они стояли на распутье, вглядываясь во тьму.
"Какому богу вознесу я мольбу?" - спрашивает риши. Откуда и для чего
появился мир? Никто этого не знает. Быть может, человек лишь игрушка
неведомых сил, и ему суждено вовеки тщетно разгадывать мировую загадку, сидя
у беспредельного океана Истины...
Великая всемирно-историческая заслуга древнеиндийских мыслителей в том,
что они преодолели этот кризис и дерзнули, не останавливаясь на полдороге,
вступить в темный храм Вечного и Безусловного, в храм Абсолюта.
Но не на этом пути суждено было обрести человечеству утраченное
единение Земли и Неба. Не от языческого космизма, не от мистиков,
поднявшихся до вершины Сверхбытия, шло спасение. Не здесь, в Индии, а там,
на западе, на стыке трех материков, незаметно подготавливалось величайшее
Откровение в истории человечества.

ПРИМЕЧАНИЯ
Глава 9

228. Б. Луния. История индийской культуры, I960, с. 50.
229. PB I, 115 и др. Богами Солнца называются в PB еще Вишну и Савитар.
230. PB VIII, 48; IX, 113. Предки арьев еще до переселения в Индию
знали культ Сомы. Отзвуком этого является упоминание культа Хаомы в Авесте
(см. С. Радхакришнан. Индийская философия, т. 1, с. 66; 3. Рагозина. История
Индии времен Риг-Веды. СПб., 1905, с. 137).
231. Напр., PB IX, 115.
232. PB V, 33; X, 69.
233. В представлении риши Индра был сыном Дьяушпитара (PB III, 1, 4),
но он скоро заслонил его и Варуну, небесную ипостась Дьяушпитара. К
характеристике Индры: PB VI, 18; II, 18, 3, 8, 45; VI, 29; VII, 41 и др.; G.
Oldenberg. Die Religion des Veda. S. 188; W. N. Brown. Mythology of India. -
MAW, p. 282 ff.
234. См.: С. Радхакришнан. Индийская философия, т. 1, с. 69. См. также:
А. Введенский. Религиозное сознание язычества, 1902, с. 286.
235. PB VII, 21.
236. Например, гимн (PB X 98 или VI, 15, 47).
237. PB X, 90.
238. Первой обособившейся кастой были, очевидно, брахманы, посвященные
служению богам. Однако и кшатрии и вайшьи считали себя прошедшими через
религиозное посвящение, в отличие от шудр (см.: 3. Рагозина. История Индии
времен Риг-Веды. СПб., 1905, с.306; Б. Луния. Цит. соч., с. 57).
239. М. Muller. Essays, V. 1, S. 25.
240. В гимне РВ V, 8, 100 есть, например, свидетельство о том, что в
существовании Индры многие сомневались.
241. РВ I, 4, 164.
242. РВ X, 129. Пер. К. Бальмонта.