Александр Мень. История религии. Том 2

Магизм и единобожие
В поисках пути, истины и жизни
Религиозный путь человечества до эпохи великих Учителей

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть II. ПЕРВЫЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Глава пятая
ОТ МАГОВ К ОБОЖЕСТВЛЕННЫМ ЦАРЯМ
Египет в IV-III тысячелетии до н. э.

Легко основать порядок в обществе,
подчинив каждого определенным правилам.
Легко воспитать слепца...
Насколько труднее освободить человека.
Антуан де Сент-Экзюпери

Если вспомнить, что первые следы существования человека относятся ко
времени, отстоящему от нас на 50-40 тысяч лет, то история цивилизации
предстанет перед нами в виде взрыва, нарушившего тишину. В самом деле, в
сравнении с пятью-шестью тысячелетиями исторических времен - доисторическая
ночь длится бесконечно долго167. Удивительное постоянство удерживается в
образе жизни, в быте людей на протяжении веков. Тот или иной способ
обработки каменного рубила или форма кувшина определяют огромные
хронологические эпохи. За тот же отрезок времени, за который техника прошла
путь от мотыги до расщепления атома, в веке каменном почти не происходит
перемен: те же приемы охоты, те же узоры на сосудах, те же правила
захоронения...
Даже одно из Великих Открытий - употребление огня - не было достижением
предыстории. Этой стихией пользовались уже полуживотные предки человека168.
Между тем все это не означает, что первобытный человек был низшим
существом в сравнении с нами. Кроманьонская раса - одна из первых
человеческих рас - по природе ни в чем не уступала современному человеку.
Это были стройные, красивые люди, с прекрасно развитым черепом. Их искусство
(т. н. "ориньякское") показывает, что внутренний мир наших далеких пращуров
был богат и сложен, что они отличались изумительной художественной
одаренностью. И, тем не менее, доисторическая ночь тянулась многие тысячи
лет. Человек оставался все это время неотъемлемой частицей рода, племени, в
нем не пробуждался творческий дух личности. Поступательного движения почти
не ощущалось. Каждое столетие было, вероятно, похоже одно на другие.
Сравнивая наскальную ориньякскую живопись, относящуюся примерно к 25-му
тысячелетию до н. э., и фрески Сахары 6-го тысячелетия, мы видим все один и
тот же мир: угон скота, охота на диких животных, праздники, магические
пляски женщин и воинов169.
Что же тормозило движение культуры?
Вероятно, это одна из загадок, которая никогда не сможет быть
разрешена. Однако в первобытных верованиях существует нечто такое, что может
пролить некоторый свет на эту проблему. Сохранившиеся доныне очаги
"первобытного мира" показывают, что магические представления обладают
колоссальной силой и способны держать целые общества в состоянии
неподвижности. "Коллективные представления" Магизма, связанные с табу,
ритуалами и традициями, накладывают свой отпечаток на все проявления жизни
австралийца, папуаса, зулуса.
Идеи и верования имеют гораздо большее влияние на жизнь общества, чем
это кажется на первый взгляд. И если учесть ту власть, какую имел Магизм над
душами людей, то поразительная устойчивость первобытного мира становится не
такой уж загадочной.
Мир воспринимался "магическим человеком" как законченное
материально-духовное целое, как непрерывный круговорот богов и людей, живых
существ и стихий, как своеобразная иерархия духов, людей и бессловесных. В
своих обрядах человек имитировал жизнь природы, как бы участвуя в ее
процессах; через тотемизм он роднился с миром живых тварей. Жизнь его была
непрестанным священнодействием, он боялся нарушить хотя бы одно звено в
космической мистерии, опасаясь быть выброшенным за пределы истинного Бытия.
Вполне естественно поэтому, что страх переступить через сакральную
черту ритуала, посягнуть на незыблемость "коллективных представлений"
оказывал парализующее действие на духовную культуру. Он ставил человеку
жесткие рамки, за пределы которых творческий дух пробивался лишь с огромным
трудом.
Вероятно, в этот долгий период человек чувствовал себя ближе к
природному миру, чем в последующие века, но это была атавистическая
близость. Не как человек предстоял он природному миру, а скорее как часть
этого мира.
Но вот около шести тысяч лет назад совершается почти внезапный перелом.
Дремлющие силы духа сделали первую попытку освободиться.
С внешней стороны этому перелому, вероятно, содействовали массовые
переселения племен. Переселенцы, которые были чаще всего и завоевателями,
покидая обжитые земли, оказывались среди новых ландшафтов, сталкивались с
неведомыми народами и верованиями. А это всегда вносит свежую струю в
сознание людей. То, что они считали испокон веков незыблемым и прочным,
оказывалось в новой обстановке призрачным и преходящим. Достаточно указать
на переселения и завоевательные походы аморитов, арьев, евреев, ахейцев,
европейских варваров, монголов, арабов, положившие начало их культурам170.
Скорее всего, именно в результате больших племенных миграций и родились
первые великие цивилизации. Во мгле доисторической ночи вспыхивают три
светоча: это были культурные центры, возникшие на берегах Нила, Евфрата и
Инда.
Ранние исторические времена подобны ландшафту, подернутому утренним
туманом. Пристально вглядываясь в его пелену, мы начинаем улавливать
очертания то одного, то другого предмета; одни выступают из тумана
наполовину скрытыми, другие кажутся совсем не такими, каковы они на самом
деле... На рубеже V и IV тысячелетий историк бредет почти ощупью.
Письменность еще только зарождается. Археология дает материал, далеко не
всегда поддающийся расшифровке. Загадки громоздятся на загадки. Откуда
пришли первые люди в места древнейших оседлых цивилизаций? Куда исчезли
племена человекоподобных неандертальцев и какую роль в их исчезновении
сыграл человек? Существовала ли древняя цивилизация на затонувшем материке
Атлантиде? Какой геологической реальности соответствуют предания народов о
потопе? Где впервые стали употреблять металлы и строить города? Ответы на
все эти вопросы и на множество других не выходят за пределы более или менее
правдоподобных гипотез, фантазий, догадок.
С III тысячелетия туман постепенно рассеивается. Мы уже можем составить
себе довольно ясное представление о жизни в Египте, Двуречье, Индии.
Здесь впервые родился Город - это скопление жилищ, как бы в страхе
жмущихся друг к другу, обычно обнесенных стеной. Город - двуликое и
трагическое детище двойственной истории человечества - стоит у ее истоков.
"Городская революция" есть рубеж исторического и доисторического миров.
Если в пещере, шалаше, палатке из шкур человек еще жил среди окружавшей
его природы, то за стенами города он впервые создал свой собственный мир,
пыльный, тесный, некрасивый, но все-таки свой. Город - символ изоляции
человека от природы и одновременно символ его творческой активности. Пусть
эта активность иногда принимает ложное направление, пусть город и вносит
уродство и смрад в природу, но не следует забывать, что Город помог человеку
познать самого себя. Он способствовал высвобождению Личности. Он - проклятие
истории, и он же - ее благословение. Стены оторвали человека от мира, но
дали ему возможность по-новому взглянуть на этот мир. В городе человек был
подавлен монотонностью созданного им самим муравейника, но в городе же
раскрылось внутреннее богатство его духа. Сократ и апостол Павел, Шекспир и
Достоевский - дети Города.
В легендах и мифах народов города чаще всего не "вырастают", а
"основываются". Их закладные камни нередко хранят волнующие повести о героях
и богах, которые их воздвигли. Будь то шумерский Ниппур, или египетский
Мемфис, или Рим - все они представлялись людям как какой-то дар, дар неба
или воина-богатыря.
Чем больше сведений о жизни первых цивилизаций приносит лопата
археолога, тем очевиднее становится, что рождение города - это действительно
"взрыв", "скачок", способный привести в полное недоумение сторонников теории
непрерывного и постепенного прогресса. Даже изобретение земледелия не было
таким резким разрывом с прошлым, как возникновение городов. Оказывается, что
жизнь людей в городах, только что выступивших в доисторической ночи, очень
мало отличается от жизни значительного числа людей нашего времени.
Если сравнить современный восточный городок с таким древнеиндийским
центром, как Мохенджо-Даро, с его широкими улицами, удобными домами,
великолепной системой водостоков, то легко убедиться, что, за исключением
некоторых технических изобретений, быт современного человека не так уж
далеко ушел от быта человека, жившего за пять-шесть тысячелетий до него.
Право же, далеко не все современные города построены по такому превосходному
плану, как древние Ур или Мари в Двуречье. В этих городах, расположенных в
засушливой местности, дома были снабжены водопроводом и канализацией;
заботливо отделялись жилые помещения от служебных и хозяйственных; окна
выходили не на пыльную улицу, а в тихий внутренний дворик, озелененный и
прохладный. В городах Шумера в III тысячелетии до н. э. были базары,
трактиры, школы, мастерские, храмы, часовни. Счетоводы и гончары, ткачи и
занимались примерно тем же, чем они занимаются в XX веке. Археологов
поражало сходство древних городов чуть ли не в деталях с современными
восточными городами.
Когда мы смотрим в музее на предметы обихода, сохранившиеся от первых
цивилизаций, на эти изящные статуэтки, ожерелья, керамику, пудреницы,
зеркала, гребенки, детские игрушки, посуду, мебель, - мы невольно чувствуем,
что люди, которым все это принадлежало, жили интересами, вкусами,
привычками, очень похожими на наши, что нам бы нравились египетские кресла,
что наши дети могли бы играть древневавилонскими игрушками и современные
женщины по достоинству оценили бы флаконы из Фив или вазы из Феста.
Но при всем этом - налицо бесспорные доказательства того, что
"городская революция" не привела еще к "революции духа". Во время основания
городов и великих переселений многое, вероятно, было нарушено в традиционных
представлениях. Но когда жизнь в городах вошла в устойчивое русло, старые
тенденции снова взяли верх. Это особенно наглядно можно проследить на
примере древнего Египта.
Египет - это рубеж между Африкой с ее фетишами и колдунами и
Средиземноморским кругом - очагом великих духовных движений. И население
Египта также сложилось из обитателей двух континентов. Осваивая долину Нила,
египтяне затратили огромные усилия для того, чтобы приспособить эти
заболоченные, нездоровые места для обитания. Поразительна неисчерпаемая
энергия египтян и их соседей шумеров в борьбе с природой. Они побеждали ее
там, где иной раз даже человек наших дней опускает руки.
Одного не смогли победить египтяне: наследия первобытных понятий и
верований. Мы не знаем, какой творческий порыв помог им вырваться из тисков
природы, начать рыть каналы, осушать болота, орошать поля, искусно
пользоваться разливами Нила, чтобы засевать жирный ил, оставляемый рекой. Но
древний египтянин был еще слишком прикован к видимому миру, чтобы
освободиться от его обоготворения. Все вызывало у него священный трепет: и
ибисы, шагающие в прибрежных зарослях, и коршуны, неподвижно парящие в небе,
и гиппопотамы, всплывающие из мутных вод Нила. Боги - покровители египетских
кланов - представлялись в своих зримых обликах какой-то стаей зверей,
пернатых и рептилий. Быть может, в этом сказывался далекий отзвук тотемизма.
Но как бы то ни было, научившись в некоторых отношениях управлять природой,
египтянин остался при старой мысли о необходимости магических способов
управления ею.
Мы уже говорили, что магия есть первобытный двойник науки. Прогресс
внешних знаний до известного предела не отрицал роли заклятий. Лекарства в
Египте и Шумере нужно было изготовлять и принимать, лишь произнося
заклинания; наблюдения неба имели наполовину астрономический, наполовину
астрологический характер. Окруженный миром таинственных существ, которые
смотрели на него глазами кошек, сов, баранов, крокодилов, египтянин, следуя
неизменному магико-научному методу, искал способы покорить эти существа,
использовать сокровенные силы в своих целях.
Составлялись сложные заклинательные формулы, изготовлялись бесчисленные
амулеты в виде глаза, жука, лотоса. Каждый египтянин считал необходимым
иметь целый набор талисманов, чтобы оградить себя от врага, от болезни, от
укуса змеи. Наиболее древние египетские тексты уже содержат колдовские
формулы.
Для того чтобы выйти на путь духовного освобождения, недостаточно было
знать свойства целебных растений, основы математики и создать систему
орошения. Нужен был духовный переворот, отказ от плодов Грехопадения, отказ
от притязаний насильно овладеть дарами земли и неба. Возврат к утраченному
Богу, который постепенно начинался в исторические времена, требовал подвига,
преодоления, творческого порыва. Человек должен был снова услышать зов и
откликнуться на него.
Между тем египетская религия была пропитана ложью и корыстью.
Заклинания, как правило, строились на том, что вводили богов и духов в
заблуждение. Так, например, рожающая женщина призывала богов, уверяя, что
она - богиня Исида, разрешающаяся младенцем. Если человеку угрожала ядовитая
змея, он произносил заговорные слова, в которых уверял змеиный яд, что он не
человек, а сам бог Гор, которому подвластны стихии. Таким образом, магия
"придавала аморальный характер египетской религии".
Механическая сила обрядов и заклятий, по представлению египтян, одна из
универсальных природных сил. Погруженное в землю зерно воскресает вместе с
Осирисом, но для его пробуждения нужно совершить соответствующий обряд.
Священный церемониал есть не просто дань традиции, а неотъемлемый элемент
космического строя; и если он не будет исполнен в точности, то этому строю
будет нанесен ущерб и земля откажет человеку в своих дарах. Заклинания -
всесильны, цепь причин - неумолима, богам так же нужны жертвоприношения
людей, как людям - их милости.
Ветер перемен, связанный с переселениями и дальними походами,
постепенно утих. Мир снова стал привычным и устойчивым. Мысль о том, что он
"во зле лежит" или что в нем что-то неблагополучно, должна была бы
показаться кощунственной и египтянину, и шумеру. Жест и одежда, обычай и
талисманы, пища и орудия, ремесла и обработка земли - все это так же вечно и
неизменно, как повторяющиеся разливы реки, текущей неведомо откуда, как
весеннее обновление природы, как стройный ход светил в небе. Все предрешено,
все закончено; настоящее, прошедшее, будущее сливаются в одно целое. А
единственная задача человека - включиться в этот поток, ибо в этом его долг,
спасение и залог счастья на земле.

x x x

Магия в некоторых отношениях была столь же сложной, как и наука. Она
требовала обширных познаний от человека, который хотел пользоваться ее
могуществом. Поэтому люди, полностью овладевшие всеми тонкостями
чародейства, приобретали над народом огромную власть.
Египетские предания утверждают, что до фараонов страной управляли боги.
Быть может, здесь под оболочкой мифа кроется смутное воспоминание о тех
временах, когда маги-колдуны играли роль вождей кланов. "По-видимому, -
говорит французский египтолог А. Морэ, - некоторые реально существовавшие
люди обладали даром внушения и угадывания, который ставил их вне и над
человечеством"171. Во всяком случае власть в Египте всегда считалась
божественной, т. к. вела свое происхождение от сверхчеловеческих существ.
Около 3000 г. завершается постепенное объединение египетских областей
(номов). Объединение, как об этом свидетельствуют предания и памятники,
возглавили вожди клана Гора. Гор изображался в виде сокола, и его
отождествляли с Божественным Солнцем. Солнце обоготворялось всеми
египтянами. Сверкающий Ра был живым символом Единого, а его общенациональный
культ был, возможно, отзвуком древнейшего египетского единобожия.
Поэтому властители клана Гора объявили своего местного бога
тождественным с Ра. Над первым изображением египетских царей мы видим
священного Сокола-Гора, осеняющего фараона и помогающего ему поражать
врагов. Царское имя также включает в свое написание знак божественной птицы.
Это не случайно. "Отныне, - говорит А. Морэ, - царь почитается как живое
воплощение бога Гора; на земле он являлся самим Соколом-Гором... Вот
окончательный прогресс царской власти: предводитель-колдун былых времен -
превращается мало-помалу в царя-жреца и доходит до звания царя-бога"172.
История объединения Египта во многих отношениях остается неясной.
Традиция связывает это событие с именем первого фараона Мины, который в
конце IV тысячелетия после победоносных сражений увенчал себя священным
талисманом - "двойной короной". Талисман состоял из соединения корон Дельты
и Юга, белой и красной, являвшихся волшебными символами власти.
Предания приписывают Мине религиозные реформы, сооружение плотин и
основание города Мампи (Мемфиса), который стал как бы связующим звеном между
Дельтой и Югом173. Существует предположение, что Мина и его династия были
пришельцами, благодаря своей энергии сумевшими утвердить божественную власть
фараонов в Египте.
С именем Мины связаны первые обряды, которые впоследствии неизменно
совершали все египетские монархи. Эти обряды носили магический характер.
Царь, венчаясь двойной короной, совершал торжественный ход вокруг белой
стены Мемфиса. Это Должно было предохранить Египет от вражеских козней. Царь
проводил первую борозду плугом, чтобы пробудить силы земли, бросал в Нил
папирус с приказом, чтобы начался разлив. Таким образом, фараон сосредоточил
в своих руках власть над всей Вселенной, над стихиями и над людьми. "Сын
богов, одаренный сверхъестественной благодатью, вооруженный магическим
оружием, увенчанный живыми диадемами, в которых воплощаются богини, с челом,
повитым змеей, богиней заклинаний, царь есть первый и могущественный из
магов"174. Это было логическое завершение пути, по которому пошло
человечество, увлеченное соблазном "быть как боги". Магизм - это прямое
следствие Грехопадения. Извращение религиозного сознания привело к
обоготворению человека, к обоготворению колдуна с плетью в руке и с фетишем
на голове.
Не только власть фараона была как бы частью космического строя, но и
весь социальный уклад Египта с того времени получил высшую санкцию. Нарушить
его - значило нарушить закон природы и обречь себя на неминуемую гибель.
Сословная иерархия отныне становится незыблемой. Много веков спустя она все
еще будет поражать иноземцев. Социальная устойчивость страны фараонов
вызывала зависть греков, которые жили в атмосфере непрестанных смут,
переворотов и реформ. Египтяне, говорил Страбон, "достойным образом
пользуются благоденствием своей страны, благодаря разумному разделению ее и
заботе о ней. Выбрав царя, они разделили массу народа и назвали одних
воинами, других земледельцами, третьих же - жрецами"175. Греческому писателю
кажется, что эта иерархия - результат рационального планирования; на самом
же деле это продукт статичности и косности, свойственной магическим
культурам. В Египте крылся неисчерпаемый запас творческих сил. Он многого
достиг в науке, технике, литературе и искусстве. Но фермент Магизма был
настолько силен в нем, что если и не сделал его мумией, то сохранил на
протяжении трех тысяч лет консервативный уклад в политической, социальной и
религиозной жизни.

x x x

Страбон упоминает о жрецах. В его время это была уже централизованная
могущественная корпорация. Но появилась она не сразу. Жрецы и ясновидцы
первоначально были рассеяны по различным областям и не знали верховного
владыки. Несмотря на то что их служение богам часто переплеталось с магией,
они очень рано стали тяготеть к более чистому религиозному культу.
Религиозная узурпация фараонов не смогла подорвать влияния жрецов. Благодаря
своим огромным знаниям и авторитету они занимали прочное положение в стране.
Именно они вели математические расчеты и астрономические наблюдения, столь
необходимые для строительства и ирригации. Тайна, которой они окружали свои
знания, делала их неуязвимыми.
После Мины "возникла, - по словам Брэстеда, - государственная форма
религии, где фараон играл первенствующую роль. Теоретически только он один
служил богам"176. Однако фактически за духовенством оставалась ведущая роль
в религии.
У нас есть доказательство того, что уже в то время египетские
священники задумывались над тайнами мира и не удовлетворялись примитивным
язычеством масс. Это - мемфисский текст о сотворении мира. В Мемфисе,
который стал столицей с III тысячелетия до н. э., издавна почитался бог
творческой силы земли - Птах. Его изображали в виде человеческой мумии,
чтили под видом быка Аписа. Его считали покровителем ремесленников,
людей-творцов, изготовляющих изделия. "Мемфисский трактат", как обычно
называют священный текст о Птахе, есть, по словам Б. А. Тураева, "древнейший
памятник богословия"177. В нем мы обнаруживаем как сильные, так и слабые
стороны жреческого умозрения.
С одной стороны, трактат учит, что все существующее создано могуществом
Божественной Мысли, Слова. Это очевидное предчувствие идеи Логоса. К единому
Творцу-Птаху восходит все, даже города, храмы, искусства, ремесла. Но в то
же время жрецы не отказываются от других богов. Они идут по пути, по
которому впоследствии пошли индийские брахманы. Все боги, согласно трактату,
есть порождения или воплощения Единого Птаха. Таким путем жрецы хотели
сохранить и народную веру, и свое монотеистическое учение.
Эта компромиссность - характернейшая черта духовных вождей Египта178.
Правда, она была свойственна и индийской, и греческой элите, но египетские
жрецы наиболее последовательно проводили эту линию. Компромисс проявлялся у
них и в отношении к царской власти. Начиная с пятой династии (ок. 2700 г.)
фараоны избирают своим покровителем бога Ра, который был уже отождествлен с
Гором, а теперь отождествлялся с гелиопольским Атумом. Создается официальная
царская религия, исповедующая догмат о божественном рождении царя.
Многочисленные надписи и рельефы свидетельствуют о том, что царь есть "Сын
Солнца" в прямом и буквальном смысле.
Культ Ра-Атума имел центр в городе Ону, или Гелиополе. Гелиопольские
жрецы приняли обожествление царя и пытались теоретически обосновать его. Они
пытались, впрочем тщетно, привести в стройную систему обилие мифов, богов и
космогонии, которые рождались независимо в разных областях страны.
По гелиопольскому учению, издревле существовал Нун - Хаос, или Небытие,
из которого родился "Владыка Вселенной" - Ра. Он, в свою очередь, порождает
Великую Девятку богов179.
Возникают мифы, согласно которым Гор объявляется сыном Осириса и прочие
боги оказываются связанными родственными узами. Это механическое смешение
богов не могло привести к монотеизму, как не привело к нему утверждение
деспотической монархии.
По утверждению Энгельса, единобожие "есть лишь отражение единого
восточного деспота"180. Между тем именно в Египте мы имеем наиболее яркую
форму деспотии при развитом политеизме. В то же время приближение к
монотеизму в Индии и Греции и установление его в Израиле произошло тогда,
когда Центральная власть была слаба или вообще отсутствовала.
Духовные руководители Египта, жрецы, не только не смогли очистить его
религию от многобожия и магии, но освятили незыблемый социальный строй как
сакральное установление.
Полагают, что великий сфинкс в Гизэ есть символическое изображение сына
Солнца - божественного царя. Если это так, то это один из наиболее
выразительных символов кесарского самодержавия, которое несло в себе зачатки
всех узурпации и тираний будущего. Люди сами приняли эту божественную
власть. Пусть династии порой свергались, но неприкосновенным оставалось
верование в то, что человек, стоящий на вершине социальной пирамиды,
обладает ключом от счастья своих подданных.
Другим символом этого царепоклонства являются пирамиды Гизэ. Долгое
время, следуя Геродоту, в них видели простой памятник нелепого тщеславия и
жестокости деспота. На самом же деле все обстояло значительно сложнее. А.
Морэ удивительно верно замечает, что такие грандиозные сооружения должны
были родиться, подобно готическим соборам, в результате массового
воодушевления. Колоссальные трудности, связанные с возведением этих
рукотворных гор, не могли быть преодолены только при помощи бичей. Люди
должны были верить во что-то, когда создавали пирамиды.
Изучение древнеегипетских текстов открывает тайну этих странных
сооружений.
При жизни фараон, по верованию народа, магически охранял границы
страны, управлял ветром, водой и огнем. После смерти он становился еще более
могущественным. Его необходимо было удержать близ города, чтобы продолжать
пользоваться его покровительством. В темных глубинах исполинского мавзолея
продолжалась скрытая таинственная жизнь. Пик "вечного дома", вознесенный над
полями, рощами пальм, городом и рекой, был постоянным напоминанием о том,
что Великий Маг бодрствует, что он совершает свое служение на благо
египетского народа.
Это приводит нас к вопросу о том, как представляли себе египтяне
посмертную судьбу человека.

ПРИМЕЧАНИЯ
Глава 5

167. См.: D. Sonneville-Bordes. Position stratigrafique et chronologie
relative des restes humains du Paleolique. Annales de Paleontologie, t. 45,
1959.
168. Неандерталец, несомненно, уже умел пользоваться огнем. См. статью
Oaklew в "Social life of Early man", Э 31, N. Y., 1961, p. 181.
169. См.: A. Theile. Les arts de 1'Afrique. Paris, 1963, p. 29.
170. См. ниже гл. VIII.
171. А. Морэ. Магия в древнем Египте. - В его сб. "Во времена
фараонов". M., 1913, с. 307, 287.
172. А. Морэ и Ж. Дави. На заре истории. M., 1923, с. 37.
173. Геродот, 2, 49. Диодор, 1, 94.
174. А. Морэ, Магия в древнем Египте, с. 312.
175. Страбон. География, 18, 1, 3.
176. Д. Брэстед. История Египта, т. I, с. 65.
177. Б. Тураев. Египетская литература. M., 1920, с. 40. Перевод
памятника дан у M. Матъе. Древнеегипетские мифы. M., 1956, с. 84.
178. См.: Е. A. Budge. The Gods of the Egyptains, v. I. London, 1904,
p. 105.
179. См.: R. Anthes. Mythologie in Ancient Egypt, MAW, p. 36.
180. К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 27, с. 56.