Библиотека Гумер - история Церкви

Х.А.Льоренте. История испанской инквизиции

Глава V

УЧРЕЖДЕНИЕ ТЕПЕРЕШНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ В ИСПАНИИ

Статья первая

ПОЛОЖЕНИЕ ЕВРЕЕВ В НАЧАЛЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ФЕРДИНАНДА V И ИЗАБЕЛЛЫ

I. В главе III мы видели, каково было положение инквизиции в
королевстве Арагонском, когда эта страна была соединена с Кастилией через
брак Фердинанда с Изабеллой, по смерти Энрико IV. Трибунал инквизиции был
тогда введен в эту монархию, подвергшись предварительно реформе посредством
статутов и регламентов столь суровых, что арагонцы сильно воспротивились
новому ярму, которое хотели на них наложить, хотя они давно привыкли
переносить старое иго.
II. Это была та самая инквизиция, которая господствовала в Испании с
1481 года до нашего века; та самая, уничтожение которой во удовлетворение
всей Европы мы видели; та самая, наконец, которая только что восстановлена,
к великому сожалению всех испанцев, друзей просвещения, и историю которой я
предпринял писать на основании документов, доставленных мне ее собственными
архивами и переданными в мое распоряжение правительственным приказом.
III. Война с альбигойцами была предлогом, послужившим папам для
учреждения прежней инквизиции. Что касается теперешней, то для введения ее
послужила якобы необходимость наказать отступничество новообращенных
испанских евреев.
IV. Важно заметить, что огромная торговля, которую вели испанские
евреи, передала в течение XIV века в их руки наибольшую часть богатств
полуострова и что они приобрели благодаря этому большую сипу и влияние на
управление в Кастилии в царствование Альфонса XI [291], Педро I [292] и
Генриха II [293] и в Арагоне при Педро II [294] и Хуане I [295].
V. Христиане, которые не могли с ними соперничать в промышленности,
почти все стали их должниками, и зависть не замедлила сделать их врагами
своих заимодавцев. Такое настроение было подстрекаемо и старательно
поддерживаемо людьми, проникнутыми плохими, своекорыстными намерениями; в
результате часто происходили ожесточенные споры, перебранки и народные
волнения почти во всех городах двух королевств вплоть до Наварры.
VI. В 1391 году народная ярость умертвила в городах более пяти тысяч
евреев. Было известно, что некоторые из них избегли смерти, сделавшись
христианами. Другие в большом количестве искали спасения, подражая им, и
церкви наполнились евреями обоего пола, всякого возраста и положения,
которые спешили принять крещение. В короткое время более ста тысяч семейств,
то есть, быть может, миллион человек, отказались от закона Моисеева, чтобы
принять веру Иисуса Христа.
VII. Число обращений значительно возросло в течение первого десятилетия
XV века благодаря рвению св. Висенте Ферреры и некоторых других миссионеров,
которые в момент вышеупомянутого возмущения начали произносить проповеди
против иудейского закона, чтобы побудить следовавших ему оставить его.
VIII. Им помогли происходившие в 1413 году знаменитые диспуты между
некоторыми раввинами и обращенным евреем Иеронимо де Санта-Фе [296], врачом
антипапы Педро де Луны, называвшего себя Бенедиктом XIII, в присутствии
этого первосвященника, приехавшего в Тортосу.
IX. Все эти новообращенные евреи обозначались названием новых христиан,
или новохристиан, потому что они лишь недавно приняли христианство. Народ
звал их также обращенными, как переменивших веру, и исповедниками, потому
что, делаясь христианами, они исповедали упразднение закона Моисеева.
X. Евреи между собою как бранное слово употребляли еврейское выражение
мараны (marranos), происходящее от искажения слов маран-афа (maran-atha),
что значит Господь наш пришел [297]. Вследствие этого не новохристиане
(коренные христиане) из презрения называли новых христиан поколением маранов
или проклятой расой.
XI. Наконец, им давали также имя евреев, потому что их смешивали еще с
теми, которые не переставали быть евреями, и это обыкновение сделалось тем
более всеобщим, чем число крещеных евреев, возвращавшихся к иудаизму, было
более значительным.
XII. Ввиду того, что страх смерти являлся более побудительной причиной
обращения этих новохристиан, чем истинное убеждение, а надежда разделить с
христианами общественные места и должности также привела большое число их к
просьбе о крещении, многие из них раскаялись в отречении от прежней веры и
вернулись к иудаизму тайно, сообразуя тем не менее свое внешнее поведение с
поведением остальных христиан.
XIII. Принуждение, которому их заставляли подчиняться, было для них
слишком тягостно. Многие из них были опознаны; это послужило мотивом, по
видимости религиозным, который побудил Фердинанда V приказать учредить
трибунал, дававший ему возможность конфисковать многие имущества. Сикст IV
не мог его не одобрить, потому что введение его должно было увеличить
влияние ультрамонтанских принципов, то есть власти святого престола. Этому
двойному замыслу, скрытому под видимостью рвения к защите веры, испанская
инквизиция обязана своим происхождением.
XIV. Вопреки мнению некоторых историков, достоверно известно, что ни
кардиналы Хименес де Сиснерос [298] и Мендоса [299], ни даже сам Томас
Торквемада [300] (ставший впоследствии столь знаменитым как великий
инквизитор) не принимали участия в этом предприятии, и римская курия и
Фердинанд V воспользовались для этого некоторыми другими учениками св.
Доминика.

Статья вторая

ПРОЕКТ УЧРЕЖДЕНИЯ ИНКВИЗИЦИИ

I. Брат Филипп де Барберис, инквизитор королевства Сицилии, прибыл в
Севилью в 1477 году, чтобы получить от Фердинанда и Изабеллы подтверждение
дарованной в 1233 году императором и королем Фридрихом II сицилийской
инквизиции привилегии, в силу которой инквизиторы вступали в обладание трети
имущества осужденных еретиков. Изабелла подтвердила эту привилегию в Севилье
2 сентября 1477 года, а Фердинанд сделал это в Херес-де-ла-Фронтере [301] 18
октября того же года.
II. Барберис из рвения к интересам папы и в качестве должностного лица
инквизиции постарался убедить короля, что христианская религия извлечет
большие выгоды из святого трибунала благодаря страху, который внушали ее
судебные приговоры.
III. Альфонсо де Охеда, приор доминиканского монастыря в Севилье,
горячо советовал учредить в Испании святую инквизицию против христиан,
которые отпадали от веры, чтобы вернуться к иудаизму.
IV. Никколо Франко, епископ Тревизо, папский нунций при испанском
дворе, приложил все свои силы для исполнения проекта, который не мог не быть
полезным и приятным его владыке.
V. Тогда начали распространять молву, что во многих местах королевства
новохристиане вместе с некрещеными евреями издеваются над иконами Иисуса
Христа и даже распинают христианских детей, чтобы представить страдания и
смерть, которым был подвергнут спаситель мира.
VI. Альфонсо де Охеда рассказал Фердинанду и Изабелле, что один рыцарь
из семьи де Гусман, тайно спрятавшись в семье одного еврея, дочь которого он
любил, видел там совершение этого преступления в день, когда христиане
празднуют установление евхаристии [302].
VII. Фердинанд V был особенно расположен принять в свои владения
инквизицию. Она ему предоставляла легкую возможность увеличить свои
сокровища посредством конфискации громадных богатств, принадлежащих евреям,
и тем самым получить преимущество перед другими королями для исполнения
своего намерения о помощи папе. Единственным препятствием, которое надо было
преодолеть, был отказ королевы Изабеллы в согласии на то, что предполагалось
совершить в Кастилии.
VIII. Эта превосходная королева не могла одобрить того средства,
которое открыто претило мягкости ее характера; но, если потревожить ее
совесть, все были уверены в получении ее согласия, и ей дали понять, что при
сложившихся обстоятельствах мера эта была для нее религиозным долгом.
IX. Изабелла поддалась представлениям своего совета и поручила своему
послу дому Франсиско де Сантильяну, епископу Осмы, ходатайствовать от ее
имени перед римской курией о булле для учреждения в Кастильском королевстве
трибунала инквизиции.
X. Этот документ был выпущен 1 ноября 1478 года. Он уполномочивал
Фердинанда и Изабеллу назначить двух или трех архиепископов и епископов или
других церковных сановников, известных своей мудростью и добродетелью, из
белых священников [303] или монахов в возрасте не моложе сорока лет и
безупречного поведения, магистров или бакалавров богословия, докторов или
лицентиатов канонического права [304], после того как они выдержат полный
экзамен. Этим священнослужителям во всех королевствах и государствах
Фердинанда и Изабеллы должно быть поручено обнаружение еретиков,
вероотступников и пособников этих преступлений. Папа присвоил им необходимую
юрисдикцию, чтобы действовать против виновных согласно с правом и обычаями,
и позволял обоим государям отзывать их и назначать на их место других лиц, с
особой оговоркой, что булла не может быть аннулирована без специального
упоминания о ее содержании.
XI. Ввиду того, что вводимая мера не нравилась Изабелле, совет этой
королевы, по ее приказанию, велел отсрочить исполнение этой буллы: пробовали
прекратить зло, на которое жаловались, другими, менее суровыми мерами.
XII. Кардинал Мендоса, архиепископ Севильи, составил катехизис,
приспособленный к существовавшим обстоятельствам, для употребления его
новохристианами. Этот прелат опубликовал его в своем дворце в 1478 году и
особенно рекомендовал всем приходским священникам пользоваться им, чтобы
часто и с величайшим старанием объяснять неофитам на особых собраниях
христианское учение.
XIII. В 1480 году один еврей обнародовал сочинение, в котором нападал
на управление Фердинанда и Изабеллы и говорил много дурного о христианской
религии. Фернандо де Талавера, иеронимитский монах [305], духовник королевы,
известный одинаково как своей ученостью, так и своими добродетелями,
опубликовал в следующем году сочинение под заглавием Католическое
опровержение еретического пасквиля, вышедшего в Севилье в 1480 году.
XIV. Королева поручила дому Диего Альфонсо де Солису, епископу Кадиса,
управлявшему за кардинала Севильской епархией, Диего де Мерло, префекту
Севильи, и брату Альфонсо Охеде, приору доминиканского монастыря, проследить
за действием этих мер кротости и дать об этом верный отчет. Их донесения
были такими, каких можно было ожидать при том положении вещей, и отцы
доминиканцы, папский нунций и сам король желали, чтобы средство, выбранное
Изабеллой, было признано недостаточным.
XV. Тем временем пришлось заняться ересью, приписанной Педро д'Осме,
доктору Саламанки, который выставил и обнародовал некоторые богословские
положения, противные догматам. Дом Альфонсо Каррильо, архиепископ Толедо
(которому донесли об учении доктора д'Осмы), созвал несколько богословов,
которые рассмотрели это учение и объявили его ошибочным. Архиепископ вызвал
автора на суд перед этим собранием и укорял его за его дурные принципы.
Педро д'Осма обещал отказаться от них тотчас же, если ему докажут его
заблуждение. Богословы выполнили это с успехом, и дело это не только не
имело последствий, но поведение архиепископа было одобрено папою.
XVI. Если бы следовали такому способу воздействия на обвиняемых в
ереси, несчастия, созданные инквизицией, не составили бы позора для Испании;
это происшествие достаточно доказывало, что было бесполезно создавать в
Кастилии трибунал инквизиции.
XVII. Впрочем, события этого года не позволяют сомневаться, что это
учреждение не понравилось кастильянцам. В начале 1480 года в Толедо
состоялось общее собрание кортесов306 королевства. На нем занялись делами
религии и особенно средствами воспрепятствовать злу, которое может быть
причинено католической вере общением евреев с христианами. Были возобновлены
старинные узаконения, между прочим то, которое обязывало некрещеных евреев
носить на одежде отличительный знак, помогавший их распознавать, жить в
отдельных кварталах, называемых еврейскими (juderia), и возвращаться в них
до полуночи, и запрещало им профессии медика, хирурга, купца, цирюльника и
кабатчика. Между тем кортесы [306] нисколько не помышляли ни просить, ни
одобрять учреждения в королевстве инквизиции.
XVIII. Но так как король и папа хотели, чтобы трибунал был принят, то
стало возможным получить на это согласие королевы. Папский нунций и
доминиканцы ничем не пренебрегали для успеха в этом деле. Оба государя,
будучи в Медина-дель-Кампо, назначили 17 сентября 1480 года первыми
инквизиторами брата Мигуэля Морильо и брата Хуана де Сан-Мартино,
доминиканцев (первый был инквизитором в арагонской провинции Руссильон), а в
качестве советника и асессора этих двух монахов доктора Хуана Руиса де
Медину, светского аббата [307] коллегиальной церкви в Медина-де-Рио-Секо,
советника королевы, который впоследствии достиг последовательно звания
епископа Асторги, Бадахоса, Картахены, Сеговии и посла в Риме. В качестве
прокурора двум инквизиторам дали Хуана Лопеса дель Барко, капеллана
Изабеллы.
XIX. 9 октября от имени короля и королевы был послан всем губернаторам
провинций приказ снабдить инквизиторов и их свиту дорожными вещами и
провизией, в которых они будут нуждаться при своем проезде в Севилью, -
странное для того времени распоряжение, доказывающее степень влияния,
которое доминиканцы уже приобрели в инквизиции! Их привилегии были одинаковы
с теми, которые даровал в 1223 году император Фридрих II в качестве короля
Сицилии.
XX. Население королевства Кастилия с таким недовольством встретило
учреждение у них инквизиции, что, когда, инквизиторы прибыли в Севилью и
показали свои мандаты и королевский приказ, им оказалось невозможно собрать
небольшое число людей и получить другие средства, в которых они нуждались
для того, чтобы приступить к исполнению своих обязанностей.
XXI. Совету Фердинанда и Изабеллы, которые находились еще в
Медина-дель-Кампо, понадобилось послать 27 декабря новый приказ, чтобы
префект и другие власти Севильи и епархии Кадиса помогли инквизиторам
водвориться и вступить в должность; при этом королевский приказ был
истолкован в том смысле, что он относится только к жителям городов и
местечек, которые непосредственно принадлежали владениям королевы. Тогда
почти все новохристиане переселились на земли герцога Медина-Сидонии,
маркиза Кадиса, графа д'Аркосы и некоторых других частных владельцев.
XXII. Это добровольное выселение было причиной того, что инквизиторы
получили королевский указ против переселенцев. Новый трибунал объявил их
почти уличенными в ереси в силу факта их переселения и желания бегством
избавиться от наблюдения и власти инквизиции.

Статья третья

УЧРЕЖДЕНИЕ ИНКВИЗИЦИИ

I. Инквизиторы учредили свой трибунал в доминиканском монастыре Св.
Павла в Севилье, и 2 января 1481 года был обнародован первый акт их
юрисдикции в виде эдикта, объявлявшего, что на основании дошедшего до них
сведения об эмиграции новохристиан они повелевают маркизу Кадиса, графу
Аркосе и герцогам, маркизам, графам, рыцарям, грандам Испании и другим
дворянам Кастильского королевства схватить их в двухнедельный срок, выслать
беглецов под конвоем в Севилью и наложить секвестр на их имущество, под
страхом отлучения от Церкви тех, кто не выполнит этого приказания, сверх тех
наказаний, которые они навлекут на себя по справедливости как пособники
еретиков, а именно: конфискацию их собственного имущества, потерю званий и
должностей и владетельных прав. Инквизиторы оставляли за собою или
предоставляли папе право освобождать виновных от церковных наказаний. Здесь
ясно видно начало первых поползновений нового трибунала против светской
власти под влиянием ультрамонтанских принципов.
II. Число пленников вскоре сделалось столь значительным, что монастырь,
назначенный инквизиторам, не мог более их вместить, и трибунал устроился в
замке Триана, расположенном в предместье Севильи. О плохом вкусе, царившем
тогда в литературе, можно судить на основании варварской надписи, которую
инквизиторы выгравировали там спустя некоторое время. Вот она:
III. "Sanctum Inquisitionis officium contra hereticorum pravitatem in
Hispaniae regnis initiatum est Hispali anno MCCCCLXXXI, sedente in trono
apostolico Sixto IV, a quo fuit concessum, et regnantibus in Hispania
Ferdinando V et Isabellae, a quibus fuit imprecatum. Generalis inquisitor
primus fuit Fr. Thomas de Torquemada, prior conventus Sanctae-Crucis
Segoveensis, Ordinis praedicatorum. Facit Deus ut in fidei tutelam et
augementum in fmem usque saeculi permancat, etc... Exurge, Domine; judica
causam tuam. Capite nobis vulpes" {См.: Ортис де Суньига. Летопись Севильи.
Кн. 12.}.
IV. Перевод ее: "Святой трибунал инквизиции, учрежденный против
нечестия еретиков в королевствах Испании, начался в Севилье в 1481 году, в
бытность папою Сикста IV, которым он разрешен, и в царствование Фердинанда V
и Изабеллы, которыми он испрошен. Первым главным инквизитором был брат Томас
Торквемада, приор монастыря Святого Креста в Сеговии, ордена братьев
проповедников. Бог да устроит, ради распространения и поддержания веры,
чтобы он продолжался до скончания века и т. д. Воскресни, Господи. Суди свое
дело. Ловите для нас лисиц".
V. Заблуждение и предрассудки до такой степени ослепили современных
испанских авторов, что, не зная или забыв о недовольстве, сопротивлении и
даже восстаниях, сопровождавших учреждение в Испании инквизиции в XV веке,
они поздравляли свое отечество с возвращением в него инквизиции и прилагали
столько старания, чтобы открыть, в какой стране она получила начало, как
будто вопрос шел о родине Гомера. Город Сеговия был одним из претендовавших
на эту честь, и историки серьезно разделились на два лагеря по вопросу о
том, имела ли святая инквизиция свои заседания в доме майората Касереса или
в доме маркиза де Мойи {Кольменарес. История Сеговии. Гл. 34; Пинель де
Монрой. Жизнь первого маркиза де Мойи. Кн. 12. Гл. 16.}. Что можно думать о
народе, который черпает тщеславие из своих несчастий и занимается серьезно
подобными вопросами?
VI. Инквизиторы вскоре обнародовали второй указ, который они назвали
льготным указом, для побуждения тех, кто отступил в вере, добровольно
отдаться в их руки. Они обещали тем отступникам, которые придут к ним с
истинной скорбью о своих грехах и твердым намерением отбыть епитимью,
даровать прощение и не конфисковать имущества. Если кто пропустит льготный
срок и будет оговорен другими, то будет преследуем согласно строгости
закона.
VII. Нашлось немало людей, которые попались на эту удочку. Инквизиторы
дали им отпущение только тогда, когда они под присягой сообщили имена,
положение, местожительство и приметы всех тех, о которых знали как о
вероотступниках, все равно, были ли они заведомо таковыми или о них шла
только такая молва. Их заставили также дать обещание сохранять обо всех этих
сообщениях тайну, и инквизиторы успели этим путем уловить в свои сети
бесконечное множество новохристиан, которые не хотели открыть своего
вероотступничества.
VIII. Когда льготный срок, дарованный инквизиторами, истек, они
опубликовали новый указ, который повелевал под угрозой смертного греха и
верховного отлучения от Церкви донести в трехдневный срок о лицах, известных
тем, что они приняли иудейскую ересь. Легко понять, до какой степени эта
мера противоречит закону Христа, который повелевает увещевать согрешившего
трижды и еретика дважды, прежде чем их наказывать. Пагубные последствия
этого постановления были таковы, что еретик узнавал о своем предании суду
лишь в момент своего ареста и заключения в тюрьму инквизиции.
IX. Та же участь ожидала обращенного еврея, если он, не впадая обратно
в иудаизм, сохранял некоторые привычки своего детства, которые вовсе не были
противны христианству, но при зложелательстве могли быть приняты за явные
признаки отступничества. Это дало инквизиторам повод установить в их указе
различные случаи, когда донос становился обязательным. Он должен был
последовать:
1. Когда еврей, ставший христианином, ожидает Мессию или говорит, что
он еще не пришел; что он придет для искупления людей его народа, освободит
от пленения, в котором они стонут, приведет их в землю обетованную.
2. Когда возродившийся в крещении снова принимает иудейскую религию.
3. Если он говорит, что закон Моисея в настоящее время так же
действителен для нашего спасения, как и закон Иисуса Христа.
4. Если он соблюдает субботу из уважения к покинутому им закону, что
достаточно доказывается тем, что он в этот день носит рубашку и платье более
чистые, чем обыкновенно, что покрывает чистой скатертью свой стол и
воздерживается зажигать в своем доме огонь с вечера предыдущего дня [308].
5. Если он выбирает из мяса животных, которыми питается, сало или жир;
если выпускает всю кровь, моя его в воде, или отрезает некоторые части, как,
например, железу или ядро из ляжки барана или какого-либо другого убитого
для еды животного.
6. Если перед тем, как его зарезать, как и овец, которыми он хочет
питаться, он смотрит, нет ли на лезвии ножа, которым он должен
воспользоваться, какой-либо зазубрины, проводя им по ногтю пальца; если он
покрывает кровь землею, произнося по еврейскому обычаю известные слова.
7. Если он ест мясо в дни Великого поста или в назначенное для
воздержания время без необходимости и думая, что это можно делать, не
оскорбляя Бога.
8. Если он соблюдает еврейский Великий пост, известный под разными
названиями - пост покаяния, искупления, кипурим или йом-кипурт [309],
падающий на десятый еврейский месяц, называющийся тишри [310]. Это
доказывается, если он ходит во время этого поста босым, наподобие настоящих
евреев; если он читает их молитвы или находится в то время с евреями, чтобы
следовать их образу действий, в особенности обычаю, просить ночью друг у
друга прощения; если отец кладет руку на голову своих детей, не делая
крестного знамения и не произнося других слов, кроме следующих: "Будь
благословен Господом и мною". Все эти обряды принадлежат закону Моисееву.
9. Если он держит пост царицы Эсфири [311], который евреи соблюдают в
месяце адаре в память поста, соблюдавшегося их отцами во времена их пленения
в царствование Ассура [312].
10. Если он держит пост ребиаш [313], называемый постом гибели святого
дома, который бывает в девятый день месяца аба, в память разрушения храма,
происходившего два раза - один раз при Навуходоносоре [314], а другой - при
Тите [315].
11. Если он соблюдает предписанные Моисеевым законом посты в
понедельник и четверг каждой недели, что можно предположить, если он
воздерживается в эти дни от еды до восхода первой звезды ночи; если он
лишает себя употребления мяса; если моется накануне; если стрижет ногти и
концы волос и хранит их или бросает их в огонь; если произносит некоторые
еврейские молитвы, попеременно опуская и подымая голову, с лицом, обращенным
к стене, вымыв предварительно руки водой и землей, одевшись в саржу,
власяницу или льняное полотно и туго подпоясавшись нитяным шнуром или
кожаным ремнем.
12. Если празднует Пасху опресноков, поедая в эти дни утром сельдерей,
салат-латук или другие овощи и огородные растения.
13. Если соблюдает праздник Кущей, начинающийся в десятый [316] день
месяца тишри; это можно узнать, если он воздвигает перед своим домом ветки
зеленых деревьев, предлагает какое-либо угощение или принимает на него
приглашение и если посылает или принимает подарки к столу во время этого
еврейского торжества.
14. Если соблюдает праздник Светильников, который евреи празднуют в
двадцать пятый день месяца кислева, в память восстановления храма при
Маккавеях; [317]если он в эти дни зажигает свечи с часа до десяти и если он
их тушит, читая молитвы, как делают евреи в таком же случае.
15. Если он благословляет стол тем же способом, как и евреи.
16. Если он пьет вино кошер, что значит законный, считая таковым то
вино, которое приготовлено лицами, исповедующими иудейскую веру.
17. Если он произносит бахору [318], то есть благословение, беря в свои
руки наполненную вином чашу и произнося над нею некоторые слова перед тем,
как дать ее каждому из присутствующих. - Словом Сераха, откуда происходит
слово бахара, евреи обозначают всякий род молитвы, употребляемой для
благодарения Бога и для прославления его. После празднования субботы,
которое оканчивается некоторыми обычными в синагогах молитвами, евреи
возвращаются к себе домой и садятся за стол. На нем они ставят солонку, два
хлеба, покрытые скатертью, и чашу, полную вина. Отец семейства берет чашу и,
прочитав молитву, отпивает глоток н тотчас же передает чашу присутствующим,
которые пьют из нее один за другим.
18. Если он ест мясо какого-либо животного, зарезанного евреями.
19. Если он съел то же мясо, что и евреи, и сидел за их столом.
20. Если он читал псалмы Давида, не говоря в конце: слава Отцу и т. д.
[319].
21. Если из уважения к закону Моисееву женщина не явилась в церковь на
сороковой день после родов.
22. Если кто-нибудь совершил обрезание [320] или распорядился совершить
его над своим сыном.
23. Если он дал ему еврейское имя, выбранное из тех имен, которые носят
евреи.
24. Если после крещения своих детей новохристианин обмывает ту часть их
головы, которая была помазана святым миром.
25. Если через семь дней после рождения он погружает своих детей в таз,
где положены в воду, по обычаю евреев, золото, серебро, зерна жемчуга,
пшеницы, ячменя и другие вещества, в то же время произнося некоторые слова.
26. Если он составляет гороскоп [321] своих детей в момент их рождения
и объявляет, что должно с ними в жизни случиться, на основании наблюдения
светил, что является особым суеверием фаталистов.
27. Если он женится, соблюдая обычаи, предписываемые законом Моисея.
28. Если он совершает руайа - обряд, состоящий в приглашении на обед
своих родственников и друзей накануне дня отъезда; его называют обедом
разлуки. - Какое широкое поле для личной злобы! Это правило заставило бы в
наши дни принять за евреев множество христиан, которые следуют этому обычаю,
совсем не думая о Моисеевом законе.
29. Если он носит на себе ладанки, употребительные у евреев. - У
христиан встречается своего рода подражание этому в привычке, общей многим,
носить самим и заставлять своих детей носить модель санбенито и другие
предметы подобного рода, с тем же намерением.
30. Если при выпекании хлеба он берет часть теста и сжигает ее в знак
жертвы, по примеру евреев, которые приносят Богу в жертву кусок теста, как
начатки им принадлежащих благ.
31. Если в смертный час он повертывает лицо к стене или если его
кто-нибудь другой кладет в такое положение раньше, чем он испустит дух. -
Этот обычай был свойствен евреям, как доказывает пример царя Езекии. Но если
это действие есть признак иудаизма, мы можем узнать у докторов, а также у
больных и находящихся в агонии, каким образом приходится умирать большинству
христиан.
32. Если он вымыл или велел вымыть теплою водою тело умершего человека;
если он приказал побрить его лицо, подмышки и другие части тела; если он
распорядился похоронить его в новом саване, в штанах, рубашке и накидке;
если он положил под его голову подушку из свежей земли или вложил монету в
рот.
33. Если он обращался к мертвым со словами похвалы или читал над ними
печальные стихи. Это напоминает обычай евреев произносить речь или стихи в
похвалу умерших. - Можно ли это счесть за ересь? Что думать тогда о
надгробных речах и о речах академических?
34. Если он разливал из кувшинов или другой посуды воду в доме умершего
и в соседних с ним домах, чтобы согласоваться с обычаем евреев.
35. Если он садился позади двери покойника в знак траура; если он ел
рыбу и оливки вместо мяса, чтобы почтить его память.
36. Если он остается дома в течение года после похорон кого-либо, чтобы
доказать свою скорбь. - Это, по-видимому, не должно было доставить
инквизиции много жертв.
37. Если он велел похоронить умершего в нетронутой земле или на
еврейском кладбище.
X. Легко усмотреть, насколько многие из этих статей смешны и нелепы,
другие несправедливы и почти все дышат произволом. Факты, обозначенные как
улики иудаизма в статьях 4, 5, 6, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 23, 24, 25,
26, 28, 29, 31, 32, 33, 34, 35 и 36, до такой степени двусмысленны, что,
собранные вместе, они с трудом составили бы в наше время простую презумпцию;
взятые отдельно, они не могут быть законно вменены никому, потому что по
своей сущности они ничего не означают.
XI. Все эти статьи доказывают искусство, с которым инквизиторы
принялись за дело, чтобы породить обстоятельства, способные убедить королеву
Изабеллу, что в Испании, в особенности в епархиях Севильи и Кадикса,
действительно существует очень большое число иудействующих еретиков. Если бы
все новохристиане после совершения столь невинных самих по себе вещей с
достаточным основанием могли быть признаны за еретиков, то инквизиторам было
бы легко принять свои преувеличения за неопровержимые истины. Но здравая
критика нашего века далека от того, чтобы извинить личный интерес и
лицемерие, которые двигали пружинами этой жестокой политики. Какой пользы
можно было ожидать от учреждения, которое началось таким образом? Легко было
предвидеть последствия этого; история их изложит, а вместе с ними и всю
правду об инквизиции, которую важно знать людям.

Статья четвертая

ПЕРВЫЕ КАЗНИ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ

I. Средства, столь пригодные для умножения числа жертв, не могли не
произвести ожидаемого от них эффекта. Поэтому трибунал начал вскоре свои
жестокие экзекуции. 6 января 1481 года он приказал сжечь шесть осужденных,
26 марта того же года семнадцать, а месяцем позже еще большее число. 4
ноября того же года двести девяносто восемь новохристиан уже подверглись
казни сожжения, семьдесят девять обвиняемых были ввергнуты в ужасы
пожизненного заключения, и все это произошло в одном городе Севилье, на
жителей которой пали первые удары кровавого трибунала. В других частях
провинции и в епархии Кадикса, по сообщению Марианы, две тысячи этих
несчастных были преданы огню в 1481 году; другие в большом числе, за
отсутствием их, были казнены фигурально [322], и семнадцать тысяч
подверглись различным каноническим карам {Мариона. История Испании. Кн. 24.
Гл. 17.}. Среди тех, кто погиб в пламени, мы встречаем значительных людей и
много богачей, состояние коих стало добычей казны.
II. Большое количество осужденных, подвергавшихся сожжению, вынудило
префекта Севильи построить на поле, называемом Таблада [323], постоянный
каменный эшафот, который сохранился до наших дней под именем Кемадеро [324]
и на котором воздвигались четыре большие каменные статуи четырех пророков.
Новохристиане, отпавшие от веры и закоренелые в отступничестве,
замуровывались в этих изображениях заживо и там погибали, поджариваясь от
пламени общего костра {После опубликования этого тома меня уверяли, что
лица, присужденные к сожжению, только привязывались к статуям четырех
пророков, а не замуровывались внутри их. Андрее Бернальдес, современный
писатель и очевидец, от которого я почерпнул этот факт, не выражается
достаточно ясно, чтобы рассеять все наши сомнения. Однако я очень охотно
допускаю новое сообщенное мне мнение как менее противоречащее законам
гуманности.}, постепенно нагревавшего каменные изваяния пророков.
Кто из людей осмелится объявить, что это наказание, наложенное за
простое заблуждение разума, соответствовало духу Евангелия?
III. Страх, внушаемый подобными казнями новохристианам, заставил
бесчисленное множество их эмигрировать во Францию, в Португалию и даже в
Африку. Многие, осужденные заочно, спаслись в Рим и там просили у папы
правосудия против своих судей. Верховный первосвященник писал об этом 29
января Фердинанду и Изабелле. Он жаловался на то, что два инквизитора,
Мигуэль Морильо и Хуан де Сан-Мартино, не следуют правилам закона, объявляя
еретиками тех, кто ими не был. Его святейшество прибавлял, что он отрешил бы
их от должности, если бы не имел уважения к королевскому декрету, который их
поставил на место; тем не менее он отменяет данное им полномочие на
назначение других лиц, за исключением того случая, когда найдутся люди,
способные к этим обязанностям, среди назначенных генералом и провинциалом
доминиканцев, которым одним принадлежит эта привилегия; привилегия,
посланная королю и королеве, относилась лишь к отправлявшим ее лицам
{Писатель, скопировавший эту буллу из сборника, составленного в 1566 году
Франциском Гонсалесом де Лумбрерасом, ошибся насчет даты этого бреве,
проставив 1481 год - время менее всего верное, потому что приводимые в нем
факты не могли иметь место с тех пор, как инквизиторы вступили в должность.
Эти ошибки в дате иногда зависят от способа исчисления годов понтификата,
которые начинались с самого дня избрания пап. Бреве, о котором идет речь,
было отправлено на одиннадцатом году папства Сикста IV, которое началось 9
августа 1471 года, и, следовательно, истинную дату этого документа надлежит
отнести к 29 января 1482 года Та же двусмысленность наблюдается во многих
других бреве, которые я буду иметь случай цитировать; я предупреждаю об этом
читателя, чтобы он не удивлялся разнице, которую заметит между датами этой
Истории и датами собрания Лумбрераса, которым я пользовался.}.
IV. Поразительно, как Фердинанд и Изабелла могли стерпеть оскорбление,
сделанное им римской курией, решение которой, вопреки их власти,
благоприятствовало генералу и провинциалу доминиканцев. Как ни был этот
поступок возмутителен, папа пошел еще дальше. 11 февраля следующего года он
отправил новое бреве, в котором, не упоминая о первом бреве, он говорил, что
так как генерал доминиканцев Альфонсо де Сан-Себриано доказал ему
необходимость увеличить число инквизиторов, он счел необходимым призвать к
этим обязанностям самого дома Альфонсо и других монахов его ордена, Педро де
Оканью, Педро Марильо, Хуана де Сан-Доминго, Хуана де Сан-Эспириту, Родриго
де Сегарру, Томаса Торквемаду и Бернардо де Санта-Мариа, и что он отправил
этим монахам мандаты, чтобы они немедленно вступили в исполнение своих
обязанностей вместе с епархиальными епископами [325] при соблюдении
процедуры согласно с другим специально на этот предмет данным бреве.
V. Я не мог найти этого другого документа; но вероятно, что он был
подписан, как и первый, 17 апреля и послан в одно и то же время инквизиторам
Арагона. Эта процедура нарушала так открыто законы уголовного права, что
тотчас же дала повод к бесконечному количеству жалоб. Король счел себя даже
вынужденным написать об этом папе. Ответ папы гласил, что булла была послана
на основании мнений нескольких кардиналов, которые из страха чумы принуждены
были уехать из Рима; что дело будет передано им для пересмотра после их
возвращения и что пока он разрешает приостановить исполнение бреве от 17
апреля, лишь бы инквизиторы сообразовались при исполнении своей должности с
уголовным правом и апостолическими буллами, в согласии с епархиальным
епископом.
VI. В это именно время королева Изабелла просила папу дать новому
трибуналу устойчивую форму, способную удовлетворить всех. Она просила, чтобы
судебные решения, вынесенные в Испании, были окончательными и не допускали
апелляции в Рим; в то же время она жаловалась, что многие усиленно
распространяют про нее слух, будто все сделанное ею для трибунала имело в
виду лишь овладение имуществом осужденных.
VII. Когда Сикст IV получил письмо Изабеллы, он узнал, что буллы,
посланные им в Сицилию по делам инквизиции, встретили там сопротивление со
стороны вице-короля и высших должностных лиц королевства. Папа сумел ловко
извлечь выгоду для обеспечения своей власти в Сицилии из просьбы Изабеллы, с
которой она только что обратилась. 23 февраля 1483 года он ответил королеве.
Он похвалил ее рвение к инквизиции и утишил угрызения ее совести по вопросу
о конфискациях. Он уверял ее, что исполнил бы все, о чем она его просила,
если бы кардинал и мудрые люди, управляющие делами, не находили для этого
непреодолимых препятствий. Папа умолял королеву продолжать поддерживать
инквизицию в своих владениях и в особенности сделать нужные распоряжения для
принятия и исполнения апостолических булл в Сицилии.
VIII. Среди параграфов этого письма особенно замечателен тот, где папа
заявляет, что он сильно желает видеть учреждение инквизиции в Кастильском
королевстве. Такое желание папы не вызывает удивления, когда изучаешь в
истории церкви обычную систему римской курии. Но важно знать, что Сикст IV
делает в этом признание, потому что оно подтверждает сказанное нами о
старании апостолического легата Никколо Франко покровительствовать, как он
делал это пять лет тому назад, учреждению этого трибунала в Кастилии.
IX. Папа, верный обещанию, данному им Изабелле, передал предложение
этой государыни на рассмотрение многих важных особ Испании, которые были
тогда в Риме, и особенно кардинала Родриго де Борхи (который был потом папой
под именем Александра VI Борджиа); [326] кардинала церкви Св. Пракседы
[327]дома Хуана де Мельи (брата еретика Альфонсо де Мельи, о котором мы
говорили и который был сожжен в изображении после того, как убежал в Гранаду
к маврам); кардинала дома Ауксиаса Деспуига из Майорки, архиепископа
Монреаля в Сицилии; кардинала дома Рафаэле Галеото-и-Риарио, племянника папы
и епископа Осмы, в Испании; епископа Хероны дома Хуана де Молеса Маргарита
(который потом был кардиналом) и Гонсало де Вильядиего, испанского капеллана
[328] папы, а позднее епископа Овиедо.
X. Все эти советники одобрили создание должности апостолического
апелляционного судьи для Испании, которому будет поручено выносить решения
на все апелляции против судебных приговоров, сделанных инквизицией.
Одновременно они постановили не допускать в среду судей и к делам святого
трибунала ни одного епископа, ни наместника или генерального викария,
происходящих от евреев, все равно по, мужской или по женской линии, и,
наконец, при помощи разных форменных бреве установить другие пункты,
относящиеся к тому же делу.
XI. Первое из этих бреве было адресовано Фердинанду и Изабелле. Папа
говорил, что вопрос этот был зрело обсужден им самим и его советниками, что
он решил назначить дома Иньиго Манрике, архиепископа Севильи, единственным
апелляционным судьей по делам веры, и он дал повеления, позволяющие ему
надеяться, что поведение инквизиции не даст более повода ни к какой жалобе.
Он убедительно просил обоих государей продолжать с рвением начатое ими дело,
напоминая им, что Иисус Христос укрепил свое царство на земле разрушением
идолопоклонства, и уверял их, что победа, одержанная ими над маврами,
являлась наградою за их любовь к чистоте веры и что в настоящих условиях им
предстоят не менее славные успехи. Папа прибавлял, что дурное поведение
Кристовала Гальвеса, инквизитора Валенсии, известно всем, что его
бесстыдство и его нечестие заслуживают примерного наказания; однако он
удовольствовался лишением его должности, поручая Фердинанду и Изабелле
назначить ему преемника, которому он с момента его назначения дарует
юрисдикцию и необходимые полномочия.
XII. Что касается инквизитора Гальвеса, то Сурита рассказывает в своей
Летописи Арагона, что Фердинанд написал уже папе 20 мая того же года через
своего посла в Риме дона Гонсало Бетета на него жалобу и просьбу о лишении
его должности. Таким образом оба государя были осведомлены в то же время о
намерениях папы по отношению к инквизитору. Что думать о таком человеке, как
Гальвес, когда видишь, что его называют нечестивым те самые лица, которые
одобряют жестокость порученной ему обязанности?
XIII. Второе папское бреве датировано 25 мая. Оно было адресовано
архиепископу Севильи Манрике, которого Его Святейшество назначил
апелляционным судьей по делам испанской инквизиции. Это бреве предлагало ему
просить Фердинанда и Изабеллу одобрить отставку Гальвеса. Это доказывает
старание Сикста IV щадить расположение обоих государей. В этой политике папы
нет ничего такого, что могло бы нас поразить. Ввиду того, что он был
заинтересован в удаче дела инквизиции в Испании и Сицилии и предвидел не без
основания, что оно явится для него обильным источником богатств, он и
применял крайнюю осторожность по отношению к королю и королеве, чтобы
сохранить свой авторитет.
XIV. Третьим бреве, адресованным дому Альфонсо де Фонсеке, архиепископу
Сант-Яго, папа указывал этому прелату, что в интересах успешной деятельности
инквизиции и во избежание всякого рода жалоб следовало бы всякому епископу,
происходящему от предков евреев, воздерживаться от обязанностей судьи в
процессах, касающихся веры, которые будут предприняты в его епархии, и
назначать епархиальным инквизитором своего главного официального наместника
и генерального викария, если они сами не подлежат вышеуказанному отводу. В
противном случае его выбор должен пасть на другое духовное лицо, против
которого не существует никакого повода для подобного отвода. Затем папа
поручал архиепископу сообщить это решение всем епископам церковной провинции
Кампостело, чтобы они с этим сообразовались в своих епархиях. Если же
кто-нибудь воспротивится этой мере, папа уполномочивает его самого назначить
епархиального инквизитора, которому он своим бреве давал необходимые
полномочия, чтобы епископ не мог воспользоваться своею властью назначить
другое лицо.
XV. Папа направил кардиналу архиепископу Толедо дому Педро Гонсалесу де
Мендосе четвертое бреве, предписывающее ему держаться того же поведения, как
с епископами, и относительно высших духовных лиц Толедо и Сарагосы. Можно
думать, что подобные же бреве были разосланы архиепископам Севильи и
Таррагоны, хотя история и не говорит ничего определенного об этом. Быть
может, покажется странным, что это поручение в части, касающейся епархии
Сарагосы, было дано кардиналу Мендосе; но надо знать, что архиепископством
этого города обладал тогда под названием пожизненного администратора
четырнадцатилетний мальчик дон Альфонсо Арагонский, внебрачный сын
Фердинанда.
XVI. Назначение дома Иньиго Манрике, архиепископа Севильи, на должность
апелляционного судьи казалось полезным, потому что оно препятствовало
жителям и деньгам Испании утекать из королевства. Поэтому римская курия
вскоре собралась сделать его недействительным. Она продолжала принимать
апелляции, с которыми к ней обращалось множество испанцев, как будто булла,
поставившая Манрике на должность, была уже объявлена потерявшей силу.
XVII. 2 августа этого года папа отправил другое послание, по
собственному побуждению для постоянного напоминания (motu proprio ad
perpetuam rei memoriam), которое доказывает одновременно несправедливость, с
какой велись дела инквизиции, а также и то, как мало можно было доверять
заявлениям римской курии. Ибо мы видим, что в течение двух месяцев,
прошедших между обнародованием этих двух документов, в апостолическом
секретариате были приняты все испрашиваемые апелляции, как будто буллы от 25
мая, запрещавшей их, не существовало. Его Святейшество говорил в этом новом
послании, что он принял многих севильских испанцев, которые доложили ему,
что не могут предстать перед апелляционным судьей, который не преминул бы
поступить с ними еще суровее, чем сам закон, и что они не осмеливаются
вернуться в Севилью из опасения, что их арестуют и посадят в тюрьму. Папа
писал далее, что некоторые из них получили отпущение в апостолическом
пенитенциарном суде, а другие были готовы его получить; что он осведомлен,
что милости, дарованные недавно святым престолом, были сочтены в Севилье
недействительными и что там продолжают процессы некоторых из этих испанцев,
тогда как другие уже сожжены фигурально и были бы сожжены живьем, если бы
вернулись в Испанию. Принимая все происшедшее во внимание, он поручил
аудиторам апостолического дворца обсудить апелляции обвиняемых, невзирая на
право, предоставленное архиепископу Севильи, и сверх того приказал, чтобы
данные пенитенциарным судом отпущения имели силу наравне с выданными им
мандатами. Папа объявлял, что начатые против этих лиц процессы должны
считаться законченными, и повелевал архиепископу Севильи и другим прелатам
Испании и тем испанским прелатам, которые жили в Риме, допустить к частному
примирению с Церковью (наложив тайную епитимью) всех, кто его будет
испрашивать, хотя бы они были обесчещены, преданы суду, уличены и присуждены
окончательно к сожжению. Они должны были также оправдать виновных, которые
явятся с мандатами на этот предмет, смотреть как на оправданных на всех, уже
получивших отпущение от апостолического пенитенциарного суда, и охранять их
от всех властей, которые стали бы их преследовать. Папа говорил Фердинанду и
Изабелле, что сострадание к виновным более приятно Богу, чем строгость,
которую хотели к ним применить, как это доказывает пример доброго пастыря в
Евангелии, который бежит искать заблудшую овцу. Вследствие этого он
обязывает их обращаться благосклонно с теми из их подданных, которые сделали
бы добровольные признания, позволяя им оставаться в Севилье или в других
местах их владений и пользоваться там всем своим имуществом, как если бы они
никогда не впадали в ересь.
XVIII. Последняя булла, очевидно, противоречила всему тому, что папа
установил, по совету кардиналов, буллой от 25 мая. Однако подобное
соображение не могло удержать римскую курию. Обстоятельства жизни позволяли
все более обогащаться через новохристиан Испании, и эта выгода казалась папе
слишком ценной, чтобы продолжать держаться своих собственных декретов. Тем
не менее, не будучи в состоянии скрыть от себя дурное впечатление, которое
произвела эта булла, и предвидя, что Фердинанд не преминет на нее
пожаловаться, он написал ему 13 августа, что, признав отправку буллы слишком
поспешной, он счел уместным ее взять обратно. Но при каких обстоятельствах
папа принял это решение? Когда несчастные новохристиане, ограбленные и
обманутые римской курией, безуспешно требовали возврата стоимости тех
отпущений, которые им были ею дарованы.
XIX. Хуан из Севильи, один из тех, кто содействовал получению этой
буллы, представил ее 7 января 1484 года дому Гарсии де Менесесу,
архиепископу Эворы [329] в Португалии, прося, чтобы, согласно находящейся в
ней статье, с нее была бы снята заверенная копия, которая могла бы служить
оригиналом для всех тех, кто хотел бы заставить признать ее силу перед
судьями инквизиции в Севилье или в других городах королевства. Архиепископ
поручил Нуньо Льоренте, священнику Эворы, нотариусу своей епархии,
предоставлять заверенные копии с этой буллы всем, кто будет их спрашивать,
признавая их имеющими силу, удостоверив, что в подлиннике нет никакой ошибки
и никакого указания, которое могло бы заставить считать его фальшивым или
поддельным.
XX. Этот поступок архиепископа оказался бесполезным. Хуан из Севильи и
другие осужденные заочно были вынуждены явиться к апелляционному судье дому
Иньиго Манрике и подверглись роковой судьбе, которую легко было предвидеть
на основании царившего тогда духа. Фердинанд был очень доволен при виде
упрочения системы конфискаций, а инквизиторы, со своей стороны, были слишком
заинтересованы, чтобы их способ судопроизводства не казался неправильным.
Один папа мог исправить это столь великое дело, подтвердив распоряжения
последней буллы; но он боялся не угодить Фердинанду в таком щекотливом деле,
хотя и признал несколько раз несправедливость и жестокость инквизиторов. Он
подумал лишь о том, чтобы дать испанской инквизиции устойчивую форму, и
достиг этого в том же году, как мы вскоре увидим.

Глава VI

УСТАНОВЛЕНИЕ ДОЛЖНОСТИ ВЕЛИКОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА, КОРОЛЕВСКОГО
СОВЕТА ИНКВИЗИЦИИ, ПОДЧИНЕННЫХ ТРИБУНАЛОВ И ОРГАНИЧЕСКИХ ЗАКОНОВ. УЧРЕЖДЕНИЕ
СВЯТОГО ТРИБУНАЛА В АРАГОНСКОМ КОРОЛЕВСТВЕ

Статья первая

ГЛАВНЫЙ ИНКВИЗИТОР. СОВЕТ ИНКВИЗИЦИИ. ОРГАНИЧЕСКИЕ ЗАКОНЫ

I. Среди мероприятий, к которым привело новое рассмотрение буллы от 2
августа 1483 года, надо считать декрет, предписавший инквизиции принять
форму постоянного трибунала, с главой, которому были подчинены все
инквизиторы вообще и каждый из них в отдельности. Должность главного
инквизитора Кастильского королевства лишь в эту эпоху была предоставлена
Томасу Торквемаде, имя которого, до тех пор было известно не иначе, как в
числе многих других имен, означенных в февральской булле 1482 года.
II. Второе бреве, от 17 октября 1483 года, поставило его главным
инквизитором Арагонского королевства, и огромные полномочия его должности
были подтверждены 11 февраля 1486 года Иннокентием VIII [330] и двумя
преемниками этого папы. Торквемада вполне оправдал сделанный выбор. Было
почти что невозможно найти человека, более способного выполнить намерения
Фердинанда в отношении умножения конфискаций, римской курии - в смысле
пропаганды ее властолюбивых и фискальных принципов, и, наконец, самой
инквизиции - в поставленной ею задаче казнями установить систему террора, в
котором она нуждалась.
III. Торквемада создал сначала четыре подчиненных трибунала - для
Севильи, Кордовы, Хаэна и Вилья-Реаля, называемого в настоящее время
Сьюдад-Реаль [331]. Четвертый трибунал был вскоре перенесен в Толедо. Затем
Торквемада позволил доминиканцам приступить к исполнению их обязанностей в
различных епархиях кастильской короны.
IV. Эти монахи, получившие мандаты от святого престола, подчинились не
без некоторого сопротивления приказаниям Торквемады под тем предлогом, что
они не являлись его уполномоченными. Торквемада, чтобы не повредить начатому
им делу, не решился уволить их в отставку; но, будучи убежден в
необходимости для своих видов единства действия, приготовился установить
основные положения, без которых, как он хорошо видел, нельзя было обойтись.
В качестве асессоров и советников он избрал юрисконсультов Хуана Гутьерреса
де Чавеса и Тристана де Медину.
V. Тем временем Фердинанд, не терявший из вида, сколь важно было в
интересах фиска организовать трибунал надлежащим образом, создал королевский
совет инквизиции, законным и пожизненным председателем его назначил главного
инквизитора, а советниками дома Альфонсо Карильо, который был в то же время
епископом Мазары в Сицилии, но пребывал тогда в Испании, Санчо Веласкеса де
Куэльяра и Понса из Валенсии. Оба последних были докторами права.
VI. Эта организация предоставляла советникам право решающего голоса во
всех делах, подсудных гражданскому праву, и только совещательного голоса в
делах, принадлежавших церковной власти, которою, в силу апостолических булл,
был облечен один Торквемада.
VII. Это обстоятельство часто приводило к большим пререканиям между
главными инквизиторами и членами верховного совета [332], так как обе
стороны горячо поддерживали свои обоюдные претензии. Однако вопрос остался
нерешенным, потому что он не был поставлен как следует, причем авторы его не
умели различить двух видов дел, которыми занимался совет, и потому что его
члены принадлежали к духовенству, а это, естественно, заставляло их относить
многие вопросы, подсудные гражданской власти, к канонической юрисдикции.
VIII. Такое управление сильно уменьшило число дел, которые королевская
светская власть имела право разбирать, и она вскоре заметила, как сильно ее
соперница вредила интересам и прибылям фиска. Если бы контрагенты светской
власти хорошо изучили цель и организацию совета и истинные принципы
гражданской и церковной юрисдикции, этот противозаконный захват никогда не
произошел бы, потому что случаи необходимости прибегать к духовной власти
главных инквизиторов были бы сведены к небольшому числу.
IX. Торквемада поручил своим двум асессорам составить основные законы
для управления нового трибунала, предварительно познакомившись с тем, что
было по этому предмету опубликовано в XIV веке Николаем Эймериком, и
воспользовавшись советами сведущих людей. Он созвал общее собрание,
составленное из инквизиторов четырех учрежденных им трибуналов, из своих
двух асессоров и из королевских советников. Эта хунта [333] произошла в
Севилье, и 29 октябри 1484 года под именем инструкций на ней обнародовали
первые законы испанской инквизиции.
X. У меня имеется их копия, содержащая также инструкции,
последовательно обнародованные вплоть до 1561 года, помимо большого
количества отдельных узаконений, которые еще не устарели. Я не сомневаюсь,
что друзья истории встретят с удовольствием обнародование этого собрания
жестоких законов, порожденных фанатизмом и суеверием, Но в план этого
сочинения не входит передача буквальной копии статей первоначальной
инструкции. Я ограничусь предоставлением моим читателям их общей идеи
совокупности, чтобы познакомить с тем духом, который царил в инквизиции и
управлял ее действиями.
XI. Первая статья устанавливала способ, которым учреждение трибунала
будет оповещено в стране, где он должен быть установлен. - Распоряжения об
этом соответствовали тому, что происходило в Севилье, когда инквизиция была
там установлена. В них можно уже заметить захват прав государя и
злоупотребления, которые являются естественным следствием этого.
Вторая статья предписывала обнародование в местной церкви указа,
сопровождаемого угрозою церковных кар тем, кто, совершив преступление ереси
или вероотступничества, не донесет на себя добровольно до истечения
дарованного им льготного срока, и тем, кто воспротивится исполнению
мероприятий, предписанных святым трибуналом.
Третьей статьею был определен месячный срок еретикам для объявления
самих себя и для предупреждения этим конфискации их имущества, однако без
ущерба для денежных штрафов, к которым они могли быть приговорены.
В четвертой статье было сказано, чтобы добровольные сознания,
заявляемые во время льготного срока, делались письменно, в присутствии
инквизиторов и секретаря так, чтобы виновные давали ответы на все вопросы и
интерпелляции, обращенные к ним инквизитором по вопросу об их исповедании и
насчет их соучастников и тех, вероотступничество коих они знают или
подозревают. - Эта статья оказывала человеку милость лишь для того, чтобы
предать других преследованию.
Пятая статья запрещала давать тайно отпущение тому, кто сделает
добровольное сознание, за исключением единственного случая, когда никто не
знает о его преступлении и следует опасаться его огласки. - Легко видеть,
насколько эта мера была жестока, потому что она предавала позору публичного
аутодафе даже того, кто по свободному и добровольному душевному движению
признавался в своем грехе. Какая разница между этим поведением инквизиторов
и поведением Иисуса Христа относительно блудницы, самарянки и грешницы!
[334] Указанная мера передала в руки римской курии громадные суммы: тысячи
новохристиан обратились к папе и предложили принести искреннее сознание в
прошлом и обещание быть в будущем верными своему долгу христианами, если им
пожелают тайно дать отпущение: римская курия извлекла выгоду из готовности
этих перепуганных людей и даровала им за деньги апостолические бреве,
которые должны были предоставить им безопасность.
Шестая статья устанавливала, что часть епитимьи того, кто примирится с
Церковью, будет состоять в лишении его пользования всякой почетной
должностью, употребления золота, серебра, жемчуга, шелка и тонкого полотна.
- Посредством этой отвратительной комбинации все оповещались о бесчестии, к
которому данное лицо присуждалось за преступление ереси. Ужасное
распоряжение это послужило лишь к обогащению римской курии в силу
умножившихся просьб о получении папского бреве о реабилитации. Они
выдавались до тех пор, пока Александр VI, по ходатайству испанских
государей, своим бреве от 17 сентября 1498 года не предоставил главному
инквизитору право реабилитировать осужденных, но с несправедливой оговоркой,
которая аннулировала все пожалования, сделанные раньше в Риме.
Седьмая статья налагала денежные штрафы на всех, кто сделал
добровольное признание. - Говорили, что основанием этой меры была
бдительность к охране католической веры; но она указывает еще более ясно на
ту цель, которою задался Фердинанд, учреждая инквизицию.
Восьмая статья гласила, что добровольно кающийся, который явится со
своим признанием по истечении льготного срока, не может быть избавлен от
конфискации своего имущества, которая будет объявлена и которой он
подвергнется по праву со дня своего вероотступничества или своей ереси. -
Это распоряжение еще раз доказывает жадность короля и то, чего он ожидал для
себя от инквизиции.
В девятой статье сказано, что если лица моложе двадцати лет явятся по
собственному побуждению, чтобы заявить свое сознание, по истечении льготного
срока, и если будет доказано, что они вовлечены в заблуждение своими
родителями, то достаточно наложить на них легкую епитимью. - Но что эти
люди, хладнокровно жестокие, понимают под этого рода епитимьей? Это
публичное ношение в течение года или двух лет санбенито и присутствие под
этой вывеской в праздничные дни на торжественной мессе и в процессиях или
пребывание в другом более или менее унизительном положении.
Десятая статья налагала на инквизиторов обязанность объявлять в их акте
примирения время, когда примиренный впал в ересь, чтобы знать, какая часть
его имущества принадлежит фиску. - Суровость этой статьи заставила многих
зятьев потерять приданое их жен, потому что оно было им выплачено после
преступления их тестей. Это привело в семьях еретиков к громадным убыткам,
последствия которых были неисчислимы.
Одиннадцатая статья гласила, что если содержащийся в секретной тюрьме
святого трибунала еретик, движимый истинным раскаянием, попросит отпущения,
то ему можно его даровать, наложив на него в виде епитимьи кару пожизненного
заключения. - Я предоставляю своим читателям труд судить, находятся ли в
этом случае преступление и наказание в правильном соотношении.
Двенадцатой статьей указывалось, что, если инквизиторы думают, что в
случае, указанном в предыдущей статье, признание кающегося притворно, они
должны отказать ему в отпущении, объявить его лжекающимся и присудить его,
как такового, к релаксации и преданию в руки светского правосудия для
сожжения на костре. - Из этого видно, что жизнь узника зависела от
произвольного усмотрения инквизиторов, даже в том случае, если он настаивал
на искренности своего раскаяния.
Тринадцатой статьей было постановлено, что если человек, получивший
отпущение после своего добровольного сознания, хвастает, что скрыл разные
преступления, или из собранных сведений вытекает, что он совершил их большее
количество, чем то, в котором покаялся, он будет арестован и судим как
лжекающийся. - Вторая часть этой статьи носит очевидный характер жестокости,
потому что вполне возможно, что обвиняемый просто забыл многие из своих
прегрешений.
Четырнадцатая статья гласила, что, если уличенный обвиняемый упорствует
в своих отрицаниях даже после оглашения свидетельских показаний, он должен
быть осужден как нераскаянный. - Это распоряжение привело на костер тысячи
жертв. Во-первых, потому, что считали уличенными тех, которые не были ими, а
публичными и подлинными свидетельствами - урезанные свидетельские показания,
авторы которых оставались неизвестны. Во-вторых, потому, что если и было
соответствие в показаниях двух или трех свидетелей, то клевета (а еще чаще
ложное толкование) могла скомпрометировать участь подсудимого, несчастного
уже тем, что он не мог ни доказать, ни убедить своих судей, отказывающих в
сообщении ему документов его процесса.
На основании пятнадцатой статьи, когда против отрицающего свое
преступление обвиняемого существовала полуулика, он должен был подвергнуться
пытке. Если во время пытки он признает себя виновным и затем подтвердит свое
сознание, то его наказывали как уличенного; если он отказывался от
подтверждения, его подвергали вторично, по праву, той же пытке или
присуждали к чрезвычайному наказанию. - Привод к пытке во второй раз спустя
некоторое время был запрещен советом инквизиции. Однако были инквизиторы
столь жестокие, что они все-таки применяли его к заключенным святого
трибунала. Они говорили при этом, что подвергают пытке заключенного только
один раз, потому что после первого сеанса на относящихся к процессу бумагах
они писали, что откладывают пытку, чтобы продолжать ее, когда это им
понадобится и захочется сделать.
Шестнадцатой статьей было запрещено сообщать обвиняемым полную копию
свидетельских показаний; можно было только давать им понятие о том, что на
них было донесено, оставляя их в неведении об обстоятельствах, которые могли
бы им помочь узнать свидетелей. - Одна эта статья была бы способна внушить
отвращение к трибуналу инквизиции. В том, что обвиняемому отказывали в
сообщении результатов предварительного следствия, не было ничего
противозаконного. Но отказывать ему в ознакомлении с документами его
процесса во время самого суда - не означает ли это сделать для подсудимого
невозможным пользоваться правом самозащиты?
Семнадцатая статья предписывает инквизиторам самим допрашивать
свидетелей, когда это для них не невозможно. - Это распоряжение справедливо,
но его делает иллюзорным то обстоятельство, что его редко было возможно
осуществить, так как свидетели и судьи почти всегда находились в разных
местах государства. Приходилось комиссару трибунала рассматривать и
принимать показания при помощи нотариуса, исполнявшего обязанности
секретаря. Так как оба они присягают в сохранении тайны, то можно видеть,
какой может произойти беспорядок, граничащий с преступлением, от
распоряжения, заставляющего подначальных людей уголовного трибунала
удостоверять преступность скорее, чем невиновность, чтобы этим быть приятным
для лиц, приказывающих им свидетельствовать. Кроме того, разве не следует
признать, что ничего не может быть опаснее истолкования ответов, данных
свидетелями, которые не получили ни воспитания, ни образования?
Восемнадцатая статья велит одному или двум инквизиторам присутствовать
при пытке, которой должен подвергнуться подсудимый, кроме случая, когда,
будучи заняты в другом месте, они должны обращаться к комиссару для
получения показаний, если пытка все-таки должна быть применена. - Не лучше
ли было бы ее совсем отменить?!
На основании девятнадцатой статьи, если после вызова в суд согласно
предписанным формам обвиняемый не явится, он должен быть осужден как
уличенный еретик. - Мера бесконечно несправедливая, потому что тысяча
обстоятельств может помешать человеку, вызванному в суд, быть осведомленным
о своем вызове; если предположить даже, что он это знает, уклонение его от
явки может быть вызвано боязнью быть посаженным в тюрьму, что далеко до
молчаливого признания своего преступления.
Двадцатая статья гласит, что, если доказано книгами или поведением
умершего человека, что он был еретиком, он должен быть судим и осужден как
таковой; его труп должен быть вырыт из земли, все его имущество конфисковано
в пользу государства, в ущерб его законным наследникам. - Кто мог бы
поверить, что подобная мера против умершего, которого невозможно уже
обратить, продиктована ревностью по вере? Поэтому надо искать другую
правдоподобную причину такого поступка - в жадности, в желании внушить ужас
и стать страшным. Однако примеров столь великой жестокости встречается
немного, кроме, быть может, истории папы Стефана [335], который заставил
выкопать из земли труп своего предшественника Формоза [336], чтобы обречь
его память на бесславие.
Двадцать первой статьей инквизиторам было приказано распространить свою
юрисдикцию на сеньориальных вассалов; если сеньоры откажутся ее признать, то
применить к ним церковные кары и другие наказания. - Это дало инквизиторам
случай удовлетворять свое тщеславие, унижая этот надменный класс людей
епитимьями, к которым они их присуждали как сопротивляющихся декретам
трибунала.
В двадцать второй статье было сказано, что если человек, присужденный к
выдаче в руки светского суда, оставляет несовершеннолетних детей, то им
даруется государством, в виде милостыни, небольшая часть конфискованного
имущества их отца, и что инквизиторы обязаны доверить надежным лицам заботу
об их воспитании и христианском просвещении. - Хотя я прочел большое
количество старинных процессов, но нигде не встретил, чтоб инквизиторы
занимались судьбою несчастных детей осужденного. Нищета и позор были их
единственным наследием, и такова была судьба (в течение последнего
десятилетия XV века и в начале следующего века) бесчисленного множества
испанских семейств.
На основании двадцать третьей статьи, если еретик, примиренный в
течение льготного срока, без конфискаций имущества, имел собственность,
происходящую от лица, которое было присуждено к этой каре, то эта
собственность не должна была включаться в закон прощения. - Постыдный
расчет, подтверждающий мысль, что инквизиция получила свое возникновение не
из чего иного, как из жадности своих основателей.
Двадцать четвертая статья обязывала давать свободу христианским рабам
примиренного, когда не было конфискации, ввиду того что король даровал свою
милость только на этом условии.
Двадцать пятой статьей запрещалось инквизиторам и другим лицам,
причастным к трибуналу, получать подарки под страхом верховного отлучения и
лишения должности, присуждения к возврату и к штрафу в размере двойной
стоимости полученных вещей.
Двадцать шестая статья предлагает должностным лицам инквизиции жить
друг с другом в мире, без стремления к превосходству, даже со стороны того,
кто облечен властью епархиального епископа; в случае какого-либо раздора
главному инквизитору поручалось прекращать его без огласки. - Это
распоряжение доказывает, что были епископы, которые предоставляли свои
полномочия одному из инквизиторов, что было явной несправедливостью, потому
что тогда сокращалось число судей, и эта мера удаляла из трибунала, к
несчастию обвиняемых, единственного человека, который обыкновенно был
беспристрастным, другом справедливости, гуманным, просвещенным среди этих
апостолических судей, которым, по-видимому, нравилось во время процесса
подтверждать дурное мнение, которое установило против подсудимого тайное
следствие.
Двадцать седьмою статьей было горячо рекомендовано инквизиторам
старательно следить за своими подчиненными, чтобы они были точными в
исполнении своих обязанностей.
Наконец, двадцать восьмая статья предоставляет мудрости инквизиторов
рассмотрение и обсуждение всех пунктов, не предусмотренных в основных
законах, с которыми читатель только что познакомился.
XII. Будем ли мы рассматривать в отдельности двадцать восемь статей
кодекса инквизиции или возьмем их в целом, мы видим, что судебные решения и
приговоры зависят от способа, каким велось следствие, и от личного взгляда
судей, высказывающихся за ересь или правоверие обвиняемого, на основании
индукций, аналогий и результатов, извлеченных из отдельных фактов или
разговоров, переданных часто с большим или меньшим преувеличением и
неверностью. Что можно было ожидать от таких людей, ставших распорядителями
жизни и смерти себе подобных, видя их полное ослепление предубеждением
против беззащитных обвиняемых? Бесхитростный человек должен был погибнуть,
торжествовал только лицемер.
XIII. Изложенный выше устав несколько раз пополнялся, даже в первые
времена. К нему прибавили особо инструкции, которые были установлены в
Севилье 2 января 1484 года, в Вальядолиде 7 октября 1488 года, в Толедо и в
Авиле в 1498 году и, наконец, в Вальядолиде в 1561 году. Несмотря на все эти
изменения, не видно, чтобы формы судопроизводства когда-либо переменились
или чтобы отказались от произвола, составляющего основу этого ненавистного и
жестокого правосудия. Для подсудимого было невозможно установить надлежащим
образом свою защиту. Поставленные между альтернативой признания его
невинности или подозрения в виновности, судьи постоянно давали увлекать себя
в это последнее решение и не нуждались более в. уликах. Это варварское
учреждение под предлогом ревности по вере укрепляло с тех пор свою власть,
чтобы преследовать невинного и слабого и освобождать только лицемеров.

Статья вторая

УЧРЕЖДЕНИЕ ТЕПЕРЕШНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ В АРАГОНЕ. МЯТЕЖИ В САРАГОСЕ

I. Кодекс и несправедливый, и жестокий, доверенный людям, которые
думали угодить Богу, сжигая тысячи себе подобных (подражатели тех, о которых
говорит св. Павел), мог только сделать инквизицию ненавистной во всем
королевстве. Поэтому она возбудила самое сильное недовольство, как
утверждают это в своей истории Хуан де Мариана на основании очень старинных
мемуаров, особенно Лоренсо Галиндес де Карбахал, советник, историограф и
современник Фердинанда и Изабеллы, и даже такие слепые и фанатические
приверженцы этого трибунала, как Андрее Бернальдес, капеллан главного
инквизитора Десы [337]. Но это доказывает лучше всего то, что произошло в
Арагонском королевстве. Для того чтобы судить, насколько учреждение
инквизиции должно было не нравиться подданным Фердинанда, достаточно видеть
оказанное ей сопротивление и даже преступления, совершенные с целью отразить
ее в этом королевстве и в провинциях Каталония, Валенсия, Майорка и
Руссильон, Сардиния [338] и Сицилия.
II. Инквизиция была учреждена во всех этих странах с XIII века; хотя
она была тогда менее сурова, она не оставалась праздной. Я видел в 1813 году
в Сарагосе несколько процессов того времени, особенно один, относящийся к
1482 году, против Франсиско де Клементе, протонотария королевства [339].
Мисер Маненте, асессор инквизиторов Уэски, Барбастро и Лериды, приводит
несколько других в своей книге Генеалогия новых христиан Арагона, написанной
в 1507 году. Можно было предполагать, что арагонцы, привыкшие к этому
трибуналу с давних пор, без труда подчинятся его реформе и новым уставам.
Однако события показали обратное.
III. Конфискация имуществ не производилась благодаря привилегиям,
которыми пользовалось население Арагона. Тайна, облекавшая имена и показания
свидетелей, не была всеобщей, кроме случаев, когда на основании буллы папы
Урбана IV от 28 июля 1262 года им угрожала смертная казнь. Эти условия
давали возможность в достаточной степени предчувствовать тот ужас, который
должно было внушить учреждение новых уставов.
IV. Тем не менее Фердинанд, созвав в апреле 1484 года в Тарасоне
кортесы Арагонского королевства, на тайном совете, состоявшем из призванных
им лиц, решил вопрос о реформе. Вследствие этого решения Томас Торквемада
назначил инквизиторами Сарагосской епархии брата Гаспара Хуглара,
доминиканского монаха, и доктора Педро Арбуеса д'Эпилу, каноника
митрополичьей церкви.
V. Королевский указ предписывал провинциальным властям оказывать им
помощь, и 19 сентября того же года магистрат, известный под названием
великого законника Арагона [340] (justitia major), и несколько других
должностных лиц обещали это под присягой. Эта мера не прекратила
сопротивления, которое хотели оказать трибуналу. Наоборот, она только его
увеличивала и даже расширила настолько, что его можно назвать национальным.
VI. Тому, что оно приняло такой характер, много содействовало то
обстоятельство, что главные чиновники арагонского двора были сыновьями
новохристиан. В числе их были: Луис Гонсалес, королевский секретарь по делам
королевства; Фелипе де Клементе, протонотарий; Альфонсо де ла Кавалье-риа,
вице-канцлер, и Габриэль Санчес, главный казначей. Все они были в свите
короля и происходили от евреев, в свое время осужденных инквизицией. Эти
люди и многие другие, обладавшие при дворе значительным весом, имели
дочерей, сестер, племянниц и кузин, которые сделались женами первых вельмож
королевства, и таким образом являются предками многих современных грандов
Испании. Указанные лица воспользовались преимуществами, которые им давало их
влияние, чтобы побудить представителей нации протестовать пред папой и
королем против введения нового инквизиционного кодекса. Были отправлены
уполномоченные в Рим и ко двору. Они должны были просить, чтобы инквизиторам
Арагона было приказано приостановить по крайней мере исполнение статей,
касающихся конфискации имущества, как противных законам королевства. Были
убеждены, что, если эта мера будет отменена, трибунал не замедлит
развалиться сам собою.
VII. В то время как депутаты арагонских кортесов были в Риме у короля,
новые инквизиторы Арбуес и Хуглар, вместе с Хуаном де Гомедесом, генеральным
викарием [341]Сарагосы и епархиальным инквизитором (вместо архиепископа
этого города, дона Альфонсо Арагонского, которому в то время было всего
шестнадцатъ лет), осудили нескольких новохристиан как иудействующих
еретиков. Известно из подлинных процессов, просмотренных мною в Сарагосе в
1813 году, что в течение мая и июня они справили несколько публичных и
торжественных аутодафе и передали светскому суду несчастных обвиняемых,
которые и были сожжены. Эти казни все более и более раздражали новохристиан
Арагонского королевства, которые ожидали вскоре увидеть возобновление среди
них сцен, происходивших в Кастилии, где трибунал, установленный всего три
года назад, погубил уже под управлением фанатичных монахов и священников
тысячи жертв.
VIII. Тем временем депутаты, посланные к испанскому двору, убедившись,
что успех их предприятия зависит от короля и королевы (решения коих папа не
преминет подтвердить), писали, что они не удовлетворены положением вещей. В
этом деле были заинтересованы казначей Габриэль Санчес, его брат Франсиско,
расходчик короля, и другие высшие чиновники, упомянутые мною раньше. Они
поддерживали тайную переписку с Педро Серданом, Гильеном Руисом де Моросом,
Мартином Готором, заместителем супрефекта Сарагосы, Галасианом Серданом,
Луисом де Сантанхелом и Мигуэлем Косконом, которые все были рыцарями, но в
то же время были потомками евреев. Им покровительствовали: дон Хуан Хименес
де Урреа, владетель Аранды; дон Лопе, его сын; дон Бласко д'Алагон,
владетель Састаго, и некоторые другие, которые вскоре составили заговор
против жизни инквизитора Арбуеса и были судимы инквизицией.

Статья третья

УБИЙСТВО ПЕРВОГО ИНКВИЗИТОРА АРАГОНА

I. Когда арагонцы увидели, что все их усилия воспрепятствовать
учреждению среди них инквизиции тщетны, они решили пожертвовать одним или
двумя инквизиторами, чтобы устрашить других. Они были убеждены, что после
этого события более не будет сомнений насчет народного настроения, что никто
не дерзнет стать инквизитором и что сам король откажется от своего
первоначального намерения из боязни мятежных движений, могущих разразиться в
Кастилии и Арагоне.
II. Заговорщики плохо знали своего государя и кастильский народ. Этот
последний, от природы терпеливый и покорный, разбивает удерживающие его в
повиновении цепи лишь тогда, когда он сильно возбужден к восстанию главарями
значительных партий. Фердинанд, не имевший почти никакой доблести, обладал,
однако, своего рода политической энергией, которая, поддерживаемая его
макиавеллистической мудростью, заставляла его друзей, врагов и подданных
уважать и бояться его. Когда проект убийства заговорщиками был одобрен,
стали искать убийц, чтоб отделаться от доктора Педро Арбуеса д'Эпилы,
главного инквизитора Сарагосы, и от многих других лиц, каковы, например,
асессор Мартин де ла Рага и Педро Франсес, депутат королевства.
III. С целью вовлечь в заговор всех новохристиан стоявшие во главе его
решили, в то время как они были в Сарагосе, обложить добровольным налогом
всех арагонцев еврейского происхождения. В самом деле доказано (на основании
процессов Санчо де Патерноя, Хуана д'Абадиа и многих других, осужденных в
Сарагосе), что дон Бласко д'Алагон, владетель Састаго, получил из этой
контрибуции десять тысяч реалов, назначенных для оплаты убийц Маэстро Эпилы.
Таким именем тогда называли инквизитора Арбуеса.
IV. Равным образом известно из процесса государственного секретаря
короля Филиппа II, знаменитого Антонио Переса [342] (судимого в 1592 году и
документы которого я читал), что фискал, предпринявший попытку доказать его
происхождение от евреев, выставил приговор о релаксации, произнесенный 13
ноября 1489 года против Хуана Переса, уроженца города Арисы. В приговоре
было сказано, что этот человек участвовал с новохристианами Калатаюда [343]
в расходах на это убийство.
V. В деле Хуана Педро Санчеса, сожженного фигурально 30 июня 1486 года,
было доказано не только то, что он был душою заговора, но и что он имел в
своих руках пятьсот флоринов для оплаты убийств.
VI. Хуан де ла Абадиа, арагонский дворянин, но потомок евреев по
женской линии, взялся руководить выполнением убийства. Оно было поручено
Хуану д'Эспераиндео, Видалю д'Урансо, его слуге, уроженцу Гаскони [344],
Матиасу Раму, Тристану де Леонису, Антонио Грану и Бернардо Леофанте. Их
покушения несколько раз не удавались. Педро Арбуес, извещенный об этом
намерении, принял предосторожности, чтобы менее подвергаться опасности.
VII. Из признаний некоторых преступников и особенно Видаля д'Урансо
(который сообщил старательно все подробности заговора) выясняется, что
инквизитор, чтобы обезопасить себя от ударов убийц, носил кольчугу под
одеждой и нечто вроде железного шлема, прикрытого круглым колпаком. В момент
убийства в митрополичьей церкви он стоял на коленях у одной из церковных
колонн, где теперь находится аналой для апостола; рядом с ним стоял его
фонарь, а толстая палка была прислонена к колонне. 15 сентября 1485 года
после одиннадцати часов вечера, в то время как каноники в алтарной части
церкви [345] читали утренние молитвы, Хуан д'Эспераиндео, вооруженный
шпагой, приблизившись к нему, нанес ему сильный удар лезвием по левой руке.
Видаль д'Урансо, предупрежденный Хуаном д'Абадиа, что надо бить в шею
(потому что он знал, что голова защищена), нанес ему сзади удар, разорвавший
закрепу головной брони, и сделал такую глубокую рану на голове, что
инквизитор умер от нее спустя два дня, то есть 17 сентября.
VIII. Слух о его смерти распространился по городу уже накануне. Но
произведенное им впечатление весьма отличалось от того, на которое авторы
его рассчитывали. Все старинные христиане, то есть не происходившие от
евреев, будучи убеждены, что убийство совершено новохристианами, сбежались
вместе и, разделившись на несколько частей, бросились преследовать
новохристиан, чтобы отомстить за смерть инквизитора. Возбуждение было очень
сильное, и оно имело бы ужасные последствия, если бы молодой архиепископ
Альфонс Арагонский не сел на коня и не сдержал толпу, обещая ей, что
преступники будут обнаружены и казнены смертью, которую они вполне
заслужили.

Статья четвертая

ИСТОРИЯ БЕАТИФИКАЦИИ [346] ПЕРВОГО ИНКВИЗИТОРА АРАГОНА

I. Страх обуял население, и инквизитор со своими сторонниками
воспользовался этим, чтобы произвести реакцию и испросить учреждение святого
трибунала как полезного и даже необходимого против новохристиан. Фердинанд
равным образом сумел извлечь выгоду из этого события для исполнения своих
намерений. Политический расчет внушил ему, как и Изабелле, мысль почтить
память Арбуеса с некоторого рода торжественностью, что сильно способствовало
тому, чтобы выдать его за святого и окружить его особым культом в церквах.
Это случилось гораздо позже, когда папа Александр VII [347] 17 августа 1664
года причислил Арбуеса к лику блаженных как мученика за веру. А в свое время
ему воздвигли великолепную гробницу, и его тело было в нее положено 8
декабря 1487 года. На гробнице высекли следующую надпись:

"Quis jacet hoc tumulo? Alter fortissimus lapis
Qui arcet virtute cunctos a se ludaeos:
Est enim Petrus sacer firmissima petra,
Supra quam Deus edificavit opus;
Caesar augusta, gaude beata quae
Martirum decus ibi sepultum habes.
Fugite hinc retro, fugite cito ludaei.
Nam fugat pretiosus pestem hyacinthus lapis".

"Кто покоится в этой гробнице? Второй сильнейший камень, который своею
силою удаляет отсюда всех евреев: ибо священный Петр - крепчайший камень, на
котором Бог основал свое дело [т. е. инквизицию]. Счастливая Сарагоса!
Радуйся, что хранишь здесь погребенным того, кто составляет украшение
мучеников. Бегите отсюда, бегите поспешно, иудеи, потому что драгоценный
камень гиацинт прогоняет чуму".
II. Каменная статуя, которую Фердинанд и Изабелла воздвигли Арбуесу,
имеет следующую надпись:
"Reverendus magister Petrus de Epila, hujus sedis canonicus, dum in
haereticos ex officio constanter inquirit, hie ab eisdem confossus est ubi
tumulatus anno Domini 1485, die 15 Septembris.
Ex imperio Ferdinandi et Elisabeth in utraque Hispania regnantium".
"Достопочтенный магистр Педро де Эпила, каноник этой церкви, в то время
как он с настойчивостью выполнял свою обязанность инквизитора против
еретиков, был убит ими на этом месте [где находится его гробница] 15
сентября 1485 года. [Этот памятник воздвигнут] по повелению Фердинанда и
Изабеллы, государей обеих Испаний".
III. Внизу статуи поместили барельеф, изображавший часть события. В
часовне, устроенной во имя этого святого рядом с его гробницей, видна еще
другая надпись, следующего содержания:
"Eadem Elisabeth Hispaniarum regina singulari in perpetuum pietate,
ejus confessori (vel potius martiri) Petro de Arbues sua mpensa construere
mandavit".
"Та же испанская королева Изабелла приказала воздвигнуть [этот
памятник] своему духовнику (или скорее мученику) Петру Арбуесу".
IV. Здесь Арбуесу присвоено звание духовника королевы (хотя он им не
был), потому что оба государя, чтобы сделать особу инквизиторов более
почтенной, сочли уместным даровать им звание, связанное с почестями, коими
пользовались настоящие королевские духовники. Это объясняет, почему Томас
Торквемада часто называется духовником государей.
V. Когда состоялась беатификация Педро и прах его был перенесен в его
часовню, на прежнем месте его погребения был положен большой камень со
следующей надписью, которую я, несмотря на ее длину, считаю должным привести
как исторический документ:
"Siste viator: locum adoras ubi beatus Petrus de Arbues duobus fere
jaculis jacuit; cui Epila ortum, haec metropolis canonicatum dedit. Sedes
apostolica primum inguisitorem fldei patrem elegit; ob cujus ardorem ludaeis
exosus ab ipsis jaculatus hie martir occubuit anno 1485. Serenissimus
Ferdinandus et Elisabeth mar-moreum extruxere mausoleum ubi miraculis
claruit Alexander VII, pontifex maximus numero sanctorum martirum et
beatorum adscripsit, die 17 aprilis, anno 1664. Reserato sarcophago sacri
cineres sub altari capellae (sexaginta quinque dieram spatio ex eodem tumulo
fabricatae a Capitulo) solemni ritu et veneratione translati fuerunt die
vigessima tertia septembris, anni millessimi sexcentessimi sexagessimi
quarti".
"Прохожий, остановись. Ты поклоняешься месту, где упал под двумя
ударами блаженный Педро Арбуес, жизнь которому дала Эпила, а эта церковь -
звание каноника. Апостолический престол избрал его первым отцом инквизитором
веры; за свою ревность возненавиденный евреями, ими убитый, здесь пал он,
как мученик, в 1485 году. Светлейший Фердинанд и Изабелла воздвигли ему
мраморный мавзолей, где он прославился чудесами. Верховный первосвященник
Александр VII причислил его к лику святых мучеников и блаженных 17 апреля
1664 года. По открытии саркофага священный прах его был перенесен под алтарь
часовни (выстроенной из материалов его гробницы в шестьдесят пять дней
капитулом) с большой торжественностью и с почестями 23 сентября 1664 года".
VI. Беатификация Педро Арбуеса была делом инквизиторов в ту эпоху,
когда уже потеряли память о справедливых побуждениях, заставлявших народ
бороться против учреждения трибунала инквизиции. Шесть поколений прошло, и
заступивший их место народ, с детства пропитанный идеями, противоположными
тем, которые одушевляли людей XV века, почитал святым все связанное с
инквизицией. Тогда никто не имел бы мужества бороться с общим настроением,
ни достаточного авторитета, чтобы говорить против того, что обнародовали
инквизиторы, потому что не знали истины о событиях, погребенной в архивах
трибунала Сарагосы; а те, кто ее знал из читаемых тайно рукописей того
времени, не осмелились бы ее обнародовать из страха подвергнуться
преследованию.
VII. Инквизиторы представили себе, что наступил так долго желанный
момент канонизации Педро д'Арбуеса. Они знали, что одним из обстоятельств,
наиболее способных увеличить могущество инквизиции и почет, которого они для
нее добивались, было бы видеть лик одного из первых испанских инквизиторов
воздвигнутым над алтарями церквей. Такая попытка не была новостью.
Французские инквизиторы имели такое же намерение по отношению к Пьеру де
Кастельно, цистерцианскому аббату, убитому в 1204 году альбигойцами в
Нарбонне, и мы видим, что несколько лет спустя равным образом итальянские
инквизиторы-доминиканцы просят об этой чести для их собрата Пьетро
Веронского {Мимоходом я обращу внимание, что имя Петр было именем всех трех
инквизиторов, канонизованных как мученики во Франции, Испании и Италии.}.
VIII. Для этого великого дела было все готово уже с давнего времени.
Инквизитор дом Диего Гарсия да Трасмиера опубликовал житие св. Педро Арбуеса
немного времени спустя после его беатификации. Он присоединил к нему в виде
приложения документ, представляющий, по его словам, копию показания, данного
под присягой Бласко Гальвесом, викарием прихода деревни Агилон в Арагоне и
капелланом доктора Мартина де Гарсии, генерального викария Сарагосской
епархии вместо архиепископа дома Альфонсо Арагонского (потом он был
советником инквизиции и епископом Барселоны). Инквизитор Трасмиера
засвидетельствовал, что это показание было дано в 1490 году доктору Оропесу,
генеральному викарию Сарагосы. Однако ничего нет менее достоверного, чем
этот документ, потому что в нем говорится о 1490 годе как уже о прошедшем.
Предполагая даже, что Бласко Гальвес сделал какое-нибудь заявление,
касающееся этого дела, все-таки копия в передаче Трасмиеры неверна и была
искажена во многих местах, чтобы сильнее убедить в справедливости
канонизации инквизитора Эпилы. Эта вставка была сделана так неловко и с
таким отсутствием критики, что могла ускользнуть от внимания лишь людей, в
высшей степени невежественных.
IX. Этот милый кюре рассказывает (или, вернее, его заставили
рассказывать), что инквизитор Педро Арбуес являлся ему несколько раз в 1487
году и после и вел те сумасбродные речи, которые составляют показание
Гальвеса; некоторые из них стоит отметить.
X. Мы видим там, что Педро Арбуес называет королеву Изабеллу матерью
архиепископа дома Альфонсо, что не заслуживает никакого доверия, потому что
этот ребенок родился у Фердинанда до его женитьбы на этой принцессе.
XI. В этом пресловутом показании Арбуес поручал Бласко Гальвесу
побудить архиепископа сказать королю и королеве, чтобы они не уничтожали
инквизиции. Он возвещал им, что за одно учреждение ее они приобрели на
небесах место среди мучеников, как и некоторые гранды Испании, бывшие при
дворе Их Величеств. Не буду останавливаться на том промахе, который сделал
автор этого документа, употребив слово Величество для обозначения Фердинанда
и Изабеллы, которые никогда не имели другого титула, кроме Высочества. Но я
не могу и не должен оставлять без разоблачения того мошенничества, которым
воспользовались для уверения в вечном спасении короля Фердинанда V и в его
принадлежности к мученикам, потому что он никогда не испытывал других
мучений, кроме мук честолюбия. Здесь очень ясно видна цель этой басни,
потому что выставляется делом, достойным вечного спасения, учреждение
кровавого трибунала, систематически враждебного человеческому роду,
противоречащего кротости и милосердию Иисуса Христа, его заповедям и
примеру, и диаметрально противоположного Евангелию, если сравнить текст этой
книги с духом преследования, воодушевляющим трибунал святой инквизиции.
XII. Блаженный Педро Арбуес поручал, кроме того, капеллану Гальвесу
сказать архиепископу, что он должен помогать инквизиции, хотя бы все были
против него, потому что Бог некогда вознаградит любовью того, кого он
страшился тогда в сердце. По-видимому, лицо, обозначенное этими словами, был
сам король, отец архиепископа. Но почему герой инквизиции не являлся обоим
государям и архиепископу, чтобы рассказать им все это? Для чего выбирать в
качестве посредника капеллана генерального викария, не имевшего никакого
доступа к королю и королеве и, может быть, никогда даже не видавшего их?
XIII. По-видимому, новый святой не лучше расположен к своим
коллегам-инквизиторам. Однако он предложил капеллану им сказать, что их
места на небесах приготовлены среди мучеников за то постоянство, с которым
они поддерживали инквизицию, и что они не должны сомневаться в том, что
хорошо сделали, предав огню большое число лиц, ими судимых, так как все,
исключая одного, осуждены на адские муки. Какая потеря для истории, что имя
неосужденного ускользнуло! Мы знали бы человека, который, несмотря на
приговор инквизиции, смог попасть на небо. Но среди каких мучеников можно
поместить инквизиторов того времени?
XIV. Педро Арбуес поручил также капеллану передать инквизиторам, чтобы
они приказали убрать с публичных дорог члены и другие части трупов его убийц
и даже не оставляли пепла тех, которых они прикажут сжечь; чтобы они
повелели палачам их убрать и бросить в Эбро, из опасения, как бы присутствие
их не навлекло на королевство какого-нибудь большого несчастья.
XV. Было бы трудно довести до больших пределов тупоумие и суеверие. Без
сомнения, святой не знал, что было бы более уместно поручить это дело
городским властям, так как одни были преданы пламени, другие четвертованы, и
их пепел и члены были выставлены на дорогах в силу приговора светского судьи
после того, как осужденные были ему переданы инквизицией. Но кажется еще
более странною уверенность, что после того, как они будут убраны со своих
мест и брошены в реку, в Испании будет меньше гроз, молнии которых падают на
урожаи. Какой химик или какой физик захотел бы взяться за открытие
посредством анализа малейшего сродства между пеплом несчастного, сожженного
инквизицией, и веществом туч, молний, грома и града? Это вроде того, как
колдуны и чародеи употребляли для своих колдований и чар трупы людей,
погибших от рук палача. К счастью, прогресс просвещения сильно уменьшил
число тех, кто верит в эти глупости. Автор показания капеллана Гальвеса
довольствуется мыслью, что блаженный Педро Арбуес не получил на небесах
наставления, отрицающего учение о влиянии пепла сожженных людей на
образование гроз и града.
XVI. Педро Арбуес говорит еще капеллану Гальвесу, что каждый мужчина и
каждая женщина должны поручить себя Богу, Святой Деве и св. Севастиану, к
которому он всегда имел самую большую преданность. Мне как историку нечего
сказать против такого приятного поручения. Однако не видно, для какой цели
появилась эта статья в показании. Не потому ли, что тогда хотели учредить в
Агилоне братство, которое было уже распространено в Испании и было посвящено
св. Севастиану, чье заступничество, как говорили, заставило прекратиться
повсеместную чуму. Хотели сохранить память об этом событии посредством
процессии, совершаемой во многих городах, во время которой носили хоругвь
святого.
XVII. Точно так же не видно смирения в другом поручении, которое, как
уверяют, было дано блаженным. Согласно рассказу Гальвеса, Педро Арбуес
объявил себя защитником народа против ламдры, рода эпидемической болезни,
очень распространенной в конце XV века {Эта болезнь гнездилась в железах.}.
Гальвес (или тот, кто выдумал его показания) рассказывает, что Педро Арбуес
сообщил ему, что для исцеления от этой болезни надо приблизиться к его
гробнице и, став на колени, перекреститься, молясь Иисусу Христу и Святой
Деве и прибавляя следующую молитву: "Святой Педро Арбуес, молись обо мне,
чтобы я удостоился обетовании Иисуса Христа!"
XVIII. Ясно, что тогда уже готовили чудеса для дела беа-тификации.
Поэтому священник Гальвес прибавляет, что, страдая в течение многих лет
грыжей и испытав тщетно все лекарства, он поручил себя особо и со смиренной
преданностью молитвам блаженного Педро Арбуеса и получил через его
заступничество исцеление от своей болезни. Остается пожалеть, что в процессе
канонизации инквизитора нет - во свидетельство чудесных исцелений -
удостоверений врачей и хирургов, лечивших больных. Их показания, без
сомнения, дали бы нам подробности, достойные, чтоб о них узнали.
XIX. Наконец настал день, назначенный для прославления Арбуеса, и
испанские инквизиторы уже считали себя покрытыми славой за то, что на алтарь
Бога живого и истинного поместили человека своей нации и своего коллегу.
Тогда они простерли свои виды дальше и задумали заставить также освятить
свое учреждение, попробовав добиться, чтобы ежегодно во всех церквах Испании
с церковной службой и мессой праздновался торжественный праздник основания
святого трибунала инквизиции, наподобие праздников кафедры св. Петра в
Антиохии и Риме, обретения и воздвижения Святого креста, основания культа
св. Марии Высшей или Снежной, св. Марии Гваделупы, Богородицы Колонны (del
Pilar) в Сарагосе, Богородицы Лореттской [349], Милостивой [350],
Кармельской [351], Спаса словущего [352] и многих других.
XX. Дело было продвинуто так далеко, что в архивах Алька-ла-де-Энареса
нашли экземпляр мессы и церковной службы, составленных для этого торжества,
которыми собирались воспользоваться, когда конгрегация обрядов одобрит
проект инквизиторов. Но события не оправдали их ожидания, вероятно, потому,
что они не послали в Рим достаточного количества денег, чтобы уладить все
могущие представиться затруднения.
XXI. Здесь мы видим, что Испания избегла опасности воздать
богослужебные почести учреждению, самому ужасному и наиболее противному духу
кротости и благости Евангелия, которое одухотворено любовью, терпимостью,
братством, терпением и умеренностью по отношению как к злым, так и к добрым,
которое позволяет смотреть на человека как на еретика лишь после второго
предупреждения и которое, если он уличен в заблуждении, не причиняет ему
другого наказания, кроме отлучения от Церкви. Для оправдания излишней
строгости к еретикам из Евангелия берут некоторые аллегории, плохо понятые и
еще хуже примененные.
XXII. Должно показаться странным, что испанские инквизиторы не признали
Педро Арбуеса патроном инквизиции и покровителем слуг святого трибунала.
Вероятно, этому помешали доминиканцы, указав, что они находятся под
патронатом другого святого инквизитора, мученика Пьетро Веронского.
Старинного французского мученика для этой роли не пожелали, потому что он
был не доминиканцем, но просто цистерцианским аббатом, а эти монахи
отказались от поручения преследовать еретиков. То же самое было и с Педро
Арбуесом, который был не кем иным, как белым священником, сословие которого
состояло из отдельных чуждых друг другу личностей. Второй упомянутый святой
был членом всемогущей у пап конгрегации, которая доказывала свою великую
ревность в поисках еретиков, как будто это качество являлось геройской
добродетелью, унаследованной от св. Доминика де Гусмана.
XXIII. Настойчивость доминиканцев заставила слиться рыцарский военный
орден, учрежденный в Нарбонне под названием милиции Христа, с третьим
орденом покаяния, основанным св. Домиником, и оба с конгрегацией
приближенных к святой инквизиции, называемой Конгрегацией Св.
Петра-мученика. Все вместе эти обстоятельства были причиной, что знак
отличия инквизиторов и их подчиненных оказался тем же самым, который носили
тогда доминиканцы и который в настоящее время представляет одну из частей
гербового щита инквизиции.

Статья пятая

НАКАЗАНИЕ УБИЙЦ КАК ЗАПОДОЗРЕННЫХ В ЕРЕСИ

I. В то время как Фердинанд и Изабелла были заняты воздаянием памяти
Педро Арбуеса почестей прославления, может быть, без надежды на это,
инквизиторы Сарагосы работали без устали, чтобы открыть зачинщиков и
соучастников его убийства и наказать их как еретиков, иудействующих или
подозреваемых в этом, и как врагов святой инквизиции. Было бы трудно
перечислить все семейства, которые их мстительность повергла в пучину
несчастий, - они вскоре умертвили более двухсот жертв. Видаль д'Урансо, один
из убийц, открыл все, что знал о заговоре, и его показания дали нити для
всех розысков, которые были сделаны против зачинщиков убийства.
II. Жестокая смерть такого количества лиц повергла Арагон в траур,
который увеличился зрелищем еще большего числа несчастных, медленно
умиравших внутри застенков. В трех первых рядах знати едва было одно
семейство, которое не имело бы позора видеть кого-нибудь из своих членов,
выставленным на аутодафе в одежде кающегося. Самый легкий намек принимался
за доказательство соучастия, и не меньшим преступлением считалось оказание
гостеприимства беглецу.
III. Дон Хаиме Диес д'Оз Армендарикс, владетель города Кадрейты,
знаменитый рыцарь Наварры и предок герцогов Альбукерке по женской линии, был
присужден к публичной епитимье за то, что укрыл на одну ночь в своем доме в
Кадрейте Гарсию де Мороса, Гаспара де Санта-Круса, Мартина де Сантанхела и
некоторых других, которых это событие заставило покинуть Сарагосу. То же
наказание постигло некоторых знаменитых рыцарей города Туделы [353] в
Наварре, принявших Хуана де Педро Санчеса и других беглецов, а именно:
Фернандо де Монтеса, Хуана де Магальона, Хуана де Карриасо, Фернандо Гомеса,
Гильерме Форбаса, Хуана Васкеса, Хуана и Мартина де Агуаса.
IV. Эта жестокость, проявленная со стороны инквизиции к людям, столь
почтенным по своему происхождению, нисколько не кажется удивительной, когда
знаешь, что с племянником короля Фердинанда ею было поступлено с не меньшей
строгостью. В самом деле, дон Хаиме Наваррский (сын Элеоноры [354], королевы
Наваррской, и Гастона де Фуа [355]), иногда называемый инфантом Наваррским
или инфантом Туделы, был заключен в тюрьму инквизиции в Сарагосе, из которой
он вышел только для того, чтобы подвергнуться публичной епитимье, будучи
уличен в пособничестве бегству нескольких соучастников заговора.
V. Как Фердинанд V решился это позволить? Быть может, потому, что имел
основание жаловаться на своего племянника. Он был двоюродным братом
Катарины, королевы Наваррской [356], и хотя он не был законным, но всегда
внушал опасения и был нелюбим Фердинандом. Инквизиторы знали это, когда
решились посягнуть на его свободу.
VI. После такого смелого поступка нельзя удивляться, что они присудили
к тому же наказанию дона Лопе Хименеса де Вреа, первого графа д'Аранду; дона
Бласко д'Алагона, владетеля Састаго; дона Лопе де Ребольедо, владетеля
Монклуса; дона Педро Хордана де Урриэса, владетеля Айэрбы; Хуана де Бардахи;
Беатрису Сантанхел, жену дона Хуана де Вильялпан-до, владетеля Сисамона;
дона Луиса Гонсалеса, королевского секретаря; дона Альфонсо де ла
Кавальериа, вице-канцлера королевства; дона Фелипе де Клементе, протонотария
Арагона; дона Габриэля Санчеса, главного казначея короля; Санчо де Патерноя,
Альфонсо Дара и Педро ла Кабра, земли которых были в соседстве с Сарагосой;
Фернандо де Толедо, духовника митрополичьей церкви, дома Луиса де ла
Кавалье-риа, каноника и камерария той же церкви; Иларию Рам, жену Альфонсо
Линьяна; Луиса де Сантанхела; Хуана Доса; Педро де Силоса; Галасиана Сердана
и многих других значительных сеньоров Сарагосы, Тарасовы, Калатаюда, Уэски и
Барбастро.
VII. Хуан де Педро Санчес был сожжен фигурально за то, что бежал во
Францию. Антонио д'Агостино, сарагосский дворянин (тот самый, который
сделался вице-канцлером Арагона, отец бессмертного дома Антонио д'Агостино,
архи* епископа Таррагоны, дома Педро, епископа Уэски, и тесть герцога
Кардоны, дона Фернандо Фолько) был также в то же время в Тулузе. Это привело
к тому, что его брат Педро д'Агостино был присужден инквизицией к епитимье.
Вот как это произошло. Одушевленный неблагоразумным рвением, этот молодой
человек, учившийся в Тулузе, присоединился к другим испанцам, чтобы
требовать ареста Педро Санчеса. Он добыл себе удостоверение и послал его
своему брату Педро д'Агостино с письмом для инквизиторов Сарагосы. Педро
сказал об этом Гильерме, брату беглеца, и трем другим его друзьям, Хуану де
Фатасу, нотариусу Сарагосы Педро Сельдрану и Бернардо Бернарди. Те стали
порицать поведение Антонио д'Агостино и уговорились пока не отдавать
инквизиторам ни письма, ни удостоверения, а написать в Тулузу, чтобы
побудить Антонио д'Агостино отказаться от жалобы, поданной на Хуана де Педро
Санчеса, и согласиться, чтобы тот был выпущен на свободу. Антонио последовал
этому совету и известил своего брата Педро, что Санчес скоро будет
освобожден. Тогда Педро передал инквизиторам письмо и удостоверение, о
котором мы говорили. Святой трибунал, предполагая, что Санчес находится еще
в тюрьме, отправил приказ о его переводе в Сарагосу. Суд Тулузы ответил, что
Санчес выпущен на свободу и неизвестно, что с ним сталось. Инквизиторы
навели справки о случившемся и арестовали пятерых друзей, которые были
запрятаны в секретную тюрьму и присуждены 6 мая 1487 года к публичной
епитимье, то есть к присутствию стоя во время публичной и торжественной
мессы, как враги святой инквизиции и подозреваемые в самой малой степени в
иудаизме, причем было объявлено, что они не могут занимать никакой почетной
должности, ни обладать какой-нибудь церковной привилегией до тех пор, пока
это будет угодно инквизиторам. Какие, спрашивается, обстоятельства
происшествия, о котором идет речь, могли подать повод для подозрений в
иудаизме?
VIII. То, что произошло с Гаспаром де Санта-Крусом, было еще более
позорно для инквизиции. Этот испанец также убежал в Тулузу, где умер, после
того как его изображение было сожжено в Сарагосе. По приказанию инквизиции
был арестован один из его сыновей как способствовавший бегству отца. Он
подвергся наказанию публичного аутодафе и был присужден взять копию
приговора над его отцом, поехать в Тулузу, передать там этот документ
доминиканцам с просьбой, чтобы труп его отца был вырыт для сожжения, и затем
вернуться в Сарагосу для передачи инквизиторам протокола этой экзекуции.
Осужденный подчинился без жалобы на распоряжение своих судей, и я содрогаюсь
от ужаса, описывая это, одинаково возмущенный как варварством инквизиторов,
так и низостью этого сына, долг которого был предать публичному проклятию и
инквизицию, и его приговор и не возвращаться назад в Испанию.
IX. Хуана д'Эспераиндео и других главных виновников убийства Арбуеса
влачили по улицам Сарагосы. Им отрезали руки и затем повесили. Трупы их были
четвертованы, а части их тел были выставлены на публичных дорогах. Хуан
д'Абадиа умертвил себя в тюрьме накануне своей казни, но с ним поступили
после его смерти так же, как и с другими осужденными. Что касается Видаля
д'Урансо, то вследствие объявленного ему снисхождения за обнаружение
заговорщиков ему отрезали руки уже после того, как он испустил дух. К этому
лишь свелось данное ему обещание помилования, потому что инквизиция в таких
обстоятельствах добивается лишь сознания виновного в своем отступничестве и
разоблачения его соучастников.
X. Оружие, послужившее убийцам, было развешано в кафедральной церкви
Сарагосы, где оно оставалось в течение долгого времени, вместе с именами
лиц, которые были сожжены или подверглись публичной епитимье за это дело.
Эти надписи были сделаны крупными буквами на полотняной ткани, наверху
которой были нарисованы огненные языки, если осужденный был сожжен, или
косой крест огненного цвета, если он был подвергнут только епитимье. Такие
полотнища обыкновенно обозначались названием мантета [358] или санбенито.
Многие из них некоторое время спустя были сняты в силу апостолических булл,
исполнение коих Фердинанд V разрешил в виде милости. Их приказано было
убрать по ходатайству семейств осужденных, занимавших видное положение в
городе. Это особенно не понравилось инквизиторам; своими фанатическими
жалобами они раздражили наиболее невежественные слои старинных христиан,
объявив, что это является оскорблением чистоты католической религии. Их
воззвания привели к волнению, которое грозило стать всеобщим. До такой
степени ужасно влияние фанатизма на людей, облеченных священным саном и
заинтересованных в сокрытии истины или искажении идей!
XI. Другие санбенито были подняты выше, чтобы было трудно различить
имена и чтоб воспрепятствовать неделикатным и недоброжелательным людям
сделать попытку, обнародовав их, обесчестить заинтересованные семейства.
Хотя это и было противно принципам строгой справедливости, однако
приходилось этого страшиться, потому что народные предубеждения имели тогда
крайне серьезные последствия. Поэтому старались заставить думать, что эти
надписи касались семейств, не имевших с осужденными ничего общего кроме
имени, или что они напоминали, вопреки интересам настоящих родственников,
события, вполне забытые и достойные на самом деле полного и вечного
забвения.
XII. Нельзя считать справедливым ни одного побуждения, чтобы семья была
обесчещена за то, что один из ее членов был осужден инквизицией. Обвиняемый
часто мог быть наказан как виновный (хотя и был невинен) вследствие
судопроизводства, которое велось против всех правил естественного и
божеского права. Я прочел более тридцати процессов, касающихся этого
знаменитого дела. Из них нет ни одного, обнародование которого не было бы
способно увеличить ужас, внушаемый инквизицией у всех цивилизованных народов
и даже в Испании, где эта чудовищная гидра только что возродилась. Наконец
даже при предположении, что осужденный действительно виновен, ни здравый
смысл, ни правильная политика не могут одобрить того, чтобы его несчастье
падало на невинных членов его семейства.
XIII. Не менее несправедливо и жестоко, чтобы семья была лишена
уважения, которым она пользуется, лишь потому, что она имела евреев среди
своих предков. Все испанцы происходят или от язычников-идолопоклонников, или
от мавров-магометан, или от евреев. Наименее почетно из этих происхождений,
конечно, то, которое причудливость нашего духа предпочитает другим. Я хочу
сказать о первом. Разве не известно, что язычники, не довольствуясь
поклонением ложным богам, приносили им человеческие жертвы, вопреки разуму и
гуманности, тогда как магометане и евреи признают единого Бога, истинного
творца вселенной, и никогда не принижали природы человека, принося себе
подобных в жертву ложным богам? Надо было иметь такое учреждение, каким была
инквизиция, чтобы до такой степени извратить свет здравого смысла, власть и
действие коего имеют столь неоспоримую пользу в управлении человеческих
обществ.

Статья шестая

СОПРОТИВЛЕНИЕ ВСЕХ ПРОВИНЦИЙ АРАГОНСКОЙ КОРОНЫ УЧРЕЖДЕНИЮ ИНКВИЗИЦИИ

I. Сопротивление учреждению инквизиции почти всех прочих провинций
Арагонского королевства было не меньше того, которое было оказано жителями
Сарагосы. В Теруэле были большие народные волнения, и для усмирения их
потребовалась вся твердость короля. Спокойствие восстановилось не раньше
марта 1485 года, после крайне суровых мер, которые Фердинанд приказал
принять месяцем раньше, когда сам был в Севилье. Подобные же вспышки
разразились в том же году в Валенсии и в других частях этой епархии, и для
подавления их пришлось прибегнуть к тем же мерам строгости. Во главе
мятежников этой последней провинции мы видим сеньоров, имевших своих
вассалов, потому что жестокость инквизиции заставляла их бояться, что они
покинут их земли. Подобный же мотив заставил их противиться изгнанию
морисков в царствование Филиппа III [359].
II. Город и епископство Лерида, а по его примеру и другие города
Каталонии упорно противились установлению реформы инквизиции, и королю
удалось их вполне укротить лишь в 1487 году.
III. Особенно отличалась своим сопротивлением Барселона. Она сделала
представление, что ее нельзя обязать признать ни Торквемаду, ни кого-либо из
его делегатов, невзирая на буллы Сикста IV и Иннокентия VIII, вследствие
имевшейся у нее привилегии не допускать никакого другого инквизитора, кроме
получившего специальную грамоту для одной Барселоны. Король для уничтожения
этого сопротивления обратился за помощью к Риму. Булла 11 февраля 1486 года
подтвердила назначение главного инквизитора, сделанное Сикстом IV. Другой
буллой, опубликованной 6 февраля 1487 года, папа удостоверил звание, данное
Торквемаде для королевств Кастилия, Леон, Арагон и Валенсия, княжества
Каталония и других владений Фердинанда и Изабеллы. Та же булла учреждала
специального инквизитора города и епископства Барселоны и давала ему право
доверять свои обязанности своим делегатам по своему выбору, после отмены
полномочий, данных прежним, в особенности тем, которые были обозначены в
булле. Папа уполномочивал в то же время епископов Кордовы и Леона и аббата
монастыря Св. Эмилиана в Бургосе приказать исполнить эту меру, невзирая ни
на какие протесты со стороны прежних делегатов.
IV. Король был вынужден употребить те же средства по отношению к
жителям острова Майорка, куда инквизиция проникла лишь в 1490 году, по
отношению к жителям Сардинии, которые ее получили лишь в 1492 году, и,
наконец, Сицилии, где она установилась еще позднее, после многих восстаний и
других очевидных знаков всеобщего сопротивления.
V. Самым неопровержимым фактом в истории инквизиции Испании является
тот, что этот трибунал был введен в этом государстве против воли всех
провинций, при одобрении единственно со стороны доминиканцев и некоторых
других священников, заинтересованных или фанатичных.
VI. Число последних особенно возросло с этой несчастной эпохи. Это
вообще усиливает доверие к мнению, противоположное высказываемому в этой
истории. Но истина не страшится ни их голосов, ни их одобрения, - мы увидим
новые доказательства выдвинутого мною мнения во времена, менее отдаленные от
нашего века.