Библиотека Гумер - история Церкви

Х.А.Льоренте. История испанской инквизиции

Глава XLI

ОБ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФЕРДИНАНДА VI

Статья первая

СЧАСТЛИВЫЕ ПЕРЕМЕНЫ ВО ВЗГЛЯДАХ И ИДЕЯХ

I. Умирая, Филипп V оставил корону Фердинанду VI, своему сыну от
первого брака с Габриэллой Савойской. Этот государь царствовал с 9 июля 1746
года до 10 августа 1759 года, когда он умер бездетным. Преемником его был
Карл III, король Неаполя, сын Филиппа V и Изабеллы Фарнезе, его второй жены.
Когда Фердинанд вступил на престол, инквизиция королевства имела своим
главой дома Франсиско Переса дель Прадо, епископа города Теруэля. По смерти
этого прелата в должности главного инквизитора выступил дом Мануэль Кинтано
Бонифас, архиепископ Фарсала, который оставался на этом посту до смерти
Фердинанда VI.
II. Хороший вкус в литературе в Испанском королевстве, подготовленный
при Филиппе V, особенно распространяется с царствования Фердинанда VI. На
этом основании установился взгляд, что восшествие Бурбонов на престол
Испании произвело переворот в системе святого трибунала. Однако эти государи
не издали никакого нового закона об инквизиции; они не внесли никаких
изменений в ее старинный кодекс и, следовательно, не препятствовали
жертвоприношениям многочисленных аутодафе, которые имели место в их
царствование. Но Филипп V создал в Мадриде королевские академии испанской
истории и испанского языка по образцу парижских и покровительствовал
дружеским и литературным сношениям нескольких испанских ученых, известных
хорошим вкусом, с теми, которыми обладала Франция со времени возрождения
наук и искусств в царствование Людовика XIV.
III. Дон Хуан де Феррерас, дон Хуан де Сантандер, дон Хуан д'Ириарте,
дон Франсиско Перес Байер - главные библиотекари короля; дон Грегорио
Майянс, дон Луис де Саласар, дон Бенито Фейхоо, дон Феликс Масонес де Лима,
герцог Сотомайор, посол в Лиссабоне, а затем председатель королевского
совета военных орденов, его брат дон Хаиме, граф де Монтальво, посол в
Париже, главный директор инженерной части и многие другие великие люди,
которые блистали, покровительствуемые Фердинандом VI, получили образование
при его предшественнике Филиппе V. Майянс и Фейхоо наметили путь хорошего
вкуса, который другие должны были расширить, выравнять и осветить; на их
примере сформировалось великое множество ученых критиков, которые сделали
честь царствованию Карла III.
IV. Конкордат, подписанный в 1737 году с римской курией относительно
контрибуций, наложенных на имущество духовенства, и относительно некоторых
пунктов дисциплины, сделал более редкими случаи обращения в Рим. Стали
считаться разумными очень многие мысли, которые невежество и суеверие, с
одной стороны, и недоброжелательство - с другой, представляли до сих пор как
мало религиозные и благоприятствующие неверию. Учреждение еженедельных
листков познакомило с иностранными трудами, прежде никому не известными, а
также с решениями многих католических государей по вопросам, относящимся к
духовенству, которые несколько раньше народ счел бы за покушение против
религии и ее служителей, как мы видели это, когда говорили о случае с
произведениями Маканаса, Барклая и Талона. Публикация периодического
издания, известного под названием Дневника литераторов ("Diario de los
literates") и редактируемого доном Хуаном Мартинесом де Салафранкой и двумя
другими учеными в царствование Филиппа V, открыла глаза великому множеству
людей, которые до этой счастливой эпохи не имели никакой возможности
ознакомиться с хорошими книгами и обладать достойными руководствами для
суждения о подобных книгах.
V. Все эти обстоятельства, а равно и другие причины, имевшие место в
царствование Филиппа V, подготовили интересный переворот, совершившийся в
испанской литературе при Фердинанде VI. Как хорошо растущее дерево, хотя еще
слабое, она на глазах у всех выросла, приобрела силы, расширилась и
расправила свои ветви с 1753 года, с эпохи, когда новый конкордат с римской
курией особенно ослабил принцип юридических уступок в пользу церковной
власти, предоставляя монарху распоряжение всеми церковными доходами.
Благодаря этому многие юрисконсульты усвоили учение, противоположное
ультрамонтанским принципам и благоприятствующее правам монарха, учение,
которое сто лет тому назад не поколебались бы назвать еретическим. Тогда
увидали, что в Риме поддерживается мнение Галилея [160], преданное вместе с
его автором анафеме инквизицией столетием раньше, подобно тому, как теперь
можно увидеть, что сам св. Августин допускает существование антиподов [161]
со времени открытия Америки без боязни нарушить уважение к Священному
Писанию.
VI. Эти счастливые перемены были великим благом для человечества,
потому что инквизиторы, а следовательно, и все второстепенные служащие
святого трибунала начали замечать, что чрезмерная ревность к чистоте
католической религии рискует принять ошибочные мнения за истинные. Уже
учение Маканаса перестало быть предметом соблазна для умов; уже спокойно
выслушивали все написанное по поводу жалоб на насилие, без опасения анафемы,
ежегодно выпускаемой папою в булле На вечери Господней ("In coena Domini");
уже не устрашали толки о том, что скоро в Испании будут пользоваться правом
апелляции против злоупотреблений, правом, которое, как было известно,
действовало во Франции, потому что оно почти не отличалось от того права,
которым пользовались испанцы против насилия посредством действия от имени
церковных судей. Этот быстрый поворот, запечатлевшийся во взглядах, не
замедлил показать, как несправедливо и жестоко было осуждение Мура, Сесо
Себальоса, Сальгадо, Рамоса дель Мансано и стольких других испанских
юрисконсультов прошлого столетия, и внушил больше осмотрительности
инквизиторам в подобных случаях, если бы таковые представились; они
заставляли бы их опасаться немилости двора, который назначал пребенды и
бенефиции. Я признаюсь, однако, что, несмотря на все это, на дона Бенито де
Фейхоо поступил донос в святой трибунал как на подозреваемого в неверии, как
я рассказывал об этом в главе XXV, в статье об этом знаменитом испанце.
VII. Действие новых идей и совершившихся перемен в мнениях особенно
дает себя знать в уменьшении числа процессов по делу об иудаизме и,
следовательно, числа аутодафе, так как во все царствование Фердинанда VI не
только не было ни одного общего аутодафе, но и частные казни этого рода
стали очень редки. Большое количество евреев, которые были переданы в руки
светской власти или подверглись епитимьям при Филиппе V, после казней,
совершенных над представителями этой нации в царствования Филиппа III,
Филиппа IV, Карла II и Филиппа V, явилось причиной того, что впоследствии не
было открыто почти ни одного иудея. На протяжении пяти или шести лет едва
справляли одно публичное аутодафе, да и на нем появлялись только
богохульники, двоеженцы и мнимые чародеи.
VIII. Факты, о которых я только что говорил, совершившийся переворот в
идеях, который постепенно приобрел новые силы, знания, накоплявшиеся
вследствие указанных обстоятельств людьми, призванными к должности
инквизиторов, имели столь любопытный результат, что число жертв при
Фердинанде VI нисколько не соразмерно с числом людей, осужденных в течение
предшествующего царствования. Я не думаю, чтобы при этом государе было более
тридцати четырех аутодафе, более десяти сожженных живьем и более ста
семидесяти епитимийцев. Первые принадлежали к иудействующим рецидивистам, а
остальные были подвергнуты епитимьям за проступки того свойства, о которых я
говорил несколько выше; среди этих жертв я не нахожу ни одной, история
которой могла бы заинтересовать читателя.
IX. Янсенизм и франкмасонство занимали инквизиторов в царствование
Фердинанда VI, иезуиты обозначили именем янсенистов тех, которые не
следовали мнению Молины относительно благодати и свободной воли, и даже
канонистов, которые ставили каноны и соборы первых восьми веков Церкви выше
папских булл. Между тем их противники дали им и их приверженцам имя
пелагиан. Ненависть, которую питали друг к другу обе эти партии, доводила их
до взаимного обвинения в защите тезисов ошибочных, ложных, неприличных,
ведущих к заблуждению, благоприятствующих ереси и даже еретических. Но
иезуитская партия торжествовала в Испании, потому что духовниками Филиппа V
и Фердинанда VI были иезуиты и доверие к ним было очень велико у этих двух
монархов. Немногие испанцы осмелились бы принять учение, противное учению
господствующей партии, потому что пришлось бы отказаться от всякой
общественной должности и от церковных санов. Это сделало доносы на
молинистов крайне редкими, тогда как их противников было легко преследовать.
Однако малое число последних и их безупречное поведение устранили
преследование. Естественно, что иезуиты заставили осудить все книги, учение
коих было противно учению Молины. Отсюда те скандальные происшествия,
которые возникли в 1748 году и в следующих годах между доминиканцами и
верховным советом. Речь шла: 1) о включении, которое иезуиты Карраско и
Касани сделали украдкой и собственной властью, нескольких католических
трудов (как отмеченных янсенизмом) в Индекс, опубликованный главным
инквизитором Прадо в 1747 году; они притом злоупотребляли поручением,
которое было им дано, а именно - редактировать каталог книг, запрещенных
предыдущими указами; 2) о запрещении трудов кардинала Нориса, на которое
августинские монахи жаловались папе Бенедикту XIV (последствия этого
выступления см. в главе XIII); 3) о такой же мере, употребленной против
сочинений достопочтенного Палафокса, которую инквизиторы принуждены были
отменить, когда папа объявил, что они - католические и не должны служить
препятствием к канонизации их автора.

Статья вторая

О ФРАНКМАСОНСТВЕ

I. Франкмасонство явилось объектом совершенно новым для инквизиции.
Папа Климент XII [162] издал в 4-е календы мая, то есть 28 апреля 1738 года,
буллу В высоком, в которой он отлучал франкмасонов. Вследствие этой меры
Филипп V велел обнародовать в 1740 году королевский указ против
франкмасонов, довольно большое число которых было арестовано и приговорено к
галерам. Инквизиторы воспользовались этим примером для такого же сурового
обращения с членами ложи, открытой в Мадриде. Несомненно, это страшная кара
- служить в оковах на галерах, исправлять там службу гребцов безо всякого
вознаграждения, употреблять самую плохую пищу, часто получать палочные удары
и другие столь же суровые наказания. Однако это положение менее страшно, чем
смертная казнь, которая была декретирована указом 1739 года кардиналом,
наместником Рима от имени первосвященника Бога мира и милосердия. Бенедикт
XIV возобновил буллу Климента XII в 5-е число июньских календ (18 мая) 1751
года, дополнив ее другою, которая начиналась словами: Заботы римских
первосвященников. Брат Хосе Торрувиа, занимавшийся разбором книг для святого
трибунала, донес о существовании франкмасонов. Король Фердинанд VI велел
обнародовать против них новый указ 2 июля того же года. В нем было сказано,
что все, кто не сообразуется с его распоряжениями, будут наказаны как
важнейшие государственные преступники. Брат этого государя Карл III
Испанский, тогда король Неаполя, в тот же день запретил масонские собрания,
называя их опасными и подозрительными. Я дам сведения об одном процессе
этого рода, разбиравшемся в Мадриде в 1757 году.
II. Господин Турнон, француз, родившийся в Париже, поселился в Мадриде.
Он был приглашен в Испанию правительством и награжден пенсией. Ему было
поручено организовать фабрику медных пряжек и научить их производству
испанских рабочих. В 1757 году на него поступил в святой трибунал донос как
на подозреваемого в ереси от одного из его учеников, который в этом случае
только повиновался обязательству, наложенному на него его духовником во
время пасхального причащения.
III. Донос, сделанный 30 апреля, гласил: 1) г. Турнон призывал своих
учеников вступать в общество франкмасонов, обещая, что парижский Великий
Восток пришлет ему полномочие для принятия их в число братьев ордена, если
они пожелают подчиниться испытаниям, которые он на них наложит, чтобы
удостовериться в мужестве и спокойствии их души; дипломы об их приеме будут
высланы из Парижа; 2) некоторые из этих молодых рабочих изъявили свое
согласие вступить в число франкмасонов, но только после того, как г. Турнон
ознакомит их с целью этой организации; для удовлетворения их желания г.
Турнон беседовал с ними о многих сверхъестественных явлениях и показал им
рисунок, изображавший архитектурные и астрономические инструменты; они
вообразили, что эти фигуры имеют отношение к магии; в этой мысли утвердили
их слова г. Турнона о проклятиях, сопровождающих клятву, которую они должны
будут дать в том, что сохранят в глубочайшей тайне все увиденное или
услышанное в ложах их братьев, франкмасонов.
IV. Вследствие тайной информации были получены показания трех
свидетелей о том, что г. Турнон - франкмасон. 20 мая он был заключен в
секретную тюрьму. В протоколе первого из трех увещательных заседаний,
которое происходило в самый момент заключения подсудимого, мы находим
следующий небезынтересный диалог.
Инквизитор. Клянетесь ли вы Богом и этим святым крестом говорить
правду?
Г. Турнон. Да, я клянусь.
Инквизитор. Как вас зовут?
Турнон. Пьер Турнон.
Вопрос. Откуда вы приехали?
Ответ. Из Парижа.
В. По какому поводу вы прибыли в Испанию?
О. Я приехал сюда для устройства фабрики медных пряжек.
В. С какого времени вы живете в Мадриде?
О. Я живу уже три года.
В. Знаете ли вы, почему вы арестованы и препровождены в тюрьму святого
трибунала?
О. Нет, но предполагаю: это произошло потому, что сказали, будто я
франкмасон.
В. Почему вы это предполагаете?
О. Потому что я говорил своим ученикам, что я франкмасон, и опасаюсь,
что они на меня донесли. С некоторого времени я заметил в их разговорах со
мной какую-то таинственность, и их вопросы заставляют меня думать, что они
смотрят на меня как на еретика.
В. Вы сказали им правду?
О. Да.
В. Итак, вы франкмасон?
О. Да.
В. С каких пор?
О. С двадцати лет.
В. Присутствовали вы на собраниях франкмасонов?
О. Да, когда жил в Париже.
В. Вы встречались с ними в Испании?
О. Нет, я даже не знаю, есть ли здесь ложи франкмасонов.
В. Если бы они были, вы присутствовали бы на них?
О. Да.
В. Вы христианин, римский католик?
О. Да. Я был крещен в церкви Св. Павла в Париже, в приходе моих отца и
матери.
В. Каким образом, являясь христианином, дерзаете вы находиться в
масонских собраниях, когда вы знаете или должны знать, что они противны
религии?
О. Я никогда этого не знал. Я даже теперь не знаю, так ли это, потому
что я там не слышал и не видел ничего противного религии.
В. Как вы можете это отрицать, раз вы знаете, что франкмасонство
исповедует безразличие в деле религии, которое противоречит члену веры,
научающему нас, что люди могут спастись, лишь исповедуя католическую,
апостольскую и римскую религию?
О. Среди франкмасонов вовсе не исповедуют этого безразличия. Правда
лишь то, что для приема в число франкмасонов безразлично, является ли
принимаемый католиком.
В. Итак, франкмасонство есть антирелигиозная корпорация?
О. Это тем более не так. Цель его учреждения состоит не в оспариваний
или отрицании необходимости и пользы религии, но в практике благотворения
относительно несчастного ближнего, к какой бы религии он ни принадлежал, а
особенно если он - член общества.
В. Доказательство, что индифферентизм составляет религиозный характер
франкмасонства, заключается в том, что франкмасоны не исповедуют Святую
Троицу, Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Святого, три отличные лица Единого
Истинного Бога, но признают только одного Бога, которого они называют
Великим Зодчим вселенной. Это все равно, что сказать вместе с еретическими
философами-натуралистами, что нет другой истинной религии, кроме
естественной религии, в которой верят в существование одного Бога Творца,
как создателя природы, смотря на все остальное, как на чисто человеческую
выдумку. Так как г. Турнон заявил, что он исповедует католическую религию,
то мы требуем, во имя почтения, которое он должен иметь к господу нашему
Иисусу Христу, истинному Богочеловеку, и к Его Святейшей матери, Деве Марии,
Богородице, сказать и объявить истину, согласно обещанию, которое он дал под
присягой. Таким образом, он очистит свою совесть, и будет позволительно
употребить по отношению к нему милосердие и сострадание, которое всегда
проявляет святой трибунал к грешникам, раскаивающимся в своих прегрешениях;
в противном случае, при запирательстве, с ним будет поступлено по всей
строгости правосудия, сообразно со святыми канонами и законами королевства.
О. В масонских ложах не занимаются ни утверждением, ни оспариванием
тайны Святой Троицы, ни одобрением или опровержением религиозной системы
философов-натуралистов. Бог обозначается там под именем Великого Зодчего
вселенной по одной из тех многочисленных аллегорий, которые представляют
масонские названия и которые имеют отношение к архитектуре. Таким образом,
для исполнения данного мною обещания говорить правду я не могу сделать
ничего лучшего, как повторить, что в ложах не поднимают вопроса ни о какой
религиозной системе, благоприятной или противной членам католической веры,
что там рассуждают о предметах, посторонних всем религиям, под аллегориями
архитектурных работ.
В. Верите ли вы, как католик, что смешивать святые и религиозные вещи с
мирскими предметами значит совершать грех суеверия?
О. Я недостаточно осведомлен обо всех частностях, которые запрещены как
противные чистоте христианской религии, но я до сих пор думал, что тот, кто
по пренебрежению или по суетному верованию смешивал бы одно с другим, чтобы
произвести из этой смеси сверхъестественные результаты, стал бы виновным в
грехе суеверия.
В. Правда ли, что на церемониях, сопровождающих прием нового масона,
показывают изображение Господа нашего Иисуса Христа, распятого вместе с
человеческим трупом, мертвой головой и другими оскверняющими предметами в
том же роде?
О. Генеральные статуты франкмасонства не предписывают ничего подобного;
если иногда эти предметы употребляются, то, несомненно, это происходит
вследствие какого-либо частного обычая, принятого при этом случае, или
какого-либо произвольного распоряжения членов корпорации, которым поручено
приготовить все для принятия кандидатов, ибо каждая ложа имеет свои обычаи и
свои особенные церемонии.
В. Вас спрашивают не об этом. Отвечайте, правда ли, что все это
наблюдается в масонских ложах?
О. Да и нет, сообразно распоряжениям, сделанным теми, кому поручены
церемонии посвящения.
В. Дело происходило так, когда вы были приняты?
О. Нет.
В. Какую клятву надо давать, чтобы быть принятым во франкмасонство?
О. Клянутся хранить тайну.
В. Относительно чего?
О. Относительно вещей, обнародование которых могло бы иметь неприятные
последствия.
В. Эта клятва сопровождается заклятиями?
О. Да.
В. В чем они состоят?
О. Соглашаются терпеть все бедствия и все страдания, могущие удручить
тело и душу, если нарушат обещание, данное под присягой.
В. Какое значение может иметь это обещание, раз считают возможным и
приличным давать столь страшное заклятие?
О. Соблюдение добропорядочности в обществе.
В. Что происходит в этих ложах такого, что обнародование этого может
произвести неприятные последствия, если бы оно случилось?
О. Ничего, если смотреть без предвзятости и без предрассудков. Но так
как обыкновенно заблуждаются относительно этого, то следует избегать давать
повод к превратным толкованиям. В это злоупотребление впадет тот, кто будет
рассказывать, что происходит в ложах в дни собраний братьев.
В. Что делают в ложах с распятием, если принятие франкмасона не
рассматривается как религиозный акт?
О. Его предлагают для того, чтобы душа прониклась самым глубоким
уважением в момент, когда ученик (novice) будет произносить клятву.
В. Зачем приносят мертвую голову?
О. Чтобы мысль о смерти внушила больше ужаса клятвопреступнику.
В. С какой целью там показывают человеческий труп?
О. Чтобы представить полнее аллегорию о Хираме, строителе
Иерусалимского храма, убитом, как говорят, предателями, и чтобы внушить
большее отвращение к убийству и к другим порокам, губительным для ближнего,
для которого мы должны быть братьями-благотворителями.
В. Правда ли, что в ложах празднуют день св. Иоанна и что масоны
избрали этого святого своим патроном?
О. Да.
В. Какое поклонение оказывают ему в день его праздника?
О. Никакого, чтобы не смешивать его с чисто мирскими развлечениями.
Торжество ограничивается братской трапезой, после которой читается речь,
чтобы склонить сотрапезников к практике благотворения в отношении к их
ближним, в честь Бога, Великого Зодчего, творца и блюстителя вселенной.
В. Правда ли, что в ложах почитают солнце, луну и звезды?
О. Нет.
В. Правда ли, что там выставляются их изображения или символы?
О. Да.
В. Зачем?
О. Чтобы сделать более ощутимыми аллегории великого, постоянного и
истинного просвещения, которое ложи получают от Великого Зодчего мира, и
потому, что эти изображения наставляют братьев и побуждают их к
благотворительности.
В. Г. Турнону замечают, что все данные им объяснения фактов и
церемоний, происходящих в ложах, ложны и отличаются от того, что он
неоднократно говорил добровольно в присутствии лиц, достойных доверия. Его
призывают снова, из почтения к Богу и Святой Деве, сказать правду и
исповедаться в ереси индифферентизма и суеверных заблуждениях, которые
заставили его смешивать святое со скверной, а также в заблуждении
идолопоклонства, приведшем к почитанию звезд. Эта исповедь нужна для
очищения его совести и для блага его души. Если он исполнит ее с раскаянием
в совершении этих преступлений и покажет свое отвращение к ним, смиренно
прося прощения (прежде чем прокурор обвинит его как преступника в этих
ужасных грехах), святому трибуналу позволительно будет выказать в отношении
его сострадание и милосердие, которые он обычно проявляет к преступникам,
кающимся и признающимся во всех своих прегрешениях. Если он подаст повод к
судебному обвинению, нельзя будет избавить его от преследования по всей
строгости, которую предписывают святые каноны, апостолические буллы и законы
королевства против еретиков и врагов нашей святой католической религии.
О. Я говорил правду во всех моих ответах; если есть свидетели, которые
показали противное, они ошиблись в толковании моих слов. Я никогда не
рассуждал о предмете, о котором меня допрашивают, ни с кем, кроме рабочих
моей фабрики, и никогда в другом смысле, чем тот, который я изложил сейчас.
В. Не довольствуясь тем, что вы сами франкмасон, вы убеждали других лиц
вступать в орден и принять заблуждения, еретические, суеверные и языческие,
в которые вы впали?
О. Правда, что я побуждал этих людей стать франкмасонами, потому что
думал, что им будет очень полезно, если они, отправившись в иностранные
земли, встретят там братьев, готовых прийти им на помощь в непредвиденных и
трудных обстоятельствах. Но ложь, будто я пытался их вовлечь в заблуждения,
противные католической вере, принимая во внимание, что ни одно заблуждение
не проникло во франкмасонство, так как там никогда не занимаются
догматическими вопросами.
В. Было уже доказано, что существование этих заблуждений не химерично.
Поэтому пусть г. Турнон примет во внимание, что он был учащий еретик и что
ему важно в этом сознаться, смиренно признать это и просить прощения и
отпущения церковных наказаний, которые он навлек на себя. Если же он будет
продолжать упорствовать, то сам послужит причиной своего бедствия вследствие
гибели тела и души. Так как ему сейчас дана первая увещательная аудиенция,
ему советуют старательно поразмыслить о своем положении, чтобы приготовиться
к двум другим аудиенциям, предоставленным ему по состраданию и милосердию,
которые святой трибунал всегда проявляет к обвиняемым.
V. Г. Турнон был отведен в тюрьму. Он упорствовал в своих ответах на
первой и на второй аудиенциях. Прокурор представил свой обвинительный акт,
который, согласно обыкновению трибунала, был разделен на статьи,
сообразованные с показаниями свидетелей. Обвиняемый признал факты, которые
он истолковал и объяснил, как делал это раньше. Ему предложили избрать
адвоката, если он желает защищаться, установить свои доказательства или
отвести лиц, о которых он думает, что они показали против него по ненависти,
из выгоды или вследствие какого-либо другого частного побуждения. Г. Турнон
отвечал, что причиной его несчастий является дурной смысл, приданный
происшедшему; что испанские адвокаты незнакомы с масонскими ложами; они
разделяют относительно их предрассудки публики и не сумеют защитить его
дела. Это соображение заставляет его вернуться к самому себе и к
последствиям, которые может иметь его теперешнее положение. Он полагает, что
самое разумное решение, которое он может принять, это признать свою
виновность, свое неведение или опасный дух статутов и обычаев
франкмасонства. По этому побуждению он подтвердит свои показания, поскольку
он никогда не думал, что в том, что он делал в качестве франкмасона, было
что-либо противное католической вере. Так как он мог ошибаться вследствие
незнакомства с некоторыми частными догматами, он готов проклясть все ереси,
в которые он, может быть, впал, и просит отпущения церковных наказаний,
предлагая исполнить назначенную ему епитимью. Он надеется, что это наказание
будет умерено в уважение к обнаруженной им добросовестности, которую он
сумел сохранить, видя, как в ложах постоянно рекомендуется и практикуется
благотворение без отрицания или оспариваний какого-либо члена католической
веры.
VI. Прокурор согласился с просьбой обвиняемого. Приговор был произнесен
и предъявлен г. Турнону в декабре 1757 года. Он гласил:
VII. 1) Г. Турнон находится в легком подозрении, что он впал в
еретические заблуждения индифферентизма, следуя в своем поведении среди
франкмасонов заблуждениям натурализма; в заблуждения суеверия, противные
чистоте святой католической религии, мешая мирские вещи со священными
предметами и религиозные почитания святых и икон с веселыми банкетами,
заклятиями и масонскими церемониями; наконец, в языческие заблуждения,
почитая изображения светил.
VIII. 2) Подсудимый стал виновным во многих очень важных преступлениях,
соглашаясь и давая свое одобрение нечестивому обычаю приносить человеческие
трупы на церемонии лож и безрассудному взгляду на страшные заклятия,
сопровождающие масонскую присягу как на якобы дозволенные, в особенности
стараясь представить эти заблуждения догматами и советуя хорошим католикам
принять их, становясь франкмасонами.
IX. 3) Святые каноны и апостолические буллы поражают отлучением,
разрешаемым только епископами, и многими другими очень строгими церковными
карами, а испанские законы - разными гражданскими наказаниями, между прочим
тем наказанием, которое предназначено для людей, ставших важнейшими
государственными преступниками, например, образующих тайные сообщества без
разрешения и соизволения короля.
X. 4) Г. Турнон заслужил строжайшее наказание за совершение этих
проступков, а особенно за попытку совратить испанских католиков. Тем не
менее, принимая во внимание, что означенный преступник родился не в Испании,
сознал заблуждение, которое может быть извинено его неведением, и смиренно
просил прощения и милости быть примиренным с Церковью путем епитимьи, он
присуждается вследствие сострадания и милосердия святого трибунала только к
годичному заключению в тюрьме, занимаемой им теперь; по окончании же этого
срока - к отправке под охраной служителей святого трибунала до французской
границы и к изгнанию из Испании навсегда с подтверждением, что он будет
строго наказан, если когда-либо вернется в Испанское королевство без
разрешения короля и святого трибунала.
XI. 5) Если у г. Турнона нет денег, то будет продана часть его
секвестрированных вещей, чтобы оплатить издержки, которые он уже сделал или
сделает, а также и расходы по его путешествию до границ королевства.
XII. 6) В первый месяц своего тюремного заключения он совершит духовные
упражнения и общую исповедь перед священником, духовником, который будет ему
назначен инквизитором-деканом; для лучшего исполнения возложенного на него
обязательства он будет употреблять ежедневно полчаса утром на чтение
размышлений в книге св. Игнатия Лойолы О духовных упражнениях [163] и
полчаса вечером на чтение рассуждений отца Иоганна Евсевия Ниремберга в его
книге О различии между временным и вечным.
XIII. 7) Пусть г. Турнон ежедневно проходит хоть часть четок с молитвой
к Богородице Деве Марии и часто повторяет молитвенные воззвания веры,
надежды, любви и сокрушения.
XIV. 8) Пусть он потрудится выучить наизусть катехизис отца Астете и
приготовится к получению отпущения грехов в праздники Рождества, Пасхи и
Пятидесятницы (он хорошо поступит, если это обыкновение сохранит на всю
жизнь).
XV. 9) Для того чтобы г. Турнон был извещен об этом приговоре и всех
его распоряжениях, будет устроено частное аутодафе в залах суда, при
открытых дверях, в присутствии секретарей тайного следствия, служащих
святого трибунала и лиц, которым инквизитор-декан позволит присутствовать.
XVI. 10) Г. Турнон появится на аутодафе без санбенито и дроковой
веревки и выслушает стоя чтение своего приговора и своих прегрешений; он
получит предостережение от инквизитора-декана; затем на коленях он
произнесет отречение от всех ересей, в частности от заблуждений, в которых
он признан легко подозреваемым; он прочтет и подпишет свое отречение, а
также свое исповедание веры, согласное с верой католической, апостольской и
римской, с обещанием никогда не присутствовать на собраниях франкмасонов, не
представляться и не вести себя, как брат ордена; он - согласится, в случае
если он будет снова арестован святым трибуналом, на то, что будет
рассматриваться как рецидивист и будет подвергнут наказаниям,
предназначаемым для тех, кто вторично впадает в то же преступление.
XVII. Все распоряжения этого приговора были выполнены. Я считаю
бесполезным приводить какие-либо соображения об этом акте, о мотивировавших
его взглядах и о других обстоятельствах процесса. Не найдется ни одного
читателя (будет ли он приверженец или противник франкмасонства), который по
только что прочитанным подробностям процесса не мог бы составить себе мнение
о здравом смысле инквизиторов и об обширности их познаний. Г. Турнон
вернулся во Францию и, кажется, не возвращался в Испанию, так как
случившееся с ним несчастие не могло внушить ему мысли о вторичном
путешествии туда.
XVIII. Франкмасонским обществом занимались ученые, начиная с половины
семнадцатого столетия, и огромное множество басен, опубликованных
относительно его цели и его действий, запутало этот вопрос и принесло много
зла. Каковы бы ни были его происхождение и первые работы, известно, что его
таинственные посвящения впервые отмечены в Англии в царствование Карла I
[164], который погиб на эшафоте в 1649 году. Враги Кромвеля [165] и
республиканской системы установили тогда степень великого мастера английских
лож, чтобы подготовить умы франкмасонов к восстановлению монархии. Это
предприятие они довели до благополучного конца, возведя на престол Карла II
[166], сына обезглавленного монарха. Король Вильгельм III [167] был
франкмасоном. Несмотря на перемену династии, происшедшую при Георге I [168],
франкмасонство нисколько не казалось подозрительным в Англии. В 1723 году
оно проникло во Францию. В 1728 году шотландский кавалер Рамзай [169]
учредил в Лондоне особую ложу и объявил, что общество было основано в 1099
году Готфридом Бульонским, королем Иерусалима; [170] оно было сохранено
тамплиерами и перенесено в Эдинбург, столицу Шотландии, где оно было
узаконено королем Робертом I [171] при жизни нескольких тамплиеров,
избежавших преследования французского короля. В 1729 году оно проникло в
Ирландию. Голландская республика приняла его в 1731 году. В этом же году оно
открыло первые ложи в России. В 1733 году оно появилось в Бостоне (в
Северной Америке) и во многих других городах этой части света, подчиненной
тогда Англии. В этом же году оно было учреждено во многих городах Италии, а
два года спустя франкмасоны появились в Лиссабоне.
XIX. Я полагаю, что первая мера строгости, употребленная против
франкмасонов в Европе, была декретирована 14 сентября 1732 года полицейской
камерой Шатле [172] в Париже. Она запретила собрания франкмасонов и
присудила г. Шапло к тысяче ливров штрафа за то, что он допустил масонские
собрания в своем жилище на Рапе; дверь его дома была замурована на шесть
месяцев. Людовик XV [173] приказал лишить права приезда ко двору пэров
Франции и других дворян, если доказано, что они были членами масонской ложи.
Лорд Арнаустер, великий мастер парижских лож, принужден был покинуть
Францию; он созвал собрание франкмасонов для выбора своего преемника.
Людовик XV, осведомленный об этом, сказал: если выбор падет на француза, он
пошлет его в Бастилию [174]. Несмотря на это намерение короля, был избран
герцог д'Антэна, и он принял этот орденский сан. Угроза Людовика XV не
только не имела последствий, но в 1743 году, по смерти герцога д'Антэна, его
преемником стал Луи Бурбон, принц де Конти [175]. В 1771 году другой принц
крови Луи Бурбон, герцог Шартрский [176], был избран главой Великого
Востока.
XX. В том же 1737 году правительство Голландии в виде предупредительной
меры запретило собрания франкмасонов, заявив, что эта мера не вызвана
никаким преступным посягательством с их стороны. Несмотря на это
распоряжение, члены одной ложи собрались; они были арестованы и преданы
суду. Они защищались с такой энергией и успехом, что правительство велело их
освободить, отменило принятые меры и даже даровало свое покровительство
франкмасонству.
XXI. В это же время курфюрст Рейнского Пфальца [177] запретил
франкмасонство в своих владениях. Встреченное им сопротивление заставило
арестовать всех франкмасонов, собравшихся в Мангейме.
XXII. Джованни Гастоне, великий герцог Тосканы [178], последний отпрыск
дома Медичи, в том же году велел опубликовать декрет об упразднении
масонских лож. Этот государь умер вскоре после этого, и масонские собрания
возобновились. На них поступил донос папе Клименту XII. Этот первосвященник
назначил во Флоренции инквизитора, который посадил в тюрьму нескольких
членов общества. Франц Лотарингский [179], ставший великим герцогом,
выпустил их на свободу; он даже объявил себя покровителем ордена и основал
несколько лож во Флоренции и в некоторых других городах своего государства.
XXIII. Кажется, это обстоятельство побудило Климента XII прекратить
преследование масонских обществ, так как было неправдоподобно, чтобы великий
герцог Тосканы, государь католический, притом заботящийся о том, чтобы мир
царил в его государстве, согласился покровительствовать франкмасонам, если
бы они действительно предлагали уставы или предпринимали действия суеверные
либо разрушительные для общественного порядка. Однако мы видели, что 28
апреля 1738 года папа велел опубликовать запретительную буллу против
франкмасонов, и кардинал-наместник даже запретил под страхом смерти
масонские собрания в столице христианского мира.
XXIV. Какой причине, если не действиям инквизиции, следует приписать
подобные меры? Инквизитор прибыл во Флоренцию и, несомненно, нашел здесь
людей, способных дать ложные показания, которые взращиваются и процветают
под сенью тайных процессов. Это случилось с инквизиторами Римской империи,
когда они возбудили преследование христиан. Свидетели этой эпохи заявляли,
что называвшие себя учениками Иисуса вкушали мясо ребенка на своих ночных
сборищах; они клеветали на христиан и рассказывали нелепые вещи, лживость
коих засвидетельствовал еще некогда Плиний [180] в докладе, адресованном
императору Траяну [181]. Запрещения, сделанные постепенно папами и королями,
были естественным результатом отчетов инквизитора Флоренции, которым папа
имел слабость поверить и которые были распространены невежественными
священниками и монахами, полными предрассудков и фанатизма, число которых
всегда было очень велико во всех частях света.
XXV. Может быть, подумают, читая эту часть моей Истории, что я сам
адепт франкмасонства и что я защищаю здесь свое собственное дело. Я заявляю,
что это предположение будет заблуждением. Я не состою членом ни одной ложи;
я даже никогда не имел претензии быть туда допущенным. Не потому, что это
общество казалось мне противным католической религии, которую я исповедую,
или мудрой политике, которую - монархическое правительство должно поставить
себе целью (так как я не думаю, что масонство противоречит той и другой), а
лишь потому, что я не хотел бы принадлежать ни к какому обществу, о котором
я не могу свободно писать или говорить с другими людьми. Это ограничение,
налагаемое на франкмасонов, не нравится мне; однако я никогда не был и
никогда не буду ни врагом, ни чрезмерным критиком установления, основание
которого покоится на принципе филантропии, хотя меня неприятно поражают
некоторые из обычаев и церемоний франкмасонов. Если бы я был членом
общества, я употребил бы все усилия, чтобы устранить поводы для мыслей и
разговоров инквизиторов и других духовных лиц, будто священное и мирское
смешиваются в масонской деятельности, в частности те предметы, которые я
назову и которые упоминаются в печатных трудах.
XXVI. В шестой степени, именно доверенного секретаря, обозначаемого
также именем английского мастера по любознательности, для масонских
аллегорий заимствуется из 9-й главы Третьей Книги Царств история Хирама,
царя Тирского, и употребляется также и слово Ягве [182], неизреченное имя
Божие, для священного пароля франкмасонства. Этот обычай встречается с
легкими изменениями во многих других степенях.
XXVII. В восемнадцатой степени, называемой розенкрейцеры [183] Герадома
из Кильвининга [184], встречаем изображение колонн с надписями; верхняя
гласит: Во имя Святой и неразделимой Троицы; средняя: Пусть спасение наше
будет вечно в Боге; нижняя: Мы имеем счастие быть в мирном единении со
священными числами. К этому относят рассказ из 2-й главы первой книги и из
19-й главы второй книги Ездры. Паролем между двумя масонами той же степени
избрали I.N.R.I, что некоторые принимают за надпись: Iesus Nazarenus Rex
Iudaeorum (Иисус Назарей, Царь Иудейский). Этот обычай имеется во многих
других степенях. Прибавляют также к этому условное слово для узнавания друг
друга - Эммануэль, означающее - с нами Бог. Подтверждение находят в тексте
1-й главы Евангелия от Матфея.
XXVIII. Степень розенкрейцеров (братьев розового креста) во
франкмасонстве шотландского обряда охватывает все совершенство ордена; этот
смысл развертывается в пятнадцати секциях. В пятой пользуются священными
аллегориями гор спасения; они заимствуются от названия гор Мориа и Голгофа.
Первая используется из-за жертвоприношений Авраама, Давида и Соломона;
вторая - из-за жертвы Иисуса из Назарета. Другие аллегории относятся к
Святому Духу, обозначаемому именем "Божие величество", который сошел на
скинию и на храм в момент его освящения. В двенадцатой секции показывают
святую гору, на которой стоит большая церковь в форме креста, простираясь от
востока до запада, в соседстве с большим городом, образом небесного
Иерусалима. В тринадцатой - три великих светила, символы закона
естественного, закона Моисеева и закона Иисуса Христа, и кабинет мудрости,
обозначаемый названием хлева быков, где находится верный рыцарь со своей
святой женой, и священные имена Иосифа, Марии и Иисуса. В четырнадцатой
секции есть намек на сошествие Иисуса Христа в ад после смерти, причиненной
позорной казнью на кресте, в тридцатитрехлетнем возрасте, на его Воскресение
и на его Вознесение на небо, чтобы умолять за нас Отца вместе со Святым
Духом. Наконец, пятнадцатая секция провозглашает слово "совершишася",
которое Иисус произнес на кресте. Все эти аллегории имеют своим объектом
изъяснение или смысл степеней ученика, товарища, обыкновенного мастера,
шотландского совершенного мастера и рыцаря Востока.
XXIX. В двадцать седьмой степени великого командора храма делают
крестное знамение на челе брата большим пальцем правой руки [185], священный
пароль - I. N. R. I.; перевязь имеет четыре креста командора; диск, золотой
треугольник с еврейскими буквами неизреченного имени Божия Ягве.
XXX. В двадцать восьмой степени рыцаря солнца семь франкмасонов
называются херувимами; они представляют семь ангелов, начальствующих над
семью планетами и называющихся: Михаил, Гавриил, Уриил, Зерахиил, Крамалиил,
Рафаил и Цафиил. Священный пароль - Адонаи [186].
XXXI. Для двадцать девятой степени великого шотландца св. Андрея
Шотландии, известного также под наименованиями патриарха крестовых походов и
великого мастера света, украшают ложу, помещая в каждом из четырех углов
крест св. Андрея. Священные пароли: Ардарель - ангел огня, Касмаран - ангел
воздуха, Таллиуд - ангел воды, Фурлак - ангел земли.
XXXII. В тридцатой степени великого надзирателя (которого некоторые
именуют великим избранником, другие - рыцарем Кадошем [187] или также
рыцарем белого и черного орла) декорация ложи составляется изо всех
иероглифов смерти Жака де Моле [188], гроссмейстера ордена тамплиеров
(храмовников), казненного 11 марта 1314 года, и проекта мести за его смерть,
что новый член общества должен представить розовым крестом и кинжалом.
Пароль этой степени состоит в том, что извлекают кинжал из ножен и делают
вид, что кого-то им поражают. При приеме в эту степень происходит следующая
сцена.
Вопрос. В котором часу начинается уголовное совещание?
Ответ. В начале ночи.
В. Каких лиц вы знаете?
О. Двух, которые отвратительны.
В. Как их зовут?
О. Филипп Красивый [189] и Бертран де Го, который принял, ставши папой,
имя Климента V.
XXXIII. Печать ордена имеет в числе девизов своего гербового щита
крест, ковчег завета, пылающую свечу на подсвечнике с каждой стороны и
наверху надпись: "Laus Deo" (хвала Богу).
XXXIV. Все эти черты и много других, которые намекают на священную
историю Иерусалимского храма, выстроенного Соломоном, восстановленного
Эздрой, возобновленного христианами, защищаемого рыцарями-тамплиерами,
представляют опасность смешения, удобного для толкования, подобного тому,
которое дали свидетели флорентийской информации, бывшей первою из
апостолических осуждений, возобновленных при папе Пие VII в указе,
опубликованном в Риме кардиналом Консальви [190] 13 августа 1814 года.
XXXV. Франкмасоны (которые не могли не знать, что все тайные общества
подозрительны и запрещаются, начиная со времени римлян) должны были бы
понять, что единственным средством сохранения их общества было его упрощение
и освобождение от всего противоречащего уважению, которое должны иметь
христиане к Священному Писанию, чтобы отнять у духовных лиц и у монахов
всякий предлог понимать в дурном смысле и доносить как на опасное на то, что
имело своею целью благо в намерении франкмасонов.
XXXVI. Также неуместно было устанавливать присягу с заклятием в
хранении пресловутого масонского секрета, так как критики не могли открыть
его содержания, помимо того, которое уже более не существует, что можно
видеть из следующего факта. Джованни Марко Ларменио (тайный преемник
великого магистра ордена тамплиеров, по словесному назначению несчастного
Жака де Моле, который просил его принять этот сан) создал, в согласии с
другими рыцарями, избегшими гонения, различные символы (слова или действия)
для взаимного опознавания и для тайного принятия новых членов ордена по
степеням ученичества и первого произнесения обетов. Эти степени были
совершенно не связаны со всеми тайными целями, которые имело в виду общество
(и которые состояли в сохранении ордена, в восстановлении его в прежнем
славном положении и в мести за смерть его великого магистра и рыцарей,
погибших вместе с ним), до той поры, когда уже хорошо узнали качества нового
члена и считали возможным доверить ему, под самой страшной клятвой при
втором произнесении обетов, - великий секрет, столь важную тайну ордена.
XXXVII. Тайные знаки, служившие рыцарям для их распознавания, были
изобретены непосредственным преемником великого магистра Моле. Эта
предосторожность была необходима, чтобы не допустить в число братьев тех
тамплиеров, которые образовали раскол во время гонения, удалились в
Шотландию и отказались признать великим магистром Джованни Марко Ларменио,
заявляя притязание на то, что они сами восстановят орден тамплиеров. Эта
претензия была отвергнута капитулом законных рыцарей; вследствие этой меры
новый тайный глава выпустил грамоту 13 февраля 1324 года, и его преемники
последовали его примеру, доходя до тайного сана великого магистра ордена
тамплиеров во Франции. Каталог великих магистров до 1776 года был напечатан.
В 1705 году Филипп Бурбон, герцог Орлеанский [191], регент королевства, был
облечен этим саном; в 1724 году - Луи-Огюст Бурбон, герцог Мэнский; [192]
его преемником в 1737 году был Луи-Анри Бурбон-Кондэ [193]. В 1745 году этот
сан получил Луи-Франсуа Бурбон-Конти; в 1776 году - Луи-Анри-Тимолеон де
Коссэ-Бриссак [194], а в 1814 году - Бернар Раймон Фабр.
XXXVIII. Тамплиеры, удалившиеся в Шотландию, основали там в 1314 году
особое учреждение под покровительством короля Роберта Брюса. Цель и средства
их были те же самые; они скрывались под аллегорией и наименованием
строителей (архитекторов). Таково было истинное начало той филиации, которая
впоследствии приняла имя франкмасонства. Она не замедлила (как и тайное
общество, которое сохранило имя ордена тамплиеров) забыть самую преступную
часть заклинательной присяги, которую она заставляла давать своих членов,
так как смерть Климента V, Филиппа Красивого, обвинителей и врагов Жака Моле
и других осужденных рыцарей, заставила оставить первоначально составленный
план мести, и целью ее стало восстановление чести ордена Эта новая идея
вскоре испытала участь первой, и не прошло еще века, как ее упустили из виду
по смерти ее провозвестников и их первых учеников. Новые рыцари в цели
ордена видели только аллегории, естественным результатом коих явилось
внушение неумеренного вкуса к использованию текстов Священного Писания. Из
всего этого вытекает, что заклина-тельная присяга в масонских ложах в
настоящее время не имеет ни основания, ни смысла, ни цели.

Глава XLII

ОБ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ КАРЛА III

I. Карл III наследовал своему брату Фердинанду VI на испанском престоле
10 августа 1759 года и умер 17 ноября 1788 года. Главными инквизиторами в
это царствование были: дом Мануэль Кинтано Бонифас, архиепископ Фарсала; дом
Филипе Бертран, епископ Саламанки, и дом Агостино Рубин де Севальос, епископ
Хаэна. Характер этих трех человек был гуманный, сострадательный и склонный к
благожелательству. Эти качества сильно содействовали уменьшению числа
публичных аутодафе, так что если сравнить царствование Карла III с
царствованием его отца Филиппа V, то покажется, что они отделены промежутком
в несколько столетий. Прогресс просвещения шел быстрыми шагами в этот
период, и даже провинциальные инквизиторы, хотя и не наступило никакого
обновления в законах инквизиции, усвоили принципы умеренности, незнакомые им
при владычестве государей из австрийского дома. Правда, время от времени
проявлялась некоторая суровость по незначительным поводам. Но я прочел
процессы этого царствования, которые было приказано приостановить, хотя
улики в них были более убедительны, чем те, которых в царствование Филиппа V
было бы достаточно, чтобы присудить обвиняемых к сожжению.
II. Надо, однако, признать, что, несмотря на эту систему умеренности,
число процессов было еще огромно. Принимались все доносы, а затем, не теряя
времени, приступали к разбору показаний свидетелей предварительного
следствия, чтобы видеть, не получится ли отсюда какого-либо обвинения такого
свойства, которое предрассудки века считали важным. Если бы на сто начатых
процессов было только десять приговоров, то число епитимийцев превзошло бы
численность их при Фердинанде V; но трибунал был не тот. Почти все процессы
были приостановлены к моменту декретирования ареста людей, на которых
поступили доносы. События научили инквизиторов действовать с мудрой
медленностью, и они очень часто ограничивались заслушанием улик - метод,
неизвестный во времена Торквемады и его первых преемников. Пользовались
всегда умеренными средствами, чтобы тот, на кого поступил донос, отправился
в местопребывание трибунала под предлогом какого-либо дела. Его тайно
вводили в залу заседаний святого трибунала; ему показывали улики,
констатированные предварительным следствием; он отвечал на них и возвращался
к себе, дав обещание появиться на суде вторично, когда он будет уведомлен.
Иногда сокращали судопроизводство и заканчивали его приговором, налагавшим
на осужденного тайную епитимью, которую он исполнял так, что никто, кроме
комиссара трибунала, об этом не знал, и без утраты уважения, которым он мог
пользоваться в свете. Нельзя удержаться от одобрения этой меры, которая
спасала честь личностей и их семейств; следует сожалеть, во имя блага
человечества, что она не стала всеобщей.
III. Несколько процессов, начатых против видных лиц, не пошли далее
предварительного следствия. К ним принадлежали процессы маркиза де Роды,
государственного секретаря, министра помилований и юстиции; графа д'Аранды,
председателя совета Кастилии и наместника Новой Кастилии, который затем был
послом в Париже и, наконец, первым министром государства; графа де
Флорида-Бланки, в то время прокурора совета Кастилии по гражданским делам, а
потом преемника маркиза де Роды и первого министра государства; графа де
Кампоманеса, прокурора по уголовным делам, а затем управляющего тем же
советом; архиепископов Бургоса и Сарагосы и епископов Тарасовы, Альбарасина
и Ориуэлы, которые состояли в чрезвычайном совете 1767 года и двух следующих
лет по делу об изгнании иезуитов [195]. Процессы всех этих выдающихся
личностей имели одно и то же происхождение.
IV. Епископ Куэнсы дом Исидор де Карбахал-и-Ланкастер, уважаемый за
свою принадлежность к фамилии герцогов д'Абрантес, за свой сан и безупречное
поведение, за свое милосердие к бедным, был менее сведущ в истинных
принципах канонического права, чем ревностен в поддержке церковных
привилегий. Руководясь этим побуждением, он имел неделикатность сделать
представление королю о том, что Церковь гонима в своих правах, в своих
имуществах и в своих служителях, причем правительство Карла III в его
изображении походило на правительство императора Юлиана [196]. Король
поручил совету Кастилии исследовать, не подали ли повода к справедливым
жалобам меры, принятые относительно духовенства, и предложить совету
средства для исправления ущерба, который они могли нанести. Два прокурора
совета дали очень умные ответы, в которых были ярко обнаружены невежество
епископа и неприличие его чрезмерного усердия. Эти два доклада были
напечатаны по приказанию короля вместе с представлением епископа и
извлечением из документов, собранных в делопроизводстве совета Кастилии.
Хотя их критика могла заслужить только похвалу и хотя они получили всеобщее
одобрение, нашлись монахи и священники, проникнутые прежними мнениями,
которые, сожалея о непомерном господстве священства, теперь погибшем,
донесли на некоторые положения этих двух трудов как на лютеранские,
кальвинистские или защищаемые другими партиями, враждебными римской Церкви.
Меры, принятые относительно катехизиса Мезангюи, опубликованного в Неаполе;
протесты, которые произвело бреве, выпущенное римской курией против
владетельного герцога Пармы; изгнание иезуитов и декларация правительства о
том, что расследование процессов по делу о двоеженстве входит в компетенцию
светского суда и что, следовательно, они должны быть разбираемы этим судом,
- все эти события дали повод маркизу де Роде и графам д'Аранде,
Флорида-Бланке и Кампоманесу доказать, что они были выше предрассудков, и
широко распространить просвещение, в то время как невежество рисовало их
современными философами и атеистами.
V. Два архиепископа и три епископа, члены чрезвычайного совета, которые
голосовали за то, чтобы потребовать от папы уничтожения общества иезуитов,
также стали предметом доноса как заподозренные в исповедании нечестивого
учения философов, принятого ими будто бы из макиавеллизма и из желания
понравиться двору. Получив поручение расследовать некоторые дела,
относящиеся к иезуитам, они по этому случаю заговорили об инквизиции и
выдвинули принципы, противоположные ее системе. Инквизиторы, не исключая
главного инквизитора Кинтано, были все преданы иезуитской партии как
ставленники этого общества; поэтому нельзя изумляться тому, что святой
трибунал получил такое множество доносов. Исключительное право римской курии
судить епископов никогда не препятствовало инквизиторам тайно допрашивать
свидетелей против них, потому что эта процедура служила им предлогом, чтобы
писать папе и просить разрешения на ее продолжение. Хотя обычно святой
престол переносит процессы епископов на свой суд и вызывает в Рим лиц,
ставших объектом доносов, верховный совет испанской инквизиции всегда
выдвигает и заставляет действовать своего прокурора, чтобы оправдать свое
поведение, когда он сам желает преследовать епископов, как мы это видели в
процессе Каррансы.
VI. Доносы, направленные против прелатов чрезвычайного совета, не имели
того действия, на которое рассчитывали их враги, потому что в них не нашли
ни одного отдельного и независимого тезиса, который противопоставлялся бы
догмату, а только разрозненные и общие части, которые, будучи сведены в
целое учение, были представлены как язык философского ума, близкого к
неверию и благоприятствующего врагам Церкви. В менее просвещенный век эти
нападки предали бы пять прелатов инквизиции, которая не преминула бы их
умертвить, но при тогдашних обстоятельствах ей казалось опасным показать
свою суровость, потому что двор научился энергично опровергать все прежние
учения, которые благоприятствовали претензиям духовенства в ущерб
королевской власти. Это и случалось при последних процессах, в которых
постоянно руководствовались истинными принципами власти и независимости
государей, что можно видеть из дела по поводу некоторых выводов из
канонического права, напечатанных прежде защиты их домом Мигуэлем Очоа в
университете города Алькала-де-Энарес. Среди этих выводов не было ни одного,
который не был бы благоприятен для папы и для церковной юрисдикции в смысле
декреталий папы Григория IX и его преемников. Эти тезисы были доложены
совету Кастилии, который решил, по требованию двух своих прокуроров, чтобы
Очоа был принужден поддерживать тезисы, противоположные напечатанным, под
страхом сурового наказания, а для предупреждения возврата к подобным
попыткам было постановлено в каждом университете королевства иметь
королевского цензора, без одобрения коего ни один тезис не мог быть
напечатан или поддержан публично.
VII. Энергия и настойчивость, которые правительство вложило в поддержку
своего нового плана действий, сделали так, что инквизиторы не осмелились
судить епископов чрезвычайного совета. Однако последние, встревоженные
намерениями монахов, священников и даже мирян из партии иезуитов, сочли
нужным отвести грозу и обратились к дому Хоакину де Элете, королевскому
духовнику, который потом стал епископом Осмы. Это был невежественный
францисканец, суеверный и известный своим слепым уважением к римской курии.
Они сказали ему, что осуждают некоторые тезисы, выставленные двумя
прокурорами в их труде, озаглавленном Беспристрастное суждение о пармском
послании, написанном по королевскому приказу, потому что они считают их
выдвинутыми с целью нанести удар правам Церкви. Сделав это заявление, они
все привели в движение, чтобы духовник убедил Карла III, что не следует
обнародовать напечатанные экземпляры и что надо перепечатать этот труд,
изъяв из него некоторые тезисы.
Главный инквизитор и верховный совет были об этом уведомлены, дело
изменило вид, и партия иезуитов успокоилась.
VIII. События, о которых я только что говорил, подвергли большой
опасности человека, добровольно ввязавшегося в них, не подозревая этого: г.
Клеман, французский священник, казначей собора в городе Оксере, впоследствии
епископ Версальский, прибыл в Мадрид в 1768 году, в момент, когда
вышеизложенные вопросы занимали всех. Он имел несколько разговоров по этому
поводу с министром де Родой, прокурорами совета Кастилии и епископами
Тарасоны и Альбарасина {В 1802 году был напечатан в Париже в трех темах в
восьмушку труд г. Клемана под заглавием Журнал переписок и путешествий для
мира Церкви. Том второй занят его путешествием в Испанию.}.
Ревность этого богослова к чистоте учения во всех пунктах дисциплины,
связанных с догматом, заставила его сказать, что следовало бы
воспользоваться добрым расположением, в котором, по-видимому, находится
мадридский двор. Для осуществления надежды, которую позволительно было
питать, он предлагал три средства. Первое состояло в том, чтобы поставить
инквизицию в зависимость от епархиального епископа, который был бы ее главою
с решающим голосом, и присоединить к нему двух инквизиторов с совещательным
голосом. Второе - в том, чтобы обязать всех монахов и монахинь признавать
своим главою епархиального епископа и повиноваться ему, причем следовало
отказаться от всех привилегий, противных этому распоряжению. Третье - не
допускать никакого различия в богословских школах, какими бы наименованиями
они ни прикрывались - томистов, скоттистов, суаристов [197] или другими; все
университеты и семинарии должны были пользоваться одной и той же системой
богословия, основанной на принципах св. Августина и св. Фомы.
IX. Достаточно знать Испанию и положение монахов в эту эпоху, чтобы
предвидеть, что автор этого проекта сразу окажется под угрозой; ведь он
вооружил бы против себя две такие могущественные корпорации, как инквизиторы
и монахи, если бы предложенный им проект стал известен. Трудно было
допустить, что проект останется неизвестным, после того как он был сообщен
епископам Тарасовы и Альбарасина, прокурорам Флорида-Бланке и Кампоманесу,
министру де Роде, председатели) д'Аранде и нескольким другим лицам.
Королевский духовник и главный инквизитор были об этом уведомлены своими
политическими шпионами, и многие монахи донесли на г. Клемана святому
трибуналу как на еретика-лютеранина, кальвиниста, врага всех монашеских
орденов. Оговоренный заподозрил интригу, слыша толки доминиканца, с которым
он находился в частных сношениях.
X. Инквизиторы, видя г. Клемана принятым при дворе, не осмеливались его
арестовать; они довольствовались тем, что поручили своему главе потребовать,
чтобы его обязали покинуть королевство. Казначей Оксера сообщил о своих
опасениях графу д'Аранде и маркизу де Роде. Маркиз де Рода, связи которого
при дворе позволяли ему знать все происходившее там, оставил г. Клемана в
неведении относительно того, что ему было бесполезно знать, но посоветовал
ему лучше удалиться от двора. Г. Клеман, как человек благоразумный,
воспользовался советом министра; хотя он имел намерение переехать в
Португалию, он предпочел быстро вернуться во Францию, чтобы избегнуть сбиров
инквизиции, которые могли бы его арестовать по его возвращении из Лиссабона,
если бы система двора переменилась. Действительно, после его отъезда
умножились доносы на него, но без большой огласки; описывая свои
путешествия, он не знал об имевшихся против него намерениях.
XI. Дело г. Клемана и все касающиеся его обстоятельства были тайной для
публики. Не так обстояло дело с тем, что произошло по случаю апостолического
бреве, которое запрещало чтение катехизиса Мезангюи, ибо Карл III, еще
будучи королем Неаполя, приказал пользоваться им при религиозном воспитании
Карла IV. Открыто и справедливо жаловались на то, что главный инквизитор не
подождал согласия короля на обнародование папского бреве и на запрещение в
Испании чтения этого произведения. Принятая инквизиторами мера привела к
ссылке главного инквизитора и ко всем событиям, рассказанным мною в девятой
главе. Опала должна была бы сделать его более благоразумным; однако в марте
1769 года, отвечая королю по поводу некоторых мер чрезвычайного совета пяти
епископов, он выдал за истинные некоторые положения, лживость или
недостоверность которых могла бы быть доказана самими реестрами верховного
совета, если бы маркиз де Рода навел в них справки. Кинтано осмелился
сказать королю: "С тех пор как в королевстве был учрежден трибунал
инквизиции, он постоянно испытывал сопротивление; оно кажется свойственным
святости этого учреждения {Он не испытал бы их, если бы его процессы были
публичны и если бы он держал себя, как обыкновенные епархиальные трибуналы,
у которых совсем некстати отняли расследование преступления ереси.}. Даже в
настоящее время самым жестоким образом злоумышляют против святого трибунала
{Этот мнимый заговор сводился к желанию преобразовать трибунал по системе,
предложенной г. Клеманом, которая была лучшей, или к стремлению
реформировать его каким угодно образом, лишь бы прекратить жалобы.}. Кроме
тайных процессов, которые возбуждают сильное противодействие и не могут
закончиться, потому что всеобщий враг не перестает сеять плевелы, чтобы
заглушить, если возможно, чистейшее зерно Веры в королевстве... все другие
процессы, уголовные или гражданские, ведутся и разбираются публично {Кинтано
обманывал короля, ибо уголовные дела не ведутся публично и никому не
разрешается входить в залы трибунала. Он употребляет термин "публичный",
потому что в уголовных делах по обыкновенным проступкам, совершенным
должностными лицами святого трибунала, подлинный процесс передается
прокурору и адвокату обвиняемого, - но не об этом шла речь. Постоянные
жалобы основывались на том, что в процессах чисто уголовных старались
разыскать или открыть ересь или подозрение в ней, чтобы применить тайное
судопроизводство.}. Совет все делает открыто, кроме процессов по делу ереси,
в которых он пользуется строжайшей тайной, которой он не мог доверить
никому. Но ничто не скрыто от Вашего Величества, неограниченного властителя,
короля и покровителя святого трибунала. Вам дадут отчет о положении
обвиняемых. Когда дело идет об аресте какого-либо выдающегося подданного,
члена министерства или всякого другого лица, состоящего на службе Вашего
Величества, как только окончится предварительное следствие и из него
выяснится состав преступления, Вашему Величеству об этом сообщают... {Как
это делается? Этот документ редактируется таким образом, что король не
считает возможным отказать в своем одобрении сделанному. Мы это видели в
процессе толедского архиепископа Каррансы и многих других. Если бы главный
инквизитор посылал королю подлинный процесс, он был бы рассмотрен одним или
несколькими членами совета королевской судебной палаты, привыкшими к
пересмотру дел уголовного суда; они применили бы к нему меру здравой
критики, чтобы увериться, доставили ли свидетели предварительного следствия
достаточные улики. Нельзя сомневаться, что свидетели им показались бы
странными и противоречащими один другому в своих показаниях.} Когда главный
инквизитор велит справить какое-нибудь публичное аутодафе, он представляет
Вашему Величеству и передает в ваши королевские руки экстракт приговоров...
{То, что называется здесь экстрактом, есть не что иное, как обозначение
проступков, виновным в коих предполагают подсудимого согласно результату
процесса, без упоминания о свойстве и числе улик. Иногда случается, что
указывают число допрошенных свидетелей, когда оно значительно, чтобы
доказать, что при таком количестве показаний обвиняемый не может быть
невиновным. Если бы передавали подлинный процесс, то нередко было бы видно,
что относительно одного и того же факта не было двух свидетелей, согласных
во времени, месте и содержании речей, как можно в этом убедиться из истории
процесса Каррансы и некоторых других.} Во всяком случае, так как неведением
этого почтительного образа действий по отношению к государю страдает
множество людей, злонамеренность коих мешает им об этом осведомиться, то с
целью рассеять этот туман, которым они стараются испортить репутацию святого
трибунала, распространяя чрезмерные слухи, что в нем все совершается в
секрете {Это не преувеличение, а бесспорная истина. Слово все прилагается к
делам, ведущимся в святом трибунале, и к процессам по обвинению в ереси. Но
все это происходит в секрете или только в присутствии лиц, которым приказано
ничего не разглашать из виденного и слышанного ими. Есть даже вещи, которые
от них скрывают, как, например, все устные распоряжения - вещь очень
обыкновенная в административных делах.} и с полной независимостью {Также
правда, что инквизиторы действуют с полной независимостью, ибо секрет делает
их сильными, и их поведение носит характер подчиненности, лишь когда они
боятся, что дела дойдут до сведения короля.}, - мне кажется, государь, что,
если бы Вашему Величеству было благоугодно, вы могли бы назначить духовное
лицо своим секретарем для ежедневного присутствия в совете и для доклада о
том, что вы пожелаете узнать".
XII. Это предложение было лукаво; можно отметить также неопределенность
вступительных фраз. Нельзя найти довода для оправдания нужды короля в
отыскании среди священников секретаря, которого ему предлагают посылать на
тайные заседания трибунала, тогда как в канцеляриях трибунала служат
секретари, которым разрешается видеть процессы, потому что они присягой
обязаны хранить тайну, и даже два члена совета Кастилии являются членами
совета инквизиции. Однако и священнический и мирской сан бессильны против
мошенничества. То же можно сказать о принятом решении послать двух мирян из
совета Кастилии присутствовать при обсуждениях верховного совета, потому что
в делах, в которых замешана интрига, как, например, когда есть конфликт
юрисдикции, или в других подобных обстоятельствах члены совета собираются в
доме у главного инквизитора и условливаются, что их глава скрепит своей
частной печатью все, в чем достигнуто соглашение в данном деле.
XIII. Самое решительное доказательство полной независимости, которой
сумела добиться инквизиция при помощи тайны, существует в двух законах
короля Карла III относительно двоеженства и запрещения книг. Я говорил о них
в главах IX, XXV и XXVI. Их было недостаточно, чтобы заставить инквизиторов
не выходить за пределы их юрисдикции. Они продолжали преследовать и
арестовывать людей, оговоренных в многоженстве, если они не были уже в руках
светского правосудия. Они продолжали запрещать книги, не выслушивая их
авторов, когда те были живы, и не назначая защитника, когда те отсутствовали
или умерли. То же злоупотребление проявлялось в применении инквизицией
церковных наказаний, когда она старалась поддержать права юрисдикции,
считавшиеся ею затронутыми, особенно в важном пункте об аресте, постановлять
который ей определенно запретил Карл III, даже в процессах по делам веры,
"без очевидной улики в существовании преступления. Мотивом этого мудрого
распоряжения явилось то, что король не мог позволить подвергать своих
подданных опасности быть опозоренными, кроме удостоверенного случая ереси.
XIV. Несмотря на эти злоупотребления, я не боюсь сказать, что
инквизиторы, современные царствованиям Карла III и Карла IV, обнаружили
крайнюю осмотрительность и чрезвычайную сдержанность, если их сравнить с
инквизиторами Филиппа V, а особенно предшествующих царствований. Я сам
получил очевидное доказательство этой истины из множества процессов, которые
я сравнил и которые заключали в себе те же тезисы, факты и улики, но дали
совершенно различные результаты в смысле окончательного приговора
инквизиции. Это подтверждается очень небольшим числом аутодафе, справленных
в эти два царствования, с осужденными разных разрядов, общее количество коих
не превышает десяти. Из этого числа четверо были сожжены; было пятьдесят
шесть епитимийцев, хотя период этих двух правлений продолжался двадцать
девять лет [198]. Все другие процессы заканчивались единичными аутодафе:
осужденного одного приводили в церковь для чтения приговора, утвержденного
верховным советом, не дожидаясь большего числа приговоренных для устройства
частного аутодафе. Некоторые процессы заканчивались малым аутодафе в зале
заседаний трибунала. Таких было большинство. Бесспорно, позор благодаря
этому роду кары был менее публичным (хотя присутствовало много свидетелей),
чем при каком-либо ином наказании, особенно если малое аутодафе происходило
при закрытых дверях и тайно и имело свидетелями только служащих святого
трибунала и ограниченное число лиц, приглашенных присутствовать. Другой, еще
более мягкий способ наказания осужденных состоял в отправлении аутодафе в
присутствии только секретарей инквизиции; снисхождение не могло идти дальше.
XV. Единичное аутодафе было декретировано в двух знаменитых процессах
царствования Карла III. Первый процесс - дона Пабло Олавиде, городского
судьи Севильи; второй - дома Франсиско де Леон-и-Луны, священника и кавалера
военного ордена Сант-Яго. В XXVI главе я рассказал историю Олавиде {Олавиде
умер в Басе в 1804 году, семидесяти пяти лет от роду согласно доставленным
мне сведениям.}. Леон был осужден как сильно заподозренный в иллюминатской
ереси Молиноса и как виновный в обольщении нескольких женщин, в причащении
большим числом гостий по суеверному мотиву и в проповеди ложной мистики
монахиням и другим женщинам, которые были одурачены его заблуждением и своей
собственной бесхарактерностью. Он был заключен на три года в монастырь; ему
было приказано удалиться из Мадрида на семь лет по отбытии первой епитимьи и
отказаться навсегда от обязанностей духовника. Совет орденов просил короля
лишить Леона креста и звания кавалера ордена Сант-Яго, согласно статутам,
предписывающим эту меру для тех его членов, которые становятся виновными в
проступке, влекущем за собою бесчестие. Но совет должен был знать, что для
подведения под эту кару Леон должен был бы быть объявленным виновным в ереси
и что подозрения в этом преступлении не имелось, так как трибунал
удостоверяет, по просьбе осужденных этого рода, что приговор не препятствует
получению должностей и почетных званий.
XVI. В Сарагосе маркиз д'Авилес, управляющий Арагона, был обвинен перед
инквизицией в чтении запрещенных книг. Эта попытка не имела никакого
последствия. Епископ Барселоны дом Хосе де Клементе был оговорен перед
мадридской инквизицией как янсенист. Трибунал предал забвению этот донос и
принял подобное решение по нескольким другим делам того же рода.

Глава XLIII

ОБ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ КАРЛА IV

Статья первая

СОСТОЯНИЕ ПРОСВЕЩЕНИЯ В ИСПАНИИ. НЕКОТОРЫЕ ПРОЦЕССЫ

I. Карл IV вступил на престол 17 ноября 1788 года. Он отрекся от короны
19 марта 1808 года вследствие волнений, происшедших в Аранхуэсе,
процарствовав в Испании двадцать лет. Он думал сохранить свою жизнь, жизнь
своей жены-королевы и Князя мира отречением от своих державных прав в пользу
своего старшего сына Фердинанда, принца Астурийского, которого представители
нации признали возможным наследником монархии.
II. Главными инквизиторами в царствование Карла IV были: дом Агостино
Рубин де Севальос, епископ Хаэна, умерший в 1792 году; дом Мануэль де
Абад-и-ла-Сьерра, архиепископ Силиврии, бывший епископ Асторги, который по
приказанию двора принужден был подать в отставку; кардинал-архиепископ
Толедо дом Франсиско де Лоренсана [199], отказавшийся от своих обязанностей
в 1797 году; дом Рамон Хосе де Арсе [200], сначала архиепископ Бургоса, а
затем архиепископ Сарагосы и патриарх Индии.
III. Просвещение начало проникать в Испанию в царствование Филиппа V;
оно сделало некоторые успехи при Фердинанде VI и Карле III и значительно
усилилось в правление Карла IV. Два препятствия, мешавшие до сих пор его
распространению, не существовали более со времени реформы шести больших
коллегий Кастилии и изгнания иезуитов. До этого переворота должности
каноников кафедральных соборов и судебные магистратуры давались только
членам или преподавателям этих коллегий, и в то же время огромное влияние
иезуитов отстраняло от должностей и почестей тех, кто не был их учениками
или светскими иезуитами (jesuites de robe courte). Эти два разряда
составляли как бы третье сословие Общества Иисуса. Маркиз де Рода был
главным виновником этой двойной политической меры, которая навлекла на него
ненависть членов коллегий и учеников св. Игнатия. Но имя этого министра
заслужило почетное место в истории, потому что, давая всем классам награду
по заслугам, он возбудил общее соревнование, результатом чего явилось
распространение просвещения и интереса к наукам. Это позволяет сказать, что
возрождение испанской литературы было делом маркиза де Роды, который
произвел эту удачную перемену в 1770 году применением мер, урегулировавших
состояние и способ преподавания в университетах и коллегиях, когда народное
просвещение в королевстве вышло из-под власти иезуитов. Я думаю, однако, что
можно отнести с большей точностью начало настоящей литературы в Испании ко
времени Филиппа V, ибо в это царствование на полуострове показались ростки
просвещения, которые произвели вскоре таких людей, как Рода, Кампоманес,
Флорида-Бланка и многие другие не менее просвещенные испанцы.
IV. В течение двадцати лет, предшествовавших восшествию на престол
Карла IV, сформировалось множество выдающихся людей, действовавших в
царствование этого государя, и их усилия, бесспорно, привели бы Испанию к
соперничеству с Францией в хорошем вкусе и совершенстве литературных трудов,
если бы одно из самых бедственных событий истории не остановило импульса,
данного этими великими людьми. Французская революция породила массу
произведений о правах человека, гражданина, народа и наций; эти принципы не
могли не встревожить короля Карла IV и его министров. Испанцы с жадностью
читали эти произведения, порожденные духом свободы, и новые идеи быстро
распространились по всем провинциям. Министерство боялось заражения новым
политическим учением; желая остановить его, оно заставило отступать назад
человеческий дух. Оно поручило главному инквизитору запретить и арестовать
все французские книги, листки и журналы, относящиеся к революции, и
рекомендовало всем своим агентам тщательно наблюдать, чтобы
воспрепятствовать тайному ввозу их в королевство. Вторая мера, употребленная
правительством, состояла в упразднении в университетах и других учебных
заведениях кафедр естественного и международного права.
V. Граф Флорида-Бланка был тогда первым министром и государственным
секретарем. Это поведение окончательно погубило его в мнении народа. Его
упрекали, что он только новичок в административном деле, что он не знает
действительных средств к предохранению Испании от революции и умеет
употреблять только меры, способные отсрочить зло, но не воспрепятствовать
ему, так как, говорили, запрещение не только усиливает любопытство, но и
делает более беспокойным и более горячим желание удовлетворить его.
VI. Инструкции, данные правительством инквизиторам, послужили к тому,
что комиссары святого трибунала получили формальный приказ
противодействовать ввозу книг, составленных приверженцами новой философии
как противных государственной власти, причем в опубликованных указах было
сказано, что они осуждаются Священным Писанием, в частности св. Петром и св.
Павлом, и было велено доносить на лиц, о которых знают, что они сочувствуют
принципам восстания.
VII. Было бы трудно сосчитать число доносов, последовавших за мерою,
которую предприняло правительство Карла IV. Большинство оговоренных были
молодые студенты Саламанки и Вальядолида; их было много и в других городах и
университетах королевства. Кто любил сочинения о революции, опубликованные
во Франции, презирал запрещение инквизиторов и употреблял все средства,
чтобы добыть их. Поэтому естественное и международное право тогда изучалось
более, чем в эпоху, когда не была упразднена эта часть преподавания.
Результатом административной строгости явилось возникновение почти
бесчисленного множества процессов против оговоренных, и предварительное
следствие по этим делам напрасно отнимало время у комиссаров и нотариусов
святого трибунала, потому что процессы приостанавливались за неимением улик,
если только не увеличивалось число доносов и свидетелей какого-нибудь
разговора, заслуживающего богословской критики.
VIII. Многие испанцы знатного происхождения или выдающихся познаний
явились предметом тайных следствий как подозреваемые в безбожии и
философствовании, в частности дон Николас д'Асара, посол в Риме; дон Антонио
Ри-кардос, главнокомандующий каталонской армии; граф де
Труильяси-Торрепальма; дон Бенито Байльс, профессор математики в Мадриде;
дон Луис Каньюэло, адвокат королевских советов; дон Хосе Клавихо Фахардо,
директор кабинета естественной истории; дон Томас Ириарте, начальник архива
первого секретариата государственного министерства; дон Феликс Мария де
Саманьего, барон и сеньор д'Аррайя; дон Грегорио де Висенте, доктор и
экстраординарный профессор Вальядолидского университета; дон Рамон де Салас,
профессор Саламанкского университета. В главах XXV и XXVI я рассказал
историю их процессов.
IX. Происходили также дознания и тайные опросы свидетелей против
множества других испанцев, которые были не менее достойны уважения нации по
своему рангу, должностям, талантам и добродетелям и которые были оговорены
как янсенисты. В числе жертв этого смешного обвинения отметим дома Антонио
Тавиру, бывшего последовательно епископом Канарских островов, Осмы и
Саламанки; дома Антонио Палафокса, епископа Куэнсы; донью Марию Франсиску де
Портокарреро, графиню де Монтихо, грандессу Испании; дона Хосе де Йереги,
наставника инфантов дона Габриэля и дона Антонио дома Хосе де Линасеро,
толедского каноника, воспитателя кардинала Бурбона; дома Антонио Куэсту,
архидиакона Авилы; дома Херонимо Куэсту, его брата, каноника-пенитенциария
той же церкви; дома Хуана Антонио Родригальвареса, архидиакона Куэнсы, брата
Мануэля Сентено, августинца, человека выдающихся заслуг. Историю
преследования этих знаменитых испанцев читатель найдет в указанных главах.
X. Процесс марсельца Мишеля Мафра де Рье также относится к царствованию
Карла IV. Сюда же принадлежат процессы мадридского хромого, который выдавал
себя за чародея, человека, отрицавшего существование демонов (о нем я
говорил в главах V и XI), - белого священника, который оказался виновным
благодаря своему чересчур нежному, почти любовному разговору во время
исповеди невежественных и легковерных монахинь; капуцина, притязавшего на
сверхъестественные откровения, о котором я говорил в главе XXI. Было еще
много других. Но так как я решил не описывать всех процессов, разбиравшихся
в это царствование, я ограничусь теми, которые кажутся наиболее интересными.
XI. Дон Бернардо Мария де Кальсада, пехотный полковник, шурин маркиза
де Манка, привлек мое внимание своим несчастием, когда он был арестован
герцогом де Мединасели, главным судьей святого трибунала. Я сопровождал его
в качестве секретаря, так как секретарь секвестра заболел. У дона Бернарде
было много детей, доведенных до нищеты, и я страдал, видя печальное
положение их матери. Я предполагаю, что эта дама не забыла того, как я
держал себя в эту грустную ночь и при вторичном посещении на другой день.
Несчастный Кальсада, которому его жалованья чиновника в военном министерстве
не хватало для содержания многочисленной семьи, занялся переводом некоторых
французских произведений и составил один труд сатирического характера,
доставивший ему врагов в среде фанатиков и монахов, которые под видом
горячего усердия к самой строгой морали обнаружили свою нетерпимость ко
всему, что не согласно с их мыслями. Они погубили своими доносами эту семью,
глава которой, проведя несколько времени в тюрьме святого трибунала,
подвергся отречению в легкой степени, которое почти равнялось отпущению, за
проступки, касающиеся веры, и был затем изгнан из Мадрида, отказавшись от
своей должности и от надежды на повышение.
XII. Придворная инквизиция проявила большую снисходительность к маркизу
де Нарросу. Хотя многие свидетели показали, что слышали, как он поддерживал
еретические тезисы Вольтера и Руссо, которых, судя по его словам, он читал,
а также Монтескье, Мирабо, барона Гольбаха [201] и других философов той же
школы, его избавили от позора тюрьмы и публичного покаяния. Нашли более
приличным попросить графа де Флорида-Бланку, бывшего тогда первым министром
и государственным секретарем, послать ему через обыкновенного курьера
провинции Гипускоа, где он тогда жил, извещение, что король приказал ему
явиться в Мадрид по правительственным делам. Маркиз поспешил отправиться ко
двору, тем более удовлетворенный получением приказа, что он надеялся на
назначение помощником гувернера принца Астурийского, нынешнего Фердинанда
VII. Об этом он говорил своему родственнику герцогу де Гранаде, у которого
остановился по прибытии в столицу. На другой день он получил приказ о
невыезде из Мадрида и о явке, когда получит извещение, в зал заседаний
инквизиции. Вскоре он сознался в предъявленных ему обвинениях и даже добавил
несколько признаний, заявляя, однако, что не переставал быть настоящим
католиком и что желание прослыть за самого образованного человека в стране
было единственным мотивом, заставившим его высказать эти тезисы. Он произнес
отречение как слегка заподозренный; на него наложили тайную епитимью, и его
дело было известно только очень небольшому числу лиц. Если бы трибунал
всегда следовал этому правилу, ни один выдающийся человек не опасался бы,
что будет опозорен, ибо все явились бы перед судьями, заявляя, как маркиз де
Наррос, о чистоте своих намерений. Личного интереса было бы достаточно для
избежания диффамации; тогда в числе узников увидали бы только людей из
простонародья, которым нечего терять через побег и которые поэтому не
решались уезжать из Испании вместо явки в трибунал для ответа на обвинения.
XIII. Инквизиторы Валенсии привлекли к суду брата Агостино Кавадеса,
начальника монастыря ордена милосердия, профессора богословия в университете
Валенсии. Он вышел из тюрьмы святого трибунала и произнес отречение. Когда
он очутился на свободе, то потребовал пересмотра приговора, и верховный
совет признал справедливость его апелляции. Брат Агостино был реабилитирован
в своей чести и должности, и вынесенный против него приговор был объявлен
недействительным и не имеющим последствий в будущем. Досадно видеть, что
совет, следуя духу своего века и прогрессу просвещения, в большинстве
процессов не имел мужества предложить королю, чтобы каждый подозреваемый,
ответив на обвинение прокурора, освобождался под свое клятвенное
ручательство. Нельзя сомневаться, что множество обвиняемых доказало бы свою
невиновность и с пользой для себя отвело бы свидетелей предварительного
следствия.

Статья вторая

ПРОЦЕСС, ВОЗБУЖДЕННЫЙ ПРОТИВ ДОНА МАРИАНО ЛУИСА ДЕ УРКИХО, ПЕРВОГО
МИНИСТРА И ГОСУДАРСТВЕННОГО СЕКРЕТАРЯ

I. Дон Мариано Луис де Уркихо, первый министр и государственный
секретарь Карла IV, был также предметом преследования святого трибунала. При
врожденной необычайной силе духа тщательное образование помогло ему усвоить
познания своего века и возвысило его над заблуждениями эпохи. С ранней
юности он получил известность благодаря переводу Смерти Цезаря (трагедии
Вольтера), опубликованному им вслед за Предварительным рассуждением о
возникновении испанского театра и его влиянии на нравы. Это произведение,
обнаруживавшее только благородное желание славы и пламенную гениальность его
автора, возбудило внимание святого трибунала. Тайные розыски были направлены
относительно религиозных убеждений кавалера Уркихо, в глазах которого одна
внешняя практика не заменяла добродетели. Трибунал удостоверился, что он
обнаруживает большую независимость мыслей и, имея решительную склонность к
философии, всецело предается изучению этой науки, которую инквизиция
квалифицировала как учение неверующих. Вследствие этого намеревались
заключить его в тюрьму, когда граф д'Аранда, первый министр и
государственный секретарь, убедившись в его способностях и заметив его имя в
списке выдающихся молодых людей, предназначенных к дипломатии графом
Флорида-Бланкой, его предшественником, предложил королю приобщить его к
государственным делам. Карл IV назначил его в 1792 году чиновником первого
государственного секретариата.
II. Инквизиторы изменили ход ведения дела, видя возвышение человека,
которого они наметили своей жертвой. Их политика в эту эпоху внушала им к
министерству уважение, которого они не имели в предшествующие века.
Постановление о заключении в тюрьму они обратили в другое, названное
слушанием улик, по которому кавалер Уркихо должен был тайно являться в
трибунал придворной инквизиции по каждому вызову. Приговор свелся к
объявлению его слегка заподозренным в разделении заблуждений новых
неверующих философов. Он был условно освобожден от церковных наказаний, и на
него наложили некоторые духЪвные епитимьи, которые он мог отбыть тайно.
Трибунал потребовал его согласия на запрещение переведенной им трагедии и
составленного им предварительного рассуждения. Как на замечательное
свидетельство уважения, надо указать на то, что он не был назван в указе ни
как автор, ни как переводчик. Не захотели довести о нем до сведения толпы,
которая вообще мало сохраняет почтения к заслуженным людям, чьи произведения
запрещены святым трибуналом.
III. Если сличить процесс кавалера Уркихо с процессом архиепископа
Каррансы, не без удивления устанавливаешь политическую осмотрительность
новых инквизиторов и суеверную варварскую тиранию, которую прежние
инквизиторы развили против достопочтенного примаса испанской Церкви. Правда,
инквизиторы нашего времени редко обнаруживают такую сдержанность, какую они
проявили в 1792 году, и надо сознаться, что боязнь оскорбить графа д'Аранду
(который ненавидел инквизицию) была тайным мотивом их поступков в этом
случае.
IV. Достойный ученик графа д'Аранды, кавалер Уркихо в царствование
Карла IV дошел постепенно до звания первого министра в тридцатилетнем
возрасте. Одаренный искусством оценивать эпоху и распознавать людей, полный
достоинства и властности, способный повелевать людьми, он приложил все
усилия к искоренению всякого рода злоупотреблений и к уничтожению
заблуждений, противодействующих прогрессу просвещения и благополучию родины.
Гордый, деятельный, непреклонный в отстаивании прав своего народа, он
проявлял неустанную заботу о внутреннем порядке: злоупотреблениям некуда
было укрыться. Везде он поощрял промышленность и искусство. Мир обязан ему
бессмертным трудом барона Гумбольдта [202]. Наперекор всем испанским
обычаям, он открыл этому знаменитому путешественнику в 1799 году доступ в
Америку и дал ему могущественную поддержку первого министра, увлекающегося
науками и искусством. С помощью своего друга адмирала Масарредо он поднял
флот. Он первый в Европе составил проект уничтожения рабства. Он ввел в
обычай - принцип обмена военнопленных с маврами действующим поныне
трактатом, заключенным между королем Испании и султаном Марокко. В 1800
году, когда, по-видимому, судьба покровительствовала французским армиям и
французское правительство преследовало династию Бурбонов, он устроил
королевский престол в Этрурии [203] для принца этой знаменитой фамилии,
женатого на дочери Карла IV, и подписал в Сан-Ильдефонсе трактат с генералом
Бертье [204], который после стал принцем Ваграмским.
V. Смерть папы Пия VI послужила для него благоприятным случаем ослабить
в некоторой степени зависимость Испании от Ватикана. Благодаря ему король
подписал 5 сентября 1799 года декрет, возвращавший епископам пользование
правами, узурпированными римской курией вопреки канонам. Этот декрет
освобождал испанский народ от ежегодной траты многих миллионов на получение
брачных льгот в близких степенях родства и других булл и бреве.
VI. Этот смелый шаг должен был привести к преобразованию инквизиции,
этого бича человечества, которая своим устарелым и чудовищным устройством
противоречила духу Евангелия и принципам Церкви и противодействовала
государственному благу и благополучию народа. Министр хотел было упразднить
ее совершенно и ее имущество отдать на учреждения благотворительности и
общественной пользы. Он заготовил декрет и представил его к подписи Карла
IV. Если это великое дело и не было тогда совершено, то министру, по крайней
мере, удалось убедить монарха в необходимости урегулировать власть святого
трибунала по принципам, более согласным с правосудием, запретив этому
трибуналу арестовывать кого бы то ни было без королевского соизволения и
разрешив узникам после судебного допроса получать всякое сообщение и
предъявление всех документов их процесса и свидетельских показаний, как это
бывает в других судах.
VII. В числе многочисленных мудрых решений, внушаемых кавалером Уркихо
королю, есть одно, которое нельзя опустить в этой Истории. Это решение было
опубликовано 11 октября 1799 года в форме указа о свободе и независимости
всех книг, бумаг и вещей иностранных консулов, поселившихся в приморских
портах и торговых городах испанских владений. Указ был издан по случаю
опрометчивого обыска, произведенного комиссарами инквизиции Аликанте в доме
Леонгарда Стука, покойного голландского консула, и в Барселоне у
французского консула.
VIII. Эти счастливые мероприятия испанского двора прервались с падением
министра, который был их инициатором. Жертва интриги, он испытал судьбу,
выпадающую на долю великих людей, которым не удалось уничтожить заблуждения
и предрассудки, против которых они боролись. Своекорыстие, тщеславие, низкие
страсти, задетые разоблачением и подавлением злоупотреблений, ничего не
прощают тому, кто поднял завесу, а еще менее тому, кто, никогда не произнося
слов предательства или лжи, встречает их ухищрения с откровенностью и
мужеством безупречной души. Кавалер Уркихо был заключен и постоянно
содержался в строжайшей тайне в сыром застенке Памплонской крепости.
Лишенный всего, не имея возможности добыть книги, чернила, бумагу, огонь,
свет, он претерпел в долгом заточении беззаконное обращение.
IX. Фердинанд VII при своем вступлении на престол объявил
несправедливым и незаконным все сделанное относительно его в минувшее
царствование. Кавалер Уркихо, забыв ужасы восьмилетнего гонения, благословил
в Фердинанде государя, который желал необходимых реформ и добровольным актом
положил предел испытанному им ужасному обращению. Он отправился в Витторию,
когда государь, направляясь в Байонну, остановился в этом городе. Он все
пустил в ход, чтобы отвратить короля от этого гибельного путешествия.
Письма, написанные им по этому поводу его другу генералу Куэсте от 13
апреля, 8 мая и 5 июня 1808 года (вечный памятник проницательности и глубины
взглядов этого действительно государственного человека), содержат точное
предсказание всех несчастий, постигших Испанию, и указывают средства,
которые могли бы их предупредить {Эти письма находятся во втором томе
Мемуаров по истории испанской революции дона Хуана Нельерто, под э 34, 59 и
67. (Под Нельерто следует разуметь того же Льоренте. - Ред.)}. Личные
советники Фердинанда отвергли эти мудрые предостережения, предохранившие бы
монархию от бедствий, которые навлек этот неосторожный шаг.
X. Полный привязанности к испанской королевской фамилии, кавалер Уркихо
отказался явиться в Байонну, вопреки троекратному приказу Наполеона, пока не
появились акты отречения Карла IV, Фердинанда VII и принцев его семьи.
Только после того, как все эти королевские особы покинули этот город,
он прибыл туда. Он любил свою родину; он ничего не упустил, чтобы убедить
Наполеона не приводить в исполнение его планов в отношении Испании, но его
энергичная логика не имела успеха.
XI. Избранный секретарем хунты испанских нотаблей, собравшихся в
Байонне, и вслед за тем назначенный министром и государственным секретарем,
Уркихо принял эту должность. На его благородных намерениях незачем долго
останавливаться: они известны всем. Он видел, что монархия низвергнута и
погружена в анархию. Тогда, уступая насилию, воспламеняясь надеждой с
пользой послужить нации, он отдал ей свое просвещение и пожертвовал своим
покоем. Он всячески старался отвратить бедствия, которые готовы были
обрушиться на нее. Он хотел предупредить народные восстания, осквернение
храмов, разрушение городов, пожары домов, разорение семей - одним словом,
вырвать страну из бедствия гражданской и международной войн, удержать
целость ее границ и сохранить за ней то высокое положение, которого
требовала национальная честь.
XII. Находясь на этом высоком посту, в каждом несчастном он видел
своего брата, и среди бед, каких Испания не испытывала никогда, этот министр
(в чьем характере было чувство презрения ко всему бесчестному и неразумному
и в котором серьезное отношение к своим обязанностям и любовь к
общественному благу горит пожирающим пламенем, подавляющим другие страсти
или соединяющим их в одно чувство) стал не менее известен своими
дарованиями, которые развил размышлением и трудом, чем своей прежней крайней
филантропией. Наконец, он имел счастие видеть во время своего министерства
появление декрета, упразднявшего страшный трибунал святой инквизиции и
объявлявшего его посягающим на государственную власть.
XIII. Похвала этому великому человеку только что сделана энергичным и
откровенным пером. Публика прочтет ее с удовольствием и интересом. Я
ограничусь тем, что скажу, что в течение четырех лет кавалер Уркихо жил в
Париже среди знаменитых друзей, которых он очаровал, судя по их сожалениям в
связи с его смертью. Смерть прервала его жизненную карьеру после
шестидневной болезни. Он умер, как жил, полный мужества и необыкновенной
безмятежности, философии и глубокого чувства добродетели, которые
свойственны честному и мудрому человеку. Его тело было похоронено 4 мая 1817
года на восточном кладбище Пер-Лашез, где поставили из белого каррарского
мрамора великолепный памятник в виде круглого храма, украшенного восемью
колоннами. В центре над могилой стоит кенотафий [205] со следующими
надписями.
На южном фасаде главная надпись по-французски:

"Ici repose
Marianno Louis de Urquijo,
Ancien ministre
Et premier secretaire d'Etat
D'Espagne,
Decede a Paris le 3 Mai 1817,
Age de quarante neuf ans,.
Vrai philosophe chretien;
Modeste dans la prosperite,
Fort dans l'adversite,
Politique eclaire,
Savant,
Protecteur des sciences et des arts,
Bon fils,
Fidele a l'amitie
Compatissant pour les malheureux.
Ses amis,
La famille desolee,
L'humanite entiere,
Particulierement l'Espagne,
Sa bien-aimee patrie,
Le regretteront toujours.
Terre, sois lui legere".

На северном фасаде та же надпись по-испански:

"Aqui Descansa
Don Marianno Luis de Urquijo,
Antiguo ministro
Y Primer secretario de estate
De Espana.
Fallecio en Paris as 3 de мауо 1817,
De e dad de 49 anos.
Verdadero filosofo cristiano;
Modesto en la prosperidad,
Tuerte en la adversi dad,
Politico illustrado,
Sabio, Protector de ciencias у artes,
Buen hijo,
Fiel a la amistad,
Compasivo con los infelices.
Sus amigos,
Su familia descon solada,
La humanidad entera,
Particularmente Espana,
Su mui amada patria,
Sentiran siempre su falta.
I tierra, sele ligera!"

To есть: "Здесь покоится Мариано Луис де Уркихо, бывший министр и
первый государственный секретарь Испании, умерший в Париже 3 мая 1817 года,
сорока девяти лет от роду. Истинный христианский философ; скромный в
благополучии, твердый в злополучии, просвещенный политик, ученый,
покровитель наук и искусств, добрый сын, верный друг, сострадательный к
несчастным. Его друзья, его безутешная семья, все человечество, особенно
Испания, его любимая родина, будут всегда сожалеть о нем. Да будет ему легка
земля".
На восточном фасаде:

"A la memoire
Du chevalier de Urquijo",

то есть: "Памяти кавалера Уркихо".
На западном фасаде:

"Il fallait un temple a la vertu, un asile a la douleur",

то есть: "Нужен был храм для добродетели, убежище для скорби".
На карнизе:

"Concession a perpetuite,
XVI Metres, l'an MDCCCXVII",

то есть: "Уступленное навеки место, 16 метров, 1817 год".

Статья третья

ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПРОТИВ КНЯЗЯ МИРА И ДРУГИХ ЛИЦ

I. В 1792 году сарагосские инквизиторы получили донос и заслушали
свидетелей против дома Агостино Абад-и-ла-Сьерры, епископа Барбастро. Он был
оговорен как исповедующий янсенизм и одобряющий принципы, послужившие
основанием для гражданской конституции французского духовенства во время
Учредительного собрания [206]. Пока это дело находилось в руках сарагосских
инквизиторов, брат епископа дом Мануэль де Абад-и-ла-Сьерра был назначен
главным инквизитором. Сарагосские судьи не осмелились продолжать следствие и
оставили процесс под сукном. Когда дом Мануэль был отставлен от должности
главного инквизитора, он сам был оговорен как янсенист, лжефилософ и
макиавеллист. Однако против него не было затеяно процесса.
II. Епископ Мурсии и Картахены дом Викторин Лопес Гонсало был также
оговорен в 1800 году перед инквизицией как подозреваемый в янсенизме и
некоторых других ересях за то, что одобрил и разрешил защищать в своей
семинарии тезисы о приложении святого таинства литургии и некоторые другие
аналогичные богословские пункты. Процесс епископа не пошел далее
сокращенного дознания, потому что, узнав об интригах некоторых
схоластических докторов иезуитской партии, он защитил себя перед главным
инквизитором с такой энергией и ученой эрудицией, что остановил движение,
которое совет хотел дать его делу. Торжество епископа было, однако,
непродолжительно, так как члены верховного совета велели продолжать процесс
против тезисов, когда заметили, что они благоприятствуют другим выводам о
чудесах, защищавшимся 1 и 2 июля 1801 года в семинарии, против коих
высказались почти все квалификаторы.
III. Дело янсенизма возбудило необычайное брожение в королевстве.
Иезуиты, вернувшиеся в Испанию в силу разрешения, данного им в 1798 году,
вскоре приобрели для своей партии множество друзей, обзывая янсенистами тех,
кто не принимал их мнений и ультрамонтанских правил. Присутствие их нарушило
спокойствие, в котором находилась страна со времени изгнания иезуитов. Их
поведение было так неполитично, что их принуждены были вторично изгнать из
королевства. За короткое время, которое они провели в Испании между одним
изгнанием и другим, их интриги посеяли раздор на целое столетие и наполнили
святой трибунал доносами. Они были виновниками преследования, направленного
против графини де Монтихо, епископов Саламанки, Куэнсы и Мурсии, каноников
Родригальвареса, Линасеро и других вышеназванных лиц. Епископ Куэнсы дом
Антонио Палафокс в 1801 году нанес удар их интригам. Родригальварес и
Посадас, каноники Св. Исидора в Мадриде, в том же году возмутились
поведением своего собрата дома Бальдассара Кальво, который имел наглость
донести в церкви на мнимое сборище янсенистов и местом их собрания назвать
дом графини де Монтихо, который нельзя было не распознать по обозначенным им
признакам. Действия брата Антонио Герреро, настоятеля монастыря Четок в
Мадриде, были почти так же дерзки. К сожалению, Пий VII, плохо осведомленный
своим нунцием Кассони, послал братьям Кальво и Герреро бреве, в котором
хвалил их усердие к католической религии, радовался их преданности святому
престолу и убеждал быть стойкими в своих усилиях на пользу доброго дела.
Гордые этим свидетельством, которое ложные донесения вырвали у верховного
первосвященника, они увеличили свою активность до такой степени, что трудно
сказать, насколько бы разгорелся зажженный ими пожар, если бы Князь мира не
принял мер, помешавших продолжению беспорядка.
IV. Обвинение в янсенизме братьев дома Антонио и дома Херонимо де ла
Куэста, которых приговорили к заключению в тюрьму и о которых я писал в
главе XXV, повлекло за собой предание суду инквизиции дома Рафаэля де
Мускиса, архиепископа Сант-Яго, духовника королевы Луизы, жены Карла IV.
V. Когда этот прелат был епископом Авилы, он показал себя отъявленным
врагом обоих Куэста и стал преследовать этих двух безукоризненных людей при
содействии дома Висенте де Сото Вальнарселя, каноника и инспектора школ
Авилы, бывшего потом епископом Вальядолида {По ошибке в главе XXV я назвал
его домом Антонио Валькарселем и каноником-преподавателем. По ошибке я тоже
сказал, что дом Антонио де ла Куэсты был членом коллегии в Саламанке; он был
членом коллегии в Вальядолиде.}. Энергичная защита дома Херонимо де ла
Куэсты вынудила Мускиса отвечать на обвинения в клевете. Он сделал
представления, которые ухудшили его дело, так как он оскорбил инквизиторов
Вальядолида и даже главного инквизитора, обвиняя их в пристрастии и в
сговоре с Куэстой. Это безрассудство подвергло его опасности быть
арестованным инквизицией, как навлекшего на себя церковные наказания и кары
буллы св. Пия V, назначенные для тех, кто оскорбляет инквизиторов при
исполнении их обязанностей. Сан архиепископа предохранил его от насилия со
стороны святого трибунала, но он был присужден к уплате штрафа в восемь
тысяч дукатов, а епископ Вальядолида к штрафу в четыре тысячи дукатов.
Мускис был бы наказан суровее, если бы не воспользовался покровительством
одной особы, добившейся содействия Князя мира, который помог замять это
дело. В Мадриде публично говорили, что это стоило Мускису миллион реалов
мелкой монетой, данных даме, оказавшей ему услугу. Я не знаю, верен ли факт
или он принадлежит к числу сплетен, обычных при дворе.
VI. То же обвинение в янсенизме подало повод к преследованию в 1799
году инквизицией дона Хосе Эспиги, подателя милостыни при короле и члена
трибунала нунциатуры. Доносчики выставили его виновником декрета 5 сентября
этого года, который по смерти Пия VI запрещал обращаться в Рим за получением
брачных льгот, обязывал епископов разрешать их, пользуясь своим естественным
правом, и регулировать остальные пункты церковной дисциплины до избрания
нового папы. Эспига был тогда самым близким другом министра Уркихо. Но тот
не допускал ничьего влияния в делах, касающихся его должности. Нунций
Кассони делал королю тщетные представления относительно декрета. Однако он
до известной степени добился желаемого при помощи политических интриг. Хотя
все епископы обещали исполнять королевский указ, большинство из них избегало
разрешать просимые льготы, а других приверженцы римской курии отметили, как
преданных делу янсенизма. Инквизиторы, хотя и продались нунцию и иезуитам,
опасались скомпрометировать себя приемом доносов этого рода. Поэтому дело
Эспиги не пошло далее тайного следствия, и он продолжал спокойно
пользоваться своей свободой до тех пор, пока его покровитель и друг дон
Мариано Луис де Уркихо не перестал быть первым министром и государственным
секретарем. Тогда он был принужден покинуть Мадрид и поселиться при
кафедральном соборе Лериды, коего он был сановником. Я замечу, что
правительство, по-видимому, само решило опалу Эспиги, но инквизиция получила
большую выгоду от этой меры в том смысле, что ей теперь не надо было
действовать исподтишка, чтобы сделать его гибель неминуемой.
VII. 1796 год отмечается процессом, возбужденным против Князя мира,
кузена короля и королевы по его жене донье Марии-Терезе Бурбон, дочери
инфанта дона Луиса. Понятно, что немало надо было ловкости и интриг, чтобы
напасть на лицо, пользовавшееся таким прочным фавором. Три доноса были
представлены в святой трибунал против этого первого министра, фаворита
короля и королевы. Он был выставлен подозреваемым в атеизме, потому что в
течение восьми лет не исполнял долга исповеди и пасхального причащения; был
связан браком одновременно с двумя женщинами и вел со многими другими такую
жизнь, которая давала повод к большим скандалам. Три доносчика были
монахами, и есть основание предполагать, что ими командовали руководители
обширной дворцовой интриги, целью которых было довести князя до опалы,
ссылки и потери огромного доверия, которым он пользовался в лоне королевской
семьи.
VIII. Главою инквизиции был тогда кардинал Лоренсана, архиепископ
Толедский, человек простой и легко поддающийся обману, но слишком робкий и
настороженный против всего, что могло не понравиться королю и королеве. Хотя
доносы были представлены ему, он не осмелился допрашивать ни свидетелей, ни
даже доносчиков. Дом Антонио Деспуиг, архиепископ Сеговии (потом кардинал),
и Дом Рафаэль де Мускис, духовник королевы, тогда бывший епископом Авилы,
стояли во главе этой интриги и не пренебрегали никакими средствами, чтобы
побудить Лоренсану назначить тайное следствие, вынести постановление об
аресте князя с согласия верховного совета и добиться одобрения короля; они
были уверены, что получат это одобрение, если они докажут ему, будто его
фаворит исповедует атеизм. Эта попытка не согласовалась с характером
Лоренсаны. Двое заговорщиков, заметив это, условились, что Деспуиг побудит
кардинала Винченти, своего друга, бывшего нунцием в Мадриде, известного
интригана, склонить Пия VI написать Лоренсане, упрекнув его в равнодушии, с
которым он смотрит на соблазн, столь вредный для чистоты религии, которую
исповедует испанская нация. Винченти получил от папы просимое письмо, так
как, по-видимому, Лоренсана обещал исполнить их требование, если папа решит,
что эта мера обязательна. Наполеон Бонапарт, тогда генерал Французской
республики, перехватил в Генуе итальянского курьера. Среди его депеш нашли
письмо, которое кардинал Винченти писал Деспуигу и в котором было вложено
письмо папы к архиепископу Толедскому. Бонапарт счел полезным для добрых
отношений, установившихся между Французской республикой и испанским
правительством, уведомить Князя мира об этой интриге и поручил генералу
Периньону [207] (теперь маршал Франции), тогдашнему послу в Мадриде,
передать эту корреспонденцию Князю мира. Можно судить о значении, которое
придал фаворит этому разоблачению. Предотвратив другую интригу своих врагов,
он успел разрушить их планы и добился удаления из Испании Лоренсаны,
Деспуига и Мускиса, которые были отправлены в Рим, чтобы выразить папе от
имени их государя соболезнование по поводу вступления французской армии в
Папскую область. Их поручение относится к 14 марта 1797 года.
IX. В эту эпоху инквизиция подверглась неминуемой опасности лишиться
права ареста кого-либо без разрешения короля, как это должно было бы
произойти в результате процесса дона Рамона де Саласа, история коего
изложена в главе XXV этого труда.
X. Дон Гаспар Мельхиор де Ховельянос, министр и государственный
секретарь, взялся преобразовать приемы судопроизводства святого трибунала,
особенно в части запрещения книг. Этот просвещенный человек перестал быть
министром в 1798 году. Так как достаточно впасть в немилость, чтобы
пробудить ненависть врагов, то нашлись люди, которые оговорили его как
лжефилософа, врага чистоты католической религии и трибунала, наблюдающего за
сохранением ее. В секретном следствии не встречается никакого особенного
тезиса, способного мотивировать богословское осуждение, и процесс не имел
продолжения. Однако Ховельянос остался отмеченным как заподозренный. Если
трибунал потерпел неудачу в попытке наказать его за питаемое им отвращение,
он достиг этого другим способом. Интриги инквизиции привели к его изгнанию
из двора, ив 1801 году он был сослан на остров Майорка, куда унес с собой
сожаление и уважение всех честных испанцев. Его опала длилась несколько лет.
XI. В 1799 году вальядолидские инквизиторы присудили с одобрения совета
дона Мариано и дона Раймондо де Сантандера, книгопродавцев этого города, к
двум месяцам заключения в монастыре, к приостановке их торговли на два года
и к изгнанию с запрещением приближаться на восемь миль к Вальядолиду,
Мадриду и другим королевским резиденциям. Осужденные должны были оплатить
судебные издержки инквизиции. После долгого содержания в секретной тюрьме
дон Мариано никак не мог добиться перевода в другое помещение, хотя
испытывал частые приступы эпилепсии. Их преступление состояло в том, что они
получили и продали несколько запрещенных книг. Хотя фанатичные и
злонамеренные люди оговорили их как еретиков, в действительности нельзя было
доказать этот донос. 10 ноября дон Мариано и дон Раймондо ходатайствовали
перед главным инквизитором о позволении остаться в Вальядолиде, указывая,
что в случае отказа им в этой милости их семьи подвергнутся опасности
умереть в нищете, и предлагали заменить изгнание другим наказанием -
штрафом. Я не вижу здесь никакой соразмерности кары с проступком, в
особенности сравнивая обращение, которому подверглись осужденные, с тем
обращением, какое выпадает на долю виновных в лицемерии. Как бы ни были
велики число и важность нравственных преступлений, совершенных лицемерами в
силу своего порока, они сохраняют репутацию несравненной святости, хотя
постоянно обманывают людское простосердечие.

Статья четвертая

ПРОЦЕССЫ, ДЕЛАЮЩИЕ ЧЕСТЬ СВЯТОМУ ТРИБУНАЛУ

I. Дело святоши из Куэнсы наделало много шуму. Святоша была женой
земледельца из местечка Вильяр де л'Агила. Среди других историй, которые она
придумала для приобретения себе репутации святоши, она рассказывала, будто
Иисус Христос открыл ей, что он освятил ее тело, изменив ее плоть и кровь в
субстанцию своего тела, чтобы ближе соединиться в любви с нею. Бред этой
женщины возбудил горячие богословские споры между священниками и монахами.
Одни утверждали, что это невозможно согласно обычному образу действий
Божиих, так как надо было бы предполагать в святоше более превосходные
качества, чем в Деве Марии, и это изменение доказывало бы, что хлеб и вино
не единственное вещество таинства евхаристии. Другие силились доказать, что
это возможно, если вспомнить безграничность могущества Божиего. Однако они
не дерзали верить в это великое чудо, так как доказательства не
удовлетворяли их вполне. Некоторые верили всему, полагаясь на святость этой
женщины, и удивлялись, что находились не верящие этому. Они утверждали, что
не знали ничего более устойчивого, чем добродетель этой избранницы, которая
не могла иметь, по их мнению, никакого интереса в обмане. Наконец, были
свидетели жизни этой женщины, сообщники ее мошенничества с самого начала или
одураченные из-за доверчивости и легковерия, которые продолжали верить, по
крайней мере внешне, в ее сверхъестественное состояние, так как они слишком
далеко зашли, чтобы отступать не краснея. Они дошли до безумного обожания
этой женщины и до поклонения ей как божеству. Они в торжественной процессии
водили ее по улицам и в церковь с зажженными свечами; они кадили ее ладаном,
как освященную гостию на престоле. Наконец, простирались перед нею ниц и
проделывали множество других не менее кощунственных вещей. Этого было вполне
достаточно, чтобы инквизиция взяла на себя последнюю сцену этой скандальной
драмы. Она велела заключить в секретную тюрьму эту мнимую святую и некоторых
людей, отмеченных в качестве ее сообщников. Святоша окончила там свою жизнь.
Одна из статей приговора повелевала отвезти ее статую на аутодафе на
санях и затем сжечь. Приходский священник Вильяра и два монаха, виновные в
сообщничестве, должны были следовать босиком за статуей, одетые в короткие
туники, с дроковой веревкой на шее. Они должны быть лишены сана и сосланы
навсегда на Филиппинские острова. Приходский священник из Касасимарро был
отрешен от должности на шесть лет. Два человека из народа, обожествлявшие
эту женщину, получили каждый по двести ударов кнутом и были заключены
навсегда в одну из каторжных тюрем (presidio). Ее прислуга была послана в
дом одиночного заключения (recogida) на десять лет. Я не знаю более
справедливого приговора инквизиции, чем этот.
II. Эта история не послужила уроком для мадридской святоши Клары. Ее
бред не заходил так далеко, как у предыдущей, но ее чудеса и святость
наделали больше шуму. Она уверяла, что паралична и ей нельзя сходить с
постели. Когда об этом узнали, ее начали посещать в ее комнате. Самые
знатные дамы Мадрида отправлялись к ней и считали себя счастливыми, когда их
допускали видеть ее, слышать, говорить с нею. Ее просили обратиться к Богу,
чтобы исцелиться от болезни, избавиться от бесплодия в браке, вразумить
судей - накануне важного решения, получить помощь в других жизненных
бедствиях. Клара в высокопарном стиле отвечала на все как вдохновленная,
прорицающая будущее. Она объявила, что по особенному призванию Святого Духа
предназначена быть монахиней-капуцинкой, но испытывает чрезвычайную скорбь
оттого, что не имеет ни силы, ни здоровья, необходимых для жизни в общине и
в монастыре. Она так хорошо убедила слушавших ее простофиль, что папа Пий
VII особым бреве разрешил ей произнести обеты монахинь-капуцинок перед домом
Атанасио де Пуйялем, епископом-коадъютором Толедской епархии в Мадриде (в
настоящее время он епископ Калаоры), и даровал ей освобождение от
монастырской жизни и упражнений общины. С этого времени в свете только и
говорили о чудесах и героической добродетели сестры Клары. Епископ,
принявший ее обеты, получил от папы и от архиепископа Толедского разрешение
устроить престол в комнате этой мнимой больной напротив ее ложа. Здесь
ежедневно служили несколько обеден, и даже Святые Дары были выставлены в
дарохранительнице. Клара приобщалась ежедневно и уверяла своих посетителей,
что питалась только евхаристическим хлебом причастия. Обман продолжался
несколько лет. Но в 1802 году она была заключена в тюрьму мадридской
инквизицией. Арестовали также ее мать и монаха, ее духовника. Их обвинили в
пособничестве монахине в ее обманах для получения значительных сумм, которые
самые богатые и знатные мадридские дамы и другие набожные лица с полным
доверием передавали в ее руки, чтобы она раздавала их в виде милостыни, кому
захочет. Когда уверились в ее мошенничестве, в ее мнимой болезни и в других
обстоятельствах ее жизни, присудили Клару, ее мать и духовника к заключению
в тюрьме и к другим карам, гораздо меньшим, чем они заслужили.
III. Этого второго примера справедливой строгости было недостаточно для
прекращения проступков этого рода. Вскоре объявилась новая святая, подобная
предыдущим. Мария Бермехо, двадцати двух лет от роду, подверженная падучей
болезни, поступила в 1803 году в главный мадридский госпиталь для лечения от
эпилепсии. Дон Хосе Себриан, помощник директора этого заведения, и дом
Иньиго Асеро, капеллан его, стали обращаться с ней крайне внимательно,
заметив ее сверхъестественное, по их мнению, состояние. Вскоре они стали ее
сообщниками и получили от мадридской инквизиции заслуженную кару. Для
установления репутации святости Марии Бермехо они придумали бесчисленное
множество лживых доводов, служивших для прикрытия их постыдных сношений с
нею.
IV. Инквизиция более не думала, по примеру прежних лет, обрекать на
сожжение людей, которых ей приходилось судить. Доказательство этой
похвальной перемены в ее системе стало очевидным, когда был привлечен к суду
дом Мигуэль Солано, приходский священник местечка Эско в Арагоне {Дом
Мигуэльт Хуан Антонио Солано родился в Вердуне, городке Урагона, в епархии
Хаки. Он изучал латинскую грамматику, философию Аристотеля и схоластическое
богословие. Представ соискателем при распределении приходов в епархии Хаки,
он получил приход в местечке Эско. Природа одарила его талантом
изобретателя, проницательным умом, склонным к прикладной математике. Ради
развлечения он занялся столярным ремеслом. Он изобрел плуг, годный для
обработки земли без помощи быков или лошадей. Он подарил свою машину
правительству для общей пользы земледелия, но ею не воспользовались. Желая
стать полезным для своих прихожан, Солано взялся удобрить землю оврага,
лежащего между двух скал, и вполне преуспел в этом. Он спустил в этот овраг
воды источника, удаленного от этого места более чем на четверть испанской
мили.
Жестокая и длительная болезнь сделала его хромым и почти не владеющим
своими членами. Во время своего выздоровления он отыскал средство для выхода
из дома, изобретя стул, при помощи коего он мог доходить до своего сада.
Когда возраст привел его к размышлениям другого рода и так как у него было
немного книг, он особенно занялся изучением Библии. Он обрел в ней, без
всякой посторонней помощи, свою религиозную систему, почти не отличавшуюся
от той, коей следуют реформаты, наиболее привязанные к дисциплине первых
веков церкви, потому что он был убежден, что все, что не выражено в Новом
Завете или противоречит буквальному смыслу Священного Писания, было выдумано
людьми и, следовательно, должно рассматриваться как доступное заблуждению.
Он письменно изложил свои убеждения и послал этот труд своему епископу,
прося разъяснений и оценки своего образа мыслей. Епископ Лопес Гиль обещал
ответить. Но так как ответ не приходил, Солано сообщил свои мнения
профессорам богословия в университете Сарагосы и некоторым соседним
приходским священникам. За это на него поступил донос в сарагосскую
инквизицию, которая велела приступить к тайному следствию и арестовать
подсудимого.
Один из этих священников, называвших себя его друзьями, получил
поручение арестовать его, когда несчастный Солано, больной и параличный,
нуждался в полной свободе для своего выздоровления. Несмотря на бдительность
комиссара инквизиции, Солано нашел способ переправиться в Олерон, первый
французский город по ту сторону границы. Но вскоре, сильный правотой своих
намерений, он осмелился надеяться, что инквизиторы уважат его невиновность и
просветят его, указав заблуждение, в которое он мог впасть. Он вернулся в
Испанию и написал инквизиторам, что готов подчиниться всему, чтобы узнать
истину и уверовать в нее. Его поведение доказывает, что он не знал трибунала
инквизиции.}.
Было доказано показаниями свидетелей, что он высказал несколько
тезисов, осужденных Церковью. Он был посажен в секретную тюрьму сарагосского
трибунала. Он во всем признался, но привел в свое оправдание, что,
долговременно размышляя с самым искренним желанием отыскать истину
относительно христианской религии, опираясь только на Библию, он пришел к
убеждению, что истина - только то, что содержится в Священном Писании; все
остальное может быть ошибочно, даже если многие Отцы Церкви утверждают это,
потому что они люди и, следовательно, подвержены ошибкам. Он считает ложным
все, что римская Церковь установила вопреки тексту Писания и что не
согласуется с его буквальным смыслом, поскольку можно впасть в заблуждение,
принимая то, что ни прямо, ни косвенно не вытекает из священного текста. Он
считает вероятным, что идея чистилища и лимбов является человеческим
предположением и, так как Христос говорит только о двух местопребываниях
души - рае и аде, грешно получать деньги за служение обедни, хотя бы они
были даны в виде милостыни и для поддержания служащего; священники и другие
служители религии должны получать жалованье от правительства за свои труды,
по примеру судей и других чиновников. Введение и учреждение десятины было,
по его мнению, обманом священников, а способ истолкования церковной заповеди
в том смысле, что десятину надо платить без вычета обсеменения и расходов по
сбору, есть недостойная кража, противная интересам общества и земледельцев;
не следует, говорил он, считаться с тем, что папе угодно объявить или
повелеть, потому что в Риме не почитают другого бога, кроме корыстолюбия, и
все меры этого правительства клонятся только к собиранию денег с народа под
предлогом религии. Таким образом, он отказывал папе в праве декретировать
каноническое снятие сана, запрещения брака, снятия этих запрещений
посредством льгот и во множестве других пунктов, составлявших силу папства.
Священник Солано создал целую систему из этих положений и изложил свое
учение в книге, которую доверил епископу и другим богословам, как будто этот
шаг не имел для него никакой опасности.
V. Сарагосские инквизиторы при помощи уважаемых богословов взялись
побудить Солано отказаться от его мнений. Священники убеждали его признать
заблуждения и раскаяться в них; они старались устрашить его смертью на
костре, предназначенной для упорных и нераскаявшихся еретиков. Дом Мигуэль
отвечал им, что ему хорошо известна опасность, которой он подвергается, но
если бы этот мотив побудил его отказаться от истины, содержащейся в
Евангелии, он будет осужден на суде Божием, и эта опасность заставляет его
забыть обо всех других, напоминая, что все случившееся с ним было предвидено
и возвещено в Евангелии; если он заблуждается, Бог видит его чистосердечие и
соблаговолит просветить его или простить ему. Ему поставили на вид
непогрешимость Церкви, которая должна заставить его осудить как безрассудное
предположение предпочтение им своих собственных убеждений мнениям стольких
святых и великих людей, которыми гордится религия и которые, собравшись во
имя Иисуса Христа и призвав помощь, обещанную им в Евангелии, высказались
после зрелого обсуждения относительно истинного смысла темных мест Писания и
признали истины, которые он покинул. Но этим нельзя было смутить священника
Солано. Он отвечал, что на всех этих собраниях интересы римской курии
примешивались к спорам о богословских предметах и сделали тщетными добрые
намерения нескольких уважаемых людей.
VI. Когда процесс дошел до приговора, инквизиторы высказались за
релаксацию; надо согласиться, что они не могли поступить иначе по кодексу
инквизиции. Но верховный совет, желавший избавить Испанию от зрелища
аутодафе, прибег к чрезвычайному средству допросить некоторых лиц, которые
были названы свидетелями, но не были допрошены; в то же время совет поручил
инквизиторам употребить новые усилия для того, чтобы обратить осужденного.
Эти два средства не произвели удовлетворительного результата. Процесс
нисколько не изменился, и, хотя судьи хорошо поняли мотивы, заставившие
совет голосовать против их решения в этом деле, они не дерзнули обойти
закон. Они вторично произнесли релаксацию, и совет, не желавший ее,
воспользовался как предлогом показаниями одного свидетеля для организации
служебного опроса приходских священников и врачей в Эско и по соседству,
чтобы выяснить, не страдал ли обвиняемый какой-нибудь болезнью, ослабившей
или затемнившей его разум. Результаты этой информации должны были быть
сообщены совету, а в ожидании этого дело было приостановлено. Инквизиторы
исполнили приказ верховного совета. Врач из Эско, подозревавший, чего хотели
добиться, заявил, что священник Солано за несколько лет до своего ареста был
серьезно болен, и неудивительно поэтому, если его разум ослабел: именно с
этого времени он стал чаще говорить о своих религиозных убеждениях, которые
не совпадали с точкой зрения испанских католиков, духовных лиц и местных
жителей. Совет, получив это заявление, приказал, не высказываясь
окончательно по этому делу, возобновить настояния для обращения обвиняемого.
Между тем Солано опасно заболел. Инквизиторы поручили самым искусным
богословам Сарагосы привести его к вере и даже просили дома Мигуэля Суареса
де Сантандера, епископа-коадъютора Сарагосской епархии и апостолического
миссионера (теперь он бежал во Францию, подобно мне), увещевать его с
мягкостью и благостью евангельского служителя, столь свойственными этому
прелату. Священник оказался чувствительным ко всему, что для него делали, но
сказал, что не может отказаться от своих убеждений, боясь оскорбить Бога
изменой истине. На двадцатый день его болезни врач объявил ему, что он при
смерти, и побуждал его воспользоваться последними минутами. "Я в руках
Божиих, - возразил Солано, - мне больше нечего делать". Так умер в 1805 году
приходский священник из Эско. Ему было отказано в церковном погребении. Он
был тайно похоронен в ограде зданий инквизиции, близ фальшивой двери дома
трибунала, со стороны Эбро. Инквизиторы дали во всем отчет верховному
совету, который одобрил это и запретил продолжать процесс против мертвеца,
чтобы воспрепятствовать его фигуральному сожжению.
VII. Такое поведение совета явно доказывает, что теперь изменился образ
мыслей по сравнению с более ранними временами. Главный инквизитор Арсе может
справедливо гордиться, что он первый нашел честное средство обойти
органические законы святого трибунала в пользу человечности. Надо только
пожалеть, что он не предложил королю уничтожение казни сожжением, так как
даже если будут продолжать сурово обращаться с нераскаявшимися еретиками,
было бы все-таки менее жестоко ссылать их на Филиппинские острова - мера
наказания, к которой были присуждены священники, сообщники святоши из Куэнсы
(хотя это слишком суровая кара за простое заблуждение); это наказание
выгодно в смысле воспрепятствования распространению ереси.

Статья пятая

ОГРАНИЧЕНИЕ ВЛАСТИ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА

I. Через два года после интриги, затеянной для гибели Князя мира, в
Аликанте случилось другое происшествие, которое было бы достаточным для
мотивирования преобразования и даже, может быть, уничтожения инквизиции.
Леонгард Стук, консул Батавской республики [208], умер в Аликанте, и его
душеприказчик, французский вице-консул, наложил печати на дом покойного до
тех пор, пока будут выполнены все формальности, предписанные законами.
Комиссар инквизиции объявил губернатору города, чтобы он снял печати и
передал ему ключи от дома для регистрации книг и гравюр, которые там
найдутся, потому что в числе их были запрещенные. Губернатор отсрочил
исполнение этого требования до получения ответа на свой запрос от министра
Его Величества. Комиссар, недовольный этим промедлением, пришел ночью со
своими альгвасилами, сломал печати, открыл двери и составил опись, которая
была поручена ему святым трибуналом; покончив с этим, он как умел наложил
печати на прежние места. Посол Батавской республики пожаловался
правительству на нарушение международного права, и 11 октября 1799 года
король велел своему министру дону Мариано Луису Уркихо написать главному
инквизитору, что "инквизиция впредь должна избегать подобных правонарушений
и ограничить свое служение наблюдением, чтобы по смерти посла, консула,
вице-консула и всякого другого агента иностранной державы не было продано ни
книг, ни какого-либо другого предмета, запрещенного испанцам и
натурализовавшимся иностранцам, не компрометируя подобными актами
правительства Его Величества перед другими державами... Ввиду того (говорил
министр от имени короля), что это происшествие и другие вещи, не менее
противоречащие общественному порядку, поддерживают и усиливают отвращение,
питаемое к святому трибуналу, и его дурную репутацию у других народов,
трибунал не должен был никоим образом проникать в дом, над которым у него не
было никакой юрисдикции, вопреки привилегиям и обычаям всех народов. Его
Величество не может смотреть равнодушно на слишком частые злоупотребления
властью, которые позволяет себе трибунал; хотя эти эксцессы, несомненно,
противоречат его взгляду, истинно христианским принципам, политике и общему
интересу, он видит, однако, что они повторяются досадным и предосудительным
образом". Почти то же приключилось в Барселоне с французским консулом,
бумаги и книги которого хотели задержать.
II. Иностранные державы и народы будут благодарны памяти министра
Уркихо, желавшего заставить уважать их независимость, упраздняя трибунал,
который он считал противным духу Евангелия, благополучию - его родины,
распространению просвещения и даже государственной власти королей.
III. Инквизиция неоднократно подвергалась опасности быть упраздненной
или подчиненной общим формам публичных судов. Мне казалось полезным
напомнить здесь эти случаи, потому что попытки реформ чаще встречались в
царствование Карла IV.
IV. 1) В 1506 году Филипп I Австрийский вступил на престол Испании и
узнал о покушениях, совершенных инквизитором Лусеро и многими другими.
Смерть короля спасла инквизицию, и ее основатель Фердинанд V принял бразды
правления, так как сумасшествие королевы Хуанны, дочери короля, сделало
невозможным ее царствование.
V. 2) В 1517 и 1518 годах, в начале царствования Карла I Австрийского
(императора Карла V), национальные собрания кортесов Кастилии, Арагона и
Каталонии требовали реформы, значившей в глазах настоящих католиков
упразднение инквизиции. Король обещал такую реформу, но кардинал Адриан
(впоследствии папа) отговорил его от исполнения обещания, пока был главным
инквизитором. Последующие собрания генеральных кортесов королевства
неоднократно возобновляли ту же попытку в царствование этого государя, а
также при Филиппе II и Филиппе III. Государственный совет Кастилии и
некоторые чрезвычайные советы, собранные для какого-либо поручения, делали
то же при Филиппе IV и Карле II. Но протесты, требования и просьбы были
безрезультатны, потому что главные инквизиторы, римские нунции и иезуиты
всегда успевали обмануть королей.
VI. 3) В царствование Филиппа V Бурбона была сделана такая же попытка.
Кардинал Джудиче, главный инквизитор, и совет инквизиции осудили учение дона
Мельхиора де Маканаса, королевского прокурора при верховном совете Кастилии,
защищавшее власть светских государей против захватов римской курии и других
церковных трибуналов. Но декрет об упразднении не был исполнен, потому что
кардинал Альберони при поддержке королевы Елизаветы Фарнезе склонил короля
оставить это намерение.
VII. 4) В царствование Карла III повторилось нечто подобное, когда
чрезвычайный совет и графы Аранда, Кампоманес и Флорида-Бланка представили
государю картину злоупотреблений, постоянно совершаемых святым трибуналом.
Но Карл III счел долгом ограничиться частными приказами для предотвращения
впредь посягательств на королевскую юрисдикцию, произвольного запрещения
книг и несправедливых и позорящих арестов, не имеющих своим мотивом ереси.
Главный инквизитор, папский нунций и королевский духовник объединились
тогда с некоторыми грандами Испании, более набожными, чем просвещенными, и
успели спасти инквизицию. Указы Карла III не соблюдались в тайном
судопроизводстве инквизиции, которая продолжала действовать независимо.
VIII. 5) В царствование Карла IV в 1794 году - тогда именно дом Мануэль
Абад-и-ла-Сьерра, архиепископ Силиврии и главный инквизитор, решил
преобразовать судопроизводство трибунала, главою коего он был. Для этой цели
он велел мне написать труд под заглавием Рассуждение о судопроизводстве
святого трибунала, в котором я указывал недостатки действующей практики и
средства к их уничтожению, даже в том случае, если бы судопроизводство
по-прежнему осталось тайным в процессах по делу ереси. Но при помощи интриг
добились от Карла IV указа об удалении архиепископа из Мадрида и об отставке
его от должности главного инквизитора.
IX. 6) В 1797 году королю были сделаны представления против трибунала в
пользу дона Раймундо де Саласа, профессора в Саламанке, и Князь мира раскрыл
преследование, готовившееся против его личности, хотя он был тогда первым
министром и государственным секретарем. Но королевский декрет, составленный
от имени короля доном Еухенио Льягуно, министром департамента помилования и
юстиции, не был, однако, подписан Его Величеством, потому что Князь мира
стал жертвой другой интриги, виновник коей дом Филипе Вальехо, архиепископ
Сант-Яго, правитель совета Кастилии, был личным врагом доктора Саласа.
Король ограничился изгнанием из королевства кардинала Лоренсаны,
архиепископа Толедского, главного инквизитора, и послал его в Рим к папе Пию
VI с чрезвычайным поручением, о котором упоминается в письме, адресованном
князем кардиналу от 14 марта 1797 года.
X. 7) В следующем, 1798 году, дон Гаспар Мельхиор де Ховельянос стал
преемником министра Льягуно, а дон Франсиско де Сааведра - Князя мира.
Ховельянос хотел воспользоваться трудом, составленным мною по желанию
архиепископа Силиврии, копию которого я ему передал; но он не мог исполнить
своего намерения: Карл IV, плохо осведомленный и обманутый интриганами,
приказал этому министру удалиться к себе в Тихон, в Астурии.
XI. 8) В 1799 году дон Мариано Луис де Уркихо, заменявший Сааведру во
время его болезни, хотел убедить Карла IV уничтожить трибунал инквизиции.
Эта попытка не имела других результатов, кроме указов, благоприятных для
иностранцев по случаю происшествий в Аликанте с батавским консулом и в
Барселоне с французским консулом.
XII 9) В 1808 году Наполеон Бонапарт постановил в Чамартине (близ
Мадрида) 4 декабря упразднить святой трибунал, мотивируя свой декрет тем,
что трибунал покушается на государственную власть.
XIII. 10) В 1813 году 22 февраля чрезвычайные генеральные кортесы
королевства Испания приняли ту же меру, заявив, что существование
привилегированного трибунала инквизиции несовместимо с политической
конституцией монархии, которую они декретировали и опубликовали и которую
приняла вся нация.
XIV. Несмотря на два последних постановления об упразднении, трибунал
существует еще теперь, потому что большинство людей, окружающих престол,
всегда были и всегда будут сторонниками невежества, ультрамонтанских мнений
и идей, господствовавших в христианском мире до изобретения книгопечатания,
- идей, воспроизведенных и энергично поддержанных иезуитами, которые недавно
были возвращены в Испанию Фердинандом VII. Я не сомневаюсь, что Его
Величество пользовался в этом деле плохой информацией и еще худшими
советами. Надо думать, что он не допустил бы иезуитский орден в свое
государство, если бы знал, что произошло, когда Карл IV разрешил им
вернуться в Испанию, ибо они не замедлили взбудоражить монархию гнусными
интригами, раскрытие которых привело к вторичному изгнанию иезуитского
ордена. Иезуиты тайно напечатали небольшое анонимное письмо, адресованное
епископам, в котором пародировали Апокалипсис. Я видел экземпляр, пришедший
по почте к калаорскому епископу. Я дам копию с него, потому что этот
курьезный документ достоин истории и, вероятно, не был напечатан. Вот
перевод с латинского подлинника, который лучше всего докажет злоупотребление
текстами Священного Писания, которое допускала иезуитская шайка:
"Ангелу Калаоры. Мы обретаемся в весьма тяжелые времена, близкие к
концу света. В них будет изобиловать неправда и охладеет любовь многих в
этом королевстве, издревле вполне католическом, мы видим многое, что не
замечалось ни в какую эпоху, даже в ту, когда Бог допустил нашествие
маврских полчищ. Зло растет, а пастыри молчат, ибо ныне многие холодны,
почти все ленивы, многие алчны, некоторые достигли тягостного предела
старости, о котором говорит св. Петр, а также св. Иуда в своем совершенно
удивительном соборном послании, описывающем наилучшим образом сей век. Итак,
что же, ангел Церкви? Где твоя ревность, о коей Давид сказал: "Ревность по
доме твоем снедает меня". Где ревность о спасении остатков католиков в
Испании? Ты думаешь, что все твои обязанности исполнены охранением вверенной
тебе паствы? Никоим образом этого нет, когда уныние овладело испанской
Церковью. Ты позволяешь Иезавели, женщине, которая называет себя пророчицей,
учить и обольщать рабов моих (говорит Господь), чтобы они прелюбодействовали
и ели от идоложертвенного. Поэтому он прибавляет: если все епископы Испании,
собравшись о Духе Святом, не воззовут вместе к обманутому королю о
жертвоприношении и жертве, они все будут стерты из книги живота, потому что
недостаточна перед Богом в епископе безупречность личной жизни, ибо при
расхищении стада нужно жизнь свою полагать за спасение овец. Да воспламенит
тебя Бог Отец, да воспламенит тебя Бог Сын, да воспламенит тебя Бог Дух
Святой, который даст тебе слова и мудрость, коим не смогут противостать
противники его. Утверди остальных братьев твоих. Если ты не исполнишь того,
что я предписываю, я приду к тебе, яко тать, и ты не узнаешь часа, когда
приду к тебе. Крик епископов будет спасением стада".
XV. Я не стану останавливаться на истолковании этого гнусного и
мятежного письма. Каждый без труда раскроет отвратительную цель этой
махинации. Но так как я вижу восстановление иезуитов в моем отечестве, я не
колеблюсь предсказать, что они помогут всем своим усердием и всеми своими
интригами влиянию апостолического нунция для удержания инквизиции.
XVI. Конечно, в министерстве есть люди, прекрасно это понимающие, как,
например, Писарро, первый министр и государственный секретарь, и Гаррай,
министр финансов. Мадридская Всеобщая газета от 3 мая 1814 года извещает,
что Писарро (бывший тогда резидентом в Берлине) написал, что недавно
перевели на английский и немецкий языки Разоблаченную инквизицию
{По-видимому, речь идет о книге А. Пуибгланча. Нам удалось видеть лишь более
позднее немецкое издание. Оно озаглавлено: Die entlarvte Inquisition, ein
hristoisch-philosophisches Cemalde dieses schrecklichen Gerichts. Nach dem
spanischen Originate des Don Antonio Puigblanch und der englischen
Uebersetzung von William Walton im Anzuge bearbeitet Weimar 1877. (Примеч.
ред.)} и что это доставило ему большое удовольствие.

Глава XLIV

ОБ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФЕРДИНАНДА VII

- I -

I. Фердинанд VII вступил на престол 19 марта 1808 года, но поездка в
Байонну помешала ему приступить к исполнению своих монарших обязанностей.
Продолжалось нашествие французов, в течение которого в Испании не было
инквизиционного трибунала, ибо Наполеон Бонапарт, считая себя завоевателем
всего государства, издал указ о его упразднении. Наполеон поставил королем
своего брата Жозефа, и тот открыл мне доступ к архивам верховного совета
{Супремы. (Примеч. перев.)} инквизиции и ее отдела расследований,
распорядившись также, чтобы трибуналы провинций высылали на мое имя все
документы, о которых бы я ни попросил.
II. С его согласия я велел сжечь все уголовные дела, оставив лишь те, в
которых описываются самые важные и известные процессы, и те, в которых
участвуют титулованные особы, в частности дела семейств Карранса, Маканас,
Фроилан Диас и некоторых других, ибо все это принадлежит истории. Я также
распорядился оставить нетронутыми книги постановлений совета, королевские
указы, буллы и бреве из Рима, имущественные дела; впрочем, как и все
сведения о родословных служителей инквизиции, ибо эти данные часто бывают
полезны для доказательства родственных связей в тяжбах о майоратах,
субституциях, попечительских делах, капелланствах, завещаниях, богоугодных
делах и пожертвованиях.
III. В одном труде, озаглавленном Acta Latomorum {Деяния каменщиков
(лат,).}, я прочел, что в доме инквизиции Мадрида в октябре месяце 1809 года
обосновалась крупная ложа испанских франкмасонов. Мне это заявление
представляется ложным, ибо ключи от дома были вверены подчиненному мне лицу,
неспособному уступить их для этой цели. Предполагаю, что это происшествие
было выдумано, дабы представить читателям контраст между двумя столь
противоположными назначениями одного и того же здания.
IV. Там сказано также, что 3 ноября того же года в Мадриде был создан
верховный трибунал или капитул 31-й ступени древнего обряда франкмасонства.
Это более похоже на правду, так как все знают, что в Мадриде существовала
одна ложа, заседания которой происходили в доме на улице Трех Крестов.
V. К этому также добавляется, что г-н граф де Грасса-Тилли основал 4
июля 1811 года верховный совет 33-й ступени утвержденного древнего обряда.
Не знаю, кем мог быть этот граф. Я знаю одного французского генерала графа
де Тилли, но тот жил не в Мадриде, а в Сеговии и, думаю, никогда не был
франкмасоном.
VI. В продолжении говорится о том, что во французском лагере в Оренсе
(королевство Галисия) 28 декабря 1808 года образовался франкмасонский орден
рыцарей и дам под названием Филокорейтас, что значит Любители танца, в
подтверждение чего автор ссылается на Историю основания великой французской
ложи {Historia de lafundadyn del Gran Oriente de Francia.}.
VII. Знакомство с указанными документами и книгами из архивов
подвигнуло меня на написание для Королевской Академии истории научного
рассуждения (одобренного впоследствии этим столь уважаемым ученым собранием)
под названием Памятная записка о мнении испанского народа относительно
установления инквизиции. Королевская Академия истории опубликовала этот плод
моих стараний в серии своих Памятных записок и отдельно, в одном томе
испанского четырехтомника.
VIII. Эти же самые документы, хранящиеся у меня с 1789 года и
присланные впоследствии из Вальядолида и других городов, позволили мне
опубликовать позднее, в 1812 и 1813 годах, два тома из испанского
восьмитомника под общим названием Анналы инквизиции с точной хронологией
событий начиная от 1477 года, в котором родилась идея о создании инквизиции
в Кастилии, и до 1530 года включительно. Я не опубликовал продолжения, так
как был вынужден покинуть Испанию.
IX. В том же самом 1812 году, 22 февраля, всеобщие кортесы со своей
стороны отменили трибунал святой инквизиции, возвращая тем самым управление
церковными судами в руки епископов, а управление светскими королевскими
судами - мирским судьям. Так что отныне судебные разбирательства против
еретиков должны были вестись согласно правилам доинквизиционного суда и
другим законам, принятым по этому случаю. Для лучшего понимания и более
легкого принятия этой меры они пустили в хождение по королевству некий
Манифест, в котором отчасти объясняли населению мотивы своих действий.
X. Этой отмене предшествовали пространные обсуждения с трибун,
произносилось много пышных и глубокомысленных речей, а свобода печати
позволила опубликовать документы как за, так и против инквизиции. Ее
сторонники не пренебрегали никакими средствами: за недостатком веских
доводов они использовали оскорбления, сатиру, иронию, сарказм, насмешку,
издевку, клевету и так далее - все, чтобы опорочить тех, кто старался
вывести народ из заблуждения.
XI. Зная, что значило в Испании назвать человека новомодным философом,
неверующим, еретиком или плохим католиком, они вооружились и этим черным
оружием, порицаемым как клевета в законе Божием, ревнителями которого они
себя выставляли. Так, они называли неблагочестивыми, безбожниками и врагами
Церкви многих мужей, известных чистотой своей веры и благочестием в помыслах
и деяниях.
XII. Они измышляли факты, противоречащие исторической истине и никогда
не имевшие место в истории инквизиции, пытаясь доказать, что якобы сама
инквизиция и ее судьи многое сделали на пользу несчастных архиепископов
Талаверы, Каррансы и Палафокса, св. Игнасио и св. Терезы, досточтимого Хуана
де Авилы и других безвинно преследуемых. Они называли противников инквизиции
виновниками всех грядущих на Испанию бедствий и видели их источник в
отсутствии трибунала, преследующего еретиков.
XIII. Они пытались убедить, что современная философия безбожников,
несмотря на радение епископов и их викариев, затмит веру, ибо все
французские книги писались в соблазнительной манере, увлекающей многих
невежд и людей, мало сведущих в богословии. В этих книгах непомерно
возвеличивался природный ум человека, велись рассуждения о способностях его
восприятия, астрономических и физических наблюдениях, - обо всем том, что
противно духу безропотной покорности текстам Священного Писания, догмам
католической Церкви, толкованиям святых отцов и поучениям великих теологов
христианства всех времен и народов.
XIV. Наконец, сколько бы ни рассуждали о пользе инквизиции (в Кадисе
даже была опубликована полемика по этому вопросу, с которой можно
ознакомиться), разум все-таки восторжествовал; и не потому, что большинство
решающих голосов в собрании принадлежало безбожникам или якобинцам [209]
(как впоследствии несправедливо были названы многие весьма религиозные лица,
сторонники общественного порядка и конституционной монархии), а потому, что
были сильны доводы против трибунала, который столь пагубно влиял на
процветание нации в течение более трех веков.
XV. Кортесы получали в большом количестве письма и послания со словами
благодарности за благо, которое они сделали для всего народа, их поздравляли
с победой над фанатизмом, невежеством, суевериями и предрассудками. Среди
этих писем были некоторые, подписанные и служащими инквизиции, как,
например, с Пальма-де-Майорки [210]. Из Мадрида же писали: "Радостно видеть,
что пал трибунал, который превращал в тигров тех, кто называл себя
служителями Бога мира, и удалял от Испании науки, литературу и нормы
морали". Итак, кажется, мнение испанского народа по этому поводу было весьма
определенным.
XVI. Мне приятно сознавать, что победе немало содействовали события, о
которых пойдет речь позднее, и те документы, что я опубликовал в Мадриде уже
в 1812 году, в Памятной записке о мнении испанского народа, изданной
Королевской Академией истории и в первом томе Анналов испанской инквизиции.
В подтверждение моей причастности к этому могу привести строки из Манифеста,
направленного кортесами к испанскому народу, где сообщается, что их
представители видели соответствующие папские буллы, жалобы и протесты
преследуемых. Все это можно было увидеть в Кадисе только в моих публикациях,
однако прямой ссылки на них нет, ибо политическая обстановка того времени
предписывала хранить молчание об истинном авторе этих заметок.
XVII. Но все меры по отмене инквизиции скоро стали бесполезны.
Фердинанд вернулся в Испанию в марте 1814 года и в скором времени в Валенсии
оказался в окружении людей, одержимых (за исключением небольшой группы лиц)
средневековыми идеями и предрассудками веков рыцарства, людей бездарных и
отставших от своего времени. Не в состоянии насытить собственное честолюбие
ни в Мадриде, ни в Кадисе, они создали третью партию, которая со дня своего
основания управляла королевством. Пользуясь обстановкой, они удалили от
трона почти всех просвещенных людей королевства, преграждая въезд на
территорию Испании всем остальным, и ссылая в замки, на острова и в тюрьмы
новых узников. Одним из первых результатов их правления стал королевский
указ о восстановлении инквизиции, изданный в Мадриде 21 июля 1814 года.
XVIII. В нем говорилось, что Фердинанд VII делал это, дабы исправить
зло, причиненное католической вере армией инакомыслящих, дабы впредь
предотвратить распространение еретических взглядов, увлекших многих
испанцев, и дабы оградить Испанию от внутренних раздоров и сохранить ее мир
и спокойствие, как об этом просили некоторые ученые, добродетельные прелаты
и многие важные люди и значительные корпорации, как церковные, так и
светские. Они напомнили ему о том, что в XVI веке инквизиция спасла Испанию
от еретической заразы и от заблуждений, которые затронули другие европейские
государства, в то время как в Испании под покровительством людей безупречных
в принципах веры процветали науки и разные жанры литературы. Поэтому, дабы
посеять раздор, столь выгодный французам, Бонапарт не придумал ничего лучше,
чем распустить инквизиционный трибунал под предлогом его отсталости в свете
достижений нашего века. В указе также говорилось, что хунта, присвоив себе
впоследствии название внеочередных всеобщих кортесов, продолжила это дело.
По ее мнению, существование трибунала противоречило кадисской конституции,
которая, как было написано, родилась во времена смуты и вызывала
недовольство всей нации. К этому добавлялось, что, так как в иные времена
были приняты законы о пресечении злоупотреблений властью и сокращении
привилегий, Его Величество изъявил желание удостовериться в выполнении оных
и за сим назначить двух представителей из совета Кастилии и двух из
инквизиции, дабы они, в результате совместного совещания, предложили
соответствующие поправки к методам судопроизводства как в делах частных лиц,
так и в делах о запрете книг.
XIX. Кажется, избранными представителями стали советники Кастилии дон
Мануэль де Лардисабаль Урибе и дон Себастьян де Торрес и советники
инквизиции дон Хосе Амарилья и дон Антонио Галарса. Вчетвером они были
способны провести реформу, которая если и не избавила бы от всех зол, то
многих помогла бы избегнуть. Лардисабаль и Торрес были членами собрания
испанских нотаблей в Байонне в 1808 году. Они сами и их коллеги, дон Хосе
Хоакин Колон де Ларреатеги и дон Игнасио Мартинес де Вильела, поддержали
заявление советника инквизиции дона Раймундо Этенарда Салинаса, где он
просил, чтобы трибунал инквизиции не был отменен, но выражал общее мнение,
что трибуналу надлежало в методах судопроизводства следовать примеру
епископов и церковных судов доинквизиционного периода. По своей натуре
инквизиторы Амарилья и Галарса были людьми добродушными и человеколюбивыми,
их коллеги Этенард и Эвиа-Норьега были образованны и имели большой жизненный
опыт. Если ими владело искреннее желание помочь своими познаниями в этом
деле, не было разногласия между тем, что они постановили в Мадриде и
соглашением в Байонне.
XX. Между тем господин дон Франсиско Хавьер-де-Мьер-и-Кампильо, великий
инквизитор и епископ Альмерии, обнародовал в Мадриде 5 апреля 1815 года
эдикт, гласящий следующее: "Все с ужасом наблюдали быстрые успехи неверия и
пугающее падение нравов, заразившее испанскую землю. Как устыдились бы
благочестивые и ревнующие о вере отцы наши, видя, что заблуждения и новые
опасные учения, столь бесславно погубившие большую часть Европы, заражают их
милую родину... но для ее исцеления, да не будет [инквизитор] как апостолы,
которые в порыве усердия просили Иисуса Христа послать с неба дождь огненный
на Самарию, но пусть следует мягкости Учителя и кротости духа его. Эти
качества, конечно, неведомы желающим видеть, что великий инквизитор начнет
исполнение своих обязанностей с огнем и мечом в руках, извергая проклятья и
анафемы как единственное средство, чтобы сохранить в чистоте сокровище веры
и задушить семена дурного. Эти семена принесла толпа безнравственных евреев
и сектантов, которые обильно рассыпали их по земле нашей и тем осквернили
ее, вкупе с губительной свободой писать, распространять и печатать разного
рода заблуждения. Вследствие этого пусть все признающие за собой вину перед
инквизицией добровольно сознаются до конца этого года и получат тайное
прощение без какого-либо наказания. Кроме этого, приказывается доносить на
лиц, замеченных в догматических заблуждениях, и пусть исповедники призовут
кающихся к тому же, всеми средствами убеждая их в полезности такого деяния,
ибо только так можно избежать опасности обличения и преследования со стороны
трибунала веры".
XXI. Вот эдикт, который, взятый отдельно, сделал бы честь его авторам,
если бы с самого возникновения инквизиции опыт не показывал, что за такими
ласковыми и безобидными речами следуют страшные клеветнические доносы,
рожденные ненавистью, злым умыслом, обидой, местью, завистью и другими
человеческими страстями.
XXII. Эдикт господина великого инквизитора заслуживает внимания в той
его части, где в нем говорится, что Испанию наводнили новые опасные учения,
от которых бесславно погибла большая часть Европы. В этой фразе, очевидно,
имеется в виду основное стремление всех цивилизованных народов, которые
хотели, хотят (и совершенно справедливо будут хотеть, ибо просвещение не
идет вспять) отменить все формы деспотического правления и установить
конституционную монархию, где права человека, гражданина, короля и его
народа будут провозглашены и гарантированы и общественный порядок будет
основан на законности, где монарх будет почитаем всеми как защитник прав и
свобод личности, покровительствующий (не на словах, а на деле, и хорошими
постановлениями) наукам и ремеслам, промышленности и мануфактурам,
искусствам, сельскому хозяйству и торговле. Эдикт не иначе как ссылается на
политические учения, породившие это всеобщее желание, по-другому, признаюсь,
я его не понимаю, однако не вижу причин называть их новыми и опасными. Если
же мои предположения верны, испанцам, желающим блага своей родине, горестно
видеть, как инквизиция, едва возродившись, уже берется (под видом следования
духу Иисуса Христа) судить, не имея на это никакого права, чуждые ее
полномочиям политические учения, смешивая их с религиозными и желая таким
образом все держать под своим контролем. Безотрадно видеть, как готовятся
новые ловушки для тех, кто может опрометчиво высказать нормальное желание
иметь конституцию. Такой человек будет судим как ярый еретик за
догматическое заблуждение, осужденное якобы еще в апостольских посланиях
Петра и Павла. Святые апостолы завещали подчиняться любому кесарю, даже и
недоброму, не из-за боязни наказания, а по долгу совести: но разве осуждали
они законное желание жить под управлением и на основах хорошей конституции?
XXIII. Также примечателен тот факт, что, единожды определив их как
новые и опасные учения, которые заразили Испанию в последнее время, господин
великий инквизитор осудил только те грехи, которые приписываются французской
армии, а вовсе не те, которые на самом деле были любимы и практиковались
некоторыми испанскими священниками, участниками войны. Хотя последние
напрямую подлежат его осуждению как противоречащие букве и еще более - духу
учения Христова. Мне кажется излишним упоминать их здесь, чтобы уверить моих
читателей в том, что инквизиция после реставрации ничем не отличалась от
инквизиции до упразднения. Так, если та инквизиция разрешала хождение
сочинений, допускающих цареубийство, признающих за папой косвенные, а также
и прямые полномочия лишать престола королей и распоряжаться в их
государствах, в то же время запрещая и осуждая книги, поддерживающие идею
приоритета королевской и мирской судебной власти над внешней церковной
властью в имущественных делах, касающихся Церкви, клириков и их судов, то
новая инквизиция начала с осуждения теории, в которой говорится, что
подданные - это не рабы и не стадо животных для продажи, но граждане,
составляющие тело нации, глава которой - король. Сама же она распространяла
следующие вредоносные идеи:
XXIV. Первое. Любого француза, находящегося в Испании, будь то солдат
или гражданское лицо, разрешено убить независимо от обстоятельств и любым
способом, ибо все они враги родины, защита которой должна быть превыше всех
соображений.
Второе. Следуя тому же принципу, разрешено убить любого испанца,
принадлежащего партии подчинения власти захватчиков, заклейменного прозвищем
офранцуженный.
Третье. Также дозволено отбирать у таких испанцев деньги, имущество,
плоды их земли и даже поджигать их хлеба, виноградники, оливковые и другие
деревья.
Четвертое. Разрешается нарушать клятву верности, данную в присутствии
Святых Даров безо всяких мысленных оговорок, а лишь по внутреннему
убеждению, что это единственное средство уберечь Испанию от раздробления на
отдельные государства, от поджогов селений, грабежей домов и разорения
семей, что ожидало ее в случае, если власть захватчиков выполнит свои угрозы
согласно всеобщим законам военного времени.
Пятое. Клирики и монахи могли на законных основаниях забывать о
кротости, подобающей их сословию, и вступать в армию с целью убивать
французов и подчиняющихся им испанцев. Эта идея имела наибольшее число
последователей, хотя опыт показал, что такие клирики и монахи становились
главарями воровских шаек и, к всеобщему стыду, всюду водили с собой
сожительниц, облагая к тому же разные селения налогами, незаконными как по
размеру, так и по методам их сбора.
Шестое. Война против Франции - война религиозная, поэтому все погибшие
в ней должны почитаться как святые мученики. Этот пункт учения имел столько
доверчивых последователей, что все погибшие в Мадриде 2 мая 1808 года были
записаны как святые мученики в церковном служебнике епископата Куэнки за
1811 год, я видел это собственными глазами, и там было указание, что во
время общих служб в память святых мучеников римской католической Церкви
следовало праздновать память и этих новомучеников вместе со святыми,
предначинательная молитва к которым начиналась со слова Intret, а в порядке
богослужения предписывалось придерживаться Communi plurimorum martirum, в
бревиарии. Можно ли измерить тот ущерб, который нанесли подобное учение и
пример почитанию памяти древних святых мучеников нашей Церкви!
Седьмое. Исповедникам разрешено (и даже похвально) не давать отпущения
грехов кающемуся, который на вопрос о своей политической принадлежности
отвечал, что он сторонник партии высшей силы, если только он не давал
обещания выйти из нее и способствовать, по мере сил и возможностей ее
падению.
Восьмое. Лучше было, или, по крайней мере, не так плохо, есть мясо по
пятницам и в другие дни, когда предписывается воздержание, безо всякого на
то разрешения, чем получать его от главного папского представителя
Сайта-Крусады {Santa Cruzada (святой крестовый поход) - папская булла,
дающая многие послабления в следовании предписаниям Церкви. Называется так
потому, что подобные послабления и привилегии раздавались в эпоху
средневековья участникам крестовых походов. (Примеч. перев.)} в Мадриде.
Девятое. Испанцы, служащие высшей силе по политическому убеждению,
справедливо заслуживают вечной ненависти и непреклонной суровости. Это
убеждение господствовало не только в течение войны, но и в мирное время, ибо
его распространяли и пропагандировали в листовках постыдного и
антихристианского содержания Аталайа и ему подобные варвары, недостойные
жить даже среди караибов [211], но, несмотря на это, ободренные
безнаказанностью своих деяний и даже в каком-то смысле поощряемые властью.
Сравнятся ли эти идеи с теми, о которых говорится: новые и опасные
учения, заразившие Испанию, причина погибели, как необоснованно считается,
большей части Европы. Разве когда-либо найдется нечто более противное
христианству, Евангелию и духу Иисуса Христа, чем девять указанных
принципов? Пусть судьями будут христиане всех наций.
XXV. Эдикт содержит одну статью, которая, кажется, осуждает
непреклонность, с которой апостолы просили дождя огненного на самарян, ибо
те не приняли Иисуса, заметив, что он шел поклониться Богу в Иерусалимский
храм, а не в самарянский. Конечно, любой добрый христианин также осудил бы
чрезмерное рвение апостолов, зная, что Иисус в Евангелии не только отклонил
это предложение, но и, обращаясь к ним, строго сказал: Не знаете, какого вы
духа. Не знаю и я, достаточно ли поразмыслил великий инквизитор, прежде чем
включить в эдикт эту статью, потому что если вчитаться глубже в текст
Евангелия св. Луки (в котором об этом повествуется), станет ясно, что это
одна из самых убедительных его глав, доказывающая, что инквизиционный
трибунал противен самому духу учения Иисуса Христа. В особенности противны
ему законы испанского трибунала, не только разрешающие, но и приказывающие
доносить. По этим законам доносчику обещаются награды, а оклеветанный
жестоко наказывается, будучи лишен всех средств защиты, хотя во всем мире и
менее развитые народы не отнимали у осужденного этого естественного права.
Оклеветанного помещают в тюрьму и держат в заключении без какого-либо
общения, не только до предъявления обвинения и начала допросов, но и до тех
пор, пока не будет вынесен и не приведен в исполнение определенный приговор.
В этом суде обвиняемому невозможно узнать, кто против него свидетельствует,
от него скрывают подлинные показания, чтобы он не мог их как-нибудь
сопоставить и найти доводы в свою пользу; и, наконец, в этом суде отвергают
всеобщие нормы права и скрупулезно следуют нелепому и несправедливому
уставу, придуманному монахами, ничего не смыслящими в юриспруденции.
XXVI. Кто были те самаряне, о которых повествует св. Лука? Не более чем
отошедшие от иудейской Церкви израильтяне, приверженцы того же закона
Моисеева, что и их собратья из Иерусалима.
XXVII. В чем состоял их раскол? Суть его была ни много ни мало в том,
что самаряне, отказываясь признать единство израильской Церкви и
иерусалимского первосвященника как ее главу, сочли себя вправе построить в
своей столице, Самарии, другой храм, для возношения даров Богу по истинному
своему закону и независимо от иерусалимского синедриона [212].
XXVIII. Чем же согрешили эти люди, по мнению апостолов Иакова и Иоанна?
Да тем, что они не только отделились от Иерусалима, но и косвенно
преследовали правоверных иудеев, отказывая в приюте тем, кто, по их мнению,
нес дары Богу в Храм, стоящий на месте Соломонова, минуя построенный ими на
горе Гаризим [213].
XXIX. Какую роль тогда взяли на себя апостолы? Роль доносчиков и
прокуроров инквизиции.
Что просили они для самарян? Кары огнем, как и в инквизиции, где,
только не произнося этих слов, обвиняемого передают светскому судье,
который, без сомнения, вынесет смертный приговор, боясь, как бы его самого
не уличили в ереси или нарушении папских булл, предписывающих оказывать
инквизиции всяческое содействие.
XXX. Какой же урок преподнес тогда Иисус Христос? Он показал, что
желание обвинителей было противно духу мира, любви, кротости, доброты,
терпения, незлобивости и увещевания, который он непрестанно старался внушить
апостолам своими поучениями и личным примером; тем более оно противоречило
тому духу, который они получат позднее, когда он уже будет на небе, и
снизойдет на них Дух Святой, сделав их новыми людьми.
XXXI. Мне кажется, не имеет смысла тратить время на конкретные примеры.
Любой непредубежденный читатель поймет, что Иисус Христос открыто осуждал
доносы, обвинения и наказание огнем еретиков и других заблудших овец
мистического стада римской католической Церкви, независимо от наличия у них
своих храмов и своих служителей, преемники они апостола Петра или нет.
XXXII. Если бы во время цитирования в эдикте этого отрывка великий
инквизитор произвел подобные размышления, то, думаю, он воздержался бы от
привлечения такого внимания к текстам, наводящим верующих на мысль
упразднить это ведомство, пророчески осужденное самим основателем нашей
святой апостольской римской католической Церкви, который хотел видеть в ней
не лицемерие, порожденное страхом перед инквизицией, но искреннюю любовь к
Богу как следствие глубокого убеждения.
XXXIII. Однако, как было бы хорошо (раз уж редактору пришел на ум этот
евангельский текст), если бы он внушил тому, кто его должен был подписать,
достойное христианина намерение сказать королю Фердинанду VII следующее:
"Государь, раз уж случай распорядился так, что по Вашем возвращении в
Испании не оказалось иных судей веры, кроме епископов, так воспользуйтесь,
Ваше Величество, этой возможностью, чтобы вернуть им ту судебную власть,
которая была в их руках до XIII века. Иисус Христос им вверил управление
своею Церковью, как сказал апостол Павел: Иисус Христос даровал им от себя в
этом всякую власть, поставив их единственными исполнителями его воли именем
апостола Петра. Это единовластие впоследствии, через тысячу двести лет, было
утеряно, но не потому, что этого пожелал Христос, ни по соглашению
двенадцати апостолов, единственных епископов двух Иерусалимских соборов, ни
по личному желанию апостола Петра, когда он один управлял всей Церковью, но
по воле одного из его преемников, о полномочиях которого (касательно нашего
дела) можно поспорить: кто был этот преемник? Он был не из тех, кто только
судил других людей, отлучая упорствующих еретиков после множества
увещеваний, доводов и доказательств их заблуждений; а также не из тех, кто
(будучи под покровительством христианских императоров и королей) осмеливался
судить епископов способом, неизвестным доселе их предшественникам, и тем
более не из тех, кто (считая себя уж слишком могущественным) дерзал посылать
королям и императорам указы об их свержении с трона. Нет, этот преемник,
свидетель укрепления вековых владений столь беспредельной власти, был одним
из самых сведущих правоведов своего времени, тонкий политик, с которым не
сравнятся многие умы и XIX века, более искусный в интригах, чем сам
основатель инквизиции Кастилии. Это, наконец, был Иннокентий III {Иннокентий
III (Innocentius; 1160 или 1161 - 1216) - Римский Папа с 1198 г. Боролся за
верховенство пап над светской властью; заставил английского короля и
некоторых других монархов признать себя его вассалами. Инициатор 4-го
крестового похода и похода против альбигойцев. (Примеч. перев.)}, который
угадал последнюю возможность подчинить себе напрямую не только императоров,
королей и епископов, но и всех простых католиков, и дело веры стало отныне
зависеть от папского престола: доносы, обличения, наказания не щадили
никого, теперь все становились его рабами, не прекословящими, даже когда он
посягал на права государей. Такое влияние папы могло по меньшей мере
способствовать еще большему обогащению папского двора, потому что все
естественно предпочитали приносить свои деньги тому, кто обладал большим
могуществом, внушал больший страх и, соответственно, мог предоставить
большие милости.
XXXIV. Так не сочтите за труд, Ваше Величество, распорядиться, чтобы
между епископами распространили уведомление, предписывающее ревностно блюсти
чистоту веры. А если же станет известно, что кто-то из верующих епархии впал
в заблуждение, вере противное, то прикажите увещевать его в первый, и во
второй, и в третий раз, убедительно доказывая ему истинность католической
веры и оставляя некоторые промежутки времени между тремя внушениями. Но если
даже и так не удастся обратить еретика, то прикажите отлучить его от Церкви
как язычника и мытаря, согласно Евангелию, и более ничего не делать, а
только взывать к милости Божией со слезами и молитвами, дабы он просветил
несчастного, поскольку это единственное, что Церковь может для него сделать,
ее последнее оружие, как говорил Блаженный Августин. Если же заблудший
начнет повсюду распространять свое ложное вероучение (с чем нельзя
примириться в Испании), Ваше Величество сможет выслать его из страны, дабы
он не вводил в соблазн соотечественников. Так Вы будете править в духе
Святого Евангелия, как это делалось в первые века Церкви, когда было
наибольшее количество святых и отмечалось самое ревностное стремление к
вере. Звание католического короля не накладывает на Ваше Величество иных
обязательств. Этот титул носил сам великий Рекаредо, позволивший евреям и
арианам жить в Испании. Св. Фердинанд также проявлял терпимость к евреям и
магометанам. Даже папа согласен видеть евреев среди населения своей вотчины.
Ваше Величество, терпимость принесет вам счастье, а вашему государству -
благополучие, которое есть прямая дорога к вечному блаженству, ибо сам Иисус
Христос проявлял терпимость к отколовшимся самарянам, материалистам
саддукеям [214] и суеверным фарисеям. И, будучи главным инквизитором, я
говорю вам об этом, Ваше Величество, говорю вам прямо, дабы показать, что
занимаемая должность не лишила меня слова истины".
XXXV. Если бы г-н Мьер Кампильо сказал так королю Испании Фердинанду
VII, то его имя было бы увековечено в истории. Со мною не согласятся ни
инквизиторы вообще, ни, в особенности, озабоченные тем, что большая часть
Европы погублена новыми и опасными учениями, заразившими Испанию; однако я и
не ищу их одобрения, но надеюсь заручиться поддержкой добрых просвещенных
католиков, которые в состоянии отличить истину от заблуждения, веру от
фанатизма, осуществление полномочий от злоупотребления ими.
XXXVI. Однако я вовсе не настаиваю на том, что епископ Альмерии и
другие инквизиторы, исполняющие свои обязанности в настоящее время,
злоупотребляют своими полномочиями. В целом эдикт вызывает желание
предпочесть мягкие принципы - жестким, и сдается мне, что на сегодня они на
этом не остановились, поэтому я не слишком поверил некоторым рассказам,
слышанным мною в Париже, и сведениям, опубликованным в Acta latomorum в 1815
году. Сообщая о восстановлении инквизиции Фердинандом VII, автор добавляет,
что король запретил масонские ложи под страхом высшей меры наказания как за
государственное преступление первого порядка. Среди прочих фактов, имевших
место в 1814 году, читаем следующее: "25 сентября в Мадриде было арестовано
25 человек по подозрению во франкмасонстве и за приверженность Кортесам; в
их числе были маркиз де Толоса; каноник Марина, выдающийся ученый и член
академии; доктор Луке, придворный врач, и некоторые иностранцы: французы,
итальянцы и немцы, проживающие в Испании. А отважный генерал Алава (которого
герцог Веллингтон [215] за боевые заслуги назначил своим адъютантом) был
заключен в тайные тюрьмы инквизиции как франкмасон". Я считаю вымыслом все
эти россказни, так как из достоверных источников и даже из правительственных
газет стало известно, что король приказал генералу Алаве удалиться из
Мадрида, но что очень скоро Его Величество отозвал этот указ, сославшись на
ложные сведения, полученные ранее; и совершенно точно, что впоследствии
Фердинанд VII назначил его своим послом при дворе голландского короля. А что
касается господина Марины, известно, - что он был судим за книгу Теория
кортесов; но также доподлинно известно, что он живет у себя дома и при
случае сумеет за себя постоять, ибо истина на его стороне и он знает как это
доказать.
XXXVII. Более правдоподобно выглядит история, опубликованная мадридским
правительственным вестником от 14 мая 1816 года, рассказывающая об одном
аутодафе, проведенном инквизицией Мехико 27 декабря 1815 года, с жертвой в
лице священника дона Хосе Марии Морельоса. Этот несчастный встал во главе
нескольких своих соотечественников, которые задумали освободить страну от
владычества испанской короны. Святая инквизиция начала разбирательство по
делу веры, а одновременно с этим вице-король, исполняя свои обязанности,
предъявил ему обвинение как зачинщику мятежа. Было отдано предпочтение
тайным тюрьмам инквизиции, и даже нашлись свидетели событий, в достаточной
мере доказывающих (по мнению мексиканских судей), что он безбожник,
материалист и еретик. Одним из доказательств, мои читатели оценят его по
достоинству, было то, что Морельос имел двоих детей. В конце концов он
произнес отречение и был освобожден от цензур на аутодафе, процедура
которого может сравниться только с процессами эпохи Филиппа П. Но все было
продумано, ибо вице-король уготовил ему смерть через повешение, для чего
сначала на торжественной мессе епископ Антекеры в Америке по церковному
уставу лишил его священнического сана. Месса несколько раз прерывалась, в
первый раз зачитывался процесс веры, произносилось отречение и освобождение
от цензур, в другой раз мессу прервали для снятия духовного сана. В прежние
века эти церемонии еще могли нагнать религиозного страху на простых неученых
католиков, но сейчас они производят совсем противоположное действие, ибо
исторические и философские науки ушли далеко вперед, и мы знаем, где на
самом деле берут начало эти обряды, которые уже не в силах поразить
воображение своей внешней помпезностью.
XXXVIII. Что касается Пиренейского полуострова, не скажу наверняка,
производились ли у нас аутодафе после реставрации каким-либо из
инквизиционных трибуналов. Но отмечу, что если судьи инквизиции желают более
приблизиться к духу Евангелия, они должны воздержаться от их проведения и
учиться умеренности у своего главы, святейшего отца Пия VII {Пий VII (1740 -
1823) - Римский Папа с 1800 года. Короновал Наполеона Бонапарта (1804);
после присоединения Папской области к Франции (1809) был до 1814 года во
французском плену. (Примеч. перев.)}. Газеты писали о предложенных им
изменениях, принесших ему славу, нам же в Испании следует применять их
повсеместно.
XXXIX. Письмо из Рима от 31 марта 1816 года гласит, что Его
Святейшество запретил в инквизиционных трибуналах пытки и приказал уведомить
об этом решении послов Испании и Португалии {Gazette de France, от 14 апреля
1816 г., N 105.}.
XL. Другое письмо, от 17 апреля, было не столь кратким, но тем не менее
заслуживает, чтобы его здесь процитировали: "Реформа инквизиционных
трибуналов с успехом продолжается и будет распространяться на все страны,
где есть инквизиция. Все ее судопроизводство уподобится судопроизводству
других судов. Будут приниматься только свидетельства, основанные на
конкретных фактах. Никто не будет судим лишь по подозрению в неверном
следовании пунктам вероучения. В качестве свидетелей против обвиняемого не
будут допускаться лица, публично уличенные в бесчестных делах или ранее
судимые светским судом. В качестве свидетелей в пользу обвиняемого будут
приняты любые лица, которые захотят выступить в его защиту, даже если они не
являются чадами римской католической Церкви. Родственники и домашние
подозреваемого не могут свидетельствовать ни за, ни против него. Любое
голословное обвинение будет отвергнуто.
Слушание всех дел будет публичным, как и в других судах". Одной из
центральных фигур, благодаря которым стало возможным установление этих
принципов, был кардинал Фонтана, оказавший этим огромную услугу как делу
веры, так и человечеству вообще. Ходили слухи, что как только новый кодекс
будет составлен, его разошлют по всем дворам и повсюду введут в обращение.
Собранию, занимающемуся этим делом, папа направил бреве, где писал
следующее: "Помните же, что единственный способ усилить положение
христианской религии во всех странах - это показать, что она от Бога и, лишь
будучи таковой, дает утешение и одаривает милостями. Божественный учитель
наш Иисус Христос заповедал нам любить друг друга, и эта заповедь должна
стать законом во всем мире" {Gazette de France и Journal du soir от 1 мая
1816г.}.
XLI. Другое письмо, от 9 мая, гласит, что инквизиционный трибунал Рима
отменил приговор трибунала Равенны [216]. Этот приговор был вынесен Соломону
Моисею Вивиани, который, перейдя из иудейской религии в христианство,
впоследствии вернулся к исповеданию закона Моисеева. Святейший папа Пий VII,
одобряя отмену приговора, сказал так: "Закон Божий не одной природы с
законами человеческими, ибо он есть закон кротости и увещевания.
Преследования, гонения и тюрьмы суть методы лжепророков и лжеучителей.
Посочувствуем же человеку, не видящему света истины, и тому, кто и не
силиться увидеть его; но ведь и сама причина слепоты может послужить
великому замыслу божественного Провидения". Впоследствии, возглавляя одно из
заседаний святого трибунала, он приказал, чтобы дело по обвинению в ереси
начиналось не иначе как с обязательной явки в суд самого доносчика, который
должен выступить перед судьями в присутствии обвиняемого. Он также выразил
желание, чтобы подобные процессы велись и завершались без кровопролития. По
этим распоряжениям легко догадаться, какое негодование вызывала инквизиция,
несмотря на то, что в Риме она проявляла наибольшую терпимость {Gazette de
France, от 22 мая 1816 г., N 41.}.
XLII. Последнее суждение общеизвестно. В моем труде вы найдете тому
наглядные подтверждения на примере многих испанцев, которые, пытаясь уйти от
преследования на родине, находили убежище в Риме, или же в свидетельствах
узников инквизиционных тюрем, побывавших там в течение последних трех веков.
Все это заставило меня отметить ту редкостную непоследовательность, с
которой все папы, столь милостивые у себя в государстве, одобряли жесткие
меры испанской инквизиции, особенно в XVI веке, по отношению к лютеранам и
кальвинистам (а они были не закоренелыми грешниками), и неудивительно, что
эта дикая жестокость породила в них вечную ненависть к Риму и инквизиции.
Возможно, чиновники римской курии установили принципы умеренности и
терпимости, дабы весть об этом распространилась и умножила их богатства,
которые они тратили в соответствии с их количеством и попечение о которых
нераздельно владело их мыслями и определяло их поведение.
XLIII. Еще одно письмо из Рима, от 11 января 1817 года, гласит:
"Появились слухи, что в инквизиции в этом году будет проведена реформа.
Кажется, свои обязанности она теперь будет исполнять подобно светским судам.
Правительство сочло опасным поддерживать эту бесполезную корпорацию, всегда
находящуюся в оппозиции к прогрессу и человеческому разуму. Можно считать,
что инквизиция более не существует" {Gazette de France, от 3 января 1817 г.,
э 31.}. А немногим ранее в другом письме из Рима, от 19 марта 1816 года,
сообщалось, что посол Португалии передал государственному
секретарю-кардиналу Его Святейшества дипломатическую ноту с просьбой осудить
книгу инквизитора Луиса де Парамо и формально упразднить инквизицию как
орган юстиции, с восстановлением полновластия епископов в вопросах веры, как
это и было в прежние времена {Gazette de France, от 3 апреля 1816 г., э
94.}.
XLIV. В конце концов, справедливые и полезные методы, предложенные
папой, должны были служить законом и путеводной звездой для судей
восстановленной инквизиции; и если бы они согласились на публичное ведение
процессов, если бы отказались от тайных тюрем и отпускали бы на свободу под
поручительство или залог после объявления статьи обвинения в короткой
формулировке испанского закона, я сам не побоялся бы предстать перед таким
судом; вот все, кажется, что я могу сказать по данному вопросу.