Библиотека Гумер - история Церкви

Х.А.Льоренте. История испанской инквизиции

Глава XXVII

ПРОЦЕССЫ, ПРЕДПРИНЯТЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ ПРОТИВ РАЗНЫХ ГОСУДАРЕЙ И КНЯЗЕЙ

Статья первая

ДОН ХАИМЕ НАВАРРСКИЙ, СЫН ПРИНЦА ВИАНЫ [1]

I. Не следует удивляться, что инквизиция не останавливалась перед тем,
чтобы преследовать ученых, чиновников и святых: ведь она даже не страшилась
нападать на государей, принцев и грандов. Усердие, внушаемое инквизицией
судьям, было столь пламенно, что оно заставляло их не считаться ни с какими
человеческими соображениями; именно это чувство, по крайней мере,
воодушевляет их, когда они под покровом тайны разбирают судебные процессы.
Некоторые писатели (особенно французские и фламандские) сильно
преувеличивали все касающееся этой стороны деятельности инквизиции. Одни
потому, что имели лишь смутные или неверные понятия о том, что лежало в
основе того, о чем они говорили; другие находили удовольствие ругательствами
и баснями расписать ту картину, которую они пожелали преподнести. Я пишу
критическую историю инквизиции и стараюсь черпать материал в ее архивах и
судебных делах; я должен, следовательно, держаться скорее того, что могут
дать эти подлинные документы, чем рассказов лиц, не имевших тех данных,
какие имелись у меня. Я соединяю в одной главе все, что есть достоверного о
судебных процессах, которые святая инквизиция возбуждала против государей,
властителей и других важных лиц.
II. Как только святой трибунал был учрежден в Арагоне, он начал
применять свою власть против принца, имя которого было дон Хаиме Наваррский;
одни называли его инфантом Наваррским, другие - инфантом Туделы. Этот принц
был сыном покойного Гастона, графа де Фуа, и его вдовы Элеоноры, королевы
Наваррской, по отцу сестры монарха, основателя инквизиции, жестокая политика
которого допустила покушение на принца под видом ревности по вере. А за
какой смертный грех? За благодеяние: убийство блаженного Петра Арбуеса,
каноника кафедрального Сарагосского собора и первого инквизитора Арагона,
совершенное в 1485 году, заставило многих жителей этого города бежать; один
из беглецов отправился в наваррскую Туделу, резиденцию принца дона Хаиме,
чтобы получить тайный приют в его доме на несколько дней, перед тем как
перебраться во Францию. Инквизиторы, будучи осведомлены об этом гуманном
поступке, велели в 1487 году арестовать принца и отправить в тюрьму как
врага святой инквизиции. Они приговорили его прослушать стоя торжественную
обедню в архиепископской церкви при большом стечении народа, в присутствии
двоюродного брата дома Альфонса Арагонского (незаконного сына Фердинанда V,
архиепископа Сарагосского, едва достигшего семнадцатилетнего возраста), и
получить освобождение от церковных наказаний, которым предполагали его
подвергнуть, после того как он перенесет наказание кнутом от руки двух
священников и проделает все обряды, предписываемые в подобном случае римским
требником. Город Худела зависел от сарагосской инквизиции по делам о
преступлении ереси; он составлял часть Наваррского королевства, которым в то
время управляли Жан д'Альбре и Катарина де Фуа, двоюродная племянница дона
Хаиме, внучка Элеоноры, королев Наваррской.

Статья вторая

ДЖОВАННИ ПИКО ДЕ ЛА МИРАНДОЛА [2]

В следующем, 1488 году инквизиция преследовала судом Джованни Пико де
ла Мирандолу и де Конкордиа, принца, известного с двадцатитрехлетнего
возраста как диво знания. Иннокентий VIII начал этот процесс, отправив
Фердинанду и Изабелле бреве от 16 декабря 1487 года, в котором сообщал, что
его уведомили о приезде Джованни Пико в Испанию с намерением поддерживать в
университетах и других школах королевства ложную доктрину, некоторые тезисы
которой уже успел опубликовать в Риме; принц тем более виновен, так как уже
раз был изобличен и отрекся от этих ложных тезисов. Его Святейшество
прибавлял, что более всего его огорчает то обстоятельство, что молодость
принца, мягкость манер и занимательность беседы могут обольстить доверчивые
умы и доставить ему большое число последователей; эти важные причины
заставляют Его Святейшество предложить обоим монархам государства отдать
приказ об аресте принца, когда тот прибудет в Испанию: быть может, страх
смертной казни скорее будет способен удержать принца от преступления, чем
страх церковного отлучения. Джованни Пико де ла Мирандола проведал, конечно,
о том, что затевалось против него, и не стал подвергать себя опасностям этой
поездки; в архивах я не видел ничего указывающего на его поездку в Испанию.
Ученый историк Флери не знал о существовании папского бреве, поскольку
утверждал, что дело принца де ла Мирандолы закончилось уничтожением его
тезисов в Риме в 1486 году. Принц опубликовал и отстаивал девятьсот тезисов
по богословию, математике, физике, каббале [3] и другим наукам,
заимствованных у халдейских, еврейских, греческих и латинских авторов. На
тринадцать тезисов поступил донос, и папа дал рассмотреть их богословам.
Последние объявили их еретическими. В ответ на это принц опубликовал
апологию и придал всем своим тезисам католический смысл, доказывая
невежественность судей. Я не могу не упомянуть о том, что один из этих
богословов на вопрос принца о значении слова "каббала" ответил, что это
знаменитый ересиарх, который писал против божественности Иисуса Христа, и
что все его приверженцы поэтому именуются каббалистами. Противники принца
Пико де ла Мирандолы обвинили его в чародействе и стали утверждать, что
столь великая глубина знания в таком раннем возрасте не может появиться
иначе как с помощью договора с дьяволом. Надо согласиться с тем, что этот
анекдот делает мало чести столице христианского мира, где безапелляционно
выносится приговор в отношении всех богословских споров.

Статья третья

ГЕРЦОГ ВАЛЕНТИНСКИЙ [4]

В 1507 году инквизиция, подстрекаемая Фердинандом V, предприняла
преследование и арест Чезаре Борджиа [5], герцога Валентинского, зятя Жана
д'Альбре, короля Наваррского, на сестре которого, Шарлотте д'Альбре, он был
женат. Принц, вероятно, был бы препровожден в секретную тюрьму инквизиции
Логроньо, если бы не был убит 12 марта того же года перед городом Вианой,
недалеко от Логроньо, кастильским дворянином из Агреды по имени Хуан Гарсес
де лос Файас, защищавшим эту крепость, осажденную Чезаре Борджиа,
главнокомандующим армий короля, своего зятя, против Людовика (Луи) де
Бомона, графа Лерена [6], коннетабля Наваррского и зятя Фердинанда V,
который отказывался сдаться. Чезаре Борджиа был побочным сыном дома Родриго
Борджиа, кардинала (позднее ставшего под именем Александра VI папой), и
знаменитой Ваноццы [7]. Он сам был кардиналом, епископом Памплоны и
архиепископом Валенсии; но в 1499 году его отец, уступая желанию
французского короля Людовика XII [8], усыновившего Чезаре, дал ему
разрешение жениться на сестре короля Наваррского; тогда он получил титулы,
имения и отличия, присвоенные Валентинскому герцогству, сан пэра Франции [9]
и должность капитана лейб-гвардии своего приемного отца. Спустя немного
времени после смерти родного отца, в 1503 году, его арестовали в Неаполе по
приказу Гонсало Фернандеса Кордуанского, прозванного великим полководцем,
вице-короля этой монархии, которому испанский король поручил это мероприятие
под тем предлогом, что Чезаре нарушает спокойствие королевства. Он был
перевезен в Испанию и после нескольких происшествий заключен в замок
Медина-дель-Кампо, откуда бежал в Наварру при содействии герцога Бенавенте,
пока Фердинанд был в Неаполитанском королевстве. Чезаре Борджиа от своего
брака оставил только Луизу Борджиа, герцогиню Валентинскую, вышедшую в 1517
году замуж за Луи де Тремуйль, пэра Франции, а в 1539 году за Филиппа
Бурбон-Буссе, из королевского дома Франции, внука Людовика Бурбонского,
епископа Льежа. История являет нам мало людей столь дурных, как Чезаре
Борджиа. Он был гораздо более достоин сожжения, чем все еретики, которым
нельзя было ставить в упрек нарушение общественного спокойствия. Тем не
менее я совсем не верю, будто именно рвение к католической религии внушило
усердие, с каким его преследовали по обвинению в произнесении еретических
богохульств и по подозрению в атеизме и материализме, что, впрочем,
доказывалось его поведением. Фердинанд, видя, что королева Наваррская, его
племянница, не желает выдать ему принца, решил взять его под стражу,
пользуясь инквизицией и при содействии Луи де Бомона, коннетабля
Наваррского, женившегося на его внебрачной дочери Хуанне Арагонской.

Статья четвертая

КОРОЛЕВА НАВАРРСКАЯ И ЕЕ ДЕТИ, ГЕНРИХ И МАРГАРИТА [10] БУРБОНЫ

I. Я уже говорил, что испанская инквизиция не проводила процесса против
памяти Карла V. Однако она в 1565 году принимала участие в преследованиях,
направленных против Жанны д'Альбре, наследственной королевы Наваррской,
вдовы Антуана Бурбона [11], герцога Вандомского [12], против ее сына Генриха
Бурбона, принца Беарнского, герцога Вандомского, короля Наваррского, а затем
французского, и против Маргариты Бурбон д'Альбре, сестры Генриха, которая
вышла замуж за владетельного герцога Барского [13]. Святая инквизиция
играла, впрочем, только пассивную роль в этом деле. Жанна д'Альбре в Мадриде
была признана не королевой, а только принцессой Беарна. Фердинанд V захватил
пять округов (merindades) [14] и королевства Наваррского и решил признавать
Жанну и Генриха д'Альбре только государями Беарна, а не Наварры; принцу
оставили лишь шестую мериндаду Наварры, столицей которой был город
Сен-Жан-Пье-де-Пор, расположенный на севере Пиренеев. Все это было сделано в
силу буллы Юлия II, изданной в 1512 году, копия с которой была прибита к
стене соборной церкви Калаоры. Римская курия также отказала Жанне и Генриху
в титуле и даровала его только в 1561 году. Первый, кому она его пожаловала,
был Антуан Бурбон, благодаря стараниям Катерины Медичи [15], в то время
вдовствующей королевы Франции и опекунши своего сына Карла IX [16]. Этим
способом она хотела добиться во Франции большего уважения к Антуану Бурбону,
который в качестве первого принца крови был генерал-лейтенантом, командующим
армиями короля в военных действиях против протестантов.
II. Карл V завещал рассмотреть, по праву ли наваррская корона
принадлежит преемникам Антуана, и вернуть ее законным властителям, если
будет признано, что она была приобретена несправедливо. В 1561 году Филипп,
который еще и не думал исполнить волю своего отца, видя, что король Антуан
склоняется к кальвинизму, вошел с ним в переговоры, чтобы привлечь его к
католической партии и сделать открытым противником протестантов. Филипп
обещал выхлопотать у папы расторжение брака Антуана с Жанной, которая была
еретичкой, добиться, чтобы принцесса была отлучена от Церкви Его
Святейшеством, который в то же время должен был лишить ее государства,
передав правление ему, с согласия королей Испании и Франции, вернуть Наварру
или в обмен дать остров Сардиния и устроить его брак с Марией Стюарт [17],
королевой Шотландской, вдовой Франциска II, короля Франции. Антуан принял
условие, но в 1562 году умер при осаде Руана, и замыслы Филиппа II остались
неисполненными. Несмотря на это, государь, не отказываясь от Верхней
Наварры, намеревался завладеть другой частью королевства, а также Беарном и
остальными владениями Жанны, расположенными между Пиренеями и Гаронной.
Через своих агентов в Риме он добился решения, что Жанна будет отлучена от
Церкви и объявлена упорной еретичкой, что ее владения будут предложены
первому католическому государю, который пожелает завладеть ими и возьмет на
себя обязательство изгнать еретиков. Действительно, 28 сентября 1563 года
Пий IV издал буллу, отлучавшую королеву Жанну от Церкви за то, что она
отреклась от католической веры, приняла ересь Кальвина, распространяла эту
доктрину в своих владениях, преследовала католиков и препятствовала им
исповедовать свою веру, о чем римская инквизиция узнала из показаний
нескольких свидетелей, допрошенных главным инквизитором. Вследствие этого по
требованию прокурора святой инквизиции Его Святейшество приказал королеве
лично явиться в Рим в шестимесячный срок (вместо трех сроков по два месяца
каждый) к главному инквизитору (после канонизованному под именем Пия V) для
удовлетворительного ответа на обвинения прокурора; в противном случае
королева может быть объявлена упорной еретичкой и подвергнута наказаниям,
определенным в каноническом праве.
III. Катерина Медичи, регентша Франции, в то время примирившаяся с Анри
Бурбоном, принцем Конде [18], братом покойного короля Антуана, была очень
недовольна римской инквизицией, потому что у нее были уже совершенно другие
интересы. Желая остановить судопроизводство, она отправила к папе
чрезвычайного посла, который представил очень искусную дипломатическую
записку, впоследствии напечатанную вместе с буллой папы в Мемуарах принца
Конде. В ней доказывалось, во-первых, что папа не имел права ни освобождать
подданных от присяги на верность, ни позволять или осуждать то, что
какой-либо из государей желает допустить или запретить в своих владениях
отправление религиозного культа; во-вторых, что государи Европы должны
действовать заодно, чтобы препятствовать превышению власти, последствия
которого могли бы когда-нибудь пасть на них же самих; далее эта записка
гласила: если бы даже инквизиция имела справедливые основания преследовать
Жанну д'Альбре, этого было бы недостаточно для того, чтобы лишать ее детей
прав на корону их предков, и король Франции был особенно, по словам записки,
заинтересован в сопротивлении такой несправедливости не только в силу
многочисленных уз родства, связывающих его с королевой и ее детьми, но еще и
потому, что большая часть владений этой государыни - уделы, подчиненные
французской короне; что касается Наварры, то это государство является
промежуточным между Испанией и Францией, и испанскому монарху не подобает
иметь владения на севере Пиренеев. Далее текст записки говорил:
представляется весьма необычным, что римская инквизиция хочет обратить на
себя внимание столь неожиданным решением, как требование личной явки
королевы Наваррской на суд в Рим для проведения уголовного процесса, хотя
инквизиция не сделала ничего подобного ни в отношении Елизаветы [19],
королевы Англии, ни в отношении германских принцев, которые гораздо раньше
были повинны в том же; если подобные преследования действительно основаны на
праве, то их следовало бы начать с государя, который первым подал пример
принятия в своих владениях протестантской религии.
IV. Карл IX и его мать Катерина Медичи сообщили Филиппу II (в то время
мужу Елизаветы Французской [20], сестры Карла и дочери Катерины) о
происшедшем и предложили действовать по общему согласию. Филипп ответил, что
он не только осуждает действия римской курии, но и готов оказать помощь
королеве Жанне против тех, кто пожелал бы лишить ее владений. Карл и
Катерина сообщили это решение королеве Наваррской, которая, стремясь связать
короля Испании его обещанием, собственноручно написала благодарственное
письмо. Между тем доказано письмами Карла IX и кардинала д'Арманьяка, что
Филипп в то время предложил свое содействие католическим подданным Жанны в
подготовке восстания против нее и тайным образом ввел в эту страну испанских
солдат. Это событие явилось причиной образования в августе 1564 года
поддержанного Испанией союза между бароном де Кандалой и другими сеньорами,
известного под названием Католической лиги. Этот союз вызвал во Франции
длившуюся более тридцати лет гражданскую войну, подробности которой
рассказаны в Истории де Варильяса [21] и секретных мемуарах де Вильруа [22].
V. Испанский монарх попробовал получить через посредство испанской
инквизиции то, в чем ему было отказано римской инквизицией. Кардинал дом
Диего Эспиноса, главный инквизитор полуострова и епископ Сигуэнсы, в
согласии с кардиналом Лотарингским, велел допросить нескольких свидетелей,
чтобы доказать, что Жанна д'Альбре, принцесса Беарнская, ее сын Генрих
Бурбон, герцог Вандомский, и дочь ее Маргарита Бурбон - еретики-гугеноты,
что они заставляют всех своих подданных принимать новое учение и преследуют
католиков, не разрешая отправлять их богослужения. Ввиду соседства их
владений с Арагоном, Наваррой и частью Каталонии, испанскими провинциями,
можно опасаться, как бы обычная торговля, которую ведут между собой жители
обоих королевств, не распространила отравы ереси в Испании, нужно остановить
столь великое зло, пока оно не усилилось. Эспиноса (делавший вид, будто не
знает, что Филипп II осведомлен обо всех его поступках и оправдывает их)
внушил совету инквизиции, что необходимо уведомить короля обо всем
происходящем и просить его как покровителя католической веры во Франции и
святой лиги, образовавшейся в этой стране против еретиков, оказать всемерную
поддержку истинной религии, не только продолжая присылать войска во Францию,
но еще употребляя все средства, имеющиеся в его власти, чтобы помешать
Жанне, Генриху и Маргарите продолжать преследование католиков.
VI. Филипп II тайно управлял из Мадрида делами лиги Франции,
поддерживая отношения с главами этой партии - кардиналом Шарлем
Лотарингским, кардиналом Гиза Луи Лотарингским, Клодом Лотарингским,
герцогом Омальским, Рене Лотарингским, герцогом Эльбефом (это четверо
братьев Франсуа Лотарингского, герцога Гиза [23], убитого в 1563 году
гугенотами, во главе которых была Жанна, королева Наваррская), Луи Бурбоном,
принцем Конде [24], адмиралом Шатильоном [25] и некоторыми другими лицами,
столь же искусно владевшими пером, как и шпагой. Главный инквизитор по
приказанию Филиппа II составил план похищения королевы Наваррской и ее двух
детей, немедленной отправки их в Испанию и заключения в тюрьмы сарагосской
инквизиции. Он надеялся, что это удастся при помощи кардинала Лотарингского
и других глав лиги.
VII. Французские историки, несовременники (аббат Сен-Реаль [26], Мерсье
и другие), не пожелавшие взять на себя труд отправиться за поисками истины к
первоисточникам, приписали всю гнусность этого плана Филиппу II и
знаменитому дону Фердинанде Альваресу Толедскому, герцогу Альбе. Так как
истина есть душа истории и первый долг пишущих ее, я обязан сказать, что
Гизы были главарями этого заговора. Николай де Невиль, сеньор Вильруа,
министр и первый статс-секретарь при Карле IX, Генрихе III, Генрихе IV и
Людовике XIII, оставил подробности этого дела в мемуарах, найденных после
его смерти среди других бумаг и напечатанных вместе с ними под названием
Тайны мемуаров де Вильруа. Я думаю, современник, осведомленный о тайнах
французского правительства и не помышлявший о публикации своих трудов при
жизни, заслуживает больше доверия, чем какой-либо другой историк.
VIII. Этот министр рассказывает, что главным организатором заговора был
кардинал Шарль Лотарингский. Получив одобрение плана от Филиппа II, он
поручил исполнение его некоему Диманшу, капитану роты солдат, находившейся в
земле басков. Диманш отправился в Бордо, чтобы условиться с надежными
людьми, он запасся письмами от кардинала и от его племянника Анри
Лотарингского, герцога Гиза, который после смерти отца стал играть
значительную роль в делах. Письма эти были адресованы барону Монлюку [27],
барону Анри д'Апремону [28], виконту д'Ортесу, коменданту замка А [29] в
Бордо, и другим именитым дворянам, которые были членами лиги и с рвением
вступили в заговор; по крайней мере, именно желанием служить католической
вере многие из них объясняли свое поведение. Диманш имел письма к Филиппу II
и к герцогу Альбе: их извещали, что, если они помогут предприятию полками,
находящимися в Барселоне, король будет скоро избавлен от всех протестов по
поводу Наваррского королевства. Капитан Диманш проехал в Испанию, где герцог
Альба дал ему письма для Филиппа, находившегося в то время в Монсоне, близ
Лериды, где были собраны кортесы арагонской короны. Французский офицер
заболел в Мадриде и был принят одним из своих соотечественников по имени
Веспье, причисленным к штату королевы Изабеллы в качестве золотошвея; Диманш
поверил ему тайну, уверяя, что не пройдет и двух месяцев, как принцесса
Беарна и двое ее детей будут заключены в тюрьму святой инквизиции в
Сарагосе. Для доказательства своего сообщения он показал Веспье письма,
адресованные королю и герцогу Альбе герцогом Гизом.
IX. Веспье родился в Нерахе и, следовательно, был подданным Жанны
д'Альбре, к штату которой он был когда-то причислен. Он поспешил сообщить
тайну раздаятелю милостыни при королеве Испании; тот помог передать это
известие принцессе, которая поспешила уведомить своего брата Карла IX, свою
мать Катерину Медичи и барона де Сен-Сюльписа, в то время посланника Франции
в Монсоне. Все три письма были поручены гасконцу, слуге раздаятеля
милостыни, который приехал в Монсон раньше капитана. Посланник, узнав его
приметы, велел следить за ним и убедился, что тот три раза за ночь входил к
испанскому королю в сопровождении дона Франсиско д'Алавы, камергера Его
Величества, а затем посланника во Франции и при других дворах. Он отправил
письма Карлу IX и его матери вместе с собственноручным посланием королеве
Жанне через доверенное лицо, своего секретаря по имени Руло. Королева
поручила посланнику сообщить все подробности первому статс-секретарю де
л'Обепину [30]. Хотя было бы очень легко задержать Диманша, этого не
сделали, потому что парижский государственный совет был предан испанцам, как
впоследствии уверял коннетабль Монморанси [31]. Как бы то ни было, замысел
не удался, так как он был раскрыт, еще не осуществившись. Вот вся правда по
этому историческому вопросу (вопреки тому, что писали французские авторы,
которых я назвал), если бы даже изменить имена людей и способы, которыми
заговор был раскрыт.
X. Филипп II старался извлечь выгоду из этой попытки, хотя исход ее не
оправдал его надежд. Он красочно расписал папе, какой еретической опасности
подвергаются его подданные в пограничных областях Франции; ему удалось
получить приказ об отделении от епархии Байонны деревень Бастанской долины в
королевстве Наваррском, а также деревень протоиерейского прихода Фуэнтеравии
в провинции Гипускоа. Кардинал Эспиноса и совет инквизиции приказали
допросить свидетелей, утверждавших, что епископ Байонны - признанный
гугенот. Между тем в Риме объявили таковыми только кардинала Шатильона,
архиепископа Экса и епископов Валянса, Труа, Памье, Шартра, Экса, Юзеса,
Лескара и Олерона. Повторные настоятельные просьбы Филиппа доставили ему в
1568 году буллу от святого Пия V, по которой он отделял от епархии Байонны
две названные выше территории и присоединял их к территории Памплоны, к
которой они принадлежали до X века, о чем можно прочесть в подлинных
грамотах, напечатанных мною в труде, озаглавленном Исторические сведения о
трех баскских провинциях. Епископ Калаоры был назначен митрополитом этих
областей. Таким образом жители были приближены к суду второй инстанции,
который должен был разрешать их церковные тяжбы. Я имел случай рассматривать
некоторые из этих дел, когда состоял генеральным викарием, официалом [32] и
духовным судьей Калаорской епархии.

Статья пятая

ПОСЯГАТЕЛЬСТВО НА ГЕРЦОГА ПАРМСКОГО И ДРУГИХ КНЯЗЕЙ

I. В 1563 году мурсийская инквизиция приговорила к унизительным
наказаниям другого государя, по имени дон Филипп Арагонский, сына султана
Феца и Марокко, отрекшегося от магометанства и принявшего крещение. Я
говорил о нем в XXIII главе этой Истории.
II. В 1568 году скончался трагически дон Карлос Австрийский, принц
Астурийский, единственный сын Филиппа II, предполагаемый наследник его
престола. Процесс этого принца, если исключить допущенные ошибки, показался
мне достаточно важным, чтобы занять отдельную главу.
III. В 1589 году принц Алессандро Фарнезе [33], герцог Пармский,
генерал-губернатор нидерландский и фландрский, правивший от имени Филиппа
II, который был его дядей и братом Маргариты Австрийской, его матери, был
оговорен перед инквизицией Испанского королевства, в котором воспитывался; в
доносе сообщалось, что он заподозрен в лютеранстве и пособничестве еретикам.
Утверждали также, что он помышлял о захвате верховной власти во Фландрии,
где был губернатором, что для успеха этого предприятия связался с
протестантами, одобрял большинство их нововведений и убеждал в том, что
примет их сторону, если они попытаются стать независимыми. В Мадриде были
получены показания нескольких свидетелей, но в этих показаниях не было ни
одного доказательства личных еретических мнений, и дон Гаспар де Кирога,
кардинал и архиепископ Толедский, велел прекратить преследование. Причина
гонения на принца Фарнезе была, конечно, в большом количестве оговоров,
которые постоянно выдвигали против него в этом и предыдущем году перед его
дядей, подозрительный и недоверчивый характер которого ободрял людей,
завидовавших славе второго Александра, которого история признала самым
искусным и храбрым полководцем своего века. Несмотря на старания врагов
погубить его, Филипп II сохранил за ним правление Нидерландами, хотя тот
просил разрешения удалиться в Италию; Алессандро Фарнезе оставался у власти
до своей смерти в 1592 году. Преемником его был граф де Фуэнтас. Утверждают,
что Филипп приказал его отравить.

Статья шестая

ПОПЫТКИ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА ВОЗБУДИТЬ ДЕЛО ПРОТИВ ДОНА ХУАНА АВСТРИЙСКОГО
И ДРУГИХ КНЯЗЕЙ

I. Кардинал Кирога и совет инквизиции поступили недостаточно осторожно
в отношении того, кто больше всех заслуживал их уважения и покорности: я
имею в виду римского первосвятителя Сикста V, их главу, от которого они
получили власть. Этот папа издал перевод Библии на итальянском языке;
изданию предшествовала булла, в которой он советовал прочесть библейский
перевод и заявлял, что это принесет большую пользу правоверным. Такое
поведение папы противоречило всему, что постановляли буллы и декреты его
предшественников со времен Льва X, когда появилось большое количество
переводов Библии, сделанных Мартином Лютером и другими протестантами. Все
догматические сочинения на национальных языках уже пятьдесят лет назад были
запрещены правилами так называемого соборного Индекса [34] и инквизицей Рима
и Мадрида; последнее постановление в этом отношении было сделано в 1583
году. Кардинал Кирога в Испании и кардинал Толедо в Риме, а также некоторые
другие лица делали представление Филиппу II о том, что они предвидят великие
бедствия для религии, если он не употребит своего влияния на папу, чтобы
убедить его отказаться от своего намерения. Государь поручил графу
Оливаресу, своему послу в Риме, сделать очень серьезные представления папе
по этому поводу; граф повиновался, но едва сам не стал жертвой этого. Сикст
V, взбешенный словами Оливареса, готов был лишить его жизни, не считаясь с
международным правом и прерогативами посла. 25 августа 1592 года грозный
первосвятитель скончался, что породило сильные подозрения в отношении
Филиппа; утверждали, что он поручил кому-то дать папе медленно действующий
яд, сокративший его жизнь. Неужели мы поверим, что это делалось для вящей
славы Божией и для блага человечества? Тогда-то испанская инквизиция по
получении свидетельских показаний, установивших, что непогрешимый оракул
веры в действительности является преступным пособником еретиков, осудила
Библию Сикста подобно тому, как она осудила Библии Кассиодора де Рейна и
некоторых других. Я не буду останавливаться на вопросе о том, был ли Сикст V
более достоин такого обхождения за издание перевода Библии, чем за другие
поступки; отсылаю к истории этого папы и к тому, что о нем говорит Григорий
Лети в Жизни Филиппа II.
II. Не стану также повторять басню об епитимье, наложенной на Филиппа
III за то, что он проявил жалость к одному осужденному во время аутодафе. Я
слишком осторожен, чтобы принимать на веру рассказы, выдуманные некоторыми
путешественниками, и анекдоты, которые они опубликовали, чтобы потешить
читателей.
III. Не таково предварительное следствие, начатое против дона Хуана
Австрийского [35], побочного сына Филиппа IV и брата Карла II, отложенное по
приказу короля. Дон Хуан имел смертельного врага в лице Иоганна Эбергарда
Нитгарда [36], иезуита, главного инквизитора и духовника королевы-матери.
Интриги этого священника оказались действенными и нашлись подлые люди,
постаравшиеся в ноябре 1668 года угодить ему доносом на брата короля как на
подозреваемого в лютеранстве, врага духовного сословия и духовных
учреждений, в особенности иезуитов. Следствие вызвало лишь общие смутные
предположения, не дававшие никакого повода к нареканию; но глава святой
инквизиции прибавил к этому копию письма от 21 октября того же года,
написанного принцем королеве-матери. Несколько фраз из этого письма он дал
для определения богословам; они были изложены в следующем порядке: 1) "Я
должен был бы убить отца Нитгарда для блага государства и для моего
благополучия". 2) "Такой совет дали многие почтенные богословы, торопившие
меня совершить это как действие дозволенное". 3) "Я не хотел совершить это,
чтобы не участвовать в осуждении его на вечные муки, так как вероятно, что
иезуит был бы тогда в состоянии смертного греха". Цензоры, которым главный
инквизитор поручил это дело, объявили первую фразу ложной и еретической;
вторую - необдуманной и оскорбительной, а суждение, которое она выражает,
ложным и еретическим; третью - безрассудной, позорной и обидной для набожных
ушей. Тайна соблюдалась плохо, в результате несколько иезуитов обнаглели до
того, что с кафедры горячо говорили об опасностях, "которым подвергалось
королевство из-за позорного и еретического поведения принца, жестокосердного
настолько, чтобы преследовать католическую веру в лице ее служителей".
Политические события монархического государства (повествование о которых
чуждо моей теме) заставили королеву-мать приказать отцу Нитгарду подать в
марте 1669 года в отставку и уехать в Рим. В 1672 году он был назначен в
столице христианского мира кардиналом и титулярным архиепископом Эдесы [37].
После его отъезда король назначил главным инквизитором дома Диего Сармиенто
Вальядареса, епископа Овиедо и председателя совета Кастилии, который велел
тотчас прекратить дело, начатое против дона Хуана Австрийского.
IV. Эта глава посвящена тому, чтобы обратить внимание на смелость
инквизиторов в преследовании принцев. Думаю, что мне разрешат включить в их
число испанских грандов, так как Карл V объявил их принцами, равными в
почестях владетельным государям Германии, имеющим право садиться и надевать
шляпу на собраниях, на которых присутствовал монарх, например во время
коронации императора. Независимо от этого существует несколько грандов
Испании, которые действительно являются владетельными государями в своих
владениях в Италии, Неаполе и Германии; таковы, например, герцоги де
Мединасели, д'Альба, де л'Инфантадо, д'Альтамира и некоторые другие. Многие
из них происходят из королевских домов Арагона и Кастилии по женской линии:
таковы графы де Виамануэль, по мужской линии через инфанта Кастилии дона
Мануэля, законного сына Фердинанда III, короля Кастилии и Леона.
V. Итак, я должен включить в список принцев, униженных инквизицией,
маркиза де Приэго; графа де Кабра {См. гл. X.}, великого магистра военного
ордена де Монтеса {См. гл. XXIV.}, герцога де Гандина, св. Франсиска де
Борха; блаженного Хуана де Риберу и достопочтенного дома Хуана де Палафокса
{См. гл. XXIX.}. Были и другие, которых в 1559 году преследовали в
Вальядолиде и в Севилье по обвинению в лютеранстве вследствие показаний,
данных в тюрьмах разными узниками, в особенности Доминго де Рохасом и Педро
Касальей. В эту эпоху преследовали многих других грандов Испании, о которых
я говорил в главе ХХIV. Участь знатных особ, о которых идет речь, разделили:
графиня де Монтеррей и вдовствующая маркиза д'Алканисес, донья Эльвира де
Рохас; замужняя маркиза д'Алканисес, донья Хуанна Борха, сестра св.
Франсиско Борха; донья Анна Энрикес, дочь маркиза д'Алканисеса, супруга дона
Хуана Альфонса де Фонсека Мехиа, барона де Сантофимиан; дон Антонио Манрике
де Лара, герцог де Нахера, который умер; дон Фад-рике Энрикес де Рибера,
брат маркиза де Тарифы, впоследствии герцога д'Алькалы, и дяди блаженного
Хуана де Риберы; дон Бернардин де Мендоса из дома герцогов де л'Инфантадо,
главного командира испанских галер; дон Альваро де Мендоса и донья Мария де
Мендоса из той же семьи. Правда, почти ни один их этих судебных процессов не
повлек за собой для жертв ни ареста, ни лишения связи с внешним миром;
ограничились серьезным предостережением каждому оговоренному, за исключением
вдовствующей маркизы д'Алканисес: по ее собственной просьбе местом
заключения ей был назначен монастырь Св. Екатерины в Вальядолиде, где две ее
дочери были монахинями. Она имела причины бояться заключения и избежала
этого несчастья с помощью хорошего заступничества, которое сумела
приобрести. Все эти лица ни в чем не повинны; подозрения, имевшиеся против
них, были основаны лишь на том, что они были довольно тесно связаны с
докторами Агостино и Педро Касалья, Домиником де Рохасом и доном Педро
Сармиенто де Рохасом, братом доньи Эльвиры; их обвиняли также в том, что они
слышали разговоры об оправдании (верою) и не донесли о них. Но могли ли они
донести, если не знали, что эта доктрина еретическая?

Глава XXVIII

ПОВЕДЕНИЕ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА ОТНОСИТЕЛЬНО СВЯЩЕННИКОВ, ЗЛОУПОТРЕБЛЯЮЩИХ
ТАИНСТВОМ ИСПОВЕДИ ИЛИ ОБВИНЯЕМЫХ В ДРУГИХ ПРЕСТУПЛЕНИЯХ ТОГО ЖЕ РОДА

Статья первая

СУДОПРОИЗВОДСТВО

I. С большей чем когда-либо суровостью преследуя мирных лютеран,
испанская инквизиция была принуждена принять меры против католических
священников, которые злоупотребляли таинством исповеди, чтобы побуждать
кающихся к преступной связи. Однако политика инквизиторов в столь щекотливом
деле была чрезвычайно осторожна, так кик они боялись дать лютеранам новое
оружие против тихой исповеди священнику, а католикам предоставить предлог не
прибегать к ней так часто. В самом деле, есть преступления, которые могли бы
опозорить религию, если бы она не была превыше всяких нападок; святотатство,
о котором я говорю, совершается в религиозном обряде, долженствующем дать
жизнь душе через посредство человека, на которого сверхъестественная власть
возложена Иисусом Христом, сказавшим апостолам: "Примите духа святого; кому
простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся".
II. Это преступление может внушить лишь справедливое отвращение, тогда
как я нахожу разумным пожалеть человека, который просто по заблуждению
принимает мнение, противное католической религии, может быть, без упорства и
только потому, что не читал и не слыхал ничего, что могло бы его образумить.
Я никогда не стал бы одобрять христианина, не желающего смиренно подчинить
свое суждение и свой разум авторитету католической Церкви, которая есть
собрание всех верных христиан, соединенных с его видимым главою,
первосвященником римским, преемником св. Петра, которому Иисус Христос
поручил своих духовных овец, обязав время от времени утверждать их в вере.
Дерзко было бы думать, что простой частный человек, каким бы ученым его ни
считали, может легче раскрыть смысл Священного Писания, чем святые и
прославленные Отцы Церкви, предшествовавшие ему и старательно исследовавшие
этот предмет; ведь Иисус Христос просил отца своего за Петра, чтобы вера его
не угасала. Некоторые папы обесчестили (насколько Бог это допустил) римский
престол жизнью, полной скандалов; некоторые из них даже заблуждались в вере,
как, например, Либерии [38], Гонорий [39] и Иоанн XXII; другие
способствовали ослаблению и упадку благочиния церковного. Но католическая
вера непрерывно со времен св. Петра сохранялась римской Церковью которая не
заслужила (как утверждали некоторые пылкие протестанты) названия Нового
Вавилона, подобно тому как папа не заслужил имени Антихриста или Великого
зверя из Апокалипсиса.
III. Я согласен, что враги католической Церкви иногда имели повод
жаловаться; но справедливо ли ставить в вину религии дело нескольких
человек? Пусть же они будут столь же беспристрастны, как и я: хотя их мнения
были осуждены Церковью, они внушают мне только сожаление и желание видеть их
возвращенными в лоно с католической Церкви путем смирения, без насилия и
угнетения, даже с готовностью принять некоторые их справедливые утверждения.
Но признаюсь, что преступление духовника, расставляющего сети невинности или
раскаянию, должно внушать только ужас, и никакое наказание мне не кажется
достаточным. Между тем тяжело видеть, что обычай узаконил иные принципы и
поведение.
IV. 18 января 1556 года Павел IV направил к инквизиторам Гранады дому
Мартину де Алонсо и дому Мартину де Коскохалесу бреве, в котором Его
Святейшество сообщал о том, что некоторые духовники злоупотребляют своим
званием до такой степени, что побуждают женщин к греху сладострастия на
самом месте покаяния; папа приказывает инквизиторам преследовать
священников, которых общественный голос обвиняет в столь великом
преступлении, и не прощать ни одного из них. Он советовал убедиться в
правоверности их учения о таинстве покаяния и при наличии достаточных
оcнований держаться по отношению к ним так, как законы предписывают
поступать с лицами, заподозренными в ереси. Оба инквизитора сообщили бреве
Павла IV архиепископу Гранады дому Педро Гереро, а также совету инквизиции.
11 июля того же года совет написал им, что при существующих обстоятельствах
оглашение буллы может создать затруднения, если будет сделано обычным
порядком, и что следует действовать с большой осторожностью и сдержанностью.
Это привело к тому, что архиепископ вызвал к себе приходских священников и
других духовных лиц, а инквизиторы - прелатов монашеских общин, чтобы
поручить им сообщение папского бреве всем духовникам, поведение которых в
будущем должно быть крайне осторожным, так как народу не следует ничего
знать о мероприятии, введенном Его Святейшеством, из опасения, как бы многие
не отказались совсем от таинства. Одновременно были даны сведения о
духовниках, которые своим поведением дали повод к подозрению, и было
обнаружено несколько виновных среди монахов; ограничились тем, что их
наказали тайно, объяснив эту меру совершенно иным мотивом, чтобы избежать
опасности, о которой я только что говорил. Были также духовники, которые,
узнав от некоторых своих кающихся, что те были побуждаемы к греху на месте
покаяния другими священниками, не только не налагали на них обязанности
донести об этом святой инквизиции, но довольствовались тем, что посылали их
сделать монастырскому прелату неопределенное показание, без обозначения лиц,
и убеждать его присматривать за поведением монахов-духовников. Иезуиты
обратили на себя внимание, следуя другому правилу. Они давали отпущение
грехов только после того, как заставляли кающуюся дать обещание донести о
преступлении святой инквизиции с обозначением имени данного лица.
V. Эта мера доказала папе, что злоупотребление, о котором идет речь, не
было особенностью лишь королевства Гранады и что необходимо было ввиду этого
подчинить тому же закону и другие провинции королевства. 16 апреля 1561 года
папа направил главному инквизитору Вальдесу буллу, которою уполномочивал его
действовать против всех духовников королевств и владений Филиппа II,
совершивших это преступление, как если бы они были повинны в ереси,
поскольку Его Святейшество не представляет себе, как может считаться
действительным католиком и правоверным человек, который так злоупотребляет
таинством покаяния, установленным для отпущения грехов и для уменьшения их
числа. Папская булла не касалась главных инквизиторов, которые должны
являться преемниками Вальдеса, ее действие ограничивалось частным случаем, а
именно - совращением в момент исповеди, поэтому впоследствии приходилось
издавать новые буллы, и Пий IV подписал 6 апреля 1564 года подобную буллу, а
за нею последовало много других.
VI. Мы видели, что существовал обычай ежегодно в первое воскресенье
Великого поста читать указ о доносах в одной из церквей каждого города, где
была учреждена святая инквизиция. По мере того как число проступков, о
которых нужно было доносить, увеличивалось, к указу прибавлялись новые
статьи. Инквизиторы некоторых провинций занесли в указ статью о
священниках-совратителях. Регинальд Гонсальвий Монтанус писал в 1567 году о
том, что произошло в Севилье, где указ был опубликован в 1563 году; он дал
повод такому большому количеству доносов, что секретари святой инквизиции
уже не могли справиться с их приемом; это заставило назначить
тридцатидневный срок каждой женщине-доносчице для вторичной явки. Далее
Монтанус говорит, что первая отсрочка сопровождалась еще несколькими и что
понадобилось не менее ста двадцати дней для получения всех доносов; по
словам того же автора, инквизиторы были вынуждены изменить план действий и
отказались от преследования виновных. Среди пострадавших было несколько
женщин известного происхождения и очень достойных уважения; они, сгорая от
стыда за свое поведение, переодевались и покрывали голову вуалью,
отправляясь к инквизиторам (занимающим замок Триана), из боязни встретиться
с мужьями и быть узнанными; несмотря на эти предосторожности, многие были
осведомлены о происходящем, и это чуть не подало повод к большим
беспорядкам. Монтанус утверждает, что инквизиторы, видя такое большое число
виновных, решили отказаться от своего предприятия, и люди злонамеренные
распустили слух, будто священники и монахи послали папе крупную сумму денег,
чтобы остановить преследования, но этот шаг якобы не имел ни малейшего
основания, потому что римская курия не смогла бы их спасти, если инквизиторы
пожелали бы преследовать виновных {Регинальд Гонсальвип Монтанус. Приемы
испанской инквизиции. С. 184. Гейдельбергское издание, 1567 г., без имени
типографа.}.
VII. В этом рассказе Гонсальвия Монтануса есть некоторые фактические
ошибки, основанные на неточных сведениях, доставленных ему из Севильи в
Германию, где он писал. Указ был опубликован в Севилье не в 1563, а в
следующем году. Доносы были гораздо менее многочисленны, чем он утверждает,
а это обстоятельство не позволяет предполагать ни того, что виновные
прибегали к Риму (средство, в которое сам Монтанус не верит), ни того, что
инквизиторы решились прекратить преследование обвиняемых из-за их большого
количества. Если эти доносы приостановились, то потому, что налагаемое на
кающихся обязательство доносить на виновников преступления было снято по
приказанию верховного совета. Совет, извещенный о том, что некоторые
трибуналы продолжают присоединять эту статью к указу о доносах, обратился к
ним с циркуляром от 22 мая 1571 года, предписывая более не публиковать его и
устроить так, чтобы епархиальные благочинные поручили священникам, дав им на
то полномочие, заставить тех кающихся, которые были побуждаемы к греху,
заявить о преступлении, называя имя виновника. Это мероприятие не произвело
почти никакого действия (потому что благочинные усмотрели в нем узурпацию их
прав); 2 марта 1576 года совет вторично написал трибуналам святой
инквизиции, чтобы к указу о доносах, публикуемому ежегодно, несмотря на все
предыдущие приказания, прибавляли статью, о которой идет речь. Она была
составлена в следующих выражениях: "Вы объявите, если знаете, что
какой-нибудь духовник, белый священник или монах, каковы бы ни были его
положение, звание и сан, домогался или пытался домогаться какой-нибудь особы
женского пола во время исповеди, подбивая ее на позорные и непристойные
поступки".
VIII. Это распоряжение сделалось впоследствии гораздо более обширным
из-за новых мероприятий, предписанных в силу декрета главной инквизиции
Рима, одобренного Климентом VIII, а также в силу буллы Павла V от апреля
1612 года и его декрета от 10 июля 1614 года, относящегося к инквизиции;
другой буллы Григория XV [40], от 30 августа 1622 года, и нескольких других
апостолических резолюций, предшествовавших решениям Бенедикта XIV. Статья
подверглась новой редакции, чтобы охватить большее число случаев; она была
изложена так: "Вы объявите, если знаете, что какой-нибудь духовник,
священник или монах (любого чина) во время исповеди, до или тотчас после
нее, или по поводу ее, или под предлогом ее, в исповедальне или во всяком
другом месте, годном для исповеди или назначенном для нее и известном как
исповедальня, делая вид или давая понять, что он там для того, чтобы
исповедовать, или же в то время, когда исповедовал, совратил женщину, либо
пытался совратить, склоняя или побуждая женщину к постыдным и бесчестным
поступкам либо с ним самим, либо с другими, или вел с женщинами
непозволительные и соблазнительные разговоры. Мы убеждаем духовников и
приказываем им предупреждать кающихся, которые были побуждаемы к греху, о
возложенной на них обязанности доносить об упомянутых совратителях в святую
инквизицию, которой принадлежит расследование проступков подобного рода".
IX. Преступление, о котором идет речь, облегчает клевету более, чем
какое-либо иное, так как совершается обыкновенно втайне, и почти невозможно
найти двух свидетелей, которые были бы согласны относительно самого факта,
времени, места и обстоятельств, как это устанавливается для прочих
преступлений. Таким образом, даже считая за свидетеля доносчицу, приходится
ограничиться одним показанием, свидетельством женщины, почти всегда молодой
и слабой, которая признанием в погрешностях, совершенных ею против шестой
заповеди [41], дает самый обыкновенный повод к действиям, в которых духовник
становится виновным. Могущие от этого произойти затруднения составляют более
чем достаточную побудительную причину для принятия мер, внушаемых
осторожностью, чтобы не действовать опрометчиво против оговоренного, так как
возможно, что женщина злоупотребляет данным ей правом доносить, чтобы
сделать священника жертвой своей ненависти и мести, или сделаться орудием
какого-нибудь врага, заинтересованного в гибели священника.
X. Это соображение побудило верховный совет обратиться ко всем
трибуналам с циркуляром от 27 февраля 1573 года, которым запрещалось
провинциальным инквизиторам преследовать оговоренного духовника, не
удостоверившись через тайное предварительное следствие - не письменное, а
непременно словесное, - честного ли поведения женщины-доносчицы, пользуются
ли они хорошей репутацией и достойны ли они доверия. Другой указ верховного
совета, от 4 декабря того же года, гласил, что инквизиторы должны вызвать
епархиального благочинного и юрисконсультов святой инквизиции, чтобы они
подали свои голоса при вынесении окончательного приговора, как это делается
в процессах по делу ереси, и чтобы они представили свое решение на просмотр
совета, отложив его исполнение. 4 февраля 1574 года совет приказал, чтобы
все духовники округа каждого трибунала были предупреждены своим
непосредственным начальством о том, что они должны спросить женщину,
заявляющую, что ее уговаривали совершить преступное деяние, донесла ли она
инквизиции на совратителя; в случае отрицательного ответа должны приказать
ей это сделать, а отпущение грехов отложить до того времени, когда она
вернется, чтобы сообщить об исполнении наложенного на нее обязательства.
XI. Ни один закон инквизиции не определил числа женщин-доносчиц,
необходимого для доказательства вины оговоренного и даже не назначил
секретную тюрьму для данного преступления. Поведение трибуналов в этом
отношении чисто произвольно; надежды возлагаются на осторожность
инквизиторов, которые должны тайком осведомляться о репутации, поведении,
образе мыслей, характере, здоровье, дарованиях, имущественном положении и
повседневной жизни оговоренного, и те же методы, за исключением некоторых
мелких различий, применяются по отношению к обвиняющим его женщинам. Правда,
никакого внимания не обращается на результат осведомления, когда дело идет о
доверии к словам исповедующейся, потому что все кающиеся женщины имеют
обыкновение утверждать, что они доносят не по причине ненависти или
какой-либо другой страсти, а исключительно из-за послушания своим
духовникам. Между тем опыт доказал, что они не всегда говорят правду; вот
почему при показаниях под присягой, к которой приводят доносящую
исповедницу, чтобы она признала и подтвердила свой донос, следует спрашивать
о городе, церкви, об исповедальне и о более или менее точном времени, когда
было совершено преступление. Я прочел несколько процессов, в которых била
доказана клевета на священника, так как последний мог сослаться на то, что в
то время, на которое указывала доносчица, он даже не был в названном ею
месте. В других случаях видно, что инквизиторы были достаточно осторожны, не
придав никакого значения свидетельству женщины, так как было известно, что
священник находился не в той исповедальне, на которую указывала женщина.
Иногда инквизиторы поступали с большой предусмотрительностью, считаясь с
обстоятельствами места и времени и помня историю целомудренной Сусанны [42].
Это необходимо, когда священник пользуется репутацией человека
благоразумного, а женщина бедна и подвергается обольщению богатого человека,
желающего погубить ее духовника; точно такой же линии следует держаться,
когда духовник ведет себя подозрительно, не будучи, однако, фактически
преступным.
XII. Среди статей, которые я предложил главному инквизитору для
преобразования судопроизводства в Записке, составленной по желанию главного
инквизитора дома Мануэля Абад-и-ла-Сьерры, была статья, в которой
говорилось: "Когда на кого-либо будет сделан донос, то о нем будет сообщено
оговоренному; даже если оговоренный станет отрицать свое преступление, мы
все-таки из этого получим известного рода моральную уверенность в том, что
оговоренный не совершит более уже того проступка, поскольку будет знать, что
не избежать ему секретной тюрьмы, если на него поступит вторичный донос".
Реформа, которую я предлагал, не представляла других неудобств, кроме
оставления священника безнаказанным один раз, если проступок действительно
имел место, но я был убежден, как убежден и теперь, что было гораздо хуже
для священника делать тайну из доноса, потому что ему как бы давалось время
для отягчения своего проступка. Видя, что инквизиция приняла противоположное
решение, нельзя воздержаться от мысли, что трибунал задается целью гораздо
меньше предупреждать пороки, чем констатировать те, о которых ему доносили.
XIII. По современному порядку судопроизводства, когда трибунал получает
донос, он приказывает навести справки; я уже указывал способ этого
осведомления. Тем не менее, хотя в результате инквизиторы получали
доказательство плохой репутации духовника в деле, о котором идет речь, они
имели обыкновение откладывать дело до следующего случая оговора этого
священника; тогда приступали к вторичному следствию; если результаты его
были те же, то хватали духовника и препровождали его в секретную тюрьму, так
как были убеждены, что два показания о двух однородных проступках
устанавливают полуулику. Проступок преследовался, как в процессах из-за
еретических тезисов: если обвиняемый признавал факты, его допрашивали о
намерении, то есть спрашивали, считает ли он свое поведение невинным. В
случае утвердительного ответа его считали еретиком; в противном случае ему
нечего было опасаться. Почти все оговоренные объявляли, будто сознавали, что
они совершили преступление, но смягчали свою вину, ссылаясь на человеческие
слабости, подвергающиеся величайшим искушениям, и рассказывали об
обстоятельствах, послуживших для побуждения к греху. Так поступали одни,
другие же давали поступкам двусмысленное толкование, хотя исповедница
приняла эти поступки как определенно дурные; наконец, были и такие, которые
думали оправдать себя тем, что заявляли (и с большим основанием), что им не
представлялись другие случаи согрешить. Этот случай был, действительно,
самым обыкновенным.
XTV. Я делал критические изыскания по этому вопросу в секретариате
придворной инквизиции. Я нашел, справляясь в подлинниках дел и выписках из
книги реестров других трибуналов, что среди священников, оговоренных в этом
преступлении в Испании и на прилежащих островах, приходится один белый
священник-совратитель на десять тысяч; а среди монахов - один на тысячу из
бенедиктинцев, бернардинцев [43], премонстрантов [44], иеронимитов, базилиан
[45], траппистов [46], театинцев [47], ораториан [48], каноников-монахов
Калатравы, Сант-Яго, Алькантары, Монтесы, св. Иоанна и св. Гроба [49]; один
на пятьсот среди кармелитов, августинцев, матуринцев [50], братьев
Милосердия, доминиканцев, францисканцев и минимов [51], св. Франциска из
Паолы; один на четыреста среди босоногих братьев Милосердия и один на двести
среди босоногих кармелитов, монахов ордена Алькантары и капуцинов.
XV. Сделав это наблюдение, я старался открыть причины таких различий и
нашел, что их много. Первая и самая простая - это деньги, которые люди могли
расходовать, чтобы предаваться своим склонностям, не пользуясь гнусным
способом развращения при таинстве исповеди; ибо, вообще говоря, в этом
источнике у представителей трех первых категорий недостатка нет. Вторая
причина - гораздо большая свобода выхода в общество и вследствие этого
легкость, с какою они находили случаи грешить, не прибегая к исповедальне.
Третью причину я вижу в более или менее частом и привычном исполнении
должности духовника. Здесь прогрессия, которую я устанавливаю, должна
начаться с пятой категории и пойти назад до первой. Хотя и неопровержимо,
что францисканцы и доминиканцы много исповедуют, я должен был поставить их в
третью категорию, потому что они, особенно францисканцы, легко переезжают в
одиночку из одного места в другое под предлогом или с поручением
проповедовать слово Божие и не так подвержены опасности впадать в этот грех.
Гораздо большее значение имеют бедность и уединение, в которых живут три
ордена пятой категории; обычный недостаток денег (что составляет самое
обыкновенное положение этих священников) и их постоянное прилежание к
таинству исповеди довольно верно, мне кажется, объясняют загадку. Основание
моего вычисления и его относительных различий неоспоримо; даже если
предположить, что есть какая-нибудь причина изменить его в этом отношении,
разница будет касаться только босых кармелитов, среди которых число
совратителей гораздо больше, чем у капуцинов, а среди последних также
больше, чем среди монахов ордена Алькантары, быть может, потому, что та же
пропорция существует между числом представителей каждого из этих монашеских
орденов или их священников, занимающихся исповедью.
XVI. От этого наблюдения я перешел к другому, анализируя ответы
оговоренных. Принадлежащие к трем первым категориям обыкновенно отрицают
факт и утверждают, что обвинение - сущая клевета; они указывают лиц,
которые, как они предполагают, выдумали это, причины их плохого отношения и
имевшуюся у них цель и предлагают представить доказательства. Принадлежащие
к четвертой и пятой категориям обыкновенно признают сущность обстоятельств,
которые, как они предполагают, были показаны в доносе; но они объясняют их.
так, чтобы уверить, что кающаяся их неверно истолковала. Если обстоятельства
не позволяли признать достаточными эти объяснения, они прибегали к слезам;
смиренно признавались в своем грехе и просили за него прощение.
XVII. Большая часть этих донесений делалась простыми и добросовестными
монахинями, слабое воображение которых успокаивалось лишь после того, как
они донесли на своего духовника, хотя бы по подозрению; при этом они не
боялись скомпрометировать честь, свободу и благосостояние своего ближнего.
Почти всегда эти показания не имеют никакого твердого основания и
заслуживают только подозрения; поводом к ним служит дурной смысл, который
эти кающиеся придали словам своих духовников. Если бы священники,
исповедующие монахинь, видели бумаги святой инквизиции, они бы очень скоро
приобрели отвращение к служению, которое иногда исполняют с таким
удовольствием, не ведая угрожающей им опасности. К счастью, инквизиторы
ближайшего к нам времени были уверены, что не следует придавать никакого
значения показанию монахини, если оно не представляет собой определенно
непристойного предложения или достоверных и неопровержимых фактов. В Испании
эти попытки затруднительны из-за формы и расположения исповедален в женских
монастырях; их помещают на виду у людей, посещающих церкви; духовник и
кающаяся отделены стеной, открытой на уровне головы сидящего или стоящего на
коленях, и это отверстие закрыто металлическим листом со щелями шириною в
большой палец. Что касается плана какого-либо преступного предприятия,
который кающаяся и священник могли бы составить в монастыре, то все знают,
насколько трудно было бы его осуществление вследствие той особой
тщательности, с которою следят за входом в монастырь несколько пожилых
привратниц, строгих и почтенных, против которых невозможно было бы иметь
хотя бы малейшее подозрение; точно так же мешают участникам подобных затей
высота стен, окружающих монастырь, сад и внутренний двор, огромные железные
перекладины на окнах келий и большое число других мер предосторожности,
принятых настоятельницами монастырей, которым нельзя отказать в том, что они
с огромным усердием поддерживают честь религии и монастырской жизни.
Любители скандальных анекдотов не пропускают случая рассказывать истории про
монахов и монахинь и воображают, что очень занимают своих слушателей.
Разумеется, есть несколько пикантных и подлинных случаев; тем не менее я не
боюсь смело утверждать, что подобные факты были чрезвычайно редки и что
можно привести лишь два или три случая в течение столетия. Когда речь идет о
деле, имеющем довольно серьезные последствия, недостойно справедливости
беспристрастного читателя смешивать историческую правду с эпизодом романа
или новеллы.
XVIII. Священники, сознающиеся в факте развращения, обыкновенно
прибавляют, что никакое ложное верование не примешивалось к их покушению;
что они были увлечены чрезвычайной склонностью к данной особе, силою
страсти, которой слабость и немощь человеческой природы не могли
сопротивляться, но что они никогда не сомневались, что их грех очень велик.
Эта исповедь обыкновенно правдива; однако, если доносчицы передают
какое-нибудь выражение, свидетельствующее о том, как священник пробовал
убедить их, что поступок, который он хотел совершить, вовсе не грех или
только легкий грех, тогда можно, по учению глав инквизиции, его подвергнуть
пытке по вопросу о намерении и веровании. Между тем я не видел и не читал
ничего доказывающего, что придворная инквизиция применила пытку к
какому-либо духовнику или чтобы эта мера была употреблена в каком-либо
другом трибунале в течение второй половины восемнадцатого столетия, ибо
просвещение, несомненно, начало проникать в самую глубь святой инквизиции,
несмотря на ее суровую систему.
XIX. Когда дело готово к рассмотрению, испанские инквизиторы между
прочим приказывают, чтобы духовник произнес отречение в легкой степени от
ереси, состоящей в том, что будто не следует смотреть как на смертный грех
на всякую попытку склонения к бесчестным поступкам во время исповеди или при
других обстоятельствах, изложенных в указе. Римская главная инквизиция
заставляет делать отречение в сильной степени. Здесь впервые мы находим
испанскую инквизицию более умеренной, чем какая-либо другая. Правда, следует
сознаться, что справедливость на ее стороне, потому что нет, быть может,
почти ни одного священника-совратителя, который бы не следовал в этом случае
побуждению своей страсти, не имея возможности удовлетворить ее иначе из-за
недостатка денег и отсутствия подходящего случая, так как очень редко
встречаются такие распутные священники, которые прибавляют ересь к своим
порочным склонностям, а те из них, которые являются еретиками, не имеют
никакой охоты к должности духовника.
XX. Осужденного священника-соблазнителя на всю жизнь лишали возможности
исповедовать. Наложенное наказание правильно: человек, злоупотребляющий
самым святым служением, чтобы вливать в души яд вместо возвращения их к
жизни, не достоин более исполнять столь благородные обязанности. Но слишком
часто можно видеть, что нарушителям долга удается посредством просьб,
обещаний, интриг и даже притворства получить восстановление доброго имени у
главных инквизиторов, которые, будучи обыкновенно людьми пожилого возраста,
позволяют обманывать себя и часто слишком доверяют одной лишь видимости
раскаяния и добродетели.
XXI. Другое наказание священников-соблазнителей состоит в изгнании их
из города, где они совершили преступление, а также из столицы, из всех
королевских резиденций и из места пребывания осудившего их трибунала. Нельзя
отрицать того, что первая часть этого наказания кажется в первую минуту
справедливой; но не таковы две другие части, если суд не назовет особенных
причин, послуживших основанием для них. Число проступков и важность
сопровождавших их обстоятельств влияют на применение более или менее тяжелых
наказаний: заключение в монастырь или в тюрьму, ссылка или отправка в
пресидио [52] или в какую-нибудь крепость. Филипп Лимборх говорит о
наказании работой на галерах и даже о релаксации, однако, если виновный
исповедовал ложное учение о сущности побуждения его на дурной поступок и
если не упорствовал в этом, инквизиторы никогда, я в том уверен, не доходили
до этой крайности.
XXII. Проступок, о котором я говорю, не принадлежит к разряду тех,
которые наказуются в публичном аутодафе, из опасений, как бы эта мера не
отвратила христиан от частого повторения этого таинства. Осужденному читают
его приговор в малом аутодафе, то есть в зале судебных заседаний трибунала;
туда призывают духовников из белого духовенства, по два от каждого духовного
учреждения, существующего в городе, и четырех от религиозного братства
осужденного, если таковое здесь имеется. Не впускают при этом ни одного
мирянина, кроме секретарей, остальные должностные лица трибунала из мирян
устраняются ради чести священного сана. По прочтении приговора и его мотивов
декан инквизиторов берет слово и побуждает осужденного признать вину; он
подготавливает его отречься со смирением от всех ересей вообще, а в
частности от той, в которой он заподозрен. Тот подчиняется; став на колени,
он произносит исповедание веры и подписывает отречение. Инквизитор с
предупреждением (ad cautelam) освобождает обвиняемого от заслуженных им
наказаний. Этим заканчивается аутодафе; осужденного отводят обратно в
тюрьму, а на следующий день ведут его в монастырь, где он должен оставаться
запертым в течение срока своей епитимьи. Духовников, присутствовавших на
церемонии, уведомляют о том, чтобы они дали ответ о только что происшедшем
(не называя, однако; осужденного тем, кто его не знает), дабы напустить
страх на пожелавших ему подражать.
XXIII. Уважение, которое я питаю к правде и к испанским священникам,
обязывает меня прибавить, что, не отказываясь от теории относительно
количества духовников, оговоренных по делу о совращении, одинаково
неопровержимо и очевидно, что на сто из этих священников едва бывает десять
действительно виновных в преступлении, за которое на них донесли; остальные
были сочтены виновными только за то, что были неосторожны и нескромны в
своих беседах, за то, что недостаточно принимали во внимание характер
молодой женщины, ее хорошее мнение о своей личности, способность вообразить,
что она поразила сердце духовника, и то легкомыслие, с которым она сообщает
об этом второму священнику, отказывающему ей в отпущении грехов, если она
тотчас не пойдет донести о первом духовнике. Священники, слушающие молодых
женщин в исповедальне, не умеют принять достаточные меры предосторожности.
Как бы ни был осторожен и сдержан духовник, он не может быть в безопасности,
если, получив от природы интересное лицо, мягкий голос и приятное
произношение, забывает о необходимости владеть чувствами сострадания или
нежности, которые он, может быть, будет испытывать в духовных беседах с
молодыми женщинами, оказывавшимися в плену у мистики. В мое время я видел
процесс уважаемого мадридского духовника, который благодаря репутации
набожного и ученого священника два раза выдвигался на должность епископа;
из-за боязни позора его не заточили в секретную тюрьму, но предписали не
выезжать из Мадрида и являться в трибунал по каждому вызову. Его
допрашивали; простые и честные ответы оправдали его в глазах судей, которые
убедились в том, что причина вызова его на суд святой инквизиции в том, что
он был недостаточно осторожен в своих речах и в своем отношении к кающейся
употреблял больше мягкости, чем суровости и осмотрительности.

Статья вторая

ИСТОРИЯ ОДНОГО КАПУЦИНА

I. У меня на глазах произошло другое очень несходное с этим дело,
касавшееся капуцина, перевезенного из Картахены Американской в Испанию на
корабле, где он был заключен под стражу. Я должен умолчать о его имени,
потому что дело его не было известно публике. Он исполнял в Америке
обязанности апостолического миссионера, провинциала и несколько раз
настоятеля. Он развратил целый дом бегинок и из семнадцати женщин он добился
своей цели у тринадцати, внушив им свое вредное учение. Принятая им система
защиты делает процесс любопытным. Система эта довела его до такой степени
ослепления, что, если бы мне не удалось образумить его накануне
разбирательства дела, инквизиторы сочли бы себя вынужденными самим законом
приговорить его к релаксации.
II. Из процесса следовало, что, будучи руководителем совести и
духовником всех женщин этого дома и слывя у всех за человека святого и
озаренного, он в качестве духовника внушил им такое доверие к своему учению,
что на него смотрели как на небесного оракула. Когда он заметил, что его
речи, какой бы необыкновенный характер они ни носили, внушали слушательницам
безграничное доверие и никто ни одной минуты не сомневался в нем, он стал
внушать этим тринадцати богомолкам во время исповеди, что получил от Бога
особенную, очень странную милость. "Господь наш Иисус Христос, - говорил он
им, - возымел благость дать мне его узреть в освященной гостии во время ее
возношения и сказал мне: "Почти все души, которыми ты руководишь в этом
монастыре, мне угодны, потому что в них настоящая любовь к добродетели и они
стараются идти вперед к совершенству; но особенно такая-то (здесь духовный
отец называл ту, с которой он говорил). Душа ее столь совершенна, что она
уже победила все свои земные страсти, за исключением одной - чувственности,
которая очень ее мучает, потому что враг плоти очень силен над нею
вследствие ее молодости, женственности и естественной прелести, которые
сильно влекут ее к наслаждению. Чтобы наградить ее добродетель, а также
чтобы вполне сочетать любовь ко мне с ее службой, требующей спокойствия,
которым она не владеет, хотя и заслуживает своими добродетелями, я поручаю
тебе даровать ей моим именем разрешение, которое нужно для ее спокойствия,
сказав ей, что она может удовлетворить свою страсть, но только с тобой. Во
избежание огласки она должна хранить на этот счет самую строгую тайну, не
говорить никому об этом, даже другому духовнику своему, потому что она
согрешит лишь с разрешения, которое я ей дарую ради святой цели видеть
прекращение ее тревог и ежедневные новые успехи на пути к святости". Были
лишь четыре богомолки, которым настоятель не счел уместным сообщить это
откровение; три из них были старухами, а четвертая была очень дурна собой.
III. Самая молодая из этих обманутых женщин, двадцати пяти лет от роду,
опасно заболев, захотела исповедаться у другого священника. С разрешения
больной и по ее собственному желанию этот священник отправился объявить
святой инквизиции обо всем происшедшем за три предыдущих года и об опасениях
больной, что все случившееся с ней произошло и с другими богомолками, судя
по ее наблюдениям. Когда больная выздоровела, она сама донесла на себя
инквизиции Американской Картахены, чистосердечно рассказав обо всем
происходившем и прибавив, что никогда не могла в душе и совести поверить в
подлинность откровения; в течение трех лет она имела преступную связь с
духовником, будучи совершенно уверена, что оскорбляет Бога, но скрывала и
делала вид, будто верит тому, что он ей говорил, и не краснея предавалась
необузданным желаниям под личиной добродетели; она прибавила, что совесть не
позволяла ей дольше скрывать правду, когда она почувствовала себя больной и
ожидала смерти. Картахенская инквизиция проверила и установила, что
преступная связь имела место с тринадцатью богомолками; для этого она пошла
путем сбора сведений - способ, которым она всегда умела владеть более
искусно, чем кто-либо иной на свете. Двенадцать других женщин не обнаружили
столько искренности, как выздоравливающая; сначала они отрицали факт, затем
сознались, но пытались оправдаться, говоря, что поверили в откровение
священника. Их разослали в двенадцать разных женских монастырей королевства
Санта-Фе-де-Богота; [53] самая молодая получила разрешение вернуться, потому
что ей удалось отклонить обвинение в ереси, а это было главное для святой
инквизиции.
IV. Что касается духовника, инквизиция полагала, что могут возникнуть
серьезные политические осложнения, если арестовать его и препроводить в
секретную тюрьму, потому что публика будет считать, что его дело связано с
разлучением такого большого числа богомолок, принужденных стать помимо их
воли монахинями, без видимого вмешательства в это инквизиции. Инквизиторы
дали обо всем отчет верховному совету. Снесшись с главным инквизитором,
совет решил обратиться к министру, чтобы наместник Картахены отправил
виновного в Мадрид. Наместник должен был приказать капитану корабля,
назначенного для доставки священника в Европу, сторожить его самым
тщательным образом и тотчас по прибытии в какой-нибудь порт полуострова
взять его с собой и сдать в мадридский капуцинский монастырь Терпения.
Придворные инквизиторы, уведомленные обо всем, что должно было произойти,
предупредили настоятеля, чтобы он проводил гостя в зал судебных заседаний;
придя туда, настоятель покинул монаха в трибунале, где тот оставался никем
не задержанный. Ему дали три обычных аудиенции увещания; он ответил, что
совесть не упрекает его ни в каком преступлении касательно инквизиции и что
он с изумлением видит себя арестованным. Прокурор обвинил его по уликам
процесса.
V. Если бы обвиняемый ответил, что факты были действительны, а
откровение ложно и выдумано для достижения цели, дело его было бы очень
просто и не вышло бы за пределы этого рода поступков. Но монах предпочел
другую систему оправдания; он признал несколько улик и, когда ему сообщили
показания, сознался во всем, признавая и безошибочно указывая всех
свидетелей; но он прибавил: если богомолки говорили правду, то и он тоже
говорит правду, потому что откровение было достоверно. Ему дали
почувствовать, что невероятно, чтобы Иисус Христос явился ему в освященной
гостии для того, чтобы освободить его от одной из главных отрицательных
заповедей Десятословия, которое обязывает всегда и навсегда. Он ответил, что
такова также пятая заповедь [54], а Бог между тем освободил от нее патриарха
Авраама [55], когда ангел повелел ему лишить жизни своего сына; то же нужно
сказать о седьмой заповеди [56], между тем как было разрешено евреям
присвоить вещи египтян. Его внимание обратили на то, что в обоих этих
случаях дело шло о тайнах, благоприятных для религии; он возразил, что в
произошедшем между ним и его исповедницами Бог имел то же намерение, то есть
хотел успокоить совесть тринадцати добродетельных душ и повести их к полному
единению с своей божественной сущностью. Помню, что я сказал монаху: "Но,
отец, весьма странно, что столь большая добродетель оказалась в тринадцати
женщинах, молодых и красивых, но отнюдь не в трех старых и в одной, которая
была дурна собой". Он ответил мне, не смущаясь, следующим местом из
Священного Писания: "Святой Дух дышит, где хочет". "Да, - сказал я ему, - но
тем не менее очень странно, что Святой Дух дарует эти разрешения женщинам
молодым и красивым, а старым и некрасивым ничего". Несчастный монах,
озабоченный своими софистическими рассуждениями и злоупотребляя всегда
Священным Писанием (смысл которого он криво толковал, чтобы сделать места из
него благоприятными для своего дела), не предвидел следующего. Когда
настанет время произнесения приговора (и если несчастный будет с упорством
поддерживать и основывать свою невиновность на мнимом разрешении во время
откровения), не найдется ни одного судьи, который бы ему поверил; он будет
сочтен всеми за отрицающего и нераскаявшегося грешника и неизбежно будет
присужден к релаксации в силу необходимости применить самый решительный и
самый точный закон святой инквизиции среди стольких других, позволяющих
судьям по своей воле оправдать или осудить обвиняемых.
VI. Настал решительный момент. Оставалась только одна последняя
аудиенция, та, на которой у осужденного спрашивают, не вспомнил ли он о
каком-нибудь новом факте или не имеет ли он что-либо сказать, потому что его
предупреждают во имя Бога и Святой Девы Марии сказать правду для успокоения
совести; если он это сделает, святая инквизиция с присущими ей состраданием
и снисходительностью воспользуется этим по отношению к нему как к
обвиняемому, который искренне признается в своих проступках; в противном
случае с ним поступят согласно с тем, что предписано справедливостью и
сообразно с инструкциями и основным законом, так как уже все готово для
окончательного приговора. Обвиняемый ответил, что ему нечего прибавить к уже
сказанному, потому что он всегда говорил правду и признавал ее.
VII. Инквизитор Севальос, человек сострадательный, не мог хладнокровно
слышать этих последних слов. "Что означает, - сказал он ему, - эта претензия
на правдивость, тогда как мы все уверены в противоположном и во вреде,
который вы себе наносите, поступая таким образом?" Тогда я взял слово, чтобы
сказать почти иронически инквизитору: "Предоставьте обвиняемому следовать
его системе: если батюшка скорее желает быть сожженным в качестве еретика,
чем признать себя лицемером и лжецом, как мы можем его спасти?" Обвиняемый
ничего не ответил, но по возвращении в свою тюрьму поразмыслил о моих словах
и увидел опасность, о которой еще не думал, хотя чувство сострадания
заставило судей для осведомления подсудимого относительно его участи сказать
некоторые вещи, на самом деле загадочные, но все же более ясные, чем то, что
приказы разрешают судьям говорить.
VIII. На следующее утро он попросил новую аудиенцию и получил ее. Он
попробовал до некоторой степени удовлетворить обуявшую его гордость,
продолжая злоупотреблять Священным Писанием. "То, что произошло вчера, -
сказал он, - побудило меня ночью заглянуть в себя с большим старанием, чем я
это делал до сих пор, и это заставило меня признать, что я впал в ошибку,
упрямо настаивая во время процесса на своей невиновности, тогда как я должен
был признать свою вину; признаюсь, что я виновен, раскаиваюсь в этом, прошу
прощения и епитимьи; я был ослеплен, считая достоверным явление Иисуса
Христа в евхаристии и разрешение шестой заповеди, потому что я должен был
понять, что это лишь иллюзия, и признать себя недостойным столь великого
благоволения. Моя вина подобна совершенной евреями, распявшими Христа; по
этому поводу святой Павел говорит: "Они не узнали Господа славы; если бы они
его узнали, то не распяли бы его". Несмотря на это прорицание апостола
Павла, святые отцы, согласно с Евангелием, говорят, что евреям нет
извинения, потому что они видели чудеса, которых никто не мог совершить,
кроме Сына Божия. Таким образом, ошибка евреев состояла в неведении, которое
не было непобедимым; такова же была и моя ошибка". Тогда инквизитор Севальос
сказал ему: "Ну, отец, вот вы спустились с плахи на одну ступень; не
прикидывайтесь дурачком, смиритесь и спускайтесь с остальных ступеней;
признайтесь, что все - ложь, даже то, что вы сейчас сказали, и на самом деле
вы придумали все это как средство, показавшееся вам способным удовлетворить
ваше сладострастие. Мы все действительно согласны подтвердить, что в этом
деле нет ни еретика, ни человека обманутого, а налицо лгун, лицемер,
сладострастник и соблазнитель, в данное время из высокомерия являющийся к
тому же гордецом и клятвопреступником, который среди всех своих признаний
забывает о том, в чем ему нужнее всего сознаться".
IX. Манера говорить с обвиняемым, к которой прибег Севальос, шла
гораздо дальше, чем это разрешается судье. В данную минуту он исполнял
обязанность адвоката, желавшего спасти подсудимого; но такое поведение
свидетельствует о его доброте и делает честь его сердцу. Это-то меня и
побудило познакомить с ним читателя. Капуцин не мог сдержать слез, несмотря
на свое предубеждение и на присутствие духа, которое он сохранял на всех
аудиенциях, куда являлся всегда с видом провинциального прелата
апостолического миссионера, личности, уважаемой за доброе имя и хорошую
репутацию. Не будучи в состоянии дольше сопротивляться силе правды и
смущенный тем, что не мог убедить Севальоса, хотя старался это сделать,
несмотря на грозящую опасность, капуцин заявил: "Благодарю вас, вы правы;
наступает минута торжества правды; я лгал и во всем клялся ложно. Прикажите
написать все, что вам будет угодно, я подпишу". Инквизитор придал этой
аудиенции оборот, весьма благоприятный для обвиняемого; это обстоятельство
вырвало капуцина из когтей неизбежной опасности и положило конец крайне
мучительному беспокойству самого судьи. Вероятно, приговор релаксации вообще
не был бы приведен в исполнение, потому что старая система уже перестала
безраздельно господствовать, как я буду иметь возможность показать в другом
деле; но капуцин был бы неминуемо приговорен к этому и его помилование
явилось бы лишь чистейшей случайностью, противоположной закону, который не
был отменен.
X. Епархиальный благочинный был уведомлен о том, чтобы явиться на
следующий день в трибунал, где был объявлен приговор. Обвиняемый был
приговорен к легкому отречению от ереси, к заключению на пять лет в
монастырь своего ордена в королевстве Валенсия, где он родился, к лишению
навсегда полномочий духовника и проповедника, к отбыванию нескольких
епитимий со строгим воздержанием от пищи, к занятию последнего места в
братстве, где он не мог, подобно другим монахам, пользоваться правом
обсуждения и голосования по делам общины; кроме этого, он еще должен был
выдержать в мадридском капуцинском монастыре Терпения наказание кнутом от
руки всех монахов и бельцов вообще и каждого из них отдельно. Эта кара
называется монахами "круговое наказание кнутом" (zurra de rueda) по своему
сходству с военным наказанием прогона сквозь строй. Наказание должно было
быть исполнено в присутствии секретаря инквизиции после того, как он прочтет
приговор, который уже слышали в малом аутодафе; оно должно быть повторено в
монастыре, куда его приведут, при тех же обстоятельствах; вследствие этого
приговор и был направлен инквизиторам Валенсии. Осужденный просил разрешения
провести пять лет своего заточения в тюрьмах святой инквизиции вместо
отправки его в монастырь. Эта просьба изумила судей, так как в случае ее
исполнения он считался бы гораздо более виновным. Постарались дать ему это
понять во время аудиенции и убедить его в том, что он ошибается, прося такой
перемены, и что он гораздо менее будет чувствовать потерю свободы, живя
среди своих братьев по вере, которые, вероятно, окажут ему то внимание,
какое внушают, к несчастью, состраданье и христианская любовь к ближнему. Он
ответил: "Так как я был провинциалом и настоятелем, мне как никому другому
известно, какому обхождению среди монахов подвергаются совершившие подобное
преступление. Это будет стоить мне жизни". Главный инквизитор Рубин де
Севальос счел неудобным разрешить монаху замену его наказания, и несчастный
капуцин не ошибся относительно ожидавшей его участи: он умер на третий год
своего заключения, вероятно потому, что не мог перенести милосердного
обращения своих собратьев. О смерти его было сообщено придворной инквизиции
валенсийским инквизиционным трибуналом.

Статья третья

УКАЗЫ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА

I. По-видимому, судьба богомолок - слепо доверять своим духовникам. Я
прочел один циркуляр верховного совета от 25 октября 1575 года, обращенный к
провинциальным трибуналам. В нем их просят предложить способы, которые могли
бы прекратить злоупотребления, происходящие от свободы ношения дома
монашеской одежды многими женщинами; не будучи подчиненными монастырскому
режиму, эти женщины дают обет повиновения священнику, избранному ими своим
духовным руководителем. Признаюсь, я не вижу необходимости инквизиции
вмешиваться в это дело, пока такой порядок вещей не противоречит вере и
долгу таинства покаяния.
II. Можно думать, согласно булле Григория XIII от 6 августа 1754 года,
что в то время, о котором я говорю, не редкостью были простые миряне,
выдававшие себя за священников и преподававших таинство исповеди. Папа
поручил главному инквизитору и его уполномоченным преследовать с величайшей
строгостью тех, кто, не являясь священником, будет застигнут при исполнении
обязанностей этого служения, справляя обедню или отпуская грехи. Его
Святейшество не может верить, что люди, способные совершить такое
преступление, имеют правоверные взгляды на таинство священства. Испанские
инквизиторы не ждали буллы, чтобы наказывать тот род преступлений, на
который она указывает, так как мы видели, что они приговаривали к аутодафе
людей, виновных в этом; однако, чтобы не вызывать препятствий со стороны
епископов в преследовании этого проступка, они опубликовали буллу Григория
XIII и к указу о доносах прибавили следующую статью: "Вы должны объявить,
если знаете, что кто-нибудь, не будучи произведен в звание священника,
служил обедню или преподавал таинства нашей матери святой Церкви".
III. Из подобного же побуждения главная инквизиция прибавила к булле
статью о ереси иллюминатов или квиетистов, которую я поместил в другом
месте, потому что она не была еще известна трибуналам.
IV. Таким образом знаменитый указ о доносах увеличился за счет
множества новых пунктов; действительно, кроме статей относительно ересей
иудейской, магометанской, лютеранской и иллюминатов, а также присвоения
звания священника, склонения на дурной поступок во время исповеди и
переправы лошадей во Францию {См. гл. I, VIII, X и XX.}, указ содержал еще
много других распоряжений, например следующие:
V. "Вы объявите, если услышите от кого-нибудь, что нет ни ада для злых,
ни рая для добрых, или если кто-нибудь произнес еретические богохульства,
как, например: "Я не верую, я отрекаюсь, я отступаюсь от своей веры", или
сказал что-либо против Бога, против Пресвятой Девы или против святых мужей и
жен".
VI. "Если вы знаете или узнали, что известные лица имеют на службе
приближенных демонов; призывают демонов, чертя круги, чтобы задавать им
вопросы, и ждут затем их ответов; что они состояли или состоят в числе
колдунов или ведьм; что они заключили явный или тайный договор с дьяволом,
смешивая для этого священные вещи с мирскими и приписывая твари то, что
может принадлежать лишь Творцу".
VII. "Вы объявите, если знаете или если слышали, что какое-нибудь
посвященное духовное лицо или какой-нибудь постриженный монах женился; что
кто-нибудь при жизни своей первой жены заключил два или несколько браков, не
признавал обыкновенный блуд, клятвопреступление и ростовщическую ссуду
грехами, утверждал, что лучше жить с любовницей, чем быть женатым".
VIII. "Вы также обязаны сказать, если видели или узнали, что кто-нибудь
вел греховные разговоры о кресте, наносил какие-либо оскорбления этому
священному символу нашего искупления или образам святых; отвергал догматы
нашей веры или возбуждал сомнения на этот счет; пропускал год или больше
того без просьбы об отмене отлучения от Церкви, презирая церковные наказания
или действуя, как будто бы они не существовали".
IX. "Тот же долг вменяется вам, если вам известно, что кто-нибудь
предсказывает будущее или неожиданные события, ведает прошлое и скрытую
сторону настоящего, уверяя, что существуют наука и правила для достижения
этого посредством гадательной астрологии, наблюдения звезд и планет, линий
на руке или других подобных приемов; если вам известны лица, обращавшиеся к
тем, кто пользуется этими способами, чтобы раскрыть тайны настоящего или
будущего, - обо всем этом вы обязаны объявлять".
X. "Вы должны выдать также лиц, у которых, по вашим сведениям, были
книги Лютера или других еретиков, Магомета или его секты, Библии на
романском языке или какая-либо другая запрещенная книга; христиан, которые
не сообщили в святую инквизицию о том, что они видели или слышали нечто
противное католической вере; тех, которые способствовали тому, чтобы другие
не сообщали известных им фактов, подкупали свидетелей, чтобы они делали
ложные показания о мотивах отвода людей, свидетельствовавших в каком-нибудь
процессе инквизиции; или употребили клевету против ближнего, чтобы повредить
ему, скрывали или помогали еретикам избежать тюрьмы; мешали прямо или
косвенно действиям и работе трибунала святой инквизиции; похитили или
заставили похитить санбенито, выставленные в силу приказа инквизиции, или
вешали другие знаки этого рода без чьего-либо приказания".
XI. "Каждый христианин должен также объявить, если ему известно, что
заключенные в исправительной тюрьме не точно соблюдали свое заточение, не
исполняли наложенных на них епитимий, не носили своих санбенито, уверяли,
что их показания инквизиторам были ложны или внушены страхом, что осужденные
были неповинны, что дети и внуки по мужской линии наказанных еретиков
занимают почетные должности, - являются священниками или облечены каким-либо
духовным саном; что они ездят верхом, носят шелковую одежду или имеют
мебель, украшенную золотом, серебром, жемчугом или драгоценными камнями".
XII. "Если знают кого-нибудь, кто из суеверия носит на себе святую
гостию, думая, что она предохранит от всякой опасности, что с нею позволено
совершать любое преступление и что он застрахован от внезапной смерти или от
смерти без покаяния; наконец, если известно, что какой-нибудь священник
передал гостию для этой цели".
XIII. "Наконец, правоверный не может не донести в инквизицию на
человека, виновного в противоестественном грехе, на того, кто задерживает
дела или бумаги, принадлежащие инквизиции, или имущество, конфискованное у
осужденных и ставшее собственностью святой инквизиции".
XIV. Это дополнение доказывает старание инквизиторов умножать статьи
закона о доносах по мере того, как рос и увеличивался их авторитет. Можно
даже прибавить, что со времени булл Бенедикта XIV о преступлении духовника,
открывающего тайну исповеди или желающего знать соучастника в грехе
сладострастия, инквизиторы получили все сделанные по этому поводу доносы, не
передавая их, как полагалось, епархиальному епископу, потому что они сочли
себя уполномоченными расследовать дела этого рода; они при этом говорили,
что совершающие подобные преступления подозреваются в еретических взглядах
на таинство покаяния и злоупотребляют им до такой степени, которая делает
самое таинство ненавистным. Согласно этому принципу очевидно, что нет ни
одного тяжкого преступления, которое не навлекало бы подозрения в ереси.
Следуя этой же тактике, папы распространили свою духовную юрисдикцию на все
вопросы и предметы права, где допускается присяга и где, следовательно,
участвует внутренний суд совести. При каждом таком случае государи и
епископы допускали возможность лишать трон и епископство их естественных и
неотъемлемых прав.

Глава XXIX

ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ ПРОТИВ ИСПАНСКИХ ПРЕЛАТОВ И
ДОКТОРОВ, ЧЛЕНОВ ТРИДЕНТСКОГО СОБОРА

Статья первая

ПРЕЛАТЫ

I. Усердие главных инквизиторов Вальдеса, Эспиносы и их преемников в
царствование Филиппа II не ограничивалось преследованием лютеран,
объявлявших себя таковыми в разговорах, писаниях и со своих кафедр. Гордясь
необыкновенной властью, которую им даровал Павел IV, инквизиторы захотели
обессмертить себя, предприняв сокрушение ливанских кедров и считая, конечно,
тростники долины недостойными ударов. Великие люди, которые своими великими
добродетелями и глубокими познаниями в богословии приобрели честь
именоваться Отцами Церкви и докторами права на Тридентском соборе за борьбу
против мнений лютеран, оказались подвергнутыми церковным наказаниям и
преследованию как заподозренные в том, что исповедуют и поддерживают в душе
мнения, с такой энергией опровергаемые ими в писаниях и речах. Виновниками
этого преследования, в котором не меньше спеси, чем коварства, были люди, не
изучившие Священного Писания так, как достопочтенные защитники истины, и не
имевшие достаточного дарования для их опровержения, хулили то, чего не
видали, по выражению св. Павла. История XVI века сохранила имена большого
числа епископов и докторов богословия Испанского королевства,
присутствовавших на Тридентском соборе и оказавших большую честь стране
усердием к вере и обширностью знаний. Но их добродетели и ученость не
внушили уважения святой инквизиции, осмелившейся предпринять тайно, во мраке
своих архивов, процесс против этих героев веры и своей страны, чтобы
заставить их страдать лично и уничтожить, если возможно, их высокую
репутацию.
II. Восемь почтенных прелатов и девять докторов богословия из посланных
Испанией в Тридент были отданы под суд инквизицией их страны. По стечению
обстоятельств, а не по формальному желанию инквизиторов некоторые из этих
дел были приостановлены раньше, чем было сделано какое-либо насильственное и
скандальное посягательство на свободу этих богословов. Но это нисколько не
должно ослабить строгого суждения о трибунале, в котором под покровом тайны
зарождаются зависть, наглость и гонения и который не посмел бы ничего
предпринять, если бы процессы шли публично к выгоде осужденных, что является
для людей законом Бога и естественного разума. Я сейчас представлю несколько
подробностей об этих жертвах инквизиции и об их процессах.
III. Мне следовало бы поместить здесь дело Каррансы де Миранды,
архиепископа Толедского и примаса Испании; [57] но значение и интерес,
которые представляет его процесс, заставляют меня составить из него три
особых главы. Я буду говорить о других.
IV. Дом Педро Герреро, родившийся в Леса-де-Рио-Леса в Риохе,
архиепископ Гранады, один из прелатов, пользовавшихся наибольшим доверием и
влиянием на Тридентском соборе благодаря знаниям, добродетели, усердию и
честности, был отдан под суд вальядолидской инквизицией за мнение, которое
он высказал в году 1558 в пользу катехизиса дома Бартоломео де Каррансы, и
за письма, которые он ему писал, а именно - за письма от 1 февраля и от 1
августа 1559 года. Знали также, что Герреро голосовал за него в комиссии
Тридентского собора, которой было поручено рассмотрение его книги, а также в
частной конгрегации того же съезда, одобрившей 2 июня 1563 года его
поведение. Герреро предотвратил бурю, отрекшись от высказанного им мнения о
Каррансе, когда узнал о распоряжениях Филиппа на этот счет. Его отречение
произошло 30 марта 1574 года. Он высказал новое суждение о Каррансе,
противоположное первому, будучи уверен, что его пошлют в Рим, как и
случилось на самом деле, чтобы обострить дело Каррансы. Это
засвидетельствовано письмом совета инквизиции к Филиппу II; в этом письме
совет объявляет, что осуждения, которые Его Величество приказало потребовать
от гранадского архиепископа, готовы и что существует крайняя необходимость
отправить их в Рим, потому что можно опасаться, что дело скоро будет
разбираться; процесс быстро {Судопроизводство началось в 1558 году; прошло
уже более пятнадцати лет, а совет инквизиции говорил, что процесс двигается
быстро вперед. Пусть же по этому судят, насколько намерения совета были
чисты и беспристрастны.} движется вперед благодаря той энергии, с которой он
ведется, и что очень важно доставить документ, поскольку в Риме придают
большое значение мнению гранадского архиепископа.
V. Было бы трудно составить себе правильное понятие о характере интриг
и о количестве пружин, которые пришлось привести в действие, чтобы добиться
от Герреро мнения, столь противоположного тому, которое у него было в самом
деле. Кардинал Кирога, главный инквизитор, послал комиссаров и советников
инквизиции с письмами от короля; одновременно с этим он просил в Риме
приостановить процесс, пока верховный совет, ставший стороной-истцом против
Каррансы, не будет в состоянии представить новые суждения, противоположные
первым и данные личностями, столь сведущими и достойными уважения, что, без
сомнения, они будут одобрены Его Святейшеством, особенно же суждения людей,
уже раз подписавших благоприятный приговор, но убедившихся, что они
недостаточно старательно рассмотрели сочинение ввиду высокого мнения,
которое раньше имели об авторе. Папа особым бреве приказал, чтобы первые
цензоры, благоприятствовавшие катехизису, рассмотрели его снова, произнесли
о нем суждение и затем изложили свое мнение о некоторых других, неизданных
сочинениях, представленных как принадлежащие Каррансе. Прибытие римского
бреве породило новую придворную интригу. Кардинал Кирога, действовавший
заодно с королем, спешно отправил доверенных людей к гранадскому
архиепископу, чтобы убедить его возобновить свое осуждение, не объявляя, что
он его делал по воле короля, но говоря, что он в данном случае исполнял
приказание Его Святейшества. Эта интрига доказана тайной инструкцией,
которую Кирога вручил своим комиссарам. Надо сознаться, что поведение
гранадского архиепископа делает мало чести его памяти; но не следует
забывать, насколько сурова была политика Филиппа II; нужно также принять во
внимание преклонный возраст Герреро и то, что произошло между достопочтенным
епископом Кордовы Осией и императором Констанцией.
VI. Дом Франсиско Бланке, уроженец Капильи в Леонской епархии, епископ
Оренсе и Малаги, был отдан под суд как заподозренный в лютеранстве по тем же
причинам, что и Герреро. Его процесс начался в Вальядолиде. Документом,
послужившим поводом к его обвинению, было решение, вынесенное им в 1558 году
в пользу труда, написанного и напечатанного Каррансой под заглавием
Толкование на Катехизис христианского учения. Другие документы этого
процесса представлены двумя письмами, написанными Бланке к архиепископу 5
апреля и 30 июля 1558 года, в которых он подтверждал мнение, высказанное им
об этом труде. Наконец, некоторые узники вальядолидской инквизиции,
арестованные за лютеранство, называли Бланке одним из защитников доктрины
катехизиса. Арест Каррансы внушил такой страх Бланке, что он, не теряя
времени, написал главному инквизитору и послал ему несколько других
неизданных сочинений толедского архиепископа. Он получил приказ отправиться
в Вальядолид, где поместился в монастыре августинцев. Он дал свои показания
14 сентября и 13 октября 1559 года, признал два своих одобрительных отзыва,
но заявил, что не согласится их утвердить без нового рассмотрения, поскольку
дал их недостаточно обдуманно и только потому, что репутация Каррансы
импонировала ему. Нельзя читать показания и письма, которые он писал
главному инквизитору, и не видеть того, что он был охвачен крайним страхом:
чтобы выбраться из затруднения, он прибег к средствам, употребленным
архиепископом Гранады, пример которого и приказ короля, поддержанные папским
бреве, побудили его подписать отзыв против катехизиса и других сочинений
Каррансы 23 апреля 1574 года в Малаге, где он был епископом, и 29 октября
того же года, когда он только что был назначен на архиепископскую епархию
Сант-Яго. Этот прелат умер 20 апреля 1581 года, написав различные сочинения,
о которых Николас Антонио упоминает в своей Библиотеке.
VII. Дом Франсиско Дельгадо, родившийся в Вилья-де-Пун в Риохе,
основатель майората графов де Берберана, сначала епископ Луго, а затем
Хаэна, из отцов Тридентского собора, разделил участь тех трех лиц, о которых
я только что говорил, поскольку был согласен с их мнением о катехизисе
Каррансы и писал одобрительные письма. Он избег угрожавшего ему приговора,
отрекшись и подписав 8 июня 1574 года новые суждения, противоположные
первым. Этот прелат и оба архиепископа Гранады и Сант-Яго дошли до того, что
назвали формально еретичными семьдесят два тезиса, а другие двести пятьдесят
восемь - близкими к ереси или родственными ей. Эти тезисы были извлечены из
различных сочинений Каррансы, которые им дали для просмотра. Они запятнали
архиепископа Толедского подозрениями в ереси; чтобы оправдаться в своем
одобрении в 1558 году его катехизиса, они заявили, что тогда они еще не
читали других, ненапечатанных сочинений этого прелата и что придали
католический смысл всем выражениям, допускающим это; в подлинном процессе
Каррансы искусно плелись интриги мадридского двора, все нити которых были в
руках верховного совета и некоторых других лиц, действовавших в Риме именем
Филлипа II и главного инквизитора. Я извиняю слабость трех прелатов,
боявшихся подвергнуться участи несчастного толедского архиепископа. Однако
из уважения к истории, которой принадлежат эти события, я не могу освободить
себя от их оглашения в качестве важной части моего исследования.
VIII. Дом Андреа Куэста, епископ Леона и один из отцов Тридентского
собора, был привлечен к суду по той же причине. Архиепископ Севильский
(бывший главным инквизитором) писал ему до ареста Каррансы, чтобы узнать,
действительно ли он высказал благоприятное суждение о катехизисе Каррансы.
Епископ ответил утвердительно, даже послал ему копию своего обоснованного
мнения. Дом Фернандо Вальдес сохранил эту бумагу и не употребил ее,
поскольку она не удовлетворяла его требованиям. Когда толедский архиепископ
был уже арестован, сочли возможным начать процесс и против епископа
Леонского. Главный инквизитор и верховный совет решили вызвать его на суд в
Вальядолид, как епископа Оренсе дома Франсиско Бланке. Вальдес сообщил об
этом королю, который написал Куэсте: все, что предпримут, будет сделано для
дела Божьего и службы Его Величеству. Епископ Леона подчинился без
сопротивления. 14 октября 1559 года его допрашивали в совете инквизиции в
присутствии всех его членов. Ему представили отзыв, который он в 1558 году
послал архиепископу Толедскому. Куэста признал его своим, но сказал: если он
рассмотрит его снова, то увидит, не следует ли судить иначе об убеждениях
Каррансы; пока еще придерживается прежнего мнения. Он вернулся в свою
епархию и из Вильялона сообщил главному инквизитору новое мнение,
благоприятное катехизису. Оно было основано на множестве ученых соображений
и размышлений, которых он не привел в отзыве, посланном Каррансе. Его
письма, заявления и суждения показывают сильную и смелую душу; это почти не
позволяет думать ни того, что его отречение от собственных слов было вызвано
в 1574 году, ни того, что его процесс возобновился около этого же времени,
поскольку главный инквизитор и верховный совет, видя в 1560 году, что дело
архиепископа Толедского доставляло им много хлопот и затруднений, решили
отложить дело других епископов и известных лиц, которое они намеревались
продолжать, когда выяснится результат только что начатого дела. Кто бы мог
не восхищаться твердостью епископа Куэсты по сравнению со слабостью трех
остальных прелатов, бывших по своему поведению во всем остальном людьми,
достойными уважения?
Мне кажется, что Николас Антонио хотел сказать о другом лице, когда он
в своей Испанской библиотеке называл Андрее де ла Куэста, родом из Ольмедо,
профессора греческого языка в Саламанке и автора труда, озаглавленного
Указание на неуважительный поступок, совершенный священником по отношению к
некоторым канцелярским служителям дона Альваро д'Ока. Этот труд сразу после
появления был запрещен как оскорбительный для священнического сословия и
противный его привилегиям.
IX. Дом Антонио Горрионеро, епископ Альмерии, высказал в 1558 году
благоприятное мнение о катехизисе Каррансы. Это и несколько писем,
написанных им по тому же поводу (одно, между прочим, от 29 января 1559
года), были причиной того, что его привлекла к суду инквизиция Вальядолида.
Тем не менее ему не запретили присутствовать на третьем созыве Тридентского
собора, бывшем в 1560 году и в последующие годы. Система отсрочки была ему
выгодна.
X. Дом Мельхиор Кано, родом из местечка Таранкон, в провинции Куэнса,
отставной епископ Канарских островов, присутствовал на второй сессии
Тридентского собора в 1552 году. Он принадлежал к ордену св. Доминика, как и
дом Бар-толомео Карранса, и являлся его соперником по управлению и
заведованию делами ордена, особенно с тех пор, как тот и другой были
кандидатами на должность провинциала Кастилии, и Карранса одержал верх.
Когда о катехизисе дома Бартоломео было донесено инквизиции, Бальдес поручил
Мельхиору Кано рассмотреть дело, показывая будто благоприятствует автору
выбором квалификаторов между монахами его ордена. В сущности, он не
сомневался, что Кано противоположного с ним мнения, в чем он убедился
благодаря нескольким частным беседам. Мельхиор применил богословскую отметку
к нескольким тезисам катехизиса и других неизданных произведений
архиепископа, попавших в руки инквизиторов по случаю процесса против
схваченных лютеран. По-видимому, Мельхиор не сохранил тайны, порученной ему
инквизиторами, поскольку Каррансе удалось узнать о том, что происходило во
время его пребывания во Фландрии. Он воспользовался этими сведениями и
написал Мельхиору; последний ответил ему из Вальядолида 28 января 1559 года.
К этому-то времени Доминик Рохас, доминиканский монах (содержавшийся тогда в
секретной тюрьме) и другие лютеране (о которых я говорил в этой Истории)
свидетельствовали о некоторых фактах, породивших подозрения относительно
Кано. Прокурор потребовал, чтобы Рохас подтвердил свои первые показания 3
октября 1559 года, потому что хотел его выставить в качестве свидетеля
против разных лиц, которых он назвал; в том числе был и епископ Мельхиор
Кано. Как улику включили в процесс его совет королю по поводу споров,
которые этот государь вел с папой Павлом IV в 1555 году, а также тезиЬы,
высказанные им в частных разговорах; некоторые из них имеются в его
сочинении о богословских трактатах ("De locis theologicis"). Тем не менее
процесс не имел никаких последствий, потому что в тот момент, когда Кано
должен был снова быть схвачен главным инквизитором, он имел ловкость
предложить ему посвящение своего сочинения "De locis theologicis", которое
было принято. Так как он не имел времени его издать, то решил завещать это
сочинение незадолго до своей смерти в Толедо в 1560 году. Вальдес получил
его и напечатал в Саламанке в 1562 году. Между тем впоследствии это
сочинение попало в Индекс с требованием уничтожения одних статей и изменения
других. Услуга, оказанная им главному инквизитору осуждением катехизиса
Каррансы, и некоторые высказывания против архиепископа, делавшие
подозрительной веру этого прелата, немало способствовали обеспечению ему
безнаказанности. Диффамация, произведенная его речами, доказана в процессе
против архиепископа свидетелями тайного следствия, которые были вызваны
трибуналом для показаний без участия Каррансы и даже без уведомления его о
происходящем. Вероятно, это обстоятельство дало повод думать, что Кано был
его доносчиком. Брат Луис де ла Крус, доминиканский монах (заключенный в
тайной тюрьме инквизиции Вальядолида по подозрению в лютеранстве, потому
что, как говорили, он был увлечен примером Каррансы), будучи принужден дать
объяснения относительно писем, которые он писал из Вальядолида 30 мая и 30
июня 1559 года, объявил 10 сентября, 22 ноября, 15 и 10 декабря: все, что
говорили о Каррансе, было делом клеветы магистра Кано, его соперника,
заклятого врага всякого блага, человека богатых дарований, но неугомонного.
Он подтвердил свое показание 22 декабря того же года. Брат Хуан де Мануэль,
монах того же ордена (который выступал в качестве свидетеля тайного
следствия), объявил 18 октября 1560 года, что слышал, как брат Доминго
Куэвас и брат Доминго Кальвете говорили, будто брат Антонио де
Санто-Доминго, ректор коллегии Св. Григория в Вальядоли-де, утверждал, что
архиепископ невиновен и так же несправедливо преследуем, как Иисус Христос,
и убить магистра Кано было бы делом столь же угодным Богу, как служить
обедню. Он объявил, что слышал, как тот же брат Антонио де Сан-Доминго
говорил о Кано угрожающим тоном и произносил оскорбительные намеки против
святой инквизации, потому что она дорожит подобным человеком. Магистр
Гал-ло, профессор в Саламанке, один из богословов Тридентского собора,
написал из Брюсселя графу де Фериа письмо от 24 апреля 1559 года, найденное
в бумагах архиепископа; в нем есть следующий пункт: "Брат Мельхиор Кано -
мой друг; это человек, на которого можно рассчитывать из-за многих известных
мне хороших свойств; но я не могу оправдать всех его мнений, особенно того
обстоятельства, что он не обнаружил больше умеренности в деле архиепископа,
в деле, в котором я принимаю участие как человек, всецело преданный этому
прелату. Я интересуюсь его участью со всем усердием настоящего слуги, и все
лица моего положения настолько ему обязаны и благодарны, что ваше одобрение
не может ничего прибавить к моей преданности; я написал архиепископу то, что
откровенно высказал королю, и, надеюсь, он увидит, насколько я желаю ему
успеха". Иезуит Педро де Рибаденейра писал из Рима 1 февраля 1560 года отцу
Антонио Аросу, своему собрату, что там спорят о том, какое наказание можно
было бы наложить на епископа Кано; между тем достоверно известно, что он
скончался, не будучи судим.
XI. Дом Педро дель Фраго, епископ Хаки, преследовался инквизицией после
того, как стал объектом клеветы, потому что верховный совет вел себя в этом
случае необдуманно. Он родился в 1499 году в местечке Ункастильо, в епархии
Хаки; его отец был Санто дель Фраго, а мать Мария Гарсес, оба из
благородного сословия. Педро учился в Париже и стал доктором Сорбонны. Он
научился еврейскому и греческому языкам и причислялся к лучшим латинским
поэтам своего времени. Назначенный богословом Карла V на первый созыв
Тридентского собора, он был там в 1545 году; на втором собрании в 1551 году
он произнес латинскую проповедь в день Успения; эта речь составляет часть
коллекции документов, относящихся к собору. В 1561 году Филипп II назначил
его епископом города Альджеро в Сардинии, и он присутствовал в качестве
такового на третьем созыве Тридентского собора. Несколько столетий тому
назад епархия Хаки была присоединена к епархии Уэски, но их разделение было
в то время предметом большого процесса. Так как Хаки выиграла его, то дом
Педро дель Фраго был первым ее епископом в 1572 году; все жители Уэски, были
очень недовольны жителями Хаки и их епископом из-за разделения епархии.
Через год после этого назначения, когда дому Педро шел семьдесят четвертый
год, совет инквизиции поручил инквизиторам Сарагосы навести справки об этом
достойном прелате как заподозренном в ереси, потому что на него донесли, что
неизвестно, исповедуется ли он, и что незаметно, чтобы он имел постоянного
духовника; он служит обедню с недостаточной благопристойностью и делает
многое другое, что послужило причиной доноса на него. Донос был составлен из
четырех пунктов; последний был, очевидно, неприемлем: если бы в нем были
верные факты против епископа Хаки, их бы выставили и более или менее четко
определили бы. Не менее поражает то, что верховный совет до того забылся,
что признал важным обстоятельством отсутствие сведений, кто является
всегдашним духовником дома Педро, хотя ни один епископ не обязан иметь
такового. Пункт о том, что неизвестно, исповедуется ли Педро дель Фраго,
обнаруживает недоброжелательство со стороны доносчика, потому что епископы
вовсе не обязаны более, чем остальные верные, исповедоваться открыто для
того, чтобы публика была о том осведомлена. Что касается недостаточного
благоговения при совершении литургии, в котором его упрекали, то не
доказывает ли такое замечание о семидесятичетырехлетнем старике, что не было
налицо никакого серьезного повода для его осуждения? Как осмелился совет
поставить себя в такое смешное положение столь неосторожным поступком?
Желание добиться права производить суд над епископами, имевшее, конечно,
большое значение со времени буллы Павла IV от 1559 года, изданной по делу
архиепископа Толедо, в преследовании советом дома Педро дель Фраго тоже
играло важную роль; но тщеславие совета было посрамлено. В результате
справок обнаружилось, что дом Педро дель Фраго посещал тогда свою епархию,
чтобы организовать в ней пастырскую службу и ввести в действие указы и
каноны Тридентского собора в крае, который из-за процесса с Уэской был
долгое время лишен посещения своего первого архипастыря, - обстоятельство,
затруднявшее для епископа установление нового порядка вещей. Филипп II,
вознаграждая его услуги, назначил его в 1577 году епископом Уэски, где он
основал епископскую семинарию. Дом Педро умер в 1584 году; тело его было
перенесено на родину в больничную церковь, которой он был основателем. Он
управлял в Уэске синодом и заставил принять основные законы, составленные и
опубликованные им; он составил также Журнал самых замечательных
происшествий, приключившихся на Тридентском соборе с 1542 до 1560 года, и
написал несколько латинских стихотворений, доказывающих его большие познания
в литературе. Память его еще глубоко чтится, и многие историки Арагонского
королевства говорят о нем в своих летописях {Район Уэска. Обозрение церквей
Арагона. Т. VI; Латаса. Современная библиотека арагонских писателей. Т. 1.}.

Статья вторая

ДОКТОРА БОГОСЛОВИЯ

I. Среди докторов богословия Тридентского собора, которых инквизиция
преследовала и карала, первое место должен занять тот, чье дело кажется
наиболее удивительным. Мы имеем в виду Бенедито Ариаса Монтануса; быть
может, он является самым сведущим человеком своего века в восточных языках.
Многие города Испании (Севилья, Херес-де-Лос-Кабальерос [58] и местечко
Фрехеналь-де-ла-Сьерра) спорили о том, которому из них принадлежит честь
быть местом рождения Ариаса Монтануса, подобно тому, как несколько городов
Греции оспаривали право называться родиной Гомера. Ариас Монтанус был сведущ
в еврейском, халдейском, сирийском, арабском, греческом и латинском языках;
он знал французский, итальянский, английский, голландский и немецкий языки;
он был раздаятелем милостыни при короле, рыцарем ордена Сант-Яго и доктором
богословия в университете Алькалы. Так как в продаже больше не было
экземпляров Библии Полиглотты кардинала Хименеса де Сиснероса, знаменитый
Плантин, антверпенский печатник, представил Филиппу II соображения о пользе,
какую принесло бы новое издание этого труда с поправками и дополнениями, а
также с улучшенным печатным шрифтом. Филипп II одобрил план Плантина,
обещавшего доставить хороший шрифт, и в 1568 году поставил доктора Ариаса
Монтануса во главе этого предприятия. Этот ученый отправился во Фландрию,
чтобы исполнить намерения монарха и составить список запрещенных книг,
известный под именем Индекса герцога Альбы и изданный в 1571 году, как я
сказал, в этой Истории. Чтобы придать большому труду перепечатки Библии
Полиглотты наиболее совершенный вид, достали большое число неизданных
экземпляров Библии на всех языках, выписав их из разных христианских стран.
Это было тем легче сделать, что могущество Филиппа было весьма значительно и
что папа издал несколько бреве для содействия исполнению этого предприятия
{Кабрера. История Филиппа II. Кн. 10. Гл. 6; Родригес де Кастро. Библиотека
авторов испанских раввинов. Т. 1. Глава раввина Абраама Уске; Ногера. Жизнь
Хуана де Мариана // История Испании, опубликованная в Валенсии Монфором.}.
Этот большой труд состоял из восьми томов форматом в лист. Первые четыре
тома содержат книги Ветхого Завета на еврейском языке с латинским переводом,
или Вульгатой; греческий перевод Семидесяти; латинское введение к нему и
халдейский парафраз не только пяти книг закона (которые уже - с давних пор
были в Комплутенской Бибнии [59], но еще и остальной части Ветхого Завета,
которая не была еще напечатана. Пятый том содержит Новый Завет на греческом
языке с Вульгатой и на сирийском языке с латинским переводом, которого не
было в комплутенской Библии. Три остальные тома известны под названием
аппарата. Первый, то есть шестой, том всего труда, содержит Ветхий Завет на
еврейском языке с латинским подстрочным переводом Ксантеса Паньино, ученого
доминиканца, исправленным и более согласованным с еврейским оригиналом
Ариасом Мон-танусом, и Новый Завет на греческом языке с подстрочным
переводом, слово в слово, того же Паньино. Второй том содержит грамматики и
словари еврейского, халдейского, сирийского и греческого языков. Третий том
(последний в этом издании) составлен из различных ученых трактатов
Монтануса, необходимых для правильного понимания Священного Писания. Св. Пий
V одобрил этот труд и способ его исполнения; Григорий XIII сделал то же, и
оба изъявили свое удовлетворение особыми бреве, которые они послали своему
нунцию во Фландрию. Доктор Ариас Монтанус, отправившись в Рим, сам поднес
один экземпляр этого труда папе; его сопровождал посол Филиппа. Он обратился
к Его Святейшеству с прекрасной речью на латинском языке, доставившей
огромное удовольствие папе и кардиналам. Король подарил это издание всем
христианским государям. Оно называется Королевской Библией, потому что было
исполнено по приказанию короля; иногда также Филиппикой, по имени Филиппа
II; Антверпенской, потому что оно вышло из печатных станков Плантина;
Полиглоттой (многоязычной), потому что оно на нескольких языках; и
Монтановской, потому что руководил работой Монтанус, хотя ему помогали
несколько очень искусных ученых из университетов Парижа, Лувена и
Алькала-де-Энареса.
II. Когда Ариас Монтанус вернулся в Испанию, приобретенное им уважение
вызвало зависть, особенно среди иезуитов, потому что он не пользовался
советами и не взял в сотрудники ни Диего Лайнеса, ни Альфонсо Сальмерона
[60], ни других богословов-иезуитов Тридентского собора. У него появился и
другой враг - в лице Леона де Кастро; то был белый священник, профессор
восточных языков в Саламан-ке; он был против Монтануса, потому что не
принимал никакого участия в этой работе и потому что Монтанус не считал
нужным советоваться с первым университетом Испании. Заступничество иезуитов,
в котором он был уверен, побудило его донести на доктора Ариаса Монтануса
главной инквизиции Рима. Этот донос был на латинском языке; другой, на
испанском языке, он направил в верховный совет Мадрида. Доносчик обвинял
Монтануса в том, что он дал еврейский текст, сходный с рукописью евреев, и
сделал к нему толкование согласно мнениям раввинов, не принимая в
соображение мнений Отцов Церкви, что оставляло бездоказательном большое
число догматов христианской веры. Он обвинил автора в злонамеренности и
назвал его заподозренным в иудействе, присваивающим себе звание раввина, то
есть учителя. Это обвинение было простой клеветой, так как в тексте этой
Библии, которую я видел, в конце каждого тома стоит подпись - "талмуд"
{Здесь либо ошибка Льоренте, либо опечатка. Вместо "талмуд" следует читать
"талмид", слово, обозначающее "ученика". (Примеч. ред)}, что значит
"ученик". Выдвигались против него и другие более или менее обидные упреки и
ложные обвинения иезуитов. Говорили, что он пытался вставлять в текст как
существенную часть толкования нескольких еретиков, знание которых он
безмерно расхваливал в своих предисловиях и труды которых, использованные
без разбора, помогли ему при выполнении этой работы. Леон де Кастро, с
нетерпением ожидавший ареста и заключения Монтануса в секретную тюрьму,
написал 9 ноября 1576 года дону Фернандо де ла Веге де Фонсеке, члену
верховного совета, письмо, достойное стать известным, однако его размеры не
позволяют мне поместить его здесь. В письме он возобновляет свой донос на
Монтануса и ясно доказывает, что в нем преобладала досада на то, что его
мнимое усердие так плохо вознаграждено. Ему покровительствовали люди,
сильные при дворе, в особенности Родриго Васкес, председатель финансового
совета. Почти нельзя сомневаться в том, что Ариас был бы заключен в тюрьму
святой инквизиции, если бы не имел покровителем самого короля и если бы папа
не одобрил его труда особым бреве. Столь сильные причины все же были
недостаточны для его спокойствия, и он счел себя обязанным поехать для
оправдания в Рим.
III. Леон де Кастро распространял экземпляры своих доносов, а иезуиты
не преминули со свойственной им скрытностью делать то же. Такое поведение
возмутило брата Луиса Эстраду, цистерцианского монаха, человека очень
сведущего в восточных языках и основавшего коллегию своего ордена в
Алькала-де-Энаресе. В 1574 году он обратился к Монтанусу с письменной речью,
в которой он восставал против доноса Кастро и предсказывал его опалу. Педро
Чакон, испанский ученый того времени, опроверг в своем сочинении этот донос.
В статье он обращался к Леону де Кастро; он не ограничился уничтожением его
доводов, но еще доказывал ему значительный вред, который нанесли бы
христианской вере в случае признания, что все еврейские рукописи подделаны.
Доносчик увидел себя обязанным издать сочинение под названием Апологетик. Он
напечатал его, преодолев много затруднений, о которых говорит в предисловии,
озаглавленном Острейший конфликт ("Conflictus acerrimus").
IV. Доктор Ариас Монтанус вернулся из Рима, и, так как он мог
рассчитывать на благоволение короля, его не посмели арестовать и заставить
перенести то же обхождение, какое перенес архиепископ Толедский. Ему
определили в качестве тюрьмы город Мадрид; совет затем постановил, что ему
вручат копию с доносов, сделанных против него, - ничто не может извинить
инквизиторов, что они не приняли этой меры по отношению к Каррансе. Ариас
Монтанус ответил на все, опроверг доводы своего противника и дал понять
обиняками, что нападки на него были лишь результатом заговора иезуитов.
Между прочим он сказал: "Леон де Кастро опирается на совет и защиту
некоторых лиц, считающих себя единственно образованными и уверенных, что
одни они живут честно и что никто в такой степени, как они, не ищет
сближения с иезуитским орденом и не подражает ему; они хвастаются тем, что в
своем исповедании разразились ненавистью против меня, ничего не сделавшего,
чтобы заслужить ее; я ведь только самый малый и самый бесполезный из
учеников Иисуса. Они злоупотребляют средствами и именем тех, которыми тайно
управляют по собственному желанию, чтобы добиться своей цели. Я знаю их
коварство; между тем я не могу сказать, к какой категории они принадлежат;
воздержусь также называть их. В поведении и управлении делами они поступают
весьма скрытно и тайно, хотя те, кто действует откровенно и искренне, легко
обнаруживают их. Незамедлительно становится явной добродетель сумевшего
выявить то, что скрыто в глубине сердца и окутано мраком. Тогда каждый
найдет должную награду за свои дела" {Объяснение различных способов читать и
писать у евреев, напечатанное в Антверпене в 1584 году. Можно просмотреть
также уже названных авторов, где найдутся письма, собрание коих было бы
очень полезно издать.}.
V. Главный инквизитор в согласии с верховным советом назначил
квалификаторами по делу Ариаса различных богословов, которым вручили донос
Кастро и его апологию, ответ обвиняемого и два сочинения Эстрады и Чакона.
Главным цензором был Хуан де Мариана, иезуит, слывший за очень сведущего в
восточных языках и в богословии. Этот выбор (в котором иезуиты принимали
большое участие) заставил их думать, что Ариас не устоит. Мариана сознается,
что до своего назначения квалификатором он старательно прочел труд Ариаса,
чтобы быть в состоянии судить о нем. Тем не менее этот иезуит (твердый
характер которого никогда не изменял ему) не оправдал надежд своего ордена.
Он заявил, что антверпенская многоязычная Библия содержит погрешности и
неточности, и указал их самым подробным образом, но не мог все же удержаться
от признания, что они имеют мало значения и что ни одна не заслуживает
богословской отметки; ввиду этого он не находит достаточной причины для
запрещения этого труда; наоборот, есть основание надеяться, что чтение его
принесет большую пользу. Это суждение Марианы было причиной того, что совет
инквизиции высказался в пользу Ариаса, который скоро узнал, что выиграл
процесс и в Риме. Филипп II имел настолько благоприятное мнение о Монтанусе,
что в тот момент, когда его дело находилось в руках инквизиторов (1577 г.),
поручил ему пересмотреть и привести в порядок королевскую библиотеку в
Эскуриале, а также возобновить эту работу через два года, когда библиотека
сделает новые приобретения. Иезуиты не простили своему собрату его
непокорности и твердости, проявленных им против духа своего общества. В
дальнейшем мы увидим, что они сделали его жертвой инквизиции.
VI. Доктор дон Диего Собаньос, ректор университета в
Алькала-де-Энаресе, богослов третьего созыва Тридентского собора, не
удовольствовался подачей благоприятного мнения о катехизисе Каррансы: своим
влиянием на богословов этого университета он способствовал одобрению ими
этого труда. Его процесс начался перед инквизицией Вальядолида; выставили
его суждение о катехизисе, суждение богословов и письмо, которое он написал
архиепископу 23 марта 1559 года, найденное в бумагах прелата. Он был
присужден к денежному штрафу с предупреждением и освобожден от церковных
наказаний, которые навлек на себя (как говорили) одобрением погрешностей
катехизиса.
VII. Диего Лайнес, родом из местечка Альмасан, в епархии Сигуэнсы,
второй генерал иезуитского ордена с 1556 года, года смерти его основателя
св. Игнатия, до 1565 года, когда он сам умер, был оговорен перед
инквизицией, как заподозренный в лютеранстве и в ереси, иллюминатов. Педро
де Рибаденейра писал из Рима 1 августа 1560 года отцу Араосу, своему
товарищу, и жаловался на то, что "некоторые члены испанской святой
инквизиции, только что приехавшие в Рим и посланные главным инквизитором
Вальдесом по делу архиепископа Толедского, говорили с меньшей осторожностью,
чем подобает лицам, связанным клятвой, распуская слух, будто их генерал
поражен свирепствовавшей тогда заразой; если бы даже это обвинение было
обосновано, то осторожность ведь налагает долг молчания, потому что речь
идет о человеке, который в значительной степени участвовал в работах собора,
притом о человеке, которого папа особенно выделял и к которому относился с
большим уважением". Далее Рибаденейра указывал, что для архиепископа
Вальдеса не могло быть ни почетным, ни полезным, чтобы его подчиненные и
эмиссары говорили о таком человеке с легкомыслием, поскольку все должны были
думать, что они только повторяют слышанное ими от своего начальника. Иезуиты
не простили Вальдесу преследования их генерала и способствовали отрешению
его от должности в 1566 году. Диего Лайнесу, пребывавшему постоянно в Риме,
удалось отклонить юрисдикцию инквизиторов Испании.
VIII. Брат Хуан де Регла, иеронимит, бывший духовником Карла V,
провинциалом своего ордена в Испании и соборным богословом во время второго
созыва Тридентского собора, был арестован по приказу инквизиции Сарагосы, по
оговору иезуитов, как подозреваемый в лютеранстве. Он отрекся от
восемнадцати тезисов, был оправдан и подвергся епитимье. Вследствие этого он
питал непримиримую ненависть к иезуитам и распространял копии письма,
которое ему написал из Саламанки епископ Мельхиор Кано 21 сентября 1557
года. В нем было сказано, что "иезуиты - иллюминаты и гностики [61] XVI
века; что Карл V хорошо их знал и что Филипп II узнает их позднее". Это
последнее обстоятельство заставило брата Габриэля Паласио, монаха
реформированного цистерцианского ордена, в письме, которое он писал 16 марта
1558 года доктору Торресу, профессору в Сигуэнсе, бывшему затем епископом
Канарских островов, сказать, как он был удивлен тому, что человек,
присужденный инквизицией к наказанию и принужденный отречься от восемнадцати
тезисов {Письмо Кано поместил Сьенфуэго в Жизни св. Франсиска Борхи. Кн. 4.
Гл. 15; письма Паласио и брата Луиса Эстрады в неизданном сочинении,
составленном иезуитом Педро Рибаденейрой, озаглавленном Слава и триумф
общества Иисуса, полученные в гонениях на него ("Glorias У Triumfos de la
Compagnia de Jesus, conseguidos ensus persecuciones"); оно сделалось
собственностью дома Рамона Кабреры, испанского священника, столь же
достойного уважения своими большими познаниями, сколь враждебного
предрассудкам.}, злоупотребляет влиянием духовника Его Величества.
Не могу разделять удивления Габриэля Паласио при виде доносов, которые
брат Хуан де Регла сделал добровольно, не будучи вызван на суд инквизицией
Вальядолида, 9 и 23 декабря 1558 года против архиепископа Каррансы, потому
что эти доносы достаточно ясно доказывают, что Хуан де Регла был завистлив и
не желал разбираться в истинности фактов. С другой стороны, известно, что
Регла был человек большого таланта, но с характером, склонным к интриге, и
со времени своей опалы вдался в лицемерие и ханжество. Этим он достиг того,
что стал духовником Карла V и даже Филиппа II (по крайней мере, по жалованью
и почестям) после того, как был наказан по подозрению в лютеранстве.
IX. Брат Франсиско де Вильальба, иеронимит из Монтамарты, уроженец
Саморы, был одним из богословов второго созыва Тридентского собора и
проповедником двух государей, Карла V и Филиппа II. Толедская инквизиция
привлекла его к суду как заподозренного в лютеранстве; ему приписывали также
происхождение от евреев. Он напутствовал императора в последние минуты жизни
и произнес нагробную речь. Некоторые из его слушателей заявили, что у них
волосы встали дыбом от его слов. Филипп II часто советовался с ним и
изъявлял почтение к его советам, выраженным письменно. Другие монахи его
ордена не могли без зависти видеть расположение, которым он пользовался у
короля. Они прибегали к клевете, верному средству доносчиков, представив
несколько тезисов, которые казались лютеранскими, и приписав их Вильальбе. С
другой стороны, среди монахов его ордена пустили слух, будто он принадлежит
к еврейской расе, по крайней мере по материнской линии. Собрался капитул
ордена; был поднят вопрос о лишении его некоторых льгот, присвоенных
королевским проповедникам, и эта мера была бы предпринята, если' бы Филипп
(предуведомленный об этом) не воспретил ее. Генерал и член капитула
предприняли исследование генеалогии Вильальбы и открыли, что он происходит
от старинных христиан, без примеси крови еврейской или мавританской или лиц,
наказанных инквизицией. Протекция, публично оказанная Вильальбе королем,
привела к тому, что его враги не смогли так быстро, как желали, добыть
свидетелей, в которых они нуждались для установления достоверности факта
ереси, что не позволило инквизиторам арестовать его до более полного
осведомления. Между тем Вильальба умер в монастыре Экскуриала [62] в 1575
году, сохранив за собой среди добросовестных испанцев репутацию хорошего
монаха и безупречного католика {См.: Франсиско Сантос. История Св. Иеронима.
Ч. IV. Кн. 3. Гл. 42.}.
X. Брат Мигуэль де Медина, францисканец, был приглашен в качестве
богослова на третий созыв Тридентского собора. Уроженец Беналькасара, он был
членом коллегии Св. Петра и Павла в университете в Алькала-де-Энаресе и
настоятелем францисканского монастыря в Толедо. Он умер 1 мая 1578 года в
секретной тюрьме инквизиции этого города до рассмотрения дела по подозрению
его в исповедании учения Лютера. Это обвинение возникло из-за большого
уважения, которое Медина оказывал богословским трудам монаха своего ордена
Джованни де Феро. Некоторые из этих работ он напечатал в Алькала-де-Энаресе,
приложив к ним примечания и поправки. В их числе были: Толкование на
Евангелие от Иоанна и на его соборное Послание, Толкование на Послание св.
Павла к Римлянам, которое уже было напечатано вне Испании со множеством
ошибок, и Проблемы Священного Писания, опубликованные Франческо Джордже из
Венеции. На эти труды поступил донос в инквизицию. Верховный совет выпустил
30 октября 1567 года циркуляр, предписывавший всем трибуналам инквизиции
позаботиться об их аресте в подведомственных округах. 16 августа 1568 года
он издал новый циркуляр, предписывавший аналогичную меру относительно
Толкования на Екклезиаст того же автора. Брат Мигуэль де Медина взялся
защищать его учение и опубликовал Апологию трудов брата Джованни де Феро.
Это произведение возбудило много толков. Мигуэль, считавший нужным
разъяснить свои взгляды, высказал много подозрительного и был арестован. Он
умер в тюрьме святого трибунала после четырехлетнего заключения.
Произведения его и брата Джованни де Феро были запрещены до исправления их.
Эта мера побудила кардинала Кирогу, главного инквизитора, внести Апологию
Медины в Индекс, опубликованный им в 1583 году. Николас Антонио поместил в
своей Испанской библиотеке заметку о некоторых других трудах Медины, уверяя,
что Медине удалось оправдаться по тезисам своего учения. Это утверждение
неточно, так как Медина был объявлен заподозренным. Его виновность или
невиновность являются спорными: его произведения были осуждены, он сам
подпал бы под отречение и получил бы предупреждение, если бы смерть не
прервала начатого процесса.
XI. Брат Педро де Сото, доминиканец, духовник Карла V и первый богослов
папы Пия IV на третьем созыве Триде нт-ского собора, в 1560 году, был
привлечен к суду инквизиторами Вальядолида как заподозренный в лютеранстве.
Это подозрение было основано на показаниях, данных некоторыми сообщниками
Касальи, в частности брата Доминика де Рохаса; на благосклонном суждении
брата Педро о катехизисе Каррансы в 1558 году; на письмах, писанных им к
этому архиепископу 9 марта и 23 апреля 1553 года; на его попытках побудить
брата Доминика де Сото взять назад его первое мнение о катехизисе и одобрить
его; оно было основано также на защите этой книги и на том, что он говорил и
думал на соборных комиссиях, которым было поручено рассмотрение дела. Педро
де Сото не был арестован, потому что он умер в Триенте в 1563 году, во время
первых формальностей по его процессу. Он был уроженцем Кордовы. Филипп II
возил его в Англию для улаживания церковных дел. Николас Антонио дал заметку
о его трудах.
XII. Брат Доминик де Сото, доминиканец, профессор в Саламанке,
присутствовал в качестве богослова на двух первых созывах Тридентского
собора. Он имел большие познания в богословии, но история может осудить его
за лживый характер и за отсутствие мужества; желая угодить сразу двум
враждебным сторонам, он потерял уважение обеих. Я уже рассказал о его
поведении в Севилье по отношению к доктору Эгидию, канонику-учителю этой
церкви, избранному епископом Тортосы. Не более откровенно он поступил в деле
его товарища по учению, архиепископа Толедского. Иквизиторы Вальядолида
поручили ему рассмотреть и оценить катехизис Каррансы. Он отметил в качестве
еретических, непристойных или благоприятствующих еретикам двести тезисов
этой книги. Архиепископ, узнав об этом, написал в сентябре брату Педро де
Сото, жалуясь на брата Доминика, и просил стать на его сторону и защитить
его. Отсюда возникла переписка. Когда Карранса был арестован, в его бумагах
нашли черновики писем Доминику и Педро де Сото; были еще найдены письмо по
тому же делу к Луису де ла Крусу, мнение брата Доминика в пользу катехизиса
и разные письма этого богослова от 14 и 30 октября, 8 и 20 ноября 1558 года,
от 25 февраля и 23 июля 1559 года. Одно из них заслуживает особенного
внимания - именно письмо от 20 ноября. В нем брат Доминик говорит об
испытаниях, которые он претерпел от вальядолидских инквизиторов, и о
насилии, учиненном над ним, чтобы принудить дать дурной отзыв о катехизисе
Каррансы, хотя он признал его хорошим и согласным с здравым учением. Эти
факты дали повод к его процессу; достоверно, что он был бы арестован и
посажен в секретную тюрьму, но он умер 17 декабря 1560 года, когда его дело
принимало серьезный оборот. Он догадывался об ожидавшей его участи, потому
что его уже не приглашали в качестве квалификатора в процессах обвиняемых.
XIII. Брат Хуан де Луденья, доминиканец, уроженец Мадрида, настоятель
монастыря Св. Павла в Вальядолиде, автор нескольких полемических сочинений
против лютеран (которые упоминает Николас Антонио в своей Библиотеке), был
привлечен к суду вальядолидской инквизицией в 1559 году по подозрению в
лютеранстве, поскольку одобрил катехизис Каррансы. Он не увидал тюрьмы
святого трибунала, однако был приведен на заседание трибунала для
заслушивания обвинений. Он оправдался, заявив, что наспех прочел это
произведение, по доверию к учености и добродетели автора, и не открыл в нем
никакого заблуждения в отношении догматики. Он был присужден к тайной
епитимье, не имевшей в себе ничего унизительного. Эта предосторожность,
скрывшая от общества весть о процессе, позволила ему участвовать в третьем
созыве Тридентского собора в качестве заместителя епископа Сигуэнсы и
проповедовать перед отцами этого знаменитого собрания в первое воскресенье
рождественского поста 1563 года. Если бы Луденья имел безрассудство защищать
свой отзыв, он неминуемо был бы присужден к суровому наказанию.

Статья третья

ДРУГИЕ АРХИЕПИСКОПЫ И ЕПИСКОПЫ

К этой галерее епископов и богословов, членов собора, подвергшихся
преследованию со стороны инквизиции, я присоединю список других прелатов,
испытавших ту же участь, чтобы убедительно доказать, что тайна святого
трибунала есть средство страшное, непреклонное и опасное даже для епископов,
законных судей в деле веры со времени утверждения христианства. В этом
списке отмечено одиннадцать архиепископов и двадцать восемь епископов {В
действительности архиепископов шесть и епископов двадцать четыре; общее
число - тридцать. (Примеч. ред.)}. Я составил его в алфавитном порядке.
1. Абад-и-ла-Сьерра (дом Агостино), епископ Барбастро, брат главного
инквизитора, архиепископа Силиврии, о котором буду говорить сейчас. На него
донесли в Мадрид в 1796 году как на янсениста в связи с его перепиской с
присяжными епископами Франции, которых поголовно обвиняли в янсенизме. Этот
донос не имел никаких последствий. Вторично напали на него в Сарагосе в 1801
году. Доносчики обвинили его в том же; они припомнили его сношения с
французскими епископами и вменили ему в преступление, что он соглашался на
брачные льготы в силу королевского декрета 1799 года. Сарагосская инквизиция
приказала произвести опрос свидетелей, чтобы установить истинность этого
обвинения; однако дело не подвинулось дальше, может быть, вследствие частных
писем какого-либо члена верховного совета, так как опыт доказал мне, что
провинциальные инквизиторы имели привычку поддерживать дружескую переписку с
некоторыми членами совета, не думая, что они этим нарушают тайну, в
соблюдении коей они присягали, без сомнения, потому, что члены совета были
связаны той же присягой. Они писали последним о важнейших процессах,
которыми были заняты. Если подобное сообщение произошло, можно предположить,
что член верховного совета написал инквизитору Сарагосы, что будет неудобно
продолжать процесс, начатый против епископа Барбастро.
2. Абад-и-ла-Сьерра (дом Мануэль) [63], архиепископ Силиврии в стране
неверных (in partibus infidelium) [64], бывший епископ Асторги, главный
инквизитор Испании по смерти дома Агостино Рубина де Севальоса. В 1794 году
Карл IV велел ему покинуть должность и удалиться в Сопетран, бенедиктинский
монастырь в четырнадцати милях к северо-востоку от Мадрида. Дом Мануэль имел
проницательный ум и был весьма образован; его воззрения стояли на уровне
просвещенности века. В 1793 году этот прелат велел мне представить ему план
назначения ученых и честных критиков квалификаторами для отзыва о книгах и
лицах. Это поручение явилось результатом нескольких наших бесед на эту тему.
Познакомившись с принципами, на которых я основывал свою систему, он поручил
мне изложить недостатки судопроизводства святого трибунала и предложить
такое, которое было бы полезнее для религии и для государства. Когда этот
прелат перестал быть главным инквизитором, один фанатичный монах донес на
него самого как на янсениста. Правда, донос был отвергнут; если бы
непроницаемая тайна, господствующая в секретариате трибунала, не поощряла к
преступлению глупых и злых людей без всякого риска и опасности для них и к
сведению не принимался бы ни один анонимный или псевдонимный донос,
вероятно, имена многих лиц, отмеченных здесь, были бы вычеркнуты из
реестров.
3. Арельяно (дом Хосе Ксавье Родригес д'), архиепископ Бургоса и член
чрезвычайного совета Карла III. Этот прелат составил много трудов по
богословским принципам Сумм св. Фомы так, как они преподаются*
доминиканцами, и против морали иезуитских авторов. Приверженцы последних и
некоторые друзья инквизиции донесли в Мадрид на архиепископа Арельяно, пока
он принимал участие в прениях совета. Его обвинили в янсенизме, потому что
он исповедовал мнения, благоприятствующие светской власти; он не
руководствовался в этих случаях внутренним смыслом и буквальным выражением
булл, противоречащих его образу мыслей, и обнаруживал те же тенденции, когда
возникал вопрос о защите пределов власти гражданской, королевской или
епархиальной против святого трибунала, власть коего он крайне суживал.
Инквизиторы не могли извлечь никакой выгоды из доноса, сделанного для того,
чтобы погубить архиепископа Бургосского, потому что в доносе не было
обозначено и формально выражено ни одного конкретного тезиса, прямо
противоречащего религии или деятельности святого трибунала. В прежние
времена инквизиторы, вероятно, не были бы так осторожны. Но не разумнее ли
закрыть навсегда доступ всякому необоснованному доносу о преступлении ереси?
И даже в этом случае почему бы не обязать точно указывать тезис, который
противоречит учению?
4. Буруага (дом Томас Саенс де). Он был архиепископом Сарагосы и членом
чрезвычайного совета, созванного Карлом III. Он подвергался той же
опасности, что и Арельяно.
5. Мускис (дом Рафаэль де), уроженец Вианы в королевстве Наваррском. Он
был подателем милостыни и проповедником королей Карла III и Карла IV,
духовником королевы Марии-Луизы, жены последнего монарха, епископом Авилы и
затем архиепископом Сайт-Яго. Он был замешан в деле дома Антонио де ла
Куэсты, архидиакона Авилы, и его брата дома Херонимо де ла Куэсты,
каноника-духовника того же собора. Для инквизиции больше ничего и не нужно
было, чтобы начать против него процесс. О нем будет речь в главе XLIII. Этот
прелат был одним из гонителей двух братьев. Документы его процесса были
представлены Карлу IV. Этот государь признал интригу и присудил архиепископа
к значительному штрафу и выговору, делающему ему мало чести. Так как
инквизиторы не имели никакого интереса в утайке или подделке документов
судопроизводства, то королю можно было видеть их полностью. Этот случай
принадлежит к малому количеству тех, когда испанские короли приказывали
представлять подлинные документы, составленные святым трибуналом. Правда,
инквизиторы не преминули сказать, что министры злоупотребили своей властью,
поскольку преувеличили объем своей юрисдикции, источник своей власти и
сущность тайны, сопровождающей все их действия.
6. Св Хуан де Рибера, архиепископ Валенсии и патриарх Александрийский,
- см. главу XXX.
7. Достопочтенный дом Фернандо де Талавера. Он был архиепископом
Гранады. О его истории можно справиться в главах V.X, XIII и XXX.
8. Достопочтенный дом Хуан де Палафокс, архиепископ Мексики, - см.
главы XIII, XV и XXX.
9. Акунъя (дом Антонио), епископ Саморы, начальник одной из кастильских
армий, собранных народом для войны коммун против угнетения фламандцев,
управлявших Испанией от имени Карла V. Этот государь желал, чтобы епископ и
священники, участвовавшие в этой войне в качестве рядовых, были наказаны
испанской инквизицией по подозрению в ереси, поскольку следовали
кровожадному учению, противному духу кротости, преподанной и рекомендованной
Иисусом Христом апостолам, и противоречащему идеям католической Церкви,
установившей для священников, которые убивают, даже когда они делают это
неумышленно и в целях самозащиты, каноническое наказание в виде лишения
сана. Несмотря на этот справедливый довод, Лев X воспротивился тому, чтобы
епископ Саморы и священники, его товарищи по оружию, были наказаны
инквизицией. Он утверждал, что это дело явится истинным скандалом и вполне
достаточно, если епископ будет судим в Риме, а священники - епархиальными
начальниками (см. главу XIII). Какой пример для испанских священников,
которые стали атаманами разбойников во время недавних смут в Испании под
предлогом защиты независимости родины и прав своего законного государя!
Почти все брали с собой своих наложниц; все без исключения были
общественными ворами и оправдывали множество убийств, совершенных над
французскими солдатами, встречавшимися поодиночке и беззащитными. Некоторые
из этих священников убивали французов собственными руками. Однако советники
Фердинанда VII дали ему понять, что не только не следует налагать наказания
на этих священников - распутников и душегубцев, но их следует вознаградить,
даровать им именья и отличия. Какая сумятица в мыслях! Но ведь св. Павел
сказал: Иисус Христос вчера и сегодня тот же.
10. Ариас д'Авила (Хуан), епископ Сеговии, брат первого графа де
Пуньонростро, - см. главу VIII.
11. Аранда (дом Педро д'), епископ Калаоры, председатель совета
Кастилии при католических королях Фердинанде и Изабелле, - см. гл. VIII.
12. Касас (дом Бартоломео де Лас), епископ Чиапы в Америке, - см. главу
XXV.
13. Картахена Американская. История епископа этого города, занимавшего
кафедру в 1686 году, находится в главе XXVI.
14. Клеман, епископ Версальский. Этот прелат находился в Испании, когда
был еще только каноником и сановником кафедрального собора в Оксере, в то
время как Карл III созвал чрезвычайный совет из архиепископов и епископов
для рассмотрения дела иезуитов и некоторых других дел церковной
администрации. Клеман находился в дружеских отношениях с графами Арандой,
Флорида-Бланкой и Кампоманесом и с некоторыми епископами из этого совета. Он
был оговорен перед инквизицией, как янсенист и враг святого трибунала.
Подробности об этом французском духовном лице читатель найдет в главе XLII.
15. Клименте (дом Хосе), епископ Барселоны, - см. главу XLII.
16. Диас (дом Фроилан), избранный епископом Авилы, духовник Карла II, -
см. главы XXVI и XXXIX.
17. Эгидий (доктор Хуан), избранный епископом Тортосы, - см. главы
XVIII и XXI.
18. Гонсало (дом Викториан Лопес), епископ Мурсии и Картахены, - см.
главу XLIII.
19. Ла-Плана-Кастильон (дом Хосе де Ла-Плана), епископ Тарасовы. Он был
членом чрезвычайного совета, созванного Карлом III. Инквизиторы отметили его
как янсениста по тем же мотивам, что и Арельяно.
20. Мендоса (дом Альваро де), епископ Авилы. Он происходил из дома
графа Тендильи, маркиза де Мондехара, гранда Испании, двоюродного брата
герцога Инфантадо. Он был отмечен в реестрах инквизиции как заподозренный в
ереси вследствие нескольких показаний, данных свидетелями в процессе
архиепископа Каррансы.
21. Мендоса (дом Бальдассар) [65], епископ Сеговии и главный инквизитор
в царствование Карла II и Филиппа V. Когда он отказался от своих
обязанностей, инквизиторы занесли его имя в книгу заподозренных в ереси. О
нем см. главы XXXIX и XL.
22. Малина (дом Мигузль де), епископ Альбарасина и член чрезвычайного
совета, созванного Карлом III. Его постигла та же участь, что и других
членов совета, - см. статью Арельяно и главу XLII.
23. Палафокс (дом Антонио), епископ Куэнсы при Карле IV. Брат его граф
де Монтихо был грандом Испании, - см. главу XLIII.
24. Тавира (дом Антонио де), раздаятель милостыни и проповедник при
дворе королей Карла III и Карла IV, епископ-настоятель Уклеса в военном
ордене Сант-Яго, затем последовательно епископ Канарских островов, Осмы и
Саламанки, - слава испанской церкви, слава испанской нации, слава
национальной литературы, - был отмечен, как янсенист. О нем см. главы XXV,
XXVI и XLII.
25. Торо (дом Хосе Фернандес де), епископ Овиедо при Филиппе V, - см.
главу X.
26. Торо (дом Габриэль де), епископ Ориуэлы, член чрезвычайного совета,
созванного Карлом III. Он был отмечен как сторонник янсенизма, - см. статью
"Арельяно" и главу XLII.
27. Трехо (дом Антонио де). Он был епископом Мурсии и Картахены при
Филиппе IV и в 1622 году подвергся ужасному обращению со стороны
инквизиторов, без малейшей видимости правосудия, - см. о нем главу XXVI.
28. Вальнарсель (дом Висенте де), епископ Вальядолида. Он был присужден
к уплате штрафа и к получению выговора по случаю процессов Антонио и
Геронимо де ла Куэста, каноников Авилы, за участие в заговоре против этих
двух братьев, - см. статью "Мускис" и главу XLIII.
29. Вальядолид (епископ) в 1640 году - см. главу XXVI.
30. Вирусе (дом Антонио де), проповедник Карла V, епископ Канарских
островов, был обвинен в лютеранстве, - см. гл. XIII и XIV.