Библиотека Гумер - история Церкви

Х.А.Льоренте. История испанской инквизиции

Глава XXIV

АУТОДАФЕ, СПРАВЛЕННЫЕ ПРОТИВ ПРОТЕСТАНТОВ И ДРУГИХ ОБВИНЯЕМЫХ
ИНКВИЗИТОРАМИ ТОЛЕДО, САРАГОСЫ, ВАЛЕНСИИ, ЛОГРОНЬО, ГРАНАДЫ, КУЭНСЫ И
САРДИНИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФИЛИППА II

Статья первая

ИНКВИЗИЦИЯ ТОЛЕДО

I. Я уже заметил, что все, что происходило в инквизициях Севильи,
Вальядолида и Мурсии, происходило и в других, потому что во всех было одно
правило поведения, одна система произвола в толковании и применении
приказов, и потому суровость приговора стала правилом, которое одни
инквизиторы передавали другим. Для того чтобы показать неоспоримость этой
истины, я расскажу историю нескольких аутодафе в разных провинциях с
определенным числом специфических особенностей, которые я покажу в своих
заметках, извлеченных из подлинных процессов и реестров святого трибунала.
II. 25 февраля 1560 года инквизиторы Толедо справили аутодафе, на
котором несколько осужденных были сожжены живьем, другие в изображении и
множество было подвергнуто епитимьям. Они были наказаны как подозреваемые в
лютеранстве и магометанстве или по делам о двоеженстве, богохульстве или
заблуждениях насчет блуда, который они считали дозволенным, а также как
виновные в возвращении к иудейскому культу. Сгорая страстью показать себя
столь же преданными государям, как инквизиторы Вальядолида, толедские
инквизиторы энергично принялись за приготовления к церемонии, чтобы
отпраздновать прибытие новой королевы Елизаветы Валуа, дочери Генриха II,
короля Франции. Вследствие трактата, заключенного 3 апреля 1559 года, она
была обвенчана в Толедо 2 февраля 1560 года кардиналом, епископом Бургоса,
домом Франсиско Мендоса-и-Бовадильей, в присутствии Хуанны, вдовствующей
принцессы Португалии, сестры короля, и несчастного дона Карлоса, принца
Астурийского, которому новая королева была раньше предназначена в
супружество. Некоторые историки утверждают, но неверно, будто имелась
большая несоразмерность в возрасте Елизаветы и Филиппа II. Хотя принцессе
было тринадцать лет, а дону Карлосу четырнадцать, и этот расчет
устанавливает, по-видимому, более подходящее соотношение, можно сказать, что
Филипп II не только не был слишком стар для нее, но, имея от роду лишь
тридцать три года, был в расцвете своих физических и умственных сил, и
принцесса благодаря браку с Филиппом II овладела престолом, которого
пришлось бы долго ожидать с доном Карлосом, если предположить, что он жил бы
дольше. Историкам скорее следовало бы удивляться печальной церемонии,
которой хотели развлечь тринадцатилетнюю королевскую принцессу, прибывшую с
французского двора, где она видала блестящие праздники, которые не поражали
неприятно ни ее возраста, ни сана. В то время в Толедо происходило собрание
кортесов королевства для принесения присяги на верность принцу,
предполагаемому наследнику престола. Для торжественного справления аутодафе
воспользовались этим собранием, состоящим из грандов Испании, множества
прелатов и представителей городов. Кроме количества жертв, это аутодафе
поражало своей величественностью по сравнению с самыми знаменитыми аутодафе
Вальядолида.
III. В 1561 году происходило другое аутодафе в том же городе. На нем
сожгли четырех нераскаянных лютеран живьем и примирили с Церковью
девятнадцать человек. Двое из первого разряда были испанские монахи, двое
других - французы. Еще двое были приговорены к релаксации, но накануне казни
они сознались во всем, чего желали инквизиторы, и были допущены к примирению
с Церковью. Среди приговоренных к епитимьям находился королевский паж,
уроженец Брюсселя, Шарль д'Эстре. Какой избыток изуверства был в
предположении, что среди празднеств и народных развлечений, посвященных
браку государя, последний мог находить приятным унижение одного из его пажей
и его удручение епитимьями. Может быть, инквизиторы приготовили эту казнь с
намерением его спасти. Действительно, королева Елизавета, тронутая
состраданием, просила короля даровать помилование юноше в том, что зависело
от его власти; она обратила ту же просьбу к главному инквизитору Вальдесу,
который присутствовал на аутодафе, и получила полное помилование Шарля
д'Эстре, обещавшего твердо держаться католической веры.
IV. В других главах этой истории можно было видеть, что инквизиторы
Толедо постоянно обнаруживали горячее усердие и увеличивали число жертв до
бесконечности. Если бы не было других доказательств, было бы достаточно
привести большое число семейств, которых излишнее усердие инквизиторов
облекло в траур и повергло в слезы в городе Сифуэнтесе (провинция
Гвадалахара, епархия Сигуэнсы). Местные жители перестали ходить к
божественной службе, стыдясь смотреть на подвешенные к церковному своду
санбенито с именами и обозначением должностей предков и родственников почти
всех жителей, а также с указанием испытанных ими наказаний и перенесенного
позора. Церковный капитул и ружные священники города Сифуэнтеса, видевшие
ближе всех дурное действие столь унизительного зрелища, обратились к папе и
умоляли его святейшество позволить им уничтожить или, по крайней мере,
удалить санбенито. Папа внял справедливости этих жалоб и разрешил 15 декабря
1561 года просимое с тем, чтобы на это согласился главный инквизитор. Папа
поставил такое условие, потому что был убежден, что в случае, если эта мера
не понравится инквизитору, она не принесет никому пользы, вследствие
притворства, с каким испанское правительство всегда горячо принимало сторону
инквизиторов, когда им не нравились приказания, шедшие из Рима.
V. С какой бы стороны и в каком бы смысле мы ни рассматривали
инквизицию, в ней всегда можно найти только чудовищное учреждение. Его
главные агенты были орудием и поддержкой захватнических тенденций и
деспотизма Рима; несмотря на это, инквизиторы всегда умели ловко вывернуться
из необходимости повиноваться Риму, когда считали это полезным делу святого
трибунала. Их защита перед главой Церкви состояла в утверждении, что указы
римской курии были противоположны указам, полученным от испанского короля.
Равным образом они обходили указы государя, оправдывая свой отказ мнимой
необходимостью сообразоваться с буллами, которые отлучили бы их, если бы они
повиновались королевским указам. Они были постоянно готовы противиться той и
другой власти, как только главный инквизитор пошлет тайный приказ, от своего
ли имени или по соглашению с верховным советом (когда этот акт вероломства
казался ему необходимым), вопреки апостолическим законам и королевским
указам. Но нас еще больше должно удивлять, что сам глава инквизиции был не
всегда уверен в повиновении подчиненных ему людей. Провинциальные
инквизиторы предавали забвению указы и декреты верховного совета, если их
единодушное мнение противоречило распоряжениям этих декретов и если имелись
шансы, что совет не будет уведомлен. Причиной всех этих беспорядков была
тайна, в которую все облекалось и злоупотребления которой находили поддержку
в самом уставе трибунала. Поэтому, вопреки видимому единению членов святого
трибунала, разделение, постоянно бывшее между ними, иногда вызывало анархию
и внутренний беспорядок до такой степени, что видимое согласие, соединявшее
их исчезало. Легко можно было видеть, как маска спадает с их лица, если бы
дух корпорации не сохранял внешнего союза, необходимого для поддержания
общего авторитета и той власти, которую они имели над умами людей благодаря
этому духу.
VI. 17 июня 1565 года (в Троицын день) справили новое аутодафе, на
котором появилось сорок пять лиц. Одиннадцать было сожжено, тридцать четыре
были осуждены на епитимьи. В первом разряде были лютеране, иудействующие,
магометане, защитники блуда, двоеженцы, богохульники и некроманты. Среди
тех, кого обозначили именем протестантов, одни были известны под именем
лютеран, другие под именем верных; был третий вид, которых называли
huguenaos, потом huguenots (гугенотами). Я думаю, что последнее имя было
сначала дано в Беарне кальвинистам, которые прибыли туда из Гагенау в
Эльзасе, и что от имени этого города произошли названия haguenot и huguenot
[842].
VII. Хотя инквизиторы Толедо ежегодно справляли аутодафе, как и другие
инквизиции, с более или менее значительным числом жертв, я не нахожу ни
одного известного лица среди осужденных до аутодафе, бывшего 4 июня 1571
года, на другой день Троицына дня. Два человека были сожжены живьем и трое в
изображении как лютеране. Тридцать один человек был подвергнут епитимьям.
Один из погибших в огне достоин особого упоминания. Его звали доктором
Сигизмондо Аркелем; он происходил из города Кальяри в Сардинии. Он был
арестован в Мадриде в 1562 году как учитель лютеран. Промучившись долго в
толедской тюрьме, он при помощи ловкости и терпения достиг того, что скрылся
из нее; но он не успел уехать из королевства. Его приметы были сообщены на
все пограничные пункты; он был арестован и снова попал в руки своих судей.
Аркель упорно отрицал приписываемые ему факты до тех пор, пока ему сообщили
извлечение из оглашения свидетельских показаний. Под тяжестью улик он
признался во всем и утверждал, что он не только не еретик, но лучший
католик, чем паписты, и взялся доказывать это чтением своеобразной апологии
на ста семидесяти листах, которую написал в тюрьме. Он был приговорен к
передаче в руки светской власти. Хотя были сделаны попытки вернуть его к
учению Церкви, он упорствовал в своей системе, выдавая себя за мученика, и
надругался над увещевавшими его священниками. Поэтому ему вложили в рот кляп
во время аутодафе, и кляп находился у него во рту до тех пор, пока он был
привязан к столбу. Видя, что он претендует на славу мученика, лучники
пронзили его ударами копий в то время, когда палачи зажигали костер, так что
Сигизмондо Аркель погиб и от огня и от железа.
VIII. Другие осужденные принадлежали к разным классам, названным мною,
кроме иудействующих. Среди утверждавших, что простой блуд дозволителен, был
заметен Хуан Мартинес из Алькараса, который простер свое безумие до того,
что сказал, будто это действие, совершенное человеком с его матерью, не
является смертным грехом, если оно не было повторено больше трех раз; только
в этом случае получалась преступная привычка. Далее Мартинес говорил, что он
не сочтет себя виновным, если уступит желаниям своей собственной матери, раз
она того потребует.
IX. Меньше нелепости можно найти в мнении Педро Иепеса, который
старался убедить жителей Иепеса, своей деревни, что напрасно приносить хлеб
и вино мертвым и святым, которые не пользуются этими дарами, служащими
только к употреблению священниками.
X. Педро Руис, из местности Эскалонилья, говорил следующее: "Если бы
католические священники женились, как это практикуется среди протестантских
пасторов, то следовало бы одобрить этот обычай как предпочтительный в
сравнении с безбрачием; ведь потому-то священников соблазнительного
поведения в Испании больше, чем в странах, где служители религии имеют право
заключать браки".
XI. Редко не встречался на аутодафе какой-нибудь человек, осужденный за
то, что присваивал себе звание служителя инквизиции, - неоспоримое
доказательство преимуществ, которыми пользовались действительны инквизиторы.
На аутодафе, о котором я говорю, был некий Диего Каванъяс, хромой нищий из
деревни Робледо. Он выдавал себя за чиновника инквизиции в Толедо и приказал
альгвасилу другого местечка арестовать Педро Фернандеса и предоставить в
руки смотрителя тюрьмы святого трибунала этого города под страхом штрафа в
двадцать тысяч мараведи. Так как этот проступок имел последствием увеличение
числа узников, трибунал удовлетворился изгнанием Каваньяса на четыре года с
угрозой ста ударов кнута, если бы он нарушил свое изгнание. И мы видели в
других случаях это наказание увеличенным до четырехсот ударов и
сопровождаемым галерами, хотя виновные никого не приказывали арестовывать.
Это показывает испытываемое инквизиторами удовольствие в умножении числа их
жертв.

Статья вторая

ИНКВИЗИЦИЯ САРАГОСЫ

I. Инквизиция Сарагосы также справляла ежегодно свои аутодафе. На них
сжигали несколько осужденных живьем или в изображении; человек двадцать
бывали примиряемы с Церковью. Большинство были гугеноты, покинувшие Беарн,
чтобы поселиться в Сарагосе, Уэске; Барбастро и других городах в качестве
купцов. Было также несколько морисков-магометан, очень небольшое число
иудействующих и два или три педераста, которых святой трибунал Арагона имел
право судить в силу булл папы Климента VII от 24 февраля 1524 года и от 15
июля 1530 года (вопреки конвенциям, подписанным штатами королевства и
Фердинандом V в Монсоне, Лериде и Сарагосе) и других апостолических булл,
рекомендовавших их исполнение. Этот род привилегии не принадлежал
инквизиторам Кастилии. Когда некоторые инквизиторы принялись устанавливать
ее в своей местности, их глава и верховный совет воспротивились этому указом
от 6 мая 1568 года.
II. Скоро возник вопрос, имеют ли право инквизиторы Сарагосы идти
дальше предварительного опроса в представившемся исключительном случае. Дело
шло о доносе против двух женщин, виновных в некоторых непристойностях.
Верховный совет, обсудив это дело 20 марта 1560 года, запретил арагонскому
трибуналу им заниматься.
III. Судопроизводство по делу о педерастии в трибунале Сарагосы
навлекло на него со стороны верховного совета упреки, содержащиеся в письмах
от 17 мая и 18 июня 1571 года. Его порицали за то, что он не уважает
гражданских законов королевства, которые высказывались по этому роду
проступков и были в противоречии с законами инквизиции. Те же письма
гласили, что инквизиторы сделали две ошибки, а именно: 1) приступили в
праздничный день к ратификации свидетельских показаний; 2) увещевали
обвиняемого объявить свое преступление, обещая обходиться с ним с
состраданием, которым святой трибунал имеет обычай пользоваться по отношению
к виновным, чистосердечно признающим свои преступления. Этого обещания они
не могли законно давать, потому что, если проступок доказан, они не имеют
права устранять обвиняемого от наказания, определяемого законом. Впредь они
не должны обещать узникам ничего другого, кроме ускорения рассмотрения и
решения дела. Несчастный, привлеченный к суду, умер до осуждения и был
сожжен с большим числом еретиков, явившимся на аутодафе этого года.
Подробности этого судопроизводства кишат неправильностями и являются новым
доказательством того, что произвол и беспорядок являются двумя
существеннейшими пороками инквизиции.
IV. Когда мы говорим о гугенотах или кальвинистах, не следует
изумляться, что инквизиция Сарагосы преследовала их с такой энергией, потому
что соседство Беарна заставляло гугенотов переходить в большом количестве в
Испанию. Эти успехи доказываются указами верховного совета, в которых
читаем: "Дон Луис де Бенегас, посол Филиппа в Вене, сообщил главному
инквизитору 14 апреля 1568 года, что он узнал из частных донесений, что
кальвинисты поздравляют себя с подписанием мира между Францией и Испанией и
надеются, что их религия не меньший успех будет иметь в Испании, чем во
Фландрии, Англии и других странах, потому что большое число испанцев,
принявших ее тайно, имеет возможность Через Арагон поддерживать общение с
протестантами Беарна". Я сказал в главе XIII, что испанский посол в Париже
писал на этот счет, равно как и уполномоченный, которого инквизиция держала
с этой целью в Перпиньяне. Эти донесения заставили инквизиторов удвоить
усердие и наблюдение. Этот приказ был возобновлен в 1576 году, когда узнали
от графа Састаго, вице-короля Арагона, что один дворянин, французский
протестант, хвастал, что все испанцы скоро будут кальвинистами, потому что
их уже много и они получают все книги нового учения.
V. Из всех фактов, которые я рассказываю в этой Истории для
доказательства несправедливости и жестокости инквизиции, ни один так не
возмущает, как появление на аутодафе Сарагосы в 1578 году человека,
присужденного как подозреваемого в ереси к двумстам ударам кнута, пяти годам
галер и штрафу в сто дукатов за то, что он переправил лошадей из Испании во
Францию. Это дело заслуживает некоторых подробностей. Начиная с царствования
Альфонса XI, короля Кастилии [843], в XVI веке ввоз лошадей из Испании во
Францию был запрещен под страхом смерти и конфискации имущества. Неизвестно,
какие особенные обстоятельства заставили установить наказания, столь
несоразмерные с проступком. Однако наказание это было возобновлено 15
октября 1499 года Фердинандом V, католиком {Свод законов. Кн. 12. Отд. 18;
кн. 6.}. Никто не осмелится оспаривать компетенцию светских судов для
подавления этого рода контрабанды, и всякий согласится, что только
таможенным досмотрщикам принадлежит право ареста правонарушителей. Но из-за
гражданских войн, возникших во Франции между католиками и протестантами, и
по причине успехов, сделанных последними рядом с испанскими границами,
Филипп II решил, что им найдено более легкое средство воспрепятствовать этой
контрабанде, а именно: прибегнуть для борьбы с этим к инквизиции, состав
которой равнялся службе ста тысяч человек пограничной стражи. Вместе с тем
можно было заинтересовать в этом деле религию путем выдачи каждого
контрабандиста за подозреваемого в ереси или пособничестве еретикам,
согласно специальной булле папы, гласившей, что всякий, кто будет снабжать
еретиков оружием, боевыми припасами и другими средствами войны в ущерб
католической, апостольской и римской религии, считается пособником еретиков
и еретиком. Эта булла и звание еретиков, гугенотов, кальвинистов и врагов
святой Церкви, данное французам Беарна, подданным принцессы Жанны д'Альбре,
королевы Наварры [844], были более чем достаточны, чтобы заслужить
богословскую квалификацию, всем, кто осмеливался заниматься запрещенной
торговлей лошадьми. Филипп II поручил инквизициям Логроньо, Сарагосы и
Барселоны следствие по всем проступкам, имевшим своим предметом ввоз
испанских лошадей во Францию.
VI. Вследствие этой меры совет инквизиции прибавил к ежегодному указу о
доносах оговорку, которая обязывала каждого христианина, испанского
католика, доносить святому трибуналу на лиц, известных покупкой лошадей и
переправкой их во Францию на службу протестантам. Это добавление появилось
19 января 1569 года. В первый раз политика воспользовалась непосредственно
инквизицией в своих частных целях. Хотя этот пример возобновлялся
впоследствии неоднократно, я далек от принятия мнения некоторых писателей,
думающих, что этот мотив побудил Фердинанда V основать инквизицию. Не
следует смешивать своекорыстные виды, которые могли сопутствовать мысли об
учреждении ее, как, например, конфискация имуществ, с проектом превратить
инквизицию в жандармский корпус, в корпус политических альгвасилов. Эта
затея принадлежит Филиппу II.
VII. Постоянным правилом инквизиции было: пустите меня в такое-то дело;
я сумею хорошо устроиться. Этот дух сделал из нее горячо любимое законное
дитя римской курии. Поэтому она вскоре расширила свое усердие до поручения
инквизиторам Сарагосы, Логроньо и Барселоны преследовать всех испанцев,
которые захотели переправить лошадей во Францию, даже если не было
достоверно известно, что они отправлены протестантам этой страны. Новое
распоряжение, от 1 июня 1574 года, приказывает инквизиторам арестовывать и
судить как еретиков тех, кто будет замечен в нарушении нового указа,
обязывать их излагать свою генеалогию, чтобы увериться, не происходят ли они
от евреев, мавров, лютеран, кальвинистов или лиц, осужденных инквизицией.
VIII. Кроме побуждений совести, о которых напомнили жителям, чтобы
обязать доносить на виновных, их усердие возбудили обещанием награды.
Происшествие 1575 года вызвало споры в верховном совете. Несколько жителей,
которые думали о своей выгоде не меньше, чем о службе инквизиции, задержали
четырех лошадей, которых переправляли во Францию, и потребовали у
инквизиторов Сарагосы половину цены захваченного за оказанную службу.
Верховный совет в ответ на запрос предоставил решение этого дела
благоразумию арагонской инквизиции. 15 ноября того же 1575 года снова
обнародовали указ о доносах, к которому присоединили статью, гласящую, что
донос применяется к тем, кто продает лошадей или содействует их провозу во
Францию. Она была изложена следующим образом: "Вы должны объявить своему
духовнику, не слышали ли вы речей о том, что кто-нибудь продал, отдал или
предложил лошадей, оружие, военные или съестные припасы неверным, еретикам
или лютеранам; способствовал тому, чтобы у них все это было, и для этого
перевел или помог перевести означенных лошадей, боевые и съестные припасы
через дороги и порты Беарна, Франции, Гаскони и других стран; продал, купил
или содействовал этому. Наказание, определяемое тем, кто узнает об этих
проступках и не донесет на них, будет равно тому, какому подвергнутся
пособники еретиков".
IX. 26 ноября 1575 года было приказано подвергнуть виновных наказанию
ударами кнута; хотя закон был изложен в общих терминах, намерение его
авторов, несомненно, состояло в применении его к тем правонарушителям,
власть или влияние которых не имеет ничего страшного. Происшествие 1576 года
ясно доказывает, что ни инквизиторы, ни верховный совет не считали
обязательными законы, налагавшие это наказание. Вот факт. Уполномоченный
инквизитор встретил слугу вице-короля Арагонского, который ехал во Францию с
двумя лошадьми; он захватил лошадей, предоставил проводнику свободу
продолжать свой путь и отчитался во всем инквизиторам. Они одобрили то, что
он не арестовал слугу, и уведомили об этом верховный совет, который
поддержал их поведение. Но инквизиторы готовились писать вице-королю, чтобы
получить объяснение поведения его слуги, когда верховный совет приказал им
не заходить так далеко, предвидя, что их выходка будет неприятна
вице-королю. Этот факт доказывает, что инквизиторы не были чистосердечны,
налагая долг совести с угрозой отлучения, осуждая на наказание кнутом и
наименовывая еретиками или пособниками еретиков людей без власти и без
протекции, занимавшихся контрабандной доставкой лошадей.
X. Инквизиторы не ограничились описанными нарушениями и 31 августа 1589
года применили закон к тем, кто был заподозрен в совершении проступка
контрабанды, если факты установили хотя бы простое подозрение. 26 марта и 21
августа 1590 года этому закону подчинили равным образом тех, кто этим
поступкам благоприятствовал. 21 марта и 6 мая 1592 года Филипп II велел дать
более точные приказы, чтобы как можно строже соблюдали этот закон.
XI. 12 мая 1607 года Филипп III поручил инквизиторам давать награды
всем жителям, которые пресекают этот род торговли. Но вскоре народу был
внушен большой ужас перед лошадиной контрабандой, а занимавшиеся ею стали
весьма ненавистны, и правительство было обязано объявить, что несчастие быть
наказанным за улику в этом проступке не влечет за собою потери почестей и
должностей. Поэтому некоторое время спустя разрешили представить
осведомление о чистоте крови сына одного осужденного, искавшего места в
коллегии Св. Иакова в Уэске.
XII. Инквизиторы, всегда внимательные к расширению своей юрисдикции,
решили подчинить ей также все процессы по контрабанде селитры, серы и
пороха. Это доказывают указы верховного совета от 21 декабря 1572 года и от
20 февраля 1616 года. Но эта попытка им не удалась. Она послужила причиной
того, что правительство отняло у них право выносить приговоры за проступки,
касающиеся контрабандной торговли лошадьми: скандальный образчик лицемерия
Филиппа II и его инквизиторов, способный дать почувствовать нелепость
отлучений святого трибунала.
XIII. У меня перед глазами информация, полученная инквизиторами
Сарагосы 4 апреля 1591 года против дона Диего Фернандеса де Эредиа,
владетеля деревни Барболес, брата и предполагаемого наследника графа де
Фуэнтеса, обвиненного в отправке лошадей для Франции. Показания были
допущены по приказу главного инквизитора дома Гаспара де Кироги, вследствие
доставленного ему 20 марта доноса. Это дело было приостановлено по причине
смятений, волновавших город Сарагосу, о которых я расскажу в истории Антонио
Переса, государственного министра Филиппа II.

Статья третья

ИНКВИЗИЦИЯ ГРАНАДЫ

I. Город Гранада также ежегодно имел свое аутодафе, на котором
появлялось, по крайней мере, двадцать человек осужденных. Решено было
обращаться очень кротко с мориска-ми, доносившими на себя святому трибуналу,
- согласно апостольским буллам и королевским декретам, примиряя их с
Церковью посредством легкой епитимьи, не имевшей для них ничего позорящего.
Однако находилось немало таких, кто отказывался обвинять себя из боязни,
которую внушала им суровость инквизиции, и убеждения, что уверявшие в очень
кротком обращении с ними не осмеливались говорить правду и не стали бы
огорчаться при виде, что другие несчастные разделяют их печальную участь.
Другие, эмигрировав в Африку, вернулись обратно в Испанию из-за влечения,
которое они испытывали к своему прежнему отечеству, не думая об опасности,
угрожавшей им арестом по приказанию инквизиции. Это привело мориска Луиса
Абоасела де Альмунекара к выдаче в руки светской власти инквизиторами
Гранады на аутодафе 1563 года вместе с несколькими другими эмигрантами,
которые по прибытии в Африку отступили от христианства. Затем они были
арестованы наместником берегов Средиземного моря, получившим 13 октября 1562
года указ Филиппа И, контрассигнированный Гонсале Пересом, государственным
секретарем, отцом знаменитого Антонио Переса, история которого должна
занимать важное место в этом труде.
II. 27 мая 1593 года в Гранаде состоялось очень значительное аутодафе:
на нем пять человек было сожжено живьем и пять в изображении; число
епитимийных было восемьдесят семь. Все осужденные первых двух разрядов и
семьдесят два - третьего были иудействующие; среди других были:
магометанин-рецидивист, еретик, отрицавший воскресение мертвых, два
лютеранина, два защитника блуда, три богохульника, пять многоженцев и
лжекомиссар инквизиции. Это большое количество казней не представляет
никаких особенностей, достойных упоминания. Я назову только донью Инессу
Альварес, жену Томаса Мартинеса, альгвасила королевского апелляционного
суда, которая была приведена на аутодафе для того, чтобы быть сожженной как
убежденная отрицательница; исповедавшись на эшафоте, она была примирена с
Церковью. В числе пяти сожженных в статуях трое умерли в тюрьме, не захотев
исповедаться, а двое убежали. Среди примиренных видели двух детей
четырнадцати лет, которые соблюдали Моисеев культ с семи лет, увлеченные
примером своих отцов, также примиренных на том же аутодафе. На него привели
много женщин, и подлинная реляция об этой церемонии гласит, что Грасия
д'Аларсон, жена Педро Монтеро, появившаяся в качестве иудействующей, была
красивейшей женщиной королевства Гранада. Ее присудили к тюремному
заключению на два года. Хуан Тренсино, уроженец Альмагро и житель Гранады,
выдал себя за секретаря суда инквизиции Барселоны и поверенного в особых
делах. Злоупотребляя своим мнимым поручением, он заставил дома Бернардино
Манрике отсчитать шестьсот дукатов. Он появился на аутодафе со свечой в руке
и тростниковой веревкой на шее и был приговорен к получению четырехсот
ударов кнута и к шести годам службы на королевских галерах. Он уже выдержал
подобное наказание галерами в течение десяти лет. Эти события и другие им
подобные дали автору Жиль Блаза сюжет для нескольких эпизодов его романа
[845].

Статья четвертая

ИНКВИЗИЦИЯ ВАЛЕНСИИ

I. В инквизиции Валенсии дела шли точно таким же образом. Число
морисков, впавших в магометанство и не доносивших на себя, было так
значительно, что не было ни одного аутодафе, где их не появлялось бы в
значительном количестве, подвергавшихся разным наказаниям, вплоть до
сожжения в отношении тех, кого причисляли к нераскаянным. Так как трибунал
Валенсии принадлежал королевству Арагонскому, то он выдавал время от времени
в руки светской власти осужденных по делу о педерастии и других виновных
разных разрядов, хотя и в меньшем числе. 18 февраля 1574 года он приговорил
к сожжению, вместо повешения, Матео Юэта, который убил Луиса Лопеса из
Аньона, чиновника инквизиции. В канонической системе нарушений по отсутствию
терпения инквизиторы могли быть виновными только тогда, когда они
приговаривали к передаче в руки светской власти не еретика; с самого начала
процесса они должны были передать Луиса Лопеса королевскому светскому
правосудию, а не судить его. Но для оправдания своего поведения инквизиторы
имели римские буллы и только что получили от Пия V еще одну, разрешавшую
брать на себя расследование по делам этого рода, хотя они нисколько не были
связаны с верою. Этот первосвященник, возведенный в сан блаженных, не был
скуп на человеческую кровь; горячее усердие к чистоте веры заставляло его
нередко приказывать релаксацию очень большого количества лиц.
II. Еще одно дело - знаменитое и вместе с тем неприличное - занимало
инквизицию Валенсии: оно было неприлично, потому что речь шла о преступлении
содомии, и знаменито, потому что обвиняемый был дон Педро Луис де Борха,
последний гроссмейстер военного ордена Монтесы. Его прадедом с отцовской
стороны был папа Александр VI, а бабушкой с отцовской стороны донья Мария
д'Энрикес, жена дона Хуана де Борхи, второго герцога Гандиа, и сестра
Хуанны, королевы Арагона, матери короля Фердинанда V, прабабушки Филиппа II,
с которым дон Педро имел другие родственные связи по своей матери, донье
Франсиске де Кастро-и-Арагон, второй жене дона Хуана де Борхи, третьего
герцога Гандиа. Дон Педро Луис был с отцовской стороны братом:
1) св. Франсиско де Борха-и-Арагона, четвертого герцога Гандиа, потом
генерала ордена иезуитов; 2) дома Энрике де Борхи, кардинала римской Церкви;
3) дома Альфонсо, аббата Вапьдиньи; 4) доньи Луисы, жены четвертого графа де
Рибагорса, пятого герцога де Вильяэрмосы, родственника короля. Дон Педро был
также братом с отцовской и материнской стороны: 1) дома Родриго де Борхи,
кардинала, как и Энрике;
2) дома Томаса де Борхи, архиепископа Сарагосы; 3) дона Фелипе де
Борхи, губернатора Орана; 4) доньи Маргариты, жены дона Фадрике
Португальского, владетеля Орани, происходящего из королевского дома
Португалии; 5) доньи Элеоноры, жены дона Мигеля де Гурреа-и-Арагона, герцога
де Вильяэрмосы, губернатора Сарагосы; 6) доньи Магдалены де Борха, жены
графа д'Альменары. Дон Педро Луис был в родственной связи со всеми грандами
Испании, княжескими домами Италии и Неаполя и даже с царствующими фамилиями
Неаполя и Феррары. Ни одно из этих преимуществ, ни высокое, почти державное,
достоинство в ордере Монтесы не оказали на инквизиторов никакого влияния, и
они имели смелость арестовать его, так как были уверены в покровительстве
Филиппа II, родственником которого дон Педро Луис был также по королеве
Хуанне Безумной [846], бабушке этого государя. Дон Педро старался отклонить
правосудие инквизиторов и потребовал суда у папы как гроссмейстер ордена
Монтесы; неразумный шаг, так как он тем самым подходил под случай,
предвиденный буллами Климента VII 1524 и 1530 годов, и его гибель была
неизбежна. У него не оставалось другого средства, кроме интриги, унижений и
покровительства, чтобы убедить, что процесс против него может
рассматриваться лишь как заговор, составленный доносчиком и свидетелями с
целью его гибели. Не нужно сообщать, что родственники обвиняемого (среди
которых мы видели столько выдающихся личностей) все пустили в ход, чтобы
избежать стыда видеть гибель гроссмейстера Монтесы на костре инквизиции. Так
как преступление содомии не касается веры, инквизиторам было разрешено
немного извратить смысл законов и канонов, и они были подкреплены в этом
направлении надеждой получить почести епископата или места в верховном
совете. Дон Педро избег смертной казни и отметки бесчестия; он продолжал
быть гроссмейстером своего ордена до самой смерти в 1592 году, согласившись,
что его достоинство после смерти будет соединено с короной, как это уже
произошло с должностью гроссмейстеров трех военных орденов Сант-Яго,
Алькантара и Калатрава. Это намерение дона Педро было сообщено в Рим, и
Сикст V [847] в 1587 году издал буллу о соединении. При этом обстоятельстве
Филипп II захотел показаться признательным и обещал сан главного командора
ордена внебрачному сыну дона Педро, который был потом облечен в этот сан и
стал даже кардиналом римской Церкви.
III. Каковы бы ни были мотивы, заставившие освободить дона Педро Луиса,
поведение инквизиции Валенсии заслуживает похвалы за мягкость, которую она
обнаружила по отношению к нему. Потребовалось столь серьезное
обстоятельство, чтобы заставить забыть суровость, которую проявила
валенсийская инквизиция при Карле V и которая дошла до того, что дом Педро
Гаска, визитатор святого трибунала в 1545 году, пораженный бедствиями,
причиненными произвольным судопроизводством и жестокостями подобной системы,
счел себя обязанным образовать хунту из двадцати адвокатов, наиболее
славившихся в королевском суде, и пересмотреть все процессы, решенные со
времени его последней ревизии. Эта работа помогла открыть бесконечное
множество несправедливых приговоров, погубивших в огне вследствие показаний
лжесвидетелей столько безупречных людей. Жалкая участь этих людей была,
однако, бесполезна для реформы, которую необходимо было спешно установить.
Суеверие и фанатизм слишком ослепили Карла V, чтобы подобные события были
способны просветить его политические цели и религиозные планы. Я замечу, что
дом Педро Гаска не принадлежал к тем людям, чье сострадание к обвиняемым
заставляет отказаться от строгости правосудия: он всегда вел себя как
строгий судья, одинаково в бытность его при Писарро в Перу или после
назначения епископом Паленсии, когда он переехал в Вальядолид для суда над
лютеранами в качестве доверенного лица главного инквизитора.

Статья пятая

ИНКВИЗИЦИЯ ЛОГРОНЬО

I. Инквизиция города Логроньо проявила не менее активности в деле
преследования еретиков. Она имела ежегодно свое аутодафе, состоящее
приблизительно из двадцати осужденных по делу иудаизма и нескольких других
еретиков, особенно лютеран. Со времени дона Карлоса де Сесо, коррехидора
города Торо (который был взят в Логроньо в 1558 году и сожжен в следующем
году в Вальядолиде), всегда находилось несколько человек, продолжавших
исповедовать его убеждения и ухитрившихся достать себе лютеранские книги,
которые они получали или через французскую границу, или морским путем.
Совет, узнав об этом обстоятельстве, предписал трибуналу 6 мая 1568 года
удвоить бдительность на предмет ввоза еретических книг. Он сообщил, что дон
Диего де Гусман, посол Филиппа II при королеве Англии, писал 20 марта этого
года, что протестанты этой страны хвастают, будто их учение хорошо принято в
Испании и будто оно там проповедуется, особенно в Наварре.
II. В то время как инквизиторы Логроньо подготовляли свои аутодафе 1570
года, они получили порицания верховного совета за две резолюции, принятые
ими в отношении Лопе де Аргинараса и Хуана Флористана Маестуса, обвиняемых в
иудаизме. Аргинарас отрекся от всего, был подвергнут пытке и тогда признал
свои поступки, но уверял, что он совершил их без убеждений и верования,
которые ему приписывают. Несколько дней спустя он подписал признания и
просил допустить его к примирению с Церковью. Судьи, собравшись для
голосования окончательного приговора, решили обратиться к верховному совету,
который нашел, что судьи не предлагали обвиняемому вопросов, необходимых для
познания намерений и убеждений, которые он имел, совершая действия,
заявленные им. Верховный совет приказал вернуться к этой части
судопроизводства и после этого голосовать. Инквизиторы Логроньо дали отчет в
мотивах своего поведения и сообщили, что прежде чем пойти дальше, они будут
ждать, чтобы совет высказался относительно их соображений. Ответ, пришедший
7 октября 1570 года, предписывал инквизиторам немедленно исполнить отданный
им приказ, жестко упрекал за возражение вместо молчаливого повиновения и
неисполнение обязанностей при допросе, где они должны были испытать
обвиняемого относительно его учения, признав, что он в трех тезисах держался
своего собственного, явно еретического убеждения.
III. Дурное состояние духа членов верховного совета отразилось и в
другом письме, написанном тем же инквизиторам по поводу Хуана Флористана
Маестуса, жителя Ла-Гуардиа-д'Алавы. Этот человек, будучи арестован как
еретик-иудействующий, был подвергнут пытке и вынес ее, ни в чем не
сознавшись. Судьи собрались для голосования. Мнения разделились; тогда
обратились к верховному совету, где наметилось также разделение голосов.
Большинство голосовало за примирение с Церковью; предписали инквизиторам
Логроньо примирить обвиняемого как сильно подозреваемого, приговорить к
конфискации трети имущества и заключению в монастырь на срок, который сочтут
подходящим. В то же время верховный совет отметил свое изумление по поводу
того, что инквизиторы не спросили обвиняемого о нескольких еретических
тезисах, в которых он был признан виновным; но особенно совет был поражен
тем, что инквизитор, назвавший обвиняемого клятвопреступником-отрицателем,
голосовал за примирение, так как уставы святого трибунала запрещают
допускать к примирению с Церковью того, кто отрицает установленные улики.
Этот принцип совета недопустим, но он достоин духа, постоянно мною
отмечаемого. Ужасно наказывать и пытать обвиняемого, который отрицает
приведенные против него улики, если он докажет прямо или косвенно их
несостоятельность. Примирение с Церковью двух обвиняемых происходило на
аутодафе; они должны были поздравить себя с этим, потому что некоторые судьи
голосовали за сожжение.
IV. Участь бедной женщины, мориски, по имени Мария, несчастнее. Она
была сожжена на аутодафе Логроньо в следующем, 1576 году. Она была примирена
за пять лет до этого епископом Калаоры и подвергнута тайной епитимье с
одобрения главного инквизитора и верховного совета. Эта женщина, вторично
впавши в ересь, была арестована в 1575 году, она сначала отказалась от своих
слов, заявляя, что лишилась рассудка, когда давала свое признание. Только
этим состоянием, по ее словам, можно объяснить, что она признала ко вреду
для себя то, что противоречит истине, ибо она уверена, что не впала в
магометанство снова с тех пор, как ее допустили к примирению. Мария не
убедила судей в своем мнимом безумии. Так как два свидетеля согласованно
говорили относительно факта, в котором ее упрекали, она была объявлена
магометанкой-рецидивисткой и приговорена к выдаче в руки светской власти.
Верховный совет утвердил приговор. Мария была задушена, а ее труп предан
пламени.
V. У меня в руках находится описание другого аутодафе, справленного в
Логроньо 14 ноября 1593 года. На нем появилось сорок девять осужденных; пять
человек были сожжены живьем и семь - в изображении; остальные подверглись
епитимьям. Среди жертв первого разряда было четыре еретика-иудействующих и
одна женщина-мориска, вернувшаяся к религии Магомета. Во втором было два
беглых мориска и один осужденный, умерший в тюрьме; четверо других были
французы-гугеноты, скрывшиеся из королевства. Они проживали в Наварре, где
занимались профессиями, полезными для страны. Третий разряд включал в себя
двадцать иудействующих, пятнадцать морисков, вновь ставших магометанами, и
двух двоеженцев. Никто из этих осужденных не отличался ни по рождению, ни по
должности. На том же аутодафе был освобожден от суда Хуан д'Ангуло, ружный
священник местечка Каррос в епархии Бургоса.
VI. Аутодафе, о котором я только что говорил, другие аутодафе Толедо и
Гранады, описанные в этой главе, и казни Вальядолида, Севильи и Мурсии, о
которых я упоминал в предшествующих главах, могут служить для подсчета числа
жертв, погибших в Испании в других инквизициях в царствование Филиппа II.
Исходя из того, что, бесспорно, ежегодно в каждой инквизиции было одно
аутодафе, число жертв должно быть значительным, судя по необходимости
сократить расходы по продовольствию и содержанию осужденных, которые почти
все, как мориски, так и иудействующие, принадлежали к беднейшему классу,
менее всего способному помочь себе в своей нужде.
VII. Обычай справлять ежегодно не менее одного общего аутодафе был так
прочен, что, когда инквизиторы Куэнсы в 1558 году выдали одного человека
светскому правосудию на частном аутодафе, был поставлен вопрос, дозволяют ли
правила святого трибунала это делать. Хотя совет отозвался утвердительно,
возобладал обычай сохранять осужденных для общего аутодафе, бывающего раз в
году, если только особенный мотив заставит не дожидаться этого торжества.
VIII. Так случилось в Валенсии с доном Мигелем де Вера-и-Сантанхелом,
картезианским [848] монахом из монастыря Портасели, примиренным с Церковью в
1572 году на частном аутодафе, справленном в зале заседаний трибунала в
присутствии некоторого числа картезианцев, позванных туда. Вера произнес
свое отречение как легко подозреваемый от лютеранской ереси, и был
подвергнут разным епитимьям, которые должен был выполнить в своей обители.
Он провел некоторое время в секретной тюрьме святого трибунала. Случаи
такого рода были редки в XVI веке.
IX. Еще реже встречались случаи, похожие на случай с бедной монахиней
из Авилы, в пользу которой верховный совет 10 июня 1562 года определил,
чтобы инквизиторы Вальядолида уполномочили своего духовника разрешить ее
тайно и без ведома всех, в своем монастыре, от греха ереси, в который она
впала, хотя сама инквизиция не знала ее имени, а знала только имя духовника,
который должен был ее разрешить. Я приветствую от всего сердца эту меру. Но
если главный инквизитор и верховный совет сочли возможным даровать высокому
покровительству (которым, вероятно, пользовалась монахиня) просимую милость,
не манкируя своей обязанностью, почему же они не оказывали подобных милостей
обвиняемым, не имевшим покровителей? Это наблюдение заставляет подозревать,
что любовь к Иисусу Христу оказывала на них меньшее влияние, чем почтение к
сильным мира сего.

Статья шестая

ИНКВИЗИЦИЯ САРДИНИИ

I. Инквизиция Сардинии вела себя так же, как и инквизиции полуострова,
потому что члены ее были посланы туда из Мадрида, где они прониклись духом и
принципами кастильских инквизиторов. Я сказал уже, что Филипп II в 1562 году
велел ввести на этом острове формуляр испанского судопроизводства. Дом Диего
Кальво начал приводить его в действие, но эта новизна произвела такое
впечатление на жителей, что они потребовали ревизии трибунала. Это поручение
было доверено главным инквизитором лиценциату Мартинесу де Вильяру в 1567
году. Он получил такое множество жалоб на инквизитора Кальво, что пришлось
его отозвать и на его место назначить Мартинеса. Новый инквизитор недолго
пробыл на этом посту и вскоре был назначен архиепископом в Кальяри.
Преемником его был дом Альфонсе де Лорка, который вскоре стал архиепископом
Сассари.
II. Процесс, начатый при инквизиторе Кальво, вызвал две апелляции в Рим
со стороны Лазаро и Андреа Севизами, жителей Финаля. Они сделали
представление папе Пию V, что Христофор Севизами, их брат, заключен в
секретную тюрьму сардинской инквизиции без всякого повода и без
предварительной формальности; его лишили денег, одежды, вещей и мебели, не
пощадив даже вещей жены и жившей вместе с ним племянницы; он умер в тюрьме
после полуторагодичного заключения и, однако, трибунал до сих пор не объявил
декрета насчет секвестра имущества. Вследствие этого они умоляли Его
Святейшество соизволить приказать снятие запрещения с имущества и
восстановление прав в их пользу. Пий V (привязанность коего к инквизиции
была хорошо известна еще до возведения в сан папы) не хотел принимать
никакого участия в этом деле и предоставил решение главному инквизитору
Испании, который высказался в пользу Севизами. К несчастию, когда вдова
Христофора явилась за получением своих вещей, их оказалось очень немного;
имущество ее мужа было совершенно истрачено на мнимые расходы по
продовольствию, лечению болезни и погребению.
III. В 1575 году снова прибегли к помощи Рима против сардинской
инквизиции. Филипп II вступил в защиту этого трибунала, что не удивит тех,
кто изучил дух этого государя. Франсиско Минута, сардинский дворянин, был
присужден как двоеженец к епитимье и трехлетней службе на испанских галерах
в качестве простого солдата, без права выезда из форта Голетты на острове
Мальта. Не прошло и месяца, как он совершил побег и вернулся на Сардинию.
Главный инквизитор, узнав об этом, приказал его арестовать и удвоил срок
задержания. Минута был доставлен в Голетту, откуда он удачно спасся вторично
и укрылся в Риме. Он сделал представление папе, что он вовсе не двоеженец и
что с ним поступили очень несправедливо, осуждая его как двоеженца, что не
менее несправедлива была манера обращения с ним со стороны главного
инквизитора после его первого исчезновения, так как он покинул форт с
разрешения губернатора. Франсиско просил и получил от папы два бреве с
поручениями: первое для разбора принципиального вопроса о двоеженстве,
второе для обсуждения аргументов, выставленных Минутою против приговора,
удлинявшего продолжительность задержания. Между тем инквизитор Сардинии
объявил его беглецом, уклонившимся от суда, и приговорил к восьми годам
принудительных работ. Апостолический судья приказал инквизитору отложить
всякое преследование. Инквизитор сообщил об этом главному инквизитору,
который обратился к королю. Инквизиция рассчитывала на это средство с
большим доверием, так как никогда не употребляла его напрасно. Филипп II
предписал дону Хуану де Суньиге, своему послу в Риме, просить у папы отмены
двух бреве с поручениями, добиться того, чтобы инквизитор острова мог
продолжать судопроизводство или чтобы, по крайней мере, процесс был отослан
главному инквизитору, которому он принадлежал по праву согласно уставам
святого трибунала, подтвержденных папами во всем, что касалось путей
апелляции и отвода. Папа отменил свои буллы, чтобы угодить испанскому
королю, и несчастного Франсиско Минута постигла участь, которой он должен
был ждать. Известно из реестров трибунала, что во всех делах такого рода
инквизитор делегировал в качестве уполномоченного судьи одного из членов
трибунала, того именно члена, на которого обвиняемый принес жалобу. Такой
выбор делегата происходил под предлогом того, что у этого члена трибунала
имелись документы дела. Есть ли среди варварских народов хоть один, который
был бы способен установить и держать у себя подобные юридические методы?
IV. Андреа Минута, брат предыдущего, был также присужден к тому же
наказанию на трехгодичный срок. Он бежал в Рим, апеллировал, как и брат, к
папе и получил бреве с поручением к епископу Сардинии. Филипп II, узнав об
этом через своего посла, заявил те же возражения папе. Его письмо датировано
11 ноября 1575 года. Как следовало ожидать, голос монарха оказался
могущественнее голоса угнетенного, и с Андреа поступили, как с его братом.
V. Пъетро Гвиза, барон Кастели, из Сардинии, был предан суду и осужден
за тот же проступок двоеженства. Узнав во время своего пребывания в Риме для
хлопот против своих судей об участи двух братьев Минута, он счел
благоразумным отказаться от всякой апелляции и прибегнуть к просьбам и
унижениям, чтобы смягчить главного инквизитора и получить снижение
наказания.
VI. Филипп II был прав, говоря устами своего посла, что уставы святого
трибунала и папские буллы противоречили обращениям в Рим. Однако если бы он
любил справедливость, как надлежит это государю, то он позаботился бы в
подобных случаях, чтобы главный инквизитор передавал свои полномочия
епископу местной епархии или какой-либо другой епархии -в провинции.
Инквизитор сообщил бы подлинные документы процесса и удостоверил бы под
присягой, что в них ничего не изменено. Эта формальность повлияла бы на
провинциальных инквизиторов, и они вели бы дела с большей осторожностью и
беспристрастием. Ибо нельзя скрывать того, что тайна, из которой они сделали
себе оплот, внушала им излишнее доверие, обильный источник промахов и
несправедливостей, - вследствие того ли, что они не знали правил закона, или
просто потому, что были настолько ослеплены изуверною ревностью, что забыли
свои обязанности и были убеждены, что система суровости полезна делу
религии.

Глава XXV

УЧЕНЫЕ, СТАВШИЕ ЖЕРТВАМИ ИНКВИЗИЦИИ

I. Среди множества бедствий, которые инквизиция заставила Испанию
испытать, препятствие, поставленное успешному распространению наук,
литературы и искусств, занимает значительное место. Приверженцы святого
трибунала никогда не хотели с этим соглашаться. Однако это хорошо доказанная
истина. В самом деле, как знания могли делать успехи в стране, где всякий
талант обязан был в точности следовать указаниям таких идей, которые в
течение веков складывались на почве невежества и варварства в целях служения
частным интересам определенных классов? Защитники, о которых я говорю,
утверждают, что инквизиция боролась против вторжения только еретических
мнений, что она давала полную свободу тем мнениям, которые не нападают на
догматы, и что последние не зависят от светских знаний и мирской науки. Если
бы эта претензия была справедлива, то мы имели бы много превосходных трудов,
которые можно было бы прочесть; но в действительности книги эти были
запрещены только потому, что содержали взгляды, противоположные убеждениям
схоластических богословов.
II. Св. Августин, бесспорно, сторонник - и очень ревностный - религии
во всей ее чистоте. Каждый инквизитор, который претендовал бы быть более
ревностным, оскорбил бы его память. Однако он полагал большое различие между
догматическим тезисом и предположением, которое не определено. Он признавал
во втором случае, что католику позволительно стоять против или за
предположение (pro aut contra), согласно силе доводов, внушаемых ему
разумом. Одна черта отделяет догмат от мнения; она чувствуется, если мнение
родило сомнения в прежние эпохи; она исчезает, если не существовало никакого
сомнения со времени Иисуса Христа и если предание дошло до нас чистым,
всеобщим, единообразным и постоянным без противоречия. Св. Августин и не
думал, что свободе мнений можно противопоставить богословские цензуры,
которые в новые времена были установлены квалификаторами святого трибунала.
Эти цензуры имели большое влияние на запрещение книг и даже на осуждение их
авторов. Ими пользовались против книг под предлогом, что последние содержали
тезисы, плохо звучащие, благоприятные ереси, пахнущие ересью, разжигающие
ересь, клонящиеся к ереси; при их помощи объявляли авторов подозреваемыми во
внутреннем усвоении ереси.
III. В наше время квалификаторы нашли новое средство расширить
запрещения, говоря, что книги содержат тезисы, оскорбительные для лиц
высокого ранга, бунтарские, клонящиеся к нарушению общественного
спокойствия, противные государственному строю и противоречащие повиновению,
которому нас учили Иисус Христос и его апостолы. Следуя этим принципам,
квалификаторы стали вести себя скорее полицейскими агентами, чем защитниками
догмата.
V. Цензуры этого рода обыкновенно произносятся людьми, напитанными
только схоластическим богословием; они, по-видимому, набили свои головы
ворохом глупостей, чтобы дискредитировать святой трибунал. Для
доказательства достаточно цензуры труда Филанджьери Наука о законодательстве
[849], сделанной братом Хосе де Карденасом, капуцином [850], который считал
себя достаточно образованным для этого дела, хотя он прочел только первый
том испанского перевода, составляющий половину первого тома в оригинале.
Если находится более сведущий квалификатор, то он не имеет мужества сказать
правду, потому что она может не понравиться инквизиторам. Пример такого
отношения представляет собою нелепый труд дома Хоакино Лоренсо де
Вильянуэвы, действительно образованного человека, опубликовавшего в 1798
году книгу под вымышленным именем Лоренсо Астенго и заглавием Письма
испанского священника в ответ на письмо гражданина Грегуара [851], епископа
города Блуа. Здесь он объявляет себя борцом за трибунал инквизиции и
предпринимает доказательство его пользы и справедливости, но обходит
затруднения, на которые не может ответить, и опирается при этом на принципы,
которые сам потом признал ошибочными в речи, произнесенной перед собранием
кортесов в Кадиксе, где он взял назад свое мнение.
V. Если применение цензур столь произвольно, то каковы же книги, к
которым испанцы могли бы обратиться с целью просвещения? Запрещение
применяется особенно к книгам по богословию и каноническому праву, когда они
хорошо написаны и содержат учение, преподанное святыми отцами, соборами и
даже папами, управлявшими Церковью в первые семь веков существования
христианства, но которое, однако, было забыто или оспаривалось богословами
варварских времен, желавшими дать торжество системе соединения двух властей
(духовной и светской) в лице верховных первосвященников.
VI. Богословские цензуры равным образом разят книги по философии,
политике и праву естественному, гражданскому и международному. Отрасли
гуманитарных наук держатся или связаны с правилами, аксиомами и основаниями
нравственного богословия и канонического права; они имеют внутреннюю связь с
догматическими истинами, отличными от непостижимых тайн религии. Отсюда
следует, что квалификаторы, основываясь на мнениях, установившихся после VII
века, а не на том, что думали и чему учили в эпоху, более близкую к
апостолам, осуждают и запрещают труды, которые были бы необходимыми для
успеха знаний среди испанцев.
VII. Книги по математике, астрономии, физике и другим дисциплинам той
же области знаний не пользуются большей милостью. Так как они содержат
некоторые истины, доказанные в последнее время, то они являются предметом
самых суровых квалификаций под пустым предлогом благоприятствования
материализму, а иногда и атеизму. Я спрашиваю, каким образом при подобной
системе испанцы могут стоять на уровне открытий, недавно сделанных в Европе,
влияние которых так выгодно для благоденствия народов?
VIII. Упомянутое мною показывает, что в Испании могут народиться ученые
только в том случае, если желающие культивировать знания станут выше
запретительных законов святого трибунала. Но где люди, достаточно
мужественные для того, чтобы подвергнуться этой опасности? С тех пор как
была учреждена инквизиция, не было почти ни одного человека, знаменитого по
своим познаниям, которого она не преследовала бы как еретика. Стыдно
говорить, но факты, доказывающие это, неоспоримы, и наша национальная
история легко может в этом убедить самых недоверчивых. Чтобы не оставалось
никаких сомнений на этот счет, я приведу здесь несколько примеров
преследований, которые могут послужить к объяснению многих других.
IX. В картину, которую я представлю, я не включу (если только
какое-нибудь частное обстоятельство не обяжет меня к этому) ни одного
литератора, который заслужил уголовное преследование как принявший или
иудаизм, или религию Магомета, или какую-нибудь секту, равным образом
осуждаемую католической религией. Я удовлетворюсь тем, что возьму свои
примеры из среды католических лиц, которые пострадали лишением свободы,
чести и имущества за то, что не хотели постыдно усвоить схоластические
мнения, ошибочные системы, порожденные в века невежества и варварства и
удержанные впоследствии людьми, заинтересованными сохранении. Прочтя их
историю, все согласятся, что ее, чем карать уголовным или позорящим
наказанием [852], их следовало, по крайней мере, предупредить.
X. Как только была учреждена инквизиция, она стала преследовать ученого
и уважаемого дома Фернандо де Талаверу, иеронимита, приора монастыря Прадо в
Вальядолиде, духовника испанской королевы, епископа Авилы, апостола
Альпудоры и первого архиепископа Гранады. Этот прелат составил и опубликовал
в 1481 году для защиты религии труд под заглавием: Опровержение католиком
одного еретического сочинения, изданного и распространенного в 1480 году в
городе Севилье. Ревность в вере не могла избавить его от преследования: он
был гоним {См. главу X этого сочинения.} в течение всей жизни и после смерти
его имя и его книгу внесли в Индекс 1559 года.
XI. Раз этому движению был дан толчок, преследования ученых и
литераторов зачастили одно за другим. Никогда не было недостатка ни в
невежественных доносчиках, ни в лжеученых, которые, будучи ослеплены своими
предубеждениями, причисляли к заслуживающим порицания вещи, которые не были
таковыми. Мне было не под силу соединить все судопроизводства, предпринятые
против литераторов, на которых инквизиция накладывала телесные или позорящие
наказания. На сжатого списка, который я даю, читатели видят, как легко можно
увеличить его, перелистывая (при большем количестве времени, которого я не
имел) архивные документы трибуналов для выяснения мотивов процессов и актов,
которыми книги были запрещены или подвергнуты очистке. Нет ни одного
декрета, который не доказывал бы того, что расследовали именно религиозные
мнения автора осужденной книги и карами самого автора как еретика или
подозреваемого в ереси.
XII. Я расположил имена всех этих жертв в алфавитном порядке, чтобы
предоставить читателю легкое средство быстро найти статью о преследуемом
ученом, историю которого он захочет узнать.
1. Абад ла Сьерра (дом Агостино), епископ Барбастро, - см. главу XXIX.
2. Абад ла Сьерра (дом Мануэль), архиепископ Силив-рии, - см. главу
XXIX.
3. Альмодовар (герцог) - см. главу XXVI.
4. Аранда (граф) - см. главу XXVI.
5. Арельяно (дом Хосе Ксавье Родригес), архиепископ Бургоса, - см.
главу XXIX.
6. Авила (достопочтенный Хуан д'), белый священник, родившийся в
Альмодовар-дель-Кампо и прозванный апостолом Андалусии. Я дал отчет о его
процессе {См. главы XIII и XIV этого сочинения.}.
Кроме преследований, о которых я уже говорил, он имел огорчение видеть
запрещенным в 1559 году свой труд, озаглавленный: Христианские наставления и
правила на стих псалма Давидова: "Слыши, дщи, и виждь". Он умер в Монтилье
10 мая 1569 года, в семидесятилетнем возрасте. Николас Антонио дал подробную
заметку о его литературных трудах в своей Новой испанской библиотеке.
7. Асара (дон Николас) - см. главу XXVI.
8. Бальвоа (доктор Хуан), каноник-доктор кафедрального собора Саламанки
и профессор права в университете этого города. Он был одним из выдающихся
литераторов своего века. Николас Антонио упоминает только один его труд,
озаглавленный Саламанкские чтения. Он, однако, составил несколько трудов, и
между прочим один из них мог привести его к аресту инквизицией, если бы не
покровительство Кардинала дома Антонио Сапаты, главного инквизитора, и
нескольких членов совета этого трибунала. Это была докладная записка,
которую он составил и представил в 1627 году Филиппу IV от имени
университетов Саламанки, Вальядолида и Алькалы. Она содержала представления,
имевшие целью побуждение к отказу иезуитам в испрашиваемом ими разрешении
устроить под их управлением в университете коллегию под названием
Императорской мадридской. Отцы иезуиты сделали донос на этот труд, обзывая
некоторые из его тезисов ошибочными, оскорбительными для благочестивого
слуха, соблазнительными, обидными для правительства и для всех духовных лиц,
монахов Общества Иисуса. Они напоминали, что правительство уже строго
поступило с другим трудом того же автора. Совет велел исследовать докладную
записку квалификаторам, которые объявили, что она не заслуживает
богословской цензуры. Вследствие этого приговора совет прекратил дело.
Вероятно, цензоры (которые в качестве монахов должны были заботиться об
интересах соответствующих орденов) приняли неблагосклонно донос иезуитов и
это их расположение оказалось благоприятным для Бальвоа. Отцы иезуиты
воспользовались доверием к графу, герцогу Оливаресу, со стороны короля,
который велел главному инквизитору дать отчет о деле. Но эта попытка снова
оказалась напрасной, и Филипп не захотел заходить дальше. Он остался только
недовольным тем, что кардинал Сапата обнаружил такую снисходительность к
университету Саламанки, от имени которого была представлена докладная
записка. Инквизитop отвечал, что святой трибунал занимается только бумагами
и трудами, подлежащими цензуре по догматическому вопросу. Если бы трибунал
постоянно держался этих принципов, сколько вопиющих злоупотреблений не
существовало бы в отправлении его юрисдикции! Но язык, которым говорил при
этом обстоятельстве Сапата, был внушен ему личными соображениями. Другой
труд, который считают принадлежащим Бальвоа, напечатан в 1636 году в Риме, в
типографии апостолической камеры. Он написан по-латыни, напечатан в
четвертую долю листа, носит имя Альфонсо де Варгаса Толедского и имеет такое
заглавие: Донесение христианским королям и государям о политических
стратагемах и софизмах Общества Иисуса для установления всемирной монархии,
в котором объяснительными документами доказывается неверность иезуитов по
отношению к королям и народам, наилучшим образом их принявшим, их
вероломство и упрямство по отношению к самому папе и страсть к нововведениям
в деле веры. Говорили, что этот труд был напечатан во Франкфурте, кроме
дополнения, состоящего из оправдательных документов. Автор выставляет и
доказывает очень важные обвинения против иезуитов.
9. Байльс (дон Бенито), профессор математики в Мадриде, автор курса
этой науки для школьного употребления. В конце царствования Карла III
инквизиция возбудила против него процесс по подозрению в атеизме и
материализме. Байльс был разбит параличом и не в состоянии заниматься
делами. Это мучительное положение наряду с преклонным возрастом, казалось,
предохраняло его от заключения вне дома. Однако он был взят и отправлен в
тюрьму святого трибунала вместе с одной из племянниц, которая хлопотала и
получила разрешение разделить его плен, чтобы продолжать за ним уход, в
котором он нуждался. Действительно ли подсудимый высказывал тезисы, в
которых его обвиняли по доносу свидетелей, или ему показалось слишком
трудным доказывать их ошибку, только он подготовил, насколько мог лучше,
свой способ защиты. До оглашения свидетельских показаний он сознался в своей
вине в достаточной мере для того, чтобы уверить, что он искренен в своем
сознании и раскаивается. На вопрос о его внутреннем убеждении он отвечал,
что имел некоторые сомнения о бытии Божием и бессмертии души, но никогда не
был в действительности ни атеистом, ни материалистом, что одиночество, в
котором он жил с некоторого времени, позволяло ему, к его удовольствию,
думать и размышлять серьезно об этом предмете и о зависящих от него вопросах
и он чистосердечно готов отречься от ересей, а особенно от той, в которой
его подозревают. Он попросил отпущения грехов и получения епитимьи, которую
обещал исполнить, насколько ему позволит здоровье. Его положение приняли во
внимание. Вместо заключения в монастыре, где он не мог бы пользоваться
уходом своей племянницы, его оставили на некоторое время в секретной тюрьме
инквизиции, затем препроводили домой, где теперь была его тюрьма. Его
обязали покрыть расходы по продовольствию и подвергнуться некоторым
епитимьям, между прочим - исповедаться у назначенного ему священника трижды
в год: в Рождество, на Пасху и в Троицын день.
10. Вальса (Франсиско), францисканец, проповедник, пользовавшийся
большой славой в эпоху Карла III. Когда иезуиты были изгнаны из Испании, он
открыто говорил с кафедры против царствовавшей тогда нравственной
распущенности; восставал против авторов, которые ее ввели и распространили;
называл книги, учившие ей, и старался внушить отвращение к чтению их. Так
как многие из авторов, с которыми он боролся, были иезуиты, он пошел дальше
и пустился в неистовые декламации против лиц, которые дурно говорили о
короле и осуждали меры, принятые для изгнания этих монахов (т. е. иезуитов)
из государства. На Вальсу донесли в Логроньо. Инквизиторы дали ему
почувствовать, насколько они считали его виновным в неосторожности
выражений, и угрожали более суровым обращением, если он не переменит свой
язык. Читатели могут судить по этим деталям, одобряли ли инквизиторы
искоренение иезуитской морали.
11. Бариоверо (доктор Фернандо), каноник-богослов толедской церкви,
адъюнкт-профессор университета этого города. Против него возбудили процесс
за то, что он одобрил в 1558 году катехизическое учение дома Бартоломео
Каррансы. Он отвел бурю, взяв обратно свои слова, когда получил королевский
указ, и послал свое отречение папе, когда к этой мере прибегли архиепископ
Гранады, архиепископ Сант-Яго и епископ Хаэна {См. статьи об этих трех
прелатах в гл. XXIX.}.
12. Беландо (брат Николас де Хесу), францисканец. Инквизиция
преследовала его за составление Гражданской истории Испании. Здесь были
изложены все события в этом государстве со времени восшествия на престол
Филиппа V по 1733 год. Инквизиторы запретили чтение этого труда по мотивам,
интересовавшим римскую курию, и по действию политических интриг, с которыми
догмат не имел ничего общего. Их приговор против Беландо вынесен 6 декабря
1744 года. Инквизиторы не приняли во внимание ни разрешения к печати,
стоявшего в начале труда, ни посвящения Филиппу V, ни благоприятного
результата второго просмотра, который этим государем был поручен
просвещеннейшему члену кастильского совета прежде, чем разрешить посвятить
ему эту книгу. Автор сделал возражения и просил быть выслушанным. Он
предложил ответить на все замечания и сделать в своем труде все вычеркивания
и изменения, которые ему укажет трибунал. Беландо обвинили в желании
защитить свою книгу, и он был заключен в тюрьму инквизиции, где вынес самое
недостойное обращение. Он вышел из тюрьмы лишь для того, чтобы войти в
монастырь, откуда не должен был выходить, с запрещением что-либо писать. Он
был лишен знаков почета, отличавших его в ордене, и на него были наложены
епитимьи более суровые, чем если бы он был еретиком или соблазнителем
(solicitante) {Этим именем в королевстве Испанском называют
священника-соблазнителя, который злоупотребляет таинством исповеди для
обольщения женщин и вовлечения их в распутство.}. Каким образом Беландо
навлек на себя такую суровость? Желая доказать, что инквизиторы впали в
заблуждение, дон Мельхиор де Маканас некоторое время спустя попытался
защитить Беландо и его труд. Он показал неправильность предпринятого против
него судопроизводства. Это поведение должно тем более изумлять, что немного
раньше он написал Критическую защиту испанской инквизиции. Трибунал
обнаружил свою признательность преследованием Маканаса как преступника - см.
главу XXVI.
13. Берсиал (Клементе Санчес дель), священник, архидиакон [853] в
Вальдерасе, сановник церкви Леона. Его преследовала как подозреваемого в
лютеранстве и наказала при императоре Карле V вальядолидская инквизиция.
Осуждение было мотивировано некоторым числом тезисов, рассеянных в его
труде, напечатанном в лист под заглавием Торжественник ("Sacramental"). В
1559 году главный инквизитор Вальдес внес его в Индекс.
14. Берососа (брат Мануэль Сантос), автор труда под заглавием: Опыт о
римском театре, был заключен в тюрьму толедской инквизицией, потому что
говорил о римской курии таким языком, который не нравился ни иезуитам, ни
инквизиторам. Судопроизводство было так произвольно, что труд, за который
его преследовали судом, был подвергнут просмотру только тогда, когда дело
надо было решать. Документы этого процесса были изъяты из архива трибунала
по неизвестной причине; они были сообщены, по королевскому указу, в 1768
году чрезвычайному совету епископов, собранных для обсуждения иезуитских
дел.
15. Бланка (дом Франсиско), архиепископ Сант-Яго, - см. главу XXIX, где
разбирается вопрос о епископах и богословах Тридентского собора.
16. Бросас (Франсиско Санчес де Лас), чаще всего прозываемый писателями
Бросовским (el Brocense). Он родился в деревне Лас-Бросас, давшей ему имя.
Он был одним из величайших гуманистов своего века и наиболее выдающимся
испанцем в царствование Филиппа II. Он опубликовав несколько трудов, о
которых упоминает Ниволас Антонио в своей Библиотеке. Суровый Юст Липсий
[854] назвал его Меркурием и Аполлоном Испании, а Гаспар Шоппе [855] -
божественным человеком. Его несколько раз преследовала вальядолидская
инквизиция за некоторые положения, содержащиеся в его трудах, главным
образом в книге, изданной в одну восьмую листа в Саламанке в 1554 году, под
заглавием Схолии [856] на четыре сильвы, написанные героическим стихом
Анджела Поличано [857] и озаглавленные: Кормилица, крестьянин, плащ и
янтарь. Де Лас Бросас вполне удовлетворил квалификаторов, и его труд не был
вписан в Индекс.
17. Буруага (доктор Томас Саэнс), архиепископ Сарагосы, - см. главу
XXIX.
18. Кадена (Луис де па), второй канцлер университета в
Алькала-де-Энаресе, племянник доктора Педро де Лермы, первого, облеченного
саном канцлера. Это был один из ученейших людей своего времени; он владел
еврейским, греческим, арабским и другими восточными языками; писал по-латыни
с крайним изяществом и пользовался хорошей репутацией среди литераторов;
своими талантами он заслужил себе место среди знаменитостей. Ученый Альваро
Гомес де Кастро упоминает его в своей Истории кардинала Хименеса де
Сиснероса как автора проекта уничтожения царившего в университетах дурного
схоластического вкуса. Подобное предприятие дорого обошлось его автору и
тем, кто захотел ему подражать. Люди, привязанные к школьным мнениям,
донесли на него толедской инквизиции как на подозреваемого в лютеранстве.
Архиепископы Хименес де Сиснерос и Фонсека, покровители членов университета
в Алькале, которых преследовали в их эпоху, уже не существовали. Луису де
Кадене пришлось для того, чтобы избегнуть тюрьмы святого трибунала,
последовать примеру своего дяди: он укрылся в великом городе Париже, где
талантливых людей ценят и привечают. Он стал доктором Сорбонны [858] и умер
профессором в этом учреждении.
19. Кампоманес - см. главу XXVI.
20. Кано (Мельхиор), епископ Канарских островов, - см. главу XXIX.
21. Каньюэло (дон Луис), адвокат при королевском совете в царствование
Карла III. Он был подвергнут епитимьи и произнес легкое отречение за
помещение некоторых тезисов в нескольких номерах периодического издания
Цензор, появлявшегося без имени автора. Каньюэло часто помещал там свои
декламации против суеверия; он доказывал опасность слепого доверия, которое
могли вызвать многочисленные индульгенции и милости, и злоупотребление ими:
верующие получали их, как говорят, нося нарамник Мадонны Кармельской [859],
исполняя девятидневки [860] и предаваясь чисто внешним проявлениям
набожности; все это показывало, насколько такая практика вредна чистоте
религии. Он дерзнул обратить в насмешку пышные титулы, которые монахи имели
привычку давать святым своих орденов, например, св. Августину - Орел
докторов, св. Бернарду - Медовый, св. Фоме Аквинату - Ангельский, св.
Бонавентуре - Сера-фимский, св. Иоанну Крестному - Мистический, св.
Франциску Ассизскому - Херувимский, св. Доминику - Пламенный и другие в том
же роде. Однажды ему пришло в голову назначить награду тому, кто предложил
бы ему титул Кардинала для св. Иеронима и Доктора для св. Терезы Иисусовой.
Монахи, над которыми он издевался, не простили такой смелости и стали сильно
преследовать его. Номера его издания арестовали, хотя они уже были
напечатаны. Автору запретили писать на темы, могущие иметь прямое или
косвенное отношение к догматам, морали и мнениям, принятым в деле
благочестия и набожности. Каким образом прекратится в Испании опасность
суеверий и пустых верований, если продолжают останавливать успехи
просвещения? Еще теперь имеется в этой стране великое множество людей,
которые предаются всем излишествам суеверий и живут в невозмутимом
убеждении, что им позволительно продолжать свою преступную жизнь, не боясь
ни Бога ни черта, если они постоянно носят на шее нарамник Мадонны
Кармельской и читают Богородицу; [861] они убеждены, что не умрут без
покаяния и пойдут в чистилище, откуда с помощью Матери Божией в следующую
субботу вместе с нею взойдут на Небо.
22. Канталапьедра (Мартин Мартинес де), профессор богословия, весьма
сведущий в восточных языках. Инквизиция возбудила против него процесс при
Филиппе II за то, что он напечатал труд, озаглавленный Образцы, запрещенный
и внесенный в 1583 году в Индекс кардинала де Кироги. Автор был заподозрен в
лютеранстве, потому что настаивал на необходимости обращаться к подлинным
текстам Священного Писания, и утверждал, что следует предпочитать подлинный
текст священных книг тексту переводчиков, авторитет которых ничтожен в
сравнении с подлинником. Он произнес легкое отречение, подчинился епитимье и
запрещению писать. Я предоставляю читателям поразмыслить, должен ли этот
пример дать высокую идею о рассудительности судей и квалификаторов?
23. Карранса (дом Бартоломео), архиепископ города Толедо. - Историю его
процесса см. в главах XXXII, XXXIII и XXXIV.
24. Касас (дом Бартоломео де Лас), доминиканец, сначала епископ Чиапы
[862], потом Куско, наконец - заштатный с правом пребывания в Испании. Он
был защитником прав и свобод туземцев. Он написал несколько превосходных
трудов, о которых упоминает Николас Антонио. В одном из них он старается
доказать, что короли не имеют власти располагать имуществом и свободой своих
американских подданных для порабощения их другими низшими властями под
именем лена, командорства или каким-либо другим образом. На этот труд
донесли совету инквизиции как на противоречащий тому, чему учат св. Петр и
св. Павел относительно подчинения рабов и вассалов их господам. Автор
испытал большие огорчения, узнав о намерении преследовать его. Однако совет
потребовал от него только выдачи судебным порядком книги и рукописи, что он
исполнил в 1552 году. Затем книга была напечатана несколько раз вне Испании,
как заметил Пеньо [863] в своем Критическом, литературном и
библиографическом словаре замечательных книг, сожженных, уничтоженных или
запрещенных цензурой. Лас Касас умер в Мадриде в 1566 году, девяноста двух
лет от роду. Среди своих скорбей он получил удовлетворение, увидав, что
цензоры, назначенные для разбора другого труда, написанного им в