Захаров Н. Специфика социальной системы России

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА 3. УПРАВЛЕНИЕ В СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЕ

§ 1. ПРЕДПОСЫЛКИ ИЕРАРХИИ И ПЛЮРАЛИЗМА

Управление открывает другую сторону социальной системы. Если «душа», или алгоритм действия, - неиституализированое образование, то управление –как подсистема всегда принимает иституализированое выражение (представляет собой жесткую дегрессивную конструкцию). «Душа» находит свое дегрессивное воплощение в управлении. Как отмечалось, душа этноса формируется в регулярном однотипном действии. Но любое повторяющееся действие, выполняемое отдельным индивидом, группой индивидов, или достаточно крупным социумом не может быть исключительно однотипным. Даже станок с программным управлением не может делать абсолютно однотипные действия. В случае отступления от стандарта рабочий регулирует действия станка (сейчас это может выполнять особая программа, которую тоже, кстати, нужно периодически корректировать). В человеческом поведении сам человек осуществляет корректировку, в случае отступления от алгоритма (привычки), и тем самым управляет своими действиями, направляя их на сохранение привычки.

Социум, не сформировавший в себе принцип возвращения к привычному действию в случае отступления от него, перестает существовать как социум. Человеческий коллектив может возникнуть на основе взаимного действия, но после его осуществления такой коллектив распадется. Но если такие взаимодействия будут неоднократны, сформируется алгоритм взаимодействия, и тем самым, у членов группы возникнет потребность осуществлять взаимодействие. Тогда либо группа в целом, либо лидер (лидеры), или другие члены, имеющие санкцию группы, будут стремиться к воспроизводству условий взаимодействия. То есть будут стремиться к созданию условий поддержания привычного взаимодействия в том числе, используя стимулы и репрессии к отдельным представителям группы, для сохранения этого привычного действия. Так в социуме в зачаточной форме рождается управление.

С нашей точки зрения, главной целью управления в системе является поддержание типичного способа деятельности. Именно в этом система проявляет себя активно и целенаправленно. Возникшее управление будет стремиться к самосохранению. Однако если индивиды утратят потребность во взаимном действии, управление как функция станет неактуально. Но если такая потребность сохраняется, управление будет укрепляться, или дегрессировать, институализироваться.

Если условия среды предполагают постоянное взаимодействие индивидов, целью управления будет адаптация взаимодействия к меняющимся условиям среды, то есть защита от внешних факторов. Если же среда не диктует необходимости постоянного взаимодействия, управление будет направлено на создание условий взаимодействия, определение перед коллективом общих целей для совместного действия. Вследствие чего возникает необходимость в концентрации энергии, ресурсов, необходимость в возникновении управляющего центра.

Таким образом, в первом случае возникают предпосылки возникновения нонэгрессивной (плюралистической) системы управления, во втором – эгрессивной (иерархической).

Кроме общих предпосылок возникновения определенных форм управления существуют и специфические, определяемые характером «души», или привычным образом действия социума. Опираясь на анализ «русской души», выделим такие предпосылки.

Русский человек лишен дара формы, как говорил Бердяев[158], и причина этого – в импульсивности нашего характера, в спонтанности, непланировании действий. Ни один человеческий коллектив, имея в основе своего поведения импульсивность, не смог бы сохраниться. Он естественным образом должен распасться. Однако импульсивность, будучи основной чертой русского характера, существует уже не одно столетие. Столь длительное время она смогла сохраниться, будучи уравновешена регламентацией. При этом функция регламентации предполагает первоначально пробудить активность из состояния лени (в этом случае регламент действует как принуждение к заданной форме, к заданному образцу действия), а когда активность достигнет стадии удали – сдержать. В целом функция регламентации обеспечивает баланс социальной активности.

Вместе с тем, регламентация (правила, нормы и т.п.), принимается только тогда, когда обладает «священным» характером, либо институт регламентации имеет достаточно ресурсов для осуществления контроля и принуждения. Таким институтом регламентации становится управление, реализованное в эгрессивной форме. Бердяев отмечает: «Русские историки объясняют деспотический характер русского государства этой необходимостью оформления огромной, необъятной русской равнины»[159]. Добавим – и столь же «необъятной» русской души.

Однако эгрессивная регламентация русского характера не возникает сразу же на высшем уровне, как форма государственного управления. Эгрессивная регламентация зарождается в коллективном взаимодействии.

Импульсивный коллектив может породить из своей среды только импульсивного лидера. Но в таком случае, чтобы управление было возможным, коллектив должен быть терпим к лидеру, лоялен к принятию им импульсивных, «по наитию», решений, к его мерам принуждения. Чтобы сохраниться, коллектив культивирует такое качество как терпимость. Такой коллектив, создавая управление, делегирует лидеру право принятия решения и право принуждения и тем самым наделяет лидера правом ограничения своих действий, т.е. дает лидеру возможность регламентации коллективной импульсивности.

Таким образом, русский коллектив, делегируя лидеру право регламентации, сохраняет «чистоту» своей импульсивности, «не замарывая» ее не свойственным ей регламентом. Функция регламентации передана лидеру, в задачу которого она входит, но главной целью регламентации является отнюдь не планирование достижения цели (что имеет место, но вторично), а «понуждение» и «сдерживание». Лидер регламентирует действия русского коллектива не так, как западный руководитель (по Тэйлору, западный руководитель призван выработать наиболее оптимальные способы действия, структурированные в поэтапное продвижение к определенной и установленной цели). Русский же лидер управляет не действиями, а энергией коллектива.

Естественно, западная методичная регламентация, регламентация по установленным правилам, не принимается русским характером. Русский человек предпочитает такую регламентацию, которая не подрывает основ импульсивности. А здесь мы выходим на предпочтение «правды»[160] (или говоря современным бытовым языком «понятий») над правом. «Правда» («понятия») строится на «превентивном чувстве коллектива» (что рассматривалось выше), на неосознанном стремлении «быть как все». Лидер в своем поведении реализует принцип «будь как все», и тем самым его поведение становится оптимальной моделью для членов коллектива (такой лидер – «человек с понятиями»). Таким образом «правда» персонифицирована в индивиде. Право, напротив, «безликий» методичный регламент.

Отсюда авторитет лидера строится не на его методичном поведении, а, наоборот, на «послаблении» членам коллектива, которые сохраняют за собой возможность следовать «неписаному правилу», отступать от установленного лидером регламента (отступления от регламента в русской культуре, возможно, более регулярны, чем сам регламент). Эти отступления от регламента оформляются как «льготы» или «привилегии», которые в нашей культуре являются традиционным механизмом мотивации индивидов[161]. Механизм мотивации льготами, претерпев внешние изменения, сохранился до настоящего времени[162].

Высшая привилегия, которой наделяется только лидер – право принуждения. Коллектив обязан терпеть, но сохраняет возможность пользоваться отступлениями. Этим обусловлен авторитет статуса, авторитет вышестоящего и принцип, пронизывающий нашу культуру до основания: «начальник всегда прав». Под влиянием этого стержневого принципа, первоначально возникшего в славянской общине, в патриархальной семье в дальнейшем стало формироваться эгрессивное управление российской социальной системы.

Необходимо отметить одну важную особенность. Регламентирующее управление противоположно импульсивному характеру русского коллектива, но является необходимым для его сохранения. Поэтому русскому человеку свойственно, с одной стороны, «неприятие» власти (как регламента), что проявляется как «безмолвное» осуждение и стремление к «уклонению» от регламентации, с другой стороны, лояльность и терпимость, т.к. власть – гарант сохранения общности. Необходимо заметить, именно в действиях власти в наибольшей мере проявляется принцип приоритета коллектива над индивидом, что придает ей «священный» характер.

Примечательна одна особенность, индивид по-разному оценивает своих руководителей. Чем ближе руководитель к индивиду, чем более явны «личные» интересы этого руководителя, тем выше уровень «неприятия» индивидом власти в лице этого руководителя. Чем «дальше» от индивида по иерархической лестнице стоит руководитель и чем менее явен «личный» интерес такого руководителя, тем более индивид лоялен к такому руководителю, как представителю власти. А отсюда формируется стереотип восприятия: «царь хороший, бояре плохие».

Итак, предпосылка формирования эгрессивной формы управления – сохранение импульсивного алгоритма действия – требует централизованной внешней принудительной регламентации.

Наличие предпосылок для возникновения в отдельных общностях определенной формы управления еще не является необходимым условием возникновения формы управления в целом обществе. Для того чтобы форма управления стало необходимой для всего общества, эта форма должна обеспечить его интеграцию. Поэтому одна из важнейших функций, выполняемых управлением – это интегративная. Интеграция возможна в том, случае, если она обеспечивает самосохранение отдельных сообществ в целостном сообществе. Интеграция становится необходимой, когда отдельное сообщество оказывается не в состоянии обеспечить свое сохранение. Это возникает тогда, когда, в одном случае, между отдельными общностями возникает конфликт и сохранение этих общностей будет возможно только в результате преодоления этого конфликта. Либо, в другом случае, когда всем общностям грозит внешняя для них опасность. В первом случае управление выполняет функцию оптимального преодоления внутренних конфликтов, во втором – концентрирует энергию отельных общностей, консолидирует ее на снятие внешней угрозы. Вместе с тем, выполняя заданную функцию, форма управление с необходимостью институализируется обретая характеристики системы, тем самым начинает сама стремится к самосохранению. Для поддержания самосохранения институализированной формы управления необходимо постоянно поддерживать изначально заданную функцию даже в том случае, если эта функция уже не актуальна для отдельных общностей, интегрированных в теперь уже целостное сообщество.

При анализе специфики социальной системы в целом становится явным, что каждой социальной системе присуща «цель», или стремление к самосохранению. Каждая социальная система обладает специфическим набором условий существования, которые включают в себя и условия внешней среды, и характер сообщества и т.п. Отсюда и специфический комплекс действий по самосохранению. Осуществление данного комплекса действий предполагает определенную форму управления. Таких форм существует две: нонэгрессивная (плюралистическая) и эгрессивная (иерархическая).

Выше уже отмечалось, если мы рассматриваем социальную систему с точки зрения формы контроля (контроль в системе осуществляется из центра или системе присущ взаимоконтроль) явно просматриваются две формы власти: единовластие и плюрализм, - эгрессивная и нонэгрессивная тенденции

Западное общество было принуждено объективными обстоятельствами снимать конфликты между отдельными сообществами, что стимулировало развитие такого механизма взаимодействия как «общественный договор», который постепенно институализировался в плюралистическую форму управления.

При сравнении истории Запада и России бросается в глаза внешнее отличие структуры власти. Власть в России носила преимущественно самодержавную форму. Исключения составляли эпохи смут, но даже и в эти периоды сохранялась тенденция к единовластию.

Единовластие характеризует как всю социальную систему российского общества в целом, так и его отдельные элементы, проявляется и в малом, и в большом. Единовластное управление оказывается типичным как для исполнительной государственной власти в целом, так и для отдельных предприятий, организаций, фирм, колхозов и даже для семьи. Оно типично и для современной России, и для эпохи советского периода, было свойственно и царской России, где оно также проявлялось и на макро- и микро- уровнях.

Западное общество, напротив, характеризуется как плюралистическое, в котором имеет место разделение властных функций. Государственная власть распределяется в настоящее время между исполнительной, законодательной и судебной властями. Управление в коммерческих фирмах стремится к демократической форме, при которой власть дифференцирована по функциям, стремится к разделению властных полномочий. Эта форма пронизывает и государственное управление, и отдельные организации, характерна и для учебных заведений, и даже для военных организаций (таких как полиция). Определяющая составляющая деятельности государства, экономическая политика, носит целенаправленный антимонопольный характер.

Российское общество в целом и его отдельные сообщества стремятся к установлению единоначалия как определяющей формы власти. Западное общество стремится к плюрализму, который в системе власти проявляется в форме демократического управления.

Единовластие – форма власти, при которой только один человек, глава сообщества (руководитель государства, предприятия или коллектива людей), контролирует основные функции, выполняемые сообществом, инициирует и принимает окончательное решение. При этом вполне естественно, что единоличный руководитель сложного крупного сообщества (например, директор крупного предприятия или президент страны) физически не в состоянии контролировать все функции, поэтому он сосредотачивает у себя в руках реализацию определяющей цели, распределение, контроль за функциями, обеспечивающими стабильность власти.

Плюрализм – характер социального взаимодействия, при котором существует стремление системы распределить функции и ответственность между людьми и сообществами; осуществлять контроль как взаимоконтроль (в отличие от контроля в единовластных системах, где осуществление контроля начинается «сверху»). Демократическое управление – власть, построенная на регуляции частной или коллективной инициативы. Выработка решения осуществляется на основе «частной инициативы» членов сообщества. Инициатива одного из членов сообщества принимается или, напротив, не принимается другими членами. Руководитель принимает решение на основе одобрения сообщества. Если в сообществе нет согласия, то окончательное решение главы предполагает примирение сторон (возможно, в этом случае решение носит компромиссный характер).

Форма власти направлена на воспроизводство таких характерных отношений, которые «запрограммировано» (если допустимо такое выражение) или имманентно присущи системе. Различные коллизии, изменяющие систему власти, не разрушают стремления воспроизвести ее основополагающую форму. До тех пор пока социальная система существует, она будет стремиться воспроизвести присущую ей форму власти.

Образ Российской власти напоминает гелиоцентрическое построение. Особенность такого построения в том, что его прочность определяется центральной «массой», которая силой притяжения выстраивает остальные элементы системы, на которые действуют две основные силы: «центростремительные» и «центробежные». Превосходство одной из сил ведет к резкому изменению системы.

Ослабление центростремительных сил увеличивает центробежные, вследствие чего система разваливается. Причиной ослабления центростремительных сил является уменьшение «массы» центра, что происходит под действием либо внешних факторов, вследствие «таяния, испарения», либо внутренних процессов, приведших к «взрыву и расколу» массы центра. Так, например, деформация центра вследствие событий 1991 г. привела к расколу центра и уменьшению его «массы». И как следствие, «центробежный» развал системы.

Напротив, увеличение центростремительных сил ведет к поглощению центром периферии. В космической механике это приводит к возникновению «черной дыры». В социальной динамике следствием такого сжатия является возникновение тоталитаризма.

Совершенно другой вид и принцип построения имеет социальная система западного общества. Западное общество построено на внутреннем регламенте, где отдельный индивид следует регламенту, но в том, что не регламентированно, он свободен: «что не запрещено, то разрешено».

Другая особенность Западного общества – плюрализм, структура, которая не имеет определенного центра. Центр может иногда возникать и выполнять функцию создания новых ограничительных форм, после чего исчезает. В Западном обществе не исключена эгрессия, но появление централизованных форм всегда связано с двумя тенденциями. Либо появляется противовес –другая централизованная форма (конкурент), либо, достигнув предела дегрессивного (скелетного) образования, происходит репликация.

В качестве примера первой тенденции можно рассмотреть деление власти. Абсолютизм королевского самодержавия был всегда ограничен либо фрондой, либо парламентом. Возникновение ветвей власти – следствие развития социальной системы Западного общества. Точно так же может пониматься экономическая конкуренция между предприятиями. Возникновение профсоюзного движения – противовес предпринимательству.

Другая тенденция – репликация. Революция в Англии и Франции, освободительная война американских колонистов – наглядные примеры такой тенденции. В целом, потеря европейскими государствами своих колоний – факт репликации. Потеря Великобританией Североамериканских штатов, Канады, Австралии был процессом «деления клетки» и возникновения государств подобных Англии. То же самое характерно для Испании и Франции.

Процесс деления и репликации неминуемо связан с противоборством и конфликтами – «единством и борьбой противоположностей», что, по мнению Ф. Гизо[163], было основой цивилизационных достижений, развития права и нравственности в Западной Европе. Конфликт в этом случае – своеобразная плавильная печь, «выплавляющая» скелетную основу. Право как «скелет» Западного общества, развиваясь, устанавливает более совершенные правила взаимодействия для противоборствующих сил, конкурентов. Примечательно, что военное противоборство феодалов постепенно превращается в рыцарские турниры и дуэли, а затем в судебные состязания. Конфликт – неотъемлемое свойство, оптимальная модель действия Западного общества. А механизм разрешения конфликта обеспечивает устойчивое существование этого общества. Но если конфликт, как типичный образ действия, может быть вынесен за пределы этой системы, на окружающую среду или другие человеческие сообщества, то правовые основы (дегрессивные конструкции), или правила взаимодействия, напротив, не переносятся во вне. Правила взаимодействия применимы только внутри системы. Такая социальная система, взаимодействуя с другой системой, только в процессе конфликта вырабатывает правила взаимодействия (скелетную основу взаимоотношений). Если возникает противоборство между системами, между которыми не было конфликта или иного взаимодействия, то система действует исходя из принципа римского права, положенного в основу Западного общества: не запрещено, значит разрешено.

После I Мировой войны Женевская конвенция запретила использование химического оружия. И хотя почти все европейцы-участники II Мировой войны производили химическое оружие, никто его не применил (даже фашистская Германия). И не потому, что «торжествует закон», а потому, что «скелетная», правовая основа Западного общества строится на противоборстве. Гарантом не использования химического оружия явилась не Женевская конвенция, а наличие этого оружия у противоборствующих сторон.

Создание ядерной бомбы США, их монополия на это оружие (оружия более страшного, чем химического), по сути своей, дало право использовать его против Японии: «не запрещено, значит разрешено».

Право является индикатором достигнутого противостояния в конфликте сторон. Собственно противостояние и есть скелетная форма социальной системы. Там, где конфликт сторон достигает противостояния, и стороны «оценивают» ситуацию, в которой не может быть одного победителя, противостояние фиксируется как «правило взаимодействия», «право» выступает как запрет на продолжение бесперспективного конфликта. В этом случае энергия противоборствующих сторон уходит в сферу, где «не запрещено».

Это объясняет, почему Западное общество осваивало территории путем «освобождения» пространства для своих колонистов. «Хороший индеец – мертвый индеец». Там, где такое «освобождение» прошло «успешно» образовались государства подобные европейским. Например, экспансия европейцев в Северной Америке и Австралии, результатом которой явилось уничтожение аборигенов (Тасмания) или заключения их в резервации (Северная Америка).

Таким образом, есть основание полагать, что плюралистическая форма может существовать только в условиях постоянного развития защитной оболочки, скелетной основы. Как известно, стиль жизни, образ жизни у колонистов воспроизводили европейский. Жилище, одежда, пища – все оставалось европейским.

Отличается в этой связи экспансия российской системы. Освоив шестую часть света, русские колонисты не прибегали ни к геноциду, ни к резервациям. Хотя, конечно, нельзя утверждать, что русская экспансия была бескровной. Бросается в глаза один факт. Русские колонисты легко усваивали внешние формы общения и стереотипы поведения аборигенов. Склонность к уподоблению одна из черт русской культуры.

Эту мысль проводит Протоиерей Сергий Четвериков: «Русский народ создал единственную в мире страну не только по размерам, но и по нравственному ее облику, сохранив добрые отношения со всеми многочисленными народами, вошедшими в состав его государства; и такие же добрые отношения он стремился поддерживать со всеми другими народами его окружающими. Для русского народа, проникнувшегося духом христианства, не существовало и не существует народа и племен презираемых, ненавистных, нетерпимых и гонимых. Он стоит на широком основании христианской любви. В каждом человеке он умеет находить и видеть образ Божий. У него широкое, вместительное сердце. И это дала, этому его научила не только данная ему Богом природа, но и его святая православная вера»[164].

Устанавливая мирные взаимоотношения с аборигенами, усваивая внешние образцы быта и жизни, русские колонисты внедряли вместе с земледелием и эгрессивный дух в аборигенов, дух самодержавия, единоначалия, централизма. Именно за счет этого достигалась лояльность «прозелитов» государства Российского.

Однако справедливо отметить, что территориальная экспансия Западной Европы была значительно шире российской. И, достигнув своего предела, не понесла таких территориальных потерь как Россия. Высшим пределом Европейской экспансии является начало ХХ века, когда «цивилизованные колонии» покрыли значительную часть Старого и Нового Света. После «крушения колониальной» системы Западное общество сохранило свое влияние на многие бывшие колонии, за исключением отдельных стран юго-востока Азии. Территориальное пространство – это только внешний вид, один из индикаторов развития системы.

Общей предпосылкой для возникновения и единовластия, и плюрализма является алгоритм действия. Именно на его основе зарождаются различные формы власти. Каждая из них имеет свой «путь» развития, но для обеих форм характерен типичный конец – один из трех возможных вариантов: гибель, ее полное уничтожение и, в конце концов, исчезновение; возрождение или перерождение в другую форму.

Гибель формы управления ведет и к гибели социальной системы, т.к. под гибелью формы управления в целом мы должны понимать исчезновение этой формы в элементах структуры и исчезновение предпосылок существования данной формы. Такое возможно при исчезновении и субстрата и потери «духа» культуры.

Данное явление, на наш взгляд, маловероятно. Даже крушение Советского Союза не привело к разрушению субстрата, сохранилась в неизменном виде и «загадочная русская душа».

В современном мире гибель социальной системы в результате известных науке общественных коллизий не возможна, во всяком случае, в исторически обозримом будущем. Скорее можно признать факт перерождения. История ХХ века на первый взгляд имеет на своем счету массу примеров. Перерождение – не есть гибель, но изменение, процесс, ведущий к выхолащиванию «духа».

Россия на протяжении этого столетия несколько раз меняла свой облик. После февраля 1917 года Николаевская монархия (самодержавие на грани развала) превращается анархическую республику (плюрализм на грани развала), после Октября по стране распространяется диктатура, либо «красных», либо «белых», либо просто бандитов, но все-таки диктатура (это форма единовластия). В двадцатые годы устанавливается тоталитаризм (крайняя форма эгрессии). После смерти Сталина до 80-х годов происходит размывание тоталитаризма, которое приводит к анархической республике 1991-1993, а затем к появлению причудливой государственной формы – по внешнему виду плюралистичной, по способу действия самодержавной.

Однако исторический пример России показывает, что в России менялась степень единовластия, но перерождения не произошло. Пример Китая и Японии как Дальневосточной целостности, не может служить примером перерождения. После II Мировой войны субстрат Японии не был изменен, «самурайский дух» был переключен в экономику, даже характер эгрессивной структуры власти не претерпел существенных изменений. Точно так же и Китай сохранил и субстрат, и «душу», и эгрессивный характер власти. Хотя под влиянием коммунистической идеологии его система власти и приобрела модификацию тоталитаризма.

Пример стран Восточной Европы, тем не менее, показывает, что хотя бы система власти способна к перерождению. Однако следует заметить, что эти государства находились в зоне пограничного противостояния двух целостностей – Запада и России. Интересна в этом плане прибалтийская поговорка «Мы больше любим предыдущего оккупанта». Влияние двух противостоящих целостностей не могло не сказаться на характере культур и, в частности, на форме власти. Давление той или другой целостности приводило к перерождению. Таким образом, определяющим, в данном случае, оказывается внешний фактор (каким бы он ни был), а не процесс саморазвития. В связи с этим есть основания полагать, что перерождение форм управления возможно только в результате достаточно сильного внешнего воздействия. Относительно восточноевропейских стран, их перерождение – это адаптивная форма к влиянию той или иной среды, имманентно присущая этим обществам, как жабры и легкие у двоякодышащих животных.

В Прибалтике на многих крышах можно увидеть флюгеры. Они поворачивались, когда дул сильный ветер с Запада или Востока. Интересный символ культуры Восточной Европы.

В целом, в эгрессивной флуктуации можно выделить следующие фазы движения:

- Возникновение центра

- Устремление элементов периферии к центру

- Укрупнение центра

- Развитие эгрессии

- Предел развития, перелом, или колебание маятника

- Нонэгрессивная тенденция

- Возникновение множества эгрессивных центров.

Отсюда две границы существования эгрессивной формы:

- тоталитаризм, как предельно возможная эгрессия, когда центр поглощает все активности периферии, управление пронизывает и сам типичный алгоритм действия, или в российском случае, доведение регламентации до абсолюта;

- децентрализм, распад центра на множество центров. По внешнему виду может напоминать плюрализм. Но децентрализм не предполагает возникновение общественного договора. Он ведет к разъединению центров и превращению их в самостоятельные социальные системы, борющиеся за преобладание.

Результатом флуктуации эгрессии не может быть плюрализм, результатом оказывается либо гибель, либо возвращение к некоему «оптимальному» состоянию.

Плюрализм в свою очередь имеет также две границы: децентрализм (или война всех против всех – эпоха Дикого Запада в США) и тоталитарный норматизм (действующий в ряде пуританских общин), при котором дух нормы и человечности, утрачивается в «букве» закона.

Отличительной особенностью единовластия и плюрализма является то, что они управляют объектами, обладающими различной энергией. Целью плюралистической формы управления является мобилизация энергетических ресурсов систем и их «рациональное» использование для поддержания существования. Целью единовластия, напротив, является сдерживание и фокусирование энергии системы.

§ 2. ГОСУДАРСТВЕННАЯ ВЛАСТЬ КАК ФОРМА ИНСТИТУАЛИЗАЦИЯ УПРАВЛЕНИЯ

Предпосылками формы управления общества являются, во-первых, та форма управления, которая свойственна отдельным коллективам (первичным общностям) и, во вторых, наиболее успешная форма управления, интегрирующая общество в целом. При этом не исключается возможность существования в первичных общностях одной формы управления, а для общества в целом другой. Вместе с тем конгруэнтность форм управления на «низшем» и «высшем» уровне обеспечивает дальнейшую репликацию и экспансию общества, т.е. возможность его усложнения, дифференцированности. Исторический опыт показывает, что радиации формы управления как правило идет «снизу», от первичных общностей, эволюционно трансформируя «верхи». Попытка внедрения формы управления «сверху» вызывает консервативное сопротивление «низов». В этом случае, идущая «сверху» форма управления оказывается неспособна интегрировать общество в целом.

Подчеркнем, именно интеграция общества в целом – основная функция «высшего» управления. «Высшее» управление и возникает только тогда, когда возникает, как предпосылка, необходимость интеграции всего общества. Технически, интеграция возможно, если имеется механизм стимуляции и репрессий. Такой механизм – сам по себе результат дегрессии социальной системы, следовательно может существовать только в институциональной форме. Обычно такой механизм функционирует через институт государственной власти. Государственная власть, в нашем понимании, и есть «высшее» управление, институционально обеспечивающее интеграцию общества в целом. В связи с этим эффективность государственной власти может оцениваться с точки зрения способности ее обеспечить интеграцию общества в целом.

Государственная власть задает обществу цели, обеспечивающие сохранение общества как целостности и определяет способы, позволительные для достижения этих целей. Тем самым социальные действия ранжируются от допустимых до недопустимых. Механизм стимуляции и репрессий направлен на поддержание этого ранжирования. Государство, таким образом, институционально нормирует социальные действия. Оно аккумулирует социальную энергию и направляет ее на реализацию общих целей общества.

Отсюда первым критерием, по которому может быть оценена эффективность государственной власти, является степень институционального нормирования социального действия, степень аккумуляции социальной энергии на цели общества. Соответственно общество, в котором государство утратило институциональное нормирование, коллапсирует. И наоборот, общество, в котором институальное нормирование доведено до полной регламентации всех социальных действий – тоталитарно.

С другой стороны, общество способно дифференцироваться, усложняться, а тем самым в обществе возникают иные устремления индивидов, иные цели, институционально не нормированные государственной властью. Здесь, если не возникнет механизм адаптации новых целей, то государство будет неэффективно. А утрата институционального нормирования при растущей дифференцированности общества будет вести к анархии. Поэтому другим критерием эффективности государственной власти является способность обеспечивать интегрированность общества при его увеличивающейся дифференцированности. Такая способность отражает эффективность функционирования механизма адаптации новых целей, возникающих в обществе.

Идеальной, оптимальной государственной властью в таком случае будет такая, при которой вновь возникающие цели индивидов и социумов будут институционально нормированы, тем самым энергия индивидов постоянно будет направляться на достижение общих целей, за счет чего, при растущей дифференцированности общества, будет сохраняться его интегрированность и устойчивость.

Исходя из определенных критериев эффективности государственной власти (степень институционального нормирования и степень дифференцированности) выделим четыре крайние состояния государственной власти: коллапс, анархия, тоталитаризм, оптимум.

Предложенные критерии представляют собой теоретическое осмысление идеи аномии Р. Мертона. Обратимся к его схеме аномного действия[165] и транслируем формы индивидуального приспособления на действие системы в целом.

Наиболее крайние аномные формы, «ретритизм» и «мятеж», могут быть соответственно соотнесены с «коллапсом». Остальные формы рассмотрим более подробно.

«Конформность» может пониматься как достижение социальной системой стабильности и интеграции, или оптимума. Но, признавая, что общество постоянно дифференцируется (у него появляются новые элементы и функции), постоянно испытывает влияние иных культур и природной среды (это также способствует дифференцированности), утверждаем, что «оптимум» как таковой недостижим. Однако выработка способов обеспечения интегрированности и стабильности системы обеспечивает движение к оптимуму и противодействие энтропии, что может быть обеспечено саморефлексией (аутопейсисом) общества. Это движение балансирования между аномными полюсами. Здесь возможен такой образ: общество как маятник движется между аномными полюсами, «проскакивая» точку оптимума. Саморефлексия снимает «размах» «маятника», приближая его к точке оптимума.

«Инновация» соотносима с состоянием дезинтеграции социальной системы, когда отдельные ее части действуют несбалансированно с целым. Институционально это предстает как децентрализм, или анархия. Особенность западного общества в том, что исторической точкой его возникновения явилась феодальная раздробленность. Поэтому путь к «оптимуму» предполагал выработку механизмов интеграции социума, каковым и явился «плюрализм».

Другая форма приспособления «ритуализм». В тенденции «ритуализм» связан с усилением иерархической власти, а крайней формой иерархии является тоталитаризм. Такова одна из полюсных аномных точек, свойственных для России. Тоталитарное общество предельно нормирует социальные действия. Достигается это за счет того, что идеология синкретизирует цели общества и индивидуальные цели личностей и цели общества (яркий пример, идеал «строителя коммунизма»). Такое общество предельно интегрировано (за счет институализации энергии индивидов) и стабильно. Однако для того, чтобы сохранить интегрированность, такая система должна направлять свою энергию на снижение дифференцированности, а значит упрощать свои собственные функции, снижая уровень саморефлексии и, тем самым, открывая себя «сбивающим» факторам. Неспособность центра, за счет снижения саморефлексии адекватно противостоять «сбивающим» факторам приводит к расколу центра и ведет к децентрализации, анархии.

Таков второй аномный полюс движения российского «маятника». Наш Российский «маятник» весьма энергичен, и движим он противречием полюсов, но не чувством меры, поэтому постоянно «проскакивает» точку равновесия.

Таблица 4. Соотнесение схемы Р. Мертона с действиями социальных систем

Исходя из обозначенных критериев, рассмотрим флуктуацию государственной власти России в исторической перспективе.

Необходимость государственной власти в древней Руси была продиктована потребностью в снятии конфликтов между отдельными общностями (по этой причине были приглашены на княжение варяги) и защитой от внешнего врага (от набегов других варягов и хазар). В основу власти был заложен принцип удельного княжения, согласно которому родственники великого князя становились удельными князьями. Каждый удельный князь имел свое собственное воинское формирование (дружину). Тем самым общины славян, проживавшие в уделах, лишались возможности самостоятельно вести военные действия. Наличие воинского формирования удельного князя обеспечивало защиту населения подвластной территории от внешнего врага.

В принципе такая система государственной власти обеспечивала выполнение необходимых функций. Однако сама государственная власть не имела институционального механизма внутренней консолидации, механизма управления удельными князьями.

Заметим, что в отличие от древней Руси, на Западе в то время уже сложился такой механизм – институт военного патроната, система норм, определявшие права и обязанности сюзерена и вассала. В дальнейшем этот механизм превратился в феодальную систему государственной власти. На Востоке, в частности в Китае, сложился другой механизм – абсолютизации прав высшей власти. В киевской Руси не было ни западной, ни восточной модели, целостность государственной власти поддерживалась только личностным харизматическим авторитетом (и отчасти военной дружиной) великого князя.

В дальнейшем, после ухода с исторической сцены харизматических великих князей (последним мы можем считать Владимира Мономаха), отсутствие механизма подчинения удельных князей в конечном итоге привело к дезинтеграции древней Руси (к удельным междоусобицам). Однако в эпоху киевской Руси, государственная власть смогла институционально нормировать социальные действия, привнеся западное право, которое письменно оформилось в эпоху Ярослава. Власть оказалась способной интегрировать в общество новые культурные ценности и социальные цели, т.е. создать механизм адаптации новых целей. Власть в древней Руси по характеру была «инновационной», что предполагало ее плюралистическую форму, но при этом была неинституализированной, харизматической.

Итак государственная власть древней Руси привнесла правовой регламент, сняла конфликты и противоречия восточнославянского мира. Однако, принесенная форма управления, была довольно таки противоречива. Носители власти создали централизованное ядро управления. Правители – эгрессивный центр, народ – периферия. В целом, таким образом, общество было иерархически организовано. Но варяжские князья принесли и форму зародышевого плюрализма, который проявился во взаимодействии представителей власти. Такая противоречивая форма управления существовала, пока не возникла реальная опасность. Битва на реке Калке в 1221 году вскрыла неадекватность такой формы управления. А нашествие Батыя в 1237-1238 гг. уничтожило древнерусское общество, а вместе с ним и принесенную варягами форму управления. Неадекватность плюрализма государственной власти для древней Руси показывает за столетие до Калки автор «Слова о полку Игореве», указывая на отсутствие централизма в высших эшелонах власти. Гибель древнерусского общества в результате нашествия Батыя имеет много причин, но одна из них – противоречивость формы управления, наличие плюралистической формы в высшем звене власти.

Государственная власть в древней Руси возникла как антитеза анархии. С другой стороны, хотя и делались попытки институционально нормировать социальные действия, они не достигли успеха, поэтому такое общество в принципе не могло стать тоталитарным, но и точки устойчивости не достигло. «Маятник» формы управления, двигаясь в плоскости плюрализма, совершал свои колебательные движения между полюсом анархии и коллапса.

Точка коллапса – нашествие Батыя. Монгольское нашествие разгромило старый мир, однако, принесло и иную, новую форму управления, заимствовав ее в Китае, - централизованную форму построения высшей власти, основу которой составила личная преданность иерарху. С этого периода «маятник» формы управления начинает двигаться в плоскости иерархии, между анархией и тоталитаризмом. Начинается новая фаза в истории государственной власти – эпоха монархии.

Первый цикл этой фазы – трансформация харизматической иерархии в институциональную, становление монархии. Особенность этого периода – концентрация в руках московского монарха инструментов институционального контроля, что вылилось в создание государственных вооруженных сил – аппарата насилия и принуждения (армия и полиция) и концентрации в руках монарха функции распределением ресурсов.

Аппарат насилия и принуждения был призван обеспечить порядок внутри государства, защиту границ и возможность территориальной или военно-политической экспансии. Этот аппарат с эпохи Ивана III является исключительно государственным. Он управляется монархом лично или через особо доверенных и преданных лиц. Примечательно то, что в свое время московские Великие князья сделали довольно много, чтобы ликвидировать воинские соединения («дружины») других князей. Российская аристократия постепенно была лишена личных армий, но обязана была служить в монаршей, или государственной армии. Со временем сложилась система назначений, а в дальнейшем и продвижения по службе, что исключало возможность «привязанности» аристократа к определенной воинской группе. Господствующий класс русского общества с эпохи Ивана III нельзя называть классом феодалов, т.к. не феодальный принцип лежал в основе функционирования этого класса. Здесь не было получения земли на содержание воинского подразделения. Землю русский аристократ получал как средство личного существования. Сюзерен не заключал договор с вассалом. Вассал был просто лично предан сюзерену. Не феодал составлял основу господствующего класса, а «государев человек». А поэтому эпоха становления России не может быть названа феодализмом, в большей мере здесь подходит наименование «этатизм».

Русский представитель господствующего класса, как правило, офицер или чиновник, – это «государев человек», лично преданный монарху. Российский государев человек отличен от западного феодала отсутствием частной инициативы. В этом одно из важных отличий представителей высшего класса России и Запада. Но при этом инициатива на государственной службе в России не исключалась вообще. Принималась инициатива в служении государю, или «личная преданность». Один из столпов самодержавия – военная сила, армия, полиция, основывался на двух вещах: вооруженные силы должны быть государственными, они должны быть лично преданы государю.

Первоначальное военное формирование, построенное на личной преданности, - княжеская дружина. Но так как каждый князь (во всяком случае, каждый Великий Князь) мог иметь свою дружину – это еще не государственная армия. В битве на Калке была продемонстрирована неспособность объединенных дружин, построенных на княжеском союзе (российской форме плюрализма), противостоять сильному противнику.

Через двадцать лет новгородские войска разобьют шведов и тевтонских рыцарей. Здесь работал уже принцип единоначалия. Иерархические амбиции Александра Невского не принимались новгородскими олигархами. Профессиональным стержнем его армии была княжеская дружина. Основу составляло ополчение. Но армия А. Невского не была государственной. Армия была лично предана князю, а личная преданность строилась на обаянии, харизме Александра.

Столь же высока и харизма Дмитрия Донского. По внешнему виду его армия конфедеративная (она объединяет несколько княжеских дружин). Но эту конфедерацию, как и на Чудском озере, пронизывает единоначалие, построенное на личной преданности вождю. Эта армия тоже еще не государственная, а конфедеративная. Но объединяет эту конфедерацию князей харизма Дмитрия и высокий уровень пассионарного духа.

По мнению Л. Н. Гумилева, именно на Куликовском поле происходит рождение нового русского этноса[166], а значит именно здесь наши воины обладали наивысшим уровнем пассионарности, что и обеспечило высокую сплоченность, твердость и управляемость (точнее самоуправляемость) армии.

В период харизматической монархии сформировался институт мобилизации и организации социальной энергии. Таким институтом стала русская православная церковь. Трансцендентальное оправдание государственной власти и идеологическое противостояние «басурманам» (враг с востока) и «римской ереси» (враг с запада), сформировало социальную цель и норму действия – служения Отечеству истинной веры[167]. Несмотря на то, что церковь функционировала как институт, «норма служения Отечеству» не поддерживалась институциональными нормами, она поддерживалась неинституциональным, неформальным авторитетом церкви, влияющим таким образом на общественное мнение[168]. Эпоха харизматической монархии характеризуется и столь же харизматическим институтом мобилизации и организации социальной энергии.

При Иване III церковь становится функциональным инструментом государственной власти и тем самым дает монарху право: «в интересах государства все дозволено». Иерархия достигает своего предела и стремится институализировать все цели индивидов, интегрировав их в цели государства. Развитие иерархии достигает своей критической точки. Ивана Грозный создает тоталитарную власть, в то самое время, когда отдельные княжества древней Руси и ханства Золотой Орды присоединяются к Московии. Иван IV провел карательную трансформацию общества и заложил основы преданности, но не харизматическому вождю, а государю. Интеграция территорий и класса элиты была достигнута за счет снижение дифференцированности общества, за счет репрессии иных, кроме государственных, целей социума.

Такое «упрощение» социума и его стабильность поддерживалась репрессивными органами. Соответственно «ослабление» аппарата репрессий обернулось нестабильностью и дезинтеграцией в эпоху Смуты. Россия вновь оказалась на грани коллапса.

С приходом династии Романовых начинается 2 цикл в развитии государственной власти, это период зрелой монархии. Российское общество ослабленное тоталитаризмом и Смутой сворачивает свою дифференцированность, устойчивость обеспечивается не силой власти, а отсутствием социальной активности. Не случайно и монарх этого периода именовался Михаил «Тишайший».

Рост социальной активности в середине XVII в. приведет к резкому росту дифференцированности общества и как следствие к конфликтам. Петр I разрешит конфликт парадоксальным образом – усилением конфликта и стимуляцией дальнейшей дифференцированности общества. Тем самым будет заложен механизм инноваций. Механизм, с помощью которого государственная власть оказывается способной адаптировать ценности и цели других культур. В этом смысле реформы Петра –антитеза тоталитаризму Ивана Грозного. Грозный репрессировал социальную активность, Петр ее «пришпорил». Построение Петром чиновничье-дворянской структуры оказалось оптимальным механизмом интеграции социальной энергии. При нем «личная преданность» как форма индивидуальной инициативы приобретает институциональный характер.

Имеет смысл показать в качестве примера эффект такой реформы как рекрутский набор. До Петра наиболее активные представители низших сословий уходили в казаки. Казачество до XVIII в. – не интегрированная социальная общность, порождавшая социальную деструкцию. Рекрутский призыв становится институциональным каналом аккумуляции энергии низов и направление этой энергии на достижение целей общества.

Реформы Петра оказали влияние на развитие России в течение столетия и обеспечили расцвет общества в эпоху Екатерины II, но привели к разрыву «низов» и «верхов». Социальная активность и растущая дифференцированность «верхов» придет в противоречие с неактивностью и ритуализмом низов. Инновационная активность «верхов» достигнет своего выражения в восстании декабристов, в результате которого общество оказалось на грани коллапса. В результате флуктуация власти в XIX в. приобретет характер аритмии: то сдерживание (Николай I, Алексндр III), то стимуляция социальной активности (Алексндр II). Аритмия достигнет максимума в эпоху Николая II. Следствием будет революция и коллапс.

Третья фаза российского государства начинается с эпохи Советской Власти. Интеграция общества начинается за счет его упрощения, сведения социальных целей к целям государства, т.е. за счет создания тоталитарного общества. Достигается это за счет террора, уничтожения высшего класса как субъекта, обеспечивающего дифференцированность общества. Все это вместе именовалось как политика «военного коммунизма». Данная политика потерпела фиаско, т.к. отсутствовал механизм организации социальной активности (прежний чиновничье-дворянский был уничтожен).

Такой механизм к концу 20-х годов был создан Сталиным – коммунистическая партия. Структура и функции коммунистической партии унаследовали две традиции. Организация первичных общностей строилась по аналогу крестьянской общины. Но при этом были институализированы основные нормы. Целостная структура была построена по аналогу петровского чиновничье-дворянского аппарата. Такой институт оказался способным свести к минимуму личные цели индивидов и сориентировать индивидов на стремление к достижению целей этого института. Этот институт, действуя как государственный и используя репрессивные органы государства, оказался способным синкретизировать, упростить общество и довести институциональное нормирование до предела. Результатом этого стал тоталитаризм.

Однако тоталитарная интеграция общества возможна пока эффективны репрессии. Невозможность осуществлять массовые репрессии после смерти Сталина ведет к росту дифференцированности общества. Наступает эпоха «оттепели». Однако отличие Советской Власти (от Российской Империи) в том, что ей был утрачен механизм инноваций. Поэтому за «оттепелью» наступит период консервации – эпоха «застоя» («развитого социализма»).

Отличительная особенность третьей фазы от второй (эпохи монархии) в том, что Советская Власть обладала ограниченными способностями к адаптации целей и ценностей других культур, в результате власть оказалась консервативнее народа. В эпоху монархии власть напротив была инновационной, что порождало консервативную реакцию народа. Невозможность интегрировать социальную энергию «низов» с целями общества в эпоху Брежнева в конечном итоге привело к деформации власти и ее неэффективности – Перестройка закономерное следствие этого. Эпоха Перестройки на наш взгляд – период нарастающей аритмии, следствием которой оказался коллапс 1991-1993 г.

С эпохи Ельцина начинается новый этап функционирования государственной власти. Вплоть до 2000 года наблюдается медленное движение от анархии к иерархической власти. Несмотря на то, что в России возникли институты власти аналогичные институтам власти плюралистического западного общества, данные институты постепенно интегрируется в целостный комплекс иерархической власти. Те институты, которые оказываются неинтегрированными в иерархию, создают напряжение и вызывают конфликт, поэтому могут пониматься как аномные формы, увеличивающие дезинтеграцию общества и влияющие на его нестабильность.

По всей видимости в России начинает складываться новая форма иерархической государственной власти. Однако на сегодняшний день нет института, способного мобилизовать и организовать социальную энергию. Как отмечалось, в период харизматической монархии эту роль играла церковь, в эпоху империи это был чиновничье-дворянская структура, основанная Петром. В эпоху Советской Власти – коммунистическая партия. До тех пор, пока не возникнет институт организации социальной энергии на достижении целей общества, Россия будет стремиться к коллапсу.

Механизм организации социальной энергии должен адекватно реагировать на растущую дифференцированность общества (как в Российской Империи), тем самым предотвратить сползание в тоталитаризм. При этом он должен институционально нормировать социальные действия, направляя энергию индивидов на благо всего общества (как в СССР), таким образом предупреждая анархию.

Вместе с тем возникновение такого механизма не определяется только формой управления. На него оказывает влияние способ разрешения конфликта между характером народа и формой управления. Как отмечалось, таким способом является этический строй социальной системы.

Схема 3. КООРДИНАТЫ ФЛУКТУАЦИИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ