ображения о том, что он подумал бы о нашем времени и нашем будущем, это изложение представляет огромные трудности по многим как внешним, так и внутренним причинам.
Внешние трудности сопряжены с посмертной судьбой Маркса. Сегодня почти миллиард людей воспитаны в духе учения, которое, справедливо или нет, называется марксистским. Определенное толкование учения Маркса стало официальной идеологией русского государства, государств Восточной Европы, наконец, китайского государства.
Эта официальная доктрина претендует на истинное толкование учения Маркса. Таким образом, достаточно социологу дать некое толкование этого учения, чтобы в глазах приверженцев официальной доктрины он стал рупором буржуазии, лакеем капитализма и империализма. Другими словами, мне как интерпретатору Маркса порой заранее отказывают в чистосердечии, которое без особого труда признают за мной, когда я веду речь о Монтескье или Конте.
Другая внешняя трудность связана с реакциями на официальную доктрину социалистических государств. Эта доктрина несет в себе признаки упрощения и преувеличения, свойственные официальным доктринам, преподносимым в форме катехизиса людям разного уровня.
Поэтому ловкие философы, живущие на берегах Сены и желающие быть марксистами, не возвращаясь в детство марксизма, выдумали серию интерпретаций — одна другой искуснее — сокровенной мысли Маркса^.
Что касается меня, то я не буду стремиться к высотам искусного истолкования Маркса. Не потому, что у меня нет склонности к таким тонким интерпретациям: я думаю, что основные идеи Маркса проще тех идей, о которых можно прочесть на страницах журнала «Аргументы» или в работах, посвященных сочинениям молодого Маркса, тем сочинениям, к которым сам Маркс относился настолько серьезно, что уступал их грызущей критике мышей"*. Следовательно, я буду ссылаться в основном на сочинения, которые Маркс опубликовал и которые он всегда рассматривал как основное выражение его мыслей.
И тем не менее, если даже отбросить советский марксизм и марксизм изощренных марксистов, остаются внутренние трудности.
Они связаны прежде всего с тем, что Маркс был плодовитым автором, что он много написал, и, как это порой свойственно социологам, он писал и одну за другой статьи в ежедневную газету, и большие сочинения. Часто публикуясь, он не всегда писал одно и то же об одном и том же предмете. Не обладая особой изобретательностью и эрудицией, можно обнаружить, что большинство марксистских проблем, формул не
149

согласуются друг с другом или по крайней мере могут быть неоднозначно истолкованы.
Более того, среди сочинений Маркса есть работы по теории социологии, экономике, истории, и порой теория, с которой мы встречаемся в его научных работах, определенно противоречит теории, неявно используемой в его исторических книгах. Например, Маркс набрасывает некую теорию классов. Но когда он проводит конкретное историческое исследование классовой борьбы во Франции 1848 — 1850 гг., или государственный переворот Наполеона III, или историю Коммуны, классы, которые он признает и которые он заставляет действовать подобно персонажам драмы, не оказываются непременно такими, какими они должны быть согласно его теории.
Более того, помимо разнообразия его работ, надо учитывать и разные периоды его деятельности. Принято выделять два основных периода. Первый, называемый периодом молодости, включает сочинения, написанные между 1841 и 1847 — 184 8 гг. Из них одни опубликованы при жизни Маркса (небольшие статьи или очерки, такие, как «К критике гегелевской философии права. Введение» или «К еврейскому вопросу»), другие были изданы лишь после его смерти. Публикация полного собрания его работ начинается с 1931 г. Именно с этого времени появляется литература, где по-новому интерпретируется учение Маркса, воспринимаемое сквозь призму работ его молодости. Среди работ этого периода мы находим фрагмент критики гегелевской философии права, работу, названную «Экономическо-философские рукописи», «Немецкую идеологию». Из более важных и давно известных впечатляют «Святое семейство» и полемическая работа, направленная против Прудона и названная «Нищета философии»: реплика на книгу Прудона «Философия нищеты».
Период молодости завершается «Нищетой философии» и, что особенно важно, небольшой классической работой, названной «Манифест Коммунистической партии», — шедевром социологической пропаганды, в котором впервые ясно и с блеском изложены основные идеи Маркса. Впрочем, «Немецкая идеология», написанная в 1845 г., тоже знаменует разрыв с предшествующим периодом.
Начиная с 1 8 4 8 г. и до конца своих дней Маркс явно не выступает в качестве философа, он стал социологом и еще больше — экономистом. Большинство тех, кто сегодня объявляет себя в той или иной степени марксистом, полностью игнорируют политэкономию наших дней. Маркс не страдал этим недостатком. Как экономист он получил прекрасное образование. Мало кто лучше него знал экономическую мысль своего
150

времени. Он был экономистом в строгом и научном смысле этого слова и хотел, чтобы его таковым и считали.
Двумя наиболее важными работами второго периода являются сочинение, опубликованное в 1859 г. под заглавием «К критике политической экономии», и, разумеется, шедевр Маркса, средоточие его мыслей — «Капитал».
Я настаиваю на том, что Маркс прежде всего автор «Капитала», потому что сегодня эта банальность оспаривается слишком умными людьми. Нет и тени сомнения в том, что Маркс, поставив себе целью анализ функционирования капиталистического способа производства и предвидение его эволю"ции, был в собственных глазах прежде всего автором «Капитала». У Маркса наблюдается определенное философское видение исторического процесса. Пусть он придал философское значение противоречиям капитализма — такое возможно и даже правдоподобно. Но основная научная задача Маркса заключалась в доказательстве неизбежной, по его мнению, эволюции капиталистического строя. Всякое толкование Маркса, при котором нет места «Капиталу» или при которой «Капитал» может быть изложен на нескольких страницах, искажает все то, о чем думал и чего хотел сам Маркс,
Мы всегда вольны заявлять, что великий мыслитель ошибся относительно самого себя и что основными его работами являются те, которые он гнушался публиковать. Но надо быть очень уверенным в себе, утверждая, будто мы поняли великого автора в этом вопросе лучше, чем он понимал себя сам. Когда же такой уверенности нет, лучше воспринимать автора так, как он воспринимал сам себя, а следовательно, во главу угла в марксизме поставить «Капитал», а не «Экономическо-философские рукописи» ·— необработанный посредственный или гениальный черновик молодого человека, размышлявшего о Гегеле и капитализме в то время, когда он Гегеля знал, несомненно, лучше, чем капитализм. Вот почему, принимая во внимание эти два момента в становлении Маркса как ученого, я буду исходить из его зрелых мыслей, которые намерен искать в «Манифесте Коммунистической партии», работе «К критике политической экономии» и «Капитале», оставляя на будущее анализ философского фона историко-социологического учения Маркса.
Наконец, помимо советской ортодоксии, именуемой марксизмом, существует множество философских и социологических интерпретаций Маркса. Уже больше века многочисленные школы отличает одна общая черта: придавая учению Маркса разные толкования, они причисляют себя к марксизму. Я не ставлю себе целью открыть для читателей сокровенную мысль Маркса, потому что, сознаюсь, я ее не ведаю. Я постараюсь показать, почему объекты мысли Маркса просты, обманчиво ясны
151

и, таким образом, поддаются интерпретациям, между которыми почти невозможно сделать уверенный выбор.
Можно представить Маркса гегельянцем, можно с таким же успехом представить его кантианцем. Вместе с Шумпетером можно утверждать, что экономическая интерпретация истории не имеет никакого отношения к философскому материа-: лизму4. Можно также доказать, что экономическая интерпретация истории не противоречит материалистической философии. Вслед за Шумпетером можно видеть в «Капитале» строго научное сочинение по экономике без какого-либо соотнесения с философией. А можно также, как это сделали отец Биго и другие комментаторы, продемонстрировать, что в «Капитале» разработана экзистенциальная философия человека в экономической сфере5.
Я постараюсь показать, почему работы Маркса действительно противоречивы и, следовательно, неизбежно порождают возможность бесконечных комментариев и попыток придания им ортодоксального характера.
Всякая теория, стремящаяся стать идеологией политического движения или официальной доктриной государства, должна поддаваться упрощению, для простаков, и усложнению, для снобов. Вне всякого сомнения, учение Маркса в высшей степени обнаруживает эти добродетели. Каждый может найти в нем то, что он хочет6.
Маркс был, бесспорно, социологом, но социологом ярко выраженного типа, социологом-экономистом, убежденным, что нельзя понять современное общество, не усвоив механизма функционирования экономической системы, и нельзя понять эволюцию экономической системы, не принимая в расчет теорию деятельности. Словом, как социолог он не отделял постижение настоящего от предвидения будущего и от воли к деятельности. По отношению к социологам, именуемым сегодня объективными, он был, стало быть, пророком и вместе с тем человеком действия и ученым. Но в конце концов, может быть, в том-то и состоит подлинная искренность, чтобы не отрицать связей, которые всегда обнаруживаются между толкованием того, что есть, и суждением о том, что должно быть.
1. Социально-экономический анализ капитализма
Учение Маркса — это анализ и постижение умом современного ему капиталистического общества: механизма его функционирования, структуры, неизбежного изменения. Конт
152

развил теорию того, что он называл индустриальным обществом, т.е. основных признаков всех современных обществ. Главным противопоставлением в учении Конта служит противопоставление прежним — военным, феодальным, теологическим — обществам современных — индустриальных и научных. Несомненно, Маркс тоже считает, что современные общества представляют собой общества индустриальные и научные в противоположность военным и теологическим. Но вместо того чтобы главным в своей интерпретации сделать антиномию между прежними обществами и сегодняшним, Маркс в центр своего исследования ставит противоречие, присущее, по его мнению, современному обществу, которое он называет капиталистическим.
В то время как позитивизм рассматривает конфликты между рабочими и предпринимателями как маргинальные процессы, погрешности индустриального общества, которые можно относительно легко исправить, в учении Маркса конфликты между рабочими и предпринимателями, или — если пользоваться марксистской терминологией — между пролетариатом и капиталистами, предстают главным фактом жизни современных обществ, раскрывающим их сущность и заодно позволяющим предвидеть историческое развитие.
Замысел Маркса заключается в истолковании противоречивого, или антагонистического, характера капиталистического общества. В определенном отношении все творчество Маркса являет собой попытку продемонстрировать, что этот антагонизм неотделим от фундаментальной организации капиталистического уклада и в то же время служит движущей силой исторического прогресса.
Три известные работы, которые я наметил себе для анализа — «Манифест Коммунистической партии», «К критике политической экономии. Предисловие» и «Капитал», — представляют собой три способа объяснения, обоснования и уточнения антагонистического характера капиталистического строя.
Если хорошо усвоить, что главное в учении Маркса -— положение об антагонистическом характере капиталистического строя, то сразу же становится понятно, почему невозможно отделить социолога от человека действия, ибо демонстрация антагонистического характера капиталистического строя непреодолимо подводит к провозглашению саморазрушения капитализма, а заодно и к подстрекательству людей к тому, чтобы немного содействовать осуществлению этой предначертанной судьбы.
«Манифест Коммунистической партии» — это работа, которую можно, если хотите, отнести к разряду ненаучных. Это пропагандистская брошюра, в которой Маркс и Энгельс пред-
153

ставили в сжатом виде некоторые свои научные идеи. Центральная тема «Манифеста Коммунистической партии» — классовая борьба. «История всех до сих, пор существовавших обществ была историей борьбы классов. Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов» (Соч., т. 4, с. 424). (Перевод цитат из произведений К. Маркса дается по 2-му изданию «Сочинений» К. Маркса и Ф. Энгельса). Такова, стало быть, первая решающая идея Маркса: человеческая история характеризуется борьбой групп, которые мы будем называть общественными классами. Их определение пока что остается двусмысленным, но они обладают двойственными характеристиками: с одной' стороны, группы предполагают наличие антагонизма между угнетающими и угнетаемыми, а с другой — стремление к поляризации на два блока, и только на два.
Все общества всегда были разделены на враждебные классы. Нынешнее капиталистическое общество в этом смысле не отличается от своих предшественников. Но оно характеризуется некоторыми беспрецендентными особенностями. Прежде всего, буржуазия как господствующий класс не способна поддерживать свое господство, не революционизируя постоянно орудия производства. «Буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях производства, не революционизируя, следовательно, производственных отношений, а стало быть, и всей совокупности общественных отношений. Напротив, первым условием существования всех прежних промышленных классов было сохранение старого способа производства в неизменном виде... Буржуазия менее чем за сто лет своего классового господства создала более многочисленные и более грандиозные производительные силы, чем все предшествовавшие поколения, вместе взятые» (Соч., т. 4, с. 427, 429)7. Вместе с тем те производительные силы, которые вызовут к жизни социалистический строй, вызревают в лоне сегодняшнего общества.
Капиталистическое общество характеризуется двумя видами противоречий, о которых, впрочем, идет речь в научных работах Маркса. Представлены они и в «Манифесте Коммунистической партии».
Первый вид — противоречие между производительными силами и производственными отношениями. Буржуазия непрерывно создает все более мощные средства производства. Но производственные отношения, т.е., по-видимому, одновремен-
154

но отношения собственности и отношения распределения, не перестраиваются в том же ритме. Капиталистический строй в состоянии производить все больше и больше. Однако вопреки этому росту богатства уделом большинства остается нищета.
Это порождает второй вид противоречий — между ростом богатства и растущей нищетой большинства, который со временем приведет к революционному кризису. Пролетариат, который составляет и будет все больше и больше составлять громадное большинство населения, конституируется в класс, т.е. общественную единицу, стремящуюся к взятию власти и преобразованию общественных отношений. Итак, пролетарская революция будет отличаться по характеру от всех революций прошлого. Все революции прошлого совершались меньшинством ради меньшинства. Пролетарскую революцию совершит громадное большинство в пользу всех. Пролетарская революция будет означать, таким образом, конец классам и антагонистическому характеру капиталистического общества. Эта революция, которая закончится одновременно уничтожением капитализма и классов, будет порождена самими капиталистами. Капиталисты не могут не потрясать общественную организацию. Вовлеченные в жесточайшую конкуренцию, они не могут не приумножать средства производства, не увеличивать одновременно численность пролетариата и его нищету.
Противоречивый характер капитализма выражается в том, что рост средств производства вместо того, чтобы вести к повышению уровня жизни рабочих, вызывает двойственный процесс: пролетаризацию и пауперизацию.
Маркс не отрицает, что между капиталистами и пролетариями есть множество промежуточных групп: ремесленники, мелкая буржуазия, торговцы, крестьяне-собственники. Но он убежден в следующих двух положениях. С одной стороны, по мере развития капитализма будет проявляться тенденция к кристаллизации общественных отношений между двумя, и только двумя, группами — капиталистами и пролетариатом. С другой стороны, двум, и только двум, классам открыта возможность создания политического режима и идея социального режима. Промежуточные классы не обладают ни инициативой, ни историческим динамизмом. Существуют только два класса, которые в состоянии поставить на общество свое клеймо. Один из них — класс капиталистов, другой — класс пролетариев. Ко времени решающего конфликта каждый будет вынужден примкнуть либо к капиталистам, либо к пролетариям. К моменту взятия власти пролетарским классом произойдет решительный поворот в ходе истории. В самом деле, антагонистический характер, присущий всем известным до наших дней обществами, исчезнет. Маркс пишет об этом так: «Когда в хо-
155

де развития исчезнут классовые различия и все производство сосредоточится в руках ассоциации индивидов, тогда публичная власть потеряет свой политический характер. Политическая власть в собственном смысле слова — это организованное насилие одного класса для подавления другого. Если пролетариат в борьбе против буржуазии непременно объединяется в класс, если путем революции он превращает себя в господствующий класс и в качестве господствующего класса силой упраздняет старые производственные отношения, то вместе с этими производственными отношениями он уничтожает условия существования классовой противоположности, уничтожает классы вообще, а тем самым и свое собственное господство как класса.
На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех» (там же, с. 447).
Этот фрагмент характерен как выражение одной из важнейших идей Маркса. В начале XIX в. все публицисты были склонны рассматривать политику или государство как вторичное по отношению к таким главнейшим явлениям, как экономические или социальные. Маркс не лишен этой общей склонности, он тоже считает, что политика или государство суть явления вторичные по отношению к тому, что происходит в самом обществе.
Следовательно, он представляет политическую власть как выражение общественных конфликтов. Политическая власть есть средство поддержания господствующим, эксплуататорским классом своего господства и эксплуатации.
Если рассуждать в этом направлении, то уничтожение классовых противоречий должно логически повлечь за собой исчезновение политики и государства, поскольку политика и государство представляют собой, по-видимому, побочный продукт или выражение общественных конфликтов.
Таковы сюжеты одновременно исторического видения и политической пропаганды Маркса. Здесь они излагаются упрощенно, но Марксова наука ставит себе целью строгое доказательство этих своих положений: об антагонистическом характере капиталистического общества, о неизбежном саморазрушении столь противоречивого общества, о революционном взрыве, который положит конец антагонистическому характеру нынешнего общества.
Таким образом, в центре замысла Маркса — истолкование капиталистического строя как противоречивого, при котором преобладает классовая борьба. Конт считал, что обществу его времени не хватало консенсуса из-за сочетания институтов,
156

буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества» (Соч., т. 13, с. 6 — 8).
В этом фрагменте мы находим все важнейшие положения экономической интерпретации истории с той лишь оговоркой, что ни понятие класса, ни концепция классовой борьбы явно здесь не присутствуют. Но нетрудно ввести их в этот общий замысел.

1. Первая и основная идея: люди вступают в определенные,
   необходимые, не зависящие от их воли отношения. Други
   ми словами, анализируя структуру обществ, производитель
   ные силы и производственные отношения, надо исходить
   из исторического движения, а не брать за основу интерп
   ретации способ мышления. Есть общественные отношения,
   которые навязываются индивидам без учета их предпочте
   ний, и условием понимания исторического процесса слу
   жит понимание этих сверхиндивидуальных общественных
   отношений.
2. Во всяком обществе можно различать экономическое осно
   вание, или базис, и надстройку. Базис, в сущности, образу
   ют производительные силы и производственные отноше
   ния, в то время как в надстройке находятся юридические и
   политические институты одновременно со способами мыш
   ления, идеологиями, философиями.
3. Движущей силой истории выступает проявляющееся в не
   которые моменты развития противоречие между произво
   дительными  силами  и  производственными  отношениями.
   Производительные силы, по-видимому, олицетворяет глав
   ным образом производительность труда в данном обще
   стве, зависящая от уровня научного познания, технической
   оснащенности и даже от организации коллективного труда.
   Производственные отношения, точного определения кото
   рых в этом фрагменте нет, в основном, очевидно, характе
   ризуются отношениями собственности. Прямо-таки форму
   ла: «существующие производственные отношения, или —
   что является только юридическим выражением последних —
   отношения собственности, внутри которых они до сих пор
   развивались» (Соч., т.  13, с. 7). Однако производственные
   отношения не обязательно совпадают с отношениями соб
   ственности, или как минимум производственные отношения
   могут включать сверх отношений собственности распреде
   ление национального дохода, более или менее близко опре
   деляемое отношениями собственности.

Другими словами, диалектику истории составляет движение производительных сил, которые в определенные револю-
159

ционные эпохи вступают в противоречие с производственными отношениями, т.е. одновременно с отношениями собственности и распределением дохода между индивидами или группами коллектива.
4.  В это противоречие между производительными силами и
производственными отношениями легко вводится классо
вая борьба, хотя в данном фрагменте нет на нее и намека.
Достаточно мысли о том, что в революционные периоды,
т.е. в периоды обострения противоречия между произЕоди-
тельными силами и производственными отношениями, один
класс привязан к прежним производственным отношениям,
которые становятся помехой для развития производитель
ных сил, а другой, прогрессивный класс, наоборот, пред
ставляет   новые   производственные   отношения,   которые
вместо того, чтобы быть препятствием на пути развития
производительных  сил,   максимально   содействуют  росту
этих сил.
Перейдем от этих абстрактных формул к интерпретации капитализма. В капиталистическом обществе буржуазия связана с частной собственностью на средства производства и с определенной формой распределения национального дохода. Наоборот, пролетариат, представляющий собой другой полюс общества и иную организацию коллектива, становится в определенный период истории олицетворением новой организации общества — организации, которая станет более прогрессивной, чем капиталистическая. Эта новая организация будет знаменовать последующий период истории, период более мощного развития производительных сил.
5.  Такая диалектика производительных сил и производствен
ных отношений подсказывает теорию революций. Действи
тельно, при таком взгляде на историю революции суть не
политические случайности, а выражение исторической не
избежности. Революции осуществляют необходимые функ
ции и совершаются при наличии условий для них. Капита
листические производственные отношения с самого начала
развивались в недрах феодального общества. Французская
революция свершилась в то время, когда новые капитали
стические производственные отношения достигли опреде
ленной степени зрелости. И по крайней мере в этом фраг- -
менте Маркс предвидит аналогичный процесс перехода от
капитализма к социализму. Производительные силы долж
ны развиваться в недрах капиталистического общества, со
циалистические    производственные    отношения    должны
зреть в недрах нынешнего общества, прежде чем произой-
160

дет революция, которая ознаменует конец предыстории. Именно в соответствии с этой теорией революций II Интернационал — социал-демократия — склонялся к относительно пассивной позиции: ждать вызревания производительных сил и производственных отношений будущего, прежде чем делать революцию. Человечество, говорит Маркс, никогда не ставит перед собой задач, которые оно не в состоянии решить: социал-демократия опасалась, что революция произойдет слишком рано, потому-то она, кстати, ее так никогда и не совершила.
6.  При таком толковании истории Маркс различает не только
базис и надстройку, он противопоставляет общественное
бытие и сознание: не сознание людей определяет их бытие,
а, наоборот, общественное бытие определяет их сознание.
Отсюда  концепция   общества,   согласно   которой   способ
мышления людей надо объяснять общественными отноше
ниями, составной частью, которых они являются.
Подобные суждения могут служить основанием того, что сегодня называют социологией познания.
7.  Наконец,  последняя тема,  включенная в  этот фрагмент:
Маркс намечает крупными штрихами исторические этапы.
Так же как Конт различал этапы развития человечества в
зависимости от способов мышления, Маркс различает эта
пы истории в зависимости от экономического строя и опре
деляет четыре экономических строя, или, пользуясь его вы
ражением, четыре способа производства, которые он назы
вает азиатским, античным, феодальным и буржуазным.
,   Четыре  способа  производства  можно  разделить  на  две группы.
Античный, феодальный и буржуазный способы производства следовали один за другим в истории Запада. Это три этапа западной истории, различающихся по типу отношений между людьми в процессе труда. Античный способ характеризуется рабством, феодальный — крепостничеством, буржуазный — системой наемного труда. Они представляют собой три разных способа эксплуатации человека человеком. Буржуазный олицетворяет последнюю антагонистическую общественную формацию, потому что (или в соответствии с тем что) социалистический способ, т.е. ассоциированные производители, не будет включать в себя эксплуатацию человека человеком, зависимость работников физического труда от класса, имеющего в своем распоряжении одновременно собственность на средства производства и политическую власть.

161

Наоборот, азиатский способ производства, кажется, не составляет этапа в западной истории. Поэтому комментаторы Маркса без устали спорили о том, един или не един исторический процесс. В самом деле, если азиатский способ производства свойствен цивилизации, отличающейся от западной, то, по всей вероятности, в зависимости от групп людей возможно несколько направлений развития истории. Вместе с тем азиатский способ, по-видимому, определяется не зависимостью рабов, крепостных или наемных рабочих от класса, владеющего средствами производства, а зависимостью всех трудящихся от государства. Если такая интерпретация азиатского способа производства верна, то структура общества будет характеризоваться не классовой борьбой в том смысле этого термина, какой ему придают на Западе, а эксплуатацией всего общества государством или бюрократическим классом.
Сразу же ясно, как можно использовать понятие азиатского способа производства. Действительно, можно представить себе, что в случае обобществления средств производства завершением капитализма станет не конец всякой эксплуатации, а распространение азиатского способа на все человечество. Те социологи, которые не принимают советское общество, широко комментировали эти поверхностные толкования азиатского способа производства. Они даже обнаружили у Ленина отдельные места, где он выражает опасения, что социалистическая революция приведет не к ликвидации эксплуатации человека человеком, а к азиатскому способу производства, и делали из этого политические выводы, которые нетрудно разгадать8.
Таковы, по-моему, ведущие идеи экономической интерпретации истории. Пока речь не шла о сложных философских проблемах: в какой мере эта экономическая интерпретация соответствует или не соответствует материалистической философии? Какой точный смысл следует вкладывать в термин «диалектика»? Пока что достаточно придерживаться ведущих идей, которыми, очевидно, являются идеи, изложенные Марксом, и в которых, кстати говоря, содержится ряд двусмысленностей, поскольку точные рамки базиса и надстройки могут стать и уже стали предметом бесконечных дискуссий.
2. «Капитал»
«Капитал» стал объектом двух видов интерпретации. По мнению одних, в том числе Шумпетера, — это в основном научное исследование по экономике, не имеющее отношения к философии. По мнению других, например преподобного    Би-
162

го, — это разновидность феноменологического или экзистенциального анализа экономики, а несколько пассажей, которые подходят для философской интерпретации, как, скажем, глава о товарном фетишизме, могли бы послужить ключом к мысли Маркса. Не вдаваясь в эти контроверзы, я обозначу ту интерпретацию, какой придерживаюсь сам.
По-моему, Маркс хотел стать ученым-экономистом наподобие английских экономистов, на трудах которых он воспитан, и считал себя таковым. В самом деле, он считал себя одновременно наследником и критиком английской политической экономии. Он был убежден, что сохраняет лучшее в этой экономии, исправляя ее ошибки и преодолевая ограниченность, обусловленную капиталистической или буржуазной точкой зрения ее авторов. Когда Маркс анализировал стоимость, обмен, эксплуатацию, прибавочную стоимость, прибыль, он желал быть только экономистом и у него в мыслях не было подтверждать то или иное неточное или спорное научное положение, обращаясь к философии. К науке Маркс относился серьезно. Но он не ортодоксальный классический экономист — по нескольким очень ясным причинам, которые он, впрочем, указал и которые достаточно признать, чтобы понять специфику его творчества.
Маркс упрекает экономистов-классиков за то, что они считают законы капиталистической экономики законами универсального действия. По его же мнению, каждому экономическому строю присущи свои экономические законы. Экономические законы, открытые классиками, обнаруживают свою истинность лишь как законы капиталистического строя. Таким образом, Маркс переходит от идеи универсальной экономической теории к идее специфичности экономических законов каждого строя. Вместе с тем нельзя понять данный экономический строй, если не рассматривать его социальной структуры. Существуют экономические законы, свойственные каждому экономическому строю, потому что они служат абстрактным выражением общественных отношений, характеризующих определенный способ производства. Например, при капитализме именно общественной структурой объясняется сущность эксплуатации, и точно так же общественная структура определяет неизбежное саморазрушение капиталистического строя.
Из этого следует, что Маркс стремится быть объективным, объясняя одновременно способ функционирования капиталистической системы с точки зрения ее социальной структуры и становление капиталистического строя с точки зрения способа функционирования. Другими словами, «Капитал» представляет собой начинание грандиозное и — я придаю словам точный смысл — гениальное, ставящее целью прояснить одновремен-
163

но способ функционирования, социальную структуру и историю капиталистического строя. Маркс — экономист, стремящийся быть одновременно и социологом. Постижение функционирования капитализма должно способствовать пониманию того, почему в условиях существования частной собствен- ности люди подвергаются эксплуатации и почему этот режим  обречен в силу своих противоречий породить революцию, ко- торая его разрушит. Анализ механизма функционирования и  становления капитализма представляет собой в то же время  нечто вроде анализа истории человечества в свете способов  производства. «Капитал» — книга по экономике, в то же вре- мя это социологический анализ капитализма и, кроме того,  философская история человечества, обремененного собствен- ными конфликтами вплоть до конца своей предыстории.
Эта попытка, конечно, грандиозна, но сразу же добавлю:  не думаю, что она удалась. Впрочем, ни одна попытка такого  рода до настоящего времени не имела успеха. Сегодняшняя  экономическая наука или социология способны на серьезный  частичный анализ способа функционирования капитализма; в их распоряжении — ценный анализ участи людей или классов при капитализме, определенное историческое исследование, проясняющее трансформацию капиталистического общества, однако они не располагают общей теорией, соединяющей не- обходимым образом социальную структуру, способ функцио- нирования, судьбу людей при данном строе, эволюцию строя. Но если нет теории, которой удалось бы объять целое, то, быть может, потому, что этого целого не существует: на этом уровне история не рациональна и предсказываемый ее ход не неизбежен.
Как бы то ни было, понять «Капитал» — значит понять, как  Маркс намеревался анализировать одновременно функционирование и становление строя и описать судьбу людей при этом строе.
«Капитал» состоит из трех томов. Лишь первый том был издан самим Марксом. Тома второй и третий — посмертные. Их содержание было извлечено Энгельсом из объемистых рукописей Маркса, далеко не законченных. В них мы обнаруживаем спорные объяснения, а отдельные пассажи могут представляться противоречивыми. Здесь не идет речь о всем «Капитале», но, мне кажется, нельзя не выделить наиважнейшие положения, которым к тому же сам Маркс придавал особое значение и которые оказали наибольшее влияние на историю.
Первое из этих положений сводится к тому, что сущность капитализма — с самого начала и прежде всего извлечение прибыли. В той мере, в какой капитализм основан на частной собственности на средства производства, он одновременно ос-
164

новывается на извлечении прибыли предпринимателями или производителями.
Когда Сталин в своей последней работе писал о том, что основным законом капитализма является извлечение максимальной прибыли, тогда как основной закон социализма состоит в удовлетворении потребностей и росте культурного уровня масс, он, конечно, перевел мысль Маркса на другой уровень (начальной школы), но оставил исходное положение марксистского анализа — то положение, с которым мы встречаемся на первых страницах «Капитала», где Маркс противопоставляет два типа обмена9.
Существует тип обмена товарами с помощью денег или без них. Вы обладаете товаром, которым не пользуетесь; вы его обмениваете на другой, нужный вам товар, отдавая свой тому, кто хочет его иметь. Обмен может осуществляться непосредственно, и тогда этот процесс в полном смысле слова есть обмен (мена). Он может осуществляться опосредованно, с помощью денег, которые служат всеобщим эквивалентом товаров. Обмен товарами оказывается, если можно так сказать, наглядно постигаемым, непосредственно человеческим обменом, и к тому же это обмен, не обеспечивающий прибыли или излишка. Пока вы переходите от товара к товару, вы находитесь в отношениях равенства. Зато второй тип обмена совершенно иной — деньги обмениваются на деньги посредством товара (Д — ? — Д): здесь в конце процесса обмена вы обладаете суммой денег, превышающей ту, какую имели вначале. Именно данный тип обмена — деньгами посредством товаров — характерен для капитализма. При капитализме предприниматель, или производитель, не обменивает ненужный ему товар на нужный с помощью денег; сущность капиталистического обмена в движении от денег к деньгам посредством товара, в том, чтобы в конечном счете иметь больше денег, чем их было в начале обмена.
На взгляд Маркса, этот тип обмена — капиталистический по преимуществу и вдобавок самый таинственный. Почему с помощью обмена можно приобрести то, чем мы не обладали вначале, или по крайней мере иметь больше, чем мы имели? Основную проблему капитализма, по Марксу, можно было бы сформулировать так: откуда появляется прибыль? Как возможен строй, основной движущей силой которого служит стремление к прибыли и при котором производители и торговцы по большей части экономически необходимы друг другу?
Маркс убежден, что на этот вопрос он нашел вполне удовлетворительный ответ. Теорией прибавочной стоимости он доказывает одновременно, что все обменивается по стоимости и что тем не менее есть источник прибыли. Основные этапы до-
165

казательства следующие: теория стоимости, теория заработной платы и как завершение теория прибавочной стоимости.
Первое положение: стоимость любого товара в основном пропорциональна количеству вложенного в него среднего общественного труда. Это то, что называют теорией трудовой стоимости.
Маркс не утверждает, что при любом обмене в точности соблюдается закон стоимости, Цена товара поднимается или падает относительно его стоимости в зависимости от спроса и предложения. Колебания стоимости Маркс не только не игнорирует, но четко подтверждает. Вместе с тем Маркс признает, что товары обладают стоимостью лишь в той мере, в какой есть спрос на них. Другими словами, если в товаре воплощен труд, но никакой покупательной способностью он не обладает, он теряет свою ценность. Иначе говоря, соответствие между стоимостью и количеством труда предполагает, так сказать, нормальный спрос на данный товар, что в итоге ведет к устранению одного из факторов колебаний цены на товар. При нормальном спросе на данный товар, по Марксу, существует определенное соответствие между стоимостью этого товара, выраженной в цене, и количеством среднего общественного труда, воплощенного в этом товаре.
Отчего так происходит? Основной аргумент Маркса сводится к тому, что единственный измеряемый элемент, обнаруживаемый в товаре, — это количество вложенного в него труда. Рассматривая товар как потребительную стоимость, мы выделяем в нем чисто качественную характеристику. Нельзя сравнивать пользование авторучкой и велосипедом. Речь идет о двух сугубо субъективных и поэтому несравнимых друг с другом применениях. Поскольку нас интересует, к чему сводится меновая стоимость товаров, следует найти ее количественную характеристику. А единственным ее замеряемым элементом, говорит Маркс, служит количество труда, которое оказывается привнесенным в каждый товар, воплощенным в нем, слитым с ним. Конечно, встречаются загвоздки, что признает также и Маркс, а именно связанные с неравенством общественного труда. Труд чернорабочего, труд квалифицированного рабочего не обладают одинаковой с трудом мастера, инженера или начальника производства стоимостью или способностью к ее созданию. Признавая качественные различия труда, Маркс добавляет, что их можно свести к единому показателю, каким оказывается средний общественный труд.
Второе положение: стоимость труда измеряется, как и стоимость любого товара. Заработная плата, которую наемный рабочий получает от капиталиста в обмен на продаваемую рабочую силу, равняется количеству общественного труда, необхо-
166

димого для производства товаров, нужных для жизни рабочего и его семьи. Труд человека оплачивается по его стоимости в соответствии с общим законом стоимости, пригодным для всех товаров. Это положение приводится Марксом, так сказать, в качестве очевидного, само собой разумеющегося. Как правило, когда положение приводится как очевидное, именно оно-то и требует обсуждения.
Маркс говорит: поскольку рабочий приходит на рынок тру
да с целью продажи своей рабочей силы, эта сила должна оп
лачиваться по ее стоимости. А стоимость, продолжает он, не
может не быть тем, чем она является во всех случаях, т.е. не
может не измеряться количеством труда. Но речь не идет бук
вально о количестве труда, необходимом для воспроизводства
трудящегося, что увело бы нас из сферы социальных обменов
в сферу обменов биологических. Надо полагать, что количест
во труда, которое послужит мерой стоимости рабочей силы,
есть стоимость товаров, необходимых рабочему и его семье
для выживания. Трудность здесь в том, что теория трудовой
стоимости основывается на количественной измеряемое™
труда как принципе стоимости, но при рассмотрении второго
положения, когда речь идет о товарах, необходимых для жиз
ни рабочего и его семьи, мы, по-видимому, выходим за преде
лы количества. В последнем случае речь идет о стоимости, оп
ределяемой состоянием нравов и коллективной психологии,
что признавал сам Маркс. По этой причине Шумпетер заявлял,
что второе положение теории эксплуатации оказывается лишь
игрой слов.                    .
Третье положение: время, необходимое рабочему для производства стоимости, равной той, какую он получает в форме зарплаты, меньше фактической продолжительности его труда. Например, рабочий производит за 5 часов стоимость, равную той, что заключена в его зарплате, но он работает 10 часов. Следовательно, он работает половину своего времени на себя, а другую половину — на предпринимателя. Прибавочная стоимость — это стоимость, произведенная рабочим сверх времени необходимого труда, т.е. времени, которое требуется для производства стоимости, равной той, какую он получает в форме заработной платы.
Часть рабочего дня, необходимая для производства стоимости, кристаллизованной в его зарплате, называется необходимым трудом, оставшаяся часть — прибавочным трудом. Стоимость, произведенная прибавочным трудом, есть прибавочная стоимость. Норма эксплуатации определяется отношением между прибавочной стоимостью и переменным капиталом, соответствующим оплате рабочей силы.
167

Если мы принимаем два первых положения, то третье вытекает из них при условии, что время, занятое трудом, необходимым для производства стоимости, воплощенной в зарплате, меньше общей продолжительности труда.
Этот разрыв между рабочим днем и необходимым трудом Маркс приводит как данность. Он был убежден в том, что в его время рабочий день, продолжавшийся 10, а иногда 12 часов, явно превышал продолжительность необходимого труда, то есть труда, необходимого для создания стоимости, воплощаемой в зарплате.
Отталкиваясь от этого соображения, Маркс предается казуистике, утверждая необходимость борьбы за изменение продолжительности труда. Он ссылается на многочисленные в его время факты, в частности на. то, что предприниматели и не стремились извлекать прибыль кроме как за счет последних одного или двух часов труда. К тому же известно, что в течение 100 лет каждый раз, когда уменьшалась продолжительность рабочей недели, предприниматели протестовали. При 8-часовом рабочем дне, говорили они в 1919 г., им не удавалось бы извлекать прибыль. Активная оборона предпринимателей дала аргументы теории Маркса, согласно которой прибыль получается только за счет последних часов труда.
Существуют два основных способа повышения прибавочной стоимости за счет наемных рабочих, или нормы эксплуатации. Один сводится к увеличению продолжительности работы, другой — к максимальному сокращению продолжительности необходимого труда. Одно из средств сокращения продолжительности необходимого труда — повышение производительности труда, т.е. производство стоимости, равной стоимости наемного труда в более короткое время. Таким образом, обнаруживается механизм, объясняющий стремление капиталистической экономики к постоянному росту производительности труда. Рост производительности труда автоматически ведет к уменьшению продолжительности необходимого труда, а следовательно, в случае поддержания уровня номинальной зарплаты к росту нормы прибавочной стоимости.
Отсюда понятно происхождение прибыли и то, как экономическая система, в которой все обменивается по стоимости, одновременно способна производить прибавочную стоимость, т.е. прибыль для предпринимателей. Существует товар, обладающий такой особенностью: оплачиваемый по стоимости, он все-таки производит стоимость, превышающую свою. Это труд человека.
Такого рода анализ представлялся Марксу чисто научным, поскольку объяснял прибыль действием механизма, неотъемлемого от капиталистического строя. Однако этот же самый
168

тановил в своей схеме. Столь же долго, пока не был издан третий том «Капитала», марксисты и критики' задавались вопросом: если верна теория эксплуатации, то почему же большую прибыль получают именно те предприятия и отрасли, где увеличивается соотношение между постоянным и переменным капиталом? Другими словами, внешняя форма прибыли, кажется, находится в противоречии с сущностью прибавочной стоимости. Ответ Маркса следующий: норма прибыли исчисляется не по отношению к переменному капиталу, как норма эксплуатации, а по отношению к совокупному капиталу, то есть сумме постоянного и переменного капитала. Почему же норма прибыли пропорциональна не прибавочной стоимости, а совокупному — постоянному и переменному — капиталу? Капитализм, очевидно, не смог бы функционировать, если бы норма прибыли была пропорциональна переменному капиталу. В самом деле, это привело бы к чрезвычайному непостоянству нормы прибыли, поскольку в зависимости от отраслей экономики органическое строение капитала, т.е. отношение переменного капитала к постоянному, слишком разное. Следовательно, поскольку капиталистический строй не смог бы функционировать иначе, норма прибыли на деле пропорциональна совокупному капиталу, а не переменному. Но почему же внешняя форма прибыли отличается от подлинной реальности — прибавочной стоимости? Есть два ответа на этот вопрос: ответ немарксистов или антимарксистов и официальный ответ Маркса.
Ответ такого экономиста, как Шумпетер, прост: теория прибавочной стоимости ложна. Прямое противоречие внешней форме прибыли сущности прибавочной стоимости свидетельствует только о том, что схема возникновения прибавочной стоимости не соответствует реальности. Если начинают с теории, а затем обнаруживают, что реальность противоречит этой теории, то, очевидно, примирить теорию с реальностью можно путем введения некоторых дополнительных гипотез. Но есть и другое, более последовательное решение, сводящееся к признанию, что теоретическая схема неудовлетворительна.
Маркс дал следующий ответ. Капитализм не смог бы функционировать, если бы норма прибыли была пропорциональна прибавочной стоимости вместо совокупного капитала. Таким образом, в каждой экономике образуется средняя норма прибыли. Эта средняя норма прибыли формируется благодаря конкуренции между предприятиями и секторами экономики. Конкуренция заставляет прибыль усредняться, не существует пропорционального соотношения нормы прибыли и прибавочной стоимости на каждом предприятии или в каждом секторе, но совокупная прибавочная стоимость определяет для экономики в целом общую стоимость, которая распределяется меж-
171

ду секторами соразмерно со всем капиталом — постоянным и переменным, вложенным в каждый сектор.
Так обстоит дело, потому что по-другому оно и не может обстоять. Если бы разрыв между нормами прибыли в зависимости от сектора был слишком велик, система не работала бы. Если в каком-то секторе норма прибыли составляет 30 — 40 процентов, а в другом — 3 — 4 процента, то нельзя обеспечить капиталовложение в те секторы, где норма прибыли низкая. Тот же самый пример в марксистской интерпретации: так не может быть, следовательно, фактически в ходе конкуренции должна складываться средняя норма прибыли, обеспечивающая в конечном итоге распределение общей массы прибавочной стоимости между секторами в соответствии с величиной капитала, вложенного в каждый из них.
Эта теория ведет к тому, что Маркс называет законом тенденции нормы прибыли к понижению.
Отправным пунктом рассуждений Маркса была констатация тенденции к понижению нормы прибыли. Этого положения придерживались или полагали, что придерживались, все экономисты его времени. Маркс, всегда жаждавший растолковать английским экономистам, в чем, благодаря своему методу, он превзошел их, полагал, что в своем схематическом анализе объяснил тенденцию к понижению нормы прибыли как исторический феномен11.
Средняя прибыль пропорциональна совокупному капиталу,
т.е. постоянному и переменному капиталу в целом. Но приба
вочная стоимость извлекается только из переменного капита
ла, или из труда людей. Однако по мере развития капитализма
и механизации производства органическое строение капитала
трансформируется: в общем капитале доля переменного капи
тала имеет тенденцию к уменьшению. Из этого Маркс делает
вывод о том, что норма прибыли стремится к понижению по
мере изменения органического строения, уменьшения доли пе-
ременного капитала в его общем объеме.
Этот закон тенденции нормы прибыли к понижению снова
принес Марксу огромное интеллектуальное удовлетворение.
Действительно, он считал, что вполне научно доказал то, что
наблюдатели констатировали, но не объяснили или недоста-
точно объяснили. Далее, он считал, что в очередной раз столк-
нулся с хитростью разума (как выразился бы его учитель Ге-
гель), т.е. с саморазрушением капитализма при помощи безжа-
лостного механизма, проявляющегося в деятельности людей и
одновременно действующего через их головы.
В самом деле, изменение органического строения капитала
стало неизбежным в результате конкуренции, а также жела-
ния предпринимателей сократить время необходимого труда.
172

Конкуренция между капиталистическими предприятиями повышает производительность труда, последняя, естественно, достигается посредством механизации производства, а значит, уменьшения переменного капитала относительно постоянного. Иначе говоря, механизм конкуренции в экономике, основу которой составляет прибыль, нацелен на накопление капитала, на механизацию производства, на снижение доли переменного капитала в общем объеме капитала. Этот безжалостный механизм в то же время вызывает тенденцию к понижению нормы прибыли, т.е. все больше и больше затрудняет функционирование всей экономики, нацеленной на получение прибыли.
В который раз снова обнаруживается основная схема марксистского учения: историческая необходимость, проявляясь в деятельности людей, выступает как нечто превосходящее деятельность каждого человека; исторический механизм приближает разрушение строя действием присущих ему законов.
Основное и главное в марксистском учении, на мой взгляд, заключается в соединении анализа функционирования с рассмотрением неизбежного изменения. Поступая рационально в соответствии со своими интересами, каждый способствует разрушению общего интереса всех или как минимум тех, кто заинтересован в сохранении режима. Эта теория представляет собой нечто вроде инверсии основных положений либералов. С их точки зрения, каждый, трудясь ради собственного интереса, трудится в интересах общества. По Марксу, каждый, трудясь ради собственного интереса, вносит вклад в деятельность, необходимую для окончательного разрушения режима. По-прежнему, как и в «Коммунистическом манифесте», звучит миф о выпущенном из бутылки джинне.
Пока мы доказали, что норма прибыли имеет тенденцию к понижению в соответствии с изменением органического строения капитала. Но начиная с какой нормы прибыли капиталистический режим не сможет больше функционировать? Маркс не дает в «Капитале» четкого ответа, т.к. никакая рациональная теория не позволяет установить норму прибыли, необходимую для функционирования режима12. Иначе говоря, закон тенденции нормы прибыли к понижению в крайнем случае подразумевает, что функционирование капиталистического общества испытывает все большие трудности по мере роста механизации или производительности труда, но не свидетельствует об окончательной катастрофе и тем более не говорит о том, когда эта катастрофа должна произойти.
Тогда каковы же положения, доказывающие саморазрушение режима? Странно, но это те же положения, которые можно обнаружить в «Коммунистическом манифесте» и в работах, написанных Марксом до того, как он приступил к углубленно-
173

му изучению политической экономии. Это положения, касающиеся пролетаризации и пауперизации. Пролетаризация означает, что по мере развития капитализма промежуточные слои между капиталистами и пролетариями будут ослабляться, подтачиваться и все большее число их представителей будет вливаться в ряды пролетариата. Пауперизация — процесс все большего и большего обнищания пролетариата по мере развития производительных сил. Если предположить, что с ростом производства покупательная способность рабочих все больше ограничивается, то вполне вероятно, что рабочие будут склонны к восстанию. Эта гипотеза предполагает социологическую природу механизма саморазрушения капитализма, которая будет проявляться в поведении общественных групп. Согласно же другой гипотезе, доходов населения будет недостаточно, чтобы овладеть растущим объемом продукции, и в этом случае наступит паралич режима в силу того, что последний не сможет уравновесить производство товаров со спросом на потребительском рынке.
Возможны два изображения диалектики саморазрушения капитализма: экономическая диалектика, представляющая собой новую версию противоречия между бесконечно растущими производительными силами и производственными отношениями, стабилизирующими доходы населения; или же социологический механизм, проявляющийся в растущей неудовлетворенности пролетаризированных трудящихся и в восстании этих трудящихся,
Но как доказать пауперизацию? Почему, согласно схеме Маркса, доходы трудящихся должны падать — абсолютно или относительно — по мере роста производительных сил?
По правде говоря, с помощью той же схемы Маркса нелегко доказать наличие пауперизации. Действительно, согласно теории, зарплата равна количеству товаров, необходимых для жизни рабочего и его семьи. Наряду с этим Маркс тут же добавляет: необходимое для жизни рабочего и его семьи — результат не математически точного расчета, а общественной оценки, которая может меняться от общества к обществу. Если принять общественную оценку данного уровня жизни за минимум, то нужно сделать вывод скорее о том, что уровень жизни рабочего будет возрастать. Ибо, вероятно, каждое общество считает минимальным уровнем жизни тот, который соответствует возможностям его производства. К тому же так действительно и происходит: уровень жизни, принимаемый ныне за минимальный в сегодняшней Франции или в США, гораздо выше того, который считался минимальным век тому назад. Разумеется, общественная оценка минимума не абсолютно точная, а приблизительная, но расчеты, на основе которых
174

профсоюзы определяют минимальный уровень жизни, всегда соотносятся с возможностями экономики. Стало быть, если сумма зарплаты соответствует коллективной оценке минимума, имеет место скорее ее рост.
Вместе с тем, по Марксу, не исключается рост уровня жизни рабочих при той же норме эксплуатации. Достаточно, чтобы рост производительности труда обеспечивал возможность создания стоимости, равной зарплате за сокращенное время необходимого труда. Производительность труда позволяет повысить реальный уровень жизни рабочих, согласно марксистской схеме, без уменьшения нормы эксплуатации. Если добиться роста производительности труда и, следовательно, сокращения продолжительности необходимого труда, то препятствовать росту реального уровня жизни можно лишь, допуская рост нормы эксплуатации. Однако норма эксплуата-ции, говорит нам Маркс, в разные периоды почти постоянна.
Иначе говоря, прослеживая весь экономический механизм, идя тем же путем, что и Маркс, мы не находим никакого доказательства пауперизма. Скорее следует объяснить то, что произошло, а именно повышение реального жизненного уровня рабочих.
Откуда же взялось у Маркса доказательство пауперизма? По-моему, единственным доказательством служит социо-де-мографический механизм, т.е. механизм формирования резервной армии труда. Росту зарплаты препятствует постоянное наличие излишка рабочей силы, который давит на рынок труда и в ущерб рабочим изменяет отношения обмена между капиталистами и рабочими.
Согласно «Капиталу», пауперизация — это не строго экономический механизм, а экономико-социологическая теория. Социологической является следующая идея, которую Маркс разделял с Рикардо, но которая на самом деле его не удовлетворяла: лишь только обозначается тенденция роста зарплаты, как увеличивается рождаемость, создавая, таким образом, излишек рабочей силы. Подлинно экономическим механизмом, тем, который подходит Марксу, выступает механизм технологической безработицы. Непрерывная механизация производства ведет к освобождению части занятых на производстве рабочих. Резервная армия — проявление того же самого механизма, посредством которого при капитализме осуществляется технико-экономический прогресс. Именно эта армия воздействует на уровень зарплаты и препятствует ее росту. Не будь ее — можно было бы внедрить в марксистскую схему исторический факт роста жизненного уровня рабочих, не отказываясь от существенных положений теории.
175

v В этом случае остался бы вопрос: для чего необходимо саморазрушение капитализма? По моему мнению, с завершением «Капитала» были вскрыты причины трудностей функционирования капиталистической системы, по крайней мере те причины, из-за которых функционирование системы становится все более и более трудным, хотя последнее положение мне кажется исторической иллюзией; однако я не считаю, что обнаружено убедительное доказательство саморазрушения капитализма, если отвлечься от восстания народных масс, возмущенных уготованной им судьбой. Но если предназначенная им судьба не вызывает у них крайнего негодования, что характерно, например, для США, то «Капитал» не убеждает нас в том, что исторический приговор режиму неумолим.
Известные в прошлом режимы, которые с теоретической точки зрения могли сохраниться, исчезли. Не будем делать поспешных выводов из того факта, что Маркс не доказал обреченность капитализма. Режимы могут умирать и не будучи приговоренными к смерти теоретиками.
3. Двусмысленности марксистской философии
Основной пункт марксистского учения — социологическая и историческая интерпретация капиталистического строя, обреченного в силу его противоречий идти к революции и к замене его неантагонистическим строем. Маркс действительно полагает, что созданная им на основе изучения капитализма теория общества может и должна способствовать пониманию других типов общества. Не сомневаясь в этом, он, однако, считает важным прежде всего интерпретировать структуру и становление капиталистического общества. Почему же эта историческая социология капитализма допускает столь разные толкования? Почему она в этом отношении двусмысленна? Даже оставляя в стороне случайные, исторические, посмертные мотивы, судьбу движений и обществ, считающих себя марксистскими, оснований этой двусмысленности, как мне представляется, по сути дела, три.
Марксистская концепция общества, в том числе капиталистического, — социологична, но социология тесно связана с философией. Из связей между философией и социологией, которые можно понимать по-разному, проистекает множество затруднений в интерпретации. Наряду с этим собственно марксистская социология допускает разные толкования в зависимости от более или менее догматических определений таких понятий, как производительные силы и производственные отношения, а также в зависимости от того, рассматривают ли об-
176

щественную систему как детерминированную базисом. Понятия базиса и надстройки к тому же неясны и допускают бесконечные спекуляции. Наконец, дают повод к разным толкованиям и отношения между экономикой и социологией. По Марксу, , общество в целом можно понять, лишь отталкиваясь от экономической науки, но отношения между экономическими процессами и обществом в целом двусмысленны.
Одно положение с самого начала представляется мне бесспорным, т.е. подтверждаемым всеми работами Маркса. Он перешел от философии к политической экономии через социологию и оставался всю жизнь философом. Маркс всегда считал, что история человечества в том виде, как она развертывается в последовательности режимов и как она приходит к неантагонистическому обществу, имеет философский смысл. Именно в ходе истории человек творит самого себя, а завершение истории служит одновременно концом философии. Философия, определяя человека, самореализуется в ходе истории. Неантагонистическое, посткапиталистическое общество — не просто социальный тип среди прочих, а конец поискам человечеством самого себя.
Но если философское значение истории неоспоримо, то трудных вопросов остается немало.
Учение Маркса обычно объясняли синтезом трех традиций, перечисленных Энгельсом: немецкой философии, английской политэкономии и французской исторической науки. Такое перечисление влияний кажется банальным, и на этом основании оно сегодня вызывает презрение у более тонких интерпретаторов. Однако начинать надо не с тонких интерпретаций, а с того, что говорили об истоках своего учения сами Маркс и Энгельс.
По их мнению, они продолжали линию классической немецкой философии, поскольку разделяли одну из главных идей Гегеля, а именно: последовательность обществ и режимов есть одновременно последовательность этапов развития философии и человечества. Вместе с тем Маркс изучал английскую политэкономию, пользовался понятиями английских экономистов, воспринял некоторые теории своего времени, например теорию трудовой стоимости или закон тенденции нормы прибыли к понижению, объясняемый, впрочем, иначе, чем он сам это сделал. Он считал, что, используя понятия и теории английских экономистов, дает строго научный подход к капиталистической экономике. Наконец, у французских историков и социалистов Маркс заимствовал понятие классовой борьбы, которое, по существу, широко использовалось в работах по истории в конце XVIII — начале XIX в. Но, по его собственному признанию, он добавил сюда нечто новое. Разделе-
177

ние общества на классы не характерно для всей истории и не вытекает из сущности общества. Оно соответствует данной исторической фазе. В последующий период разделение на классы может исчезнуть13.
В учении Маркса обнаружились эти три влияния: они порождают приемлемую, хотя и упрощенную интерпретацию синтеза, осуществленного Марксом и Энгельсом. Но рассмотрение влияний оставляет открытым большинство наиболее важных вопросов, и в особенности вопрос об отношении между Гегелем и Марксом.
Первая трудность с самого начала и прежде всего определяется тем фактом, что интерпретация Гегеля по крайней мере так же спорна, как и интерпретация Маркса. Можно сколько угодно сближать или разъединять оба учения в зависимости от смысла, придаваемого точке зрения Гегеля. Есть простой способ представить Маркса гегельянцем — это превратить Гегеля в марксиста. Такой способ применил А. Кожев, причем с талантом, граничащим с гениальностью или с мистификацией. В его интерпретации Гегель до такой степени марксизирован, что не вызывает более сомнений верность Маркса Гегелю14. Напротив, если не любить Гегеля, как не любит его Ж. Гур-вич, то достаточно оценить его, сообразно учебникам по истории философии, философом-идеалистом, рассматривающим становление истории как становление духа, чтобы Маркс немедленно предстал, по сути дела, антигегельянцем15.
Как бы то ни было, определенное число бесспорных положений Гегеля присутствует в учении Маркса не только в работах периода молодости, но и в зрелых произведениях.
В последнем из одиннадцати тезисов о Фейербахе Маркс пишет: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его» (Соч., т. 3, с. 4).
Для автора «Капитала» классическая философия, приведшая к системе Гегеля, на ней и заканчивается. Дальше идти невозможно, потому что Гегель осмыслил в целом и историю, и развитие человечества. Философия выполнила свою задачу, заключающуюся в том, чтобы четко осознать всю практику человечества. Этот процесс осознания практики человечества излагается в «Феноменологии духа» и «Энциклопедии»16..Но, осознав свое призвание, человек не реализовал его. Философия целостна как процесс осознания, но реальный мир не соответствует тому смыслу, который придает философия существованию человека. Философско-историческая проблема, вытекающая из марксистского учения, сводится к познанию того, при каких условиях история сможет реализовать призвание человека в том виде, как его осмыслила гегелевская философия.
178

Бесспорным философским наследием Маркса является его убеждение в том, что развертывание истории имеет философское значение. Новый экономический и общественный строй не просто непредвиденный феномен, который задним числом станет объектом равнодушного любопытства профессиональных историков, а этап становления человечества. Какова же, следовательно, природа человека, его призвание, которые должна реализовать история, чтобы самореализовалась философия?
В работах молодого Маркса на этот вопрос даются разные ответы, вращающиеся вокруг либо нескольких позитивных понятий — всеобщность, целостность, — либо, наоборот, понятия отчуждения, имеющего негативный смысл.
Индивид в том виде, в каком он предстает в «Философии права»17 Гегеля и в обществах его времени, в самом деле пребывает в двойственном и противоречивом положении. С одной стороны, индивид — гражданин, и в этом качестве он связан с государством, т.е. со всеобщностью. Но гражданином он является раз в четыре или пять лет в эмпирее формальной демократии, и его гражданство исчерпывается голосованием. Вне этого единственного акта деятельности, когда он приобщается к всеобщности, он принадлежит тому, что Маркс именует вслед за Гегелем гражданским обществом (burgerliche Gesellschaft), т.е. совокупностью профессиональных занятий. Итак, в качестве члена гражданского общества он замкнут в своем специфическом мире и не имеет отношений со всеобщностью. Он или трудящийся во власти предпринимателя, или предприниматель, отделенный от коллективной организации. Гражданское общество препятствует индивидам реализовы-вать свое призвание к связи со всеобщностью. Для преодоления этого противоречия индивиды должны располагать возможностью в процессе труда контактировать со всеобщностью точно так же, как они связаны с ней в моменты своей деятельности в качестве граждан.
Что означают эти абстрактные формулы? Формальная демократия, характеризуемая выборами представителей народа на основании всеобщего избирательного права и абстрактными свободами голосования и дискуссий, не затрагивает условий труда и жизни всех членов коллектива. Рабочий, который приносит на рынок свою рабочую силу, чтобы в обмен на нее получить зарплату, непохож на гражданина, который каждые четыре или пять лет избирает своих представителей и прямо или косвенно — своих управляющих. Для осуществления реальной демократии нужно свободы, ограниченные в нынешних обществах политическим порядком, внедрить в конкретную экономическую жизнь людей.
179

Но чтобы индивиды в труде смогли приобщиться ко всеобщности — как это делают граждане, опуская свои бюллетени для голосования, — чтобы реализовалась реальная демократия, следует упразднить частную собственность на средства производства, вследствие которой индивид ставится в зависимость от других индивидов, имеет место эксплуатация трудящихся предпринимателями; частная собственность не позволяет последним работать непосредственно на коллектив, поскольку в капиталистической системе они трудятся ради прибыли.
Первоначальный анализ, который содержится в работе «К критике гегелевской философии права», вращается, таким образом, вокруг противопоставления частного и всеобщего, гражданского общества и государства, рабского положения трудящегося и мнимой свободы избирателя или гражданина* ". Это произведение — основополагающее в разработке одной из классических оппозиций марксистской мысли, а именно, между формальной и реальной демократией, и в то же время оно демонстрирует определенную форму сочетания философского пафоса с его социологической критикой. • Философский пафос проявляется в отказе от всеобщности индивида, ограниченной политическим порядком, и легко переходит в социологический анализ. На повседневном языке мысль Маркса выражается так: что означает право голосовать каждые четыре или пять лет для индивидов, не имеющих других средств существования, кроме зарплаты, которую они получают от своих хозяев на условиях, определяемых последними?
Второе понятие, вокруг которого вращается мысль молодо
го Маркса, — понятие целостного человека, —. вероятно, еще
более   двусмысленно!   чем   понятие   человека   всеобщности
(l'homme universalise).,Целостный человек — это человек, не
искалеченный разделением труда. По мнению Маркса и боль-
шинства наблюдателей, в современном индустриальном обществе человек на самом деле оказывается специализировавшимся человеком. Он получил специальную подготовку с целью овладения отдельной профессией. Большую часть своей жизни он остается замкнутым в этой парциальной деятельности, не используя, таким образом, множество своих способностей и склонностей.
С этой точки зрения целостным станет неспециализировав-шийся человек. В некоторых работах Маркса есть мысли о политехническом образовании, когда всех индивидов готовят к возможно большему числу профессий. Получив такое образование, индивиды могли бы не делать с утра до вечера одно и то же19.
180

Если суть целостного человека в том, что это человек, которого требования разделения труда не лишили некоторых его способностей, то это понятие — протест против положения индивида в индустриальном обществе, протест одновременно сверхчувственный и сочувственный. Действительно, результат разделения труда состоит в том, что большинство индивидов не получило возможности реализовать все, на что они способны. Но этот несколько романтический протест не очень согласуется с духом научного социализма. Трудно представить себе, как общество (будь оно капиталистическое или социалистическое) сможет обучить всех индивидов всем ремеслам, как сможет функционировать индустриальное общество, в котором индивиды не будут специализироваться.
Поиск менее романтической интерпретации велся и в другом направлении. Целостным человеком не может быть человек, способный делать все; но им может быть тот, кто подлинно реализует свою человечность, кто занимается деятельностью, характеризующей человека. В этом случае понятие труда становится основным. Человек постигается по сути своей как существо трудящееся. Если он работает в бесчеловечных условиях, он дегуманизируется, т.к. перестает заниматься деятельностью, раскрывающей его человечность в соответствующих условиях. Действительно, в работах молодого Маркса, в частности в «Экономическо-философских рукописях 184 4 года», содержится критика капиталистических условий труда20.
И здесь мы встречаем понятие отчуждения, которое сегодня особенно интересует большинство интерпретаторов Маркса. При капитализме человек отчужден. Чтобы самореализоваться, ему надо преодолеть это отчуждение. Маркс оперирует тремя разными терминами, которые часто переводятся одним и тем же словом «отчуждение», тогда как немецкие термины не имеют в точности одинакового значения. Это термины: Entausserung, Verausserung и Entfremdung. Слову «отчуждение» приблизительно соответствует последний термин, этимологически означающий «становиться чуждым самому себе». Мысль здесь та, что при определенных обстоятельствах или в определенных обществах человек оказывается в условиях, где становится чуждым самому себе в том смысле, что он больше не узнает себя в своей деятельности и своих творениях.
Понятие отчуждения, очевидно, заимствовано из гегелевской философии, где оно играет основную роль. Но гегелевское отчуждение мыслится в философском или метафизическом плане. В гегелевском понимании дух (der Geist) самоотчуждается в своих творениях, он создает интеллектуальные и социальные конструкции и проецируется вне самого себя. История духа, история человечества есть история этих последо-
181

Нательных отчуждений, в итоге которых дух снова обнаруживает себя в качестве обладателя всех своих творений, своего исторического прошлого, осознавая свое обладание всем этим. В марксизме, включая и работы молодого Маркса, процесс отчуждения, вместо того чтобы быть философски или метафизически неизбежным, становится проявлением социологического процесса; в ходе его люди или общества создают коллективные организации, в которых они утрачивают самих себя21.
Отчуждение, толкуемое социологически, незамедлительно становится исторической, моральной и социологической критикой нынешнего общественного строя. При капитализме люди отчуждены, они утрачивают самих себя в коллективе; корень всех отчуждений — в экономическом отчуждении.
Существуют две разновидности экономического отчуждения, примерно соответствующие двум видам критики капиталистической системы, с которыми выступает Маркс. Первое отчуждение связывается с частной собственностью на средства производства, второе — с анархией рынка.
Отчуждение, связываемое с частной собственностью на средства производства, проявляется в том, что труд — в сущности деятельность, свойственная человеку, определяющая его как человека, — теряет свои человеческие характеристики, поскольку для наемных работников он становится не больше чем средством существования. Вместо того чтобы быть способом проявления самого человека, труд явно деградирует в инструмент, средство существования.
Сами предприниматели также отчуждены, поскольку товары, которыми они располагают, призваны не удовлетворять реально испытываемые другими потребности, а вывозятся на рынок с целью наживы. Предприниматель становится рабом рынка — непредсказуемого, подверженного превратностям конкуренции. Эксплуатируя наемных работников, он отнюдь не гуманизируется благодаря своему труду, а отчуждается в пользу безликого механизма.
Какова бы ни была точная интерпретация этого экономического отчуждения, мне кажется, что основная идея достаточно ясна. Критика экономической реальности капитализма в учении Маркса была с самого начала философской и моральной критикой, прежде чем она стала строго социологическим и экономическим анализом.
Таким образом, учение Маркса можно излагать как учение строгого экономиста и социолога, потому что к концу своей жизни он захотел стать ученым-экономистом и социологом, но к экономико-социальной критике пришел с помощью философии. Философские вопросы: всеобщность индивида, целостный человек, отчуждение — одушевляют и направляют социо-
182

логический анализ, содержащийся в его зрелых произведениях. В какой мере социологический анализ периода зрелости представляет собой не что иное, как развитие философской интуиции периода молодости, или, наоборот, полностью заменяет эту философскую интуицию? Здесь встает еще не решенная проблема интерпретации.
Маркс,' несомненно, всю жизнь подразумевал эту философскую проблематику. Анализ капиталистической экономики был для него анализом отчуждения индивидов и коллективов, которые теряли контроль над собственной жизнью, находясь в системе, подвластной независимым законам. В то же время критика капиталистической экономики была философской и моральной критикой положения человека при капитализме. По этому вопросу я, в отличие от Альтюссера, придерживаюсь распространенной точки зрения. Вместе с тем анализ становления капитализма, несомненно, был для Маркса анализом исторического становления человека и человеческой сущности; он ожидал от посткапиталистического общества реализации философии.
Но каков этот целостный человек, который должен достигнуть совершенства в результате посткапиталистической революции? По этому вопросу можно спорить, потому что у Маркса, в сущности, наблюдается колебание между двумя отчасти противоречивыми тезисами. Согласно одному из них, человек реализует свою человечность в труде, и именно освобождение труда ознаменует гуманизацию общества. Но у Маркса есть и другая концепция, по которой человек подлинно свободен лишь вне труда. Согласно этой второй концепции, человек реализует свою человечность лишь по мере того, как в достаточной степени сокращается продолжительность труда и он получает возможность заниматься иным, помимо труда, делом22.
Можно, конечно, сочетать оба тезиса, утверждая, что подлинная гуманизация общества прежде всего предполагает гуманизацию условий труда и одновременное сокращение продолжительности труда, достаточное для того, чтобы досуг позволил читать Платона.
В философском плане здесь тем не менее остается одно возражение: какова основная деятельность, которая определяет суть человека и которая должна быть расширена так, чтобы общество создало возможность реализации философии? Если сугубо человеческая деятельность не определена, то остается опасность возврата к понятию целостного человека, отличающемуся крайней неопределенностью. Нужно, чтобы общество предоставляло всем своим членам возможность проявления всех способностей. Это предложение представляет собой прекрасное определение идеала общества, но его нелегко претво-
183

ческий субъект осмысливает историю в зависимости от своего положения, то почему верна марксистская или пролетарская интерпретация? Почему она целостна?
Объективистское видение, апеллирующее к законам истории, вызывает основное возражение потому, что объявляет неизбежным событие, не определенное во времени и не уточненное. Что же касается диалектической интерпретации, то в ее рамках нет места ни необходимости революции, ни неантагонистическому характеру посткапиталистического общества, ни целостному характеру толкования истории.
Вторая двусмысленность касается природы того, что можно было бы назвать революционным императивом. Учение Маркса претендует на научность, однако оно, по-видимому, допускает императивы, поскольку предписывает революционное действие как единственное законное следствие хода истории. Как и в прошлом, возможны две интерпретации, которые можно резюмировать так: Кант или Гегель? Должна ли марксистская мысль интерпретироваться в рамках кантовского дуализма — факта и ценности, научного закона и морального императива — или в рамках монизма гегелевской традиции?
К тому же в истории марксизма после смерти его основа
теля появляются две школы — кантовская и гегелевская, при
чем последняя более многочисленная. Кантовская школа марк
сизма представлена немецким социал-демократом Мерингом и
австромарксистом Адлером, скорее кантианцем, чем гегельян
цем, но кантианцем очень своеобразным^. Кантианцы гово
рят: нет перехода от факта к оценке, от суждения о реально
сти к моральному императиву, следовательно, нельзя оправ
дать социализм путем интерпретации истории в том виде, как
она развертывается. Маркс рассматривал капитализм таким,
;           каков он- есть; требование социализма опирается на решение
*          духовного  характера.  Большинство интерпретаторов  Маркса
предпочло, однако, придерживаться традиции монизма. Постигающий историю субъект сам вовлечен в нее. Социализм (или неантагонистическое общество) должен обязательно появиться из нынешнего антагонистического общества, потому что необходимая диалектика ведет истолкователя истории от констатации того, что есть, к желанию общества другого типа.
Некоторые интерпретаторы, как Л. Гольдман, идут дальше и утверждают, что в истории нет незаинтересованного наблюдения. Глобальное видение истории связано с вовлеченностью в нее. Именно из желания социализма высвечивается противоречивый характер капитализма. Невозможно отделить позицию, занятую по отношению к реальности, от наблюдения за самой реальностью. Потому что эта позиция не произвольна и не является следствием необоснованного решения, а каждый
186

из нас в согласии с диалектикой объекта и субъекта именно из исторической реальности черпает материал для своего мышления и понятия для своего толкования. Интерпретация рождается в контакте с объектом не пассивно познаваемым, а одновременно утверждаемым и отрицаемым, причем отрицание    объекта   оказывается   выражением   желания   другого
Таким образом, есть две тенденции, одна из которых ведет к отказу ценной в научном отношении интерпретации истории от обоснования социализма; другая, напротив, связывает интерпретацию истории с политической волей.
Но что по этому вопросу думал Маркс? Он одновременно был ученым и пророком, социологом и революционером. Если бы его спросили, разделимы ли эти подходы, он, я думаю, ответил бы, что в абстракции они действительно разделимы, ибо он был слишком искушенным мыслителем, чтобы признать наличие морального фактора в его интерпретации капитализма. Но он был убежден в гнусности капиталистического строя, в том, что его анализ реальности неотразимо укреплял революционную волю.
Помимо этих двух альтернативных видений — объективного видения основных направлений хода истории и диалектической интерпретации (Кант или Гегель) — существует примирительное видение, ставшее официальной советской философией, — объективистская диалектическая философия в том виде, как ее изложил Энгельс в «Анти-Дюринге», а Сталин резюмировал в работе «О диалектическом и историческом материализме»27.
Основные положения этого диалектического материализма таковы:

1. Диалектика утверждает, что закон реальности — это закон
   изменения. Как в неорганической природе, так и в обще
   стве имеет место беспрерывное преобразование. Не суще
   ствует вечного принципа; понятия и мораль меняются от
   эпохи к эпохе.
2. Реальный мир допускает качественное развитие от неорга
   нической природы до мира людей; а в мире людей от изна
   чальных общественных укладов до того строя, который бу
   дет означать конец предыстории, т.е. до социализма.
3. Эти изменения совершаются в соответствии с определенны
   ми абстрактными законами. Количественные изменения на
   чиная с определенного момента переходят в качественные.
   Преобразования не совершаются незаметно, небольшими
   порциями; в необходимый момент происходит резкое изме-

187

нение, являющееся революционным. Энгельс приводит такой пример: вода — жидкость, но, если вы понижаете температуру до определенного уровня, жидкость превратится в твердое тело. Количественное изменение в определенный момент перешло в качественное. Наконец, изменения, по-видимому, подчиняются умопостигаемому закону противоречия и отрицания отрицания.
Пример, приведенный Энгельсом, позволяет, кроме того, понять, что такое отрицание отрицания: если вы отрицаете А, вы имеете минус А; умножая минус А на минус А, вы получаете А2, что является, очевидно, отрицанием отрицания. В мире людей: капиталистический строй является отрицанием феодальной собственности; общественная собственность при социализме будет отрицанием отрицания, т.е. отрицанием частной собственности.
Другими словами, одна из характеристик движений как космических, так и в мире человека состоит в том, что одни изменения противоречат другим. Это противоречие принимает следующую форму: в момент В будет иметь место противоречие с тем, что было в момент А, а момент С будет противоречить тому, что было в момент В, и в определенном отношении это будет возвратом к первоначальному состоянию — моменту А, но на более высоком уровне. Таким образом, движение истории — это отрицание первоначальной коллективной собственности недифференцированных и архаических обществ; социализм отрицает общественные классы и антагонизмы, чтобы вновь вернуться к коллективной собственности первобытных обществ, но на высшем уровне.
Эти диалектические законы не удовлетворили полностью всех интерпретаторов Маркса. Состоялось много дискуссий о том, принимал ли Маркс материалистическую философию Энгельса. Помимо исторической проблематики, немаловажное значение имеет вопрос о том, в какой мере понятие диалектики прилагается к органической или неорганической природе, а также к миру людей.
Диалектика предполагает изменение и относительность идей или принципов в зависимости от обстоятельств. В понятие диалектики включены еще две идеи: целостности и значения. Диалектическая интерпретация истории требует, чтобы элементы общества или эпохи составляли целое, а переход одной из этих целостностей к другой должен быть умопостигаемым. Эти два требования — целостности и умопостигаемое™ исторической последовательности, — по-видимому, относятся к миру человека. Понятно, что в историческом контексте общества образуют целостные единства, потому что разные ви-
188

ды коллективной деятельности, безусловно, взаимосвязаны. Различные сферы общественной жизни могут быть объяснены, начиная с элемента, рассматриваемого в качестве основного, например производительных сил и производственных отношений. Но можно ли найти эквивалент целостности и значения последовательностей в органической и особенно в неорганической природе?
По правде говоря, эта диалектическая философия материального мира не является необходимой ни для признания марксистского анализа капитализма, ни для того, чтобы быть революционером. Можно не быть убежденным в том, что (-А) X (-А)=А2 есть пример диалектики, и в то же время быть превосходным социалистом. Связь между диалектической философией природы в том виде, в каком ее излагает Энгельс, и сущностью марксистского учения и не очевидна, и не необходима.
В историческом плане при определенной ортодоксии могут, конечно, сочетаться эти различные положения, но с точки зрения логики и философии экономическая интерпретация истории и критика капитализма в ракурсе классовой борьбы ничего общего с диалектикой природы не имеют. В более общем плане связь между марксистской философией капитализма и метафизическим материализмом не представляется мне необходимой ни логически, ни философски.
Однако на деле многие марксисты, занимающиеся политической деятельностью, считали, что быть хорошим революционером — значит быть материалистом в философском смысле. Так как эти люди были очень компетентны если не в философии, то в проблемах революции, у них, вероятно, были достаточные основания для этого. Ленин, в частности, написал книгу «Материализм и эмпириокритицизм» с целью доказать, что те марксисты, которые отказываются от материалистической философии, сбиваются и с главного пути революции28. С точки зрения логики можно быть последователем Маркса в политэкономии и не быть материалистом в метафизическом смысле слова29; исторически же установилось нечто вроде синтеза философии материалистического толка с историческим видением.
4. Двусмысленности марксистской социологии
Марксистская социология, даже если оставить в стороне философский фон, двусмысленна.
В контексте Марксова подхода к капитализму и к истории большое значение придается сочетанию понятий производи-
189

тельных сил, производственных отношений, классовой борьбы, классового сознания, а кроме того, базиса и надстройки. Эти понятия можно использовать во всяком социологическом анализе. Сам я, когда пробую анализировать советское или американское общество, охотно начинаю с состояния экономики и даже с состояния производительных сил, чтобы затем перейти к производственным отношениям, а затем к социальным отношениям. Допустимо критическое и методологическое использование этих понятий для понимания и объяснения современного, а может быть, даже любого общества. Но если ограничиться таким использованием этих понятий, то мы не выйдем на философию истории. Мы рискуем обнаружить, что одному и тому же уровню развития производительных сил могут соответствовать разные производственные отношения. Частная собственность не исключает значительного развития производительных сил; наоборот, при меньшем развитии производительных сил может быть коллективная собственность. Другими словами, критическое использование марксистских категорий не несет с собой догматического толкования истории.
Итак, марксизм допускает нечто вроде параллелизма меж
ду развитием производительных сил, преобразованием произ
водственных отношений, усилением классовой борьбы и дви
жением к революции. Марксизм в его догматическом вариан
те предполагает, что решающим фактором выступают произ
водительные силы, что их развитие составляет смысл истории
и что разным состояниям производительных сил соответству
ют определенные состояния производственных отношений и
классовой борьбы. Если же с развитием производительных
сил при капитализме классовая борьба ослабевает и, кроме то-
го, если возможна коллективная собственность при слабо раз-
витой экономике, то параллелизм между этими процессами
(обязательный в рамках догматической философии истории)
рушится. Маркс стремится понять все общества, отправляясь от их базиса, то есть, как представляется, от состояния производительных сил, научного и технического знания, промышленности и организации труда. Этот путь постижения обществ, в особенности современных, исходя из экономической организации, вполне обоснован, а в качестве метода он, может быть, даже наилучший. Но чтобы перейти от этого анализа к интерпретации движения истории, надо признать определенные связи между разными сферами деятельности.
Интерпретаторы приняли во внимание, что действительно трудно применять такие однозначные понятия, как «детерминация», для уяснения связей между производительными силами или производственными отношениями и состоянием общественного сознания.  Поскольку термин «каузальность»,  или
190

«детерминация», показался слишком негибким, или на школьном языке механистическим и недиалектическим, его заменили термином «обусловленность». Несомненно, это выражение предпочтительнее, но оно слишком расплывчато. В обществе любая сфера обусловливает другие. Если бы у нас был иной политический строй, мы, вероятно, имели бы иную экономическую организацию. Если бы у нас была другая экономика, вероятно, был бы и другой строй, отличающийся от строя Пятой республики.
Термин «детерминация» слишком жесткий, термин «обусловленность», пожалуй, слишком эластичный и столь расплывчатый, что вся формула становится сомнительной. Между уязвимой формулировкой «детерминация всей общественной системы базисом» и малосодержательной той же формулировкой, где вместо слова «детерминация» стоит слово «обусловленность», хотелось бы найти промежуточную. Как обычно в подобных случаях, чудодейственным оказывается диалектическое решение. Назвали обусловленность диалектической и полагают, что проблема решена.
Но даже допуская, что марксистская социология вернулась к диалектическому анализу отношений между материальными производительными силами, способами производства, общественными учреждениями и сознанием людей в данный момент, надо найти основную идею, а именно идею детерминации социального целого. По моему мнению, мысль Маркса недвусмысленна. Он считал, что общественный строй определяется некоторыми главными характеристиками — состоянием производительных сил, формой собственности и отношениями между трудящимися. Различные социальные типы характеризуются определенным способом отношений между ассоциированными трудящимися. Рабство было одним типом общества, наемный труд — другим. Исходя из этого, общество может отличаться, действительно гибкими и диалектическими отношениями между различными сферами реальности, но существенным при этом остается определение общественного строя через небольшое число фактов, рассматриваемых в качестве решающих.
Трудность в том, что разные факты, по Марксу, решающие и связанные друг с другом, сегодня предстают разъединенными, потому что их разъединила история.
Упорядоченное представление Маркса —; это представление о развитии производительных сил, все более и более затрудняющем сохранение капиталистических производственных отношений и работу механизмов этого строя, все более ужесточающем классовую борьбу.
191

На самом же деле производительные силы развивались в одних случаях при частной собственности, в других — при общественной; там, где производительные силы были наиболее развиты, революций не происходило. Факты, на основании которых Маркс признавал общественную и историческую целостность, были разрознены историей. Возможны два решения проблемы, порожденной этим разъединением фактов: гибкая и критическая интерпретация в контексте общепринятой социологической и исторической методологии; либо догматическая интерпретация, сохраняющая схему становления истории, изложенную Марксом, применительно к ситуации, которая в определенных отношениях является совершенно иной. Эта вторая интерпретация считается ортодоксальной,· ибо она предвещает конец западного общества в соответствии с представлением о саморазрушении капиталистического строя из-за внутренних противоречий. Но.можно ли считать это догматическое видение социологией Маркса?
Другая двусмысленность марксистской социологии очевидна при анализе основных понятий, в особенности понятий базиса и надстройки, и споров вокруг них. Какие элементы общественной реальности относятся к базису? А какие — к надстройке?
Вообще, следовало бы, кажется, назвать базисом экономику, в частности производительные силы, то есть техническое оснащение общества вместе с организацией труда. Но техни-
ческий уровень цивилизации неотделим от уровня научных по-
знаний. Однако последние, по-видимому, принадлежат сфере
идей или знания и должны относиться к надстройке — по
крайней мере в соответствии с тем,· что научное знание во
многих обществах тесно связано с мировоззрением и с философией.
Иными словами, в базис, определяемый как производитель-
ная сила, уже входят элементы, которые должны будут при-
надлежать и надстройке. Из самого этого факта не вытекает
невозможность анализировать общество путем поочередного рассмотрения базиса и надстройки. Но эти очень простые примеры указывают на реальную трудность разделения того, что,
по определению, имеет разную природу.
Таким образом, производительные силы зависят одновре-
менно от технической оснащенности и от организации совместного труда, которая в свою очередь зависит от законов собственности. Последние принадлежат к юридической сфере.
Но ведь, по крайней мере согласно некоторым фрагментам,
право — это часть государства30, а последнее относится к надстройке. Мы снова сталкиваемся с трудностью отделения базиса от надстройки.
192

Спор о том, что относится к первому, а что — ко второму, может фактически продолжаться бесконечно.
Эти два понятия в качестве простых инструментов анализа приемлемы, как и всякое понятие. Возражение вызывает только догматическое толкование, согласно которому одно из них определяет другое.
Подобным же образом нелегко точно указать противоречие между производительными силами и производственными отношениями. По одной из самых простых версий диалектики, играющей огромную роль в учении Маркса и марксистов, на определенном уровне развития производительных сил личное право на собственность станет препятствием на пути прогресса производительных сил. В этом случае возникнет противоречие между развитием техники производства и сохранением личного права на собственность.
Как мне представляется, это противоречие содержит в себе долю истины, но она находится за рамками догматических интерпретаций. Если под данным углом зрения рассмотреть большие современные предприятия «Ситроэн», «Рено» или «Пешиней» во Франции, «Дюпон де Немур» или «Дженерал моторе» в США, то в самом деле можно сказать, что размах производительных сил сделал невозможным сохранение личного права на собственность. Заводы «Рено» никому не принадлежат, раз они уже принадлежат государству (хотя это не значит, что государство — никто, но государственная собственность — абстрактная и, если можно так сказать, мнимая). «Пешиней» не принадлежал никому даже до распределения его акций среди рабочих, поскольку тысячи его акционеров, будучи собственниками в юридическом смысле, уже не осуществляли традиционного и личного права на собственность. Точно так же «Дюпон де Немур» или «Дженерал моторе» принадлежат сотням тысяч акционеров, поддерживающих юридическую фикцию собственности, но не имеющих настоящих привилегий.
Впрочем, Маркс намекнул в «Капитале» на большие акционерные общества, констатируя, что личная собственность исчезает, и делая вывод о том, что типичный капитализм трансформируется3 !.
Можно, следовательно, сказать, что Маркс был прав, выявляя противоречие между развитием производительных сил и личным правом на собственность, поскольку в условиях современного капитализма при наличии больших акционерных обществ право на собственность в определенном отношении исчезло.
Наоборот, если считать, что эти большие общества составляют самую суть капитализма, то столь же легко доказать, что
7 Зак. № 4                                                193

развитие производительных сил ни в коей мере не устраняет право на собственность и что теоретического противоречия между производительными силами и производственными отношениями не существует. Развитие производительных сил требует появления новых форм производственных отношений, но эти новые формы могут не противоречить традиционному праву собственности.
Согласно другой интерпретации, противоречия между производительными силами и производственными отношениями, распределение доходов, которое детерминируется личным правом на собственность, таковы, что капиталистическое общество не в состоянии овладеть своим собственным производством. В этом случае противоречие между производительными силами и производственными отношениями затрагивает даже функционирование капиталистической экономики. Покупательная способность народных масс будет постоянно ниже требований экономики.
Это толкование продолжает оставаться в ходу вот уже почти полтора века. С того времени производительные силы во всех капиталистических странах получили колоссальное развитие. Неспособность экономики, основанной на частной собственности, овладеть собственным производством была уже раскрыта, когда производительность составляла пятую или десятую часть сегодняшней; эта неспособность, вероятно, останется прежней, когда производительность будет в пять или десять раз выше сегодняшней. Противоречие не обнаруживается явно.
Другими словами, из двух версий противоречия между производительными силами и производственными отношениями ни одна не доказана. Единственная версия, явно заключающая в себе часть истины, не ведет к политическим и мессианским положениям, которых больше всего придерживаются марксисты.
Социология Маркса — это социология классовой борьбы. Некоторые ее положения имеют фундаментальное значение. Нынешнее общество — антагонистическое. Классы являются основными действующими лицами исторической драмы, в частности капитализма, и истории вообще. Классовая борьба — движущая сила истории, она ведет к революции, которая будет означать конец предыстории и пришествие неантагонистического общества.
Но что такое общественный класс? Пора ответить на вопрос, с которого я должен был бы начать, если бы излагал мысли какого-нибудь профессора. Но Маркс не был профессором.
Этому вопросу Маркс посвятил огромное число работ. По моему мнению, они группируются в три основных типа.
На последних страницах рукописи «Капитала» есть классический фрагмент: последняя глава, которую Энгельс опубли-
194

ковал в третьем томе «Капитала» и которая называется «Классы». Так как «Капитал» — основной научный труд Маркса, следует, естественно, сослаться на его текст, который, к несчастью, не закончен. Маркс там пишет: «Собственники одной только рабочей силы, собственники капитала и земельные собственники, соответственными источниками доходов которых является заработная плата, прибыль и земельная рента, следовательно, наемные рабочие, капиталисты и земельные собственники образуют три больших класса современного общества, базирующегося на капиталистическом способе производства»32 (Соч., т. 25, ч. II, с. 457). Различие между классами базируется здесь на различии, причем классическом, экономических источников доходов: капитал — прибыль, земля — земельная рента, труд — зарплата,'т.е. на том, что он назвал «триединой формулой, которая охватывает все тайны общественного процесса производства» (там же, с. 380).
Прибыль — это внешняя форма сущности, каковой являются прибавочная стоимость, земельная рента, которую Маркс подробно анализирует в этом же третьем томе «Капитала». Прибыль — это доля прибавочной стоимости, это стоимость, не распределенная среди трудящихся. Интерпретация классов с точки зрения экономической структуры лучше всего соответствует научному замыслу Маркса. Она позволяет вывести несколько существенных положений марксистской теории классов.
Общественный класс представляет собой прежде всего группу, занимающую определенное место в процессе производства. Имеется в виду, что место в процессе производства имеет двойное значение: место в техническом процессе производства и место в юридическом процессе, оказывающем огромное влияние на технический.
Капиталист является одновременно организатором труда и, следовательно, руководителем технического процесса, а также — юридически, благодаря своему положению собственника средств производства, — тем, кто избавляет ассоциированных производителей от прибавочной стоимости.
Из этого, однако, можно сделать вывод, что по мере развития капитализма отношения между классами упрощаются. Если есть только два источника доходов, исключая земельную ренту (ее значение уменьшается с ростом индустриализации), значит, есть лишь два больших класса: пролетариат, образуемый теми, кто обладает только рабочей силой, и капиталистическая буржуазия, т.е. те, кто присваивает часть прибавочной стоимости.
Второй тип работ Маркса по классовой проблематике представлен такими историческими исследованиями, как «Классо-
195

вая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.» и «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». В этих работах Маркс пользуется понятием класса, не создавая При этом последовательной теории. Перечисление классов в них более обстоятельное и тонкое, чем при структурном различении классов, которое мы только что рассмотрели33.
Так, в «Классовой борьбе во Франции» Маркс различает следующие классы: финансовая буржуазия, промышленная буржуазия, торговая буржуазия, мелкая буржуазия, крестьянство, пролетариат и, наконец, то, что он именует люмпен-пролетариатом.
Этот перечень не противоречит теории классов, намеченной в последней главе «Капитала». Проблема, которую ставит Маркс в названных двух типах работ, не одна и та же. В одном случае он стремится определить, каковы большие группировки, характеризующие капиталистическую экономику; в другом — уясняет, какие общественные группы влияли на политические события при определенных исторических обстоятельствах.
Тем не менее трудно перейти от структурной теории классов, основанной на различении источников дохода, к историческому наблюдению за общественными группами. В самом деле, класс не образует единства в силу того простого факта, что с экономической точки зрения он имеет единственный и неизменный источник доходов. По всей видимости, нужна помимо этого определенная психологическая общность, в известных случаях — определенное осознание единства или даже воли к совместным действиям.
Это замечание приводит к третьему типу Марксовых трудов. В работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» Маркс объясняет, почему огромное множество людей, даже если они занимаются одинаковой экономической деятельностью и ведут одинаковый образ жизни, вовсе не обязательно представляют собой общественный класс: «Парцельные крестьяне составляют громадную массу, члены которой живут в одинаковых условиях, не вступая, однако, в разнообразные отношения друг к другу. Их способ производства изолирует их друг от друга, вместо того чтобы вызывать взаимные сношения между ними. Это изолирование еще усиливается вследствие плохих французских путей сообщения и вследствие бедности крестьян. Их поле производства, парцелла, не допускает никакого разделения труда при ее обработке, никакого применения науки, а следовательно, и никакого разнообразия развития, никакого различия талантов, никакого богатства общественных отношений. Каждая отдельная крестьянская семья почти что довлеет сама себе, производит непосредственно большую часть того, что она потребляет, приобретая таким образом свои средства к жизни бо-
196

лее в обмене с природой, чем в сношениях с обществом. Парцелла, крестьянин и семья; рядом другая парцелла, другой крестьянин и другая семья. Кучка этих единиц образует деревню, а кучка деревень — департамент. Таким образом, громадная масса французской нации образуется простым сложением одноименных величин, вроде того как мешок картофелин образует мешок с .картофелем. Поскольку миллионы семей живут в экономических условиях, отличающих и враждебно противопоставляющих их образ жизни, интересы и образование образу жизни, интересам и образованию других классов, — они образуют класс. Поскольку между парцельными крестьянами существует лишь местная связь, поскольку тождество их интересов не создает между ними никакой общности, никакой национальной связи, никакой политической организации, — они не образуют класса» (Соч., т. 8, с. 207 — 208).
Другими словами, общность деятельности, способов мышления и образа жизни — необходимое, но недостаточное условие существования общественного класса. Для вычленения класса необходимы осознание единства, ощущение отличия от других общественных классов и даже враждебности по отношению к другим общественным классам. В крайнем случае изолированные индивиды образуют класс лишь в той мере, в какой они должны вести совместную борьбу с другим классом.
Если принять во внимание все эти работы, то мы придем, кажется, не к совершенной и профессорской теории, а к политико-социологической теории, причем достаточно четкой.
Маркс исходил из идеи основного противоречия интересов между наемными работниками и капиталистами. Он все более убеждался в том, что эта противоположность доминирует в капиталистическом обществе и будет все более обнажаться в ходе исторического развития. Но вместе с тем, наблюдая за исторической реальностью, он, как никто, отмечал — а он был замечательный наблюдатель — наличие множества общественных групп. Дело в том, что класс в строгом смысле слова не совпадает с любой общественной группой. Помимо общности жизни, он предполагает осознание этой общности в национальных рамках и волю к совместным действиям, с целью определенной организации коллектива. Отсюда понятно, что, по мнению Маркса, в действительности есть лишь два больших класса, потому что в капиталистическом обществе есть лишь две группы с поистине противоположными представлениями о том, каким долт жно быть общество, каждая из которых отличается действительно определенной политической и исторической волей.
В характеристике рабочих, как и собственников средств производства, смешаны разные критерии, которые можно представить себе или наблюдать. Промышленные рабочие ве-
197

Капиталистический строй в описании Маркса может функционировать лишь при условии существования группы людей, распоряжающихся капиталом, а следовательно, и имеющих возможность купить рабочую силу тех, кто обладает лишь ею. Как исторически образовалась эта группа? Каков процесс первоначального накопления капитала, необходимого для самостоятельного функционирования последнего? Насилие, принуждение, коварство, воровство и другие классические способы в политической истории как пути возникновения группы капиталистов понять легко. Гораздо сложнее объяснить формирование этой группы экономическими причинами. Анализ функционирования капиталистического общества допускает наличие в самом начале внеэкономических феноменов, необходимых для создания условий, обеспечивающих его функционирование.
Такого же порядка трудность возникает и в конце анализа. В «Капитале» нет никаких убедительных данных ни о том моменте, когда капитализм перестанет функционировать, ни даже о том, что в данный конкретный момент он должен перестать функционировать. Для того чтобы экономически доказать саморазрушение капитализма, нужно, чтобы экономист мог сказать: капитализм не может функционировать при норме прибыли ниже определенного процента; и кроме того: распределение доходов таково, что, начиная с определенного момента, режим не в состоянии овладеть собственным производством. Но на самом деле ни к одной из этих ситуаций «Капитал» не подводит. Маркс представил определенное число доводов, позволяющих считать, что капиталистический строй будет все хуже и хуже функционировать, однако он не доказал экономически, что внутренние противоречия капитализма разрушат его. Таким образом, в конце анализа, как и в начале  > его, требуется вводить политический фактор, являющийся внешним по отношению к капиталистической экономике.
Аналогичным образом вызывает существенное возражение и чисто экономическая теория капитализма как экономики эксплуатации. Эта теория зиждется на понятии прибавочной стоимости, неотделимой в свою очередь от теории зарплаты. А ведь любая современная экономика поступательна в том смысле, что предполагает накопление части ежегодной продукции с целью развития производительных сил. Поэтому, если капиталистическая экономика определяется как экономика эксплуатации, следует показать, в каком смысле и в какой степени капиталистический механизм накопления и инвестирования отличается от механизма накопления, который существует или будет существовать в рамках современной экономики иного типа.
200

По мнению Маркса, отличительная черта капиталистической экономики — высокая норма накопления капитала. «Накопляйте, накопляйте! В этом Моисей и пророки» (Соч., т. 23, с. 60834). Однако в экономике советского типа долгие годы считалось составной частью доктрины накопление в размере 25 процентов ежегодного национального дохода. Одно из достоинств, которым апологеты советской экономики наделяют последнюю, — это высокий процент формирования капитала. Столетие спустя после Маркса целью идеологического соперничества между двумя режимами служит норма накопления, используемая обоими режимами в той мере, в какой она определяет процент роста. В таком случае остается узнать, является ли капиталистический механизм накопления лучше или хуже механизма накопления другого режима (лучше или хуже для кого?).
В своем анализе капитализма Маркс рассмотрел одновременно характеристики любой экономики и характеристики современной ему экономики капиталистического типа, потому что иной он не знал. Век спустя настоящей проблемой для экономиста подлинно марксистского толка станет анализ особенностей современной экономики другого типа.
Теория зарплаты, теория прибавочной стоимости, теория накопления перестают быть всецело удовлетворительными теориями. Они являют собой скорее постановку проблем или исходные моменты анализа, позволяющие отличить то, что можно было бы назвать капиталистической эксплуатацией, от эксплуатации советской, или, если выражаться более нейтрально, капиталистическую прибавочную стоимость от прибавочной стоимости при советском режиме. Ни при каком режиме нельзя отдавать трудящимся всю производимую ими стоимость, поскольку надо оставлять часть стоимости для коллективного накопления. Впрочем, это не исключает существенных различий между двумя механизмами. При капитализме накопление происходит посредством прибылей индивидов и рынка; неодинаково при обоих режимах и распределение доходов.
Эти замечания, представляющиеся несложными век спустя после Маркса, не содержат в себе никакого намека на превосходство над ним — это было бы смешно. Я только хочу показать, что Маркс, наблюдая начальный период капитализма, не мог легко различать, с одной стороны, то, что несет с собой режим частной собственности вообще, с другой — то, чем характеризуется период развития экономики, переживаемый Англией, когда он ее изучал, и что, в конце концов, составляет суть любой индустриальной экономики.
Сегодня задачей социологического анализа экономики является как раз различение трех элементов: признаков, прису-
201

щих любой современной экономике; признаков, присущих отдельному режиму в контексте современной экономики; и наконец, признаков, присущих периоду роста экономики.
Это различение — не простое дело, ибо все эти признаки
всегда в реальности перемешаны друг с другом. Но если мы
хотим вынести критическое, политическое или моральное
суждение об определенном строе, то, очевидно, следует не
принимать во внимание того, что приписывается другим детер
минантам.                                                                          .         \
Теория накопления и прибавочной стоимости служит образцом путаницы этих разных элементов. Любая современная экономика предполагает накопление. В зависимости от периода роста, а также в зависимости от намерений правительства данной страны норма накопления более или менее высока. Варьируется в противоположность ей экономико-социальный механизм прибавочной стоимости и, кроме того, способ оборота накоплений. Плановая экономика отличается относительно простой оборачиваемостью накопления, между тем как экономика, основанная на частной собственности на средства производства, допускает более сложный механизм: свободный рынок вперемежку с отчислениями, налагаемыми насильственным путем. Она не мирится легко с властным установлением суммы накоплений и нормы образования капитала относительно национального продукта.
Связи между экономическим и социологическим анализом в конечном счете выводят на проблему отношений между политическим и экономическим строем. На мой' взгляд, именно в этом пункте социология Маркса наиболее уязвима для критики.
В «Капитале», как и в других работах Маркса, по этому решающему вопросу мы в самом деле находим немного идей, причем постоянно повторяющихся. Государство в основном рассматривается как инструмент классового господства. Из этого следует, что политический строй определяется классом, осуществляющим власть. Буржуазные демократии приравниваются к режимам, при которых власть осуществляет класс капиталистов, поддерживая видимость свободных институтов. Как противопоставление общественно-экономическому строю, основанному на существовании антагонистических классов и господстве одного класса над другими, Маркс рисует картину общественно-экономического строя, при котором больше не будет классового господства. В силу этого и, если можно так выразиться, благодаря самой своей сути государство должно будет исчезнуть, поскольку оно существует единственно потому, что какой-то класс нуждается в нем для эксплуатации других. Между антагонистическим обществом и неантагонистическим обществом будущего вклинивается то, что названо дикта-
202

турой пролетариата (выражение, встречающееся, в частности, в знаменитой работе, написанной в 1875 г. — «Замечания к программе Германской рабочей партии», или «Критика Готской программы»35). Диктатура пролетариата есть крайнее усиление государства накануне критического момента его ослабления. Прежде чем исчезнуть, государство достигает своего расцвета.
Диктатура пролетариата не совсем ясно определена в работах Маркса, где сосуществуют фактически два ее образа. Один из них отвечает якобинской традиции и уподобляет диктатуру пролетариата абсолютной власти партии, апеллирующей к народным массам; другой, почти противоположный, был навеян Марксу опытом Парижской Коммуны, в которой обозначилась тенденция к исчезновению централизованного государства.
Эта концепция политики и исчезновения государства в неантагонистическом обществе представляется мне наиболее уязвимой социологической концепцией во всем творчестве Маркса. Никто не отрицает, что любому, и в особенности современному, обществу, свойствены общие функции управления и власти. Нельзя, не погрешив против здравого смысла, рассуждать о том, что столь сложное индустриальное общество, как наше, сможет обойтись без администрации, причем в некоторых отношениях централизованной.
Более того, если допустить планирование экономики, то оно немыслимо без центральных органов, принимающих основные решения, заложенные в самой идее планирования. А ведь эти решения предполагают наличие функций, обычно именуемых государственными. Поэтому режим плановой экономики требует усиления административных, управленческих функций, осуществляемых центральной властью, если только не представлять себе стадию абсолютного изобилия, на которой не возникает больше проблемы координации производства.
: В этом смысле обе идеи — планирования экономики и исчезновения государства — противоречивы относительно предвидимого будущего настолько, насколько важно будет производить возможно больше, производить в соответствии с директивами плана и распределять продукцию между общественными классами в соответствии с представлениями власть имущих.
Государство — пусть им назовут систему административных и направляющих функций коллектива — не может исчезнуть ни в одном индустриальном обществе, а тем более в индустриальном планируемом обществе, поскольку центральное планирование по своей природе предполагает, что правительством будет приниматься гораздо больше решений, чем в ус-
203

ловиях капиталистической экономики, которая частично определяется децентрализацией принятия решений.
Исчезновение государства может иметь лишь символическое значение. Исчезает только классовая природа данного государства. В самом деле, можно полагать, что с того момента, когда не будет классового соперничества, административные и направляющие функции, вместо того чтобы выражать эгоистические замыслы отдельной группы, станут выражением намерений всего общества. В этом смысле можно действительно представить себе исчезновение классового характера общества, отношений господства и эксплуатации, самого государства.
Но может ли государство в условиях капитализма определяться, по сути дела, властью данного класса?
Главная идея Маркса заключается в том, что капиталистическое общество — антагонистическое, отсюда вытекают все-основные его черты. Как можно прийти к обществу без антагонизмов? Вся аргументация целиком строится на различии природы класса буржуазии, осуществляющего власть, когда он владеет средствами производства, и пролетариата, рассматриваемого как класс, который сменит буржуазию.
Заявление о том, что пролетариат представляет собой универсальный класс, берущий власть, может, однако, иметь только символическое значение, т.к. массу заводских рабочих нельзя смешивать с господствующим меньшинством, осуществляющим власть. Формула «пролетариат у власти» есть лишь символическая формула, подразумевающая партию или группу людей, ссылающихся на народные массы.
В обществе, где больше нет частной собственности на средства производства, фактически больше нет антагонизма, связанного с этой собственностью, — но есть люди, осуществляющие власть от имени народных масс. Есть, следовательно, государство, выполняющее административные, направляющие функции, необходимые в любом развитом обществе. Такое общество не содержит в себе тех же самых антагонизмов, что и общество с частной собственностью на средства производства. Но в стране, где государство своими экономическими решениями в огромной мере предопределяет положение всех и каждого, очевидно, могут быть антагонизмы между группами: либо горизонтальными (крестьяне, с одной стороны, рабочие — с другой), либо вертикальными (низы и верхи иерархии).
Я никоим образом не утверждаю, что в обществе, в котором положение каждого зависит от плана, а план определяется государством, обязательно существуют конфликты. Однако нельзя с достоверностью говорить об обществе без антагонизмов просто на том основании, что частная собственность на средства производства исчезла и положение каждого зависит
204

от постановлений государства. Если государственные постановления принимаются отдельными индивидами или меньшинством, они могут отвечать интересам тех или других. В плановом обществе нет предустановленной гармонии интересов разных групп.
Здесь не исчезает и не может исчезнуть государственная власть. Плановое общество может, конечно, управляться на справедливой основе, но нет твердых гарантий, что руководство плановых органов принимает решения в интересах всех или в высших интересах коллектива, впрочем, в той мере, в какой последние могут быть определены.
Тезис о полном исчезновении антагонизмов предполагает, что соперничество групп не имеет иных причин, кроме частной собственности на средства производства, или что исчезло государство. Однако ни одна из этих двух гипотез не правдоподобна. Нет оснований считать, что интересы членов коллектива станут вдруг гармоничными, как только средства производства перестанут быть объектом индивидуального присвоения. Исчезает один тип антагонизма, но не все возможные. И пока остаются административные или направляющие функции, налицо естественный риск, что те, кто осуществляет эти функции, будут или несправедливы, или недостаточно осведомлены, или безрассудны, а те, кем они руководят, не будут удовлетворены решениями властей предержащих.
Наконец, вне рамок этих замечаний остается фундаментальная проблема сведения политики как таковой к экономике.
Социология Маркса, по крайней мере в своей пророческой форме, допускает сведение политического порядка к экономическому, т.е. исчезновение государства с момента внедрения общественной собственности на средства производства и плановой экономики. Но политика принципиально не сводима к экономике. При любом экономическом и общественном строе политическая проблематика не сойдет на нет, поскольку остаются вопросы: кто правит, как комплектуются органы управления, как осуществляется власть, в какой мере достигнуто согласие (или какова мера несогласия) между управляющими и управляемыми. Политика так же важна и автономна, как и экономика. Они взаимосвязаны. Способ организации производства и распределения коллективных ресурсов влияет на способ решения проблемы власти, и наоборот — последний влияет на первый. Неверно думать, что определенная организация производства и распределения средств автоматически решит проблему управления путем ее упразднения. Миф об исчезновении государства — это миф о том, что государство существует лишь для производства и распределения ресурсов и что, коль скоро проблема производства и распределения ре-
205

степени пристрастны и ограниченны, корыстны и, следовательно, лживы.
Вот почему велся поиск в другом направлении, представляющемся мне предпочтительным; в том же самом направлении, в которое углубилась социология познания, выявившая различия между типами интеллектуальных конструкций. Всякая мысль связана определенным образом с социальной средой, но связи, которые имеют с общественной реальностью живопись, физика, математика, политэкономия или политические учения, не одинаковы. Следует различать способы мышления или научные теории, связанные с общественной реальностью, но независимые от нее, и идеологии или ложные сознания, являющиеся продуктом, следом в сознании людей классового положения, затрудняющего видение истины. Задача схожа с той, которую разные представители социологии познания — марксисты или немарксисты — пытаются решить так, что оставляют всеобщую истину за определенными науками, а всеобщую ценность — за произведениями искусства.
Марксисту, как и немарксисту, не следует сводить значение научного или эстетического творчества к классовому содержанию.
Маркс, большой поклонник греческого искусства, знал так же, как и социологи познания, что значение творений человека не исчерпывается их классовым содержанием. Произведения искусства представляют одинаковую ценность для других классов, даже для других времен.
Нисколько не отрицая того, что мышление связано с общественной реальностью и определенные формы мышления связаны с общественным классом, следует восстановить способность различать формы мышления и отстоять два положения, которые мне кажутся необходимыми для того, чтобы не впасть в нигилизм.
Есть области, в которых мыслитель может достичь истины, пригодной для всех, а не только классовой истины. Есть сферы, в которых общественные творения имеют ценность и значение для членов других обществ.

6. Заключение
В течение ста лет было, в сущности, три больших кризиса марксистской мысли38.
Первый — тот, который уже назвали приступом ревизионизма, кризисом немецкой социал-демократии в начале XX в, Его двумя главными действующими лицами были Карл Каутский и Эдуард Бернштейн. Основная проблема: преобразуется
208

ли капиталистическая экономика таким образом, что революция, которую мы возвещаем и на которую рассчитываем, совершится сообразно нашему ожиданию? Бернштейн, ревизионист, заявлял, что классовые антагонизмы не обостряются, что сплочение класса не проявляется столь быстро и полно, как предсказывалось, и что, следовательно, невероятно, чтобы историческая диалектика потворствовала пришествию революционной катастрофы и неантагонистического общества. Ссора Каутского с Бернштейном в рамках Германской социал-демократической партии и II Интернационала закончилась победой Каутского и поражением ревизионистов. Был поддержан ортодоксальный тезис.
Вторым кризисом марксистской мысли стал кризис большевизма. Партия, причислявшая себя к марксизму, взяла власть в России и, поскольку это было привычно, расценила свою победу как победу пролетарской революции. Однако фракция марксистов, ортодоксы II Интернационала, большинство немецких социалистов и большинство западных социалистов судили об этом событии иначе. В течение 1917 — 1920 гг. в партиях, причислявших себя к марксизму, велся спор, основной предмет которого можно было бы вкратце определить так: является ли советская власть диктатурой пролетариата или диктатурой над пролетариатом? Эти выражения использовались в ситуации второго кризиса марксизма в течение 1917 — 1918 гг. обоими великими действующими лицами — Лениным и Каутским. Во время первого кризиса Каутский был на стороне ортодоксов. При кризисе большевизма он думал, что находится по-прежнему на стороне ортодоксов, но появилась новая ортодоксия.
Тезис Ленина был прост: партия большевиков, причисляющая себя к марксизму и пролетариату, представляет пролетариат у власти. Власть партии большевиков — это диктатура пролетариата. Так как, в конце концов, никто и никогда с уверенностью не мог сказать, в чем состоит диктатура пролетариата, гипотеза о власти большевиков как диктатуре пролетариата обвораживала и защищать ее не запрещалось. Более того, она облегчала поиск доказательств, ибо если власть партии большевиков — власть пролетариата, советский строй представляет собой пролетарский строй, то, следовательно, строится социализм.
Наоборот, если бы приняли тезис Каутского, согласно которому революция, совершенная в неиндустриальной стране, где рабочий класс был в меньшинстве, не может быть подлинно социалистической революцией, то диктатура даже марксистской партии могла бы считаться не диктатурой пролетариата, а диктатурой над пролетариатом.
209

Впоследствии в марксизме образовались две школы: одна признавала в режиме, установленном в СССР, осуществление — с некоторыми неожиданными качествами — предвидений Маркса, а другая считала, что сущность марксистского учения была искажена, потому что социализм предполагает не только коллективную собственность и планирование, но и политическую демократию. А социалистическое планирование без демократии, говорили представители второй школы, — не социализм.
К тому же следует выяснить роль марксистской идеологии в строительстве советского социализма. Ясно, что советское общество не вышло из головы Маркса в совершенно готовом виде и что оно в большой степени представляет собой результат стечения обстоятельств. Однако марксистская идеология в том виде, как ее истолковали большевики, сыграла тоже важную роль.
Третий кризис марксистской мысли — это кризис, при котором мы присутствуем сегодня. Неясным остается пункт, есть ли между большевистской версией социализма и версией, скажем, скандинаво-британской, промежуточный вариант социализма.
В наше время четко просматривается одна из возможных разновидностей социалистического общества: централизованное планирование под руководством более или менее тотального государства, которое совпадает с партией, причисляющей себя к разряду социалистических. Это — советская версия марксистского учения. Но есть и вторая версия — западная, наиболее совершенной формой которой служит, вероятно, шведское общество, где наблюдается смешение частных и общественных институтов, сокращение неравенства в доходах и устранение большинства общественных феноменов, вызывавших возмущение. Частичное планирование и смешанная собственность на средства производства сочетаются там с демократическими институтами Запада, т.е. со множеством партий, свободными выборами, свободным обсуждением идей и учений.
Ортодоксальные марксисты — это те, кто не сомневается в том, что подлинным потомством Маркса является советское общество. Западные же социалисты уверены, что западная версия более отвечает духу Маркса, чем советская. Впрочем, многие марксистские интеллектуалы не находят удовлетворительной ни одну из этих версий. Они хотели бы, чтобы общество стало в определенном отношении столь же социалистическим и столь же планируемым, как советское, но в то же время столь же либеральным, как общество западного типа.
210

Я оставляю в стороне вопрос о том, может ли этот третий вариант существовать иным образом, чем в умах философов, ведь в конечном счете, как говорил Гамлет, «и в небе и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио», Может быть, и найдется третий вариант, но сейчас, на нынешнем этапе дискуссии о доктринах, существуют эти два идеальных типа, довольно четко определяемых, два общества, которые могут в большей или меньшей степени причислять себя к социализму; однако одно из них — нелиберальное, а другое — буржуазное.
Китайско-советский раскол открыл новый этап: в глазах Мао Цзэдуна, советский строй, советское общество обуржуазиваются. Руководителей Москвы принимают за ревизионистов, какими считались в начале века Э. Бернштейн и правые социалисты.
На чьей стороне был бы сам Маркс? Тщетно спрашивать себя об этом, потому что он не узнал о совершенно другом историческом результате. С того момента, когда мы стали вынуждены говорить о том, что определенные явления, критиковавшиеся Марксом, присущи не капитализму, а любому индустриальному обществу или обществу, пережийающему период роста — что он и наблюдал, — наш ход мысли, следовать которому Маркс был, конечно, способен (ибо он был великим человеком), оказывается чуждым реальному Марксу. По всей вероятности, он, обладавший натурой бунтаря, не был бы сторонником ни одной из упомянутых версий, ни одного из разновидностей общества, где ссылаются на него. Предпочел бы он одно или другое? Мне представляется невозможным решить этот в конечном счете бесполезный вопрос. Если бы я дал ответ, это было бы не более чем выражением моих предпочтений. Мне представляется более честным сказать о своих предпочтениях, чем приписывать их Марксу, который не может ответить за себя.
Биографические данные
1818 г., 5 мая. Рождение в городе Трире, входившем в то время в состав Рейнской Пруссии, Карла Маркса, второго ребенка из девяти детей адвоката Генриха Маркса, выходца из семьи раввинов, обратившегося в 1816 г. в протестантизм.
1830 — 1835 гг. Учеба в гимназии города Трира.
1835 — 1836 гг. Изучение права в Боннском университете.
1835 — 1841 гг. Изучение права, философии, истории и истории искусств в Берлине. Маркс посещает «Докторский клуб» младогегельянцев.
211

1. г. Получение докторской степени на философском факультете Иен-
   ского университета.
2. г. Маркс поселяется в Бонне и становится сотрудником, а затем ре
   дактором «Рейнской газеты» в Кёльне.
3. г. Разочарованный трусливой, по его мнению, позицией акционе
   ров, он покидает свой пост. Женитьба на Женни фон Вестфален.
   Отъезд во Францию. «К еврейскому вопросу», «К критике гегелев
   ской философии права. Введение».
4. — 1845 гг. Пребывание в Париже. Маркс бывает у Гейне, Прудона,
   Бакунина. Начало занятий политической экономией. Марже записы
   вает в нескольких тетрадях свои философские размышления об эко
   номике и феноменологии Гегеля. Он завязывает дружбу с Энгель
   сом. «Святое семейство...» — их первая, совместно написанная кни
   га.
5. г. Высылка из Парижа по требованию прусского правительства.

1845 — 1848 гг. Пребывание в Брюсселе. «Немецкая идеология», написанная в сотрудничестве с Энгельсом. Ссора с Прудоном. «Нищета философии» (1847). В ноябре 1847 г. второй конгресс «Союза коммунистов» (для участия в котором Маркс и Энгельс отправляются в Лондон) поручает им написать коммунистический манифест. Публикация «Манифеста Коммунистической партии» в Лондоне на немецком языке в феврале 1848 г.
1848 г. Маркс изгнан из Брюсселя. После краткого пребывания в Париже он направляется в Кёльн, где становится главным редактором «Новой Рейнской газеты». В этой газете он ведет активную кампанию за то, чтобы революционное движение в Германии стало более радикальным.
1840 г. «Наемный труд и капитал» (работа появилась в «Новой Рейнской газете»), Маркс изгнан из Рейнской провинции. После краткого пребывания в Париже он уезжает в Лондон, где устраивается окончательно.

1. г. «Классовая борьба во Франции».
2. г. Маркс становится сотрудником «Нью-Йорк дейли трибюн».
3. г. Распад Союза коммунистов. «Восемнадцатое брюмера Луи Бона
   парта».

1852 — 1857 гг. Маркс вынужден прекратить свои экономические занятия, чтобы посвятить себя журналистике ради заработка. Он постоянно испытывает финансовые трудности.
185? г. Опубликование в Берлине работы «К критике политической экономики».

1. г. «Господин Фогт».
2. г. Поездка в Голландию и Германию. Сотрудничество в венской га
   зете «Ди Прессе».
3. г. Маркс окончательно порывает с Лассалем. Он должен прекра
   тить сотрудничество в «Нью-Йорк дейли трибюн». У него огромные
   денежные затруднения.

1864 г. Участие в создании «Международного Товарищества Рабочих», для которого у него есть Устав и Учредительный манифест.

1. г. Выход в свет в Гамбурге первого тома «Капитала».
2. г. Маркс начинает интересоваться русской сельской общиной и
   изучает русский язык.

212

1869 г. Начало борьбы с Бакуниным в рамках Интернационала. Энгельс обеспечивает Маркса ежегодной рентой.
1871 г. «Гражданская война во Франции».
1875 г. «Критика Готской программы». Выход в свет французского перевода первого тома «Капитала». Маркс сотрудничает с переводчиком Жозефом Руа.
1880    г.  Маркс сообщает Жюлю Геду свои замечания по программе
французской Рабочей партии.

1. г. Смерть Женни Маркс. Переписка с Верой Засулич.
2. г. Поездка во Францию и Швейцарию. Пребывание в Алжире.
3. г. 14 марта. Смерть Карла Маркса.

1885 г. Публикация Энгельсом второго тома «Капитала». 1894 г. Публикация Энгельсом третьего тома «Капитала».
Примечания
Koslas Axelos. Marx, penseur de la technique. Paris, Ed. de Menuit, coll. «Arguments», 1961, 327 p. Подход к понятию отчуждения как одному из ключевых в учении Маркса свойствен и христианским интерпретаторам, таким, как Ив Кальвез (см. его книгу «Замысел Маркса»: Р. Yves Calvez. La Pensee de Karl Marx. Paris. Ed.du Seuil, 1956), и таким комментаторам марксизма, как Л.Гольдман или А.Лефевр. Последний следующим образом выражает свои мысли: «Критика товарного фетишизма, денег, капитала — ключевой момент экономической части творчества Маркса, то есть «Капитала»» (из интервью газете «Ар», 13 февраля 1963 г·)· Однако в другом месте он уточняет: «Мысли Маркса об отчуждении в его разных формах разбросаны по всем его работам до такой степени, что их единство до самого последнего времени оставалось незамеченным» {H.Lelebvre. Le marxisms. Paris, P.U.F., «Que sais-je?», 1958, p.48).
Я не прав, утверждая — на берегах Сены: 20 лет назад это было на берегах Шпрее в Берлине, сегодня эти формы уточненного марксизма переселились на левый берег Сены, где они вызвали страстные дискуссии, интересные публикации, научные контроверзы.
«Немецкая идеология» создавалась Марксом и Энгельсом с сентября 1845 г. по май 1846 г. в Брюсселе. В работе «К критике политической экономии. Предисловие» (1859) Маркс писал: «...мы решили сообща разработать наши взгляды в противоположность идеологическим взглядам немецкой философии, с сущности, свести счеты с нашей прежней философской совестью. Это намерение было осуществлено в форме критики послегегелевской философии. Рукопись — в объеме двух толстых томов в восьмую долю листа — давно уже прибыла на место издания в Вестфалию, когда нас известили, что изменившиеся обстоятельства делают ее напечатание невозможным. Мы тем охотнее предоставили рукопись грызущей критике мышей, что наша главная цель — уяснение дела самим себе — была достигнута» (Соч., т. 13, с.8).
J.Schumpeter. Capitalisme socialisme, et democratie. Paris, Payot, 1954, Ier part., «La doctrine marxiste», p. 65 — 136. Первое издание этой работы на английском языке появилось в 1942 г. Главы, посвященные
213

G.Gurvitch. La sociologie de Kail Marx. Paris, Centre de documentation universitaire, 1958, roneote, 93 p.; «Les Fondateurs de la sociologie contemporaine, I. Saint-Simon sociologue». Paris, Centre de documentation universitaire, 1955, roneote, 62 p. Гурвич, желая принизить роль гегелевского наследия в творчестве Маркса, в своем толковании истоков марксистской мысли ставит акцент на сен-симонизме Маркса. Гурвич показывает (по-моему, убедительно) влияние идей Сен-Симона на мышление молодого Маркса: «Маркс непосредственно вышел из Сен-Симона и сен-симонизма, он заимствует у Гегеля лишь терминологию; левое гегельянство было не чем иным, как сен-симонским влиянием на некоторых гегельянцев, порой открыто признаваемым. Со своей стороны Прудон чрезмерно пользовался Сен-Симоном, но то был восставший сен-симонист, подвергавший сен-си-монизм разгромной критике. Между тем он же, одновременно демократизируя сен-симонизм н связывая его с рабочим движением, содействовал установлению более глубокой связи Маркса с сен-симо-иизмом — сен-симонизмом, пронизанным духом Прудона, ставшим основным источником Маркса не только тогда, когда Маркс был еще в самом начале своего пути, но и на всем его интеллектуальном по-придо» (Cours cite sur Saint-Simon, p. 7 et 8). Далее, приведя некоторые'разы Сен-Симона типа: «Наука о свободе, как и все другие науки, имеет свои факты и обобщения... Если мы хотим стать свободными, сотворим сами свою свободу и никогда не будем ждать ее откуда-то», Гурвич заявляет следующее: «Работы молодого Маркса, особенно четвертый тезис о Фейербахе, подтолкнули некоторых марксистов к рассуждениям о социологии Маркса как о философии свободы или науке о свободе. Такова позиция Анри Лефевра, который приписывает Гегелю — самому фаталистичному философу, какого мы знаем, — значение первопричины этого аспекта учения Маркса. В действительности же, очевидно, что у Маркса наука о свободе, насколько ее можно у него найти, прямо идет от Сен-Симона» (ibid., р.25). Я не ставлю под сомнение, что Маркс мог познакомиться с сен-симонистскими идеями в своей среде, по той простой причине, что они ходили по Европе времен молодости Маркса и в той или иной форме встречались почти везде, особенно в прессе. Сегодня также в газетах представлены теории развития и слабого развития. Но если Маркс знал идеи Сен-Симона, то он не мог заимствовать из них то, что составляет, на мой взгляд, сердцевину его собственной социологии.
В сен-симонизме Маркс нашел противопоставление двух типов общества — военных и индустриальных, идеи применения науки в промышленности, обновления методов производства, преобразования мира благодаря промышленности. Но главное в учении Маркса — не Сен-Симонова или Контова концепция индустриального общества. Главное в нем — противоречивый характер индустриального капиталистического общества. А ведь в наследии Сен-Симона или Конта идеи внутренних противоречий капитализма нет. Обоим свойствен примат идеи организации над идеей общественных конфликтов. Ни тот, ни другой не считают, что общественные конфликты являются основной движущей силой истории; ни тот, ни другой не думают, что современное им общество раздираемо неразрешимыми противоречиями. Поскольку основное в марксистском учении, по моему мнению, заключено в противоречивом характере капиталистического общества и в важнейшей роли классовой борьбы, я отказываюсь видеть во влиянии сен-симонизма одно из исключительно важных влияний, . „ сформировавших марксистское учение.
«Феноменология духа» датируется 1807 г. «Энциклопедия философских наук» при жизни Гегеля издавалась трижды (1817, 1827, 1830).
216

«Основы философии права» опубликованы Гегелем в 1821 г. в Берлине. Эта работа является лишь более развернутой частью «Энциклопедии».
1              8
Есть два фрагмента, содержащие критику «Философии права» Гегеля. Один из них — «К критике гегелевской философии права. Введе-' ние» — небольшой по размеру, давно известный, поскольку был опубликован Марксом в 1844 г. в Париже в «Немецко-французском ежегоднике)·, которым он руководил вместе с А. Руге. Второй фрагмент — «К критике гегелевской философии права» — гораздо большего размера и включает подстрочную критику части «Философии права» Гегеля. Он был опубликован лишь в 30-е гг. нашего столетия в Москве Д. Рязановым под эгидой Института Маркса — Энгельса, в Лейпциге Ландшутом и Майером. По этому вопросу см. исследование Ж.Ипполита «Гегелевская концепция государства и ее критика Марксом» {J.Hyppolite. «La conception.hegelienne de l'Etat et sa critique pat K.Marx». — In: «Etudes sur Marx et Hegel», Paris, 1955, p. 120 — 141).
1Q                                                                          *
Некоторые идиллические выдержки из Маркса рисуют такое будущее общество, в котором люди по утрам будут заниматься рыбной ловлей, днем работать на заводе, а к вечеру, освободившись, заниматься просвещением духа. Это не абсурдное представление. В Израиле я знал тружеников в киббуцах, которые действительно по вечерам читали Платона. Но тут исключительный случай, по крайней мере до настоящего времени.
В «Немецкой идеологии» Маркс пишет так: «Дело в том, что как только появляется разделение труда, каждый приобретает свой определенный, исключительный круг деятельности, который ему навязывается и из которого он не может выйти: он — охотник, рыбак или пастух, или же критический критик и должен оставаться таковым, если не хочет лишиться средств к жизни, — тогда как в коммунистическом обществе, где никто не ограничен исключительным кругом деятельности, а каждый может совершенствоваться в любой отрасли, общество регулирует все производство и именно поэтому создает для меня возможность делать сегодня одно, а завтра — другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, — как моей душе угодно, — не делая меня, в силу этого, охотником, рыбаком, пастухом или критиком» (Соч., т. 3, с. 31-32). Таким образом, упразднены «это закрепление социальной деятельности, это консолидирование нашего собственного продукта в какую-то вещественную силу, господствующую над нами, вышедшую из-под нашего контроля, идущую вразрез с нашими ожиданиями и сводящую на нет наши расчеты» (там же, с. 32). on
Эти фрагменты были написаны Марксом в 1844 г. в Париже и оставались неопубликованными до 1932 г. В 1932 г. они были изданы Д. Рязановым и одновременно С. Ландшутом и И.П. Майером в двухтомнике работ Маркса под названием «Исторический материализм» ("Der historische Materialismus". Leipzig, A.Kionei).
2              1
У Гегеля три термина переводятся на французский язык как отчуждение: Verausserung, Entausserung и иногда Entfremdung. Отчуждение, по Гегелю, есть диалектический момент различия, разделения между субъектом и сущностью. Отчуждение есть развивающийся процесс, и нужно, чтобы сознание прошло через многие отчуждения, прежде чем оно обогатится определениями, которые в конце концов создадут его как целостность. В начале главы «Абсолютное знание» Гегель пишет: «Это преодоление предмета сознания следует понимать не как одностороннее в том смысле, что он оказался возвращающимся в самость, а определеннее — в том смысле, что предмет как тако-
217

вой представлялся сознанию исчезающим, и кроме того еще, что именно отрешение самосознания устанавливает вещность и что это отрешение имеет не только негативное, но и положительное значение, имеет его не только для нас или в себе, но и для самого самосознания. Для него негативное предмета или снятие им себя самого потому имеет положительное значение, или оно знает эту ничтожность предмета потому, с одной стороны, что оно отрешается от себя самого; ибо в этом отрешении оно утверждает себя как предмет, или предмет — в силу нераздельного единства для-себя-бытия — как себя само. С другой стороны, здесь содержится в то же время и второй момент — то, что оно равным образом сняло и приняло обратно в себя это отрешение и предметность и, стало быть, в своем инобытии как таковом оно находится при себе. — Это есть движение сознания, и сознание здесь составляет всю совокупность своих моментов. — Оно должно  точно так же относиться к предмету согласно этой совокупности его  определений и таким образом постигнуть его согласно каждому из них» (Гегель. Соч., т. IV, с. 422).
Маркс дает другое толкование отчуждения, Ибо «в определенном смысле целостность уже дана в исходной точке» (J.Y.Calvei. La pensee de Karl Marx. Paris, 1956, p.53). По Марксу, Гегель якобы смешивал опредмечивание, т.е. экстериоризацию человека в природу и общественный мир, с отчуждением. Как писал об этом Ж. Ипполит, комментируя Маркса: «Отчуждение не есть опредмечивание. Опредмечивание естественно. Для сознания оно является не способом- становления чуждым самому себе, а естественным самовыражением (J.Hyppolite. Logique et existence. Paris, P.U.F., 1953, p.236). Маркс выражает свои мысли таким образом: «Предметное существо действует предметным образом, и оно не действовало·бы предметным образом, если бы предметное не заключалось в его существенном определении. Оно только потому творит или полагает предметы, что само оно полагается предметами и что оно с самого начала есть природа» (Соч., т. 42, с. 162). Это различение, основанное на «последовательно проведенном натурализме», согласно которому «человек является непосредственно природным существом» (там же), позволило Марксу удержать в понятиях отчуждения и последовательных определениях сознания в том виде, в каком они изложены в «Феноменологии духа», лишь критический аспект. «Поэтому «Феноменология» есть скрытая, еще неясная для самой себя и имеющая мистический вид критика; но поскольку она фиксирует отчуждение человека, — хотя человек вы- ступает в ней только в виде духа, — постольку в ней заложены в  скрытом виде все элементы критики, подготовленные и разработан- ные часто уже в форме, высоко поднимающейся над гегелевской точкой зрения» (там же, с. 158).
Для такого комментатора Гегеля, как Ж. Ипполит, это радикальное различие между Гегелем и Марксом в подходе к отчуждению берет начало в том, что Маркс начинает свой анализ с человека как природного существа, т.е. с позитивности, которая сама по себе не есть отрицание, тогда как Гегель «обнаружил этот аспект чистой субъективности, который есть ничто» (op.cit, p. 239). У Гелеля «в диалектическом начале истории существует безграничное желание узнавания, желание желания другого, сила без основы, потому что без первичной позитивности,» (р. 241).
22
Эта двусмысленность учения Маркса была выявлена, в частности,
Костасом Папаиоанну (См.: Kostas Papaioannou, «La fondation du marxisme». — In: «Le contiat social», n.6, novembre-decembre 1961, vol. V; «L'homme total de Karl Marx». —In: «Preuves», n. 149, juillet 1963; «Marx et la critique de l'alienation». — In: «Preuves», novembre
218                                   .

1964). По мнению Папаиоанну, между философией молодого Маркса в том виде, как она излагается, например, в «Экономическо-фило-софских рукописях 1844 года», и философией периода зрелости, изложенной особенно в третьем томе «Капитала», — полное несоответствие. Производственным пиетизмом, делавшим из труда исключительную сущность человека, а из неотчужденного соучастия в производственной деятельности — истинную цель жизни, Маркс подменит классическую мудрость, согласно которой развитие человека (это «единственное, что обладает самоценностью и является подлинным царством свободы») начинается «по ту сторону необходимости».
Это объективное видение может рассматриваться к тому же, по мнению наблюдателей, как благоприятное или неблагоприятное делу установления мира. Одни говорят: до тех пор пока советские руководители будут убеждены в неизбежной смерти капитализма, мир будет жить в атмосфере кризиса. Но можно сказать и совершенно противоположное, как это сделал один английский социолог: пока советские руководители будут верить в собственную философию, они не поймут ни своего, ни нашего общества; уверенные в своем непременном триумфе, они оставят нас в покое. Да поможет им небо продолжать верить в свою философию.
См.: Jean-Paul Sartre, «Les communistes et la paix». — In: «Temps modernes», n.n.81, 84 — 85 et 101; reedite in: «Situations VI», Paris, Gallimard, 1965, 384 p. См. также: «Situations VII». Paris, Gallimard, 1965, 342 p. и «Critique de la raison dialectique», Paris, Gallimard, 1960. См.: Maurice Merleau-Ponty. «Sens et non-sens». Paris, Nagel, 1948; «Humanisme et terreur». Paris, Gallimars, 1947; «Les aventures de la dialectique». Paris, Gallimard, 1953.
О кантианской интерпретации марксизма см.: Мах Adler. Marxistische Probleme-Marxismus und Ethik. 1913; Karl Vorlander. «Kant und Marx», 2e ed., 1926; Franz Mehring. Karl Marx, Geschichte seines Lebens. Leipzig, 1918.
L.Goldmann. Recherches dialectiques. Paris, Gallimard, 1959.
27
Ф.Энгельс. Анти-Дюринг. Подлинное название — «Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом». Работа сначала была напечатана в газетах («Форвартс» и «Фолькштат» в 1877 — 1878 гг. (Следует отметить, что «Анти-Дюринг» был опубликован при жизни Маркса и Маркс помог своему другу в его написании, посылая ему записки по разным проблемам истории и экономики. Эти записки частично использованы Энгельсом в окончательном тексте.) И.Сталин. О диалектическом и историческом материализме. 1937.
9 ft
Ленин излагает в этом произведении радикальный материализм и реализм: «Тот вещественный (Stofflich) чувственно воспринимаемый нами мир, к которому принадлежим мы сами, есть единственно действительный мир», «наше сознание и мышление, как бы ни казались они сверхчувственными, являются продуктом (Erzeugnis) вещественного, телесного органа, мозга. Материя не есть продукт духа, а дух есть лишь высший продукт материи». Или еще: «Общие законы движения внешнего мира и человеческого мышления по сути дела тождественны, а по своему выражению различны лишь постольку, что человеческая голова может применять их сознательно, между тем как в природе — до сих пор большей частью и в человеческой истории — они пролагают себе дорогу бессознательно, в форме внешней необходимости, среди бесконечного ряда кажущихся случайностей» (В.ИЛе-нин. Полн.собр.соч., т. 18, с. 85, 161. Арон приводит используемые Лениным цитаты из работы Ф. Энгельса «Людвиг Фейербах и конец
219

30
.31

классической немецкой философии». — Прим.ред.). Эта хнига должна была стать основой правоверного советского марксизма. В письме A.M. Горькому 24 марта 1908 г. Ленин отстаивал право «человека партии» выступать против «опасных учений», предлагая своему корреспонденту «пакт о нейтралитете относительно эмпириокритицизма», который, говорил он, не оправдывал фракционной борьбы (см.: там же, т. 47, с. 150-153).
Атеизм, наоборот, связан с сущностью марксизма Маркса. Можно быть верующим и социалистом, но нельзя быть верующим и верным марксизму-ленинизму.
В работе «К критике политической экономии. Предисловие» Маркс пишет: «...правовые отношения, так же точно как и формы государства, не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого общего развития человеческого духа, что, наоборот, они коренятся в материальных жизненных отношениях...» (Соч., т. 13, с. 6). И далее: «Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка...» (там же). Или еще: «...от юридических, политических,.религиозных, художественных или философских, короче — от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение» (там же, с. 7). Одна из глав «Немецкой идеологии» называется «Отношение государства и права к собственности». В общем, у Маркса государство и право вытекают из материальных условий жизни людей и являются выражением господствующей воли класса, удерживающего власть в государстве.
Вот наиболее значительная выдержка из третьего тома «Капитала»: «Образование акционерных обществ. Благодаря этому: 1. Колоссальное расширение масштабов производства и возникновение предприятий, которые были невозможны для отдельного капитала. Вместе с тем такие предприятия, которые раньше были правительственными, становятся общественными. 2. Капитал, который сам по себе покоится на общественном способе производства и предполагает общественную концентрацию средств производства и рабочей силы, получает здесь непосредственно форму общественного капитала (капитала непосредственно ассоциированных индивидуумов) в противоположность частному капиталу, а его предприятия выступают как общественные предприятия в противоположность частным предприятиям. Это — упразднение капитала как частной собственности в рамках самого капиталистического способа производства. 3. Превращение действительно функционирующего капиталиста в простого управляющего, распоряжающегося чужими капиталами, и собственников капитала — в чистых собственников, чистых денежных капиталистов...» (Соч., Т.25, ч. I, с. 479). «Это — упразднение капиталистического способа производства в пределах самого капиталистического способа производства и потому само себя уничтожающее противоречие, которое prima facie (прежде всего) представляется простым переходным пунктом к новой форме производства. Как такое противоречие оно выступает и в своем проявлении. В известных сферах оно ведет к установлению монополии и потому требует государственного вмешательства. Оно воспроизводит новую финансовую аристократию, новую разновидность паразитов в образе прожектеров, учредителей и чисто номинальных директоров; оно Воспроизводит целую систему мошенничества и обмана в области учредительства, выпуска акций и торговли акциями. Это — частное производство без контроля и част-

220

ной собственности» (там же, с. 481-482). В Марксе критик и даже памфлетист никогда не отделен от экономиста и социолога.
«Капитал», том III, глава 52. Маркс продолжает так: «В Англии современное общество, с точки зрения его экономической структуры, получило бесспорно наиболее широкое, наиболее классическое развитие. Однако и здесь указанное классовое деление не выступает еще в чистом виде. Даже и здесь средние и переходные ступени везде затемняют строгие границы между классами (правда, в деревне несравненно меньше, чем в городах). Впрочем, это безразлично для нашего исследования. Мы видели, что постоянная тенденция и закон развития капиталистического способа производства состоят в том, что средства производства все больше и больше отделяются от труда, что распыленные средства производства все больше концентрируются в большие группы, что, таким образом, труд превращается в наемный труд, а средства производства — в капитал. И этой тенденции соответствует, с другой стороны, самостоятельное отделение земельной собственности от капитала и труда, то есть превращение всякой земельной собственности в форму земельной собственности, соответствующую капиталистическому способу производства.
Ближайший вопрос, на который мы должны ответить, таков: что образует класс, — причем ответ этот получится сам собой, раз мы ответим на другой вопрос: благодаря чему наемные рабочие, капиталисты и земельные собственники образуют три больших общественных класса?
На первый взгляд это — тождество доходов и источников дохода. Перед нами три большие общественные группы, компоненты которых — образующие их индивидуумы — живут соответственно на заработную плату, прибыль и земельную ренту, живут использованием своей рабочей силы, своего капитала и своей земельной собственности.
Но с этой точки зрения врачи и чиновники, например, образовали бы два класса, так как они принадлежат к двум различным общественным группам, причем члены каждой из этих двух групп получают свои доходы из одного и того же источника. То же было бы верно и по отношению к бесконечной раздробленности интересов и положений, создаваемой разделением общественного труда среди рабочих, как и среди капиталистов и земельных собственников, — последние делятся, например, на владельцев виноградников, пахотной земли, лесов, рудников, рыбных угодий» (Здесь рукопись обрывается. — Ф.Энгельс) (Соч., т. 25, ч. И, с. 457 — 458).
«Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.» подготовлена между январем и октябрем 1850 г., но появилась в виде брошюры под этим названием лишь в 1859 г. Она состоит в основном из серии статей, опубликованных в первых номерах «Новой Рейнской газеты» — экономического и политического обозрения, которая стала выходить в Лондоне в начале марта 1850 г.
«Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» написана между декабрем 1851 и мартом 1852 г. Впервые опубликована в Нью-Йорке 20 мая 1852 г. И. Вейдемейером. Переиздана Энгельсом в 1885 г.
Маркс пишет в первом томе «Капитала»: «Как фанатик увеличения стоимости, он безудержно побуждает человечество к производству ради производства, следовательно, к развитию общественных производительных сил и к созданию тех материальных, условий производства, которые одни только могут стать реальным базисом более высокой общественной формы... Лишь как персонификация капитала капиталист пользуется почетом. В этом своем качестве он разделяет с собирателем сокровищ абсолютную страсть к обогащению. Но то, что у

221

собирателя сокровищ выступает как индивидуальная мания, то для капиталиста суть действия общественного механизма, в котором он является одним из колесиков. Кроме того, развитие капиталистического производства делает постоянное возрастание вложенного в промышленное предприятие капитала необходимостью, а конкуренция навязывает каждому индивидуальному капиталисту имманентные законы капиталистического способа производства как внешние принудительные законы. Она заставляет его постоянно расширять свой капитал для того, чтобы его сохранить, а расширять свой капитал он может лишь посредством прогрессирующего накопления» (Соч., т. 23, с. 605 — 606). Или еще: «Итак, сберегайте, сберегайте, т.е. превращайте возможно большую часть прибавочной стоимости, или прибавочного продукта, обратно в капитал! Накопление ради накопления, производство ради производства — этой формулой классическая политическая экономия выразила историческое призвание буржуазного периода. Она ни на минуту не обманывалась на тот счет, насколько велики родовые муки богатства; но какое значение имеют все жалобы перед лицом исторической необходимости? Если пролетарий в глазах классической политической экономии представляет собой лишь машину для производства прибавочной стоимости, то и капиталист в ее глазах есть лишь машина для превращения этой прибавочной стоимости в добавочный капитал» (там же, с. 608 — 609).
У Маркса это звучит так: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может бьпъ ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата» (Соч., т. 19, с. 27). Маркс также использует это выражение в упомянутом выше письме И. Вейдемейеру (см. прим. 13). Эту же идею, если не само выражение, мы находим еще в «Манифесте Коммунистической партии»: «Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т.е. пролетариата, организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил» (Соч., т. 4, с. 446).
О частоте употребления Марксом и Энгельсом термина «диктатура пролетариата» см.: Karl Draper, «Marx and the Dictatorship of the Proletariat». — In: «Cahiers de l'I.S.E.A.», serie S, n.6, novembre 1962.
Эту точку зрения, заключающую в себе обесценение политического строя, значение которого сводится к значению экономики, Маркс разделял с Сен-Симоном и манчестерскими либералами. Сен-Симон писал в «Организаторе», что, в противоположность военным и теологическим обществам, «в обществе, организованном с определенной целью — стремиться к процветанию с помощью наук, искусств и ремесел, наиболее важный политический акт, состоящий в определении направления, в котором общество должно идти, не совершается больше людьми, занимающими общественные должности, — он совершается самим общественным организмом. Только таким образом общество как коллектив может проявлять в действительности свой суверенитет, который в данном случае представляет вовсе не произвольное мнение, возведенное массой в закон, а принцип, выведенный из самой природы вещей, и людям нужно только признать его справедливость и провозгласить его необходимость. При таком положении вещей граждане, наделенные различными, даже самыми высокими общественными функциями, играют с определенной точки зрения лишь подчиненные роли, потому что их обязанности, как бы важны они ни были, заключаются в том, чтобы идти по направлению,
222

не ими избранному. Больше того, цель и предмет такой организации так ясны, так определенны, что не остается места ни для произвола людей, ни для произвола законов, потому что и тот и другой могут проявляться лишь благодаря неопределенности, которая является, если так можно выразиться, их естественной стихией. Дело управления тогда сводится к нулю или почти к нулю, поскольку оно заключается в повелевании». (Отрывок, цитируемый Ж. Гурвичем в его лекции о Сен-Симоне: «Курс лекций», посвященных основателям современной социологии.)
О политических взглядах Маркса см.: Maximilien Rubel. «Le concept de democratie chez Marx». — In: «Le Contrat social», juillet — aout, 1962; Kostas Papaioannou. «Marx et l'Etat moderne». — In: «Le Contrat social», juillet 1960.
Georg Lukacs, Geschichte und Klassenbewu?tsein. Berlin, 1923.
ou
Более подробный анализ см. в моем исследовании «Влияние марксизма в XX веке» ("L'impact du marxisme en XXe siecle". — In: «Bulletin S.E.D.E.I.S.», «Etudes № 906, 1er janvier 1965).
Библиография
Сочинения Карла Маркса
«?uvres completes de Karl Marx». Trad. J.Molitor, Paris, Ed. Costes, 55 vol.
Karl Marx. Pages choisies pour une ethique socialiste. Choix de Maximilien Rubel, Paris, Marcel Riviere et Cle, 1948, 379 p.
Karl   Marx.   Morceaux   choisis.   Intriduction   par   Henri   Lefebvre   et   N. Guterman, Paris, Gallimard., 1934, 463 p.
Эти две антологии составлены по тематическому принципу.
Перевод цитат из произведений К.Маркса дается по 2-му изд. «Сочинений» К.Маркса и Ф.Энгельса (найр.: Соч., т. 8, с. 25). — Прим.ред.
Работы по теме в целом
J.rJ. Chevallier. Les Grandes oeuvres politiques. Paris, Armand Colin, 1949. Georges Gurvitch. La Vocation actuelle de la sociologie. Paris, P.U.F., 1950.
Velfredo Pareto. Les Systemes socialistes. 2-е ed., Paris, Marcel Giard, 1926, 2 voL
Jodeph Schumpeter. Capitalisme, socialisme et democratie. Trad, francaise, Paris, Payot, 1950.
Joseph Schumpeter. Esquisse d'une histoire de la science economique. Trad, francaise par G.-H. Bousquet, Paris, Dalloz, 1962.
Работы о Карле Марксе
Cil. Andler. Le Manifeste communiste de Karl Marx et Friedrich Engels, Introduction historique et commentaire. Paris, F.Rieder, 1925.
223

. Isaiah Berlin. Karl Marx, his life and Environment. 2-е ed., New York, Oxford University Press, 1948.
F.-J. Calver. La Pensee de Karl Marx. Paris, Ed. du Seuil, 19S9.
A.Comu. Karl Marx et Friedrich Engels. Paris, P.U.F., 3 vol., 1955 — 1962.
G.Gurritch. Pour le centenaire de la mort de P.-J.Proudhon. Proudhon et Marx, une confrontation. Paris, Centre de documentation universitaire, 1964.
G.Gurvitch. La Socioligie de Karl Marx. Paris, Centre de documentation universitaire, 1958.
S.Hook. From Hegel to Marx, Studies in the Intellectual Development of Karl Marx. New York, Reynal & Hitchcock, 1936.
H.Lefebvre. Le Marxisme. Coll. «Que sais-jei», Paris, P.U.F., 9-e ed., 1964. H.Lelebvre. Pour connaitre la pensee de Karl Marx. Paris, Bordas, 1947.
G.Lichtheim. Marxism, an Historical and Critical Study. New York. F.A.Praeger. 1961.
J.Marchal. Deux essais sur le marxisme. Paris, Medicis, 1954.
M.Rubel. Karl Marx devant le bonapartisme. Paris — La Haye, Mouton et Cle, 1960.
M.Rubel. Karl Marx, essai de biographie intellectuelle. Paris, Riviere, 1957.
Работы о политической экономии Карла Маркса
S.Alexander. «Mr.Keynes and Mr.Marx». — Dans: «Review of Economic Studies», fevrier 1940.
H.Bartoli. La Doctrine economique et sociale de K.Marx. Paris, Ed. du Seuil, 1950.
J.Benard. Theorie marxiste du capital. Paris, Ed. Sociales, 1950.
Ch.Bettelheim. «Marx et Keynes». — Dans: «Revue d'economie politique», 1948.
E.von Bohm-Baweik-R.Hilferding. Karl Marx and the Close of his System by E. von Bohm-Bawerk, Bohm-Bawerk's Criticism of Marx by R.Hilferding. New York, A.M.Kelley, 1949.
H.D.Dickinson. «The falling rate of profit in marxian economics». — Dans: «The Review of Economic Studies», fevrier 1957.
M.Dobb. Political Economy and Capitalism. London, Routledge, 1946. O.Lange. Economie politique. T.I, Paris, P.U.F., 1960.
O.Lange. «Marxian ecomomics and modern economic theory». — Dans: «Review of Economic Studies», juin 1935.
Joan Robinson. An Essay on Marxian Economics. London, Mac Millan, 1942. Joan Robinson. Collected Economic Papers. T.III, Oxford, Blackwell, 1965.
H.Smith. «Marx and the trade cycle». — Dans: «Review of Economic Studies», juin 1937.
P.M.Sweezy. The Theory of Capitalist Development, Principles of Marxian Political Economy. London, D.Dolson, 1946.
PJ.D.Willes. The Political Economy of Communism. Oxford, Basil & Blackwell, 1962.
224