Вебер Макс. Город

ОГЛАВЛЕНИЕ

§ 4. Плебейский город

Внешне падение господства родовой знати в средние века и в древности
представляется очень сходным, особенно если для средневековья положить в
основу нашего сравнения большие, в первую очередь итальянские, города,
развитие которых, так же как и развитие античных городов, происходило, в
сущности, по своим законам, т. е. без вмешательства властей вне города. В
развитии итальянских городов следующим решающим этапом после появления
института подеста было становление слоя popolo. Экономически popolo, как и
немецкие цехи, состоял из самых различных элементов, прежде всего из
предпринимателей, с одной стороны, из ремесленников - с другой. Ведущими в
борьбе против знатных родов были вначале, безусловно, предприниматели. Они
создали и финансировали скрепленное клятвой братство цехов, противостоящее
родам, а цехи ремесленников поставляли необходимую массу людей для борьбы.
Союз цехов часто ставил во главе движения одного человека, чтобы
гарантировать успех в борьбе со знатными родами. Так, Цюрихом после

[382]
изгнания из города в 1335 г. непокорных родов управлял рыцарь Рудольф Брун
вместе с советом, в котором поровну были представлены оставшиеся в городе
рыцари и constaffeln, предпринимательские цехи купцов, торговцев сукном,
солью, ювелиров, с одной стороны, и цехи мелких ремесленников - с другой; и
город выдержал осаду императорского войска. В Германии клятвенные
объединения членов цехов как особые союзы существовали недолго. Они исчезли
вследствие преобразования городского устройства либо посредством введения
представителей цехов в совет, либо вследствие вхождения всех горожан, в том
числе и представителей знатных родов, в цехи. В качестве сохранившейся
организации братство осталось лишь в нескольких городах Северной Германии и
Прибалтийской области. Его второстепенное значение по сравнению с
профессиональными союзами явствует из состава его правления, в которое
входили мастера гильдий отдельных союзов. В Мюнстере в XV в. никто не мог
быть посажен в тюрьму без санкции гильдий: следовательно, гильдии
действовали как союз, охраняющий от судопроизводства совета; в него при
рассмотрении дел по управлению городом или при рассмотрении других важных
дел вводились представители гильдий, без участия которых решения не могли
быть приняты. Значительно большую роль играл союз охраны горожан в их
борьбе с родами в Италии.
В Италии понятие popolo было не только экономическим, но и политическим;
являясь особой политической общиной внутри коммуны со своими должностными
лицами, собственными финансами и военными силами, она была в подлинном
смысле слова государством в государстве, первым осознанно иллегитимным и
революционным политическим союзом. Причиной этого явления в Италии было
большее развитие экономических и политических средств господства городской
знати и усиление вследствие этого притока в город родов, ведущих рыцарский
образ жизни, о последствиях чего нам еще придется говорить в дальнейшем.
Противостоящий им союз popolo основывался на братстве профессиональных
союзов (arti или paratici), и организованная таким образом особая община
официально называлась при первом ее появлении (в Милане в 1108 г., в Лукке
в 1203 г., в Лоди в 1206 г., в Павии в 1208 г., в Сиене в 1210 г., в Вероне
в 1227 г., в Болонье в 1228 г.) societas, credenza, mercadanza, communanza
или просто popolo. Высшее должностное лицо особой общины называлось в
Италии большей частью capitanus popoli: он избирался на короткий срок,
обычно на год, состоял на оплачиваемой должности и очень часто, так же, как
подеста общины, призывался извне и в этом случае должен был привести своих
чиновников. Popolo предоставлял в его распоряжение мили-

[383]
цию, составленную из представителей кварталов города или цехов. Резиденцией
его, как и подеста общины, был часто особый народный дом с башней, крепость
popolo. При нем в качестве особых органов, в частности в деле управления
финансами, находились представители цехов (anziani или priori), избранные
на короткий срок по кварталам города. Они притязали на право защищать
пополанов в суде, опротестовывать решения коммунальных учреждений,
обращаться к ним с запросами, а часто и на прямое участие в
законодательстве. Но прежде всего они принимали участие в решениях popolo,
у которого были собственные статуты и собственная налоговая система. Подчас
popolo достигал того, что решения коммуны получали значимость лишь после
его одобрения, так что законы коммуны надлежало заносить в оба статута.
Свои же собственные постановления он всячески стремился по возможности
вносить в статуты коммуны, а в отдельных случаях ему удавалось достигнуть
того, что решения popolo предшествовали всем остальным, следовательно, и
статутам коммуны (abrogent statutis omnibus et semper ultima intelligantur
[lxxxvii] в Брешии). Наряду с судом подеста действовал суд mercanzia или
domus mercatorum, в котором рассматривались все дела, связанные с рынком и
промышленностью: следовательно, он был специальным судом по делам купцов и
предпринимателей. Нередко этот суд обретал и значение универсального суда
пополанов. В XIV в. подеста Пизы должен был приносить клятву, что он и его
судьи не будут вмешиваться в споры между пополанами, иногда capitan
достигал общей, конкурирующей с судом подеста судебной власти, а в
отдельных случаях становился и кассационной инстанцией по приговорам
подеста. Очень часто капитан получал право участвовать в заседаниях
коммунальных органов, контролируя их деятельность, прерывать их, а иногда
мог и созывать членов коммуны для реализации решений совета, если этого не
делал подеста; он обладал также правом налагать и снимать банн,
контролировать и участвовать в управлении коммунальными финансами, прежде
всего имуществом изгнанных из города. Официально он был по своему рангу
ниже подеста, но в ряде случаев, как мы видели, становился должностным
лицом коммуны, capitaneus populi et communis, по римской терминологии
college minor[lxxxviii], и фактически оказывался зачастую более сильным.
Капитан часто ведал и военной силой коммуны, особенно по мере того, как она
все больше формировалась из наемников, средства для оплаты которых могли
дать только налоги богатых пополанов.
Следовательно, после победы пополанов привилегии знати в чисто формальном
рассмотрении носили негативный характер. Должности коммуны были доступны
пополанам,

[384]
а должности пополанов были закрыты для знати. В процессах против знати
пополаны имели преимущества, капитан и anziani контролировали управление,
осуществляемое коммуной, тогда как деятельность popolo контролю не
подлежала. Только постановления пополанов получали иногда признание всех
горожан. Во многих случаях знать временно или на длительное время
исключалась из участия в управлении коммуной. Наиболее известны из
постановлений такого рода - уже упомянутые Ordinamenti della giustizia,
составленные Джано делла Белла в 1293г. Наряду с капитаном, возглавлявшим
городское ополчение цехов, назначался в качестве экстраординарного, чисто
политического должностного лица, избираемого на короткий срок, gonfaloniere
della giustizia, в распоряжении которого находилась особая, всегда готовая
к действиям народная милиция, состоявшая из 1000 человек; в ее функции
входила защита пополанов, проведение процессов против знати, выполнение
приговоров и контроль за соблюдением Ordinamenti. Политическая юстиция,
основанная на официальной системе шпионажа и поощрении анонимных доносов,
на ускоренной процедуре расследования вины магнатов при весьма упрощенном
доказательстве преступления (посредством «очевидности»), была
демократической разновидностью венецианского процесса в Совете Десяти.
Наиболее резкими постановлениями против магнатов были лишение всех ведущих
рыцарский образ жизни фамилий права занимать должности в городе,
обязательство сохранять благонадежность, ответственность всего рода за
каждого его члена, особые карательные законы, предусматривающие
политические проступки магнатов, в частности оскорбление чести пополана,
запрет приобретать недвижимость, граничащую с землями пополана, без его
согласия. Гарантию интерлокального господства пополанов взяла на себя
партия гвельфов, статуты которой рассматривались как часть городских
статутов. Не состоящий в этой партии не мог быть избран на какую-либо
должность. О средствах, с помощью которых осуществлялась власть этой
партии, уже было сказано. Уже то, что ее организация опиралась
преимущественно на силы рыцарей, позволяет предположить, что Ordinamenti в
действительности не уничтожили полностью социальное и экономическое
могущество знатных родов. В самом деле, уже через десять лет после
опубликования этих принятых многими тосканскими городами флорентийских
классовых законов вновь разгорелась борьба между родами и в течение
некоторого времени власть захватывали мелкие плутократические группы. Даже
должности пополанов почти всегда замещались представителями знати, ибо
знатные роды могли входить в ряды пополанов. Действительный отказ от
рыцарского образа жизни осуществлялся далеко не всегда.

[385]
В сущности, важно было только гарантировать политическую благонадежность и
записаться в какой-либо цех. Социальным следствием этого было известное
слияние знатных городских родов с так называемым «жирным народом» (popolo
grasso) в состав которого входили люди с университетским образованием,
владельцы капиталов; так назывались семь цехов: судей, нотариусов, менял,
торговцев чужеземными сукнами, флорентийскими шерстяными тканями и шелками,
врачей, торговцев пряностями и торговцев мехами. Из этих высших цехов, в
которые входила и знать, вначале избирались все должностные лица города.
Лишь после ряда восстаний формальное право участвовать в управлении
получили также 14 "младших цехов», arti minori, popolo minuto, т. е. мелких
предпринимателей и торговцев. Не принадлежащие к этим 14 цехам слои
ремесленников добились участия в управлении и вообще самостоятельной
цеховой организации лишь на короткое время после восстания чомпи (ciompi) в
1378 г. Лишь в некоторых городах, например в Перудже в 1378 г., низшим
городским слоям удалось на короткое время исключить из совета приоров не
только нобилей, но и popolo grasso. Характерно, что эти низшие, неимущие
слои горожан в своей борьбе против господства popolo grasso постоянно
получали поддержку нобилей, подобно тому как позже тирания устанавливалась
с помощью масс и как в течение всего XIII в. возникали постоянные союзы
знати и низших слоев населения, направленные против натиска
предпринимательских классов. Удавалось ли это и в какой степени, зависело
от экономической ситуации. Интересы мелких ремесленников могли в ходе
развития раздаточной системы прийти в резкое противоречие с интересами
цехов предпринимателей. В Перудже, например (как сообщает граф Брольо
д'Айяно), развитие раздаточной системы шло так быстро, что в 1437 г.
отдельный предприниматель давал работу наряду с 28 прядильщиками (filatori)
еще 176 filatrici, которые обрабатывали шелк-сырец. Положение мелких
ремесленников-надомников было часто трудным и неустойчивым. Предприниматели
нанимали иногда работников из других мест и поденно; цехи предпринимателей
пытались односторонне регламентировать условия надомной работы, а цехи
надомников (например, стригальщики, cimatori, в Перудже) запрещали снижать
оплату их труда. Совершенно очевидно, что эти слои ничего не ждали от
правительства высших цехов. Но длительного политического господства они
нигде не достигли. И наконец, совершенно вне всякой связи с городским
управлением находился пролетарский слой странствующих подмастерьев. Лишь со
времени участия низших цехов в управлении в советы городов проник, по
крайней мере в некоторой степени, демократический элемент. Однако их
фактическое влияние оставалось обычно

[386]
незначительным. Принятое во всех итальянских коммунах создание особых
комитетов для выбора должностных лиц должно было предотвратить воздействие
безответственных и часто анонимных руководителей выборов, наподобие
действующих в современных демократических государствах Европы, и исключить
демагогию. Это позволяло совершить планомерный выбор и создать единый
состав действующих советов и должностных лиц, но могло быть осуществлено
только на основе компромисса с социально влиятельными домами и заставляло
прежде всего не игнорировать решающие в финансовом отношении слои. Только в
периоды борьбы за власть между равными по своему могуществу домами или во
времена религиозных волнений «общественное мнение» оказывало известное
влияние на состав учреждений города. Господство Медичи [lxxxix] над городом
было достигнуто не как следствие служебного положения, а исключительно
благодаря влиянию и систематическому воздействию на выборы.
Успех пополанов был достигнут не без упорной, часто кровавой и длительной
борьбы. Знать удалилась из городов и продолжала борьбу, засев в своих
крепостях. Войска горожан разрушали их, а городское законодательство
уничтожало традиционный аристократический строй, иногда посредством
планомерного освобождения крестьян. Необходимые средства для победы над
знатью пополаны получали от признанных цеховых организаций. Цехи искони
привлекались коммунами к делам управления. Ремесленники иногда участвовали
в сторожевой службе в крепостях, но постепенно все больше в сражениях в
качестве пехотинцев, построенных по цехам. С развитием военной техники
становилась все более необходимой финансовая поддержка со стороны
предпринимательских цехов. Интеллектуальную и административно-техническую
помощь предоставляли юристу, в первую очередь нотариусы, а также, судьи и
близкие им профессиональные врачи и аптекари. Эти организованные в цехи
интеллектуальные слои коммун повсюду входилй~В"К5чёствё~руководителей в
партию пополанов, играя роль, напоминающую роль адвокатов и других юристов
в третьем сословии, tiers etat, во Франции; первые народные капитаны были
до занятия этой должности, как правило, главами цехов или их союза. Обычно
предварительной ступенью политической организации popolo была mercadanza,
вначале представлявшая собой неполитический союз купцов и ремесленников
(ибо mercatores и здесь означает, как справедливо указал Э. Зальцер,
совокупность городских ремесленников и торговцев. Возглавлявший ее podestд
mercatoru'm [xc] был часто первым народным капитаном. Все развитие движения
popolo шло прежде всего в сторону организованной защиты интересов пополанов
в суде, коммунальных органах и

[387]
учреждениях. Отправным пунктом движения был часто очень ощутимый
фактический отказ незнатным горожанам в их правах. Не только в Германии
(что, как известно, происходило в Страсбурге) подчас случалось, что
поставщики товаров и ремесленники получали вместо требуемой оплаты побои и
затем не могли добиться в суде признания своих прав. Но еще более сильное
возмущение вызывали, по-видимому, личные оскорбления пополанов и угрозы им
со стороны превосходящей их в военном отношении знати, постоянно
повторяющиеся даже через 100 лет после образования особого союза.
Социальное чувство рыцарского сословия сталкивалось с естественно
возникающей оскорбленностью горожан. Поэтому институт народных капитанов
складывался в связи со своего рода трибунским правом помощи и контроля над
учреждениями коммуны, развился затем в кассационную инстанцию и, наконец, в
координированный универсальный орган власти. Подъему пополанов
способствовали распри между родами, ущемлявшие экономические интересы
горожан и часто служившие поводом для вмешательства их должностных лиц. К
этому присоединилось честолюбивое стремление некоторых представителей знати
установить с помощью popolo тиранию. Знать повсюду испытывала
озабоченность, опасаясь такого развития событий. Раскол знати давал popolo
возможность поставить себе на службу часть воинских сил рыцарства. В чисто
военном отношении растет значение пехоты, и она впервые начинает в это
время вытеснять рыцарскую конницу. В XIV в. в войсках Флоренции в связи с
развитием рациональной военной техники впервые появляются «бомбарды»,
предшественники современной артиллерии.
Внешне очень похожим на утверждение popolo в итальянских городах было
развитие в античности демоса и плебса. Прежде всего в Риме, где особой
общине popolo соответствовала особая община плебса со своими должностными
лицами. Трибуны были первоначально выборными старейшинами незнатных граждан
четырех городских кварталов, а эдилы, как полагает Э. Мейер, хранителями
культового святилища общины и одновременно казначеями незнатных граждан, а
тем самым и казначеями плебса. Сам плебс конституировался как братство,
связанное клятвой убивать каждого, кто воспрепятствует его трибунам
защищать интересы плебеев; с этим было связано то, что трибун определялся
как sacrosanctus[xci], в отличие от легитимных должностных лиц римской
общины, совершенно так же как народный капитан в Италии не имел права на
добавление к своему наименованию слов Dei gratia (милостью Божией), в
отличие от должностных лиц, обладавших легитимной властью, - консулов.
Трибун не обладал и легитимной административной властью, признаком которой
служило общение с богами

[388]
общины, ауспиции, а также важнейшим атрибутом законной власти - властью
дисциплинарной; вместо этого он в качестве главы плебса мог, застав
виновного на месте преступления, предать каждого, кто препятствовал ему в
его должностных обязанностях, своего рода суду Линча и сбросить его без
судебного разбирательства и вынесения приговора с Тарпейской скалы.
Должностное положение трибуна, так же как капитана и anciani, развилось из
права вступаться за плебеев перед магистратами и приостанавливать действие
принятых ими решений. Это право интерцессии, общий негативный атрибут
римских должностных лиц по отношению к каждой равной или низшей власти,
входило в основные полномочия трибуна. Совершенно так же, как капитан, он
фактически стал всеобщей кассационной инстанцией и тем самым высшей властью
внутри защищенного внутригородским «миром» округа города. В военных
действиях трибун не имел никакого значения, здесь все решалось командой
военачальника. Ограничение компетенции трибуна сферой города, отличающей
его от должностных лиц более раннего периода, характерно для специфически
гражданского происхождения этой должности. Благодаря своей кассационной
власти трибуны сумели провести все политические требования плебса: право
апелляции при приговорах по уголовным делам, смягчение долговых законов,
судопроизводство в интересах сельских жителей в базарные дни, равное
участие в занятии должностей, позже также жреческих и должностей в совете,
и, наконец, так же как в некоторых итальянских коммунах, решение
гортензианского плебисцита в Риме, принятого последней сецессией плебса
[xcii] и устанавливающего обязательность постановлений плебса для всей
общины. Результатом было здесь, как и в средневековой Италии, формальное
вытеснение родовой знати. После этих успехов в сословной борьбе
политическое значение трибунов стало падать. Как впоследствии капитан,
трибун стал должностным лицом общины, входящим в развивающуюся иерархию
должностей, но избиравшимся только плебеями; историческое их обособление от
патрициев практически потеряло почти всякое значение, уступив место
развитию должностной и имущественной знати (нобилей и всадников). В
происходящей борьбе классов вопрос о старых политических правах еще раз был
выдвинут лишь после Гракхов как важное средство политических реформаторов и
экономического движения слоя политически деклассированных граждан,
враждебного должностной знати. Это возрождение борьбы привело к тому, что в
конце концов власть трибуна стала наряду с военным командованием
пожизненным должностным атрибутом принцепса. Поразительное сходство между
развитием средневековых городов Италии и Древним Римом очевидно, несмотря
на

[389]
громадное политическое, социальное и экономическое различие, о котором
вскоре пойдет речь. Все дело в том, что не существует беспредельного
количества форм управленческой техники для регулирования сословных
компромиссов внутри города, и формы политического управления не надо
рассматривать как сходные надстройки над одинаковыми экономическими
основами, а исходить следует из того, что они развиваются по собственным
законам. Возникает вопрос, не существует ли параллели развитию Рима в самой
античности. Насколько нам известно, особого союза типа союза плебса или
итальянского popolo в античности не было. Но внутренне родственные по
своему характеру явления существовали. Уже в древности (Цицерон) таковым
считали институт спартанских эфоров. Но это надо понимать правильно.
Эфоры (наблюдатели) были, в отличие от легитимных царей, должностными
лицами, избираемыми на год, и избирались они, как и трибуны, пятью местными
филами спартиатов, а не тремя родовыми филами. Они созывали собрания
граждан, имели право юрисдикции по гражданским и (быть может, с некоторыми
ограничениями) уголовным делам, призывали к ответу даже царей, требовали
отчетности от должностных лиц, стными филами спартиатов, а не тремя
родовыми филами. Они созывали собрания граждан, имели право юрисдикции по
гражданским и (быть мою в Спартанском государстве. В мирное время в
пределах города цари обладали только почетными привилегиями и личным
влиянием; во время войны они располагали полной, в Спарте очень строгой,
дисциплинарной властью. Вероятно, только в более позднее время эфоры стали
во время походов сопровождать царей. То, что эфоров, быть может
первоначально, даже еще после I Мессенской войны [xciii] назначали цари, не
меняет характера их власти в качестве трибунов. Вполне возможно, что это
относилось первоначально и к старейшинам триб. Не меняет свойств их власти
и тот более важный факт, что они не обладали характерной для трибунов и
общей им и средневековым капитанам функцией интерцессии. Ведь не только
известно, что эфоры должны были по своей должности защищать граждан вт
царей, но более позднее отсутствие этой функции объясняется безусловной
победой спартанского демоса над его противниками и тем, что он сам
превратился в первоначально господствующий плебейский, а затем фактически
господствующий класс настоящей олигархии. Знати в Спарте в историческое
время не было. Сколь ни безусловно полис отстаивал свое господствующее
положение над илотами, которым он ежегодно торжественно «объявлял войну»,
религиозно мотивируя этим их бесправие, сколь ни сохранял он свое
политическое господствующее положение над стоящими вне

[390]
военного объединения периэками, внутри полиса между полноправными
гражданами сохранялось, по крайней мере в принципе, социальное равенство.
Господство вовне и равенство внутри полиса контролировалось с помощью
системы шпионажа (krypteia), напоминавшей венецианскую. По преданию,
лакедемоняне первыми отказались от атрибутов знатного образа жизни, в
частности в одежде, отличие в которой, следовательно, раньше существовало.
Что это обстоятельство, а также строгое ограничение власти царя явилось
результатом борьбы и компромисса, доказывается приносимой ежегодно взаимной
клятвой царя и эфоров, своего рода периодически возобновляемым договором.
Сомнение вызывает только то, что эфоры выполняли, по-видимому, отдельные
религиозные функции. Однако они в еще большей степени, чем трибуны, стали
легитимными должностными лицами общины. Основные черты спартанского полиса
производят настолько рациональное впечатление, что их невозможно считать
остатком древних институтов.
В остальных греческих общинах аналогии этому отсутствуют. Повсюду мы,
правда, обнаруживаем демократическое движение незнатных граждан,
направленное против знатных родов и большей частью временно или длительно
устраняющее их господство. Однако, как и в средние века, это не означало ни
равенства всех граждан в праве занимать должности и заседать в совете, ни
одинакового права голоса, ни вообще включения всех лично-свободных живущих
в городе фамилий в союз граждан. В отличие от Рима, здесь вольноотпущенники
вообще не входили в союз граждан. Равное же положение граждан нарушалось
различными степенями в праве голоса и занятии должностей, вначале в
зависимости от земельной ренты и способности носить оружие, а впоследствии
от имущества. Эта иерархия и в Афинах юридически никогда не была полностью
уничтожена, так же как в средневековых городах неимущие слои никогда не
достигали надолго равных прав со средним сословием.
Право голоса в народном собрании предоставлялось либо всем принадлежавшим к
demoi, приписанным к военному союзу фратрии землевладельцам - это было
первой стадией «демократии», - либо также владеющим другим имуществом.
Решающей была способность вооружиться необходимым образом для участия в
войске гоплитов, с ростом значения которого было связано это
преобразование. Мы вскоре увидим, что установление различных степеней в
праве голоса было отнюдь не важнейшим средством для достижения этого
результата. Как и в средние века, независимо от того или иного формально
установленного состава собрания граждан, от определения его формальной
компетенции господствующее

[391]
социальное положение имущих слоев общества не терпело ущерба. Движение
демоса приводило в ходе своего развития к самым разным результатам.
Ближайшим и в некоторых случаях длительным достижением было возникновение
демократии, внешне похожей на строй многих итальянских коммун. Наиболее
имущий слой незнатных граждан, соответствующий установленному цензу,
большей частью владельцы денег и рабов, эргастерий, судов, торгового и
ростовщического капитала, получал наряду с располагавшими земельной
собственностью родами доступ в совет и право занимать должности в городе.
Масса же мелких ремесленников, мелких торговцев и вообще малоимущих была
лишена права занимать какие-нибудь должности либо юридически, либо
фактически вследствие своей непригодности; иногда демократизация
продолжалась и завершалась тем, что власть переходила именно к этим
отвергаемым раньше слоям общества. Для того чтобы это могло произойти,
необходимо было находить средства поднять экономический уровень этих слоев
путем предоставления им ежедневных денежных пособий, а также посредством
снижения ценза на занятие должностей. Такая практика и фактическое
игнорирование классового деления демоса были конечным пунктом развития,
достигнутым аттической демократией лишь в IV в., когда отпало военное
значение гоплитов.
Действительно важным следствием полной или частичной победы незнатных слоев
общества для структуры политического союза и его управления в античности
заключалось в следующем: 1) в установлении административного характера
политического союза. Прежде всего в проведении принципа территориальной
общины. Подобно тому как в средние века уже при господстве родов городское
население разделялось на территориальные округа и popolo, по крайней мере
частично, избирал своих должностных лиц по кварталам города, и в античности
в городе, где господствовали знатные роды, плебеи подразделялись, в
частности для распределения барщины и повинностей, на территориальные
округа. В Риме наряду с тремя старыми личными, составленными из родов и
курий трибами были под тем же названием созданы чисто территориальные
городские округа, к которым после победы плебеев присоединилась сельская
триба, а в Спарте наряду с тремя старыми личными филами возникли четыре,
впоследствии пять территориальных фил. Победа подлинной демократии означала
переход управления к «демосу», к территориальному округу в качестве
подразделения всей территории и основы всех прав и обязанностей в полисе.
На практическом значении этого преобразования мы вскоре остановимся.
Следствием его было превращение полиса из братства

[392]
военных и родовых союзов в территориальную административную корпорацию.
Административной единицей полис стал и вследствие изменения в понимании
природы права. Оно стало для граждан и жителей городского округа как
таковых административным - с какими оговорками, мы видели раньше - и
одновременно рационально сформулированным правом. Место иррационального
харизматического судопроизводства занял закон. Параллельно уничтожению
господства родов складывалось законодательство. Вначале оно еще имело форму
харизматических установлений эсимнетов[xciv]. Затем начался процесс
постоянно развивающегося формирования нового права, разрабатываемого
ecclesia[xcv], и сложилось чисто светское, основанное на законах или в Риме
на магистратских инструкциях судопроизводство. В Афинах, наконец, народу
ежегодно предлагался вопрос, следует ли сохранить действующие законы или их
необходимо изменить, настолько теперь стало само собой разумеющимся, что
действующее право создается искусственно, должно быть таковым и основано на
одобрении тех, для кого оно существует. Правда, в период классической
демократии, например в Афинах в V-IV вв., такая установка еще не была
безусловно господствующей. Не каждое решение (psephisma) демоса становилось
законом (nomos), даже в том случае, если оно устанавливало общие правила.
Демосом принимались и противоречащие законам постановления, которые могли
быть опротестованы перед судом присяжных (heliaia) каждым гражданином.
Закон возникал (по крайней мере тогда) не как постановление демоса; на
основе предложения гражданина перед особой коллегией присяжных (номотетов)
проводилась правовая дискуссия о том, следует ли сохранить старое право или
принять предложенное изменение. Это было своеобразным остатком прежнего,
впоследствии исчезнувшего понимания сущности права. Но первым решающим
шагом к пониманию права как продукта рационального творчества было в Афинах
упразднение законом Эфиальта религиозной, аристократической кассационной
инстанции – ареопага,
2) Установление демократии привело к преобразованию системы управления.
Господствующих в силу харизмы рода или должности представителей родов
заменили избранные на короткий срок, иногда посредством жеребьевки,
ответственные, подчас смещаемые функционеры демоса или непосредственно его
группы. Эти функционеры были должностными лицами, но не в современном
смысле слова. Они получали умеренное возмещение расходов или, как избранные
посредством жеребьевки соприсяжники, поденную оплату. Краткосрочность
должности и часто встречающееся запрещение повторного избрания исключали
возможность возникновения профессионального

[393]
чиновничества в современном понимании. Возможность карьеры и сословная
честь отсутствовали. Исполнение обязанностей было побочным занятием. У
большинства граждан оно не требовало полной затраты сил, а доходы были даже
для несостоятельных людей побочным, хотя и желательным, подспорьем. Правда,
высшие политические должности, особенно военные, требовали затраты всех
сил, но именно поэтому предоставлялись только состоятельным людям, а для
того чтобы занимать должности в области финансов в Афинах требовался
высокий ценз, заменявший современное поручительство. Эти должности были, в
сущности, почетными должностями. Высший деятель в области политики в период
расцвета демократии - демагог был в Афинах в правление Перикла формально и
высшим военным должностным лицом. Однако его власть основывалась не на
законе или должности, а на его личном влиянии и доверии демоса. Она была,
следовательно, не только нелегитимной, но и нелегальной, хотя все
государственное устройство демократии было так же ориентировано на нее, как
современное государственное устройство Англии - на столь же лишенный
законной компетенции кабинет. Не установленному законом вотуму недоверия
английского парламента соответствовало в других формах обвинение демагога в
неправильной политике управления демосом. Назначенный по жеребьевке совет
превратился теперь также в обыкновенный комитет по делам демоса, утратил
юрисдикцию, получив, однако, право предварительных обсуждений решений
народа (посредством probuleuma) и контроль над финансами.
В средневековых городах установление господства popolo привело к сходным
результатам: множество редакций городских законов, кодификация гражданского
и процессуального права, поток статутов разного рода, с одной стороны,
столь же невероятное число должностных лиц - с другой; даже в небольших
городках Германии иногда насчитывалось 4-5 дюжин их категорий. Причем
наряду с персоналом канцелярии и судебными исполнителями, с одной стороны,
и бургомистрами - с другой, действовало множество специализированных
функционеров, привлекавшихся лишь от случая к случаю, для которых доходы с
этих должностей, представлявших собой, в сущности, взятки, были весьма
желанным дополнительным заработком. Общим для античных и средневековых
городов, во всяком случае больших, было то, что многое из рассматриваемого
в наши дни в выборных представительных собраниях решалось в специальных
избранных или составленных по жеребьевке коллегиях. Так в античной Греции
принимались законы и рассматривался ряд политических вопросов; в Афинах,
например, в таких коллегиях приносилась клятва при заключении союзных

[394]
договоров и при распределении дани между союзниками. В средние века таким
же образом происходили выборы должностных лиц, причем наиболее важных, а
также избирался состав наиболее ответственных, принимающих решения
коллегий. Это в известной мере заменяло не существовавшую тогда систему
представительства в ее современном виде. Соответственно традиционному
сословному характеру всех политических прав и связанных с ними привилегий
«представители» выдвигались только от союзов: в период античной демократии
- от культовых или государственных сообществ, иногда от союзов государств,
в средние века - от цехов или других корпораций. Представлены» были лишь
особые права союзов, а не меняющийся «состав избирателей» какого-либо
округа, как в наши дни избирательного права пролетариата.
Общим для античных и средневековых городов было, наконец, и возникновение
городской тирании или по крайней мере попытки установить ее. Правда, в
обоих случаях она была локально ограничена. В эллинской метрополии она
последовательно возникала в VII-VI вв. в ряде больших городов, в том числе
и в Афинах, но существовала лишь на протяжении нескольких поколений.
Свобода городов уничтожалась обычно только вследствие подчинения их
превосходящим военным силам. Господство же тирании в колониях, в Малой Азии
и особенно в Сицилии, было более длительным и часто оставалось там
установившимся типом города-государства до его падения. Тирания была
повсюду результатом сословной борьбы. В отдельных случаях, например в
Сиракузах, теснимые демосом роды способствовали приходу к власти тирана.
Обычно тиран опирался на часть среднего сословия и на тех, кто находился в
денежной зависимости от знатных родов; врагами же его были знатные роды, их
он изгонял, имущество их конфисковал, и они стремились к его падению.
Такова типичная классовая противоположность в древних государствах:
городские, носящие оружие патриции в качестве кредиторов, крестьяне в
качестве должников; она также существовала у израильтян и в Месопотамии, в
греческом и италийском мире. В Вавилоне плодородная земля почти полностью
принадлежала патрициям, колонами которых становились крестьяне. В Израиле
долговое рабство регулировалось в «Книге Завета». Все узурпаторы, от
Авимелеха до Иуды Маккавея [xcvi] опирались на беглых долговых рабов; по
предсказанию Второзакония, Израиль будет «давать взаймы» всем, т. е. жители
Иерусалима будут заимодавцами и патрициями, а остальные - их попавшими в
рабство должниками и крестьянами. Аналогичной была классовая
противоположность в Элладе и Риме. Стоящая у власти тирания находила, как
правило, поддержку мелких крестьян, политически связанной с ней части знати

[395]
и среднего сословия горожан. Как правило, тирания опиралась на
телохранителей, предоставление которых горожанами в античности народному
вождю (например, Писистрату) и в средние века народному капитану было
обычно первым шагом к тирании, и на наемников. Фактически тирания очень
часто проводила компромиссную сословную политику, напоминающую политику
«эсимнетов» (Харонд, Солон). Между преобразованием государства и права в
духе такой политики и возвышением тирана часто возникала альтернатива.
Социальная и экономическая политика, по крайней мере в метрополии,
сводилась к тому, чтобы воспрепятствовать продаже крестьянских земель
городской знати и притоку крестьян в города, в некоторых случаях к тому,
чтобы ограничить покупку рабов, роскошь, посредническую торговлю, вывоз
зерна, - все это меры, характеризующие политику мелких бюргеров, политику
«городского хозяйства», соответствующую «хозяйственной политике
средневековых городов», к которой мы еще вернемся.
Тираны повсюду ощущали себя специфически нелегитимными правителями и
считались таковыми. В этом заключалось отличие их положения как в
религиозном, так и в политическом отношении от власти древних правителей
города-государства. Они постоянно поддерживали создание новых эмоциональных
культов, в частности культа Диониса, в противоположность ритуальным культам
знати. Как правило, тираны стремились сохранить внешние формы городского
строя коммуны, чтобы поддержать притязание на законность. После падения их
правления знатные роды обычно оказывались настолько ослабленными, что
вынуждены были предоставлять демосу, с помощью которого только и стало
возможным изгнание тиранов, большие уступки. Демократическое среднее
сословие примкнуло к Клисфену при изгнании Писистратидов. Кое-где, правда,
тиранов заменила купеческая плутократия. Тирания, вызванная, во всяком
случае в метрополии, экономическими классовыми противоречиями,
способствовала тимократическому или демократическому уравнению сословных
прав, часто предшествуя ему. Напротив, удачные или неудачные попытки
установления тирании в более поздний период истории Греции являясь
следствием завоевательной политики демоса, были связаны с его военными
интересами, о которых мы скажем позже. К тирании стремились победоносные
военачальники, как, например, Алкивиад и Лисандр. Вплоть до
эллинистического времени эти попытки оставались в метрополии безуспешными,
распадались также военные государственные образования демоса по причинам,
которые будут указаны ниже. Напротив, в Сицилии старая экспансионистская
политика в Тирренском море, а позже национальная оборона в борьбе против
Карфагена велась тиранами, которые, опираясь на

[396]
наемные войска и ополчение граждан, с помощью беспощадных мер восточного
образца - массового принудительного предоставления наемникам гражданских
прав и переселения покоренного населения - создали интерлокальные военные
монархии. Наконец, Рим, где в раннереспубликанский период попытки
установить тиранию терпели неудачу, в ходе завоевательной политики пришел
по социальным и политическим причинам к военной монархии, на чем мы также
еще остановимся.
В средние века тирания существовала главным образом в городах Италии, хотя
и не только в них. Общность между итальянской синьорией и античной
тиранией, на что указывает Эрнст Майер, заключается в том, что синьория
возникла как власть имущей фамилии, противостоящей членам своего сословия,
и что она установила в качестве первой политической власти в Западной
Европе рациональное управление во главе с (преимущественно) назначаемыми
чиновниками, сохраняя при этом все-таки ряд форм строя коммуны. В остальном
же между античной тиранией и синьорией существуют серьезные различия.
Прежде всего, несмотря на то что синьория часто возникает непосредственно в
результате сословной борьбы, случалось также, что она устанавливалась
позже, после победы popolo, или даже еще несколько позже. Затем, синьория
большей частью вырастала из легальных должностей popolo, тогда как тирания
в эллинских городах представляла собой именно одно из промежуточных явлений
между господством знатных родов и тимократией или демократией. Формально
развитие синьорий было различным, как хорошо показал Э. Зальцер. Ряд
синьорий возник совершенно непосредственно из должностей пополанов в
результате восстаний popolo. Народный капитан, подеста меркаданцы, а также
подеста коммуны стали избираться народом на все более продолжительный срок
или даже пожизненно. Такие длительно занимаемые высшие должности
обнаруживаются уже к середине XIII в. в Пьяченце, Парме, Лоди, Милане. Уже
в конце XIII в. господство Висконти в Милане, Скалигеров в Вероне и Эсте в
Мантуе стало фактически наследственным. Наряду с установлением
пожизненности должностей, а затем их фактической и, наконец, юридической
наследственностью происходило и расширение полномочий высших должностных
лиц. Из произвольной, чисто политической карательной власти они
превратились в высшую власть (arbitrium generate), которая, конкурируя с
советом и общиной, могла принимать любые постановления, и, наконец, в
dominium с правом управлять городом libero arbitrio[xcvii], назначать
должностных лиц, обнародовать указы, обладающие силой закона. В основе этой
власти лежали две различные, хотя, по существу, часто идентичные причины.
Во-первых, господство партий как таковое. Вследствие

[397]
этого - постоянная угроза всему политическому и связанному с ним
экономическому положению, в частности земельной собственности побежденной
партии. Готовность знатных родов к военным действиям и страх перед
заговорами способствовали передаче неограниченной власти вождям партии.
Второй причиной были войны, угроза подчинения соседним коммунам или иным
властителям. Там, где это было главной причиной, источником синьории было
обычно учреждение чрезвычайного военного командования - должности военного
капитана, которая передавалась чужому правителю или кондотьеру, - а не
особое положение народного капитана как вождя партии. При этом передача
города под dominium какого-либо правителя для защиты от внешней опасности
могла происходить и таким образом, что полномочия правителя (domini) очень
ограничивались. Внутри города он легче всего завоевывал поддержку широких
низших слоев, ремесленников, исключенных из управления городом, отчасти
потому, что перемена власти не влекла за собой для них никаких потерь, а
возникновение господского двора могло иметь известные преимущества, отчасти
же вследствие эмоциональной склонности масс к личной власти. Поэтому те,
кто стремился установить синьорию, как правило, пользовались парламентами в
качестве средства передачи власти. Однако в некоторых случаях знатные роды
и купечество, опасаясь политических или экономических противников, также
видели спасение в синьории, которую вначале никто не рассматривал как
установление длительной монархии. Некоторые города, как, например, Генуя,
неоднократно налагали на могущественных монархов, под dominium которых они
переходили, весьма ограничительные условия в военной силе, в твердо
установленной уплате денег, а подчас и лишали их господства над городом. По
отношению к иноземным монархам это удавалось, как, например, это удалось
Генуе по отношению к королю Франции. Однако по отношению к живущему в
городе правителю это было значительно труднее. К тому же очевидно, что со
временем сила и склонность горожан к сопротивлению уменьшались. Правители
синьорий опирались на отряды наемников, а также все больше на связи с
законными властями. После насильственного подчинения Флоренции с помощью
испанской армии наследственная синьория стала признанной императором и
папой властью. Ослабевающее сопротивление горожан объясняется рядом
обстоятельств. Здесь, как и везде, двор правителя создавал в среде знати и
горожан все увеличивающийся слой социально и экономически заинтересованных
в его существовании людей. Рост потребностей и ослабление экономической
экспансии, постоянные опасения высших слоев, что нарушение мирных отношений
заденет их экономические

[398]
интересы, затем утрата предпринимателями интереса к политической жизни в
связи с усилением конкуренции и ростом экономической и социальной
стабильности и обращение их вследствие этого к чистой наживе или к мирному
существованию на ренту, общая политика князей, поощрявших такое отношение,
исходя из своей выгоды, - все это привело к быстрой утрате внимания к
политической судьбе города. Как великие монархи, например французский
король, так и правители отдельных городов могли рассчитывать на стремление
низших слоев к мирной жизни города и регулированному доходу посредством
продовольственной политики, в интересах мелких горожан. Во Франции короли,
ориентируясь на эти интересы низших слоев, подчинили себе города, в Италии
сходные тенденции служили опорой синьории. Но наиболее важным был
политический момент: умиротворение горожан посредством удовлетворения их
экономических интересов, утрата ими привычки к военной службе и планомерное
их разоружение правителем. Правда, последнее не всегда с самого начала
составляло политику правителей, некоторые из них, напротив, создали
рациональные системы воинской повинности. Однако в соответствии с общим
типом образования патримониального войска эти системы были или вскоре
превратились в набор рекрутов из низших слоев общества, ничего общего не
имеющий с республиканским войском горожан. Прежде всего, однако, господство
князя было подготовлено переходом к наемному войску и к капиталистическому
покрытию расходов, связанных с необходимостью в военной силе, с помощью
предпринимателей (кондотьеров), вызванному растущей неспособностью горожан
к военному делу и потребностью в профессиональных военных. Еще в период
свободных коммун это в значительной степени способствовало преобладанию в
населении склонности к миру и к разоружению. К этому присоединились личные
и политические связи правителей с могущественными династиями, сила которых
делала восстания горожан совершенно безнадежными. Следовательно, в конечном
счете все сводилось к причинам, общее значение которых хорошо нам известно:
к росту замкнутости производителей в сфере своих экономических интересов, к
росту военной дисквалификации образованных слоев общества, и к росту
рационализации военной техники в связи с созданием профессиональной армии;
эти обстоятельства наряду с формированием экономически или социально
заинтересованной в наличии двора знати, слоя получателей рент и обладателей
приходов способствовали превращению синьории в наследственное
патримониальное княжество. Достигнув этого, она вступила в круг легитимных
властей.
В одном интересующем нас прежде всего пункте в политике синьории
проявляется тенденция, общая с античными

[399]
тираниями, а именно в разрушении политического и экономического
монопольного положения города по отношению к сельской местности. Сельское
население очень часто, как и в античности, помогало захватить власть в
городе (например, в 1328 г. в Павии). Свободные горожане после победы над
знатными родами подчас в собственных и в политических интересах уничтожали
власть земельных собственников, освобождали крестьян, способствуя таким
образом переходу земли к тем, кто мог ее купить. Массовое приобретение
горожанами земли феодалов и замена, как, например, в Тоскане, вотчинного
устройства системой аренды - mezzadria - институтом, основанным на
отношениях между живущим в городе господином, связанным с сельской
местностью только своими владениями, и сидящими на его земле арендаторами,
- произошло при господстве popolo grasso. От участия в политической власти
сельское население, даже свободные крестьяне-собственники, полностью
устранялось. Mezzadria была ориентирована на частно-правовые отношения,
городская же политика организационно исходила в своем отношении к сельским
местностям из интересов городских жителей как потребителей, а после победы
цехов и как производителей. Политика правителей городов изменила это не
сразу и не везде. Знаменитая физиократическая политика великого герцога
Тосканского Леопольда в XVIII в. сложилась под влиянием определенных
естественно-правовых воззрений и не являлась в первую очередь политикой,
основанной на аграрных интересах. Однако в целом направленная на сближение
интересов и стремящаяся избежать резких коллизий политика князей уже не
была политикой городского населения, использовавшего сельские местности
только как средство для достижения своих целей.
Господство городских правителей распространялось большей частью, а затем и
преимущественно на несколько городов. Однако это отнюдь не означало, что
эти независимые до того территории городов составляли под их властью единый
в современном смысле слова государственный союз. Напротив, объединенные под
властью одного господина города нередко, как и раньше, имели право при
наличии определенного повода посылать друг к друг посольства. Их устройство
не было единообразным, и они не превратились в общины, которым государство
делегировало выполнение части своих задач. Развитие в этом направлении шло
постепенно, параллельно аналогичному преобразованию больших патримониальных
государств в Новое время. Сословные представительства, существовавшие в
средние века уже в Сицилийском королевстве и в других старых
патримониальных монархиях, почти полностью отсутствовали в государственных
образованиях,

[400]
возникших на территориях городов. Здесь главными организационными
преобразованиями были: 1) появление назначенных правителями на
неопределенное время должностных лиц наряду с выборными на короткий срок
должностными лицами, обладающими юрисдикцией по уголовным делам; 2)
возникновение центральных коллегиальных инстанций в первую очередь в
области финансов и военного дела. Это было, конечно, важным шагом на пути
рационализации управления. Рациональность техники управления была здесь
подготовлена тем, что многие коммуны заложили этому основу статистикой,
которую они вели в собственных финансовых и военных интересах, а также тем,
что бухгалтерская отчетность достигла в банкирских домах городов достаточно
высокого технического уровня. В остальном влияние на бесспорную
рационализацию управления оказывал, с одной стороны, пример Венеции, с
другой - Сицилийского королевства, причем не столько как образец для
подражания, сколько как стимул.
Развитие итальянских городов от составных частей патримониальных или
феодальных союзов к периоду революционно завоеванного независимого
господства знатных родов, затем к господству цехов, к синьории и, наконец,
к составным частям относительно рациональных патримониальных союзов стоит
особняком среди западноевропейских городов. Прежде всего в них отсутствует
синьория, параллель к предварительной стадии которой при введении должности
народного капитана можно увидеть в деятельности наиболее могущественных
бургомистров к северу от Альп. Но в одном отношении круговорот в развитии
имел универсальный характер. В Каролингское время города представляли собой
едва ли не просто округа управления, обладавшие известными своеобразиями
сословной структуры, и были очень близки определенной стадии в развитии
нового патримониального государства, отличаясь лишь особыми корпоративными
правами. В промежуточный период города были повсюду в той или иной степени
«коммунами», которые обладали собственными политическими правами и
проводили автономную хозяйственную политику. Подобным же образом шло
развитие и в античности. И все-таки ни современный капитализм, ни
современное государство не выросли на почве античных городов, тогда как
развитие средневековых городов, не являясь решающей ближайшей ступенью того
и другого, а тем более их основой, остается весьма важным фактором их
возникновения. Несмотря на внешнее сходство между ними, необходимо, однако,
отметить и серьезные различия в их развитии. Именно к ним мы теперь и
обратимся. Их мы легче всего обнаружим, противопоставив оба типа городов в
их наиболее характерных формах. Для этого мы должны ясно отдавать себе
отчет в том,

[401]
что между средневековыми городами существуют очень большие, до сих пор лишь
частично отмеченные нами структурные различия. Однако остановимся еще раз
на общем положении средневековых городов в период их наибольшей
независимости, что позволит нам отчетливо увидеть их специфические черты в
их полном развитии.
В ранний период автономии достижения городов были чрезвычайно разнообразны
и шли в следующих направлениях:
1) Политическая самостоятельность и отчасти собственная внешняя политика,
вследствие чего городское управление имело длительное время свои
вооруженные силы, заключало союзы, вело войны, полностью подчиняло себе
большие территории, а иногда и другие города, основывало заморские колонии.
Длительно владеть заморскими колониями удалось лишь двум итальянским
приморским городам, захватить большие территории и обрести международное
политическое значение - лишь временно нескольким коммунам Северной и
Центральной Италии и Швейцарии, в значительно меньшей степени - городам
Фландрии, ряду ганзейских городов Северной Германии и некоторым другим. Что
же касается южноитальянских, сицилийских, после короткого промежутка
испанских, после более длительного промежутка французских, с самого начала
английских городов, городов Германии, за исключением упомянутых северных,
фландрских, нескольких швейцарских и южногерманских городов, а после
краткого промежутка существования городских союзов большей части
западногерманских городов, то их политическое господство ограничивалось
властью над непосредственной сельской округой и несколькими маленькими
городками. Во многих городах были отряды солдат (во Франции еще в довольно
позднее время) и, как правило, существовала городская милиция, службу в
которой несли военнообязанные горожане; она защищала стены города и могла в
союзе с другими городами устанавливать земский мир, срывать разбойничьи
замки и становиться на ту или иную сторону во внутренних распрях. Однако
эти города не пытались проводить международную политику, как итальянские и
ганзейские города. Они обычно посылали своих представителей в сословные
собрания Империи или территориальной области и нередко, несмотря на свое
формально подчиненное положение, имели там вследствие сво проводить
международную политику, как итальянские и ганзейские города. Они обычно
посылали своих представителей в сословные собрания ями не столько городских
коммун, сколько сословных корпораций. Но многие города никогда не обладали
и таким правом (подробности историко-правового характера увели бы нас
слишком далеко). Современное патримониально-бюрократическое государство
континента

[402]
лишило большинство из них всякой самостоятельной политической деятельности,
а также военной силы, кроме полиции. Только там, где государство, как,
например, в Германии, развивалось в отдельных территориях, оно должно было
допустить часть из них как особые политические образования. Особым путем
пошло развитие в Англии, так как здесь не возникла патримониальная
бюрократия. Здесь внутри строгой организации центрального управления
отдельные города никогда не выражали политических амбиций, ибо в парламенте
они выступали едиными. Они заключали торговые картели, но не политические
союзы городов, как на континенте. Английские города представляли собой
корпорации привилегированных знатных слоев, и их согласие в финансовых
вопросах было совершенно необходимым. В правление Тюдоров короли пытались
уничтожить их привилегии, но низложение Стюартов положило этому
конец[xcviii]. С этого времени города остаются корпорациями, обладающими
правом выбора членов парламента, и как kingdom of influence[xcix], так и
партии знати пользовались в политических целях для нужного им
парламентского большинства подчас до смешного маленькими, легко
управляемыми избирательными округами, представителями которых они являлись.
2) Автономное судопроизводство города как такового и внутри его гильдий и
цехов. В полном объеме этим правом пользовались политически самостоятельные
итальянские, временами испанские и английские и в своей значительной части
французские и немецкие города, причем письменное подтверждение этого права
существовало не всегда. Вопросы земельного владения, рыночных и торговых
отношений решались в городских судах, где в качестве шеффенов заседали
горожане, применявшие равное, общее для всех жителей города особое право,
основанное на обычае или автономных постановлениях, на подражании,
заимствовании или на предоставлении при основании города чужого права. В
судопроизводстве городов все больше исключались иррациональные и магические
доказательства, такие, как поединок, ордалии и клятва рода, и заменялись
рациональным доказательством -развитие, которое не следует, однако,
представлять себе слишком прямолинейным. Иногда сохранение процессуальных
особенностей городского суда выражалось в возвращении к старой процедуре,
противопоставляемой новшествам королевского суда - в Англии отказ от jury,
- и к средневековому праву в противовес распространению римского права;
последнее наблюдалось на континенте, где соответствующие капиталистическим
интересам правовые институты сложились на основе городского права как
цитадели автономии заинтересованных лиц, а не на основе римского (или
немецкого) земского

[403]
права. Городское управление стремилось, в свою очередь, к тому, чтобы
гильдии и различные союзы не издавали без их утверждения никаких
постановлений или ограничивались лишь теми, которые строго относились к
отведенной им области. Как объем автономии во всех городах, которым
приходилось считаться с политическим господином или собственником земли,
следовательно, во всех городах, кроме итальянских, так и разделение
законодательной власти между советом и цехами были различны и решались
соотношением сил. Возникающее патримониально-бюрократическое государство
везде значительно урезало автономию городов. В Англии Тюдоры впервые
систематически проводили принцип, согласно которому города и цехи являются
корпоративно организованными государственными институтами для определенных
целей с правами, не выходящими за установленные привилегиями пределы и
обязательными только для входящих в них членов в качестве горожан. Каждое
нарушение установленных границ служило поводом кассации хартии в процессе
quo warranto (например, для Лондона при Якове II)[c]. Согласно такому
пониманию город, как мы видели, вообще в принципе не считался
«территориальной корпорацией», а рассматривался как привилегированный
сословный союз, в управление которого постоянно вмешивался, контролируя
его, Privy council[ci]. Во Франции города в течение XVI в. вообще лишились
права юрисдикции, кроме рассмотрения дел полицейского характера, а для
принятия всех важных финансовых актов требовалось утверждение
государственных учреждений. В Центральной Европе автономия городских
территорий была, как правило, совершенно уничтожена.
3) Автокефалия, т. е. исключительно собственные судебные и административные
учреждения. Полностью ею обладала только часть итальянских городов, в
других странах города имели лишь право низшей юрисдикции, большей частью
при допущении апелляции в королевский или высший земский суд. В органах
юстиции, где приговор выносили шеффены из среды горожан, должность судьи
имела сначала преимущественно фискальный интерес, вследствие чего город не
считал нужным добиваться формального признания своей юрисдикции или
покупать ее. Для города было наиболее важным представлять собой особый
судебный округ с шеффенами из своих граждан. Это было достигнуто уже на
очень ранней стадии полностью в области низшей, частично в области высшей
юрисдикции. В значительной степени горожане получили и право выбора
шеффенов или кооптации их без какого-либо вмешательства господина. Важной
являлась также предоставленная городу привилегия, согласно которой
горожанин был подвластен только суду города. Здесь не может быть

[404]
рассмотрено развитие собственного административного учреждения города,
совета. Но наличие такого совета с широкими административными полномочиями
было в период развитого средневековья отличительным признаком каждой
городской общины Западной и Северной Европы. Его состав был самым
разнообразным и зависел от соотношения сил между патрициатом «родов»,
следовательно, землевладельцами и владельцами капитала, кредиторами и
частично занятыми торговлей горожанами, купцами из горожан, часто
образующими цехи, в зависимости от того, преобладали ли среди них те, кто
был занят заморской торговлей, или (в массе) крупные розничные торговцы,
предприниматели в области раздаточной системы ремесленного производства, и
подлинными ремесленными цехами. С другой стороны степень участия
политического властителя или господина земли в назначении совета, т. е. в
том случае, если город оставался гетеро-кефальным, определялась
соотношением экономического могущества горожан и господина города. Это
зависело в первую очередь от того, насколько сеньор города нуждался в
деньгах, приобрести которые он мог, продав свои права. Но также, конечно, и
от финансовых возможностей города. Однако, если городская касса обладала
средствами политической власти, потребность городской кассы в деньгах и
денежный рынок города сами по себе не решали вопроса. Во Франции уже в XIII
в. при Филиппе Августе королевская власть (иногда и другие властители),
находящаяся в союзе с городами, достигла вследствие острой нужды городов в
деньгах участия (partage) в назначении на административные должности, права
контролировать действия магистрата, в частности в области интересовавшего
короля финансового управления, права утверждения выборных консулов и вплоть
до XV в. - председательства в городском собрании королевского прево. В
эпоху Людовиков замещение городских должностей полностью находится во
власти королевских «интендантов», а финансовая нужда государства привела к
тому, что продаваться стали как городские, так и государственные должности.
Патримониально-бюрократическое государство превратило городские органы
управления в привилегированные представительства корпораций с сословными
привилегиями, действовавшими только в области их корпоративных интересов и
не имевшими значения в деле государственного управления. Английское
государство, вынужденное сохранить автокефалию городов, поскольку они
выбирали в парламент, беспощадно игнорировало город, когда ему хотелось
предоставить решение задач, ныне находящихся в ведении коммунальных общин,
местным союзам, поручая их выполнение либо отдельным приходам, к которым
принадлежали не только члены привилегированных корпораций,

[405]
но и все полноправные жители, либо другим, специально для этого созданным
объединениям. Но большей частью патримониальный бюрократизм просто
превращал магистраты в государственные учреждения наряду с другими.
4) Налогообложение горожан, свобода их от повинностей и налогов извне.
Первое проводилось в различной степени при различном воздействии, а иногда
и полном отсутствии контроля со стороны сеньора города. Английские города
никогда не обладали подлинной налоговой автономией, и для введения новых
налогов всегда требовалось согласие короля. Освобождение от повинностей и
налогов извне также было достигнуто лишь кое-где. В не обладавших
политической автономией городах - только в том случае, если они брали на
откуп налоговую повинность и вносили господину города сразу общую сумму
налогов, чаще же регулярно выплачивали ее по частям и самостоятельно ведали
налогами королю (firma burgi в Англии). Наиболее полное освобождение от
налогового бремени извне удавалось, когда речь шла о личных, судебных или
крепостных повинностях горожан. Патримониально-бюрократическое государство
после своей победы, правда, чисто технически различало город и деревню в
налоговом отношении, стараясь равномерно обложить своим специфическим
налогом, акцизом, производство и потребление. Право на налогообложение было
у городов практически снято. В Англии корпоративное обложение в городах не
имело большого значения, так как новые задачи управления перешли к другим
объединениям. Во Франции, после того как все финансовые операции города и
право налогового самообложения были взяты под контроль государства, король
присвоил со времен Мазарини половину городского octroy[cii]. В Центральной
Европе городские учреждения и в этом отношении часто превращались в
государственные органы по взиманию налогов.
5) Рыночное право, автономная полиция в области торговли и промышленности и
монополистические обладатели банна. Рынок был в каждом средневековом
городе, и надзор за рынком повсюду переходил в очень значительной степени
от господина города к городским советам. Позже полицейский надзор над
торговлей и промышленностью находился в зависимости от соотношения сил в
ведении либо городских учреждений, либо профессиональных союзов при
значительном лишении этих прав сеньора. В области промышленности общий
контроль над качеством товаров осуществляла полиция, отчасти ради доброго
имени города, т. е. в интересах экспорта товаров, отчасти же в интересах
городских потребителей, существенным для которых был контроль над ценами;
надзору подлежало и сохранение определенного уровня питания мелких
бюргеров, следовательно, ограничивалось число

[406]
учеников и подмастерьев, а иногда и мастеров; с ухудшение
продовольственного положения происходит монополизация мест мастеров
жителями данного города, преимущественно сыновьями мастеров. С другой
стороны, по мере того как цехи сами стали осуществлять функции полиции, они
пытались противодействовать зависимости от крупных предпринимателей, в том
числе находящихся вне города, посредством запрещения раздаточной системы,
контроля над кредитованием, регулирования и организации поступления сырья,
а иногда и формы сбыта. Но прежде всего город стремился подавить
конкуренцию подчиненных ему сельских местностей, т. е. пытался остановить
там развитие ремесел, заставить крестьян в интересах городских
производителей покупать все необходимое в городе, а в интересах городских
потребителей продавать свои продукты на городском рынке, и только там;
затем в интересах потребителей, а также нуждающихся в сырье ремесленников
запретить покупать товары вне рынка, установить в интересах городских
торговцев монополию на перепродажу и посредническую торговлю, и, наконец,
получить привилегии на свободную торговлю вне города. Эти основные свойства
так называемой «хозяйственной политики города», варьирующиеся в ходе
бесчисленных компромиссов между различными интересами, встречаются почти
повсюду. Направленность этой политики обусловливается в каждом данном
случае помимо соотношения сил заинтересованных сторон внутри города также и
сферой его экономической деятельности. Расширение ее в первый период
поселения привело к расширению рынка, сужение ее в конце средних веков
породило тенденцию к монополизации. В остальном каждый город имел
собственные, сталкивающиеся с конкурентами интересы, между ведущими же
дальнюю торговлю городами юга велась борьба не на жизнь, а на смерть.
Подчинив города, патримониально-бюрократическое государство совсем не
намеревалось покончить с их «хозяйственной политикой». Напротив,
экономический расцвет городов и их ремесел, а также сохранение
количественного уровня населения посредством проведения определенной
продовольственной политики настолько же соответствовали финансовым
интересам государства, как и стимулирование внешней торговли посредством
меркантилистской торговой политики, образцом которой государству могла, во
всяком случае отчасти, служить дальняя торговая политика городов.
Государство пыталось предотвратить столкновения интересов между входившими
в его союз городами и группами, в частности объединить меры
продовольственной политики с поддержкой инвестиции капиталов. Против
традиционной хозяйственной политики государство почти до Французской
революции выступало лишь в тех

[407]
случаях, когда местные монополии и привилегии горожан стояли на пути
проводимой им все более капиталистически ориентированной на привилегии и
монополии политики. Правда, уже это могло в отдельных случаях привести к
резкому нарушению привилегий горожан, однако такие действия лишь в
исключительных случаях означали принципиальное изменение привычного пути.
Автономия в регулировании городского хозяйства была утрачена, и это могло
косвенным образом иметь большое значение. Но решающим было то, что города
не располагали для защиты своих интересов такими военно-политическими
силами, какими обладало патримониально-бюрократическое государство. Лишь в
исключительных случаях города могли пытаться выступить, как это делали
князья, объединившись в союзы, чтобы воспользоваться открывающимися в
результате патримониальной политики возможностями получения доходов. По
существу, это было доступно только отдельным лицам, причем лицам социально
привилегированным; так, в Англии и во Франции в типичных, монополистически
привилегированных внутренних и заморских предприятиях периода
патримониальной политики наряду с королем участвовали (сравнительно) многие
крупные землевладельцы и чиновники и (относительно) небольшое число
горожан. Иногда в спекулятивных внешних предприятиях достаточно широко
участвовали за счет городской казны и города, например Франкфурт, однако
большей частью во вред себе, так как какая-нибудь единственная неудача
наносила городу значительно больший ущерб, чем большому политическому
образованию.
Экономический упадок многих городов, особенно начиная с XVI в., объяснялся
- поскольку он затронул и английские города - только отчасти изменением
прохождения торговых путей и возникновением крупного домашнего
производства, основанного на рабочей силе вне города. Он был главным
образом вызван другими, общими причинами: прежде всего тем, что
традиционные, входящие в городское хозяйство формы предпринимательства уже
не давали наибольшей прибыли и что теперь политически ориентированные
торговые непромышленные капиталистические предприятия, даже если они
формально размещались в городе, не имели больше опоры в хозяйственной
политике города и не находились в ведении объединенных в союз занятых
предпринимательством горожан. Старые формы предпринимательства постигла та
же судьба, как некогда феодальную военную технику. Новые капиталистические
предприятия основывались в новых, удобных для них местах, и предприниматель
обращался теперь в своих целях к другим помощникам в той мере, в какой он в
них вообще нуждался, а не к местной городской общине. Подобно

[408]
тому как в Англии (dissenters, которые играли такую большую роль в
капиталистическом развитии, не принадлежали вследствие Тест-акта[ciii]. К
господствующей городской корпорации, и крупные торговые и промышленные
города возникали там вне существующих округов и тем самым вне компетенции
местных, обладающих монополией властей, вне старых привилегированных
корпораций; поэтому их юридическая структура носила часто очень архаические
черты: старые сеньориальные суды, court farm и court leet, существовали в
Ливерпуле и Манчестере вплоть до реформы Нового времени, только земельная
власть сеньора стала именоваться судебной властью.
6) Из политического и экономического своеобразия средневековых городов
следовало и их отношение к небюргерским негородским слоям населения. В
различных городах оно было очень различным. Общей была противоположность
хозяйственной организации городов внегородским, политическим, сословным и
сеньориальным структурным формам: противоположность рынка ойкосу. Эту
противоположность не следует представлять себе просто как «борьбу» между
политическим или земельным сеньором и городом. Такая борьба существовала,
конечно, повсюду, где город в интересах распространения своей власти
принимал на свою территорию политически или поземельно зависимых людей,
которых их господин не хотел отпускать, или включал их в качестве
внегородских бюргеров в городской союз, даже если они не переселялись в
город. В северных городах последнее стало после короткого промежутка
невозможным из-за вмешательства княжеских союзов и запрещения короля. В
принципе противодействие было повсюду направлено не против экономического
развития городов, а против их политической самостоятельности. Борьба
возникала также и в тех случаях, когда экономические интересы феодального
сеньора сталкивались с интересами города в области политических сношений и
с его монополистическими тенденциями. И конечно, величайшие опасения
военного феодального союза во главе с королем вызывало появление автономных
крепостей в сфере их политических интересов Германские императоры почти все
время - с небольшими перерывами - испытывали подобные опасения.
Напротив, французские и английские короли часто проявляли большую
доброжелательность к городам по политическим причинам, вследствие их борьбы
с баронами, а также из-за финансового значения городов. Надо сказать, что и
негативное влияние, которое рыночное хозяйство города как таковое могло
оказывать на вотчинное хозяйство и косвенно на феодальный строй в целом и в
различной степени действительно его оказывало, совсем не обязательно
происходило в форме «борьбы» городов с представителями других интересов.

[409]
Наоборот, на многих стадиях развития интересы оказывались в
значительной степени общими. Политическим и земельным сеньорам были очень
нужны денежные повинности зависимых от них людей; только город предоставлял
этим людям местный рынок для их продуктов, а тем самым и возможность нести
вместо барщины и натуральных повинностей денежные повинности, вотчинникам
же город давал возможность превращать натуральные повинности в деньги на
местном рынке или по мере развития капиталистической торговли вне его,
вместо того чтобы потреблять их in natura. Политические и земельные сеньоры
энергично использовали эти возможности, либо требуя от крестьян уплаты
денежной ренты, либо основываясь на созданной рынком заинтересованности
крестьян в большей продуктивности, возможной при увеличении размера
хозяйственных единиц, которые дадут больше натуральных продуктов в виде
ренты, превращали добавочный продукт с крестьянских хозяйств в деньги.
Наряду с этим политический и земельный сеньор мог по мере развития местных
и межрегиональных сношений взимать различные пошлины на торговых путях, как
это и происходило уже в средние века на западе Германии. Поэтому основание
городов и связанные с этим последствия было, с точки зрения господина
города, чисто деловым предприятием для извлечения доходов. Исходя из таких
экономических интересов, знать еще во время преследования евреев на
востоке, в частности в Польше, основывала множество «городов», что часто
оказывалось неудачным; их исчисляемое несколькими сотнями население
состояло иногда на 90% из евреев. Следовательно, специфически средневековое
североевропейское основание городов было фактически доходным «делом» и
резко отличалось, как мы увидим, от основания военных городов-крепостей,
какими были античные полисы. Преобразование почти всех личных и вещных
повинностей, требуемых земельным или судебным сеньором, и вытекающая из
этого отчасти правовая, отчасти в достаточной степени фактическая
экономическая свобода крестьян - отсутствовавшая везде, где развитие
городов шло медленно, - возникла как следствие того, что доходы
политических и земельных сеньоров в областях интенсивного развития городов
все больше складывались из сбыта на рынке продуктов крестьянского хозяйства
или крестьянских повинностей; их источником могли быть - и были - также
другие хозяйственные возможности, связанные с торговыми сношениями, но
никак не барщина зависимых крестьян или потребление предоставляемых ими
продуктов в домашнем хозяйстве, как это происходило в хозяйстве ойкоса;
теперь как сеньор, так - правда, в меньшей степени - и зависимые от него
люди в значительной части удовлетворяли свои потребности

[410]
ведением денежного хозяйства. Перемены в положении крестьянства зависели в
значительной степени и от скупки земель сельской знати жителями города,
переходившими к более рациональному хозяйствованию на этих землях. Этот
процесс наталкивался на препятствия там, где для владения землями знати
требовалось право на получение лена, которого городской патрициат к северу
от Альп почти нигде не имел. Однако столкновения между политическими или
земельными сеньорами и городами нигде не происходили на почве «денежного
хозяйства» как такового, напротив, между ними, несомненно, существовала
общность интересов. Чисто экономическая коллизия возникала лишь там, где
землевладельцы, стремясь повысить свои доходы, переходили к собственному
промышленному производству, что, впрочем, было возможно лишь там, где в их
распоряжении была соответствующая рабочая сила. В этом случае города
начинали бороться с промышленным производством сеньоров, и именно в Новое
время в рамках патримониально-бюрократического государства эта борьба часто
принимала очень резкие формы. В средние века об этом еще не было и речи;
фактический распад старого вотчинного союза при ослаблении зависимости
крестьян часто шел без всякой борьбы просто вследствие проникновения в него
элементов денежного хозяйства. Так обстояло дело в Англии. В других местах,
правда, города непосредственно и сознательно способствовали такому
развитию, например, как мы уже видели, в сфере господства Флоренции.
Патримониально-бюрократическое государство стремилось примирить
противоположные интересы знати и городов, но, поскольку оно нуждалось в
знати в качестве офицеров и чиновников, оно запретило незнатным,
следовательно, и горожанам приобретать земли знати.
В средние века конфликты такого рода чаще возникали между городами и
церковными, особенно монастырскими, чем со светскими феодалами. Ведь
духовенство вообще, а особенно после разделения церкви и государства в
борьбе за инвеституру было наряду с евреями чужеродным телом в городе.
Владения церкви были в значительной степени освобождены от налогового
бремени, обладали иммунитетом, следовательно, правом не допускать
должностных лиц, в том числе и городских, на свою территорию. Духовенство
как сословие считало себя свободным от военных и других обязанностей
города. При этом число таких свободных от повинностей владений
увеличивалось, а с ними вследствие постоянного основания церквей
благочестивыми горожанами и число неподвластных городскому управлению лиц.
В своих светских братьях [civ] монастыри имели рабочих, не занятых заботой
о семье и, следовательно, способных выдержать конкуренцию

[411]
при использовании их, что часто случалось, в собственном промышленном
предприятии. Монастыри, совершенно так же как «вакуфы» [cv]средневекового
ислама, захватили источники денежно-хозяйственных рент - рыночные
помещения, торговые площади, мясные лавки, мельницы и т. п.; все это было
теперь изъято не только из налогового обложения, но и из всей хозяйственной
политики города. Часто монастыри предъявляли также притязания на монополию.
Их обнесенные стенами и обладавшие иммунитетом территории могли
представлять собой опасность и в военном отношении. А церковный суд,
запрещавший ростовщичество, препятствовал развитию деловых операций
горожан. Против накопления земельных владений по праву мертвой руки
горожане пытались бороться запретами, так же как князья и знать,
посредством законов амортизации. Но, с другой стороны, церковные праздники
и прежде всего владение местами паломничества с продажей индульгенций
служили для части городской промышленности способом получения дохода, а
монастыри в той мере, в какой они были открыты для светских лиц, - местами
призрения. Поэтому отношения между духовенством и монастырями, с одной
стороны, и горожанами - с другой, были в конце средних веков, несмотря на
все столкновения, совсем не столь плохи, чтобы в них можно было видеть
достаточное основание для «экономического объяснения» Реформации. Церковные
и монастырские учреждения не были, в сущности, столь неприкосновенны для
городской общины, как это утверждалось каноническим правом. Справедливо
указывалось, что в Германии, в частности, монастыри, после того как в ходе
борьбы за инвеституру королевская власть была значительно ослаблена,
лишились своего наиболее стойкого защитника от светской власти и что
устраненная ими власть фогтов [cvi] могла очень легко так или иначе
возродиться, если они серьезно займутся экономической деятельностью. Во
многих случаях городскому совету удавалось фактически подчинить их опеке,
очень близкой прежней власти фогта, навязывая им под различными предлогами
и наименованиями помощников и управляющих, которые ведали владениями и
делами монастыря в интересах города. Сословное положение клира в городской
общине было очень различным. Иногда он находился в правовом отношении
просто вне городской корпорации, но и там, где дело не обстояло таким
образом, он выступал в силу своих неистребимых сословных привилегий как
неудобная для города, неассимилируемая чужеродная сила. Реформация
покончила с этим в пределах своего господства, но городам, подпавшим вскоре
под власть патримониально-бюрократического государства, это уже не помогло.
В этом отношении развитие в древности шло совсем иным путем. Чем дальше в
глубь веков, тем больше экономи-

[412]
ческое положение храмов в древности похоже на положение церкви и особенно
монастырей в раннее средневековье, особенно в колониях Венеции. Здесь
развитие шло не в сторону растущего разъединения государства и церкви и
роста самостоятельности церковных владений, как в средние века, а в
обратном направлении. Знатные роды городов захватили владения храмов, видя
в них источник доходов и власти, а демократия полностью превратила их в
государственную собственность, в распродаваемые приходы, уничтожила
политическое влияние жрецов и передала управление экономикой общинам.
Большие храмы, такие, как храм Аполлона в Дельфах и храм Афины в Афинах,
были сокровищницами эллинистического государства, депозитными кассами
рабов, и некоторые из них остались крупными землевладельцами. Экономической
конкуренции храмов с городской промышленностью в античных городах не
возникало. Секуляризация церковного имущества не происходила и не могла
происходить. Но фактически, хотя и не по форме, «обмирщение»
концентрированных некогда в храмах ремесел проводилось значительно более
радикально, чем в средние века. Главной причиной этого было отсутствие
монастырей и самостоятельной организации церкви как межрегионального союза.
Конфликты между населением городов и земельными собственниками известны в
античности так же, как в средние века и в начале Нового времени. Античный
город проводил свою политику по отношению к крестьянам и свою взрывающую
феодализм аграрную политику. Но эта политика была настолько шире по своему
размаху и настолько отличалась по своему значению для развития городов от
применявшейся в средние века, что различие выступает очень отчетливо. Оно
должно быть рассмотрено в общем контексте.