Вебер Макс. Город

ОГЛАВЛЕНИЕ

§ 2. Западный город

Полную противоположность азиатскому городу являет собой средневековый город
Запада, и прежде всего город области к северу от Альп, где развитие носит
идеально-типический характер во всей его чистоте. Западный город был,
подобно азиатскому и восточному городу, местонахождением рынка, торговым и
ремесленным центром, а также крепостью. Купеческие гильдии и цехи
ремесленников обнаруживаются как здесь, так и там, и автономия,
предоставляемая их членам, была в той или иной степени известна во всем
мире. Античный город, как и средневековый город Запада, - применительно к
последнему в дальнейшем будут сделаны некоторые оговорки - включал в себя
барские дворы и места пребывания знатных родов, обладавших как землей вне
города, так часто и значительными земельными владениями в городе, которые
увеличивались благодаря доходам от участия знатных родов в деловых
операциях. В средневековом городе Запада также было множество патронов и
должностных лиц политических властителей, обладавших в его стенах
различными по своему объему привилегиями. Здесь, так же как почти во всем
мире, право, действовавшее на домовых земельных участках, так или иначе
отличалось от права, господствовавшего в сельском хозяйстве. Но
существенным, если отвлечься от переходных стадий, было для западного
средневекового города различив, установленное земельным правом между
свободно отчуждаемой, совершенно свободной от повинностей или обложенной
твердо установленными повинностями, передаваемой по наследству земельной
собственностью города и крестьянской землей, переданной в пользование на
разнообразных условиях владельцем земли, общиной деревни или рынка или
связанной повинностями по отношению к ним. В Азии и в античности эти
условия не были в одинаковой степени таковыми. Этой, все-таки только
относительной, противоположности земельного права соответствовала
абсолютная противоположность в личном правовом статусе горожан и крестьян.

[330]
В раннее средневековье и в античности в Передней Азии и на Дальнем Востоке
город был всегда совместным поселением, которое возникло благодаря притоку
извне и при санитарных условиях жизни низших слоев сохранилось только
благодаря постоянно продолжающемуся притоку жителей. Поэтому в нем
обнаруживается деление на самые различные по своему положению слои:
дипломированные должностные лица и мандарины наряду с презираемым
безграмотным простонародьем и (немногочисленными) людьми нечистых профессий
в Восточной Азии; разного рода касты в Индии; члены различных родовых
организаций наряду с безземельными ремесленниками в Передней Азии и в
античности; вольноотпущенники, зависимые люди и рабы наряду со знатными
землевладельцами, их должностными лицами и служилыми людьми, министериалы,
наемники, священники и монахи в городе раннего средневековья. Господские
дворы разного рода могли находиться в городе, но иногда и вся область
города как некое целое могла составлять владение вотчинника; починка и
охрана городских стен поручалась бургманнам или другим, обладавшим
привилегиями, связанными с бурговыми ленами, или иными правами людям.
Наиболее острые сословные различия существовали внутри городской массы
континентальных городов античности. В меньшей мере, но также - среди
населения городов раннего средневековья, а в России такие различия
сохранились едва ли не до начала нашего времени и обнаруживаются даже после
отмены крепостного права. Так, происходящий из деревни житель города
сохраняет поземельную повинность деревне, и мир может, отобрав у него
паспорт, принудить его вернуться. Правда, сословное расслоение городских
жителей внегородского происхождения было в разных городах неодинаковым. В
Индии, например, образование каст было прямым следствием возникновения
определенных специфически городских установлений, и касты, следовательно,
если не юридически, то фактически были чисто городским явлением. В Передней
Азии, в античности и в раннее средневековье, а также в России до отмены
крепостного права дело обстояло обычно таким образом: широкие слои
крепостных или зависимых фактически, хотя и не юридически, были обязаны
лишь платить господину оброк, в остальном же, в сущности, составляли
экономически самостоятельный класс мелких горожан или образовали его вместе
с юридически свободными мелкими горожанами. То обстоятельство, что город
был местонахождением рынка, который предоставлял постоянную возможность
заработка посредством торговли или ремесла, заставляло многих владельцев
рабов и зависимых людей использовать их не как рабочую силу в доме или на
предприятии, а, обучив их ремеслу или

[331]
навыкам мелочной торговли, а иногда и снабдив орудиями (так было в
античности), отпускать их в город и предоставлять заниматься там, платя
оброк господину, своей деятельностью. Поэтому мы обнаруживаем в Афинах при
возведении публичных зданий рабов и свободных в одной группе на условиях
сдельной оплаты труда. В Риме свободные и несвободные занимались ремеслом и
мелочной торговлей как доверенные лица господина или на основе merx
peculiaris[xxi], фактически в качестве совершенно самостоятельно
действующих мелких горожан, причем свободные и несвободные входят в одни и
те же ритуальные объединения. Шанс уплатить выкуп и стать свободным повышал
экономические успехи именно несвободных мелких горожан, и поэтому не
случайно в античности и в России в руках вольноотпущенников
сконцентрировалось значительное имущество, приобретенное длительной
деятельностью в области торговли и ремесла. Таким образом, западный город
как в древности, так и в России был местом перехода из несвободного
состояния в свободное благодаря возможности дохода, предоставляемой
денежным хозяйством. В еще большей степени это относится к средневековому
городу внутри страны, и чем длительнее была эта деятельность, тем
несомненнее совершался этот переход. Ибо в данном случае, в отличие от всех
известных нам процессов развития, бюргерство города проводило, как правило
совершенно сознательно, направленную на это сословную политику. На ранней
стадии развития этих городов при широких возможностях дохода в них сложился
общий интерес всех жителей к использованию таких возможностей увеличения
шансов на сбыт и доходов каждого горожанина с помощью облегчения притока
извне; поэтому все были заинтересованы в том, чтобы господин не мог
отозвать каждого разбогатевшего крепостного - как это практиковалось
дворянами Силезии в XVIII, а помещиками России еще в XIX в. - для работы в
доме или на конюшне, пусть даже это было лишь средством заставить его
уплатить выкуп за освобождение от крепостной зависимости. Городское
население узурпирует отмену прав господина - и это было великим, в сущности
революционным новшеством, введенным западноевропейским городом в отличие от
всех остальных городов. В городах Северной и Центральной Европы возник
известный принцип: «городской воздух приносит свободу»; другими словами, по
истечении разного, но всегда достаточно короткого срока господин раба или
зависимого терял право притязать на подчинение его своей власти. Это
положение действовало в очень различной степени. Очень часто городам
приходилось давать обещания не принимать зависимых людей, а по мере
ухудшения положения с продовольствием это их иногда даже устраивало.
Однако, как правило, этот принцип сохранял

[332]
свою силу. Следовательно, в городе сословные различия исчезали, во всяком
случае в той мере, в какой они означали отличие свободных от несвободных. С
другой стороны, на севере Европы внутри многих городов, основанных
первоначально на политическом равноправии жителей и на свободных выборах
должностных лиц, возник слой знати, образовалась сословная дифференциация -
знатные роды, которые вследствие своей экономической независимости и своего
могущества монополизировали места в городском совете, противостояли
остальным горожанам. Далее, во многих, преимущественно в южных, но и в
богатых северных городах (в том числе немецких) мы с самого начала находим,
как в древности, сосуществование constaffeln, «всадников», людей, имеющих
конюшни (теперь мы сказали бы «беговые конюшни», ибо они предназначались
для турниров), специфически городскую знать и простых бюргеров.
Следовательно, сословную дифференциацию. Но этому противостоит и другой
путь развития, усиливавший общность горожан как таковых, независимо от
того, знатные они или незнатные, в их отношении к знати вне города. К концу
средних веков, во всяком случае в Северной Европе, сельская рыцарская знать
не признавала подлинно аристократическим городской патрициат вследствие его
участия в приносящей доходы торговой и промышленной деятельности и - что
особенно подчеркивалось - вследствие участия вместе с представителями цехов
в заседаниях городских органов управления; за патрициатом не признавалось
право участвовать в турнирах, основывать монастыри, вступать в брак с
представителями рыцарских сословий и получать лен (в Германии последнее не
распространялось иногда только на привилегированных бюргеров имперских
городов). Из двух действовавших в городе тенденций - к относительному
сословному нивелированию и обратной, к росту дифференциации, - победила
вторая. В конце средневековья и в начале Нового времени почти во всех
городах, итальянских, английских и французских, так же как в немецких, -
если они не превратились подобно некоторым городам Италии в монархические
города-государства - господствовал патрициат, заседавший в городском
совете, или корпорация бюргеров, исключавшая проникновение в нее извне,
представлявшая собой внутри города господство аристократических фамилий,
причем даже там, где для их представителей еще со времени господства цехов
сохранялось требование формально входить в какой-либо цех.
Разрыв сословной связи с внегородской знатью достаточно полно произошел
лишь в городских корпорациях Северной Европы, на юге же, особенно в Италии,
наоборот, с ростом могущества городов почти вся знать переместилась

[333]
в города; это наблюдалось, причем в значительно большем масштабе, и в
древности, когда города возникали именно как резиденции знати. Античные и в
меньшей степени средневековые города Южной Европы образуют, следовательно,
в известной степени переходную стадию от азиатского к североевропейскому
городу.
К этим различиям присоединяется в качестве решающего признака как
античного, так и типичного средневекового города то, что эти города
представляли собой общественную организацию официального характера,
обладающую особыми органами, союз «бюргеров», подчиненных в качестве
таковых общему для всех них праву, следовательно, равных по своему
правовому положению. Такой характер города как сословно обусловленного
«полиса» или «коммуны» существовал в других областях права, кроме
средиземноморского и западного, насколько известно, лишь в начатках. Быть
может, в некоторой степени в Месопотамии, Финикии и в Палестине во время
борьбы израильского союза с ханаанской знатью и, пожалуй, в некоторых
приморских городах других регионов и времен. Так, в городах негров-фанти
Золотого берега, описанных Крейсханком, а после него Постом, существовал
«совет» во главе с властителем города в качестве primus inter pares;
членами этого совета были: 1) «кабофиры», главы родов, выдающихся своим
богатством и соответствующим им как сословию образом жизни (гостеприимством
и роскошью), 2) выборные начальники городских кварталов, организованных как
военные союзы, совершенно независимые друг от друга и часто враждовавшие
друг с другом, 3) наследственные полицейские (пинины) городских кварталов;
и этот совет осуществлял управление и вершил суд. Подобные подступы к
полису или к коммуне, вероятно, не раз формировались в Азии и Африке. Но о
наличии там «сословного права городского бюргерства» нет никаких сведений.
Напротив, развитой античный и средневековый город был прежде всего союзом,
конституированным или понимаемым как братство, в котором поэтому всегда
существует и соответствующий религиозный символ: культ городского союза
бюргеров как такового, следовательно, бог города или городской святой. Его
мы обнаруживаем, правда, также и в Китае (часто это - обожествленный
мандарин). Однако там он имел характер функционального божества в пантеоне.
Городская община на Западе обладала и имуществом, которым распоряжались
органы городского управления. Напротив, если знаменитый спор Алидов с
общиной о «садах Фадака» - первый повод экономического характера к
отпадению ши'а - и был спором о родовой или общинной собственности, то
«общиной», от имени которой представители халифов притязали на эту

[334]
собственность, было религиозное сообщество ислама, а не политическая
«община» Мекки, ибо ее вообще не было. Альменды существовали, вероятно, в
городских поселениях, так же как в деревенских общинах. Были также
специфические источники городских налогов, взимаемых князьями. Но о
финансах городской общины античности или средневековья ничего определенного
не известно, разве что можно допустить некоторые зачатки этого.
Общей особенностью средиземноморских городов, в отличие от азиатских, было
прежде всего отсутствие магически-анимистической связанности свободных
горожан кастами и родами с их табуированием. В Китае объединению горожан в
сообщество на основе общего сакрального и правового равенства, браков,
совместных трапез и солидарности вовне препятствовал экзогамный и
эндофратный род, в Индии со времен победы патримониальных правителей и
брахманов -эндогамная, табуистически замкнутая каста, В Индии вследствие
табуистической замкнутости каст это проявляется еще сильнее, чем в Китае,
отчасти также потому, что 90% населения по своему правовому положению
составляют сельские жители, тогда как в Китае города имеют гораздо большее
значение. Жители индийского города не могут совершать совместные культовые
трапезы, китайские же вследствие существующей у них родовой организации и
преобладающего культа предков не имеют для этого повода. Полностью
исключена и частная совместная трапеза лишь у табуистически связанных
народов, таких, как индийцы и евреи (ограниченно). Индийцы считают
осквернением даже взгляд, брошенный в кухню человеком другой касты.
Впрочем, еще в античности сакральные действия рода были также недоступны
тем, кто не являлся членом рода, как культ предков в Китае. Напротив, уже в
античном полисе компонентом акта (реального или фиктивного) «совместного
жительства» (синойкизма) была замена отдельных притании, служащих для
культовых трапез связанных клятвой союзов, необходимым для каждого полиса
пританеем города - символом совместной трапезы городских родов как
следствием их братства. Правда, в основе античного полиса официально лежало
деление на роды и стоящие над ними чисто личные и чисто (по крайней мере
предположительно) общие по происхождению, строго замкнутые вовне и
образующие культовый союз сообщества. Античные города были в соответствии с
весьма немаловажными представлениями их жителей прежде всего добровольными
объединениями и конфедерациями личных союзов отчасти родового, отчасти,
как, вероятно, фратрии, военного характера, которые затем при позднейшем
делении городов были, исходя из управленческой точки зрения, подведены под
определенную схему. Поэтому города

[335]
античности сакрально замкнуты не только вовне, но и внутри города по
отношению к каждому, не принадлежащему к какому-либо роду конфедерации, - к
плебеям; именно поэтому они оставались и внутренне разделенными на
замкнутые культовые союзы. По своему характеру знатных родовых конфедераций
с античными городами были в значительной степени сходны южно-европейские
города раннего средневековья, особенно приморские (но не только они).
Каждый знатный род имел в городских стенах свою крепость, личную или сообща
с другими родами; в этом случае (как, например, в Сиене) пользование ею
тщательно регулировалось. Вражда между родами бушевала в городе во всяком
случае не менее сильно, чем вне его, и ряд старинных подразделений города
(например, alberghi) был, по-видимому, связан с делениями на области
феодальных властителей. Но здесь, что чрезвычайно важно, не было никаких
следов существовавшей еще в античности сакральной замкнутости родов по
отношению друг к другу и вовне: следствие исторически важного события в
Антиохии, совершенно правильно выдвинутого апостолом Павлом на первый план
в его «Послании к галатам», где речь идет об участии апостола Петра в
(ритуальной) трапезе вместе с необрезанными братьями. Ритуальная
замкнутость ослабевала уже в античных городах и была близка к исчезновению.
Безродный плебс в принципе добился равного положения в ритуальных
церемониях. В средневековых городах, особенно в городах Центральной и
Северной Европы, это ослабление происходило с самого начала, и роды очень
скоро утратили свое значение конституирующего город элемента. Таковым
становится конфедерация отдельных бюргеров (отцов семейств), так что и
принадлежность горожан к внегородским сообществам практически потеряла
всякое значение по сравнению с городской общиной. Уже античный полис
становился в представлении его жителей все больше общиной как учреждением.
Окончательно понятие «общины» сложилось в античности в противоположность
«государству» только при включении ее в эллинистическое или римское
государство, что, с другой стороны, лишило ее политической
самостоятельности. Напротив, средневековый город был «коммуной» с момента
его возникновения, независимо от того, в какой степени ясно осознавалось
правовое понятие «корпорации» так таковое.
На Западе не было табуированных границ индийско-экваториального региона, а
также различных тотемических, связанных с культом предков, и кастовых
магических ограничений родовых союзов, которые в Азии препятствовали
объединению братства в корпорацию. Последовательный тотемизм и
казуистическое проведение родовой экзогамии возникли, и несомненно,

[336]
в виде позднего продукта, именно там, где развитие никогда не приводило к
образованию больших военно-политических и прежде всего городских союзов.
Античным религиям известны лишь следы таких образований, будь то в виде
«остатков» или в виде погибших ростков. О причинах этого, поскольку они не
носили религиозный характер, можно высказать лишь неопределенные
предположения. Заморские вторжения и морские грабежи раннего времени,
военные авантюры и массовые основания колоний внутри страны и за ее
пределами, создававшие длительно действующие союзы между различными
племенами или представителями различных родов, неизбежно должны были
разрушить прочность замкнутых родовых и магических уз. И даже если в
античных городах повсюду делались попытки искусственно восстановить
традицию посредством деления основанных новых общин на родовые союзы и
фратрии, основополагающей единицей в полисе был уже не родовой, а военный
союз. Многовековые странствия завоевателей-германцев до и во время Великого
переселения народов, их набеги и авантюристические походы во главе с
выборными вождями также препятствовали возникновению табуистических и
тотемических связей. И даже если они пытались, как сообщается, селиться по
реальным или фиктивным родам, решающими оставались судебный и военный союз
сотни и система земельных наделов как основа обложения повинностями, а
позже отношение к правителю, дружина и вассалитет; быть может, именно эти
обстоятельства привели к тому, что магические родовые связи не получили
своего развития. Христианство же, ставшее религией этих глубоко потрясенных
в своих традициях народов, могло стать таковой вследствие слабости или
отсутствия у них магических и табуистических ограничений, и окончательно
обесценило и уничтожило родовые связи в их религиозном значении. Часто
весьма значительная роль, которую церковная община играла в организации
управления средневековых городов, - лишь один из симптомов влияния
христианской религии на разрыв родовых связей и тем самым на образование
средневекового города. В отличие от христианства, ислам, как показывает вся
история внутренних конфликтов старого халифата, в сущности, не преодолел
замкнутость арабских племен и родовые узы, так как оставался религией
войска завоевателей, разделенного на племена и роды.
Поясним еще раз различия между городами того и другого типа. Город был во
всем мире совместным поселением до того чуждых по местожительству людей.
Китайский, месопотамский, египетский, а часто даже и эллинский военачальник
основывает или перемещает город, заселяет его не только теми, кто
добровольно готов стать его жителями, но в случае необходимости и

[337]
принудительно посредством разбойничьих набегов. Чаще всего так происходило
в Месопотамии, где насильственно приведенные на место будущего города
жители должны были сначала вырыть канал, который давал возможность основать
город в пустыне. Поскольку военачальник с его аппаратом управления и
чиновниками оставался абсолютным господином, общинный союз не возникает или
возникают лишь его жалкие начатки. Поселенцы часто остаются отдельными
племенами лишь разделенными на семьи, или, где это не произошло, - членами
прежних местных и родовых союзов. Не только житель китайского города
оставался обычно связан со своей сельской общиной, это относится и к
широким слоям негреческого населения эллинистического Востока, что
подтверждается легендой, мотивирующей рождение Назарянина в Вифлееме тем,
что род его отца имел там свой Hantgemal, как сказано в немецком переводе
«Хелианда»[xxii], и, следовательно, принадлежал ему. До недавнего времени
связь со своей родной деревней сохраняли и проживающие в городах русские
крестьяне: они не теряли права на землю и были обязаны принимать участие по
требованию деревенской общины в уплате повинностей помещику. Следовательно,
в этих условиях возникало не право городского бюргерства, а только союз
живущих в данный момент в городе и объединенных обязательством нести
повинности и предоставленными привилегиями. На родовых связях основывался и
эллинский синойкизм. По преданию, восстановление Иерусалима Ездрой и
Неемией также совершалось родами, причем посредством совместного поселения
представителей каждого политически полноправного сельского рода. По месту
жительства делился только безродный и политически бесправный плебс. И в
античном полисе каждый человек был гражданином, но первоначально всегда
только как член рода. Эллинский и римский синойкизм и каждое колониальное
завоевание всегда проходили в ранний период, во всяком случае фиктивно,
подобно воссозданию Иерусалима; даже демократия была вначале не способна
поколебать схему образования бюргерства из родов (gentes), составленных из
них фратрий и образованных ими фил, следовательно, из чисто личных
культовых союзов; и вынуждена была пытаться политически обезопасить эти
находящиеся во власти родовой знати союзы только с помощью косвенных
средств. В Афинах каждый, кто хотел иметь право занимать легитимную
должность, должен был указать культовый центр своего рода ().
Римская легенда также хорошо знает, что города возникают как совместные
поселения местных жителей и представителей чуждых племен; посредством
ритуальных актов они объединялись в братскую религиозную общину с
собственнным общинным очагом и

[338]
богом как святым покровителем общины, но при этом делились на роды, курии
(фратрии) и трибы (филы). Это деление, считавшееся вначале само собой
разумеющимся в каждом античном городе, уже очень рано стало совершаться,
как показывают круглые числа союзов (слагаемые из 3, 30 или 12),
искусственно для удобства налогообложения. Но принадлежность к родовому
союзу оставалась необходимым признаком полноправного гражданина для участия
в культовых обрядах и занятия всех должностей, требовавших общения с
богами, auspicia. Она была ритуально необходимой. Ибо легитимный союз
должен был покоиться на традиционной ритуальной основе традиционных
ритуальных форм союза: род, военный союз (фратрия), политический племенной
союз (фила), или создавать видимость этого. При основании средневековых
городов, особенно на севере, дело обстояло совершенно иначе. Бюргер входил,
по крайней мере при образовании новых городов, в городскую корпорацию как
отдельное лицо и в качестве такового приносил присягу городу. Его личное
правовое положение как бюргера гарантировала ему личная принадлежность к
городскому союзу, а не род или племя. При основании городов в число жителей
включались и торговцы не только из других мест, но и из чужих племен. Так
происходило, во всяком случае, при образовании новых городов, когда
привилегиями в город привлекались переселенцы; в меньшей степени при
преобразовании старых поселений в городские общины. Это не означает,
конечно, что в Кёльне, например, все упоминаемые в источниках купцы из
различных мест Запада, от Рима до Польши, входили в тамошнюю корпорацию,
созданную именно местными имущими слоями. Но такие случаи вступления в
корпорацию чужих встречались. Особое положение в средневековых городах,
соответствующее отношению в Азии к чужеземцам, занимали евреи. Ибо, хотя в
верхнерейнских грамотах, например, епископ указывает, что он призвал евреев
«для большего блеска города» и хотя евреи упоминаются в грамотах Кёльна как
землевладельцы наряду с христианами, единению их с местными жителями
препятствовали чуждый Западу ритуальный запрет браков с неевреями и
совершения совместной трапезы и в первую очередь отказ от участия в
таинстве евхаристии, от братства. Средневековый город был и объединением
культового характера. Городская церковь, городской святой, участие жителей
города в таинстве причащения, официальные церковные празднества были само
собой разумеющимися. Христианство лишило род всякого ритуального значения.
Христианская община была по своей глубочайшей сущности конфессиональным
союзом отдельных верующих, а не ритуальным союзом родов. Поэтому евреи с
самого начала остались вне союза

[339]
горожан. Если средневековый город и нуждался в культовой связи и для его
конституирования были часто (быть может, всегда) необходимы церковные
приходы, он тем не менее был, как и античный город, светским образованием.
Приходы выступали не в качестве церковных союзов и не через представителей
церкви; светские представители церковных приходских общин принимали наряду
с шеффенами[xxiii], представителями светской городской власти, а иногда с
гильдиями купцов главные формально-правовые акты от лица горожан.
Полноправность в качестве члена церковной общины, а не ритуальная
полноправность рода, как в античности, была необходимым условием, чтобы
считаться полноправным бюргером. Вначале различие между городами Запада и
городами Азии не было принципиальным. Местный бог, соответствующий святому
средневековых городов, и ритуальная общность полноправных горожан были
также необходимой составной частью всех переднеазиатских городов
античности. Однако политика переселений людей, совершаемых в ходе
завоеваний великими царями, изменила это, превратив город в чисто
административный округ, в котором все жители без исключения, независимо от
их принадлежности к племенному или ритуальному союзу, имели одинаковые
шансы на существование. Это очевидно и из положения евреев времен пленения.
Для них были закрыты только государственные должности, требующие
определенного образования и, по-видимому, также ритуальной квалификации. В
городах, очевидно, не было «должностных лиц общин». Отдельные представители
чужих племен имели, как и плененные евреи, своих старейшин и
священнослужителей, были, следовательно, «пришлыми племенами». До пленения
в Израиле метеки (gerim) не входили в ритуальное сообщество (они не были
обрезаны), а к ним относились едва ли не все ремесленники. Следовательно,
они были здесь «пришлыми племенами», как и в Индии, где ритуальное братство
городских жителей было исключено кастовым табу. В Китае в каждом городе был
свой бог (им часто был почитаемый в культе прежний мандарин города). Община
отсутствовала во всех азиатских и переднеазиатских городах или только
намечалась как союз родов, выходивший за границы города. Еврейская
конфессиональная община управлялась после пленения чисто теократически.
Западный город, более точно - средневековый город, которым мы сначала
займемся, был не только экономически центром торговли и ремесла,
политически (обычно) крепостью и часто местонахождением гарнизона,
административно судебным округом, но также скрепленным клятвой братством. В
древности его символом были общие выборы пританов[xxiv]. В средние века
город был скрепленной клятвой «коммуной» и

[340]
считался в правовом смысле «корпорацией». Впрочем, все это произошло не
сразу. Еще в 1313 г., как указывает Хачек, английские города не могли
получить «franchise»[xxv], потому что они, говоря современным языком, не
были «юридическим лицом», и лишь при Эдуарде I [xxvi] города выступают как
корпорации. Политическая власть, городские сеньоры - повсюду, а не только в
Англии - видели в бюргерстве возникающих городов в правовом смысле
пассивный литургический целевой союз, члены которого, квалифицированные как
городские землевладельцы, несли особые повинности, выполняли определенные
обязанности и обладали известными пв Англии - видели в бюргерстве
возникающих городов в правовом смысле пассивный литургический целевой союз,
члены которого, квалифицированные как городские землевладельцы, несли
особые повинности, выполняли определенные обязанности и обладали известными
пом отношении обычно достижением совсем не бюргерского союза, а
политического или вотчинного сеньора города. Он, а не горожанин, формально
получает эти важные права, которые непосредственно идут экономически на
пользу горожанам, а косвенно, в финансовом отношении, в виде налогов
горожан - ему, сеньору города. Эти привилегии были на самой ранней стадии,
например, в Германии королевскими привилегиями епископу, на основании
которых епископ, в свою очередь, мог видеть и видел в своих городских
подданных обладателей привилегий. Иногда, в частности в Англии в
англосаксонский период, допуск к поселению у рынка считался исключительной
привилегией, предоставляемой соседними сеньорами своим, и только своим
зависимым людям, доходы которых они облагали налогом. Городской суд был
либо королевским, либо вотчинным судом; шеффены и другие функционеры не
были представителями горожан и даже в тех случаях, когда горожане их
выбирали, оставались должностными лицами господина, а городское право,
которым руководствовались функционеры суда, - установленным им статутом.
Universitas civium[xxvii], о которой всюду вскоре начнут говорить, была,
следовательно, прежде всего гетерономной и гетерокефальной и входила в
другие политические, а также (часто) в вотчинные союзы. Однако вскоре это
изменилось. Город превратился, хотя и в различной степени, в автономное и
автокефальное правовое объединение, в активную «местную корпорацию», а
должностные лица города стали полностью или частично органами этого
учреждения. Для такого развития средневекового города было важно, чтобы
привилегированное положение горожан с самого начала рассматривалось как
право каждого отдельного горожанина в его общении с третьими лицами. Это
было следствием не только изначально

[341]
свойственного как античности, так и средневековью лично-правового
понимания подчинения общему «объективному» праву как праву «субъективному»,
следовательно, как выражению сословного статуса лица, но и, особенно в
средние века, по правильному указанию Байерле, также следствием еще не
исчезнувшего в германском судопроизводстве отношения к каждому субъекту
права как к «участнику судебного собрания»[xxviii], а это значит - как к
активному члену судебной общины, где принадлежащее бюргеру объективное
право само выступает как выносящее суждение, - институт, о котором и о
следствиях которого для формирования права мы говорили раньше. Это право
отсутствовало в судопроизводстве большинства городов всего мира. (Следы его
мы находим только в Израиле. Мы вскоре увидим, чем было вызвано это особое
положение.) Решающим для превращения средневекового города в союз было то,
что в то время, когда экономические интересы горожан направляли их к
созданию институциональной корпорации, они, с одной стороны, не встречали
препятствий в магических или религиозных ограничениях, и, с другой, над
ними не стояло рациональное управление политического союза. Там, где
присутствовал хоть один из этих факторов, как, например, в Азии, даже
сильные экономические интересы соединяли жителей города лишь на время.
Возникновение автономной и автокефальной корпорации в средние века с
управлением городского совета, возглавляемого «консулом», «майером» или
«бюргермейстером» - явление, существенно отличающееся от всех не только
азиатских, но и античных городов. В античности, как еще будет показано в
дальнейшем, специфически городское устройство сложилось прежде всего там,
где в полисе появились его наиболее характерные черты - преобразование
власти как городского правителя, так и родовых старейшин в господство
аристократических «родов», способных нести военную службу. Напротив, именно
в тех средневековых городах, которые являли собой специфический тип данного
времени, дело обстояло совершенно иначе.
При анализе этого процесса необходимо строго различать его формально-
правовую, социологическую и политическую стороны, что не всегда делалось в
споре различных теорий «городского строя». В формально-правовом отношении
корпорация горожан как таковая и ее учреждения «легитимно»
конституировались посредством (действительных или фиктивных) привилегий,
данных политической, а иногда и вотчинной властью. Отчасти ход событий
действительно соответствовал i этой формально-правовой схеме. Но часто,
причем именно в ) важнейших случаях, речь шла о совершенно другом: о
революционной узурпации, если рассматривать происходящее с

[342]
формально-правовой точки зрения. Правда, не повсеместно. Можно делать
различие между исконным и производным возникновением средневековой
городской общины. При исконном возникновении союз бюргеров был результатом
политического объединения горожан в корпорацию, невзирая на «легитимные»
власти и вопреки им, вернее, результатом целой серии подобных актов.
Решающее формально-правовое подтверждение этого состояния легитимными
властями происходило позже - впрочем, не всегда. Производным путем союз
горожан возникал посредством предоставленного ему или его потомкам по
договору или пожалованному основателем города более или менее полному или
ограниченному праву на автономию и автокефалию; особенно часто пожалования
давались при основании города для новых поселенцев и их правопреемников.
Исконная узурпация посредством внезапного акта единения в корпорацию,
скрепленное клятвой объединение (conjuratio) горожан происходили
преимущественно в больших старых городах, таких, как Генуя и Кёльн. В
целом, как правило, наблюдается комбинация того и другого. Источники по
истории городов, которые, естественно, представляют легитимную
последовательность развития более преобладающей, чем она была в
действительности, вообще не упоминают об этих узурпаторских братствах: во
всяком случае, сообщение о них в источниках может быть только случайным,
вследствие чего данные об их возникновении, в особенности когда речь идет
об уже существующих городах, представляются в сравнении с их действительным
возникновением слишком общими. О кельнской conjuratio 1112 г. есть только
одно лаконичное упоминание. Чисто формально в Кёльне при составлении актов
могли присутствовать шеффены старого города и представители приходов, в
частности пригорода св. Мартина как нового поселка торговцев (mercatores),
ибо они были признаны «легитимными» властями. Их противники, городские
сеньоры, указывали, конечно, при разногласиях на несоблюдение формальных
законных требований, например, (в Кёльне)на то, что некоторые шеффены не
принесли клятву и т. п. Ибо в такого рода упущениях и проявлялись
узурпаторские нововведения. Указы императоров династии Штауфенов,
направленные против автономии городов, звучат иначе: они запрещают не
только те или иные формально-правовые упущения, но и conjurationes как
таковые. О фактически движущих силах при таких преобразованиях в
достаточной мере свидетельствует то, что в Кёльне еще значительно позже
Richerzeche (гильдия богатых) - с точки зрения легитимности чисто приватный
клуб особенно состоятельных бюргеров - успешно претендовала не только на
право принимать новых членов, что было вполне естественно, но и на
компетенцию предоставлять им совершенно

[343]
не связанные с членством в клубе права горожан. Большинство крупных
французских городов также получили самостоятельное городское устройство в
принципе сходным путем, посредством скрепленного клятвой братства горожан.
Но подлинной родиной conjurationes была, очевидно, Италия, где в
подавляющем большинстве случаев городское устройство возникало исконно
посредством conjuratio. Поэтому здесь и легче всего, несмотря на неясность
источников, понять социологическую сторону городского объединения. Общей
предпосылкой была характерная для Запада апроприация прав феодальными и
приходскими властями. Положение в городах до conjuratio - правда в деталях
очень различное - в целом следует представлять себе сходным со своеобразной
анархией в Мекке, которая поэтому была описана выше несколько подробнее.
Многочисленные силы, притязающие на господство, противостоят,
перекрещиваясь, друг другу: политическая и вотчинная власть епископа,
апроприированная власть вице-графа и других должностных лиц, основанная
отчасти на привилегиях, отчасти на узурпации, крупные городские владетели
ленов или освобожденные министериалы короля или епископов (capitani),
сельские или городские субвассалы (valvasalles) капитанов, владельцы
родовых аллодов различного происхождения, множество владельцев бургов от
своего и от чужого имени в качестве привилегированных сословий с сильной
клиентелой, состоящей из зависимых и свободных под их патронатом,
профессиональные объединения городских промышленных классов, судебные
власти, основанные на вотчинном, ленном земельном и церковном праве.
Временные договоры, полностью сходные со «связями» между родами в Мекке,
приостанавливали столкновения между различными вооруженными группами как
внутри, так и вне городских стен. Официальным легитимным господином города
был либо обладатель императорского лена, либо чаще епископ, который, владея
светскими и духовными средствами воздействия, имел наибольшие шансы на
действенное господство.
Для конкретной цели и большей частью на неопределенный срок, т. е. до
объявления о прекращении ее действия, заключалась и такая conjuratio,
которая в качестве compagne communis (или под сходным названием) служила
предпосылкой политическому союзу будущего «города». Сначала в стенах города
существует несколько conjurationes, но серьезного значения достигает лишь
клятвенный союз «всей» общины, т. е. всех тех сил, которые в данный момент
обладают военной властью или претендуют на нее и способны доказать ее
действенность. В Генуе такой союз возобновлялся сначала каждые четыре года.
Направленность его была самой различной. В Милане в 980 г. способные носить
оружие горожане

[344]
заключили союз против епископа, в Генуе вначале епископ и фамилии вице-
графов, у которых были узурпированы светские господские права, позже
превратившиеся просто в притязания на повинности, по-видимому, входили в
эти союзы, тогда как позже compagne communis здесь и в других местах
выступала и против притязания на власть епископа и вице-графов. Позитивной
целью клятвенных братств было прежде всего объединение местных
землевладельцев для обороны и наступления, для мирного завершения споров и
утверждения соответствующего интересам городских жителей судопроизводства,
затем монополизация всех экономических возможностей, предоставляемых
городом его жителям: только участник такого союза допускался, например, в
Генуе к торговым операциям горожан, в частности, к инвестиции капитала в
форме комменды в заморскую торговлю. Союз требовал также фиксации
повинностей города в виде общей суммы или высоких процентов вместо
произвольного обложения и, наконец, создания военных организаций для
расширения политической и экономической сферы власти коммуны вовне. Едва
только возникли конъюрации, начались войны между коммунами, которые к XI в.
становятся постоянным явлением. Внутри города клятвенный союз добился
присоединения к нему массы горожан: знатные и патрицианские фамилии города,
основавшие братство, призывали всех землевладельцев города приносить
клятву; тот, кто не приносил клятву, терял свои права. Формальное изменение
в существующем управлении городом происходило не всегда; епископ или
светский сеньор часто сохранял свое положение во главе городского округа и
по-прежнему управлял им с помощью своих министериалов; ощутимо великое
преобразование выражалось только в наличии собрания горожан. Однако это не
осталось без изменения. В последние десятилетия XI в. повсюду появляются
консулы (consules), ежегодно официально избираемые всеми горожанами или
избранной ими коллегией, которая в действительности всегда была органом
узурпировавшей избирательное право группой знатных горожан, чей состав
подтверждался только выражением одобрения; в городе бывало несколько,
иногда до двенадцати, таких групп. Эти консулы, оплачиваемые и обладавшие
побочными доходами, захватили при завершении революционной узурпации все
или основную часть судопроизводства, высшее командование во время войны и
управление делами коммуны. В первое время они происходили преимущественно
или очень часто из среды знатных судейских должностных лиц или вотчинной
курии; разница была только в том, что теперь они выбирались объединенным
бюргерством или его представителями, а не назначались, как раньше, сеньором
города. Они находились под строгим контролем

[345]
коллегии sapientes[xxix], часто называемой credenza, состоящей частично из
прежних шеффенов, частично из знатных горожан, которые определялись на эту
должность самими консулами или по решению выборной коллегии. В сущности же
это были главы наиболее могущественных в политическом и экономическом
отношении родов, распределявших между собой эти должности. В начале
образования клятвенного братства еще сохранялось сословное деление на
различные категории capitani (главных вассалов), субвассалов,
министериалов, владельцев бургов (castellani) и cives meliores[xxx], т. е.
граждан, способных по своему экономическому положению носить оружие;
должности и места в совете пропорционально распределялись между ними. Очень
скоро, однако, обнаружилось, что движение направлено против ленных
отношений. Консулам было запрещено принимать лены от сеньоров и
коммендироваться им в качестве вассалов. Одним из первых политических
достижений было получение то ли путем насилия, то ли посредством вынужденно
предоставленных или купленных привилегий императора и епископов, вытеснение
императорских, епископских и сеньориальных бургов из города, перемещение их
за городские стены (это отражено, в частности, в привилегиях императоров
Салической династии[xxxi]) и проведение принципа, согласно которому
запрещалось в пределах определенной округи строить бурги, а император и
другие сеньоры города лишались права жить в нем. Достижением в области
судопроизводства было создание определенной процедуры, исключавшей
иррациональные доказательства, в частности судебные поединки (об этом
говорится в многочисленных привилегиях XI в.), т. е. то же, что и
предпринимала, идя навстречу интересам горожан, королевская власть Англии и
Франции; затем запрещение привлекать горожан к расследованию дел во
внегородских судах и кодификация особого рационального права для горожан,
которым должны были пользоваться консулы при рассмотрении дел в городском
суде. Так из заключаемых от случая к случаю или на короткий срок чисто
личных, скрепленных клятвой союзов возникло прочное политическое
объединение, члены которого относились к сфере особого сословного права
жителей города. Формально это право означало уничтожение старого личного
принципа права, материально - разрыв ленных связей и сословного
патримониализма. Правда, еще не в пользу подлинного принципа местных
корпоративных «учреждений». Городское право было сословным правом членов
образовавшегося посредством принесения клятвы объединения. Ему были
подвластны те, кто относился к сословию горожан или зависимым от них людям.
Еще в XVI в. там, где в городах сохранилось господство знатных родов,
например в большинстве нидерландских общин,

[346]
представительство в провинциальных и генеральных штатах было не
представительством города как такового, а представительством городской
знати; это очевидно из того, что наряду с представителями знатных родов
очень часто в этих городах присутствуют и представители цехов и других
незнатных сословий того же города; они голосуют отдельно и не объединяются
с представителями знатных родов в общее представительство города. В Италии
это явление отсутствует. Но в принципе положение очень сходно. Хотя
городская знать не должна была находиться вне ленных отношений (что далеко
не всегда действительно имело место), однако у нее наряду с городскими
домами были бурги и земельные владения вне города, вследствие чего она
входила не только в союз коммуны, но в качестве сеньора или члена и в
другие политические объединения. На ранней стадии существования итальянских
коммун управление городом принадлежало рыцарским по своему образу жизни
родам, независимо от того, предполагалось ли корпорацией нечто иное и
удавалось ли иногда в действительности рядовым бюргерам добиваться
преходящего участия в органах управления. Военное значение рыцарской знати
брало верх. На севере, особенно в Германии, старые фамилии шеффенов играли
еще большую роль, чем на юге; они часто и формально сохраняли право
управлять городом или, во всяком случае, осуществляли его в нераздельной
личной унии. В зависимости от соотношения сил участия в управлении городом
добивались иногда и прежние должностные лица сеньориальной, в частности
епископальной, власти - министериалы. Там, где узурпация власти городского
сеньора была осуществлена не полностью, часто случалось, что он (обычно это
был епископ) добивался участия своих министериалов в городском совете. В
больших городах, таких, как Кёльн и Магдебург, епископ полностью или
частично осуществлял управление посредством свободных городских шеффенов,
которые постоянно превращались из должностных лиц епископа в представителей
коммун; они всегда привлекали к участию в управлении представителей
conjuratio или делили с ним свои функции. В XIII в. во фландрских,
брабантских и нидерландских городах функции управления начинают
осуществлять наряду с назначенными графом шеффенами члены совета, принесшие
клятву - jurati (уже их наименование свидетельствует о возникновении
посредством узурпации из рядов conjuratio) или «бургомистры» из горожан;
большей частью они образуют отдельные коллегии, но иногда выступают вместе
с шеффенами. Они были представителями объединенных в корпорацию горожан и
сохранились в Голландии впоследствии как корпорация vroedschap. В первое
время отношения следует повсюду представлять себе очень колеблющимися,

[347]
без формального регулирования атрибутов фактической власти. Решающими были
личные отношения и влияния, а также персональная уния при осуществлении
различных функций управления. Формального обособления «городского
управления» в современном смысле, особых бюро и ратуш, не было. В Риме, как
и во всех городах Италии, горожане заседали в соборе, а руководящие
комитеты, иногда и бюргеры, вероятно, в частных домах или клубах. В Риме
это, несомненно, происходило именно таким образом. В Кёльне при узурпации
прав горожанами «дом богатых» (domus divitum) также находился в локальной
унии с «домом бюргеров» (domus civium), следовательно, с местонахождением
управления, и главы клуба «цеха богатых», по правильному указанию Байерле,
находились в личной унии с обладателями должности шеффенов и с другими
важными функционерами. Городского рыцаря итальянского типа здесь не было. В
Англии и во Франции ведущую роль играли гильдии купцов. В Париже главы
гильдии по снабжению водой были и формально признанными представителями
бюргерства. Но и во Франции возникновение городских корпораций в крупных
старых городах частью происходило посредством узурпации союзами бюргеров,
купцов и городских получателей рент и их объединений, заключенными либо с
живущими в городе рыцарями (на юге), либо с братствами (confraternitates) и
цехами ремесленников (на севере страны). Не будучи тождественны conjuratio,
эти союзы играли при своем возникновении большую роль в других союзах,
особенно на севере. Клятвенные братства германского севера отличаются
вследствие слабого развития в них рыцарства особенно архаическими чертами,
отсутствующими в странах Южной Европы. Клятвенные братства могли
создаваться и повторно с целью установления политической корпорации и
узурпации власти сеньора города. Но эти союзы могли примыкать и к
возникающим в большом количестве на севере и в Англии гильдиям защиты.
Первоначально такие гильдии были созданы не для того, чтобы оказывать
влияние на политические события: они заменяли горожанам то, чего те
особенно часто были лишены в городе раннего средневековья: защиту рода и
предоставленную им безопасность. Подобно роду, они помогали своим членам,
защищая их от нападения и угроз, а часто и при экономических трудностях,
устраняли споры и вражду между входящими в братство, видя свою задачу в
заключении между ними мира, брали на себя уплату военной повинности (как
это было в одном случае в Англии) и заботились об удовлетворении
потребности в общении, периодически устраивая сохранившиеся еще с языческих
времен пиршества (первоначально они были культовыми актами); заботились,
наконец, о похоронах при участии всего братства, гарантировали

[348]
умершему спасение души добрыми делами, приобретали для него за общий счет
индульгенции, покровительство могущественных святых и вообще всячески
старались в каждом данном случае защищать общие, в том числе экономические,
интересы. Если северофранцузские города возникали преимущественно как
клятвенные объединения мира без остальных атрибутов гильдий, то английские
и северные городские объединения, как правило, носили характер гильдий. В
Англии типичной формой городского объединения была торговая гильдия,
обладавшая монополией на мелкую торговлю внутри города. Немецкие торговые
гильдии большей частью делились по специальностям (обычно очень сильная
гильдия торговцев сукном, мелочных торговцев и др.). Гильдия в виде
организованной формы перешла отсюда и в дальнюю торговлю - но это нас здесь
не интересует.
Города не «возникли», как часто думают, «из гильдий», напротив, гильдии,
как правило, возникали в городах. К тому же гильдии получали власть в
городе лишь иногда (на севере, в частности в Англии, в качестве summa
convivia). Как правило, власть в городах захватывали отнюдь не
тождественные гильдиям «роды». Ибо гильдии не были идентичны conjuratio,
городскому объединению.
К тому же гильдии никогда не были единственными видами объединения в
городах. Наряду с ними существовали, с одной стороны, различные по своему
профессиональному составу религиозные объединения, с другой - чисто
экономические, разделенные по профессиям объединения - цехи. Религиозное
движение, связанное с созданием подобных союзов, confraternitates,
существует на протяжении всего средневековья наряду как с политическими
союзами, гильдиями, так и с профессиональными объединениями в разнообразном
взаимопересечении с ними. Значительную, меняющуюся в разное время роль они
играли, в частности, среди ремесленников. Само по себе то, что случайно
наиболее раннее упоминание в источниках подлинной fraternitas ремесленников
в Германии - ткачей чехлов для перин в Кёльне (1180) относится к более
позднему времени, чем соответствующее ей объединение, не доказывает, что
профессиональное объединение, вернее, его специфическая профессиональная
цель была по всюду более ранней и исконной. Однако в профессиональных цехах
это было, по-видимому, правилом и объясняется, вероятно, тем, что образцом
для объединений свободных ремесленников, во всяком случае вне Италии,
служило совершаемое вотчинным управлением деление тяглых ремесленников на
группы во главе с мастерами. Но в ряде случаев fraternitas служит отправным
пунктом будущего профессионального союза. Подобно тому как еще недавно
возникновение в России еврейских

[349]
рабочих мастерских начиналось с приобретения самого необходимого для
религиозно-полноправного еврея - с приобретения Торы[xxxii], так и
многочисленные, по существу профессиональные, союзы ставили на первое место
интересы общения и религии, или, если они были ярко выраженными
профессиональными объединениями, добивались религиозного признания, как это
было свойственно большинству гильдий и вообще всем объединениям в средние
века. И это отнюдь не было маскировкой важных материальных интересов. То
обстоятельство, например, что самые ранние конфликты в союзах подмастерьев
возникали не из-за условий труда, а по вопросам религиозного этикета
(таким, как места в религиозных процессиях и т.п.), показывает, как сильно
и тогда социальная оценка стоящего вне рода бюргера была обусловлена
религиозной. Здесь сразу же обнаруживается то, что особенно важно, - резкая
противоположность по отношению к любого рода табуистической замкнутости,
которая исключала бы братство в общине.
В целом эти братства, как религиозные, так и светские по своему характеру,
независимо от времени их возникновения в каждом отдельном случае,
фактически находились часто в первоначальной унии с официальными
профессиональными союзами - с купеческими гильдиями и цехами ремесленников,
о которых речь еще будет идти ниже. Те же, в свою очередь, не всегда были,
как часто предполагают, ответвлениями первоначально единой гильдии, хотя
это случалось, но вместе с тем объединения ремесленников, например,
сложились в некоторых случаях гораздо раньше, чем старейшие conjurationes.
He были они и их предтечами, ибо существовали во всем мире, даже там, где
никогда не возникала городская община. Все эти объединения оказывали
преимущественно косвенное воздействие: способствуя объединению горожан
посредством привычки к общности интересов, которая должна была возникнуть в
свободных объединениях, посредством примера и совмещения в личной унии
ведущего положения лицами, опытными в руководстве такими клятвенными
союзами и пользовавшимися благодаря этому влиянием. Во всяком случае,
вполне естественно было, и это подтверждается также дальнейшим развитием,
что и на севере именно богатые бюргеры, заинтересованные в независимости
торговых сношений, принимали наряду со знатными фамилиями активное участие
в создании conjuratio, давали на это деньги, следили за ходом движения и
вместе со знатными родами принимали клятву и обязательства от всей массы
населения; пережитком этого являлось, очевидно, право цеха богатых в Кёльне
предоставлять гражданское право. Там, где в этом движении бюргеров помимо
знатных родов участвовали и занимающиеся промышленной деятельностью жители
города, известную

[350]
роль в образовании городского союза играли прежде всего купеческие гильдии.
В Англии еще при Эдуарде II восставшие против купцов мелкие бюргеры
жаловались на то, что потентаты (potentes) требуют от самых бедных горожан,
в частности и от цехов, клятвы в повиновении и вводят на основе этой
узурпированной власти налоги. Сходным был, несомненно, этот процесс и в
большинстве городских братств, возникших посредством узурпации. После того
как в ряде больших городов узурпации увенчались успехом, те политические
сеньоры, которые основывали новые города или предоставляли старым городам
привилегии, поспешили из «соображений конкуренции» добровольно предоставить
бюргерам часть, в каждом случае различную, требуемых ими прав, не дожидаясь
возникновения формального объединения, вследствие чего успех этих
объединений становился по своей тенденции повсеместным. Этому
способствовало, в частности, и то, что лица, желавшие или предполагавшие
поселиться в городе, обладавшие, с точки зрения основателя города,
достаточным богатством и социальным влиянием, требовали предоставления им
уже существующего права какого-либо определенного города; так, например,
жители Фрейбурга - городское право Кёльна, многочисленные южногерманские
города - право Фрейбурга, восточные города - магдебургское право; при
возникновении конфликтов компетентное решение выносил город, чье право было
в каждом данном случае предоставлено. Чем богаче были поселенцы, на которых
расчитывал основатель города, тем больше были уступки, на которые ему
приходилось идти. Так, 24 conjurationes во Фрейбурге, которым Бертольд
Церингенский [xxxiii] обещал сохранение свобод граждан в новом городе,
играют роль, напоминающую роль «цеха богатых» в Кёльне, получают большие
личные привилегии и в качестве consules общины держат в руках управление
городом.
К числу пожалованных князьями и вотчинниками привилегий городам относится
повсюду прежде всего то, что бюргерство конституируется как «община» с
собственными органами управления; в Германии во главе ее стоит «совет».
Наличие «совета» считалось в Германии необходимым выражением свободы
города, и бюргеры притязали на автономное право определять его состав. Это
удалось им не без борьбы. Еще Фридрих II запрещает в 1232 г. деятельность
всех советов и бургомистров, выбранных городами без согласия епископа;
вормсскому епископу удалось добиться для себя и своего представителя права
председательствовать в совете и назначать его членов. В Страсбурге в конце
XII в. управление министериалов епископа было заменено советом, состоящим
из представителей бюргерства и пяти министериалов. В Базеле епископ добился
того, что император устранил совет, который, как

[351]
предполагает Гегель[xxxiv], он прежде сам разрешил. Во многих
южногерманских городах долгое время фактическим главой города оставался
назначаемый или, во всяком случае, утверждаемый сеньором шультгейс, и
бюргерство могло избавиться от этого контроля, лишь купив эту должность.
Однако в грамотах мы обнаруживаем, что наряду с шультгейсом все большее
значение обретает «бургомистр» который в конце концов получает
преимущество. Он был, в отличие от шультгейса, действительным
представителем союза горожан, т. е. должностным лицом, возникшим в
результате узурпации, а не должностным лицом сеньора. Впрочем, в XIV в. в
соответствии с изменившимся составом очень многих немецких городов
бургомистр, получая все большее значение, часто переставал быть
представителем «родов», подобно consules Италии, - им скорее
соответствовали не принесшие клятву шеффены (scabini поп jurati), консулы и
подобные им представители бюргерства больших городов в раннее время, - а
становился доверенным лицом профессиональных объединений, т. е. относился
уже к более поздней стадии развития.
Активное участие в союзе бюргеров обусловливалось сначала повсюду
наследственным, отчуждаемым, свободным от барщины и податей владением
землей в городе; или оно было связано только с твердо установленным налогом
и обязанностью участвовать в осуществлении необходимых городу целей, - эта
обязанность стала в Германии признаком городского землевладения. Позже
стала облагаться и другая собственность, прежде всего деньги и ценные
металлы. Вначале
городской житель, не обладавший земельным владением, был лишь участником в
защите города, каким бы ни было в остальном его сословное положение. Право
занимать городские должности и участвовать в совете менялось, причем в
различном смысле. К этому мы теперь и перейдем. Но сначала надо еще,
предварительно и в самом общем смысле, поставить вопрос, что послужило
причиной того, что, в отличие от Азии, в Средиземноморском бассейне, а
затем в Европе, началось развитие городов. Отчасти ответ на это был уже дан
указанием на то, что возникновению городского братства, следовательно,
городской общины препятствовала магическая замкнутость родов, а в Индии -
каст. В Китае роды были носителями важных религиозных традиций, культа
предков и поэтому нерушимы. В Индии касты определяли специфический образ
жизни, с соблюдением которого было связано существование при переселении
душ, поэтому касты ритуально исключали друг друга. Но если в Индии это
препятствие было абсолютным, то родовая знать в Китае и особенно в Передней
Азии может рассматриваться только как относительное препятствие. И в самом
деле, именно в этих регионах

[352]
появляется нечто совершенно иное: различие в военной организации, прежде
всего в ее экономико-социологической основе. Необходимость регулирования
течения рек и орошения привела в Передней Азии (включая Египет) (и менее,
но в достаточной степени в Китае) к созданию царской бюрократии, вначале
это была только бюрократия, связанная со строительными работами, но затем
она привела к полной бюрократизации управления, которая давала царю
возможность с помощью персонала и доставляемых им доходов взять снабжение
армии в свои руки, осуществляя его посредством своих бюрократических
хозяйственных органов. «Офицер» и «солдат», вся составленная из
призывников, снаряженная и снабженная необходимым из государственных
складов армия стала здесь основой военной силы. Следствием этого были
отделение солдат от средств военных действий и безоружность подданных. На
этой почве не могла возникнуть политическая, независимая по отношению к
царской власти бюргерская община, так как бюргер больше не был воином.
Совершенно иначе обстояло дело на Западе. Здесь вплоть до периода
императорской власти сохранился принцип самоэкипировки войска, независимо
от того, состояло ли оно из несущих военную повинность в силу военного
банна [xxxv] крестьян, рыцарей или городской милиции. А это означало
военную самостоятельность отдельных военнообязанных. В самоэкипирующейся
армии действует принцип, согласно которому военачальник в значительнойиз
несущих военную повинность в силу военного банна [xxxvi] крестьян, рыцарей
или городской милиции. А это означало военную самостоятельность отдельных
военнообязанных. В самоэкипирующейся армии действует принцип, согласно
которому военачальник в значительнойьшими их группами, он сильнее, но перед
всеми или большими их объединениями, если таковые возникают, он беззащитен.
Такой военачальник лишен бюрократического, слепо ему повинующегося, ибо
полностью от него зависящего, аппарата принуждения, с помощью которого он,
не вступая в переговоры с независимыми в военном и экономическом отношении
аристократическими родами, из чьих рядов он вынужден рекрутировать органы
своего управления, - своих сановников и должностных лиц на местах, - мог бы
проводить свою волю и тогда, когда эти слои сплачиваются против него. Между
тем такие союзы возникали всегда, как только предъявлялись новые требования
экономического характера, в частности требования денег. Этим объясняется
возникновение на Западе, и только там, «сословий», а также возникновение
корпоративных и автономных городских общин. Финансовая помощь горожан
вынуждала сеньоров обращаться к ним в случае необходимости и заключать с
ними договор. Такой финансовой мощью обладали также гильдии в

[353]
Китае и Индии, «денежные люди» Вавилона, что заставляло царей, дабы не
спугнуть их, и там в известной мере считаться с ними. Но это еще не давало
возможности городским жителям, какими бы богатыми они ни были, сплотиться и
выступить как военная сила против властелина города. В отличие от них, все
conjurationes и объединения Запада начиная с раннего периода античности
были вооруженными городскими союзами. И это было решающим.