Лясников Н., Лясникова Ю.Социально-экономические условия формирования духовной культуры студенческой молодежи

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 2. Социокультурные проблемы  студенческой молодежи

2.2.4       Толерантность и  нетерпимость в среде студенческой молодежи как осуществление ценностей: политический и этнонациональный аспект

Формирование духовного мира студенчества тесно связано с профессиональными и жизненными ожиданиями, путями и возможностями их реализации. В свою очередь, профессиональные и жизненные ожидания студенческой молодежи имеют особое значение в политической сфере. 20-30-летние не готовы отложить себя «на потом», это может стать причиной социальных конфликтов. Студенчество - это социальная база среднего класса, или в связи с проблематичностью применения в российских условиях термина «средний класс» тех людей, которые причисляют себя к некой середине. Среднему классу и близким к нему социальным слоям придется жить в мире, где растет неравенство и где у большинства падает реальная заработная плата. В поисках стабильности он вынужден полагаться на общество, но именно здесь не на что рассчитывать. Политическая власть не может обеспечить экономическую стабильность,  сфера малого и среднего предпринимательства ссужается,  а крупный бизнес относится к среднему классу как к «наемной  рабочей силе», которой положено все меньше выплат и социальных льгот, обеспечивающих благополучие. И хотя средний класс – это, скорее, социальное мировоззрение, нежели определенный уровень материального комфорта, формирование этого мировоззрения должно основываться на  реальной жизни. В настоящее время никто не знает точно, что должен делать человек, чтобы добиться успеха. В состоянии неопределенности перестают действовать прежние стандарты поведения, а новые ценности, еще формирующиеся, становятся угрозой старым моделям. Механизм формирования духовных ценностей  студенческой молодежи подвергается существенным изменениям.

Свойственные молодежи в сфере духовной жизни в большей степени, чем старшему поколению, индивидуалистические ценности  готовят почву для новых, взрывающих  прежние схемы конфликтов, идеологий и коалиций. Эти конфликты вряд ли будут едины в своей основе, скорее для них будет характерно возникновение в определенных ситуациях усилиями отдельных людей. Формирующаяся в результате смены поколений социальная структура становится восприимчивой к пропагандируемым  средствами массовой информации модным темам и, в определенной степени, модам на конфликты.

По мнению Ю. Левады, культурная реальность социалистического времени базировалась на прямой назидательности предлагаемых образцов, категоричности  предписаний и незыблемости авторитетов, от имени которых такие предписания делались. Теперь место жестких рамок и строгих санкций заняли менее жесткие и менее определенные  рамки допустимого, терпимого, желательного. Данные мониторинга ВЦИОМ фиксируют устойчивый рост толерантности в обществе в целом и особенно среди молодежи. Однако частью людей такая трансформация воспринимается как  моральный распад торжество вседозволенности.[1]

При доминирующих индивидуалистических ценностях устойчивые конфликтные линии все чаще возникают на основе «врожденных» признаков – расы, цвета кожи, пола,  этнической принадлежности. Такое социальное неравенство, как бы предопределенное самой природой,  будет усиливаться в той степени, в какой получат развитие процессы модернизации российского общества.  Движения, в основе которых,  например,  национальная нетерпимость, могут получить  особые  организационные и политические шансы. Процессы идентификации и интеграции обусловлены в этих случаях конкретностью и непосредственной воспринимаемостью признака и его противоречивым соотношением  к принципу успеха.

Интеграция является объективной потребностью, и особенно важно на какой духовной основе она может произойти. Э. Фромм отмечал, что «стремление к единению с другими  проявляется как в низших формах поведения, то есть в актах насилия  и разрушения, так и   в высших формах проявления – солидарности на основе общего  убеждения. Оно является также главной причиной, вызывающей потребность в адаптации; люди боятся быть отверженными».[2] Интеграция, наблюдаемая  в отдельных случаях в российском обществе, отражает более общность чувств, чем комбинацию интересов. В российской  политике налицо кризис идей и универсальных притязаний. Если довести несказанные слова до логического конца, в российской политике считается, что ничего не имеет смысла, политика и история – всего лишь случайное противоборство сил. В предвыборной борьбе  это проявляется в снижении уровня реального политического плюрализма, отсутствии  межпартийного диалога, в «тихой»  избирательной кампании.[3]

В этих условиях  все чаще предпринимаются попытки «поднять волну патриотизма», осуществить «русский проект» и молодежь в этих случаях  является основным объектом воздействия а, зачастую, манипулирования. Национальность стала основой массовой политической идентичности.

Самоочевидность мысли, что нация и национализм разнопорядковые вещи, все чаще подвергается сомнению. Возможно ли, чтобы нация как реальная общность, имеющая свою историю и интересы, не сводимые к интересам отдельных людей, не претендовала на доминирование в сфере текущей политики? Как разделение на «мы и они», «свой и чужой», стремление  к самоутверждению нации оборачивается национализмом?  Всегда ли это неизбежно? Как национализм, так и патриотизм могут быть компонентами духовной культуры студенчества.

Патриотические чувства и взгляды формируются под влиянием множества факторов и являются, с одной стороны, компонентом личной идентичности человека, а с другой – результатом его социализации. Патриотизм почти всегда сопряжен с  чувством долга. Однако как показывают  результаты массовых опросов и исследований, проводимых в фокус группах,  исполнение долга связывается в общественном сознании с «чрезвычайной» или «экстремальной» ситуацией. Второй аспект понимания патриотического долга (исполнение конкретных дел, честный и добросовестный труд, общественно значимые поступки) все более страдает от нарушения взаимной ответственности между индивидом и обществом.[4]

Генезис этноцентризма и национализма в молодежной среде указывает на то, что феномен этнического самосознания молодежи, в каком виде он существует сейчас, является в большей степени порождением недавнего времени. До начала 90-х гг. молодежную субкультуру, отличающуюся общностью стиля жизни, по ведения, групповых стереотипов и самореализации, характеризовала в первую очередь, генерационная самоидентификация, которая наиболее отчетливо проявлялась в позиции экзистенциального отчуждения и социально-психологической замкнутости в пределах групповой общности.

С начала 90-х годов обозначенный тип молодежного сознания и поведения сохранился, главным образом, в младших возрастных группах или группах с низким образовательным уровнем. В крупных городах, наряду с типом молодежи, ориентированном на модернистские ценности, распространился и тип этноцентристски ориентированных молодых  людей, а для того,  чтобы этноцентризм стал национализмом требуется наличие общего врага иной национальности. Присутствие негативного эмоционального компонента в этнических установках студенческой молодежи делает национализм, во всяком случае, потенциально возможным в этой среде.

Как на уровне личности, так и на уровне общности, суждения о свойствах своего этноса неразрывно связаны с представлениями о характерных чертах других этнических образований, как правило, эти представления эмоционально окрашены и имеют оценочный характер. Именно чувства, а не разум, лежат в основе  этнической комплиментарности. Социально-психологическая структура различения «своих» и «чужих» лежит в истоках как национального самосознания, так и национальной нетерпимости.

Этнокультурные стереотипы выражаются в отнесении собственного народа к более высокой культуре, другого же – низкой, «отсталой». В исследовании «Межнациональные отношения студенчества СССР» (1989) данная мотивация обнаруживалась  в предубеждениях русских относительно представителей  народов Средней Азии. Были выявлены тенденции распространения национализма в молодежной среде. Так, с повышением уровня образования этнические предубеждения выражены слабее. Тип поселения тоже играет значительную роль (в крупных городах выше, чем в сельской местности и периферии). Первый фактор понижает вероятность распространения националистических взглядов в студенческой среде. Второй повышает, так как вузы в основном концентрируются в больших городах. Экстремумы националистических настроений приходятся на  молодой и пожилой возраст, люди среднего возраста более лояльны.

Характерно, что 43,8% студентов русской национальности, опрошенных по репрезентативной выборке осенью 1990 г. (целевая комплексная  программа «Общественное мнение» Гособразования СССР) отметили, что «национализм играет положительную роль в жизни народа».[5]  И это несмотря на то, что националистические настроения свойственны студенчеству менее, чем  молодежи только со средним образованием, так как именно они лишаются  в большей степени перспектив на будущее в результате макроэкономических трансформаций.

Один из ведущих исследователей проблем молодежи  М.Н. Руткевич  подчеркивает, что для последнего времени   характерен процесс «отрезвления сознания молодежи», связанный с  адаптацией к политическим изменениям и ростом интереса молодежи к традиционным путям социального роста, прежде всего к качественному образованию.[6]

Как никогда, для формирования духовной культуры молодежи в настоящее время важны исследования  национальных и этнокультурных установок. По  данным ранее упоминаемого выше когортного   исследования молодежи «Молодежь-97», проведенного МГУ и Институтом этнологии и антропологии с участием специалистов Колумбийского университета и университета  Дюка, у основной части молодежи (51-57%) не сложилось негативное отношение к людям других национальностей. Определенно заявляют о своих антипатиях 35-40% респондентов.

Цензура времен в СССР не допускавшая негативных высказываний по отношению к дружественным народам, строгие этические запреты на выражение  этнических антипатий, присущие политической культуре  стран Запада,  не свойственны современной России. Сегодня  не задумываясь о возможных последствиях, свое активное неприятие  отдельных национальностей публично выражают политики, ученые и т.п. 

В молодежной среде, включая студентов, статистически значимым является негативное  отношение  к чеченцам и к существующей  только в обыденном сознании  группе «лиц кавказкой национальности»  (10-15%).[7] Несмотря на это,   многие исследователи склонны приписывать современной молодежи  в целом, и  студенчеству в частности, этническую толерантность. Они считают, что  5 – 10 % и даже  15% респондентов  имеющих стойкое предубеждение  к людям  других национальностей не могут оказать значительное влияние на социальные и политические  процессы и  не должны вселять тревогу.

Более  половины молодых людей на вербальном уровне  придерживаются взглядов  вполне согласующиеся с  высокой степенью   этнической терпимости, осознанием необходимости интеграции.  Этот контингент, по мнению многих исследователей, вполне может   компенсировать наличие конфронтационных настроений.   Однако события  общественной и политической  жизни,  деятельность молодежной организации “Skin head”,  заставляют  отказаться от  столь благодушных прогнозов.  Социальная база экстремистских  действий  не обязательно должна быть широкой.  Заинтересованная сила (интерес ее может быть и корыстным и идеологическим)  может просто использовать имеющийся  конфронтационный контингент в своих целях.  Современный  мир характеризуется  тенденцией  повышения «технологичности» социальных процессов.  Различные группы, организованные часто по сетевому принципу,  эту игру на настроениях молодежи могут включать в свой сценарий, и определенная часть молодежи становится клавишей  социальных взрывов. «Технологии» включают и выявление социально близких элементов,  и объект  запугивания, и средства массовой информации как коммуникационный канал.

Националистическая ориентация, в этом она сходна со всеми видами религиозного фундаментализма,  позволяет индивиду от состояния неопределенности  перейти в жесткую определенность. Тектонические сдвиги в экономике приводят к глубокому социальному расколу между теми, кто хочет  вернуться к прежним ценностям (в случае с молодежью трактовки могут быть совершенно не аутентичные), теми, кто хочет новых свобод, и теми, кто понимает, что вчерашние   ценности не могут стать истиной завтрашнего дня. Когда равновесие нарушено никто не может знать, какая социальная модель социального поведения обеспечит  людям выживание и процветание. Но поскольку старые модели не работают, необходимо опробовать новые экспериментальные модели. В духовной культуре общества  начинает проявляться противопоставление нетерпимости (социального диктата) и экспериментальных форм обращения с действительностью, часто проявляющихся в молодежной альтернативной субкультуре.

В современном мире национализм – это всегда социальный диктат. Националистическое групповое самосознание теперь  определяется тем, кого  хотят выслать из страны, региона, города. Поскольку националистам известна верная дорога, они считают своим долгом заставить других следовать по ней.

В рамках исследования Российской Академии предпринимательства было проведено формализованное интервью со студентами, открыто выражающими неприязнь к каким-либо национальностям или этносам (14 опрошенных) и контрольной группой (15 опрошенных выбранных случайно).  Этническая неприязнь находит выражение в таких характеристиках приписываемых представителям ненавистной национальности как «нечестные», «агрессивные», «спекулянты», «обманщики». В основе негативного отношения явно прочитывается недовольство тем,  что, по мнению опрашиваемых,  они «живут лучше нас», «у них дома, охрана, иномарки, честным трудом  такое не заработаешь».

Группа националистически настроенных студентов в своих представлениях о социальных отношениях в обществе склонна возлагать ответственность за криминализацию на  выходцев из ближнего и дальнего зарубежья, «заполонивших все кругом», «привезших  с собой дикие отношения».  Также предъявляются претензии к властям, которые бездействуют или способствуют иммигрантам. Есть признаки предрасположенности к идее  заговора. Интерес представляет социально-политический аспект аргументов некоторых националистически настроенных студентов. Часть из них не эксплуатирует риторику этнической ненависти, а опирается на «социологические» рассуждения. Они подчеркивают, что многие ценности российского общества, мнимые или реальные, находятся под угрозой разрушительного вторжения представителей других государств, заведомо причисляемых к  менее развитым. Люди, воспитанные в другой культурной традиции,  имеющие другие стандарты экономического и социального поведения, по их мнению, представляют угрозу «исконным» ценностям и нормам.

В то же время  какие-либо рассуждения, логические построения и рассудочные оценки по отношению иммигрантов, людей других национальностей, соображения о причинах миграций, о различных экономических и демографических поводах этнических переселений больше свойственны контрольной группе. Вместе с тем, следует указать на встретившуюся в контрольной группе крайнюю оценку ситуации: так, один из опрошенных назвал Москву «черносотенным городом». Анализируя результаты интервью  целевой и контрольной группы, приходится констатировать, что рост нетерпимости  не вызывает опасения у студентов, они не чувствуют своей ответственности, при негативном отношении к националистическим взглядам их распространение находится на периферии интереса студенчества, не затрагивает их лично. Терпимость распространяется и на проявления нетерпимости.

Нейтральность произвольно меняемых позиций и точек зрения  свойственная на вербальном уровне  студенческой молодежи может обернуться своей противоположностью, враждой, как только речь заходит о конкретном осуществлении и приведении в действие ценностей.

Рост национализма происходит в мире, где, казалось бы, глобальные  средства коммуникации должны сближать народы по мере того, как  все овладевают общей электронной культурой, и где многие готовы пожертвовать частью национального суверенитета ради приобщения к крупным региональным и экономическим  и торговым группам. Однако без идеологической подпитки совместная жизнь становится все более трудной. Политическое решение проблемы национализма  в современных условиях представляется чрезвычайно трудным. Политики поняли, что временной диапазон общественного внимания очень краток. Люди хотят, чтобы каждая новая проблема была решена, но волнует их это в течение весьма недолгого времени. Отрицательное влияние на формирование духовных ценностей молодежи, противодействующих националистическим настроениям, оказывает  также неспособность политического строя обеспечить интенсивное модернизационное развитие, которое повысило бы социальные параметры.

Однако национализм и национальная нетерпимость не есть что-то поверхностное. По мнению У. Эко, нетерпимость  основана на эмоциональных импульсах и возникает в сфере восприятия, а именно непереносимости тех, кто отличатся от нас зачастую по поверхностным признакам. И все же, по его мнению, самая ужасная нетерпимость – нетерпимость людей бедных, именно они первыми впадают в неприятие инакости. Богачи произвели на свет, в крайнем случае, расистские теории; а бедные  люди изобрели расистскую практику, гораздо более опасную. Нетерпимость предшествует всем доктринам. Толерантность остается вечной лакуной образования, как детей, так и взрослых, потому что в повседневной жизни люди всегда травмируются инакостью.

Опасность нетерпимости, рожденной как результат  элементарных импульсов в отсутствие, какой бы то ни было, доктрины, заключается в том, что она не может ни критиковаться, ни сдерживается рациональными аргументами.[8] 

У. Эко связывает крупномасштабную «метизацию культур» во всем мире с феноменами миграции, причем ее необходимо отличать от иммиграции. Феномены иммиграции  могут быть  проконтролированы политическими средствами, ограничены, поощрены, запрограммированы  или приняты как данность. С миграциями все обстоит иначе, они всегда как стихийные бедствия: случаются, и ничего не поделаешь.[9] 

В постсоветский  период Российской Федерации пришлось столкнуться с феноменами миграции из бывших союзных республик. Особенно наглядной является ситуация в Москве. По результатам исследования «Проблемы межнационального общения и культурного обмена» (Москва, август 2000 г., 721 опрошенных от 14 до 30 лет из них студентов 29,8%) у 21% молодежи возникают проблемы  при общении с людьми другой национальности. Причем 42,7% опрошенных утверждают, что   увеличение в Москве выходцев и бывших союзных республик отрицательно влияет на культурную ситуацию в столице.   Примерно половина из них считает, что в результате этого жить стало опасней.

Если сопоставить  эти ответы с ответами на вопрос «Интересует ли вас культура других народов?», то нетрудно сделать вывод о  когнитивной природе этих явлений. Так,  интересуются чужой культурой только 24,8% молодежи Москвы. Невосприятие чужой культуры ставит под сомнение факт интереса и к своей культуре, так как  основное свойство культуры ее диалогичность, состояние диалога и полиалога  с другими культурами.

Рассмотрение взаимодействия этнических культур в среде студенческой молодежи хотелось бы провести на примере некоторых аспектов формирования религиозного мировоззрения. Хотя атеизм растерял свою былую воинственность, значимость религии для современной молодежи не высока, но оригинальные, альтернативные формы духовной культуры зачастую  зарождаются в религиозной сфере.

Значительная часть молодых людей не только верующих в Бога, но и неверующих, считает себя сторонниками традиционных религий. Здесь сказывается тесная связь религиозного и национального самосознания. Отрицая свою религиозность при мировоззренческой самоидентификации, молодежь в то же время относит себя к приверженцам традиционных религиозных объединений. Таким образом, скажем, православие или ислам воспринимаются не только как собственно религиозная система, а как естественная культурная среда, национальный образ жизни («русский просто по факту рождения - православный», «татарин - мусульманин»). Так, к православным относят себя не только 56,2% колеблющихся, 24,1% верующих в сверхъестественные силы, но и 8,8% индифферентных и даже 2,1% неверующих молодых людей.[10] Однако конфессиональная принадлежность современного россиянина определяется не тем, в какую церковь он ходит, а тем, в какую не ходит. В то же время у обыденного религиозного сознания молодежи и студентов, как показало наше исследование, диффузный, эклектичный характер. В сознании легко уживаются христианские образы и оккультно-магические, мировоззренческая индифферентность студенчества и ощущение сакральности, клерикализм и мнение, что можно быть верующим без знания молитв. Особое значение для изучения в контексте проблем национального восприятия имеют примеры, хотя и немногочисленные, но показательные, сознательного  выбора чуждой своей национальности религии.

Ранее упоминаемое интервью в рамках исследования Российской Академии предпринимательства позволяет утверждать, что для части студентов характерна актуализация негативных стереотипов по отношению к другим нациям и их религиям. Такая реакция психологически носит защитный характер, определяя групповую идентичность. Неприятие другой культуры,  интерес к ней, гармонизация – сплав своей культуры и чужой   - это разные этапы этнокультурной социализации в мультинациональном пространстве, но в реальности  реидентификация по признаку неприятия чужой культуры может произойти на любом из этих этапов.  На личностном уровне если и проходит этап гармонизации восприятия чужой культуры, то чаще всего это сепарация (усвоение информации о чужой религии или национальных установок и отделение их от своей жизни, при сохранении в сознании уважения и права нации на самобытность), стратегии ассимиляции и маргинализации встречаются реже. Интеграционная стратегия гармонизации наиболее продуктивная,  но и наиболее сложная. Она требует высокого уровня интереса  и в определенном смысле одаренности личности, чтобы выявить пути реализации этой стратегии, необходим подробный и тонкий инструментарий.

Частный случай маргинальной стратегии включения в современный многоликий мир – это  выбор чуждой своей национальности религии. В ходе интервью типичным примером «нетипичного» был выбор студентом буддизма в качестве собственного мировоззрения без каких-либо корней этой религии в личной судьбе,  в судьбе семьи, без национальных корней. Несмотря на пассивно усвоенный атеизм,  опорой в жизни и основной ролью стала самодельная религия, отличающаяся неизбежным крайним субъективизмом.  Язык, на котором излагаются взгляды, туманный и неопределенный по необходимости. Преобладают чувства и настроения, а не строго артикулированные положения и нормы. Выбор респондента отождествляется им с духовностью и позволяет индивиду справится с кризисами жизни, а также  заменить формой религиозного статуса отсутствие чувства социальной значимости.  Характерно то, что столь нестандартные нонконформисты объединены в узкие сообщества и субкультуры, которые разными способами включены в рынки экспертов, сопутствующих индустрий досуга и религиозных движений. Маркетинг захватывает  все больше областей ранее ему не свойственных.

Вопросы межнационального общения  молодежи связаны с таким прогрессирующим явлением как фольклоризация этнической культуры. Заключается оно в формировании  изолированных этнокультурных  сообществ, в первую очередь, национальных школ и культурных обществ, конфессиональных объединений. При всех положительных начинаниях зачастую увеличение этнокультурной пестроты в ущерб развитию унифицированного социокультурного пространства, не чувствительного к этническим различиям, без которого современное информационное общество уже не может существовать. Имеет место стилизация групповых различий под этнокультурные.[11]

Современная  этническая ситуация в России – это только начало пути. Новое поколение студентов в отличие от нынешнего в результате этнодемографических  процессов будет представлено гораздо большим  спектром возможных идентичностей.  Уже сейчас  механизм формирования  духовных ценностей студенческой молодежи включает национальный компонент. Важно, будет ли вырабатываться механизм сочетания культурных национальных интересов студенчества, произойдет ли сегрегация по этническому признаку или интеграция. Политическая практика учета культурного разнообразия представлена американским опытом позитивной дискриминации - принципом политкорректности, дающей ощутимые преимущества на рынке труда и образования, прежде всего высшего,  меньшинствам. Помимо того, что данная политика связана с большими социальными расходами, результаты этой политики в духовной сфере двойственны.

По мнению У. Эко американский принцип политической корректности призван насаждать толерантность и призвание любой инакости, религиозной, расовой и сексуальной, и  при всем этом он становится  новой формой фундаментализма, которая канонизирует до степени ритуала язык повседневного общения и предпочитает букву духу.[12]

Неоднозначность западного опыта, разочарование, как в политике ассимиляционной модели, так и политкорректности  заставляет задуматься о возможности альтернативы. Однако, сколь ни сомнительны теоретические основания и результаты «политики различий» альтернативы не существует.

Культурно-плюралистическое российское общество отличается высокой  территориальной неоднородностью. То, что в Москве и в Петербурге, кажется   завоеванием мультикультурализма, в субъектах Федерации может стать распадом общества на изолированные этнические ячейки. Как показывает мировой опыт, этнические взаимоотношения наиболее активны в сфере труда и образования, причем в сфере высшего образования часто вырабатываются доктрины, оказывающие влияние или становящиеся социальной базой национальной политики. Прогнозирование  развития различных аспектов  национального самосознания в зависимости от территориальной привязки – это задача  недалекого будущего. Сейчас еще многие процессы находятся в  латентном состоянии, но необходимо изучать  и вырабатывать новые механизмы интеграции. Запас «генетической» этнической толерантности не может компенсировать издержки, проявляющиеся в сфере межнациональных отношений.

Противостояние националистической и другим формам нетерпимости – это социальная роль интеллигенции, интеллектуальных слоев общества. Функция интеллигенции состоит в том, чтобы критически  выявлять то, что представляется посильным приближением к истине. Несмотря на то, что интеллектуальная функция может принести к результатам эмоционально не переносимым, поскольку многие проблемы решаются только выводом, что они решения не имеют.[13] Признание роли других народов, необходимость уважать их потребности – результат многовекового  духовного развития, духовного накопления.  Осуществление интеллектуальной функции – это не диалог  интеллектуалов и профессионалов, призывающих на какую сторону встать в том или ином конфликте на этнической почве. Практические советы в этом случае  - отступление  от интеллектуальной функции, так как они входят в сферу политического выбора, который должен оставаться личным делом. Студенческая молодежь – это смена поколения в интеллектуальной сфере, и насколько  эта интеллектуальная смена способна воспроизводить толерантные отношения, настолько в духовной культуре  утвердится  задача лучше понимать и созидать мультикультурную реальность.

Историк русской культуры, автор основополагающих работ по семиотике Ю.М. Лотман, отмечал свойственную 20 веку психологию оккупанта как основную проблему современной культуры. В широком смысле слова комплекс оккупанта - это выпадение из культурной традиции, при котором желание унизить, часто по национальному признаку, дополняется желанием разрушить. Социальная заброшенность молодежи усугубляет существующие тенденции роста национальной нетерпимости. Роль культуры  в привитии терпимости Ю.М. Лотман  обосновывает тем простым положением, что исторически культура начиналась с запретов. Культура стесняет, требует от человека  считаться с нормой, считаться с другими. Этический подход, как и юридический, возникает тогда, когда нужно регулировать  отношения.

Понятие терпимость, толерантность   исторически противостояло средневековому фанатизму, ненависти, стремлению силой  навязать свои взгляды. В 18 веке и начале 19 века, после 1790-х годов, приведших к кровавым событиям, революции, затем войне, которая сотрясала с 1792 по 1815 всю Европу от Гибралтара до Москвы, в обстановке  ожидания философы чувствовали себя апостолами нового века и искренне верили, что  их слово создает новый мир. И этим словом было слово толерантность. Но очень скоро пришлось столкнуться с тем,  что терпимость, чтобы не превратиться в бессмысленное слово, должно стать словом борьбы. Само слово терпимость ставило вопрос и об энергии, и о борьбе.[14]

Это борьба сложна и противоречива, она не сформировалась еще в строго определенные приемы и методы. У. Эко пишет, что интеллигенты  не могут бороться против дикарской нетерпимости, потому что перед лицом чистой животности без мыслей мысль оказывается безоружной. Однако, когда они начинают бороться против нетерпимости теоретической, бывает уже слишком поздно, потому что, если нетерпимость оформилась в доктрину, значит бороться с ней опоздали, а те, кто должен был бы бороться, становятся самыми первыми жертвами. И все же именно тут наша работа. Приучать к терпимости  людей взрослых, которые стреляют друг в друга по этническим и религиозным причинам, - только терять время. Это значит, что с дикарской нетерпимостью надо бороться у самых ее основ, неуклонными усилиями воспитания, начиная с самого нежного детства, прежде чем она отольется  в некую книгу, и прежде чем она  превратится в поведенческую  корку, непробиваемо толстую и твердую.[15]

В среде российской студенческой молодежи нет ни только иммунитета к отвратительным сторонам советского прошлого, но нет и положительного опыта хотя бы официально декларируемой политики интернационализма (по сути своей внеэтнической). Нынешним 20-летним при смене политического режима политического режима было 8-10 лет. Для многих сегодняшних студентов высылка целых народов, борьба с инакомыслящими – абстракция. В то же время этнонациональная мифология советского времени с ее ксенофобией  в отличие от официальной идеологии оказалась более жизнеспособной. Личные национально-политические и  ценностные предпочтения московской студенческой молодежи характеризуются снисходительным отношением к деятельности  русских националистов. Необходима трудная, напряженная работа, долгая работа по преодолению нетерпимости в студенческой среде, требующая, по выражению Бахтина, «эмоционально-волевого тона».

Главной становится проблема личной инициативы студента в выработке новых культурных форм поведения самими участниками событий на базе старого, но неочевидного культурного опыта. Созданная под эгидой ЮНЕСКО Международная Комиссия по образованию сформулировала основные принципы образования ХХ1 века:

-        дать возможность каждому выработать независимое собственное суждение, а также связанную с этим личную ответственность для достижения общих целей;

-        давать возможность во время учебы развивать свои способности, будучи вовлеченным в работу;

-        развивать понимание других людей, их истории, традиции, духовной ценности и на этой основе создавать новый дух, способствующий выполнению общих проектов разумным, мирным путем.[16]

Реализация этих общечеловеческих принципов в области образования создаст возможности воспроизводства толерантности как базовой ценности российского общества.

[1] Левада Ю.А. Индикаторы парадигмы культуры в общественном мнении // Мониторинг общественного  мнения. 1998. № 3. С. 11-12

[2] Фромм Э. Быть или иметь? М.: Прогресс. 1990. С. 112

[3] Выборы Президента Российской Федерации. 2000. Электоральная статистика. – М.: Издательство «Весь мир», 2000. с. 313

[4] Климов И. Патриотические основания российской идентичности//Отечественные записки, 2002, №3, с. 178-181

[5] Социология молодежи. Санкт-Петербург: Изд-во С.- Петербургского университета, 1996. С. 361-363

[6] Руткевич. М.Н. О формировании политического сознания молодежи // Социология образования и молодежь: Избранное (1965 – 2002) – М.: Гардарики,  2002,  с. 276

[7] Культурные миры молодых россиян: три жизненные ситуации. М.: МГУ, 2000, с. 116

[8] Эко У. Миграции, терпимость и нестерпимое // Пять эссе на темы этики. Санкт-Петербург: Издательство «Симпозиум». 2000.С. 143, 145

[9] Эко У. Миграции, терпимость и нестерпимое // Пять эссе на темы этики. Санкт-Петербург: Издательство «Симпозиум». 2000. С. 135

[10] Волков Ю.Г., Добреньков В.И., Кадария Ф.Д., Савченко И.П., Шапавалов В.А. Социология молодежи. -   Ростов-на- Дону: Феникс,  2001. С. 185-189

[11] Малахов В. Осуществим ли в России русский проект? // Отечественные записки. 2002, №3, с.149-151

[12] Эко У. Миграции, терпимость и нестерпимое // Пять эссе на темы этики. Санкт-Петербург: Издательство «Симпозиум». 2000.С. 141-142

[13] Эко У. Осмысляя войну // Пять эссе на темы этики. Санкт-Петербург: Изд-во «Симпозиум», 2000, с. 28-29

[14] Лотман Ю.М. Искусство дает опыт неслучившегося. Беседы о русской культуре// Новая газета, 4-6 марта 2002

[15] Эко У. Миграции, терпимость и нестерпимое // Пять эссе на темы этики. Санкт-Петербург: Издательство «Симпозиум». 2000.С.147-148

[16] Итоги и задачи // Студенчество. Диалоги о воспитании. 2002, № 1, с. 4.