Катастрофическое сознание в современном мире в конце ХХ века

Под редакцией: Шляпентоха В., Шубкина В., Ядова В.

(ПО МАТЕРИАЛАМ МЕЖДУНАРОДНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ)

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть III. Страхи на посткоммунистическом пространстве (П. Эм. Митев, В.Иванова, В.Шубкин)

Глава18. Страхи и тревоги в Болгарии. (По материалам социологического исследования 1998 года)

Методологические замечания.

В рамках международного проекта “Катастрофическое сознание в современном мире”, проводимого Университетом Штата Мичиган (В. Шляпентох) и Российской Академией Наук (В. Шубкин и В. Ядов), Болгарская Социологическая Ассоциация под руководством П.Е. Митева провела ряд социологических исследований (стандартизированные интервью, контент-анализ прессы и предвыборных политических программ, экспертные оценки) на тему “Катастрофическое сознание в современной Болгарии”.

Особенности анкеты

В анкету-интервью были включены все 47 вопросов, характеризующих социально-демографические данные респондентов, их уверенность в будущем, отношение к разным видам опасностей, а также интенсивность страхов и тревог, что позволяет сравнивать его с другими исследованиями. Однако учитывая национальные особенности и специфику развития страны, в последнее время анкета дополнена некоторыми вопросами.

В болгарскую анкету были внесены некоторые изменения. Так, вопрос 18 касается актуальной для современной Болгарии проблемы распространения религиозных сект. Обеспокоенность господством грубого материализма и бездуховности в обществе и страх утраты веры в Бога были разделены. Ибо, на взгляд болгарских исследователей, атеисты тоже имеют свои представления о духовных идеалах. Проблемы истощения природных ресурсов, химического и радиационного заражения воды, воздуха, продуктов рассматривались более дифференцированно. (В российской анкете этот вопрос звучит так: Как вы думаете, как много людей обеспокоены нижеперечисленными опасностями: истощением природных ресурсов?) “Истощение природных ресурсов в Болгарии” и “Истощение природных ресурсов на Земле в целом”; “Химическое, токсическое и радиационное заражение воды, воздуха, продуктов” — “Вблизи моего места жительства”, “В Болгарии в целом”, “На Земле в целом”. Это позволило выстроить существующую в сознании людей цепочку страхов в их иерархической последовательности и проследить за трансформацией от частных страхов до беспокойств на глобальном уровне.

По следующим направлениям в анкету были добавлены вопросы.

1. Отношение к будущему страны. Вопрос 55 “Какие из приведенных высказываний Вам ближе: а) мир становится все более враждебным, б) в ближайшие 30 лет мир станет лучше”. Эти же вопросы задавались болгарам в конце 70-х годов и сегодня можно сравнить результаты.

2. Общая концепция развития Болгарии в недалеком прошлом, в настоящем и в ближайшем будущем. Вопрос 45 “Как вы оцениваете жизнь в стране в последние 45 лет, более конкретно, период с 9 сентября 1944 года до 10 ноября 1989 года”. Вопрос 46 “Как Вы оцениваете последние 7 лет жизни страны?”. Вопрос 53 “Какие высказывания о будущем страны Вам ближе всего: (1) не думаю, что жизнь в Болгарии сильно изменится в ближайшие несколько лет,(2) уверен, что в ближайшем будущем наступят перемены к лучшему, (3) уверен, что все перемены в ближайшем будущем только ухудшат нынешнее положение, (4) перемены в ближайшем будущем обязательно будут, но не знаю, плохими они будут или хорошими”. Вопрос 54 “В каком направлении будет развиваться Болгария?”.

3.Ожидания, связанные с развитием населенного пункта, где живет респондент. Вопрос 52 “Какие утверждения о будущем города/деревни, где вы живете, Вам наиболее близки?”.

4. Прогнозы о финансовом благополучии семьи. Вопрос 56 “Как, по Вашему мнению, изменится финансовое положение Вашей семьи в ближайшем будущем : (1) значительно улучшится, (2) немного улучшится, (3) останется прежним, (4) немного ухудшится, (5) значительно ухудшится, (6) не знаю”.

5.Отношение к внешней политике Болгарии, на которую возлагаются сегодня большие надежды. Вопрос 48 “Чувствуете ли вы себя не только гражданином Болгарии, но и европейцем?”. Вопрос 49 “Как скоро, по Вашему мнению, Болгария станет членом Европейского Сообщества?”. Вопрос 50 “Как Вы оцениваете вступление Болгарии в ЕС?”. Вопрос 51 “Как вы оцениваете вступление Болгарии в НАТО?”.

6. Социальная активность. Вопрос 41 “Выдвигали ли Вы когда-нибудь какие-либо предложения по устранению социальной несправедливости?”.

7.Личный травматизм. Вопрос 34 “Подвергались ли Вы или Ваши близкие преступному нападению, насилию, ограблению и т.п.?”

8. Отношение к периодическим изданиям. Вопрос 35 “Какие статьи в печатных изданиях привлекают ваше внимание в первую очередь?”.

9. Духовная жизнь респондентов. Вопрос 36 “Если Вы хотите посмотреть новый фильм и единственное, что о нем известно — это жанр, то что Вы предпочли бы?”. Вопрос 37 “Какое художественное произведение Вы читали недавно или же читаете сейчас?”.

10. Отношение респондента к религии. Вопрос 71 “ Вы можете сказать о себе: (1) я очень религиозный человек, (2) я не очень религиозен, (3) скорее нерелигиозен, (4) я атеист.”

11. Отношение к опросу. Вопрос 74 “Показалось ли данное интервью Вам интересным?”.

Полевые работы

В 1997 году были проведены массовые стандартизированные обследования по теме международного проекта. Полевые работы выполнены специалистами Национального Болгарского Центра Изучения Общественного Мнения. В целом отношение к опросу было позитивным и проблем в процессе работы не возникало. Аннулированных интервью практически не было. Ответы на соответствующие вопросы были закодированы.

Объем выборки — 1040 человек. Выборка представила население Болгарии по следующим параметрам: половозрастная структура, структура населенных пунктов (соотношение городского и сельского населения) в соответствии со статистическими данными конца 1996 года.

Сравнительные параметры выборки по России и Болгарии.

Вспомогательные обследования.

Дополнительная информация по поводу тревог и страхов, характерных для населения Болгарии, была получена из проведенного Центром Изучения Национальных Меньшинств Болгарии “Сравнительного исследования жизни болгар-мусульман и болгар-христиан” (май-июнь 1997 года). В анкету были включены вопросы, характеризующие отношение респондентов к различным видам опасностей, а также интенсивность страхов и тревог. Прежде всего это вопросы : “В какой мере Вы уверены в своем будущем?”, “Насколько Вас тревожат вышеперечисленные опасности: криминализация общества, ядерная война, нападение соседних государств, гражданские и межэтнические войны, этническая и религиозная дискриминация, исламский фундаментализм, политические репрессии, катастрофические неурожаи, эпидемии, беззаконие и коррупция властных структур, кризис семейных ценностей, снижение культурного уровня населения, природные катастрофы, конец света?”, “Как Вы считаете, мир станет враждебнее в ближайшие 30 лет или лучше?”, “Что повлияет на будущее страны : (1) политика Турции, (2) исламский фундаментализм, (3) албанское вторжение на Балканы”, “Есть ли вероятность новой войны на Балканах?”, “Что может заставить Вас покинуть Болгарию?”, “Согласитесь ли Вы на ограничение Ваших демократических прав и свобод для наведения порядка в стране и улучшения экономического положения?”, “Боитесь ли Вы остаться без работы?”. Объем выборки данного исследования — 2432 человека, среди которых христиане, мусульмане, этнические турки и румыны.

Кроме того, данные были получены из проведенных в августе 1997 года обследований “Социальная интеграция и степень политической активности молодежи Болгарии” и “Формирование европейского сознания у болгарской молодежи”. Первый раз эти обследования проводились сразу после окончания серьезного политического кризиса в стране. Повторное обследование отразило изменение настроений и аспираций молодежи через полгода. В анкету-интервью были включены следующие вопросы: “Каково Ваше отношение к молодежным волнениям в январе/феврале 1997 года?”, “Достигли ли эти протесты своей цели?”, “Ожидаете ли Вы повторных выступлений, если условия жизни не изменятся?”, “Каково ваше отношение к изменению системы школьного образования в Болгарии?”. Здесь отразились все страхи нового поколения.

Болгарскими учеными был проведен контент-анализ политических манифестов и предвыборных программ (1991-1997) и государственной программы “Болгария 2001” , принятой сразу после выборов 19 апреля 1997 года с точки зрения катастрофизма.

Полустандартизированный опрос на эту же тему был проведен среди 78 человек из 28 населенных пунктов (18 городов и 10 деревень) по вопросам: “Есть ли у Вас на сегодняшний день ощущение катастрофы?”, “Это чувство личное или всеобъемлющее?”, “Это сказывается на Вашем отношении к религии?”.

Кроме того, было опрошено 68 экспертов, включая членов Парламента из всех политических партий и группировок, различных религиозных деятелей, гражданских служащих, работников, занятых в интеллектуальных сферах, и фермеров. Им были заданы те же вопросы (что и в полустандартизированном опросе), касающиеся влияния страхов на духовную жизнь человека.

Под руководством профессора кафедры психологии факультета философии Софийского университета П. Александрова среди 200 респондентов (100 болгар-христиан, 100 болгар-мусульман) был проведен суггестивный тест на следующие понятия: “катастрофа”, “кризис”, “Болгария”, “политика”, “демократия”, “НАТО”, главной целью которого было выяснить, какие ассоциации вызывают эти понятия, то есть какими основными словами респонденты характеризуют состояние кризиса в стране.

В январе/феврале и в августе/сентябре 1997 года был проведен контент-анализ прессы с целью выяснить, насколько негативная информация, сообщения о различных мировых катастрофах влияют на формирование катастрофичного сознания.

Интердисциплинарные аспекты

Лингвистический аспект

Понятие “катастрофа” имеет греческие корни, и в болгарском языке представляет нечто среднее между русским словом “катастрофа” и французским “ catastrophe ”. В крупнейшем исследовании общеупотребительного болгарского языка, которое проводил Найден Геров на протяжении 40 лет во второй половине XIX , такое слово не встречается. Тем не менее термин этот появился в болгарской литературе и широко использовался такими ее классиками, как Чристо Ботевым и Иваном Вазовым, и применяется в настоящее время.

В толковом словаре болгарского языка издания 1993 года, т.7 (под ред. К. Чолаковой) слово “катастрофа” имеет 5 основных значений:

•  Несчастный случай с разрушениями и человеческими жертвами, причина которого — транспортное происшествие.

•  Непредвиденные обстоятельства, повлекшие за собой крах, или же событие, имеющее трагические последствия.

•  Неожиданный поворот в социальной, политической жизни, который приводит к полной дестабилизации, беспорядкам и гибели людей.

•  (спец.) Механическое изменение структуры поверхности Земли или иных космических тел, вызванные природными катаклизмами.

•  Трагическое развитие событий в драматическом произведении, особо характерное для древних трагедий.

Таким образом, становится понятно, что слово “катастрофа” в болгарском языке имеет широкий спектр значений, которые могут быть классифицированы следующим образом: механическое, онтологическое, социальное, природное и театральное. В данном контексте имеет смысл обратиться к социальной трактовке.

В Словаре Современного Болгарского Языка 1955 года, т.1 (под ред. академика С. Романски) присутствует понятие “национальная катастрофа”, которое приобрело в болгарском языке и в болгарской истории особое значение.

В официальных документах часто встречается такой термин, как “человеческая катастрофа”. Однако здесь есть некоторые нюансы. Понятие “национальная катастрофа” относится только к тем, кто непосредственно проживает на территории страны в настоящее время, а понятие “человеческая катастрофа”, в отношении болгар, охватывает и тех, кто проживает за территорией страны. Наиболее часто упоминаемый синоним катастрофы в этом случае — “поражение” (с оттенком “национальное поражение”).

С началом демократических преобразований в Болгарии (1989 год) термин “национальная катастрофа” вновь появился в обиходе, теперь уже в качестве предмета для полемики (особенное внимание ему уделяла Коммунистическая партия). Он часто появлялся в политических документах.

Имеет смысл отметить две особенности болгарского языка: во-первых, существует отдельное понятие социального бедствия — “национальная катастрофа”, во-вторых — события современной истории Болгарии обозначаются как серия национальных катастроф, каждая из которых имеет свой порядковый номер: “первая”, “вторая” и (вероятно) “третья”.

Такое усиленное внимание к понятию “национальная катастрофа” отражает высокую тревожность нации. А такие изменения языка говорят о том, что катастрофичность стала структурным элементом национального сознания.

Исторический аспект

Особенности развития государства

После освобождения Болгарии от турецкого ига ( 1878 г .) внутренняя политика страны была полностью направлена на создание единого в национальном отношении государства. Формировалась сильная, хорошо обученная армия. В 1885 году образовался так называемый “союз” между княжеством Болгария и Восточной Румынией. И во времена Первой Балканской войны, объединенная болгарская армия добилась некоторых побед. Однако впоследствии глубокие противоречия между Балканскими коалициями по поводу раздела бывшего турецкого наследия вылились во Вторую Балканскую войну ( 1913 г .). Поражение Болгарии в этой войне было предопределено, несмотря на то, что ею в действительности не было проиграно ни одно сражение. Для страны важно было на тот период сбросить иго и объединиться в борьбе. Но война была проиграна.

Национальная катастрофа

Термин “национальная катастрофа” впервые прозвучал в Болгарии в 1913 году. Им обозначили тот крах, разрушение, слом, которые происходили в социальной и политической жизни страны, и страшный эмоциональный упадок нации после поражения в двух войнах. В статьях и листовках, распространявшихся в огромном количестве летом и осенью 1913 года и особенно в 1914 году, ставились одни и те же вопросы, касающиеся поражения: ошибки дипломатических приготовлений, плохое руководство военными операциями, ошибки политиков и Правительства, роль королевской династии во всем этом. Общественное мнение пришло к единой точке зрения: Болгария пережила настоящую национальную катастрофу с ужасающими последствиями. Понятия “национальная катастрофа” и “человеческая катастрофа” объединяли поражение, трагедия, коллапс.

В самом начале 1914 года вопрос о национальной катастрофе был вынесен на Национальную Ассамблею. В итоге чего был создан специальный совет для расследования причин сложившейся ситуации. Было официально объявлено, что расследование не имеет политической подоплеки. “Необходимо поймать и наказать тех, по чьей вине произошла катастрофа”, “оздоровить атмосферу в стране и очистить людские души” (Радев). Совет просуществовал с 21 апреля по 10 мая 1914 года. Создание такого совета должно было дать выход всем негативным эмоциям, накопившимся в душах людей. Не случайно было отмечено в официальных заявлениях, что “болгарская катастрофа — это набор нелепых случайностей, в которых просматриваются влияние соседей и неблагополучное прошлое” (Саказов).

Со стороны общественных партий звучали в адрес совета обвинения в бездействии и утаивании фактов виновности действующего правительства. Дебаты по этому поводу носили целиком обвинительный характер и относились к области философии истории. “Война была вызвана исторической необходимостью”(Генадиев). Как показали последующие события, следственный комитет положил конец “эре надежд”. “Наши ожидания были обмануты, и снова мы склоняем свои головы и становимся рабами”. Споры и дебаты прекратились с началом расследования отрицательной роли правительства, которое возглавляли во время войны Гешев и Данев. Итогом работы следственного совета стал объемный труд (4 тома, 2500 страниц), который предоставили на суд широкой общественности. Но никакого решения по данному вопросу вынести не удалось — страна была вовлечена в новую войну, которая тоже стала для страны национальной катастрофой. В попытке предотвратить вторую национальную катастрофу (избежать участия в первой мировой войне) большую роль сыграл лидер Болгарского Аграрного Союза Александр Стамболийски. На встрече с королем Фердинандом он предупредил монарха: “Любая, предпринятая Вами совместно с нынешним правительством акция обречена заранее, ибо катастрофа 16 июня 1913 года окончательно подорвала доверие к Вам как к великому дипломату; люди потеряли всякое доверие к разрозненным партиям, стоящим во главе Болгарии, и все ужасы Балканской войны еще живы в сознании людей”.

Вся предвыборная стратегия Болгарского Аграрного Союза (самой популярной партии того времени) перед парламентскими выборами 1919 года строилась на требовании уголовной ответственности для виновников национальной катастрофы. В ноябре 1919 года, после подписания Нейилского мирного договора, XVIII Национальная Ассамблея приняла закон “О наказании всех виновных в человеческой катастрофе в Болгарии”, который впоследствии был назван “некрологом за прошедшие 40 лет и на долгие годы вперед” (Чешмедьев). Только после этого стали явными причины и последствия этого величайшего кошмара в истории страны. В Законе было отмечено, что “катастрофа нанесла такой удар по Болгарии, устранить последствия которого практически невозможно” (Ботев).

В 1921 году на XIX Национальной Ассамблее обсуждался и был принят закон (на основании референдума) о “Возложении вины и ответственности за непоследовательное проведение войн и за катастрофические для страны результаты этих войн на министров кабинета Гешова (16 марта 1911-1 июня 1913), Данева (1 июня — 4 июля 1913) и Малинова (21 июля — 18 октября 1913)”. Основанием для принятия такого закона стала политическая борьба, развернувшаяся в то время: “Вместо того, чтобы признать свои грехи после катастрофы, бывшие министры толкнули страну к новой катастрофе”.

Тема национальной катастрофы возникла вновь после окончания второй мировой войны. На очередной Национальной Ассамблее (1946) обсуждался вопрос о том, быть ли Болгарии монархией или же стать парламентской республикой. Выступая на заседании, премьер-министр Георгиев (общественное объединение “Звено”) сказал, что представители королевской династии “вовлекли нас в период бесконечных неудач, благодаря чему страна пережила лишь три национальные катастрофы, ибо случай не дал им возможности вовлечь Болгарию в очередную катастрофу”. Глава радикальной партии Габровски не был настолько категоричен, но тем не менее заявил: “Последствия той пагубной для страны политики до сих пор свежи в памяти людей национальные катастрофы 1913, 1918 годов; третья катастрофа 1944 года была предотвращена народным фронтом ценой больших потерь и усилий”.

В учебниках по истории, изданных после 1989 года, содержится уже более мягкое толкование событий того времени, с точки зрения нарастания катастроф с 1913 по 1918 года и виновности конкретных политиков за них. Но даже в самых общих рассуждениях о событиях того времени присутствуют слова: “первая национальная катастрофа”, “первое национальное поражение”, “вторая национальная катастрофа”.

События тех лет оказали поистине травматическое воздействие на психологию нации. В 30-е годы было популярным выражение “болгарский синдром”, имеющее непосредственное отношение к событиям того времени.

Крупнейший болгарский социолог Иван Хадьиски (1907-1945) расшифровал значение этого феномена: “это непродуманные, кое-как проведенные наспех, без всякой цели, мероприятия и к тому же при несчастливом стечении обстоятельств, итог которых — грандиозный скандал”. В лингвистической практике других стран ничего подобного не встречается, не существует ни в одном языке аналогичной дефиниции, которая бы говорила о национальном качестве в столь уничижительном значении. Мир не знает такого французского, английского, сербского, румынского или латиноамериканского синдрома. Это можно объяснить только тем, что в сознании болгар очень силен “катастрофический комплекс”.

Выводы.

1. Понятие “национальная катастрофа” появилось в Болгарии в 1913 году и прочно вошло в историографию страны. Появились понятия: “первая национальная катастрофа”, “вторая национальная катастрофа”. Этот термин встречается и в официальных документах, и в законодательных актах, и в учебниках истории.

2. Понятие “катастрофа” не пропало со временем. Оно прочно вошло и в болгарский язык, и в сознание населения.

3. Ответственность и вина политиков за происходившие в стране события, за войны и прочее обрели смысл: “вина за национальную катастрофу”.

4. В разное время понятие “национальная катастрофа” имело разное влияние на общественно-политическую жизнь страны. Сначала им обозначали тот драматический опыт, который страна приобрела за столь непродолжительный период, позже оно стало важным инструментом политической борьбы.

5. В 60-х годах в Болгарии появилось понятие “третья национальная катастрофа”. Ожиданием этой катастрофы была проникнута жизнь болгар 40-х — начала 50-х годов.

6. В учебниках истории, появившихся после 1989 года, авторы стремились объяснить все события лишь с точки зрения провала или успеха политики национального единства интересов страны.

7. Болгарские историографы столкнулись с серьезной проблемой: как обозначить все те негативные события в истории страны, которые привели к развитию катастрофического комплекса у нации.

Политический аспект

В самом начале переходного периода в Болгарии (10 ноября1989 года) обстановка в стране была названа кризисной. Это признавала и находящаяся тогда еще у власти коммунистическая партия и только-только сформировавшаяся оппозиция. В свете последовавших политических изменений слово “кризис” оказалось явно несоответствующим обстановке.

Интенсивность политической борьбы того времени отразилась в предвыборных манифестах и программах. Особый интерес в рамках данного исследования представляет язык этих документов на предмет использования катастрофической лексики. Ключевыми словами политических дискуссий стали: экологическая катастрофа, экономическая катастрофа, производственный кризис, демографическая катастрофа, политическая катастрофа, национальная катастрофа. Одни партии утверждали, что катастрофа уже произошла, другие — что она вот-вот наступит, третьи говорили уже о результатах катастрофы. Все сходились в одном — катастрофа где-то рядом.

К 1997 году ситуация достигла апогея. В политических документах уже встречаются высказывания, что “в настоящий момент страна переживает самый тяжелый за всю историю страны кризис”, речь шла не о гибели государства, а о третьей национальной катастрофе.

Обратимся к истории: в 1913 — 1919 годах термином “национальная катастрофа” характеризовали военное поражение страны, в результате чего Болгария потеряла часть издавна принадлежавших ей земель. В 1945-46 годах, несмотря на сильную прокоммунистическую пропаганду, болгары считали, что страна находится на грани национальной катастрофы. Все это в основном касалось территориальных потерь или притеснений. Между тем вновь вошедшее в обиход в 1990 году понятие “национальная катастрофа” не имело уже никакого отношения к территориальным потерям страны. Поэтому нельзя говорить о полной неактуальности слова “кризис” в 90-х годах. Или же о полном единстве политической лексики этого периода.

Болгарскую кризисно-катастрофическую политическую лексику 1990-х годов условно можно классифицировать следующи образом:

•  Синонимы катастрофизма: поражение, опустошение, крах, гибель, коллапс, бедствие.

•  Существительные, принимающие катастрофическое значение только в определенных обстоятельствах: дезинтеграция, обвал, трагедия, провал, разгром, беспорядок.

•  слова, непосредственно характеризующие катастрофу: голод, дно, мусор.

•  Слова, усиливающие катастрофическое значение: насилие, опасность, агрессия, пагубный.

Во многих политических документах встречаются и понятия более сильные, чем “катастрофа”: гибель, геноцид.

К катастрофической лексике обращались все политические партии. Партия социалистов и партия радикальных коммунистов крайне мало используют “сильные” катастрофические языковые единицы. Возможно потому, что свое отстранение от власти, спровоцированное массовыми волнениями, они восприняли как личную трагедию.

Основная антикоммунистическая группировка Объединенные Демократические Силы — тоже почувствовали себя в специфической обстановке. Они приняли существующую власть de facto и старались провести свою программу, ориентированную в основном на позитивные перемены, поэтому тоже избегали “сильных” эпитетов, хотя катастрофическую лексику использовали довольно широко.

Больше всего слов катастрофического значения встречается в программе Бизнес Блока Болгарии, который усиленно эксплуатировал негативные настроения и тенденции в популистских целях.

Меньше всего использовала эту лексику либеральная коалиция Союз Национального Спасения, несмотря на то, что само название является антонимом катастрофизму и подразумевает апеллирование именно к подобной терминологии. Движение за Права и Свободы, среди приверженцев которой в основном этнические турки и мусульмане, отличалось крайней сдержанностью в оценке происходящих событий с точки зрения катастрофы. Меньше всех остальных партий катастрофическую лексику использовала Болгарская Евро-Левая партия, которая полностью строила свою программу на поиске оптимального политического и экономического варианта развития страны. Это также относится и к типичным либеральным партиям, не представленным в Парламенте.

Таким образом, подводя итог вышесказанному, можно сделать следующие выводы:

1. Политический язык переходного периода в Болгарии многолик и наполнен катастрофической лексикой.

2. Сама катастрофическая лексика достаточно разнообразна. Ее активно использовали политические партии от крайне левых до крайне правых. Долгое время партии спорили, что именно обозначить катастрофой: коммунистическое прошлое или демократическое настоящее. Отрицание было популярно, однако неплохие шансы на победу были у партий, предлагающих позитивную трактовку будущего. В 1994 году Болгарская Социалистическая Партия победила на выборах с лозунгом: “Прекратим разорение страны! За обновление Болгарии!”. Но продержалась она у власти не долго. После провала социалистов вперед выдвинулись Объединенные Демократические Силы Болгарии.

3. В катастрофическом “словаре” 90-х годов многие значимые термины отсутствуют, тогда как другие представлены в избытке. Почти не встречаются, например, такие понятия, как гражданские и межэтнические войны, геноцид, терроризм, политический экстремизм, глобальная катастрофа. Все внимание сосредоточено на экономических, экологических, демографических и политических аспектах. Широко обсуждаются проблемы социальной патологии: преступность, коррупция, мафия, ухудшение здоровья нации, кризис моральных ценностей.

4. Особое внимание в ходе политической борьбы уделяется поиску виновных в кризисе (или катастрофе).

5. Можно отметить чрезмерное внимание к катастрофической лексике. Можно сказать, что рассуждения о кризисе настоящего, заменяющие поиск возможных вариантов развития страны, лишь способствуют дальнейшему развалу страны, не смотря на хороший экономический и человеческий потенциал страны.

Незадолго до начала переходного периода Збигнев Бжезинский в своей книге “Обвал”(1989) писал, что среди всех коммунистических стран восточной Европы и даже Азии Болгария является наиболее устойчивой и стабильной. И как ни странно, именно в Болгарии поднялся такой шум по поводу надвигающейся катастрофы.

Болгария стала развиваться по так называемой “биполярной” модели, и борьба политических сил завершилась со счетом 0:0. На политической арене происходили острые столкновения между сильной еще коммунистической партией, которая сумела победить на двух демократических выборах, и антикоммунистической оппозицией, которая в итоге пришла к власти уже на более длительный период. Экономические реформы были отложены в результате этой борьбы, которая закончилась лишь осенью 1998 года.

6. Еще нет в стране здравомыслящих политиков, которые противостояли бы “идеологии тревог”. Между тем уже вовсю идут поиски оптимальных экономических реформ и сплочение основных политических сил.

В апреле 1998 года, после окончательной победы своей партии, лидер Объединенных Демократических Сил Костов сказал, что его не очень радует победа, потому что принимает власть в разваливающемся государстве. Несмотря на это, в государственной программе “Болгария 2001” нет никаких намеков на катастрофу. Это экономическая программа, нацеленная на выход из кризиса и возврат к нормальной жизни. 

Журналистский аспект

Свобода слова

Вплоть до 1989 года, болгарская пресса, радио и телевидение пользовались исключительно языком официальной политики. Даже популярная в начале 90-х годов в Болгарии российская печать эпохи перестройки и гласности, которая оказала значительное влияние на общественное мнение и прессу того времени, не сразу смогла переломить эту тенденцию.

10 ноября 1989 года. Конец эпохи коммунизма. Болгарской журналистике необходимо было в очень короткий период переосмыслить прошлое и оценить настоящее. Периодическая печать перестраивалась очень медленно и долго не могла определиться. Обвинения в адрес прошлого не были конкретными, критика существующего положения дел — символическая.

Прорыв произошел только в 1990 году. С одной стороны, новоиспеченная оппозиционная пресса вполне легально публиковала диссидентские материалы, с другой стороны, независимые издания широко обсуждали политические события. Но довольно быстро наиболее массовые еженедельные и ежедневные издания заняли позицию героя Алеко Константинова: “Все вокруг мошенники!”. Наибольшую популярность обрели ежедневная газета “24 часа” и еженедельник “168 часов”. Держась в стороне от основных политических сил и оппозиции, они совершенствовали “новый язык болгарской прессы”, язвительно и цинично высмеивая всех политиков без исключения. Большинство изданий подхватило этот саркастический тон, благодаря чему люди вскоре потеряли всякое уважение к политическим лидерам и государственным институтам. Чтобы привлечь к себе больше внимания, пресса “окучивала” не только простых граждан, но и разные политические партии, подыгрывая то тем, то этим.

Таким образом, суть “нового политического языка Болгарии” сводилась к отрицанию. Обличение, осмеяние, отрицание любых идеалов и социальных институтов, не только политических. Исключение составляли только ангажированные партийные издания (“Дума”, “Демократия”). Критика в адрес правительства, парламента смешивалась с чисто популистскими лозунгами. Язык средств массовой информации стал грубым и вульгарным (более 90% всех СМИ).

Болгарская пресса переняла, главным образом, черты американских и английских СМИ (макеты, верстка, внешний облик) и предназначалась для неприхотливого массового читателя. Мнение отдельного журналиста, обычно достаточно посредственное, выдавалось за гражданскую позицию.

Процесс слияния политического жаргона и публицистики и принято считать отходом от официозной прессы. Осмеяние политических институтов и культивирование идеи невозможности построения гражданского общества в Болгарии вкупе с сильной конкуренцией среди СМИ, которая заставляла использовать любые средства для привлечения аудитории, — все это создало потенциальную опасность для демократических начинаний. Конфронтация перешла любые границы. В идеологии царил такой же хаос, как и в политике.

Не ограниченная ничем конкуренция между так называемой независимой и официозной прессой привела к сильнейшей вульгаризации языка средств массовой информации. Гласность была воспринята как свобода слова в буквальном смысле. Язык массовой периодики опустился до уровня выкриков подвыпившего ковбоя из второсортного вестерна. В результате чего возникла острая необходимость в языковых, идеологических и политических табу. Демократическая цензура могла появиться лишь с возникновением новых ценностей и новых демократических институтов, но этого не произошло. Страна жила отрицанием прошлого, ощущая пустоту настоящего.

Однако ответственность за это нельзя целиком возложить на средства массовой информации. Создание новой болгарской политической модели происходило в условиях сильной конфронтации, спонтанно и хаотично. Слишком долго политики оттачивали фразеологию, и сейчас уже сложно установить, кто первый потерял к ним доверие: общество или пресса. В любом случае, пресса способствовала процессу.

Царивший в стране хаос, массовые колебания, стресс, политическая и экономическая дестабилизация поставили СМИ перед выбором: выживание, коммерческий успех или защита вечных ценностей. Условия рынка таковы, что тот, кто не плывет по течению, погибает .

Негативная информация

Профессор Д. Градев и профессор Л.Андреева (кафедра психологии, факультет философии, Софийский университет) провели в 1997 году пилотажный контент-анализ пяти самых массовых по тиражу газет (“Труд”, “24 Часа”, “168 Часов”, “Стандард”, “Новинар”) на предмет использования негативной лексики. Эти издания имеют статус “независимых”, не отражают точку зрения правительства или одной из правящих партий.

Полтора месяца тщательному анализу подверглись все материалы этих изданий на следующие темы: экономика, политика, образование, преступность. Результаты показали, в каждом выпуске любого из вышеперечисленных изданий содержалось от 10 до 14 статей негативного содержания. Негативные статистические данные публиковались без интерпретации и часто без особой логической необходимости. Никаких возможных путей улучшения социальной жизни в подобных статьях не содержалось, только отрицание. В рамках исследований было опрошено 45 человек(нестандартизированные интервью) различного возраста и социального статуса на предмет влияния на них негативной информации через СМИ. Дополнительно было опрошено 12 специалистов, которые по роду своей деятельности обязаны читать газеты и журналы. Основной результат этого исследования может быть кратко выражен в следующем: большинство людей ощущают тревогу не только благодаря своему жизненному опыту, но и благодаря нагнетанию обстановки средствами массовой информации. Болгары уверены, что среди всех постсоветских стран Восточной Европы их страна занимает последнее место по уровню жизни, несмотря на то, что проводимые сейчас в стране реформы нацелены на процветание нации. Такой нигилизм оказывает сильнейшее влияние на национальную психологию населения Болгарии. Это характерно не только для массового сознания, но и для поведения на индивидуальном уровне. Результат таких изменений — рост безразличия и социальная пассивность. На уровне психологии это означает, что большинство населения Болгарии страдает синдромом беспомощности, не принимает настоящее, что приводит к нарушению процесса социальной адаптации и к эскапизму. Одной из причин такого положения — безответственное поведение СМИ, которые публикуют данные без всякой на то причины, не представляя никаких объяснений, поэтому люди не знают, меняется что-то или нет, и ощущают себя некомфортно.

Выводы

1. СМИ в Болгарии широко используют катастрофическую лексику.

2. Гипотеза, выдвинутая автором международного проекта, о том, что основным распространителем негативной информации является оппозиционная пресса, — подтвердилась.

3. Что касается политически ангажированных изданий, то негативную информацию они распространяют только в отношении своих противников, что касается независимой прессы — она распространяет такую информацию обо всех и обо всем.

4. Самыми массовыми по тиражу изданиями Болгарии (“часовыми” “24 часа” и “168 часов”) был создан специфический бульварный язык — “ширпотреб”, отличающийся своим нигилизмом, сарказмом. В самом начале перестройки общественных отношений он действительно помог преодолеть косность и догматичность тоталитарной журналистики, но сегодня эти издания уже просто эксплуатируют катастрофический комплекс нации. 

Психологический аспект

Сравнительный ассоциативный тест выявил интересную особенность в отношении к словам “катастрофа” и “кризис”. Первый термин вызывает у людей вполне разумные, нормальные ассоциации (особенно это относится к христианской части населения). Понятие “кризис” вызывает чрезмерно негативные ассоциации. Картина станет яснее, если взглянуть на ассоциации болгарских респондентов, в зависимости от значений слова “катастрофа”, представленных в толковом словаре.

Как видно из таблицы, в сознании людей преобладают онтологические и оценочные ассоциации. В онтологическом смысле с катастрофой связывают следующие слова: смерть, кровь, голод, больница, женщины, жертва, болезни, убийства, человеческая жизнь. Большинство этих ассоциаций вполне нормальны и связаны с тем негативным значением, которое в него и заложено. Оценочные ассоциации слишком эмоциональны — зло, плохое, худшее, или скрытый психологический смысл — беспокойство, волнение, страшный, страх, ужас, сожаление, боль, кошмар, отвратительный.

Транспортные ассоциации сводятся к одной единственной — автокатастрофа. В целом к этой группе относят все виды транспорта: телега, легковая машина, грузовик, автобус, поезд, самолет, а также все, что связано с движением, — пешеход, светофор, поворот, шоссе.

Социальные ассоциации связывают респонденты в основном с политикой. Главенствующая идея: политики ответственны за все происходящее в стране. Другие сразу же думают о массовых акциях — митингах и демонстрациях, что вполне понятно: совсем недавно, когда в Болгарии встала практически вся промышленность, множество людей вышло на демонстрации. “Катастрофа” ассоциируется также со словами “экономическая” и “инфляция” и связывается с такими общими понятиями, как человечество, государство, наша нация. Заслуживает внимания тот факт, что часто люди ассоциировали “катастрофу” с Болгарией как таковой.

Мало внимания люди обращают на природные катаклизмы. Основные ассоциации — град, дождь, буря. Такое восприятие типично было и для довоенной Болгарии, что отметил знаменитый поэт П.Яворов: в своем стихотворении “Град” он горько сожалеет, что современное поколение слишком урбанизировано — его больше волнуют дорожные происшествия, чем дождь или град на улице.

О сценическом, театральном значении этого слова вспоминают только, когда говорят о “трагедии”.

Общие, глобальные ассоциации в некотором смысле объясняют сущность катастрофического сознания. В этой группе встречаются и “высокие” слова (апокалипсис) и ежедневные (опасность, проблемы, препятствия, несчастный случай).

Странно, что в ассоциациях болгарских респондентов отсутствуют такие немаловажные, как экологическая катастрофа, геноцид.

Понятие “кризис” вызвало значительно больше ассоциаций с социальным коллапсом: голод, болезни, кошмары, несчастье, ужас, страх, зло, современная жизнь в Болгарии, политика, катастрофа. Чаще всего опрашиваемые связывают кризис с ежедневными экономическими проблемами: безработица, бедность, нищета, нужда, дефицит, попрошайничество, налоги, еда. Прямые ассоциации в отношении продуктов: масло, сыр, вода, хлеб и деньги. Некоторые даже говорят о более сильных понятиях, характерных скорее для слова “катастрофа”: проклятие, месть, терроризм, богохульство, разврат. Почти во всех случаях респонденты идентифицируют это слово со своей страной. На идеологическом уровне это — расизм, тема ответственности прослеживается через такие ассоциации: их способ управлять государством, коррупция, политические партии, Объединенные Демократические силы Болгарии, Болгарская Социалистическая партия, валютный коридор, эмбарго.

Понятие “демократия” достаточно амбивалентно. Ассоциации респондентов распределились следующим образом: рациональные — 79 респондентов, эмоционально-положительные — 21, негативные — 59, амбивалентные — 39, нейтральные — 2. Иногда респонденты называют такие слова: приятный, хороший, свобода, любовь, любовь к свободе, обновление, правосудие, равноправие, права, порядок, законы, согласие, мечта, даже встречается слово святой. Есть и диаметрально противоположные ассоциации — анархия, несвобода, какофония, рафинированный, ложь, демагогия, беспорядочность и даже разврат и порнография. Многие воспринимают демократию в тесной связи с тем, что происходит сегодня в Болгарии: болгарский путь, много шума из ничего, ничего нового. Связующей нитью между пессимистами и оптимистами служат такие ассоциации: утопия, вымысел, миражи, иллюзии, сказки, — они отражают реальный результат демократических процессов в Болгарии. Многие считают, что демократия — это сказка, некоторые задаются риторическим вопросом: доживем ли мы до такого? Но в любом случае болгары смотрят на эту проблему достаточно реалистично и на вопрос, доживем ли мы до этого, отвечают — да.

При том разнообразии ассоциаций со словом “демократия”, ассоциации со словом “политика”, наоборот, поражают своим однообразием: рациональные ассоциации — 72 респондента, эмоционально-положительные — 2, негативные — 115, нейтральные — 2. Никакие понятия этой же группы, включая даже “коммунизм”, не вызывают такого негативного отношения. Политику смешивают с проституцией, называют мерзостью, грязью, гомосексуализмом, мошенничеством, глупостью, говорят, что там процветает взяточничество, жульничество и чаще всего говорят, что все политики — грязные махинаторы. Коммунисты награждают демократов такими эпитетами, демократы — коммунистов. Видимо, это длительное рассматривание грязного белья отложилось в сознании нации. Все политические деятели в сознании болгар — негодяи.

Выводы

1. Слово “катастрофа” вызывает широкий круг ассоциаций. По вертикали они варьируются от беды до ужаса, от несчастного случая до апокалипсиса. Для данного социологического исследования это очень важно, потому как эти ассоциации охватывают весь спектр вопросов, представленных в анкете-интервью, — беспокойство, сильная тревога, постоянный страх. По сути, этот тест играет роль методологической проверки точности вопросов анкеты.

2. Проведенный тест показал, что в Болгарии достаточно устойчивая тенденция придавать ежедневным проблемам “катастрофическое” значение. С точки зрения вертикального распределения страхов — уровень тревоги не очень высокий. Горизонтальное же распределение свидетельствует о господстве онтологических и транспортных ассоциаций. Это дает возможность интерпретировать данные опроса несколько в другом ключе.