Кокс Х. Мирской град: секуляризация и урбанизация в теологическом аспекте

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть III. ПРИМЕНЕНИЕ ЭКЗОРЦИЗМА В ГОРОДСКОЙ ЖИЗНИ

Глава 8. Работа и досуг в мирском граде

Параллельно развивающиеся процессы урбанизации и секу ляризации оказывают огромное влияние на человеческий труд. В этой главе мы ограничимся рассмотрением трех важнейших изменений, к которым они привели в этой области. Во-первых, они отделили место труда от места жительства; во-вторых, они ведут к все большему включению труда в систему бюрократи ческой организации; в-третьих, они лишили труд религиозной окраски, которую он сохранял с тех времен, когда его рассматривали в качестве духовной дисциплины. Религиозные люди часто смотрят на эти изменения с тревогой и неодобрением. Делались попытки вновь внести в современные корпорации элементы семейных отношений, осуждалась харак терная для организаций обезличенность, выражалось сожаление по поводу того, что больше не осознается «призвание».

Однако наша цель здесь — не скорбеть о том, что произошло в сфере труда в эпоху технополиса. Наша задача состоит в том, чтобы показать, как в каждом конкретном случае секуляриза ция — несмотря на сопутствующие ей проблемы — открыла для человека новые возможности. В мире труда, как и в прочих сферах человеческой жизни, секуляризация не стала Мессией. Но она и не Антихрист. Это просто опасное освобождение: ведь секуляризация повышает ставки, позволяя людям увеличить степень свободы и ответственности и таким образом стать более зрелыми. Она требует большего риска, чем те порядки, которым она пришла на смену. Но обещание превосходит опасность или по крайней мере оправдывает риск.

ОТДЕЛЕНИЕ МЕСТА ТРУДА ОТ МЕСТА ЖИТЕЛЬСТВА

Несколько тенденций в жизни технополиса способствуют отделению места труда человека от того места, где он живет. Углубляющаяся специализация труда заставляет людей сходных занятий работать вместе на все более компактных простран ствах. Законы эффективности, чаще всего диктующие укрупнение, уничтожили большинство семейных ферм и мелких семей ных предприятий. Планы застройки городов и законы о районировании содействуют отделению промышленных и деловых районов от жилых. Даже там, где эту тенденцию пытаются повернуть вспять, где был введен весьма изощренный порядок «смешанного» использования земли, где офисы, магазины и квартиры располагаются в одном здании, — даже там не происходит возврата к недифференцированному семейному производству. Психологическая дистанция между работой и домом сохраняется даже там, где жилые и деловые районы сознательно сближены. Труд продолжает утрачивать семейный характер.

В результате место труда, магазин и школа ушли из жилых районов. Мясники и бакалейщики расположились за сверка ющими витринами торговых центров из стекла и бетона, окру женных огромными автостоянками. За ними последовали про давцы обуви, парфюмерии, одежды и домашней утвари. Ко нечно, к вам в дверь по-прежнему может позвонить чистильщик обуви или старшеклассник, продающий журналы. Но все же торговля происходит главным образом в снабженных кондици онерами гигантских универмагах и супермаркетах. Та же тенденция наблюдается и в других областях. Школы располагаются в специально отведенных кварталах и объединяются в большие комплексы. Это продиктовано соображениями дорожной без опасности, принципами обучения, а также экономикой. Педагоги и архитекторы стараются избавиться от бесконечно длинных коридоров и огромных холодных классов, которые подавляют и обезличивают детей. И все же хотя бы только оборудование, необходимое для современного обучения, делает немыслимым возврат к добрым старым школам в маленьких кирпичных домиках. Химическая лаборатория сегодняшней школы требует как минимум такого оборудования, которое лет двадцать назад показалось бы роскошью любому преподавателю колледжа и которое стоит слишком дорого, чтобы им можно было обеспечить множество маленьких школ.

То же относится и к другим услугам. Врач, который до недавнего времени вел прием у себя дома, внося тем самым некоторое разнообразие в привычную жизнь предместья, теперь тоже перенес приемную в город. Его все чаще можно увидеть в

166

деловых кварталах — в здании медицинского комплекса или специального центра. Как и остальным, ему нужно дорогостоящее оборудование, которое выгоднее покупать на паях с коллегами. К тому же, когда прием ведется в городе, всегда можно проконсультировать пациента у других специалистов.

Один за другим рабочий, ремесленник, торговец и врач покинули жилые кварталы. И их обитатели не возражают. Им не слишком нравится соединение деловых отношений с семейными, а врачи и бизнесмены в этом с ними согласны. Хотя они иногда и жалуются на утомительную дорогу, все же психологически их гораздо больше устраивает удаленность места работы от дома. Расстояние, отделяющее одну сферу жизни от другой, полезно для обеих, так как охраняет каждую из них от нежелательного вторжения другой. Возможно, молодого окулиста радуют пери одические визиты в его офис жены, а иногда даже и детей. Но ситуация была бы совершенно иной, если бы они жили за сте ной его приемной. Точно так же для сотрудника рекламного бюро длинная дорога домой имеет как психологическое, так и техническое значение. Ведь по пути домой он старается хотя бы отчасти забыть о незавершенных служебных делах и сосредото читься, например, на подключении нового телевизора. Приго родный поезд или автострада соединяют его дом с работой, но в то же время и отделяют друг от друга два набора отношений, между которыми, как он чувствует, лучше сохранять дистан цию.

Заметное стремление городского жителя не допускать сопри косновения этих областей жизни понятно и обоснованно. Ведь он участвует в многочисленных и разнообразных функци онально определенных отношениях, причем его роли не всегда согласуются между собой, так что ему необходимо хоть в какой- то мере изолировать эти сферы друг от друга. Вот почему бесце ремонные попытки корпораций включить в себя семейную жизнь служащих встречают такое негодование.

Один молодой бухгалтер служил в фирме, у руководителей которой были собственные, по их мнению прогрессивные, идеи относительно работы с персоналом. Среди прочего они создали особую программу, призванную знакомить жен служащих с ра ботой мужей, в надежде на то, что их интерес и поощрение бла готворно повлияют на работу всей корпорации. Фирма ежеме сячно проводила вечерние встречи для мужей и жен, где анали зировались простые случаи из практики. При этом использо вался метод социологических исследований, основанный на изучении отдельных случаев. Присутствующим предлагалось легкое угощение, а энергичный руководитель программы ловко направлял дискуссию таким образом, чтобы у женщин возникло пред ставление о решениях, которые приходится принимать их мужьям. Все это мероприятие, разумеется, имело самый демок-

ратический и свободный характер и использовало все достиже ния теории групповой динамики*.

Однажды вечером, в разгар сезона заполнения деклараций, т.е. в самое беспокойное для бухгалтеров время, наш молодой человек допоздна трудился над финансовыми отчетами и бухгалтерскими книгами, так что едва поспел на последний приго родный поезд, доставивший его домой. А за несколько дней до этого они с женой участвовали в особенно жаркой ежемесячной дискуссии, организованной фирмой. Итак, придя домой в ту ночь, молодой человек стал тихо раздеваться в темноте, потому что жена уже легла. Неожиданно из темноты раздался ее голос: «Можешь зажечь свет, дорогой, я еще не сплю. Я тут лежу и все пытаюсь придумать: как же все-таки быть в случае Хейвиг- херста?» На следующее утро за завтраком молодой бухгалтер сказал необычно решительным тоном, что будет гораздо лучше, если они перестанут посещать устроенные корпорацией семейные занятия.

Утрата трудом семейного характера, связанная с разделе нием места работы и дома, создает для них необходимую обособленность, и попытки повернуть этот процесс вспять грозят принести большой вред. Правда, некоторые социологи и градостроители все еще тоскуют по тем блаженным с их точки зрения временам, когда жизнь еще не разделялась на дом и ра боту. Они лелеют память о «целостной жизни», предшествовав шей разрушению семьи, о той поре, когда отец, сын и внук па хали и засевали одно поле или стояли у одной кофейной мель ницы; когда простое семейное предприятие спаивало детей и ро дителей в единое звено в системе производства, а не только по требления. Это была подлинная совместность. По мере того как эпоха совместного производства все дальше уходит в прошлое, ее достоинства становятся все несомненнее- И с особой силой ностальгия по этому золотому веку звучит в одах, воспевающих красу и гордость американской экономики — семейную ферму.

Но экономисты-визионеры, жаждущие во что бы то ни стало сохранить семейную ферму, и писатели, мечтающие об уничто жении разрыва между работой и семьей, забывают об одном. Они забывают, что как раз те люди, у которых есть опыт се мейного бизнеса, которые жили над своим магазином или в примыкающем к фабрике доме, — эти самые люди больше ни чего подобного не хотят. Именно они и получили освобождение. Они лучше других оценили блага, которые принесла человеку революция труда, раз и навсегда разрезавшая пуповину, которая соединяла семейную жизнь с трудом. При всех их видимых до-

* Направление в микросоциологии и социальной психологии, объясняющее функционирование малых социальных групп, законы формирования и развития их структур, взаимоотношения образующих их индивидов и т.д.

стоинствах семейная ферма или бизнес часто скрывали жесто кую эксплуатацию семейных отношений и детского тру да — еще долгое время после того, как он был запрещен на фабриках. Надо радоваться тому, что все это кончилось, и стараться по-настоящему гуманизировать наш сегодняшний труд, а не жалеть об исчезновении того, что никогда не было таким прекрасным, как это иногда кажется теперь. Мы должны по нять, что большинство людей хочет отделения работы от семей ной жизни. Нужно признать и научиться уважать ту новую сво боду, которая стала возможной вследствие столь часто оплаки ваемой «фрагментации» человека.

Так или иначе, реальная экономическая ситуация в эпоху технополиса всецело выступает на стороне дальнейшей диффе ренциации и против возврата к идиллиям прошлого века. Менее сентиментальные экономисты, которые действительно знают, что такое семейная ферма, почти единодушно утверждают: чем скорее она уступит место более экономичным формам сельско хозяйственного производства, тем лучше. Вместо того чтобы пы таться ее поддержать, стоит задуматься о реальных проблемах нашего сельского хозяйства: об устаревшем и несправедливом принципе равного распределения земли*, о чудовищной диспро порции в распределении продуктов питания в мире, о колос сальных затратах на хранение продуктов, о жестокой эксплу атации труда сезонных рабочих {в среде которых, кстати, роди тели и дети по-прежнему связаны общей работой)'.

Так же и в случае мелкого семейного бизнеса: не стоит при давать значения попыткам остановить функционализацию тру довой жизни в Америке путем превращения семейных и иных центров независимой жизни индивида в основу организацион ного единства или разновидность загородного клуба для корпо рации. Ведь именно функционализм создает организацию как ключевую форму современной жизни, предпочтительную по сравнению с гильдией или семейным производством.

Как мы уже говорили, люди не в состоянии выдержать отношений типа «Я — Ты» со всеми, с кем им приходится всту пать в контакт в разнообразных сферах современной жизни. По этому городской человек должен выбирать. Множество отноше ний, в которые он вступает с другими людьми, предъявляют к нему столько требований, что он вынужден в одних случаях ограничиваться чисто деловыми контактами, а в других может переводить их в сферу дружеских. Сегодня гуманизация труда путем возвращения ему семейного характера недостижима. Это привело бы к пагубным последствиям как для семьи, так и для труда. Желаемого результата можно добиться, лишь перенеся процесс принятия настоящих решений как можно глубже в

• См. примеч. к с.141.

сферу трудовой деятельности. А это подразумевает распределе ние власти и ответственности и не имеет ничего общего с теп лыми товарищескими отношениями. Если в газете какой-нибудь компании часто появляются образы «большой и сплоченной семьи», можно не сомневаться, что здесь за патернализмом кро ется несправедливое распределение власти. Для гуманизации труда в современной корпорации необходимо избавиться от па тернализма. Новая теория относительно работы с персоналом, которая до сих пор главным образом обеспечивала руководство новыми фразами для оправдания старых методов, не заменяет серьезных структурных изменений в системе распределения вла сти в рамках американской экономики.

БЮРОКРАТИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ТРУДА

Секуляризация труда породила организацию, а вместе с ней и «Человека Организации». Это все тот же, якобы безликий го родской житель, о котором мы говорили в главе 2, но только в области бизнеса. В американской прессе, которая так любит «социальную критику», он заменил прежнего злодея — жирного капиталиста. Атрибуты «Человека Организации» столь же обя зательны, как стрелы на средневековых изображениях св.Антония. Вот как описывает его Уильям Берроуз в классичес кой книге эпохи битников «Голый завтрак»: «Молодой человек приятной наружности, коротко стриженный, стиль „Лиги плюща"*, типичный рекламный агент... ослепительно белые зубы, непременно флоридский загар, добротный дорогой костюм, наглухо застегнутая строгая сорочка» 2 . С трибун женских клу бов, из «хат» битников, с кафедр церквей в богатых пригородах несутся громы и молнии по адресу мужчин в серых костюмах с «дипломатами» в руках.

Но ирония заключается в том, что именно те люди, которые читают такие книги и одобрительно слушают эти обличения, как раз и составляют организацию. Поэты-битники, романтики- почвенники, рассерженные молодые (состоятельные) драматурги и социологи с университетскими должностями или выгодными местами в научных фондах — все они полагаются на социаль ную организацию, так как хотят вовремя получать почту, избавляться от мусора и продавать свои филиппики. В чем же тогда истинный смысл страстных нападок на организацию, к чему это ритуальное битье себя в грудь?

* «Лига плюща» — ассоциация старейших и наиболее престижных универ ситетов на северо-востоке США. Этим термином часто обозначают взгляды, манеры и стиль одежды, присущие студентам входящих в «Лигу» университетов.

Мы справедливо не хотим, чтобы организация целиком ото ждествляла человека с выполняемыми им функциями. Хорошо, если люди в своем качестве индивидов вырабатывают некоторый «технологический аскетизм», который не дает им сделаться ра бами собственных технических изобретений. Но эта личная по зиция — совсем не то же самое, что недобросовестное навязывание обществу ностальгии по романтическому уединению. Как пишет Дейвид Бейзелон в своей «Бумажной экономике», «не следует подменять проблему индивида проблемой корпоративной системы: ведь мы уже сделали выбор в ее пользу» 3 . Именно та кая подмена во многом объясняет нынешние нападки на органи зацию. Здесь напрашивается аналогия со столь же ошибочными представлениями о том, что социальные проблемы якобы можно разрешить посредством изменения каждого человека в отдельно сти. В действительности же свобода в век организации — это ответственное распоряжение властью, властью колоссальной и неслыханной. В сущности, свобода в таком обществе есть власть над властью. Наступление эпохи организации означает, что ме ханизм политической власти, который в последние три столетия применялся к государству, теперь должен применяться к гигант ским экономическим структурам и системе обслуживания, со зданным в последние десятилетия. Плохо не то, что эти огром ные бюрократические системы существуют, а то, что мы еще не научились распоряжаться ими в интересах общего блага. Мы упорно не хотим отказываться от старых идеологий, выработанных минувшими эпохами.

Беда не в том, что мы знаем недостаточно о человеке в обществе. Современная техника массового внушения, приклад ная эргономика, психотехника и психотерапия, исследование мотиваций и «промывание мозгов» с помощью теории групповой динамики — все это свидетельствует о том, что мы знаем фантастически много о причинах, заставляющих homo sapiens ше велиться. Так что речь идет не о знании, а о власти. Ведь круп ные организации в нашем обществе пока что не несут ответственности перед населением. Мы создали целую систему част ных правительств, руководители которых всячески превозносят свободную конкуренцию, в то время как сами регулируют про изводство, потребление и услуги. У нас возник своего рода «добровольный тоталитаризм»: наше общество делегирует право принятия большинства решений менеджерам, которые создают видимость того, что мы по-прежнему принимаем решения сами, действуя в качестве потребителей и держателей акций. Однако все знают, что голосование акционеров — не более чем фор мальность: корпорациями управляют не так называемые вла дельцы (держатели акций), а менеджеры. «Голосование потре бителей» — такая же фикция. Ведь всем известно, что реально цены в каждой отрасли определяются фирмой-лидером. Потре-

оители услуг тоже не контролируют цены на услуги. В резуль тате между клиентом и донором почти неизбежно возникают враждебные отношения, порождаемые зависимостью клиента.

Уже много лет наиболее проницательные исследователи на шей экономической системы — от Торстейна Веблена* до Джона Кеннета Гелбрейта*» — утверждают, что столь дорогая нам идея свободной конкуренции имеет весьма мало общего с реальным функционированием нашей экономики. Если мы в самом деле хотим гуманизировать мир организации, то следует начать с де мифологизации наших священных экономических верований. Не надо поддаваться обману кривых зеркал: лучше попробуем разо браться, кому в действительности принадлежит власть. Тогда можно будет понять, как работает механизм, и повлиять на его действие, так чтобы оно отвечало интересам сообщества. Оче видно, что наша экономическая система планируется и регули руется. Но остается ответить на вопрос: кто ее планирует? в чьих интересах ее регулируют? и насколько хорошо это дела ется? Ответ на все эти вопросы содержится в слове «орга низация». Поэтому попробуем теперь, отказавшись от всякой сентиментальности, разобраться в том, что представляет собой организация на самом деле.

Ввиду того, что принцип организации — одно из проявлений секуляризации, можно сказать, что он отчасти сформировался в результате воздействия библейской веры на западную культуру. Эту мысль убедительно доказывает немецкий социолог Дитрих фон Оппен 1 *. Он полагает, что для понимания «организации» необходимо сопоставить ее с «порядком», т.е. с принципом ин теграции, который предшествовал ей в западном обществе. Между ними существуют радикальные отличия. Порядок имел традиционные, этнические или сакральные основания. Примеры порядка — средневековая гильдия, готское племя, греческий по лис или первобытный клан. Порядок охватывает все или почти все области социальной жизни. Он дает человеку мифологиче ское прошлое, целостный образ жизни, надежную идентичность. В самых общих чертах эпоха порядка соответствует тому, что мы назвали периодами племени и городской общины. В отличие от порядка для организации характерна гибкость, направлен ность в будущее, секулярность и отсутствие притязаний на полноту охвата жизни ее членов. Хотя предвестники организации появились давно, ведущим принципом социальной интеграции она стала лишь в современную эпоху. Вопреки утверждениям романтических критиков, организация открывает гораздо

* Т.Б.Веблен (1857—1929) — американский социолог, экономист и соци альный критик.

•* Дж.К.Гелбрейт (род. в 1908 г .) — американский экономист, социальный мыслитель, дипломат и общественный деятель.

больше возможностей для выбора и творчества, чем было до ступно человеку в эпоху сакрального порядка. Рассмотрим те перь важнейшие черты организации.

•  Для нее характерна гибкость. Организация создается специально для решения конкретных задач. Какими бы эти задачи ни были — будь то автомобилестроение или обучение танцам, — организация в своем качестве таковой не утверждает окончательность своей формы или вечность значения. Она го
това к модификации, слиянию с другими организациями или роспуску, если этого потребуют новые обстоятельства. Она должна менять свои методы, чтобы постоянно соответствовать меняющейся ситуации. Если же она и создает традицию, то эта традиция играет лишь второстепенную, но никогда не решающую роль.

•  Организация ориентирована на будущее. Она формируется для достижения определенных целей. Порядок воспринимает настоящее с точки зрения прошлого. Организация переплавляет и использует опыт прошлого для решения задач будущего. Принц вступает на престол единственно потому, что его
отец был королем. Служащего назначают на данную должность единственно потому, что некто считает его способным решить определенную задачу. Разумеется, родственные связи и непо
тизм по-прежнему играют какую-то роль, но, когда это случается, речь идет о плохом функционировании принципа организации и не выражает его подлинный дух. .

•  Организация секулярна. Она отвергает унаследованные культурой ритуалы, сохранившиеся из-за того, что религиозные табу защищали их от критики. Организация использует методы, которые нуждаются в постоянной критике и совершенствовании. Члены организации не дают кровавых клятв и не подвергаются ритуальной инициации. И если реликты подобной практики все еще существуют, то это не более чем капитель в античном стиле, венчающая колонну современного здания. Взаимоотноше
ния членов организации строятся на совершенно иных основаниях, нежели те, которые в средние века связывали вассала с сеньором и подразумевали клятву верности. Люди переходят из одной организации в другую и могут принадлежать сразу к нескольким, не нарушая при этом консолидирующего их принципа.

•  Организация предъявляет к своим членам ограниченные требования. Ее интересуют лишь те аспекты жизни индивида, от которых зависит его участие в решении задач организации. Ее власть не абсолютна, а относительна. Средневековые гильдии сочетали выполнение всех функций: юридических, экономических, политических, социальных и религиозных. Власть руководителей современного профсоюза или иного профессионального объединения распространяется лишь на ту деятельность их чле нов, которая имеет непосредственное отношение к конкретным задачам этих ассоциаций (хотя и здесь, конечно, бывают исключения-анахронизмы).

Там, где действует принцип организации, члены таковой признаются свободными и ответственными индивидами, которых с другими людьми связывают иные, более сложные отношения. Одни только фанатики определяют себя как членов своей орга низации. Она служит лишь одной из многих целей, но фанатик предполагает, что эта цель будет существовать вечно. Организация помогает человеку достичь желаемой цели и не стремится предложить ему всеобъемлющую идентичность или смысл жизни. Она сталкивает индивида с «жуткой свобо дой» — свободой выбирать собственный стиль жизни и вступать в подходящую для него ассоциацию. Если он предпочтет передоверить эту свободу кому-то другому, то пусть потом не винит этого другого в своих бедах. Организация предоставляет человеку такую огромную свободу в ответственности, которая была невозможна в тесной, сакрально упорядоченной куль туре.

Фон Оппен полагает, что принцип организации пришел в западную культуру вместе с христианством. Евангелие потребовало от человека личного решения, и если надо, то даже ценой разрыва семейных, религиозных и этнических связей. Новое со общество — Церковь — радикально порывает со всеми предше ствующими традиционными порядками. Она решительно реля- тивировала значение расовых и национальных связей и поро дила совершенно новый принцип интеграции. В основе нового сообщества был свободный выбор, а не кровные или этнические связи. Жизнь первых христиан нарушала расовые и религиозные табу: ведь среди них больше не было «ни еврея, ни грека» (Гал 3:28). Целью жизни первых христиан было не поддержание священных традиций прошлого, а подготовка к ближайшему будущему. Таким образом, именно тогда в почву западной циви лизации были брошены первые семена принципа организации.

Правда, в следующие два тысячелетия молодой побег разви вался далеко не равномерно. В константиновскую эпоху (которая, по сути, завершается только теперь) ростки нового принципа часто затаптывались: этому способствовали и «официальные» церкви, и так называемое обращение целиком всех вестготских племен, и представление о «христианской ци вилизации», и согласие реформаторов признать учреждение Landskirchen (земельных церквей) и Volkskirchen (националь ных церквей), и отождествление христианства с американской культурой или с нормами жизни южных штатов. В XVI — XVII веках принцип организации на некоторое время нашел плодотворную почву в среде первых баптистов и квакеров, а по-

174

зже в Свободных церквах*. Это были совершенно независимые союзы, часто основанные на принципах социального утопизма, члены которых нередко принимали активное участие в полити ческих движениях. Однако большую часть этих людей либо принудили повиноваться иерархии, либо выслали в Америку, где они основали собственные — часто, увы, теократические — государства. Лишь в прошлом столетии создались все не обходимые условия для расцвета принципа организации. Начнет ли он теперь приносить плоды? Здесь христиане несут особую ответственность. В некотором смысле все это начали именно они. Ведь они возвещали о Человеке, который призвал не кланы и народы, а людей, и призвал их не покинуть мир, а активно участвовать в его жизни. Утверждение свободных объединений и организованного мироустройства началось как ответ на этот' призыв. Теперь со стороны христиан было бы некорректно отступить назад, объявив все это ошибкой.

Разумеется, современные гигантские организации никогда полностью не соответствуют нашему описанию. Часто они бы вают недостаточно подвижными и утрачивают гибкость. Следуя закону Паркинсона**, по мере завершения своих функций они увеличивают число сотрудников. Нередко организации искус ственно создают традиции или пытаются имитировать «семей ный дух» с помощью своих газет. К числу наиболее серьезных отступлений от описанных принципов следует отнести попытки организации вторгнуться в частную жизнь своих членов без всякого на то законного основания. Но действуя таким образом, организация идет против идеи анонимности и функци ональности, заложенной в самом принципе организации. Во. всех подобных случаях мы вправе ее уличить, но не в том, что она организация, а в том, что она пытается быть чем-то другим.

Организация все больше становится главным принципом ин теграции нашего общества. Чтобы жить в обществе, мы должны жить организованно. Вопрос лишь в том, как делать это ответ ственно. Многие считают, что это невозможно. Наши повседнев ные разговоры показывают, что мы полностью отрицаем возможность настоящей личной ответственности в век организации («Мэрию все равно не одолеешь!»). Этот скептицизм выражают разные социальные группы. Есть любопытное сходство между

* Термин возник в XIX в. в Англии как самоназвание диссидентов, нонкон формистов и других объединений неангликанской ориентации. Позднее этот термин стал употребляться и в Америке. Для Свободных церквей характерны ав тономия и отсутствие иерархии, признание авторитета Писания высшим по сравнению с традицией, свободное построение литургии, крещение, как пра вило, взрослых верующих и др.

•• Закон Паркинсона — иронические наблюдения английского сатирика С.Н.Паркинсона, собранные им в книгу того же названия (см.: Паркинсон С.Н. Закон Паркинсона. М., 1990).

175

сторонниками неучастия из числа битников и мелкими служа щими из корпораций: и те и другие отказались от борьбы с си стемой. Битник предпочитает уход от мира, конфор мист — приспосабливание к нему. Страстная любовь-ненависть делает их взаимозависимыми. В культуре, где честолюбие, бе режливость и трудолюбие психологически связаны с вытесненными удовольствиями и подавленными сексуальными влечени ями, битники играют роль alter ego чиновников, давая выход их не вполне сублимированным сексуальным фантазиям, а также протесту против организации. Битники охотно выполняют пред назначенную для них социальную функцию. Они своего рода сытые придворные шуты современного общества. Но они хорошо чувствуют границы дозволенного и никогда за них не выходят. Поэт-битник и молодой человек в сером костюме всецело со гласны в одном: в Америке борьба за политическую власть — грязное и отвратительное дело. Время от времени они отбрасывают свои столь непохожие привычки, чтобы, горячо взявшись за руки, дружно выкрикнуть проклятия в адрес мерзких политиков.

А организация продолжает жить, углубляя и расширяя свое влияние. Однако внутри нее идет ожесточенная борьба, исход которой определит облик Америки и всего мира на ближайшие десятилетия. Это схватка не на жизнь, а на смерть между но вым классом технических специалистов и старым классом энер гичных деловых магнатов. Ставка в этой борьбе — контроль над организацией. По словам Бейзелона, это «довольно тихий и большей частью вежливый бунт Интеллектуалов» — высококвалифицированных специалистов, чей доход зависит от применения полученных знаний, а не от обладания «частной собственностью». Сегодня эти люди фактически осуществили революционный захват власти. Они пытаются отнять контроль над организацией у ее сегодняшних руководителей — твердо стоящих на ногах убежденных реалистов, чьей сильной стороной всегда было административное управление, а не профессиональная компетентность. Им нравилось, когда их называли «боссами». Это были крепкие и жизнерадостные люди с довольно простой идеологией свободного предпринимательства. Интеллектуалы же всего-навсего хотят, чтобы ими поменьше командовали эти вожди корпораций. Они стремятся еще дальше продвинуть революцию менеджеров, «принцип организации». В отличие от управляющих старого закала, отдававших распоря жения по шести телефонам сразу и умиравших на боевом посту, технократы вовсе не жаждут заменить семейную жизнь службой корпорации. У них другой стиль. Но нас не должна вводить в заблуждение их показная скромность и непритязательность. В современной, технически оснащенной организации у них боль шой вес: ведь они знают, как всем этим управлять. В сущности,

176

они представляют собой ту элиту, которая ведет нас из город ской общины в технополис, однако сомнительно, что они при ведут нас в рай. Как у всех предыдущих революционных клас сов, у них есть собственные законные интересы. Но в отличие от прежних революционных элит многие из них, как кажется, хо тят захватить центры власти не затем, чтобы нечто изменить, а именно ради того, чтобы все осталось по-старому. Многих из них просто купили: здесь самые гнусные обвинения битников соответствуют действительности. Другие — воспользуемся опять марксистской лексикой — либо утратили, либо никогда не имели «классового сознания». Они не понимают сущности происходящего и не осознают роль своей социальной группы в этом процессе. Нет уверенности в том, что, когда и если этот новый класс добьется власти над организацией, он будет распоряжаться этой властью более ответственно, чем его предшественники. Слишком у многих из этих людей или нет желания использовать власть, или нет ясного представления о том, для чего ее следует использовать.

Раньше мы задали вопрос о причинах особой психологичес кой потребности нашей культуры постоянно уязвлять человека организации. Теперь эта потребность становится более понят ной. Дело в том, что остатки сохранившегося в нас трибализма заставляют человека совершать некоторое ритуальное очищение. Очистившись описанным образом, люди могут спокойно оста ваться членами организаций и не брать на себя ответственность за борьбу, которая в них кипит. Участие в этом ритуале позво ляет им отвергать отвратительную действительность и открывает возможность для псевдопротеста, в результате чего они передоверяют контроль над ситуацией другим. Это хитрая уловка.

Ну а если бы мы в самом деле захотели осуществлять власть над организацией, на достижение каких целей следовало бы ее направить?

Здесь, конечно, есть много возможностей, но к числу несом ненных целей относятся: 1) производство продукции в количе стве, необходимом, чтобы избавить мир от голода, болезней и нищеты, 2) максимальное расширение сферы демократического принятия решений. Наша система не удовлетворяет ни одному из этих требований. Она больше не делает того, что должна делать, — производить и распределять. Наше общество могло бы производить достаточно, чтобы показать всему миру: достижение промышленного изобилия не требует тоталитарных мер. Мы оказались в ситуации конфликта между старой идеоло гией свободного предпринимательства и реальностью научно управляемого производства.

Наши социальные задачи должны быть революционными. Нас отличает от коммунистов не то, что они стремятся к миро-

177

вой революции, а мы нет. Правильнее было бы сказать, что нам нужна революция другого рода — революция, которая сделала бы материальные блага доступными для всех людей, не лишая их при этом политической и культурной свободы. Наши дей ствия должны быть более революционными, и мы должны совершить эту революцию прежде всего в Америке, если хотим кого-нибудь в чем-то убедить. Как пишет Дейвид Бейзелон, не обходимо, чтобы «самая консервативная страна в мире напра вила всю свою огромную мощь на осуществление мировой рево люции — начав ее у себя дома».

Наша задача в век организации состоит в том, чтобы при знать и ответственно использовать ее власть и возможности. Мы часто слышим вопрос: «Как сохранить индивидуальные ценности в гигантской организации?» Однако сама постановка вопроса представляется ошибочной. С библейской точки зрения первый вопрос не о том, как спасти собственную душу, шкуру, ценности или личность. Библия призывает человека прежде всего позабо титься о ближнем. А в век организации он может сделать это, лишь активно включившись в ее жизнь. Иногда за участие в су ровой эпохальной борьбе за контроль над организацией чело веку приходится расплачиваться собственной шкурой, а то и «духовными ценностями». Но делая это, человек может обнару жить, что и в эпоху организации именно тот, кто теряет свою жизнь, ее обретет.

ЭМАНСИПАЦИЯ ТРУДА ОТ РЕЛИГИИ

Секуляризация подразумевает эмансипацию человека сна чала от контроля религии, а затем и метафизики. Мы уже пока зали на примере некоторых обществ и институтов, что на раз ных ступенях социального развития это происходит с разной скоростью. В западном мире человеческий труд представляет со бой поразительный пример того, как еще долго после секуляри зации реальных функций какой-либо деятельности мы упорно продолжаем приписывать ей старый религиозный смысл. Это видно из того, что мы отождествляем труд с работой, за которую получаем деньги, т.е. с рабочим местом, создаваемым рынком. Даже в культуре технополиса принято считать, что для форми рования характера человеку необходимо иметь какую-то работу, наличие которой, в свою очередь, воспринимается как проявление религиозного благочестия. Поэтому, когда нам платят за ра боту, нас словно бы гладит по головке «невидимая рука» Адама Смита. А так как представление о такого рода невидимой руке заменяет для большинства людей то, чем для Кальвина было Божественное Провидение (от которого и происходит идея неви димой руки у Адама Смита), то работа приобретает сакральный

178

смысл. Она связывает нравственность с экономикой и служит ключом к царству потребления. Это пропуск, дающий человеку право пользоваться товарами и услугами, которые создает общество.

Такова по крайней мере официальная идеология. Бывают и исключения. Они делаются для тех, кто унаследовал большой капитал или живет на доходы от ценных бумаг. Слепым и боль ным, тем, кто физически неспособен работать, обычно не дают умереть с голоду. Но в большинстве случаев необходимой связ кой между производством и распределением бывает работа, и тот, кто ее не имеет, в экономике не участвует. Эта система хо рошо действует там, где рынок создает достаточное или почти достаточное количество рабочих мест для удовлетворения по требностей общества. Но она дает катастрофические сбои, если число имеющихся рабочих мест существенно меньше ч>'сла людей, которые должны быть включены в процесс производства и распределения. Вот почему сегодня в США мы наблюдаем кри зис труда. Имеется большая потребность в приложении труда, но рабочих мест не хватает. Почему же мы не меняем экономи ческую систему таким образом, чтобы она соответствовала но вой социальной реальности? Ведь в сущности система распределения работы достаточно произвольна. И далеко не во всех обществах работа играла столь важную роль.

Мы не пытаемся искать другие способы связать производство с потреблением по той причине, что работа все еще имеет для нас религиозный смысл. Мы можем производить достаточно для всех и считаем (или делаем вид, будто считаем), что каждый человек имеет право на достойную долю в экономическом про изводстве. Однако это наше убеждение остается в области те ории, так как нам по-прежнему кажется, что преодолеть неле пый дисбаланс между производством и распределением можно лишь в том случае, если рынок создает достаточное для всех число рабочих мест. Мы не в силах лишить работу этого пьедестала, потому что она сделалась для нас религией. Оставив племенные культы, но еще не достигнув стадии настоящей секу- лярности, мы превратили работу в объект поклонения. Святыни этой религии воздействуют на все, с чем она соприкасается, и возникающие здесь нервные реакции чрезвычайно затрудняют любые разумные перемены в сфере экономики. Макс Вебер опи сал это еще в 1904 г . : «В настоящее время дух аскезы... ушел из мирской оболочки. ...И представление о „профессиональном долге" бродит по миру, как призрак прежних религиозных идей» 5 . И сегодня этот дух упорно бродит среди нас. Его еще не изгнали, и до тех пор пока это не произойдет, будут сохраняться эмоциональные барьеры, не позволяющие выработать принци пиально новое понимание труда. Короче говоря, труд у нас еще до конца не секуляризован.

179

Тот факт, что мы отождествляем человеческий труд с рабочим местом, которое создается рынком, свидетельствует о том, что на подсознательном уровне наше отношение к труду еще не освободилось от религиозных или метафизических смыслов. Мы сохранили это отношение со времен буржуазной городской общины. Несоответствие между реальностью труда и отноше нием к нему — наглядный пример неравномерности процесса секуляризации. В технополисе существуют технические и соци альные условия для эмансипации труда. Из унылой поденщины он мог бы стать радостью. Но мы продолжаем цепляться за бла гочестивые представления минувшей эпохи. Однако в конце концов нам придется отказаться и от этого идола. Технополис требует от нас выработать новую концепцию труда. Почему?

Ответ на этот вопрос дает слово «кибернетизация». Это но вое понятие указывает на два прежде независимых направления в развитии технологического общества. Первое — автоматиза ция, т.е. полностью механизированное управление производст венным процессом. Второе — кибернетика, наука об управлении и передаче информации в разных устройствах, прежде всего в ЭВМ. Кибернетизация — это автоматизация с помощью ЭВМ. В результате задача человека сводится к созданию программ для ЭВМ и поддержанию в порядке оборудования.

Кибернетизацию называют второй индустриальной револю цией, и она настигла нас, когда мы еще не вполне овладели достижениями первой. Она должна оказать громадное влияние на наше общество. Во-первых, сократится число рабочих мест в сфере производства; во-вторых, оставшиеся рабочие места по требуют от людей постоянного повышения профессиональной квалификации; а в-третьих, мы впервые сможем производить необходимое количество товаров и услуг, так что никто не дол жен будет жить в бедности и нужде. Генеральный секретарь ООН У Тан так описывает революционный характер этой новой реальности: «Главная и потрясающая особенность современной развитой экономики заключается в том, что она может иметь (конечно, еще не прямо сейчас) такие ресурсы и в таком количестве, как она пожелает... Принятие решения больше не будет зависеть от ресурсов. Напротив, ресурсы будут создаваться в результате решения. В этом состоит фундаментальное революционное изменение — быть может, самое революционное из всех пережитых человечеством» 6 .

Из этого описания видно, что экономику, политические институты и системы ценностей объединяет то, что все они со зданы человеком. Они результат человеческого деяния и потому могут быть изменены. Они не принадлежат какому-либо по рядку сотворенного бытия, освященному авторитетом религии. Главное состоит в том, что мы можем произвести достаточно материальных благ для всех людей, но наша система связывания

180

индивида с распределением никуда не годится, и мы не в состо янии ее изменить, так как полубессознательно ей религиозно преданы. Работа — религия западного человека постплеменной эры. Мы все страстно привержены к неодолимым обычаям, по рожденным тем, что Макс Вебер назвал «духом капитализма», и не в силах от этого духа избавиться. Но чтобы попробовать это сделать, надо понять, как такая ситуация возникла.

Религиозное освящение труда началось в средневековых мо настырях. В отличие от восточных монашеских орденов бене диктинцы предписывали труд в качестве духовного упражнения. Колокольный звон в их обителях призывал монахов не только к общей молитве, но и к общему труду. Реформаторы упразднили монастыри, но не уничтожили их дух. Они просто растворили его во всем обществе. По словам Вебера, с приходом Лютера весь мир стал монастырем, а все люди — монахами. Теперь на бат стал раздаваться не с монастырской колокольни, а с башни ратуши. Он призывал уже не иноков, а мирян к тяжелому мо нашескому труду, который сделался эрзацем сначала пуритан ского, а затем и светского благочестия. И по сей день некоторые люди называют своей «библией» необходимый им для работы справочник, а о самой работе говорят с религиозным трепетом.

Вебер считает, что в западном протестантском мире работа приобрела такую обязательность вследствие того, что были отменены все традиционные способы воздействия на Бога. Это умонастроение создавалось прежде всего Кальвиновым учением о предопределении. Согласно этому учению, Бог разделил всех людей на избранных и проклятых еще до Сотворения мира, так что теперь уже никакое действие ни малейшим образом не мо жет это решение изменить. Описывая трагическое положение, в которое был таким образом поставлен человек, Вебер подтвер ждает многое из того, что было здесь сказано о роли библейской веры в десакрализации мира: «В решающей для человека Ре формации жизненной проблеме — вечном блаженстве — он был обречен одиноко брести навстречу от века предначертанной ему судьбе. ...Это абсолютное устранение веры в спасение души с помощью Церкви и таинств... было той решающей идеей, кото рая отличала кальвинизм от католичества. В этом находит свое завершение тот великий историко-религиозный процесс расколдовывания мира, начало которого относится ко времени древне- иудейских пророков... Не существовало не только магических, но и вообще никаких средств обратить божественное милосердие на того, кто лишен его волею Бога» 7 . Не было никакой воз можности умилостивить Бога. Поэтому вся та энергия, которую люди прежде расходовали на мольбы и жертвоприношения, те перь должна была быть направлена куда-то еще. Фрейд назвал бы это актом массовой сублимации: религиозный жар был на правлен на энергичный труд в мире. Вместе с «невидимой ру-

181

кой* свободного рынка этот труд создал условия для расцвета капитализма и для индустриальной революции. Косвенным образом он стал даже одним из источников возникновения соци ализма. Несмотря на все огромные различия, ранний капита лизм и социализм обнаруживают наличие общего предка. Мар ксистская диалектика — та же невидимая рука, но в железной перчатке- И призрак религии" все еще бродит среди нас. Стоит обратить внимание на прославление «труженика» в протестант ской культуре и марксистской пропаганде. Когда через много лет историки станут описывать наше время, эти два движения, возможно, будут истолкованы как параллельные тенденции в более широком и общем историческом процессе, который отвле кает внимание и энергию человека от Неба и направляет их на землю. Культура городской общины знаменовала переходную фазу в этом процессе, а капитализм отождествил труд с работой.

Кибернетизация не есть зло. Она может уничтожить рабочие места лишь в том обществе, которое все еще надеется на то, что его жизнь будет планировать некая невидимая рука. Там же, где эту обязанность взяли на себя люди, кибернетизация может стать не проклятием, а спасением. Проклятием она будет лишь в том случае, если общество откажется принять на себя ответственность за собственное существование, если люди не за-хотят быть хорошими управляющими в винограднике или ста нут зарывать свои таланты. Кибернетизация толкает общество к взрослению или гибели. Это происходит по двум причинам. Во- первых, она повышает производительность труда, T-fc увеличи вает количество товаров и услуг, которые может произвести один человек. Рост производительности, во избежание безрабо тицы, должен сопровождаться повышением спроса. Это легко до стигается путем изменения налогов, банковских ставок и прави тельственных заказов. Но для осуществления такой политики необходимо навсегда расстаться с мечтой о сказочной саморегу лирующейся экономике.

Во-вторых, кибернетизация полностью меняет характер ра боты человека, что ставит в чрезвычайно трудное положение людей с устаревающими профессиями. Лифтеров, контролеров в метро и многих других из тех, кого вытесняют автоматы, мало утешают утверждения экономистов о том, что технология не по рождает безработицу. Некоторые профессии, а значит, и рабо чие места исчезают и будут исчезать. Конечно, появится много новых рабочих мест, и почти все они потребуют более высокой квалификации чем исчезнувшие. Поэтому нам необходима гиб кая система, которая сможет выявлять новые рабочие места, по могать людям осваивать требуемые профессии, а затем находить эти места.

Однако большинство лифтеров никогда не станут программи стами. Им не хватит для этого не только профессиональной

182

квалификации, но и эмоционально-психологической готовности, которая нужна для такого поворота жизни. Особенно тяжело придется тем, кого этот кризис настигнет в возрасте лет сорока пяти, когда человеку трудно изменить даже манеру завязывать галстук, а не то что весь уклад трудовой жизни. Кроме того, по мере рационализации общества и повышения интеллектуальных требований к индивиду окажется, что большое число молодых людей со средними способностями не в состоянии выполнять многочисленные сложные операции. Если к этой безработной молодежи и уволенным людям среднего возраста добавить жертв культурной и расовой дискриминации (прежде всего негров), то обнаружится весьма впечатляющий резерв рабочей силы, ко торым сейчас пренебрегает наше общество- В самом деле, кибернетизация не «породила* этот кризис. Просто она столь ре- шительно нам на него указала, что уже больше невозможно от него отворачиваться. Как же должно реагировать на это зрелое общество?

Как мы уже сказали, для тех, кому это по силам, необхо димо создать развитую систему переквалификации и трудо устройства. Но к каким новым занятиям следует готовить лю дей? В своей книге «Новые профессии для бедных» 8 Артур Перл и Фрэнк Рисмсн предлагают создать совершенно новые формы деятельности на субпрофессиональном уровне, прежде всего в сфере образования, здравоохранения и бытовых услуг. Эта про грамма разумна и изобретательна. Так, в публичных школах можно ввести целый штат помощников учителя: помощник, ас систент и младший учитель. Таким путем удалось бы исправить совершенно ненормальную ситуацию в нынешних, особенно городских школах, где на одного учителя приходится огромное число учеников- Кроме того, это освободило бы учителя от всех обязанностей» непосредственно не связанных с преподаванием. Тот же принцип применим и к другим сферам жизни общества. В результате возникли бы рабочие места там, где сейчас требуется труду но нет рабочих мест.

Естественно, в обществе всегда будут люди, которые в силу возраста, склонностей или темперамента не смогут переучи ваться. Некоторые из них предпочтут попробовать себя в тех областях, где культура и рынок еще не создали «рабочих мест», — например, они захотят заняться новыми формами живописи или музыки. Кто-то не захочет вообще ничего делать. Многие сохранят настолько сильную привязанность к прежнему занятию (например, к работе на ферме), что насильственный отрыв от него может стать для них тяжелой травмой. Богатое общество, переросшее религию обязательной ежедневной работы на рабочем месте, вполне может создать условия и найти место для существования таких людей. Обеспечение минимального до хода для каждого взрослого обойдется обществу не слишком до-

рога Таким образом будет смягчен переход к новой технологи ческой эре для тех, кому это особенно трудно, а обществу подобная терапия принесет несомненную пользу. Дейвид Ризмен как-то сказал» что те люди, которых технология вытеснила с мелких ферм, вполне могли бы до пенсионного возраста выращивать розы при финансовой поддержке государства.

Политикам уже сейчас следует полумать о том, как обеспе чить всеобщую занятость на этой основе, что означало бы воз можность для каждого делать нечто важное и интересное для него самого и в то же время полезное для общества. Эта цель существенно отличается от задачи регулирования рынка таким образом, чтобы создать необходимое число экономически рента бельных рабочих мест, независимо от нх возможных достоинств или пользы. Это означает, что правительство должно непосред ственно и более конкретно участвовать в обеспечении своим гржданам права на труд. Подобная ситуация предполагает расширение и совершенствование политической стороны жизни технополиса, с тем чтобы сделать ее соразмерной стороне тех нической.

Однако главное препятствие, мешающее нам выработать новую концепцию труда, имеет не политический, а религиозный характер. Это священный ореол, который тр>д унаследовал от досекулярных времен. Во многом это почти неискоренимое ре лигиозное представление сформировано неправильно понятой протестантской доктриной призвания- Было широко распространено мнение о том, что Бог якобы призвал одних людей быть мясниками, других — пекарями, третьих — гончарами. Элан Ричардсон опровергает такое понимание в своем исследовании «Библейское учение о труде*: *В Библии мы не находим ни одного примера того, чтобы Бог призвал человека к какому-либо земному занятию. Так, Павел был призван стать апостолом, но никто не призывал его заниматься изготовлением шатров... У нас нет никаких оснований говорить» что Бог призвал кого-то быть инженером, врачом или учителем»'.

Ричардсон полагает, что ошибочное мнение» утверждающее, будто Бог «призывает» людей к определенным занятиям, тем самым наделяя их сакральным смыслом, порождено «се куляризацией библейского учения». Точнее было бы сказать, что оно порождено недостаточной секуляризацией нашего отно шения к труду.

Призыв, который Библия обращает к ч^ювеку — vocatio, — зовет его не к работе, а к радости и благодарности независимо от того, что он делает. Это относится как к труду, так и к игре или к «новому досугу», в который превратится труд, приобретя черты игры. Что же касается использования досуга, то об этом Библия ничего не говорит, так как авторам библейских текстов не приходила в голову мысль о возможности полноценного

184

производства с минимальной затратой сил. Согласно Библии, человеку надлежит трудиться ло хонца дней, в поте лица добывая хлеб (Быт 3:19). Но труд, даже в поту, необязательно принижает или уродует человека: он может и возвышать его. Исторически обусловленное изображение труда р Библии не должно заслонять от нас истинный смысл этого образа, С точки зрения Библии, человек стоит перед своим Творцом и Опорой, который ожидает от него зрелости и ответственности во всех делах.

Секуляризация труда будет нелегкой задачей для обществ, которые продолжают жить, опираясь на религиозное наследие пуритансгва, В странах англосаксонской культуры переход к технополису, где большую часть тяжелой и утомительной ра боты будут выполнять машины, окажется замедленным, если мы существенно не изменим свое отношение к труду, если не начнем смотреть на него менее драматично. Иначе те страны, ко торые не пережили ни протестантскую Реформацию, ни мар ксистскую революцию и у которых поэтому нет столь жесткой установки относительно труда, наверняка нас обгонят. И мы станем «развивающимися странами**. Здесь нам есть чему по учиться у романских культур, где труд никогда не освящался. И в самом деле, есть признаки того, что они становятся специалистами по досугу. До сих пор лучшая книга о труде и досуге была написана итальянцем Себастьяном де Грациа,

Сочетание секуляризации с урбанизацией оказывает мощное влияние на труд. Эпоха технополиса отделила место работы от места жительства, и этот процесс продолжается, несмотря на отдельные попытки вернуть труду семейный характер- Хотя это разделение н вызывает определенные трудности, вес же оно способствует такой эмансипации и семьи, и работы, которая прежде была немыслима. Кроме того, секуляризация определяет и сам способ организации труда. Она вытесняет сакральный по рядок и порождает собственную систему, которую мы назвали организацией. И хотя организация подвергается жестоким на падкам, сами ее критики вряд ли захотели бы жить в условиях прежнего порядка, который жестко регламентировал трудовую и семейную жизнь человека. И наконец, мы видим, что секуляри зация освобождает человека для труда, избавляя труд от эле ментов почти невротической обязательности и религиозной сверх ценности, которыми сковывала его западная культура со времен средневековых монастырей и Реформации. Десакрализа- ция труда позволяет разорвать связь, обычно соединяющую труд с получением дохода и, значит, с производством товаров и услуг, В эпоху кибернетизации для участия в экономике вовсе не обязательно иметь рабочее место в системе производства. Каждый должен иметь какой-то доход и, следовательно, доступ к товарам и услугам, необходимым ему просто потому, что он

185

человек. Освободившись от рабства у рынка, труд сможет стать тем, что мы сегодня называем досугом. Ведь досуг есть то, что мы делаем, потому что нам самим этого хочется. Когда речь идет обо всех этих процессах, не стоит восставать против секу ляризации и пытаться ей противодействовать. Лучше постара емся различить здесь действие Тога же. Кто призвал Свой народ оставить тяжкий труд, вывел его из страны жестоких надсмотр щиков и привел в землю, где текут молоко и мед.

* Цитата из книги дается здесь в переводе О. Боровой

Примечания

" Конечно, необходимо учитывать, что есть много пожилых людей, которые не хотят и не могут покинуть свои фермы. Наше общество вполне может позво лить себе оставить некоторых людей в сельскохозяйственном производстве в качестве своего рода трудотерапии. Когда политическая обстановка позволит нам посылать пищевые продукты на Кубу и в Китай, возможно, положение в нашем сельском хозяйстве изменится.

2 Берроуэ У. Голый завтрак. М-, 1994*.

3 Bazelon D. The Paper Economy. N.Y,, L963-

4 Qppen D. von. Die Personale Zeiiaiier Slmigart I960.

^ Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма- — Вебер М. Избранные произведения. М 1990, l 20b

6 Цит. по: Teoboid R. Need: A New Definition at Work. — New University Thought. Ill, 1963. til Рассуждение Теибольда болы* общего яарактера см. в его книге: Free Men and Free Markets. N r Y., 1963

7 Вебер M. Op. cit- t C.L42—L43.

8 Pearl A. and Riesstwn F. New Careers for the Poor. N.Y . 1965.

9 Richardson A. The Biblical Docirine of Wort. Napervilk\ IL, 1958, C-3J. 36.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел социология