258
Трудно найти понятия, сыгравшие в истории психологии столь важную, но одновременно и столь противоречивую роль, как сознание и внимание. Они находились в центре интересов ранней экспериментальной психологии. «Каждый знает, что такое внимание», — писал У. Джеймс в главе «Внимание» своих «Научных основ психологии». «Характерной особенностью нашей душевной жизни, — продолжает он, — является тот факт, что... только часть полного итога наших впечатлений входит в наш так называемый сознательный опыт, который можно уподобить "ручейку", протекающему по широкому лугу цветов...» (Джеймс, 1902, с. 180). На рубеже 19—20-го веков были выполнены исследования, свидетельствовавшие, в частности, о роли внимания в усилении сенсорных впечатлений. Один из инициаторов этих работ Э.Б. Титченер называл концепцию внимания «жизненным нервом всей системы психологических понятий», добавляя, что по отношению к вниманию нас и будет судить «высший трибунал психологической науки».
Антименталистская волна начала 20-го века резко изменила это отношение. Гештальтпсихологи (вслед за Эдгаром Рубином) подчеркнули, что восприятие предметов и событий определяется прежде всего объективной структурой поля, а не ментальной активностью субъекта. Бихевиористы отвергли сознание и внимание как главные понятия старой, ориентированной на интроспекцию психологии. Итоги подвел в 1962 году Джордж Миллер: «Мы отказались от этих слов несколько десятилетий назад, поскольку ошибочно надеялись, что сможем разработать несколько более точных понятий, которые бы позволили строго количественно и объективно описывать соответствующие психологические процессы» (Miller, 1962, р. 25). Он также делает вывод, что «селективность сознания и ограниченность объема внимания — это разные способы обсуждения одного и того же» (там же, р. 49). С тех пор оба термина стали играть в психологии почти такую же центральную роль, как во времена Вундта и Джеймса. Проблематичным по-прежнему остается тот факт, что, не получив однозначных определений, они используются в десятках ситуаций как объяснительные понятия. Прогресс экспериментальных исследований и все более полный учет нейрофизиологических данных позволили в последние годы демистифицировать сознание и внимание, продемонстрировав разнообразие их форм и многоуровневость лежащих в их основе процессов.

4.1 Селективность восприятия и структурные модели
4.1.1 Определение понятий и ранние модели

За прошедшие с начала когнитивной переориентации исследований десятилетия в психологии и в неиронауках было предложено удивительно большое число различных описаний внимания. В разных контекстах оно описывалось как фильтр, воронка, ворота, процессы выбора, умственное усилие, ресурсы, ориентировка, процессы контроля в кратковременной памяти, конъюнктивное связывание признаков объекта, луч света (луч прожектора), объектив с переменным фокусным расстоянием, состояние «бдительности», процессы подготовки движения, усиление или подавление нейронной активности, ретуширование образа и т.д. Как если бы картина не была уже достаточно размытой и противоречивой, внимание по сегодняшний день часто приравнивается сознанию (ср. приведенную выше цитату из Джорджа Миллера).
Хотя наша задача состоит прежде всего в аналитическом обзоре современных исследований, любое обсуждение быстро становится затруднительным, если центральное понятие, в данном случае «внимание», имеет свыше 15 разных интерпретаций. Удивительная неизбирательность характерна, в частности, для многочисленных учебных руководств по психологии внимания. Это заставляет с самого начала ввести рабочие определения, которые, с одной стороны, не противоречат общепринятому использованию термина в языке («каждый знает, что такое внимание»), а с другой — опираются на достигнутые научные результаты. Последние свидетельствуют о существовании, наряду с относительно модулярными (парачлельными, или горизонтальными) способностями, вертикального измерения познавательных процессов, а именно целого ряда иерархически организованных эволюционных механизмов, связанных с различными областями мозга (см. 3.4.2, 5.3.4 и 8.4.3).
С этой точки зрения, до сих пор нет альтернативы предложению H.A. Бернштейна (1947) считать сознание содержанием работы ведущего в данный момент уровня (см. 4.4.3 и 8.4.3). В категориях сознания, в частности, формулируются цели наших произвольных действий и оцениваются их результаты. Только в контексте оперативного достижения целей, то есть в контексте выполнения действий, имеет смысл говорить о внимании. Но внимание связано со всем набором контрольных операций, включающим в общем случае и несколько «этажей» фоновых, или подсобных, уровней с их специализированными механизмами. Именно поэтому для феноменов внимания столь типичны межуровне-вые взаимодействия. Когда сознательная цель одна, а делать мы начинаем нечто совсем другое, то виним в этом рассеянность, то есть недостаток внимания (хотя «виновата» может быть и мотивация). Таким образом, внимание — это координационная структура процессов оперативного достижения цели (Величковский, 19826). Если искать среди       259

понятий научной психологии родственные термины, то ближайшим аналогом внимания является не сознание, а мотивация, выполняющая по отношению к деятельности (то есть стратегически, а не оперативно) ту же стимулирующую и контролирующую роль, которую внимание выполняет по отношению к действию1.
При таком понимании различие сознания и внимания становится очевидным. Возникнув в контексте прикладных работ по «человеческому фактору», когнитивная психология до сих пор явно преувеличивает вездесущность задач. В повседневной жизни сознание может отражать различные состояния человека, совсем не обязательно постоянно «озадаченного» достижением каких-либо целей2. Далее, категории цели и задачи шире понятия произвольных (принятых или самостоятельно поставленных) целей/задач. Поэтому предполагаемая связь внимания с сознанием явным образом нарушается в ситуациях непроизвольного внимания, когда развертывание активности начинает контролироваться внешними факторами. Примером такого внешнего контроля могут быть действия, выполняемые под внешним социальным контролем или же возникающие в результате неожиданных событий. Так, мы с задержкой осознаем, что успели вполне целенаправленно взобраться на дерево, под которым бегает медведь (один из любимых примеров Уильяма Джеймса), или как раз резко затормозили в ответ на внезапное появление собаки на проезжей части дороги (см. 7.4.1).
Внимание не синонимично сознанию, и при контроле произвольных действий, в частности, оно может значительно опережать осознание ситуации в случае хорошо отлаженных, координированных форм активности. Так, например, при чтении зрительное внимание, как это видно из регистрации движений глаз, значительно забегает вперед по отношению к субъективно читаемому месту (см. 7.2.3).
На наш взгляд, существенное значение имеет еще один, социально-психологический или даже «социобиокультурный» аргумент. Сознание неделимо, но внимание вполне может быть распределено между
1 Для обозначения функциональной структуры, обеспечивающей мотивацию ситуа
тивного действия, Куртом Левином был предложен термин «квазипотребность». Этот тер
мин и есть лучшая характеристика внимания, которой, с точки зрения современных тре
бований к теориям в когнитивной науке, не хватало бы только детального перечня ней
рофизиологических механизмов, с помощью которых соответствующая квазипотребность
может быть «реализована».
2 Всякое осознание и вообще бодрствование связаны хотя бы с минимальным мони
торингом внешней и внутренней среды (см. 4.4.1). Как мы отмечали, исследования по
мозговому картированию предполагают регистрацию нейрофизиологической активнос
ти в условиях выполнения задачи и при покое. Чтобы определить структуры, ответствен
ные за решение задачи, из первой картины вычитается вторая (см. 2.4.2). В последнее
время возникли обоснованные сомнения в том, что при внешней неподвижности и фор
мальном отсутствии задачи можно говорить о нейропсихологическом покое. Интроспек
тивная активность в форме потока привычных мыслей особенно интерферирует с рабо-
260        тои фронтополярных структур мозга.

несколькими людьми. Развитие речи, произвольного контроля и рефлексивного мышления зависит, как впервые проницательно отметил Л.С. Выготский, от социализации внимания и возникновения в процессах коммуникации особых состояний, которые в современной психологической литературе называются совместным вниманием — jointattention(Tomasello, 2000; Velichkovsky, 1995). На самом деле, это означает, что другой человек с его специфическими умениями, знаниями и прочими «ресурсами» включается в координационные структуры действий ребенка (или взрослого, участвующего в выполнении совместной активности).
Эти общие соображения подтверждаются последними нейрофизиологическими исследованиями. Дело в том, что высшие мозговые механизмы внимания локализованы, согласно современным представлениям, в передних отделах поясной извилины, в непосредственной близости от медианных структур префронтальной коры (см. 4.3.3). Как и полагается контрольно-координационной инстанции, передние отделы поясной извилины оказались очень чувствительны к отклонениям в протекании действия, особенно к допускаемым испытуемым ошибкам3. Замечательным является то обстоятельство, что таким же образом эти структуры реагируют и на ошибки... другого человека, выполнявшего то же самое действие вместе или просто рядом с испытуемым (van Schie et al., 2004). Идея совместного внимания, возникшая в контексте психологии развития, оказывается, таким образом, чрезвычайно полезной для понимания принципов работы социального мозга. Кроме того, примечательна сама локализация этих механизмов. Передняя поясная извилина, как отмечалось, примыкает к орбитофронтальным и вентроме-дианным отделам префронтальной коры, участвующим в процессах саморегуляции и мотивационного обеспечения деятельности (см. 4.4.2 и 9.4.3). Эта близость подтверждает наше предположение о филогенетическом родстве внимания и мотивации.
Обратимся, однако, к последовательному рассмотрению новой и новейшей истории вопроса. Первым признаком возвращения проблемы внимания, а затем и сознания в экспериментальную психологию стала работа английского психолога Дональда Бродбента «Восприятие и коммуникация» (Broadbent, 1958). В этой книге он сравнивает функционирование внимания с работой электромеханического устройства — фильтра, осуществляющего отбор информации и предохраняющего, таким образом, канал передачи информации с ограниченной пропускной способностью от перегрузки (см. 2.1.3). Используя результаты сво- · их экспериментов по группировке материала при воспроизведении на
3 Впервые предположение о существовании специальных мозговых механизмов де
текции ошибок было экспериментально обосновано в исследованиях известного русско
го нейрофизиолога Н.П. Бехтеревой, которая ввела понятие «детектор ошибки».                          261

фильтр

Рис. 4.1. Структурные модели внимания: А — модель ранней селекции: Б — модель переменной селекции Трисман; В — модель поздней селекции.
основе сенсорных характеристик, а также данные К. Черри, показавшего, что избирательная настройка на восприятие одного из нескольких одновременно присутствующих речевых сообщений облегчается, если между ними есть физические различия, Бродбент выдвинул идею ранней селекции. В предложенной им модели информация для когнитивной обработки и подготовки ответа отбирается на основе простых сенсорных признаков фильтром, работающим по принципу «все или ничего» (см. рис. 4.1А). Вопрос о том, где расположен фильтр, надолго стал центральной темой исследований внимания в когнитивной психологии.
Альтернативные взгляды были связаны с подчеркиванием роли семантики в управлении процессами отбора информации. Основания для такого развития были связаны с результатами ряда работ. Англо-канадский автор Невилл Морей в условиях дихотического эксперимента просил своих испытуемых отслеживать и тут же повторять вслух те слова, которые предъявлялись по релевантному каналу (например, на правое ухо)4. Хотя испытуемый мог не замечать, что некоторое слово повторяется по иррелевантному (игнорируемому) каналу до 35 раз, он обычно сразу же замечал, если произносится его имя. В дальнейшем Морей противопоставил теории ранней селекции — селекции стимула — представление о более поздней, основанной на учете семантики селекции ответа (см. 4.1.2).

262

4 Ранние исследования внимания были преимущественно посвящены анализу слухового внимания, что было связано с практической задачей улучшения радиокоммуникации. В типичной для этих исследований методике дихотического предъявления информация независимо подавалась через наушники на левое и на правое ухо. Подобная «двух-канальность» слуха повлияла на выбор технической терминологии при описании внимания (Kahneman, 1973). При переходе к изучению зрительного внимания использование представления о каналах и фильтрах стало более затруднительным.

Для теоретических дискуссий 1960—70-х годов особое значение имели, несомненно, эксперименты ученицы Бродбента Энн Трисман, в которых она также установила, что селекция может осуществляться не только на основе сенсорных признаков, но и по семантическим характеристикам. Если, например, испытуемому в задаче селективного слушания предъявляется для повторения некоторый известный и семантически связанный текст, то переключение продолжения текста на другой канал может в первый момент не замечаться испытуемым, продолжающим «вторить» текст уже по иррелевантному каналу. Поскольку выделение значения возможно лишь на относительно поздних этапах обработки, эти результаты открывали возможность ревизии модели Бродбента в двух отношениях. Во-первых, можно было предположить, что степень фильтрации подвержена градуальному контролю (рис. 4.1 Б). Во-вторых, можно было радикально изменить эту модель, предположив, что вся поступающая информация параллельно обрабатывается и опознается, после чего выделенная информация сохраняется в памяти, а ирреле-вантная очень быстро забывается (рис. 4.1В).
Первая, компромиссная модификация модели ранней селекции была предложена Трисман. В ней сохранялась мысль о различиях в обработке выделяемых вниманием и игнорируемых стимулов уже на самых ранних этапах, предшествующих сознательной идентификации. В терминах теории обнаружения сигнала (см. 2.1.2) это должно было бы вести к уменьшению чувствительности (d') по отношению к игнорируемой информации и увеличению по отношению к сообщениям по релевантному каналу. Кроме того, изменение направления внимания должно было сопровождаться сдвигом положения критерия выбора ответа (?). Предполагалось, что семантические факторы меняют состояние активации гипотетических центральных «словарных единиц» памяти, которое оказывает обратное влияние на селективные свойства фильтра, ужесточая или ослабляя критерии пропуска сигналов по отдельным каналам. В этой модели, следовательно, фильтр никогда не блокирует полностью сенсорную информацию, а лишь ослабляет или усиливает ее.
В своей последующей книге «Принятие решения и стресс» Д. Брод-бент (Broadbent, 1971) полностью согласился с данной коррекцией модели фильтра. В новом варианте его теории ограничение потока перерабатываемой информации может происходить на двух различных уровнях. Периферический фильтр осуществляет градуальную — в большей или меньшей степени — селекцию по стимульным характеристикам. Кроме того, вводится представление о центральном фильтре, который производит выбор между различными активированными участками памяти. Работа этого центрального фильтра приводит к эффектам отбора по категориальным, семантическим признакам, которые и играют ведущую роль в организации ответных реакций.

263

Двум описанным вариантам модели фильтра противопоставляют модели поздней селекции. Одна из первых моделей такого рода была предложена в конце 1960-х годов Дональдом Норманом, который в свою очередь использовал и развил более ранние идеи своих калифорнийских коллег Энтони и Дианы Дойч. Как и Трисман, все эти авторы исходят из существования центральных структур памяти, активация которых служит механизмом опознания. Селекция, приводящая к переходу от параллельной к последовательной обработке, считается поздним процессом, осуществляемым после того, как все знакомые стимулы были опознаны, то есть успели в той или иной степени проконтактиро-вать со структурами памяти. Суммарная активация этих единиц памяти определяется, по мнению Нормана, также одним, центральным потоком информации. Этот генерируемый центрально поток связан с антиципируемыми характеристиками значимости и актуальности данного сообщения. Именно он приводит к специфическим проявлениям внимания, которые в данной модели сдвигают критерии (?) активации структур памяти, но не меняют показатели их чувствительности (сГ). В каждый момент времени единица памяти с максимальным уровнем активации доминирует над восприятием, сознанием и памятью.
На первый взгляд, гипотеза о возможности семантической обработки и опознания всей поступающей информации кажется, по меньшей мере, странной. Однако близкие представления защищаются сегодня целым рядом авторов. Более того, представления о параллельной активации структур семантической памяти стали особенно популярны в последнее десятилетие — большинство современных коннекционист-ских моделей восприятия и опознания постулирует нечто подобное (см. 2.3.3). При этом иногда крайне трудно провести классификацию моделей на два или три рассматриваемых класса теорий фильтрации. Так, по мнению видного голландского психолога Александра ван дер Хайдена (например, van der Heijden, 2004), селекция в целом имеет поздний, посткатегориальный характер, но в силу существования обратных связей, ведущих к ранним нейрофизиологическим этапам восприятия, приводит, кроме всего прочего, и к усилению сенсорных впечатлений. При таком разнообразии мнений полезнее всего обратиться к углубленному анализу существующих экспериментальных данных.
4.1.2 Где расположен фильтр?
В пользу ранней селекции говорят факты относительной легкости отбора информации по физическим, сенсорным признакам. С помощью моделей поздней селекции, в лучшем случае, можно было бы предсказать равную эффективность селекции по физическим и семантическим признакам. Примером конкретных эмпирических результатов могут 264

вне фокуса внимания

О       100    200     300
мсек.
Рис. 4.2. Типичная картина изменений слуховых вызванных потенциалов мозга (ERP's-eventrelatedpotentials) при настройке на пространственное положение стимула.

266

признакам (Hillyard, Russo & Martines, 2004). Без учета фактора латентного времени, эффекты селективного внимания действительно обнаружены сегодня в самых разных структурах мозга, практически на всех уровнях нейрофизиологической обработки, включая VI и субкортикальные структуры латерального коленчатого тела (Kastner, 2004). Таким образом, нейрофизиологические данные оставляют открытым вопрос о возможности переменной селекции и допускают селекцию на нескольких уровнях переработки информации.
В пользу раннего положения фильтра приводятся результаты ряда психологических исследований селективного внимания с одновременным отслеживанием критических событий по иррелевантному каналу. Н. Морей и Т. О'Брайен (например, Moray, 1970) дихотически предъявляли испытуемым буквы и цифры. Испытуемые должны были стараться синхронно повторять то, что поступало, например, по правому «каналу». Одновременно они должны были также нажимать на ключ всякий раз, когда справа или слева звучала буква. Анализ данных с помощью теории обнаружения сигнала показал, что селективное внимание меняет не только критерий (?), но и чувствительность (<Г) обнаружения. Этот результат соответствует предсказаниям модифицированной модели ранней селекции, предложенной Трисман.
Однако впоследствии Морей изменил свою точку зрения, превратившись в критика ранней селекции. Дело в том, что если в дихотичес-ких условиях испытуемые должны просто отмечать (без синхронного повторения и навязываемой им настройки на определенный сенсорный канал) появление одного из критических сигналов, то эта задача решается вполне успешно — до тех пор пока два критических сигнала не возникают одновременно слева и справа. В этом случае испытуемые заме-

чают только один из них. Этот эффект нельзя объяснить усилием, затрачиваемым на идентификацию, поскольку точно такое же влияние имеют и ошибки «ложных тревог». Поэтому Морей объясняет его интерференцией, связанной с выбором ответа. Важным следствием такого объяснения является новая интерпретация результатов классических экспериментов по дихотическому слушанию, проводившихся с использованием синхронного повторения. Это повторение (или «вторение») означает, что испытуемый должен постоянно принимать решения, связанные с выбором ответа, что и приводит к подавлению восприятия информации по другому, иррелевантному каналу. Пикантность ситуации состоит в том, что эффект выбора ответа — это пример поздней селекции, но он может объяснить результаты, послужившие основой для моделей ранней селекции.
Интересно, что в зрительном восприятии есть довольно полный аналог эффекта выбора ответа, обнаруженного Мореем. Этот феномен, называемый эффектом «моргания внимания», возникает при быстром последовательном предъявлении зрительной информации (обычно буквенно-цифровой, но иногда и изображений объектов) на одном и том же месте дисплея. Испытуемые должны регистрировать появление любого из двух целевых стимулов, включенных в последовательность дистракторов. Если вслед за первым целевым стимулом (Т1), который обычно легко идентифицируется, внутри временного интервала асин-хронностей включения порядка 200—600 мс следует второй (Т2), то вероятность его идентификации резко снижается. Данный интервал является слишком большим, чтобы можно было объяснить этот эффект сенсорно-перцептивной интерференцией типа периферической зрительной маскировки (см. 3.1.3). Кроме того, Т2 вполне может быть идентифицирован, если испытуемому просто предлагается игнорировать Т1. Регистрация вызванных потенциалов мозга показывает далее, что Т2 инициирует практически нормальный электрофизиологический ответ, включая поздние компоненты вызванного потенциала в области свыше 250 мс (компонент РЗ может быть, впрочем, несколько отсрочен). Все это заставляет считать «моргание внимания» проявлением процессов поздней, постперцептивной селекции, связанной с выбором ответа по отношению к Т15.
Против ранней селекции часто приводятся данные о возможности полного распределения внимания. Так, согласно результатам наблюдений, пианисты высшей квалификации могут, не делая ошибок, играть с
5 Надо сказать, что ситуация быстрого последовательного предъявления символов на
одном и том же месте (RSVP— rapidserialvisualpresentation) не очень типична для функ
ционирования зрения в нормальных условиях и сопровождается разнообразными маски
ровочными эффектами. Некоторые из них (например маскировка, вызываемая стимула
ми с выраженным аффективным содержанием — свастика, череп и т.д.) имеют преиму
щественно постперцептивный характер.                                                                                                267

листа незнакомое им произведение и одновременно повторять вслух зачитываемый им текст. Распределение внимания объясняется в моделях ранней селекции предположением о быстром переключении фильтра с одного канала на другой и о сохранении слабой «струи» информации по иррелевантному каналу (модель переменной селекции). Скорость переключения оценивается в дихотических условиях с помощью предъявления фрагментов сообщения попеременно на левое и правое ухо. РеЗкое ухудшение понимания наступает, когда размеры таких фрагментов становятся меньше 300 мс. Этот результат, правда, можно объяснить не ди-хотическим режимом предъявления, а нарушением целостности сообщения и маскировкой. Следует отметить также, что факты успешного распределения внимания относятся к разделению между модальностями, тогда как понятие фильтра обычно используется по отношению к процессам внутри одной слуховой модальности6.
Еще одна группа фактов, используемая как аргумент против модели ранней селекции, связана с возможностью семантической обработки информации, поступающей по игнорированному каналу. Некоторые эксперименты с дихотическим слушанием показали, что наличие ассоциативной связи между словами, предъявляемыми по иррелевантному каналу и повторяемыми в тот же момент по релевантному, влияет на скорость повторения. В ряде исследований (например, в работе финских авторов, И.ф. Вригта с сотрудниками — von Wright, Anderson & Stenman, 1975) было установлено, что слова, которые сочетались ранее с ударами электрического тока, а также слова одной с ними семантической категории вызывают повышенную кожно-гальваническую реакцию, когда они предъявляются по иррелевантному каналу и, судя по всему, не осознаются испытуемыми. Надежность этих данных, однако, была сразу же поставлена под сомнение по методическим соображениям, но перепроверка, похоже, подтвердила правомерность основных выводов.
Складывается впечатление, что эффекты глубокой обработки при наличии внимания и в его отсутствие качественно не равнозначны. Например, Д.Дж. Маккай (MacKay, 1973) предъявлял испытуемым в дихотических условиях по релевантному каналу предложения, неопределенные либо в отношении отдельных лексических единиц (типа русских слов «коса» и «ключ»), либо в отношении глубинной синтаксической структуры (типа предложения «Мужу изменять нельзя»). Оказалось, что
6 При возникновении конфликтов между модальностями они обычно решаются в пользу зрения. Доминирование зрения видно из исследований, в которых использовалась способность некоторых людей к чревовещанию. При этом видимая, хотя и иллюзорная локализация источника звука оказывала существенное влияние на характер его обработки. Как можно судить по вызванным потенциалам и по времени реакции, слуховая обработка примерно на 40 мс быстрее зрительной. Это означает, что при разговоре на дистанции 1,5—2 м мы, с точки зрения сенсорной обработки, несколько раньше «слышим» речь нашего собеседника, чем «видим» движения его губ. Тем не менее и здесь на-268        блюдаются мошные зрительные эффекты, влияющие на восприятие фонем (см. 7.1.1).

слова, предъявлявшиеся на другое ухо, влияют на понимание многозначных слов, но не снимают синтаксическую неопределенность. В ряде других работ латентность повторения слов по релевантному каналу уменьшалась под влиянием семантического контекста независимо от того, предъявлялся ли он по тому же или по иррелевантному каналу. Однако увеличение объема контекста при переходе от отдельных существительных к целым предложениям не имело никакого дополнительного эффекта в случае иррелевантного канала, хотя и вело к дальнейшему ускорению повторения при предъявлении по релевантному каналу. Эти различия лексико-семантических и синтаксических эффектов обычно неосознаваемой иррелевантной информации никак не следуют из традиционных структурных моделей фильтрации, требуя их дополнения.
Вопрос о возможности семантической обработки иррелевантной информации был проанализирован с использованием нейрофизиологических показателей (Bentin, Kutas & Hillyard, 1995). Испытуемым дихо-тически предъявлялись две последовательности слов, одну из которых они должны были вслух повторять. Между некоторыми словами существовала выраженная семантическая связь. Авторы попытались выяснить, насколько эти связи влияют, во-первых, на поздние, чувствительные к семантике компоненты вызванных потенциалов (а именно пик N4) и, во-вторых, на узнавание слов в тесте на память. Оказалось, что семантические ассоциации влияют на вызванные потенциалы и узнавание только тогда, когда слово подвергалось внимательной обработке. Можно было бы сделать вывод, что без обращения внимания семантическая обработка невозможна, и, тем самым, вернуться к модели ранней селекции. Но этот вывод был бы преждевременным. Наряду с прямым (или эксплицитным) тестом памяти, авторы использовали также непрямой (имплицитный — см. 5.1.3), в качестве которого была взята задача лексического решения1. Скорость лексического решения («слово» — «неслово») увеличивалась, если тестовое слово предъявлялось ранее в дихо-тических условиях. Такое ускорение имело место даже тогда, когда слово предъявлялось по иррелевантному каналу и не воспринималось испытуемым.
Методика синхронного повторения ведет, в силу постоянной селекции ответа (как, в частности, показал Невилл Морей), к серьезной центральной интерференции с обработкой иррелевантной информации. Тем значимее являются полученные данные о существовании имплицитных эффектов семантической активации. Эти эффекты примерно соответствуют тому, что можно было бы ожидать от процессов переменной селекции. Таким образом, в сочетании с физиологическими данными прове-
7 В этой задаче испытуемый должен быстро ответить, является ли показанный набор
букв словом или нет. Задача рассматривается как простейший тест на семантическую па
мять и широко используется при анализе неосознаваемых, автоматических влияний на
восприятие и понимание (см. 4.3.2).                                                                                                       269

денный анализ скорее подтверждает компромиссную модель Трисман. Если, конечно, вообще придерживаться представления о фильтре.
Дело в том, что иногда модели фильтра оказываются явно неадекватными. Так, целый ряд парадоксальных с точки зрения представления о фильтрации феноменов обнаружила в условиях дихотического предъявления информации Диана Дойч (Deutsch & Roll, 1976; Deutsch, 2004). Простейший из них состоит в том, что при дихотическом предъявлении со сдвигом на один звук чередующихся высоких и низких тонов испытуемые (правши) обычно слышат слева низкие звуки, а справа — высокие (рис. 4.3). Иными словами, воспринимаются изменения высоты тона и локализации. Это наблюдение противоречит представлению о фильтре, переключающем слуховое восприятие с одного уха на другое или остающемся настроенным лишь на один из этих каналов. В самом деле, фильтр, переключающийся в такт со стимулами, должен был бы менять только воспринимаемую локализацию звуков. Если бы фильтр был жестко настроен на один из каналов, менялась бы высота, но не локализация!
Как объяснить этот неожиданный эффект? Объяснение состоит в хорошо известном, подтверждаемом также нейрофизиологическими исследованиями слуха разделении перцептивной обработки на две, частично автономные группы механизмов — процессы пространственной локализации и идентификации (они были отнесены нами выше к разным уровням когнитивной организации и контроля поведения, С и D — см. 3.4.2). Эти две группы механизмов опираются на различные сенсорные признаки акустических событий: локализация в пространстве (вопрос «где?») определяется местоположением более высокочастотного сигна-

левое  правое

левое   правое

270

Рис. 4.3. Иллюзорные эффекты, возникающие при дихотическом предъявлении звуковых тонов (по: Deutsch, 2004): А. Последовательность физических стимулов, Гц; Б. Феноменальное восприятие.

ла, тогда как восприятие идентичности (вопрос «что?») — характером сигнала, который первым достигает доминантного, левого полушария (и, следовательно, предъявляется на правое ухо). Нам представляется, что этот пример чрезвычайно полезен в качестве иллюстрации того, насколько осторожно нужно обращаться с вниманием как с объяснительным понятием, если не рисковать вновь превратить его в своего рода психологический «флогистон». Внимание не заменяет сформировавшиеся в ходе эволюции и индивидуального развития нейрофизиологические механизмы, а лишь координирует их работу.
4.1.3 Зрительное селективное внимание

Феноменально (как говорили гештальтпсихологи, наивно и некритически), открывая глаза, мы всякий раз видим безграничное, наполненное светом и цветом предметное окружение. Интроспективно (то есть при известной критической установке) мы осознаем, что это впечатление иллюзорно. Наше поле зрения очевидным образом ограничено, а сетчатка глаза неоднородна. Ее центральная, наиболее насыщенная рецепторами часть, фовеа, имеет размер порядка 2°, что чуть больше углового размера ногтя большого пальца вытянутой руки. Эрнст Мах («Анализ ощущений», 1885/1907) попытался передать эти ограничения с помощью знаменитого рисунка зрительного поля (рис. 4.4). Но при длитель-

ном наблюдении и попытках зарисовки объектов удержать глаза на одной точке невозможно. Чтобы исключить движения глаз, Гельмгольц ввел методику очень быстрого, порядка нескольких миллисекунд, освещения сцены. Это привело к дополнительному сужению восприятия — детальное зрение было возможно лишь в узкой центральной области, окруженной все более размытой периферией. Важным открытием было то, что эта область могла произвольно сдвигаться по отношению к анатомической фовеа: перед предъявлением можно было подготовиться к детальному восприятию и лучше увидеть объекты в стороне от точки фиксации, но за счет ухудшения восприятия на других местах.
С тех пор использование метафоры ясного центра и размытой периферии стало одинаково типичным для нескольких поколений исследователей зрительного внимания, от Вундта и Фрейда до современных авторов. Интересно, что понятие фильтра практически не используется в этих исследованиях8. Чаще всего зрительное внимание сравнивается с лучом фонаря, иногда снабженного объективом с переменным фокусным расстоянием: если пятно света оказывается шире, то детали видны менее ясно, если уже, то более четко — они как бы находятся тогда «в фокусе» феноменального сознания. Мы рассмотрим эксперименты, вытекающие из подобной трактовки внимания, несколько позднее, остановившись вначале на работах, продолжающих, на материале зрения, выяснение отношений ранней и поздней селекции.
По сегодняшний день важным приемом определения объема и характера воспринимаемой зрительной информации является кратковременное предъявление. Классический вопрос, возникающий в связи с подобными, тахистоскопическими экспериментами состоит в том, что же на самом деле увидел (идентифицировал) испытуемый и что смог потом сообщить. Для уменьшения роли собственно ответа Сперлинг предложил методику частичного отчета, результаты применения которой подробно обсуждались нами выше, в связи с понятием иконической памяти (см. 3.2.1 и 4.1.2). Связанное с этим понятием представление о возможности идентификации «всех или почти всех» элементов предъявляемых на доли секунды многоэлементных матриц вызывает серьезные сомнения. Согласно данным современных экспериментов по восприятию и кратковременному удержанию зрительных конфигураций, типа наборов буквенно-цифровых матриц или бессмысленных форм, мы способны воспринять меньше информации (от 1 до 4 элементов) и на более короткое время, чем думал Сперлинг. Возможно, впрочем, что эта
8 В обширной технической и нейрофизиологической литературе, посвященной зрению и его моделированию, используются понятия «фильтр» и «ворота», так что на первый взгляд может показаться, что аналогия с исследованиями слуха может быть более полной. Но эти термины имеют иное значение, связанное с цифровой обработкой изоб-272        ражений, например, выделением спектра их пространственных частот (см. 3.1.1).

информация перерабатывается глубже, например, вплоть до выделения различной категориальной принадлежности букв и цифр (см. 3.3.3).
Споры о доступности семантической информации, как основы для процессов селекции, продолжаются и в других областях изучения зрительного восприятия. Довольно противоречивыми оказываются данные о зрительном восприятии вербального материала. В экспериментах по зрительной маскировке А. Олпорт (Allport, 1977) определял асинхрон-ность включения маскирующего стимула, позволяющую воспроизводить два или, скажем, четыре коротких слова. Темп обработки — число слов, воспроизводимых при данной асинхронности, — оказался зависящим не от количества букв или слогов, а от общей частотности соответствующих слов в языке. Это означает, что отбор материала для осознания и воспроизведения может осуществляться уже после «контакта» с семантической памятью (точнее, внутренним лексиконом — см. 7.2.2). Этим и аналогичным результатам, полученным при маскировке слов (см. 4.3.3), противостоят данные по семантическим эффектам при чтении. В частности, одна из популярных сегодня методик анализа чтения состоит в регистрации движений глаз и подмене некоторого слова еще в процессе «полета» глаза в его направлении. Оказалось, что только зрительное и фонологическое, но не семантическое сходство нового слова с подмененным сокращают при прочих равных условиях длительность фиксации. Таким образом, по-видимому, в периферическом зрении, то есть без непосредственной фиксации, обработка слова не достигает уровня семантического анализа (Rayner & Sereno, 1994).
Не менее противоречивые результаты получены и с использованием невербального материала. Здесь особое положение занимает сложный, естественный материал типа видовых слайдов и фотографий лиц (см. подробнее 4.3.3 и 5.2.1). Так, Р. Келлог (Kellog, 1980) в тщательно спланированных экспериментах получил данные о том, что испытуемые способны при неожиданном тестировании узнавать фотографии лиц, показывавшихся им во время выполнения в уме сложных арифметических вычислений. По мнению автора, отсутствие внимания не препятствует долговременному запоминанию сложного, предметно организованного зрительного материала. Аналогичные результаты получены и в ряде последующих исследований с видовыми слайдами предметных сцен и ландшафтов, так что сегодня вывод об успешной и чрезвычайно быстрой обработке сложных осмысленных изображений в условиях неполного внимания не вызывает особых сомнений. Более того, отвлечение внимания может даже способствовать имплицитной обработке, особенно в случае эмоциогенных стимулов
Другие данные, однако, свидетельствуют о том, что уже восприятие особенностей формы объектов оказывается нарушенным при отвлечении внимания. Соответствующий феномен получил название слепоты невнимания. Ариен Мэк и Ирвин Рок (Mack & Rock, 1998) обобщили результаты большого числа экспериментов, где специально создавались условия, при которых испытуемые смотрели на фигуру, но не обращали на нее внимание (рис. 4.5). Следствием отвлечения внимания было практически полное отсутствие запоминания, а по мнению авторов, и        273

Рис. 4.5. Типичные объекты из экспериментов на «слепоту невнимания» работа с одной из двух отличающихся цветом фигур ведет к тому, что последующее узнавание другой фигуры оказывается невозможным

274

восприятия особенностей формы В непосредственно следовавших тестах на узнавание испытуемые сообщали, что видят эти фигуры в первый раз. Данный результат в целом подтверждает жесткий вариант модели ранней селекции. Поэтому были предприняты попытки перепроверить результаты исследований слепоты невнимания Трисман некоторое время назад повторила эти опыты и полагает, что обнаружила в непрямых тестах на запоминание небольшие эффекты имплицитного запоминания (см 5.1.1), свидетельствующие о том, что обработка общих особенностей формы игнорировавшихся абстрактных конфигураций все-таки имела место Иными словами, невнимание, как и в дихотических экспериментах, резко ослабляет, но не прерывает полностью процессы, ведущие к идентификации.
Подводя итоги обсуждению вопроса об уровне селекции, можно сказать, что ответ зависит от характера задачи и, конечно же, от воспринимаемого материала. Эффекты поздней, семантической селекции возможны лишь тогда, когда сам материал допускает осмысленную интерпретацию. Иными словами, эти эффекты скорее можно ожидать в случае слов и предметных сцен, чем в случае абстрактных форм и спер-линговских буквенно-цифровых матриц. Присутствие поздней селекции подтверждается анализом вызванных потенциалов и данными микроэлектродного отведения активности нейронов нижней височной борозды (вероятный субстрат зрительной обработки, ответственной за детальное восприятие формы и идентификацию предметов — см. 3.4.2). Активация этих нейронов в ответ на предъявление осмысленной информации в несколько ослабленной степени сохраняется даже при полной анестезии. При таких условиях ни о сознании, ни о внимании — в традиционной, основанной на интроспекции трактовке этих понятий — не может быть и речи. Мы вернемся к обсуждению вопроса о глубине автоматической обработки информации при непроизвольном внимании в последнем разделе главы (см. 4.4.1).

Если сравнивать внимание с лучом фонаря или проектора, то что можно сказать о движении этого пятна света? Перемещается ли оно от точки А к точке В зрительного поля градуально, так что в процессе движения происходит последовательное улучшение обработки информации в промежуточной зоне, либо скачком, как это сделал бы глаз? Далее, движется ли оно в двумерном отображении окружения, подобном ретинальному изображению, или же, скорее, в воспринимаемой трехмерной модели пространства? Наконец, имеет ли зрительное внимание фиксированную или переменную зону охвата, с соответствующим изменением возможности обработки (оптического разрешения) деталей? Каждый из этих вопросов вызвал к жизни десятки исследований, в которых с помощью различных методических ухищрений было показано, что перемещение фокуса зрительного внимания, безусловно, должно интерпретироваться как движение в трехмерном пространстве (Hoffman, 1999)9.
В ряде специальных, в том числе нейрофизиологических работ было также показано, что сдвиги фокальной зоны зрительного внимания тесно связаны с программированием движении глаз в соответствующую часть зрительного окружения Как впервые продемонстрировал Гельм-гольц в упоминавшихся опытах (и как каждому известно из повседневных наблюдений), в условиях продолжительной зрительной фиксации объекта или группы объектов мы можем внимательно отслеживать события, находящиеся несколько в стороне от направления нашего взора При свободном зрительном обследовании окружения связь внимания и движений глаз, однако, становится более прочной. В частности, мы не можем обратить внимание на один обьект и одновременно совершить произвольный саккадический скачок к другому — попытка сделать нечто подобное ведет к выраженному ухудшению выполнения, по крайней мере, одной из этих задач. К аналогичным выводам приводит анализ нейропсихологических синдромов поражения теменных и премоторных зон коры (таких как синдром Балинта и оптическая атаксия — см. 3.4.2), которые одновременно нарушают саккадические движения глаз, целевые движения рук и способность пациента обратить внимание на целевой объект в его окружении
Обобщив эти факты, итальянский нейропсихолог Дж. Риццолатти и его коллеги (например. Rizzolatti & Craighero. 1998) выдвинули премо-торную теорию зрительного внимания, в которой зрительное внимание и программирование целенаправленных движений рук и глаз рассматриваются как один и то же процесс. Эта теория вызывает два уточняющих замечания Во-первых, зрительное внимание не исчерпывается только его пространственными компонентами, включая настройку на форму предметов и на их семантику, по отношению к которым премоторная
9 К сожалению, несмотря на множество экспериментов, данные о способе движения
фокуса зрительного внимания — градуально или скачком — до сих пор неоднозначны
Возможно, это связано с качественной неоднородностью задач на внимание, лишь отно
сительно небольшая часть которых имеет действительно строго пространственный ха
рактер                                                                                                                                                         275
интерпретация становится затруднительной (см. 7.4.3). Во-вторых, связь пространственного внимания с движениями глаз кажется более непосредственной и систематичной, чем с движениями рук. Экспериментальные данные подтверждают, что сдвиги внимания действительно могут опережать саккады. Например, при промежуточной фиксации в процессе чтения мы способны значительно лучше замечать внезапные изменения букв в направлении следующего скачка (см. 7.2.3). Если задача предельно проста — при появлении объекта надо быстро перевести взгляд на него с фиксационной точки, то мы считаем, что уже совершили скачок и даже более отчетливо видим целевой предмет за 150—200 мс до того, как глаза действительно начинают двигаться к цели. В случае более сложных, например коммуникативных, задач движения глаз, впрочем, могут начинать опережать наше осознание их местоположения (см. 9.1.3).

Рис. 4.6. Однородные и неоднородные супербуквы из экспериментов Навона.

идентификацию деталей картина была иной. Во-первых, ответы были более медленными. Во-вторых, в случае неоднородных стимулов ответы дополнительно замедлялись и становились менее точными. Очевидно, настраиваясь на детальную обработку, мы не всегда можем игнорировать глобальную информацию. Интересно, что когда в контрольных опытах была предъявлена одна маленькая буква, то ее идентификация осуществлялась столь же быстро и точно, как и идентификация большой.
В целом эти классические данные не очень удобны для концепции внимания как некоторого «ментального органа», аналогичного объективу с переменным фокусным расстоянием. Если объектив расфокусирован, то мы видим лишь глобальные очертания и интерференция со стороны локальных элементов должна отсутствовать, что и наблюдается в эксперименте. Но если фокус внимания сконцентрирован на одном из локальных элементов, то почему «прорываются» глобальные влияния? Если это происходит потому, что мы обычно начинаем с глобальной настройки, то почему изолированная маленькая буква обрабатывается так же быстро как и большая? Куда исчезает при этом центральная операция изменения фокусного расстояния — zooming! Очевидно, что как только мы покидаем область пространственного восприятия и начинаем рассматривать процессы идентификации объектов, основанные на представлении о перемещениях более или менее сфокусированного пучка света, пространственные метафоры теряют свой объяснительный потенциал. Более того, фокус зрительного внимания, по-видимому, способен расщепляться, если, например, возникает необходимость одновременного отслеживания движения двух или большего (как правило, до четырех — Cavanagh, 2004) числа объектов в пространстве.
В самое последнее время были получены результаты, которые лучше высвечивают отношения глобальной и локальной обработки, тестируемые с помощью супербукв Навона. Так, нейропсихологические исследования выявили возможную дифференциальную роль задних отделов левого и правого полушарий. При этом левое полушарие оказалось скорее регулятором настройки на детали, а правое — на глобальные очертания (Derryberry & Reed, 1998). Чрезвычайно интересным оказалось влияние эмоций: отрицательные эмоции, в отличие от положительных, усиливали установку на восприятие деталей (см. 9.4.3). Одним из ярких направлений социальной психологии становятся эксперименты, в кото-

277

рых испытуемые должны «мысленно проиграть», часто за кого-нибудь другого, формы поведения, связанные с приближением или, напротив, избеганием (Foerster et al., 2005 in press). Баланс глобальной и локальной обработки меняется при этом в глобальном или, соответственно, локальном направлении'9. Этот баланс оказался подверженным влиянию не только стресса или эмоций, но, например, и кофеина, даже в том его количестве, которое содержится в чашке кофе. Пластичность настройки внимания, однако, нарушается при патологии. Исследования выявили двойную диссоциацию: пациенты с синдромом Дауна (и, согласно некоторым сообщениям, с аутизмом) демонстрируют ригидную установку на глобальную обработку, а пациенты с синдромом Уильямса и навязчиво-компульсивным синдромом — на локальную (Yovel, Reveile & Mineka, 2005). В этом последнем случае пациенты хронически «не видят леса из-за деревьев».
Важной дискуссией в исследованиях зрительного внимания последних лет является обсуждение возможного различия внимания, включенного в процессы амбьентного зрения, и внимания к предметам. В таком повороте событий нет ничего удивительного. Разделение соответствующих уровней имеет фундаментальный характер (см. 3.4.2 и 8.3.3), и координационные структуры самых различных действий должны строиться с учетом не только пространственной локализации, но также фигуративной идентичности и семантики объектов. Многочисленные данные свидетельствуют о выраженной роли предметной организации в типичных задачах на внимание. Так, в задачах на избирательное внимание к признакам было показано, что мы быстрее называем три сенсорных признака одного объекта (цвет, величину, ориентацию), чем один и тот же признак (скажем, цвет) трех объектов. Этот результат говорит против настройки некоего фильтра на определенный сенсорный канал, но все еще объясним в рамках внимания к занимаемому предметом месту. Дело в том, что при фиксированной временной координате предмет не может занимать несколько различных положений в пространстве, а в одном и том же месте не могут находиться разные предметы".
10 Фиксируемые при этом сдвиги не ограничиваются только сферой восприятия, но, похоже, распространяются и на собственно мыслительную активность, меняя характер ассоциаций, которые становятся в контексте положительных эмоций и поведенческих тенденций приближения более широкими, включающими относительно низкочастотные варианты ответов. Здесь, несомненно, проявляются малоизученные закономерности творческой деятельности (см. 9.4.3).
" Если, конечно, один предмет не спрятан внутри другого, как это систематически происходит в случае самой знаменитой (после автомата Калашникова) русской игрушки Как показал в своих исследованиях перцептивно-познавательного развития Томас Бауэр ( 1981 ), учет этого «если» относится к числу наиболее важных интеллектуальных достижений первых полутора лет жизни ребенка (см. 3.4.3). Способность построения «матрешеч-ных репрезентаций», несомненно, связана с развитием РЕКУРСИИ, представляющей 278        собой одну из фундаментальных метапроцедур нашего мышления (см. 1.3 3 и 8 1.3).

Рис. 4.7. Зрительный поиск среди конфигураций, напоминающих телесные предметы (А), оказывается проще, чем среди похожих абстрактных конфигурации (Б).

Приведенный на рис. 4.7 пример двух наборов объектов, в которых нужно найти один отличающийся, уже не может быть объясним просто движением фокуса внимания в пространстве и требует введения представлений, аналогичных представлению о превосходстве объекта в процессах восприятия (см. 3.3.3). Авторы одной из работ (Lavie & Driver, 1996) попытались развести эти две возможные формы внимания и просили испытуемых оценивать сходство двух признаков, принадлежащих одному и тому же объекту или двум разным объектам. При этом они меняли пространственное расстояние между оцениваемыми признаками как внутри объекта, так и между объектами. В соответствии с гипотезой объектного внимания задача решалась лучше, если признаки принадлежали одному объекту. Пространственное расстояние не играло никакой роли. Если, однако, испытуемые получали инструкцию обращать внимание на признаки и игнорировать фигуративный контекст, то превосходство объекта исчезало, а влияние расстояния появлялось, как и должно быть при чисто пространственных перемещениях луча «ментального прожектора».
В последнем разделе этой главы (см. 4.4.1) мы подробно рассмотрим другие, в том числе и нейропсихологические данные, позволяющие трактовать эффекты внимания в терминах взаимодействия нескольких уровней обработки. В качестве предварительного итога можно сделать следующий вывод: вместо того чтобы быть фиксированным структурным элементом, внимание в современных исследованиях обнаруживает черты хамелеона, принимающего все новые обличья в зависимости от тонких особенностей решаемой задачи. Затянувшийся процесс проверки сравнительных достоинств моделей ранней и поздней селекции привел к тому, что в начале 1980-х годов появились структурные модели, «оборудованные» целым «каскадом» фильтров. Широкое распространение

279

получили теории, вообще отрицающие представление о фильтрации. Некоторые из них рассматривают возможность уровневой организации внимания. К обсуждению эволюции этих альтернативных теорий и связанных с ними экспериментальных доказательств мы сейчас и переходим.

4.2 «Творческий синтез» как альтернатива
4.2.1 Позитивная трактовка внимания

Этому разделу нужно предпослать краткое разъяснение. Рассмотренные в начале предыдущего раздела структурные модели, оперирующие понятием фильтра, можно, с известной долей условности, назвать моделями негативной трактовки внимания. Они возникли в сугубо техническом контексте применения теории обнаружения сигнала (см. 2.1.2). Основной функцией фильтра, особенно в моделях ранней селекции, является улучшение отношения сигнала к шуму, ведущее к повышению чувствительности, или d'. Это достигается за счет селективного подавления («отфильтровывания») шума и пропуска сигнала в гипотетический «канал с ограниченной пропускной способностью». Вплоть до того как развернулась экспериментальная дискуссия о раннем или позднем расположении фильтра, ничего более увлекательного о судьбе самого выделенного сигнала сказать было нельзя.
Основной альтернативой подобным структурным моделям стали значительно более общие психологические теории, которые первое время находились на периферии этой области исследований. Примером могут служить теории Улрика Найссера (Neisser, 1967) и Джулиана Хох-берга (Hochberg, 1970). Внимание понимается этими авторами как активное предвосхищение результатов восприятия, ведущее к синтезу сенсорных данных на основе внутренних схем. Напомним, что уже в «Когнитивной психологии» Найссер выделил два уровня познавательных процессов: грубые, быстрые и параллельные процессы предвнима-тельной обработки были противопоставлены детальным, медленным и последовательным процессам фокального внимания. Подчеркивание активного синтеза в качестве содержания фокальной обработки чрезвычайно близко пониманию творческого синтеза как основы апперцепции в работах Вильгельма Вундта (см. 1.2.2)12.
12 Приходится вновь и вновь удивляться тому, каким образом основатель научной психологии смог затронуть такое огромное количество тем, продолжающих вызывать споры и сегодня. Так, справедливости ради следует напомнить, что разработка проблемы «бессознательного» в психологии была начата совсем не психоанализом. Уже в 1862 году лекции В. Вундта включали раздел под соответствующим названием. Фрейду исполнилось 280        тогда шесть лет.

В отличие от авторов структурных моделей внимания, Найссер подчеркивает циклический, разворачивающийся во времени характер познавательной активности. По его мнению, бессмысленно пытаться локализовать «воронку» ближе к стимулу или ближе к ответу, так как в перцептивном цикле стимулы неразрывно связаны с ответами. Найссер также отмечает позитивный характер фокального внимания. Он предлагает следующую аналогию: срывая яблоко с ветки, мы никак не подавляем и не тормозим оставшиеся яблоки, мы просто ничего с ними не делаем. Точно так же не подавляется и иррелевантная информация — она просто не испытывает преимуществ дополнительной активной переработки. Для иллюстрации этого тезиса Найссером совместно с Р. Бек-лином (см. Найссер, 1981) были проведены ставшие классическими исследования.
Речь идет о методике так называемого селективного смотрения, в которой на одном экране совмещаются видеозаписи двух различных последовательностей событий, например, двух спортивных игр. Испытуемые должны следить за одной из игр, регистрируя нажатием на ключ релевантные события, например, переход мяча с одной стороны поля на другую. Результаты показали, что даже при высоком темпе релевантных событий (до 40 в минуту) присутствие на том же экране интерферирующего фильма практически не снижало успешности работы по сравнению с контрольными условиями. Высокая эффективность избирательного внимания сохраняется при общем визуальном сходстве двух игр и не связана с необходимостью следить глазами за релевантной игрой. По мнению Найссера, эти данные представляют собой веский аргумент против концепции фильтра, так как любая структурная единица системы переработки информации должна либо наследоваться, либо формироваться прижизненно для решения определенной задачи. В данном эксперименте испытуемые сталкиваются с совершенно уникальной задачей — никто никогда не наблюдал две цепочки событий в одно и то же время в одном месте. Только теория внимания как схематического предвосхищения развития событий, направленного на выделение динамических признаков типа тех, которые отличают одну спортивную игру от другой, позволяет понять эти результаты.
Еще один, довольно неожиданной результат этих экспериментов состоял в отсутствии восприятия происходивших на самом виду, в центре поля зрения испытуемых дополнительных иррелевантных событий, таких как спокойное прохождение по спортивной площадке... женщины с зонтиком (а в позднейших модификациях этой экспериментальной ситуации даже человека, переодетого гориллой). Речь идет об одной из самых первых демонстраций слепоты к изменениям, подробно рассмотренной нами в конце данной главы (см. 3.3.3 и 4.4.1).

281

282

Не ставя под сомнение гениальную простоту и оригинальность методики селективного смотрения, следует отметить, что эта ситуация все же не является абсолютно уникальной. Две последовательности событий можно одновременно наблюдать и при совсем других условиях, а именно в военной авиации, где с 1970-х годов прошлого века используются так называемые head-up дисплеи — технология вынесения наиболее важных индикаторов с расположенной внизу (head-down) приборной цане-ли непосредственно на лобовое стекло кабины самолета. Аргументы в пользу такого представления информации настолько очевидны, что возможность широкого гражданского использования head-up дисплеев рассматривается сейчас многими автомобильными компаниями. Прежде всего, эти дисплеи экономят время на движениях глаз и головы к приборам и обратно к виду из кабины. Далее, предполагается, что они позволяют лучше распределять внимание между показаниями приборов и воспринимаемой ситуацией вне самолета, ведь теперь вся эта информация одновременно находится внутри одного пространственного «конуса» отчетливого зрения.
Результаты Найссера и Беклина имеют непосредственное отношение к этому предположению. Их значение состоит в том, что они поставили под сомнение не только модели фильтра, но и чисто пространственные представления о зрительном внимании как луче прожектора. Последние данные о возникающих при использовании head-up дисплеев ошибках пилотов подтверждают результаты этих психологических экспериментов, Оказалось, что предъявляемая в центральном поле зрения информация способна настолько полно поглощать внимание, что пилот перестает видеть происходящие прямо перед ним события, особенно если они носят несколько неожиданный характер. Примером может служить показанная на рис. 4.8 ситуация посадки истребителя (сама посадка, впрочем, была виртуальной и совершалась на современном тренажере), в которой 2 из 12 профессиональных летчиков вообще не увидели выруливающий на ту же полосу пассажирский самолет (см. аналогичные примеры в 4.4.1). Из 10 оставшихся 8 заметили самолет слишком поздно. Авторы исследования сообщают, что один из совершивших ошибку пилотов, ознакомившись с видеозаписью, решил досрочно уйти на пенсию! Очевидно, при конструировании устройств отображения инженерная мысль слишком увлеклась поддержкой фокального внимания в ущерб амбьентным формам обработки. Между тем для пилота часто самой сложной операцией является не попадание в цель, а посадка самолета, особенно если посадка осуществляется в осложненных условиях, например, на палубу авианосца.
Рассмотрим кратко вторую теорию этого же общего типа, предложенную Дж. Хохбергом (например, Hochberg, 1970; 1998). На протяжении многих лет он развивает представления, которые лишь в нескольких пунктах расходятся с только что изложенной точкой зрения Найссера. Восприятие для него является подтверждением меняющегося набора предвосхищений сенсорной стимуляции. На хранение в память при этом переводится информация, подтвердившая наши ожидания. Сти-

Рис. 4.8. Совмещение двух динамических последовательностей событий при использовании head-up дисплея.

мулы, которые не подтвердили ожидания, почти сразу же забываются, если только они не обладают какими-либо особенно заметными свойствами. Поскольку в задачах на селективное внимание мы пытаемся предвосхитить характеристики сообщения, поступающего по релевантному каналу, иррелевантная информация, как правило, не соответствует нашим ожиданиям и, следовательно, не запоминается. Функция ожиданий полностью соответствует роли активного синтеза в теории Найссера.
Главное различие двух теорий состоит в понимании соотношения детального — внимательного — перцептивного анализа и предвнима-ния. Найссер, как отмечалось выше, во многом следует взглядам Вундта (см. также 1.2.2 и 2.2.2). По мнению Хохберга, напротив, без какого-либо участия сознания возможны генерирование и проверка очень тонких и специальных перцептивных предвосхищений. Вообще в теории Хохберга сознание выступает в качестве пассивной инстанции: осознание некоторого материала определяется лишь тем обстоятельством, переводится ли он на хранение в память. Данная теоретическая интерпретация позволяет если и не объяснить, то, по крайней мере, подойти к объяснению протекающих без участия сознания сложных форм перцептивных и сенсомоторных координации, так называемых автоматизмов (см. .4.3.2). Вместе с тем, она противоречит отмечавшемуся уже Клапа-редом факту преимущественного осознания содержаний, расходящихся с нашими ожиданиями и установками (см. 1.2.3).

283

Во многих отношениях позиция Хохберга близка точке зрения Фрейда. Как известно, сознание выполняет в его трехуровневой модели психики (включающей, кстати, также «предсознание») относительно пассивную роль. В своем раннем «Проекте научной психологии» Фрейд (Freud, 1895/1981) обсуждает распределение внимания в форме свободной психической энергии на объекты восприятия и мысли, противопоставляя ему связанную (контролируемую) энергию, которая тратится на то, чтобы не пропустить определенное содержание в сознание13. ВГэтом разделении неподконтрольной и контролируемой энергии можно увидеть прообраз современных двухуровневых моделей, выделяющих процессы автоматической и контролируемой обработки (см. 4.3.3). При желании в работах Фрейда можно также обнаружить признаки позитивной трактовки внимания — внимание ведет к активному развитию, а не к торможению идей (хотя оно и связано в основном со сферой бессознательного). Наконец, некоторым современным теориям внимания, к обсуждению которых мы как раз переходим, соответствуют представления об ограниченности общего количества энергетических ресурсов и относительном энергетическом балансе различных подструктур психики.
На этом примере можно видеть, как просто при подобной общности понятий находить многочисленные аналогии между различными теоретическими конструкциями. Как мы увидим в дальнейшем, данные экспериментальных исследований, напротив, часто не согласуются с позитивной трактовкой внимания, свидетельствуя о том, что избирательный и произвольный характер наших действий обеспечивается, прежде всего, с помощью торможения альтернативных активностей. Так, например, анализ методики селективного смотрения Найссера выявил в последнее время некоторые особенности, которые говорят о торможении восприятия игнорируемой последовательности событий (см. 4.4.2). Исследование нейрофизиологических эффектов также скорее подтверждает негативную трактовку, хотя и не обязательно в варианте классической теории фильтра. Согласно этим данным, внимание к объекту не обязательно меняет характеристики ответов нейронов в центральной области их рецептивных полей, но обычно уменьшает размеры последних, что объективно ведет к подавлению процессов переработки периферической информации (Tovee, 1996).
При всей их многозначности и относительно слабой эмпирической обоснованности взгляды сторонников позитивной трактовки оказали заметное влияние на «второе поколение» теорий внимания в когнитивной психологии. Их суть в ряде случаев трудно выразить в виде блок-схем, а подчас они прямо противопоставляются структурным моделям. Для этого «энергетического подхода» характерно подчеркивание огра-
13 Для обозначения этих двух форм энергии в английских переводах произведений Фрейда используются псевдогреческие термины «катексис» и «гиперкатексис». Удивительным образом эти слова отсутствуют в текстах немецких оригиналов. В качестве общего термина для обозначения психической энергии Фрейдом, как известно, использо-284        валось понятие «либидо»
ниченности 'общего объема внимания, находящегося в распоряжении индивида. Эти новые тенденции, казалось бы, уже не связаны непосредственно с компьютерной метафорой. Вместе с тем сама гипотеза фиксированного «пула ресурсов» соответствует известным ограничениям вычислительных возможностей любого, даже очень мощного компьютера. Близкие положения энергетических теорий внимания Вундта и Фрейда, разумеется, имели другое происхождение. На них, как и на многих современников, произвело глубокое впечатление открытие Ю. Майером и Г.ф. Гельмгольцем закона сохранения энергии.

поведение Рис. 4.9. Модель внимания как внутреннего усилия (по: Kahneman, 1973).

задачу, вы, возможно, согласитесь, что даже ради сохранения собственной жизни нельзя работать с таким же напряжением, удерживая четыре цифры, как перемножая два двузначных числа» (Kahneman, 1973, р. 14).
По мере роста сложности задачи происходит некоторое повышение уровня активации, а также увеличивается количество ресурсов внимания, выделяемых на решение задачи. Но количество выделяемых ресурсов (= внимания) постепенно отстает от растущей сложности задачи, поэтому процессы решения начинают давать сбои, что выражается в появлении ошибок. При всех условиях часть ресурсов обязательно остается в резерве для обеспечения решения каких-либо неожиданных задач15.

286

ь Подобное описание можег привести к ошибочному выводу, чго повышение уровня физиологической активации, увеличивая количество ресурсов, ведет к монотонному улучшению выполнения действия. На самом деле, соотношение активации и успешности немонотонно. Чрезмерная активация ведет к проблемам в распределении внимания, в частности, к упоминавшимся эффектам туннельного зрения Похожая закономерность известна и из исследований мотивации, где соответствующее отклонение от монотонности носит название закона Йеркса-Додсона. Близость феноменов внимания и мотивации неоднократно отмечалась нами выше (см. 4 1.1).

Важной особенностью работ Канемана является демонстрация связи стратегий распределения внимания с законами перцептивной организации (см. 1.3.1). Как отмечают Д. Канеман и А. Хеник, «пренебрежительное отношение к гештальтистским понятиям в современной психологии обычно оправдывается на том основании, что они имеют скорее описательный характер. Но, поскольку гештальтпсихологи были великими мастерами очевидного, игнорирование их наблюдений иногда сочетается с созданием теорий, которые лучше объясняют мелкие и сомнительные эффекты, чем крупные и очевидные» (Kahneman & Henik, 1976, p. 319). В простых экспериментах, которые сделали бы честь и гештальтпсихологам, эти авторы показали, что воспроизведение предъявляемой на короткое время зрительной информации определяется не столько остротой зрения и маскировкой, сколько перцептивной организацией материала и стратегиями распределения внимания. Перцептивное поле подвергается группировке, и на образовавшиеся группы символов последовательно выделяется все меньшая доля общих ресурсов. Распределение ресурсов внутри каждой группы оказывается примерно равномерным.
В проведенных Канеманом и Хеником исследованиях определенная перцептивная организация навязывалась испытуемым либо цветовым кодированием, либо пространственной группировкой стимулов, примером чего служат ряды цифр в табл. 4.1 слева (цифры обозначают здесь номера позиций, в эксперименте они выбирались случайно). Как показывают данные, частично приведенные в той же таблице, перцептивная группировка ведет к появлению характерного профиля изменения вероятности правильных ответов и их корреляции по позициям. При этом прежде всего наблюдается относительная однородность успешности воспроизведения внутри групп и резкие перепады успешности между группами с выраженной тенденцией ее уменьшения от первой группы к следующей. Кроме того, хорошо виден негативный эффект включения в перцептивную группу иррелевантного элемента («зрительного суффикса»), что, по-видимому, связано с отвлечением части выделенных данной группе ресурсов на его обработку. Эффект суффикса, кстати, доказывает, что механизм, распределяющий ресурсы, сам по себе предвнимате-лен — он «не знает» идентичности элементов внутри группы и каждый элемент, независимо от его релевантности, получает определенную долю ресурсов.
Эффекты перцептивной организации особенно важны в задачах зрительного поиска, которые будут подробно рассмотрены-в конце этого раздела. Обычно присутствие иррелевантных объектов — дистракторов — затрудняет нахождение целевого объекта. Легко показать, однако, что добавление дистракторов может значительно облегчить зрительный поиск, если в результате они образуют визуально компактные группы, позволяющие игнорировать их как целое (Banks, Bodinger & Iluge, 1974). В контексте предложенного Найссером различения предвнимательных и фокальных процессов перцептивная организация относится к одной из

287

Таблица 4.1. Успешность воспроизведения цифр по позициям в зависимости от пространственной группировки и присутствия иррелевантной буквы, или зрительного суффикса «к» (по: Kahneman & Henik, 1976).

* Корреляции для пар позиций, принадлежащих к одной перцептивной группе, даны в скобках.

288

функций предвнимания (другой функцией может быть отслеживание внезапных изменений привычного течения событий — см. 4.4.1). Действительно, выделение фигуры из фона определяется такими характеристиками стимуляции, которые могут не совпадать с выделяемыми при внимательном рассматривании. Например, для группировки нескольких объектов существенна высокая степень сходства ориентации контуров, тогда как взаимное расположение деталей практически не играет роли. Напротив, при фокальном анализе мы часто не замечаем незначительных различий в ориентации, но зато различия в форме объектов имеют для нас первостепенное значение (см. 3.3.1).
Вернемся, однако, к представлению об ограниченном пуле ресурсов как основе феноменов внимания. Степень изменения «ресурсоемкое™» некоторой задачи по ходу ее решения можно, по мнению Кане-мана, определять, измеряя время простой двигательной реакции на неожиданный сигнал другой модальности. Представим себе очень простую задачу сравнения физической идентичности двух последовательно показываемых букв. Если на разных фазах выполнения этой задачи иногда давать неожиданный звуковой сигнал, требующий немедленного ответа, то возникает характерная картина. При совпадении акустической пробы с первой буквой или при ее попадании в интервал между буквами, когда предположительно происходили процессы «кодирования» информации, увеличение времени реакции было небольшим — порядка 250 мс. Оно резко возрастало — до 600 мс, когда звуковой сигнал предъявлялся чуть ранее или одновременно со второй буквой, совпадая, таким образом, с процессами принятия решения в основной за-

даче. Эти и аналогичные данные считаются подтверждением того, что два структурно независимых процесса могут интерферировать. Такая интерференция носит энергетический характер и обусловлена повышенными требованиями двух задач к ресурсам (= вниманию) из одного и того же ограниченного резервуара16.
Попытка последовательного объяснения эффектов селективного и распределенного внимания в рамках представления об ограниченных ресурсах внимания была предпринята Д. Норманом и Д. Боброу (Norman & Bobrow, 1975). Если Канеман (Kahneman, 1973) еще разводит структурную интерференцию и интерференцию, вызванную суммарными требованиями двух задач к ограниченному количеству ресурсов, то эти авторы вообще отказываются от рассмотрения каких-либо структурных механизмов. По их мнению, любое ухудшение в решении некоторой задачи обусловлено влиянием двух типов ограничений познавательных возможностей человека: «ограничений по ресурсам» и «ограничений по данным» (то есть недостатком информации, необходимой для решения). Определив для каждой задачи положение границы между ограничениями первого и второго типа, можно — в теории — предсказать результаты совместного решения таких задач. Хотя данный подход позволяет описать в терминах ресурсов и ограничений значительное количество ранее полученных результатов, у многих исследователей возникли сомнения в его продуктивности, так как нет никакой уверенности в существовании единой для разных задач шкалы усилий, а тем более единого резервуара ресурсов внимания.
Складывается впечатление, что это направление, по крайней мере в его актуальном состоянии, оказалось тупиковым. Чем больше приводилось теоретических графиков, описывающих распределение ресурсов между задачами, тем меньше было эмпирических данных, доказывающих справедливость этих взглядов, а главное, хоть как-то проясняющих природу самих ресурсов. Так, известный инженерный психолог Кристофер Уикенс выдвинул в 1980-е годы предположение о существовании 6 видов специализированных ресурсов (см. новую версию этого подхода в работе Wickens, Gordon & Liu, 1999). Другие авторы говорят с уверенностью только о двух — вербальных и невербальных, предполагая к тому же, что эти ресурсы избирательно связаны с работой, соответственно, левого и правого полушария мозга. В последнее время также стала рассматриваться возможность уровневой организации ресурсов —
16 Канадский исследователь Колин Маклеод впоследствии опроверг эту интерпрета
цию. Он обратил внимание на то, что в подобных экспериментах ответы в основной (зри
тельной) задаче и во вторичной (акустической) пробе предполагали нажатие на кнопки,
то-есть требовали осуществления очень похожих движений. Поэтому он минимально мо
дифицировал эксперимент, прося испытуемых при возникновении акустического сигна
ла просто говорить «бип». В этом случая интерференция с этапом принятия решения в
основной задаче исчезала, а вместе с ней и доказательство существования центрального
пула ресурсов.                                                                                                                                         289

наряду с ресурсами относительно низкоуровневых, модально-специфических механизмов постулируется существование центрального пула ресурсов, связанного с работой префронтальных механизмов коры. Эти представления все больше начинают напоминать соответствующие структурные модели памяти и оперативной обработки информации, которые мы рассмотрим позднее (см. 4.4.2 и 5.2.3).
Эмпирической основой для выводов о существовании общих для двух задач ресурсов обработки служат данные об их интерференции при совместном выполнении по сравнению с контрольными условиями выполнения каждой из этих задач в отдельности. При этом, конечно, крайне трудно разделить структурные и энергетические компоненты. Пример структурной интерференции можно найти в экспериментах канадского психолога Ли Брукса (Brooks, 1968). Он просил испытуемых представить себе букву, показанную на рис. 4.10А. Затем им предлагалось мысленно двигаться по краю буквы в указанном стрелкой направлении, отмечая каждый раз направление поворота. В трех группах испытуемых отчет о направлении поворотов должен был даваться тремя различными способами: указанием одной из двух букв в специально подготовленном бланке (рис. 4.10Б), нажатием левой или правой ногой на педали и, наконец, просто произнесением вслух «да» и «нет» при повороте налево или направо. В другой серии испытуемые должны были удерживать в сознании хорошо знакомую фразу типа «Лучше синица в руке, чем журавль в небе» и, переходя от слова к слову, определять по отношению к каждому из них, является ли оно существительным. По ходу мысленного движения отчет должен был даваться теми же тремя способами. Результаты показали, что интерференция имела селективный характер: если визуализация резко затрудняла отчет в форме зрительного поиска, то сканирование предложения отрицательно интерферировало с вербальными ответами.

290

Рис. 4.10. Исследование интерференции визуализации и формы отчета: А — фигура Брукса (звездочкой отмечено начало движения); Б — отчет в форме поиска и подчеркивания наклоненной буквы F («да») или N («нет»).

В настоящее время исследования интерференции нескольких задач используются главным образом при поиске структурных компонентов рабочей памяти, заменившей в некоторых современных моделях переработки информации человеком блок кратковременной памяти (см. 2.1.3 и 5.2.1). Эти исследования выявили ряд особенностей интерференционных процессов, неожиданных с точки зрения представления о ресурсах. Так, оказалось, что задача визуализации Брукса может сильнее интерферировать с задачей акустического слежения за движущимся объектом, чем с задачей визуального обнаружения изменений цвета экрана. Причиной более выраженной интермодальной интерференции является существование общих пространственно-действенных компонентов в координационной структуре двух первых задач. Центральный пул ресурсов внимания рассматривается иногда как принадлежность так называемого центрального исполнителя — иерархически наиболее высокой инстанции модели рабочей памяти. Однако гомогенность структуры и функций центрального исполнителя в настоящее время также серьезно оспаривается (см. 5.2.3).
Продолжающиеся теоретические споры ничего не меняют в том факте, что сами исследования интерференции имеют чрезвычайно важное практическое значение. Анализ интерференции при одновременном (multitasking) или быстром последовательном (task switching) выполнении двух и более задач лежит в основе проектирования многих рабочих мест (см. 4.4.2). Особенно важен анализ процессов интерференции при создании дисплеев и систем адаптивной поддержки оператора (см. 7.4.4). Так, после начала гражданского использования спутниковых средств ориентации в пространстве (GPS — global positioning system) появилась возможность создания навигационных систем для автотранспорта. При этом первоначально водителю показывалась на дисплее карта местности с обозначением его собственного положения и локализации цели. Из-за того, что ориентация этой карты зачастую не совпадала с актуальным направлением движения машины, водитель должен был время от времени осуществлять операцию мысленного вращения карты в пространстве (см. 5.3.1). Эта операция оказалась совершенно несовместимой с основной деятельностью — управлением автомобилем и зрительным контролем окружения. Поэтому в современных навигационных системах для уменьшения подобной нежелательной интерференции используется голос в сочетании с предъявлением упрощенных, эгоцентрически локализуемых зрительных указателей.

4.2.3 Проблема интеграции признаков

В итоге цикла исследований зрительного поиска упоминавшаяся нами выше ученица Бродбента Энн Трисман разработала в 1980-е годы радикально отличающуюся от найссеровской концепцию предвнимательной и фокальной фаз обработки. По Найссеру, предвнимание ведет к выделению очень грубой, но все-таки связной репрезентации объектов, которая сопровождается чем-то вроде неотчетливого осознания («перцеп-

291

ция» в понимании Вундта и еще раньше Лейбница). Согласно трактовке Трисман, предвнимание совершенно не похоже на то, что нам известно из интроспективных наблюдений — отдельные сенсорные признаки физических объектов находятся здесь в «свободно плавающем» состоянии. Функция фокального внимания состоит, по ее мнению, в конъюнктивной интеграции этих признаков и воссоздании объектов. На основе этих представлений были выдвинуты гипотезы об особенностях процессов зрительного поиска и перцептивной организации (напомним, что выделение фигуры из фона считается типичной функцией предвнимания).
Перед тем как обратиться к этим гипотезам, рассмотрим основные понятия, используемые для описания поиска. Задачи поиска предполагают нахождение целевого объекта среди дистракторов. О характере поиска судят по зависимости времени реакции от числа дистракторов. Если их количество не влияет на время поиска, то говорят о параллельном поиске. Он характерен для предвнимательной обработки (целевой объект сам «бросается в глаза»). Если время поиска растет с числом дистракторов, то говорят о последовательном поиске. В этом случае важно сравнить функции времени реакции для положительных (целевой объект присутствует в дисплее — ответ «да») и отрицательных (целевой объект отсутствует — ответ «нет») проб. Параллельность этих функций свидетельствует о последовательном исчерпывающем поиске. Иными словами, можно предположить, что в положительных пробах, как и в отрицательных, просматриваются все находящиеся в дисплее объекты, то есть поиск продолжается даже после того, как целевой объект обнаружен. Статус этой стратегии не вполне ясен, но часто ее также считают признаком предвнимательной обработки. Наконец, если обе функции не параллельны, причем наклон функций отрицательных ответов примерно в два раза больше, чем положительных, то говорят о последовательном самооканчивающемся поиске. Здесь, очевидно, в положительных пробах в среднем просматривается в два раза меньше объектов, чем в отрицательных, а значит, нахождение цели сразу ведет к прерыванию поиска и ответу. Эта стратегия свидетельствует о внимательной обработке каждого объекта17.
Теперь можно перечислить основные предсказания теории интеграции признаков Трисман:

1. если искомый объект отличается одним признаком, то его поиск
   может происходить без участия внимания — параллельно;
2. если объект отличается конъюнкцией двух или более признаков,
   его поиск предполагает последовательный внимательный просмотр
   объектов;

17 Нужно сказать, что основой подобного анализа служит метод аддитивных факторов Сола Стернберга (см. 2.2.3). В дальнейшем мы подробно проанализируем исследования 292         процессов поиска в памяти, базирующиеся на той же логике (см. 5.1.2).

1. различение текстур и выделение фигуры из фона возможны на
   основе отдельных признаков, но не их конъюнкции;
2. при отвлечении внимания «свободное плавание» признаков раз
   ных объектов будет приводить к иллюзорным конъюнкциям (типа зеленой
   розы с красными листьями, хотя в случае знакомых предметов память
   может корректировать комбинации признаков).

Эти предположения были подтверждены в ряде экспериментов с буквенно-цифровыми стимулами, текстурами и условными изображениями лиц. Типичный результат иллюстрирует рис. 4.11. Мы легко находим отличающийся от остальных объект на основании признака цвета или, в конкретном примере (А), ориентации, однако поиск на основании конъюнкции этих же признаков (Б) превращается в медленный процесс последовательного перебора. Качественные особенности результатов таких экспериментов — последовательный самооканчивающийся поиск для конъюнкций и параллельный поиск в случае отдельных признаков — сохраняются при уменьшении размеров участка дисплея, на котором предъявляются объекты. Следовательно, в основе интеграции лежат не движения глаз (их число и амплитуда сокращаются при уменьшении угловых размеров зоны поиска), а скорее движения «мысленного взора». Было показано также, что выявленные закономерности сохраняются при изменении степени сходства релевантных и фоновых объектов. Так, например, найти латинскую букву R в контексте Q и ? оказалось гораздо сложнее, чем найти ее среди букв В, хотя R более похожа на В, чем на Q или на ? в отдельности. Трисман объясняет это тем, что R

Рис. 4.11. Основной результат, положенный в основу теории интеграции признаков: А. Нахождение объекта по одному-единственному признаку («горизонтальный объект») осуществляется быстро и не зависит от числа дистракторов; Б. В случае конъюнкции признаков («черный вертикальный объект») время поиска замедляется и начинает зави-сить от дистракторов.

293

является конъюнкцией признаков Q и Р. В специальных экспериментах с использованием разноцветных букв были получены и ожидавшиеся иллюзорные конъюнкции.
Воспринимаемая нами феноменально картина предметного окружения, с точки зрения теории интеграции признаков, возникает либо в результате синтезирующей активности внимания, либо восстанавливав ется в знакомых условиях из памяти. Когда ситуация незнакома и внимание отвлечено, речь может идти только о случайных сочетаниях отдельных сенсорных элементов. Дальнейшая судьба этого наиболее радикального из существующих вариантов концепции творческого синтеза, видимо, зависит от того, насколько общими являются результаты, полученные в условиях, которые максимально способствовали возникновению именно таких иллюзорных эффектов18. Перед тем как обратиться к анализу этой теории, следует отметить, что проблема интеграции признаков интенсивно обсуждается и в нейрофизиологических работах, где для ее решения иногда предлагаются совсем другие механизмы.
В науках о мозге интерес к «связыванию» (binding) признаков также возник в 1980-е годы, когда стало окончательно ясно, что разные сенсорные признаки обрабатываются в различных участках затылочных долей коры (см. 3.1.3). При наличии в поле зрения нескольких объектов с разным набором признаков это ставит проблему установления принадлежности признака и объекта. Возможное решение этой проблемы, предложенное немецкими нейрофизиологами К. фон дер Мальсбургом и Вольфом Зингером, заключается в синхронизации работы нейронов, обрабатывающих в различных частях зрительной коры признаки одного и того же объекта (например, Singer, 1999). Иными словами, нейроны, регистрирующие признаки одного объекта, должны разряжаться в фазу, другого объекта — с определенным сдвигом по фазе и т.д. Исследования с микроэлектродным отведением активности нейронов зрительной коры животных показали, что предъявление объектов приводит к появлению на фоне спонтанной ритмической активности с частотой 1 —30 Гц кратковременных «веретен», синхронизированных разрядов в области 35—70 Гц (то есть примерно в диапазоне гамма-ритма ЭЭГ). Эти высокочастотные веретена и могли бы кодировать принадлежность набора одновременно обрабатываемых в разных участках коры признаков определенному объекту.
Против этой красивой гипотезы свидетельствует несколько фактов. Во-первых, веретена синхронизированной активности, охватывающей обширные участки зрительной коры, не всегда вовлекают как раз те нейроны, которые наиболее явно кодируют признаки. Во-вторых, веретена
18 Ошибки иллюзорных конъюнкций особенно часто наблюдаются у пациентов с поражениями теменных отделов мозга, в особенности при синдроме Балинта (см. 3 4 2 и 4 1.3). Поскольку при этом синдроме осознанно воспринимается лишь один из нескольких присутствующих в поле зрения предметов, смешение признаков нескольких из них свидетельствует об имплицитной обработке, по крайней мере, части невоспринимаемых 294        предметов.

возникают только в ответ на движущиеся объекты и поэтому вероятнее всего связаны с отслеживанием движения объектов, а не с более общей задачей интеграции признаков (Tovee, 1996). Последовательность событий, следовательно, скорее может выглядеть следующим образом. Информация о предметном окружении подвергается мощной оптической фильтрации уже на входе в зрительную систему, так что лишь фовеаль-ная (2°) и в меньшей степени парафовеальная (8°) стимуляция, чаще всего соответствующая всего лишь одному объекту, должна быть немедленно обработана. Эта обработка элементарных признаков осуществляется в затылочных отделах коры чрезвычайно быстро (10—20 мс), после чего информация передается в дорзальный поток (задняя теменная кора) для локализации и в вентральный поток (нижняя и средняя височная кора) для возможной идентификации объектов (см. 3.4.2). Последняя задача может требовать связывания признаков посредством селективного внимания, поддержанного информацией из памяти («красное яблоко» и «зеленые листья»).
Теория интеграции признаков Трисман, при всей необычности лежащих в ее основе допущений, удивительно хорошо выдержала 20-летнюю экспериментальную проверку. Едва ли не главным затруднением для нее оказались подчас очень плоские функции зависимости времени поиска от общего числа дистракторов. Иногда их наклон составляет только 10—20 мс на дистрактор, что формально означало бы проверку до 100 объектов в секунду при поиске определяемых конъюнкцией признаков целевого объекта. Эту проблему решает модель ведомого поиска (Guidedsearch), разработанная гарвардским психологом Джереми Вольфе (например, Wolfe, 2003). По его мнению, подтверждаемому анализом движений глаз испытуемых, просмотр элементов дисплея не является вполне случайным, а направляется (ведется) некоторым знанием о характеристиках целевого объекта. Это позволяет сокращать перебор. Например, если нам нужно найти конъюнкцию двух признаков — красный вертикальный прямоугольник среди красных и черных, вертикальных и горизонтальных прямоугольников, то мы можем заранее, в режиме «сверху вниз» настроиться на красные объекты и искать главным образом среди них. С учетом возможности такой стратегии пред настройки, оцениваемая скорость поиска вновь приближается к реалистическим 30—50 мс на объект19.
В том, что касается понимания предвнимательной и внимательной фазы, взгляды Вольфе лишь незначительно отличаются от представле-
19 «Ведомый» не означает в данном случае «управляемый» или «находящийся под про
извольным контролем», так как за исключением упомянутых ограничений на перебор
сам поиск осуществляется вполне случайным, анархическим образом. Наблюдаемое со
кращение перебора объектов в зрительном поиске в каком-то смысле напоминает сокра
щение зоны обследования при поиске крысой пути в лабиринте в классических экспери
ментах Толмена и Креча (см. 1.3.3). Общим в этих двух примерах является массивное уча
стие уровня пространственного поля С (заднетеменные отделы коры)                                             295

ний Трисман. В обоих случаях считается, что различные признаки объектов параллельно репрезентированы в большом количестве (кортикальных) пространственных карт. Если задача поиска задает только один такой признак, то его репрезентация активируется и соответствующая пространственная карта сразу же выделяется из числа остальных: целевой объект (вернее, сначала его положение) как бы «бросается в глаза», иными словами, сразу видится как фигура на фоне. Акт внимания состоит в быстром объединении информации о признаках, приписанных данному месту во всем множестве карт. Если целевой объект задан конъюнкцией признаков, то здесь одновременно активируется несколько пространственных карт. По мнению Трисман, задача решается тогда внимательным перебором с последовательной проверкой признаков каждого объекта, вплоть до нахождения целевого. В модели Вольфе предполагается, что при активации нескольких карт они накладываются друг на друга и поиск ведется среди тех «имплицитных объектов», местоположение которых маркировано максимальной активацией. Ведомый таким образом последовательный поиск позволяет обнаружить целевой объект, определить в явном виде его признаки и на этой основе идентифицировать.
При столь критической роли «базовых признаков» в организации поиска большое значение имеет вопрос о их природе и о том, как именно они используются в процессах селекции. Этому вопросу было посвящено значительное число исследований, проведенных как с задачами зрительного поиска, так и в ситуациях возникновения перцептивной организации в текстурах. В настоящее время в литературе насчитывается около дюжины подобных базовых признаков (Wolfe & Horowitz, 2005). К ним, в частности, относятся признаки, выделяющие целевой объект в силу различия светлоты, ориентации, величины, непрерывности контура, кривизны контура, положения в третьем измерении пространства. Чрезвычайно эффективны также разнообразные признаки относительного движения, например, гештальтпсихологический признак «общей судьбы» (см. 1.3.1). Не совсем понятно, правда, можно ли говорить во всех этих случаях просто о признаках.
Так, для параллельной обработки часто используются относительно грубые признаки текстур, которые нельзя путать с признаками формы объектов (см. подробнее 3.3.1). Вместе с тем они не совпадают и с элементарными сенсорными признаками, выделяемыми первичными отделами зрительной коры. По сравнению с первичной сенсорной обработкой в таких отделах, как VI, речь идет о более продвинутой стадии репрезентации пространства и даже в какой-то степени объектов в нем. Об этом говорят данные о возникновении при зрительном поиске эффектов, аналогичных эффекту превосходства объекта (см. 3.3.3, 4.1.3 и 5.3.2). Эти эффекты свидетельствуют об учете трехмерности телесных объектов и их
ориентации по отношению к возможным источникам освещения. О дос-296

Рис. 4.12. Фигуру, напоминающую букву L, проще найти слева, чем справа (А), поскольку, с точки зрения перцептивной интерпретации (Б), слева она воспринимается как фигура на фоне, а справа — как фрагмент более обширной перекрытой поверхности (по Не & Nakayama, 1992)

таточно высокой компетентности предвнимательного зрения в оценке положения объектов в трехмерном окружении говорят, например, эксперименты американского психофизиолога, специалиста по зрительному восприятию Кена Накаямы и его коллег (Не & Nakayama, 1992). В некоторых из них использовались фигуры типа представленных на рис. 4.12А. Здесь проще найти фигуру L в левой, чем в правой части рисунка. Дело в том, в конфигурации, показанной справа, L воспринимается лишь как видимый фрагмент более обширной, но частично перекрытой поверхности. Впечатление разной глубины дополнительно усиливалось в этих экспериментах стереоскопическим предъявлением объектов (реконструкция восприятия показана на рис. 4.12Б). Таким образом, анализ данных о зрительном поиске в сложных сценах вызывает сомнение в примитивности «базовых признаков» и даже в том, что речь должна идти о признаках, а не о предметной сегментации сцены (см. 4.4.1). Подобные сомнения отражают общий недостаток теорий, возникших в контексте позитивной трактовки внимания — они явно недооценивают сложность процессов, разворачивающихся в режиме предвнимательной обработки.
Одним из интересных направлений, возникших по сути дела уже в 21-м веке, является изучение так называемого послевнимания. Предвни-мание, как мы видели, связано с чем-то вроде многократно упоминавшегося нами амбьентного зрения — относительно низкоуровневого восприятия трехмерной сцены с недифференцированными («имплицитными» — Вольфе) или рассыпанными на составные признаки (Трис-ман) объектами. Обращение внимания на объект ведет к интеграции (Трисман) или экспликации (Вольфе) признаков и идентификации объекта. При этом объект описывается значительно более детально, чем

297

это было бы возможно лишь при конъюнктивном связывании «базовых признаков». Совершенно очевидно, что эффекты селективного внимания к некоторому объекту ведут — в форме обратных связей, «сверху вниз»— к изменению обработки в первичных сенсорных зонах коры (см. Nyberg, 2002, а также 3.4.2 и 4.1.2). Но что происходит с репрезентацией объекта, когда фокальная обработка заканчивается и мы переходим к детальному анализу другого объекта либо осуществляется глобальная смена задачи?
Вольфе и его коллеги (Wolfe, Kiempen & Dahlen, 2000; Horowitz, 2005) попытались разобраться в этом вопросе, используя методику повторного поиска. В стандартных задачах на зрительный поиск цели и дистракто-ры меняются в каждой пробе. В задаче повторного поиска испытуемому многократно, иногда по 300 и более раз, показывается один и тот же дисплей (он мог включать в разных сериях от 5 до 20 изображений различных предметов). Перед каждой пробой испытуемому называется предмет, который может быть показан с вероятностью 50%. Задача состоит в проверке присутствия этого предмета. Казалось бы, в этих условиях должно возникать быстрое научение и задача могла бы решаться за все меньшее время. Однако никакого улучшения поиска не происходит. Даже тогда, когда лишь очень небольшое число хорошо знакомых объектов явно видны в поле зрения, некоторая «воронка» препятствует доступу к более чем одному объекту20. Поэтому при необходимости подтвердить присутствие одного из этих объектов разворачивается последовательный внимательный поиск, как если бы обследовался совершенно незнакомый дисплей. Зрительный поиск, как считают Джереми Вольфе и Тодд Хоровиц, разворачивается в «вечном настоящем времени» (eternalpresent tense). Уход внимания с объекта просто возвращает его в предвнимательное состояние, иными словами, «послевнима-ние» = «предвнимание».
Эти исследования расширяют список ситуаций, в которых взаимодействие с предметной ситуацией не ведет к ее лучшему запоминанию. Первым из таких примеров были особенности так называемого «восприятия для действия», рассмотренные в предыдущей главе (см. 3.4.1). В следующей главе (см. 5.4.1) будут приведены дальнейшие примеры, включающие классический эффект незаконченного действия, обнаруженный в самом конце 1920-х годов ученицей Левина Блюмой Вуль-фовной Зейгарник (1900—1988). «Эффект Зейгарник» заключается в том, что имеющая отношение к действию информация сохраняется лишь до тех пор, пока действие не окончено. Эти работы обычно рассматриваются как исследования влияния мотивации на память, но мы уже неоднократно отмечали особенно тесную связь феноменов внимания и мотивации (см. 4.1.1 и 9.4.3). В этом смысле можно в самом предварительном
2(1 Упоминая «воронку», Вольфе как бы возвращает дискуссию о ранней и поздней селекции к ее началу. Нам кажется, что для выявления эффектов перцептивного научения нужно проводить опыты с осмысленными предметными сценами, а не со случайными коллажами объектов. В этих условиях можно было бы скорее ожидать возникновения пред-внимательной семантической обработки и постепенной оптимизации поиска, свидетель-298        ствующей об имплицитном запоминании (см. также 3.3.3 и 5.4.2).

рассмотреть функции внимания в контексте выполнения некоторого действия? Тогда известный пример Найссера с яблоком, которое мы «просто срываем, ничего не делая с остальными», потребует значительно более обстоятельного анализа. Мы выбираем самое красное яблоко из числа тех, до которых еще можем дотянуться; игнорируем соседнее зеленое^ ведем руку к определенной области пространства, при необходимости корректируя траекторию движения; заботимся о сохранении равновесия; сдерживаем усилие, чтобы не сломать ветку, и т.д. Даже относительно простое целенаправленное движение имеет, следовательно, наряду с осознаваемой целью, множество фоновых координации из нижележащих уровней, вплоть до наиболее древних в классификации Бернштейна уровней синергии и полеокинетических координации (см. 1.4.3).
Во второй половине 1980-х годов два исследователя, работавших тогда в Центре междисциплинарных исследований университета Биле-фельда, Алан Олпорт и Одмар Нойманн, одновременно предложили рассматривать внимание как селекцию и контроль действия. По мнению Олпорта, проблема контроля действия делает необходимым существование фундаментального механизма, который бы позволял релевантной информации контролировать наше поведение и отключал бы доступ к иррелевантной информации, мешая ей оказывать интерферирующее влияние. Нойманн видит во внимании целый «ансамбль механизмов», позволяющих мозгу справляться с задачей выбора и контроля выполнения действия. Известные эффекты селективного внимания обусловлены, по его мнению, необходимостью отбрасывания иррелевантной информации в целях поддержания целостности и согласованности компонентов («когерентности») действия — точно так же, как на железнодорожном транспорте самым надежным способом предотвращения столкновения поездов является закрытие стрелки определенного пути на все время прохождения поезда22.
Не является ли столь резкий разворот в сторону «негативной трактовки внимания» возвращением к идее фильтра? На этот вопрос можно дать несколько ответов. Во-первых, нет ничего плохого в возвращении к проблеме, реальность которой подтверждается экспериментальным материалом. Во-вторых, в отличие от гипотезы фильтра, представление о селективности контроля действия делает акцент скорее на центральных механизмах, а не на ранней сенсорной обработке. В самом деле, многие из обсуждаемых в этом разделе данных скорее соответствуют иде-
22 Примерно так обычно объясняются эффекты задержки обработки и маскировки информации, известные как психологический рефрактерный период (задержка реакции на второй из двух быстро следующих друг за другом сигналов — см. 2.1.3) и моргание внимания (см. 4.1.2). Характерно, что изменение характера действия в этих ситуациях способно устранить часть интерференционных эффектов. Это происходит, например, если задача обнаружения буквы в эффекте моргания внимания сменяется задачей чтения слова или становится возможной любая другая форма интеграции информации во времени (стиму-300        лы представляют собой варианты одного и того же предмета — Valdes-Sosa et al., 2004).

ям поздней селекции. В-третьих, подчеркивание роли действия открывает ряд новых направлений анализа, например, с точки зрения изучения микроструктуры действия и входящих в его состав фоновых координации (ср. только что приведенный пример с найссеровским яблоком). Мы рассмотрим сначала данные о роли активного торможения ирреле-вантной информации, а затем перейдем к центральной для данного раздела проблеме формирования и специфики когнитивных автоматизмов. В когнитивной психологии, как и в реальной жизни, контроль есть проверка соответствия процесса некоторой цели (эталону) и осуществление мер по восстановлению соответствия, если оно оказывается нарушенным. В потенциальном списке таких мер на видном месте находятся разнообразные операции запрета, торможения и подавления, направленные против мешающих достижению цели воздействий. Как мы увидим ниже, способом коммуникации филогенетически новых, фронтальных структур коры с другими отделами мозга часто является именно торможение (см. 4.3.2). Наличие подобного торможения может быть продемонстрировано и в традиционных исследованиях внимания, где оно получило название негативного прайминга (см. также 5.1.3). Один из примеров негативного прайминга — сложные последовательные эффекты, возникающие в классическом феномене Струпа, названном так по имени открывшего его в 1930-е годы американского психолога.
Этот феномен был обнаружен в задаче называния цвета букв некоторого слова. Само слово может быть нейтральным (например, наименования цифр) либо представлять собой название цвета. Если цвет краски и значение слова, являющееся названием цвета, не совпадают (например, слово «синий» написано красными буквами), то время вербальной реакции по сравнению с контрольным условием называния цвета нейтральных слов увеличивается (эффект интерференции). Если цвет краски и значение слова соответствуют друг другу, время реакции уменьшается (эффект конгруэнтности). Анализ феномена Струпа показывает, что хотя испытуемый пытается сосредоточиться на оценке цвета букв, значение слова непроизвольно воспринимается им и взаимодействует с ответом. Более того, это взаимодействие наблюдается даже тогда, когда значение слова не прямо, а лишь ассоциативно связано с названием какого-либо цвета (как в случае слов «небо» или «трава»). Замечательной особенностью феномена Струпа является то, что он может выступать в десятках обличий: когда испытуемый должен сказать, сколько символов ему показано, а сами эти символы цифры; когда он должен сказать, высоким или низким голосом произносится слово «низкий» или «высокий»; когда он должен назвать изображение объекта, на котором написано его название или название другого объекта, причем последний может принадлежать, а может и не принадлежать той же самой семантической категории, и т.п. Эта ситуация представляет собой настоящий «микрокосм» процессов селективной интерференции.
В данном контексте для нас важны указания на то, что, стараясь назвать цвет краски букв, испытуемый активно подавляет интерферирую-

щую информацию о семантике слова. Для этого нужно обратиться к анализу последовательной обработки информации, например, когда в одной пробе она мешала решению задачи, а в следующей, напротив, становилась релевантной. Такие эффекты действительно были обнаружены: если интерферирующее название цвета (например, слово «красный» зеленого цвета) становилось в следующей пробе цветом слова {красное слово «синий»), то возникала дополнительная по сравнению с контрольными условиями задержка называния цвета букв («красные»), составлявшая в среднем около 50 мс. Этот феномен (впервые обнаруженный в дипломной работе В.Н. Каптелинина, выполненной под нашим руководством в 1978 году) получил название негативного прайминга. Он свидетельствует о существовании активного торможения иррелевантной информации, противореча чисто позитивной трактовке внимания Найссером и другими авторами. Варианты негативного прайминга обнаружены сегодня и в некоторых других ситуациях (Tipper & Driver, 1988), причем эти эффекты могут возникать в зависимости от решаемой задачи на разных уровнях обработки: семантическом (как в только что приведенном примере феномена Струпа), восприятия формы и пространственного положения объектов.
В области восприятия и обследования пространства (уровень пространственного поля С, или амбьентное восприятие — см. 3.4.2) вариантом негативного прайминга является так называемое «торможение возврата» {inhibition of return). Его суть состоит в том, что сразу после посещения глазом некоторой точки пространства вероятность возврата в эту же точку оказывается очень низкой. Более того, попытки повторно вернуться в эту область сопровождаются увеличением времени, уходящего на подготовку саккадического скачка (Findlay & Gilchrist, 2004). Очевидная роль подобного механизма состоит в возможно более полном и эффективном обследовании сцены. На рис. 4.13 показана характерная запись движений глаз в задаче поиска различия между левой и правой половинами дисплея (Velichkovsky, Challis & Pomplun, 1995). Прежде всего, как и предполагалось многими авторами (см. 4.2.2 и 4.2.3), отчетливо заметно структурирующее влияние процессов перцептивной организации — поиск осуществляется между группами, которые обычно включают от двух до четырех объектов. Можно видеть далее, насколько эффективно, в частности без повторов, осуществляется сканирование. Важно отметить, однако, что как только искомое различие начинает подозреваться испытуемым, процесс решения задачи поиска сразу же переходит на более высокий уровень и «торможение возврата» исчезает, так что глаза многократно последовательно фиксируют одни и те же критические области23.
23 При этом также резко возрастает продолжительность зрительных фиксаций, с примерно 200 мс на стадии поиска до 500 и более мс на стадии проверки гипотезы и принятия решения. Таким образом, с учетом наших данных о связи продолжительности фиксации с уровнем обработки, приведенных в предыдущей главе (см. 3.4.2), торможение возврата является феноменом, характерным, главным образом, для амбьентной обработки (уро-302        вень С, «пространственное поле» Бернштейна).

Рис. 4.13. Типичная картина движений глаз в задаче поиска различия между левой и правой половиной дисплея (по: Velichkovsky, Challis & Pomplun, 1995).

Если внимание понимается как контрольный механизм действия, то его эффекты должны определяться обучением и тренировкой, причем в силу автоматизации действий основные события должны разворачиваться именно вне сферы осознания. Мы только что видели на примере эффекта Струпа, как очень прочный, а следовательно, в значительной степени автоматизированный навык чтения интерферирует с менее привычной задачей называния цвета букв. Точно так же простое заучивание наизусть текста, который предъявляется потом по иррелевантному каналу, резко затрудняет повторение релевантного сообщения в стандартных дихотических условиях. Одним из примеров того, как меняются возможности распределения внимания с практикой, служит ранняя работа английского психолога Джеффри Андервуда (Underwood, 1974). Среди испытуемых был его учитель Невилл Морей — автор и участник десятков исследований дихотического слушания. Повторяя буквы, предъявлявшиеся по релевантному каналу, необходимо было независимо от канала отмечать появление любых цифр. По сравнению с обычными испытуемыми Морей лучше замечал цифры по релевантному каналу — 88 против 77% обнаружений. Но по-настоящему драматических масштабов различия достигали при детекции цифр в иррелевантном канале: если Морей замечал 67% всех цифр, то остальные испытуемые — только 8%.

303

Следовательно, формирование когнитивных навыков особенно сильно повышает успешность работы в условиях отвлечения внимания. Эти результаты позволяют надеяться на преодоление многих, казалось бы, фиксированных ограничений познавательных процессов при пра* вильно построенных обучении и тренировке. В этом контексте можно было бы даже говорить о позитивной трактовке... невнимания. Как отмечает в одной из своих последующих работ Найссер, «наши ограничения, когда они не отражают упрямые факты среды, являются всего лишь примерами того, что мы пока не научились делать» (Neisser, 1980, р. 28).
Фактические результаты исследований самого Найссера и его учеников свидетельствуют о широких возможностях автоматизации сложных познавательных процессов. Речь идет о многолетнем цикле исследований письма под диктовку и одновременного чтения. Было показано, например, что после продолжавшейся несколько месяцев тренировки испытуемые могут одновременно безошибочно записывать названия соответствующих читаемым словам категорий и с пониманием читать научный текст типа статьи в энциклопедии. Хотя и с большим трудом, две испытуемые (в прошлом секретарши) научились даже читать текст и одновременно писать простые предложения, понимая смысл той и другой информации. О понимании предложений, в частности, можно было судить по успешному различению «старых» и «новых» предложений, а также по характерным ошибкам семантического смешения на стадии тестирования. Интересно, что в таких условиях у испытуемых часто отсутствовало чувство знакомости, поэтому субъективно разделение «старых» и «новых» предложений делалось почти наугад. Это типично также для опознания сложных изображений24.
Целый ряд сведений о возможностях такого разделения в результате продолжительной практики приводит А. Олпорт (Allport, 1980). Кроме собственных результатов, свидетельствующих о том, что пианисты способны без какой-либо интерференции «вторить» одному из двух ди-хотических сообщений и одновременно играть с листа незнакомое музыкальное произведение, он обсуждает аналогичные данные, полученные в экспериментах с японскими специалистами вычисления на счетах. В результате нескольких лет упорной тренировки последние оказались способны проводить вычисления в уме быстрее, чем с помощью счетов. На скорость вычислений не влияла беседа на общие темы или монотонное повторение вслух трехзначного числа, но решение простейшей арифметической задачи сразу же вело к сбоям и ошибкам. Это наблюдение демонстрирует главную трудность одновременного выполнения двух действий, связанную с разделением компонентов их микроструктуры. Очевидно, два человека могут легко организовать свою работу таким образом, что один из них будет писать под диктов-
24 Видный голландский инженерный психолог Андреас Зандерс (Sanders, 1998) попытался недавно воспроизвести эти результаты Найссера и его коллег, но безуспешно. Зандерс склонен объяснять эту неудачу общим падением нравов и исчезновением действи-304        тельно хороших секретарш.

подход будет неоднократно встречаться нам в дальнейшем (см. 4.3.3 и 5.1.2), но, к сожалению, он применим только к задачам поиска. Более общим является подход, связанный с работами американского нейро--психолога Майкла Познера26.
Эти работы относятся к 1970-м годам, но в значительной степени сохраняют свою актуальность до настоящего времени. Реферируя в те годы факты, свидетельствующие о сложности таких в значительной степени автоматизированных процессов, как чтение или пространственная локализация объектов, Познер отмечал, что они подтверждают мысль И.М. Сеченова о рефлекторной основе психических процессов. По мнению Познера, ошибочно связывать все эти процессы с произвольным сознательным управлением. Анализ функций и структуры сознания пока остается слишком сложной задачей, так как ее решение предполагает изучение особой управляющей инстанции — гомункулуса, который является чем-то вроде «призрака, гонящегося за когнитивной психологией» (Posner, 1978, р. 151). На данном этапе развития научной психологии можно поставить вопрос только лишь об операциональном разделении автоматизмов (то есть процессов рефлекторного типа) и процессов, находящихся под контролем сознания.
Познер и его сотрудник Снайдер (Posner & Snyder, 1975) выделили три группы критериев, разделяющих автоматические (рефлекторные) и сознательные (рефлексивные) процессы. Как они считают, автоматические процессы характеризуются активацией, возникающей, во-первых, без сознательного намерения, во-вторых, без сопутствующего осознания и, в-третьих, параллельно (без интерференции) с активацией других подсистем. Напротив, сознательно управляемые процессы интенциональны, дают толчок к сознательным переживаниям и затрудняют альтернативным процессам доступ к ограниченному объему ресурсов внимания.
Эти соображения позволили впервые в истории психологии предложить методический прием разведения сознательных и автоматических процессов. Он получил название методики «проигрыша—выигрыша» (она же методика Познера—Снайдера). Поскольку автоматическая обработка осуществляется полностью сформированными подсистемами, которые могут функционировать параллельно, то предварительная настройка одной из этих подсистем приведет к ускорению обработки адекватной для нее информации, но не будет сопровождаться замедлением обработки, если в действительности предъявляется совсем другая, неожиданная информация. Следовательно, автоматизированные подсис-
26 Познер начал свою научную карьеру как инженерный психолог, под руководством
Пола Фиттса. С течением времени он стал одним из наиболее видных представителей
когнитивной психологии, а затем и когнитивной нейронауки. Спектр его современных
интересов начинает включать также вопросы психологии развития и когнитивной гено-
306        мики (см. 4.3.3).

темы работают по правилу «выигрыш, но не проигрыш». Сознательная обработка сопровождается «выигрышем» при показе ожидаемых стимулов, но в случае неожиданной информации, к обработке которой мы не подготовились, будут возникать затруднения. Иными словами, для сознательной обработки характерны «как выигрыш, так и проигрыш». Этот «проигрыш» в системе сознательного управления должен возникать в результате вызванного ожиданиями произвольного перераспределения ресурсов: не исключая полностью возможности работы других подсистем, такое перераспределение делает обработку информации в них более медленной и поверхностной.
Чтобы сделать логику этих рассуждений более понятной, лучше всего обратиться к конкретному примеру. В одном из экспериментов Познера и его коллег слева или справа от испытуемого предъявлялся сигнал, который мог быть либо зрительным, либо акустическим. В разных сериях измерялось время реакции определения положения или модальности сигнала. Перед каждой пробой испытуемый получал предын-струкцию, в которой сообщалось, какой сигнал будет предъявлен. В 80% случаев эта информация была верной, в 20% — ложной. В контрольных условиях вместо предынструкции предъявлялся случайный набор букв. Оказалось, что в задаче пространственной локализации («слева» или «справа» независимо от модальности) верная предынструкция (80% случаев) приводила к «выигрышу» — ускорению ответов по сравнению с контролем, но ложная преднастройка (20% случаев) не сопровождалась «проигрышем»: время реакции оставалось таким же, как и в контрольном условии. В задаче определения модальности («вижу» или «слышу» независимо от локализации) был обнаружен как «выигрыш», так и «проигрыш». Это означает, что интермодальная пространственная локализация — автоматический процесс, который разворачивается независимо от интенций субъекта (см. 3.1.1). Определение сенсорной модальности, которое часто считается чуть ли не первичным психическим актом, напротив, интенционально осуществляется при участии сознания и конкурирует с другими процессами.
Этот же методический прием был использован и в ряде более сложных ситуаций. В задаче сравнения двух букв Познер и Снайдер (Posner & Snyder, 1975) систематически меняли задержку между предынструк-цией (она также была верной или ложной, соответственно в 80 и 20% случаев) и сравниваемыми символами. Как показывают результаты, представленные на рис. 4. НА, обработка включает здесь как «выигрыш», так и «проигрыш», причем первый нарастает во времени значительно быстрее. Подобная асимметричность микрогенеза свидетельствует о том, что опознание включает очень быстрые автоматические компоненты (примерно 250 мс), за которыми следуют процессы более медленной сознательной обработки.

307

-60 -
О       100                300                 500                 300                 500                700
Асинхронность предъяштения преднастроечной информации, мс
Рис. 4.14. Эффекты проигрыша и выигрыша в задачах узнавания букв (А) и лексического решения (Б).
В известной работе, проведенной с помощью данного метода, Дж. Нили (Neely, 1977) продемонстрировал влияние семантической предна-стройки на время реакции в задаче лексического выбора, когда испытуемый должен определить, является ли предъявленная ему последовательность букв словом — например, «дятел» или «теляд» (см. 4.1.2). Показу тестовой последовательности предшествовало предъявление с различной асинхронностью слова, которое обычно (80% случаев) было названием соответствующей категории («птица»), но иногда (20%) могло обозначать совсем другую категорию (например, «мебель»). Как видно из рис. 4.14Б, и здесь также присутствует фаза быстрой, 250—350 мс, автоматической обработки, в течение которой ложная предынструкция неэффективна. Затем эффекты семантической активации начинают дополняться тормозящим влиянием контекста, возникающим, как полагает автор, в результате произвольного сдвига внимания в ошибочно указанную область семантической памяти. Эта интерпретация подтверждается данными, полученными при произвольном кодировании предынструкции (например, «птица» всегда означала «мебель»). Если при этом тестовое слово неожиданно оказывалось из первой, привычной категории («ворона»), то до задержек примерно 400 мс все равно наблюдалось ускорение реакций, которое затем сменялось торможением, очевидно, обусловленным сознательным учетом введенного ранее произвольного соответствия (центральная кривая на рис. 4.14Б).

308

Подход Познера и Снайдера возник в период расцвета энергетических моделей (см. 4.2.2) и, казалось бы, подтверждает существование центрального резервуара ресурсов. Возникновение «проигрыша» при этом связывается с перераспределением ресурсов внимания. Но если это так, то развитие процессов торможения должно иметь генерализованный характер, замедляя обработку любой иррелевантной информации — ведь резервуар един для разных задач. Это предположение поставили под сомнение последующие работы, проведенные с помощью той же методики. Например, в одном из экспериментов (McLean & Shulman, 1978) испытуемые должны были в основной задаче (она повторяла задачу Познера и Снайдера) после соответствующей предынструкции сравнивать буквы. Иногда им неожиданно предъявлялся звуковой сигнал, на который нужно было дать быстрый двигательный ответ. Хотя с увеличением времени, прошедшего с момента показа предынструкции, «проигрыш» в основной задаче возрастает (ср. рис. 4.14А), интерференция двух разных задач падает — латентное время простой двигательной реакции на ирре-левантный сигнал уменьшается. Таким образом, в основе «проигрыша» лежат достаточно специфичные изменения, которые нельзя описать просто как результат перераспределения центрального пула ресурсов. Очевидно, что внимание в этих экспериментах — это не луч прожектора, указывающий потоку ресурсов сенсорный канал или место в семантической памяти, а процесс формирования нового ответа (действия). По мере его завершения появляется возможность перейти к решению других задач (см. 5.4.2).
В последние годы в арсенале когнитивной психологии появился еще один интересный методический прием операционального разведения сознательных и автоматических процессов. Речь идет о предложенной канадским психологом Лэрри Джакоби (например, Jacoby, 1998) методике диссоциации процессов. До сих пор эта методика использовалась в основном в исследованиях памяти и восприятия, поэтому мы лишь кратко упомянем о ней в данном разделе (см. ниже описание так называемого эффекта псевдознаменитости — 4.3.3), отложив более детальный анализ до следующей главы (см. 5.1.3). Хотя подход Джакоби основан на несколько иных предположениях и совершенно не использует данные о времени реакции, результаты, полученные с его помощью, хорошо вписываются в общую картину, как минимум, двухуровневой организации когнитивного управления поведением, где привычные автоматизированные тенденции — с переменным успехом — сдерживаются и направляются в русло сознательной задачи процессами произвольного контроля.
4.3.3 Двухуровневые модели, их критика и альтернативы
Одну из первых и до сих пор самую известную попытку обобщения исследований внимания, восприятия и памяти с позиций различения автоматических и контролируемых процессов предприняли Р. Шиффрин и       309

ч
У. Шнайдер (Schneider & Shiffrin, 1977; Shiffrin & Schneider, 1977). В отличие от большинства других блочных моделей познавательных процессов 1970-х годов, в их модели нет жесткого различения кратковременной и долговременной памяти: первая описывается как временно активированный фрагмент второй. Сохраняя актуально значимую информацию, кратковременная память выполняет функции рабочего ре- ¦ гистра (см. 5.2.3) для принятия решений, мышления и любых других «процессов управления», на которые способна система. Рациональным зерном этой модели является также признание роли обучения, обеспечивающего постепенный перевод контролируемых процессов в автоматизированную форму обработки. Для обозначения автоматических и контролируемых процессов обработки эти авторы используют термины автоматическое обнаружение и контролируемый поиск.
Автоматическое обнаружение представляет собой восприятие стимулов посредством рутинных программ обработки, хранящихся в долговременной памяти. Они позволяют контролировать потоки информации, направлять внимание и генерировать ответы, причем, благодаря высокой степени заученности, все это не требует сознательных усилий и траты ресурсов кратковременной памяти. Контролируемым поиском называется любая более или менее новая последовательность преобразований информации. Такие последовательности не хранятся в готовом виде. Они могут быть изменены и приспособлены к новым обстоятельствам, но за эту гибкость приходится расплачиваться тратой ресурсов кратковременной памяти и сознательными усилиями. Контролируемый поиск обычно осознается и может меняться вербальной инструкцией. Даже в том случае, когда контролируемый поиск в кратковременной памяти осуществляется слишком быстро для «прохождения в сознание», он остается под произвольным контролем, поскольку инициируется и завершается субъектом. Автоматическое обнаружение, напротив, сопротивляется изменениям — когда оно запущено в действие, его трудно игнорировать или остановить.
Экспериментальные исследования этих авторов проводились с помощью методики, объединявшей задачи зрительного поиска и поиска в памяти (см. 5.1.2). Испытуемому последовательно с относительно высокой скоростью предъявлялись матрицы, содержавшие от двух до четырех буквенно-цифровых символов. Он должен был определить, есть ли среди них хотя бы один символ из показанного ему ранее и удерживаемого в памяти положительного множества, объемом от одного до четырех символов. Критическим различием было использование в качестве целевых и иррелевантных стимулов (дистракторов) символов из разных или же из обеих категорий. Эти два условия назывались «постоянное соответствие» (consistent mapping) и «переменное соответствие» (variedmapping). Во избежание ошибочных интерпретаций, в табл. 4.2 приведено несколько примеров каждого из этих условий, различавших  отдельные серии экспериментов. Так, при выборе условия постоянного

Таблица 4.2. Примеры основных условий экспериментов Шиффрина и Шнайдера

соответствия на протяжении всей серии проб, включавшей сотни предъявлений, целевыми стимулами всегда были буквы, а дистрактора-ми — цифры.
Типичные результаты одного из вариантов этих экспериментов показаны на рис 4.15. При предъявлении в качестве целевых стимулов и дистракторов символов из разных категорий и сохранении этого соответствия на все время серии проб объем положительного множества (нагрузка на память) и число символов в каждом дисплее оказывают незначительное влияние на время поиска — обработка осуществляется в режиме автоматического обнаружения. Напротив, эти факторы оказывают выраженное влияние в условии переменного соответствия, когда отнесение символов разных категорий к целевым стимулам и дистрак-торам постоянно менялось. Здесь наблюдается последовательный самооканчивающийся поиск: наклон отрицательных кривых примерно в два раза больше, чем наклон положительных. Это свидетельствует об использовании контролируемого поиска. Объяснение эффективности работы в условии постоянного соответствия состоит в том, что процедуры различения этих простейших категорий заранее фиксированы в долговременной памяти. После продолжительной тренировки (свыше 2000 проб) аналогичные результаты могут быть получены для некоторых еще более условных категорий, например, для букв первой и второй половины алфавита27.

27 Как показала последующая проверка, этот очень специальный навык или, быть может, какой-то простой прием (см. ниже) решения задачи в условиях постоянного соответствия сохранялся потом у участников эксперимента в течение, по крайней мере, 9 лет.

311

внутри категории

между категориями

4        12                   4        12
Объем положительного множества
внутри категории               У/ между категориями

Рис. 4.15. Эксперименты Шиффрина и Шнайдера: А — последовательность событий' (1) предъявление положительного множества, (2) точка фиксации, (3) матрицы с дистрак-торами, (4) матрица, содержащая положительный стимул, (5) матрицы с дистракторами; Б — типичные результаты.

312

Что произошло в оценке данной модели и в этой области исследований за прошедшие четверть века? Модель Шиффрина и Шнайдера продолжает называться в литературе «самой общей и универсальной», так как она позволила довольно точно описать результаты хронометрических экспериментов в таких разделенных до тех пор областях, как

зрительный поиск и поиск в памяти. К сожалению, использование в этом исследовании крайне обедненного материала затрудняет перенос выводов на более сложные случаи. Более того, возникают сомнения в том, что эти хрестоматийные эксперименты были правильно спланированы. Так, в условии постоянного соответствия и использования букв в качестве целевых стимулов (ср. две первые строчки табл. 4.2) для правильного ответа достаточно было просто определять присутствие на дисплее любой буквы — сканирование памяти и сравнение символов на дисплее с элементами положительного множества было излишним.
Мы остановимся сначала на нескольких наиболее ярких примерах развития собственно эмпирических исследований контролируемых и автоматических процессов, а затем, в самом конце раздела, проанализируем современный теоретический статус двухуровневых моделей внимания и контроля, к числу которых и относится модель Шиффрина и Шнайдера — со всеми ее последующими модификациями (например, Gupta & Schneider, 1991; Sanders, 1998).
Одно из исследований было проведено Д. и М. Бродбентами (Broadbent & Broadbent, 1980). Не вспоминая более о гипотетических фильтрах внимания, эти авторы различают «пассивную» и «активную» обработку. Для пассивной обработки характерно автоматическое снижение порогов по отношению к часто встречающемся комбинациям признаков объектов. В случае активной обработки субъект создает гипотезы, которые проверяются на ограниченном подмножестве данных. Используя данные На-вона (см. 4.1.3) о том, что пассивная обработка может представлять собой глобальный, а активная — локальный анализ свойств стимуляции, эти авторы исследовали влияние факторов эмоциональной значимости, включенности в контекст предложения и общей частотности на восприятие слов, подвергнутых двум различным процедурам оптической фильтрации. В первом случае устранялись тонкие детали (как при дефокусировке), но сохранялись глобальные очертания. Во втором из слова вырезались фрагменты букв, так что при сохранении большинства деталей общий вид слова явно нарушался. Оказалось, что на узнавание слов с сохраненными глобальными очертаниями оказывает влияние лишь частотность их возникновения в языке, тогда как во втором случае эффективными были факторы контекста предложения и коннотативного (связанного с эмоциональной оценкой) значения. Последние факторы, следовательно, влияют на более поздний этап активной обработки28.
О том, насколько сложные формы восприятия могут происходить без сознательной регистрации, говорят исследования влияния семантического контекста на скорость лексического решения. Известно, что

28 Результаты этих авторов вместе с отдельными данными о восприятии и поведении в ситуации опасности (см. 3.4.2) говорят против психоаналитической концепции первичности аффективных компонентов восприятия, разделявшейся на протяжении десятилетий представителями многих направлений психологии (влючая так называемые Новый взгляд и Новый новый взгляд). Мы рассмотрим ведущиеся сегодня споры о механизмах обработки аффективной информации в последней главе книги (см. 9.4.2).

313

предъявление перед тестовым словом ассоциативно связанного с ним слова ускоряет время реакции. В широко известных (и часто оспариваемых!) экспериментах Э. Марсел (например, Marcel, 1980) обнаружил, что такое ускорение сохраняется даже в том случае, когда преднадстро-ечное слово подвергается настолько жесткой обратной маскировке, что испытуемый не может сказать, было ли ему показано что-либо кроме маски. Имеются данные, что эти эффекты характеризуются «выигрышем», но не «проигрышем», что дополнительно подтверждает их автоматический характер. Согласно более ранним результатам Д. Уикенса (Wickens, 1972), при короткой экспозиции тестового слова, недостаточной для идентификации, испытуемые все же способны оценивать возможное значение слова с помощью методики семантического дифференциала Осгуда, особенно по отношению к Шкале активности (см. 2.2.1). Близкие эффекты получены при изучении восприятия и называния изображений знакомых предметов (McCauley et al., 1980). Предварительный показ картинки, семантически связанной с предметом, ускорял его восприятие и называние, даже если сама картинка подвергалась маскировке и длительность ее экспозиции составляла всего лишь '/3 от индивидуально подобранного порога узнавания.
Чтобы не ограничиваться восприятием, приведем пример так называемого эффекта псевдознаменитости, демонстрирующего влияние автоматизмов на память. В экспериментах Л. Джакоби и его коллег (см. Jacoby, 1998) испытуемые должны были вслух прочитать список имен совершенно, как им в явном виде говорилось, малоизвестных людей. Эта простая задача решалась в двух условиях — полного внимания и отвлеченного внимания (когда нужно было еще отслеживать появление определенных чисел). Во второй половине эксперимента испытуемым предъявлялся другой список, в котором они должны были подчеркнуть имена всех упомянутых там знаменитостей. Некоторые имена действительно были очень известны, другие — нет. Среди неизвестных имен встречались и имена из первого списка. Оказалось, что если испытуемые зачисляют в категорию знаменитостей неизвестных лиц, то обычно из числа уже предъявлявшихся им в первом списке имен. Эта тенденция заметно усиливалась, если во время работы с первым списком внимание испытуемых отвлекалось. Подобный результат вполне нетривиален. Если бы отвлечение внимания просто ухудшало обработку имен первого списка, то их интерферирующее влияние должно было ослабевать. Если бы испытуемые могли сознательно вспомнить, что слово уже предъявлялось в первом списке, то они не стали бы его подчеркивать, поскольку первый список по определению состоял из малоизвестных имен. Следовательно, включение имен из первого списка в число знаменитостей объяснимо только автоматическими влияниями на память. Эти влияния усиливаются, когда отвлечение внимания ослабляет контроль29.
29 Любопытно, что эффект псевдознаменитости был обнаружен даже в том случае, когда первый список зачитывался пациентам, находившимся под общим наркозом! Этот поразительный факт, по-видимому, объясняется тем обстоятельством, что в состоянии наркоза все еще может быть активирован вентральный поток переработки информации, дела-314        ющий возможными эффекты имплицитного запоминания (прайминга — см. 5.1.3).

Теоретические споры, связанные с данной двухуровневой моделью, так или иначе вращаются вокруг возможно излишне жесткой дихотомии автоматических и контролируемых процессов. Поэтому в модификации модели Шиффрина и Шнайдера начала 1990-х годов (Gupta & Schneider, 1991) подробно рассматриваются переходы от первоначально контролируемой обработки, для которой характерно существование ряда изолированных операций, таких как поиск в памяти и сканирование дисплея, к постепенной модуляризации обработки по принципу «короткого замыкания» информации на входе с ответами на выходе. Однако даже подобные описания градуальной автоматизации не устраивают критиков, которые хотели бы видеть значительно большую гибкость во взаимоотношениях этих процессов. Эта гибкость проявляется, с одной стороны, в сохранении некоторого контроля над автоматизмами, а с другой — в неоспоримом влиянии автоматических процессов на наше осознание ситуации и произвольные действия.
Доказательством того, что автоматические процессы в экспериментах Шиффрина и Шнайдера не вполне «бесконтрольны», могут служить результаты самих этих авторов и последующих работ данного типа. Как правило, автоматическое обнаружение никогда не сопровождается строго параллельным поиском: время реакции растет с увеличением числа дистракторов, причем иногда наблюдается расхождение функций положительных и отрицательных ответов. Классические примеры автоматической обработки, такие как навыки чтения, обнаруживают зависимость от наших интенций и внимания — одно и то же слово будет прочитано нами различным образом, если мы считаем его словом немецкого или английского языка (см. 7.2.1). Аналогично величина эффекта Струпа несколько уменьшается, когда мы стараемся не читать название цвета. Действительно, лишь незначительная часть процессов переработки информации человеком может рассматриваться как «когнитивно непроницаемые» (см. 2.3.2 и 4.4.1), строго модулярные процессы.
Многочисленные факты демонстрируют возможность влияния автоматических процессов на осознание ситуации и произвольные действия. Мы имеем в виду не столько общую возможность редукционистского объяснения воли и сознания как эпифеноменов активности мозга (см. 4.4.3), сколько конкретные экспериментальные эффекты. Один из них известен с 1960-х годов как феномен Ферера-Рааба. Этот феномен был обнаружен в исследованиях маскировки и метаконтраста (см. 3.1.3), когда испытуемых просили как можно быстрее реагировать нажатием на кнопку при восприятии любого события на экране. При полной обратной маскировке предъявлявшегося первым объекта испытуемые видят только последующую маскировочную конфигурацию и уверены, что произвольно отвечают именно на нее. Анализ времени реакции показывает, однако, что фактически ответ инициируется первым, субъективно невос-принятым стимулом. Так, если первый объект предъявляется на 50 мс,

315

после чего с интервалом 50 мс показывается маскировочный объект, то время реакции по отношению к этому второму стимулу, на который, как считает испытуемый, он и реагирует, может составлять лишь 100 мс, что почти в два раза меньше самых быстрых произвольных ответов человека на зрительные стимулы.
Рассмотрим этот простой феномен подробнее, чтобы показать другой недостаток двухуровневых моделей. Объяснение феномена Ферера-Рааба предполагает комбинацию нескольких уровней обработки, первый из которых регистрирует появление объекта и инициирует моторный ответ. Этот уровень, однако, не способен идентифицировать объект, для чего необходима более детальная обработка, осуществляемая средствами следующего уровня. Если предположить, что первым из этих уровней является дорзальная (заднетеменная) система локализации, а вторым — вентральная (нижневисочная) система идентификации объектов (см. 3.3.3), то остается открытым вопрос о механизмах, ответственных за постановку самой задачи и общий контроль выполнения этого произвольного действия. Центральная роль в целеполагании принадлежит, согласно современным представлениям, префронтальным структурам коры (см. 4.4.2). Это заставляет добавить в схему третий уровень, «сверху». Кроме того, не совсем ясно, ответственна ли низкоуровневая система локализации также и за само обнаружение сигнала, либо нужно вводить еще и систему первичной активации (подобную системе Alertingв последних работах Майкла Познера — см. ниже).
Следовательно, традиционная дихотомия сознательной и бессознательной обработки, используемая в двухуровневых моделях, явно недостаточна для описания взаимодействий, сопровождающих решение задач в многоуровневой архитектуре30. Координационная структура действия «глубже» собственно сознательного контроля, поскольку охватывает также взаимодействия между фоновыми уровнями процессов оперативного достижения промежуточных целей (см. 4.1.1). Например, когда мы срываем с дерева пресловутое найссеровское яблоко, то низкоуровневые фоновые операции сохранения равновесия (уровень А) должны в основном координироваться с фоновой же операцией протягивания руки (уровень С), а не с более высокими уровнями, выполняющими в этом действии ведущую роль и поэтому определяющими содержание сознания. Взаимодействия между фоновыми уровнями в общем случае недоступны осознанию (если только сами эти операции, скажем, из-за внезапной потери равновесия, не становятся самостоятельным действием — см. 1.4.3), но это не меняет их сути как проявлений внимания, критически важных для успеха действия в целом.
30 Н.А Бернштейн описывал автоматизацию как выведение из-под сознательного контроля и распределение координации по соответствующим фоновым уровням· «Процесс переключения технических компонент движения в низовые, фоновые уровни есть то, что 316         называется обычно автоматизацией движений» (1947, с 43)

В настоящее время практически все авторы, работающие в рамках нейрокогнитивной парадигмы (см. 9.1.3), склонны рассматривать внимание как многоуровневый механизм или группу механизмов. Наиболее интенсивная и интересная программа изучения организации мозговых процессов, лежащих в основе разнообразных, направленных на решение задач активностей организма, реализуется Майклом Познером и его коллегами (Posner, 2004). Познер описывает такую организацию в терминах работы трех систем внимания, а именно:
/. Возбуждения-бдительности (Alerting),

1. Ориентровки {Orienting)
2. Экзекутивного контроля {Executive Control).

Наряду с использованием данных хронометрических задач и мозгового картирования, эти работы начинают все более опираться также на нейрогуморальные и нейрогенетические исследования (см. 2.4.3 и 9.4.3). Кроме того, исследуется отногенез и основные клинические синдромы нарушения внимания. Последние исследования, в частности, направлены на анализ возможной генетической обусловленности таких непосредственно влияющих на внимание заболеваний, как ADHD(синдром дефицита внимания и гиперактивности — предположительно связанной с системой Alerting), болезнь Альцгеймера (по-видимому, преимущественно нарушения ориентировки), а также аутизм и шизофрения (система экзекутивного контроля).
Характеристики трех систем внимания, как они описываются на момент написания данной книги, приведены в табл. 4.3. Некоторые данные об онтогенезе структур, лежащих в основе функционирования этих систем внимания, будут приведены в соответствующем разделе последней главы (см. 9.4.2).
Представление о трех системах внимания у Познера (и аналогичные схемы, встречающиеся в последнее время в работах ряда других авторов) несколько напоминают описание трех основных функциональных блоков мозга, как они понимались в поздних работах Лурия (энергетический, гностический и исполнительный, или экзекутивный, — см. 2.4.3). Надо сказать, что две первые системы из схемы Познера реализуют преимущественно автоматические операции. Для третьей системы, напротив, характерно использование произвольного режима работы. На протяжении последних лет Познер связывал ее функции с оперативной памятью, преодолением конфликтов и исполнительным (экзекутивным) контролем. Он также неизменно отмечал заслугу Лурия в самом открытии этой переднемозговой системы внимания, выполняющей, среди прочего, важнейшую функцию контроля социального поведения. Вопрос состоит в том, достаточно ли этих трех систем для обслуживания периодически обсуждаемых в нашей книге уровней функциональной организации познания? Их эволюционный Grand Design явно включает более трех уровней (см. 8.4.3).

317

Таблица 4.3. Характеристика трех систем внимания по Познеру (Posner, 2004).

Например, ориентировка понимается Познером как пространственный поиск и селекция стимульных областей для более глубокой обработки. При таком понимании она относится к уровню пространственного поля С. Можно предположить, конечно, что та же самая система амбь-ентного внимания обслуживает и более высокий уровень D, «перетекая» из эгоцентрического «макропространства» окружения в «микропространство» координат предмета. В любом случае ясно, что в табл. 4.3 не хватает упоминания нижневисочных структур, или вентрального потока обработки зрительной информации, реализующего основные функции фокального внимания. Может ли пространственное внимание «подняться еще выше» и обеспечить обработку символической информации, например, поиск понятия в семантической памяти или слова во внутреннем лексиконе? По мнению Познера (личное сообщение, октябрь 2004), семантические связи обслуживаются не второй, а третьей системой. Об этом может говорить тот факт, что уже при простом припоминании слова или имени часто возникают конфликты выбора, подобные классическому эффекту «на кончике языка» (см. 2.2.2 и 7.1.3)31. С другой стороны,

318

31 Согласно современным представлениям (например, Botvinick, Cohen & Carter, 2004), детекция конфликтов разного рода составляет основную функцию передней поясной извилины (anterior cingulate cortex). Эта структура относится Познером к нейронной сети механизмов экзекутивного контроля.

генными), навязанными внешней ситуацией, например, видом спелого яблока на ветке перед окном. Гештальтпсихологи в особенности подчеркивали своеобразный требовательный характер вещей (нем. Aufforderungscharakter der Dinge, а также очень похожий англоязычный неологизм affordances в экологическом подходе Гибсона — см. 9.3.1). Чтобы пояснить значение этого термина, Макс Вертхаймер предлагал представить, что вы находитесь дома и по какой-то причине не хотите подходить к телефону. Если вдруг раздается звонок телефона, то можно почувствовать требовательную силу звонка, которой приходится буквально сопротивляться, чтобы не взять трубку. На первой странице «Принципов гештальтпсихологии» Курт Коффка (Koffka, 1935) приводит перечень аналогичных примеров: «Вода кричит "Выпей меня!", яблоко кричит "Съешь меня!"» и т.д.
Обычно в текущем поведении эндогенные факторы скорее доминируют над экзогенными, однако этот баланс может автоматически сдвигаться в пользу последних под влиянием сильных, значимых, а также новых, неожиданных или необычных раздражителей. Непроизвольное внимание как область исследований непосредственно примыкает поэтому к работам по изучению знаменитого павловского рефлекса «Что такое?», известного в научной литературе под названием «ориентировочная реакция». Она представляет собой комплекс поведенческих и физиологических изменений в ответ на внезапное изменение привычного течения событий. При этом наблюдаются торможение поведения и общая ориентировка на предполагаемый раздражитель (поворот головы, зрительная фиксация, прислушивание). Это состояние готовности к восприятию и оценке ситуации поддерживается физиологическими реакциями, в число которых входят десинхронизация альфа-ритма ЭЭГ, увеличение кровоснабжения мозга, уменьшение электрического сопротивления кожи, задержка дыхания и т.д. (Наатанен, 1997)33. Наиболее сильная реакция возникает на одиночный отклоняющийся раздражитель. Если он многократно повторяется, то ориентировочная реакция постепенно угасает.
Известный русский психофизиолог Евгений Николаевич Соколов объяснил возникновение ориентировочной реакции отклонением параметров раздражителя (интенсивности, цвета, продолжительности, ритмической структуры) от его нейронной модели (Соколов, 1958). Такая «нейронная модель стимула» выполняет роль обучаемого, или самонастраивающегося, фильтра на входе в восходящую активирующую ретикулярную формацию (см. 2.4.3). По мере повторения стимуляции модель
33 Считается, что комплекс психофизиологических изменений, характерный для ориентировочной реакции, обеспечивается одной из базовых систем эмоциональной регуляции поведения, в основном связанной с такими отрицательными эмоциями, как тревога и страх (Gray, 1987). Можно также предположить участие мотивационной системы поис-320         ка и предвосхищения подкрепления (система SEEKING— см. 9.4.3).

уточняется и все более эффективно блокирует доступ к ретикулярной формации, что ведет к угасанию ориентировочной реакции. Стимул, параметры которого отличаются от записанных в нейронной модели, не может быть отфильтрован, ретикулярная формация активируется, и возникает ориентировочная реакция, тем более выраженная, чем больше степень отклонения.
Экспериментальные данные свидетельствуют об исключительном многообразии изменений, вызывающих ориентировочную реакцию. Среди них оказались не только сенсорные, но и семантические изменения, например, когда при последовательном предъявлении букв в алфавитном порядке одна из них вдруг оказывалась явно не на месте. Возникающие в связи с этим вопросы живо напоминают дискуссию о ранней или поздней локализации фильтра в исследованиях внимания (см. 4.1.2). Существует также отличное от общепринятого, но вполне правдоподобное мнение, согласно которому ориентировочная реакция возникает в основном в ответ на субъективно значимую информацию и при этом не угасает (Bernstein, 1979). В самом деле, ориентировочная реакция сохраняется на повторные предъявления собственного имени, на слова, подкрепленные ударами электрического тока, и, скажем, на многократное возникновение одних и тех же, но потенциально опасных транспортных ситуаций (см. 3.3.2). Новизна, согласно этой точке зрения, имеет самостоятельную биологическую значимость. Когда в ходе повторных предъявлений типичных психофизических раздражителей их новизна исчезает, а никакого другого особого значения у стимула не обнаруживается, то естественным образом угасает и ориентировочная реакция.
Не вдаваясь в теоретические споры о природе ориентировочной реакции, мы подробнее остановимся на современных исследованиях, которые демонстрируют роль вызывающих непроизвольное внимание факторов новизны, неожиданности и необычности, на разных уровнях когнитивной организации поведения. Основная функция непроизвольного внимания состоит в мониторинге изменений окружения {«процессы бдительности» — англ. vigilance или познеровское alerting— см. 4.3.3). Первый их этих примеров имеет отношение к наиболее быстрой зрительной реакции организма человека, называемой эффектом дистрак-тора. Вероятным субстратом этого эффекта является средний мозг (верхние бугры четверохолмия) — древнейшая структура, участвующая в переработке зрительной информации и регуляции движений глаз.
Если во время свободного обследования окружения или любого изображения, допустим, через 70 мс после начала одной из фиксаций в поле зрения в стороне от фиксируемой точки на короткое время внезапно возникает контрастное пятно («дистрактор»), то наши глаза реагируют на это событие несколько неожиданным образом. Вместо того, чтобы прервать текущую фиксацию и переориентироваться на внезапный раздражитель для его обследования, глаза просто замирают в актуальном

321

положении, так что средняя продолжительность фиксаций, во время которых предъявляется дистрактор, увеличивается по сравнению с контрольными условиями («без дистрактора») как минимум на 15—20%. Увеличение продолжительности фиксации означает задержку следующего саккадического скачка. Можно попытаться определить временные характеристики этого эффекта более точно, сравнив функции вероятностей возникновения саккады в зависимости от времени, прошедшего после начала фиксаций с дистрактором и без дистрактора. Результаты этих сравнений неизменно показывают, что эффект дистрактора максимально сказывается на поведении глаз уже через 90—100 мс после его появления (Pannasch et al., 2001)34.
Эффект дистрактора обычно считается в нейрофизиологической литературе оптомоторным рефлексом, замыкающимся на уровне среднего мозга. Это предположение было в последнее время поставлено под сомнение экспериментами, доказывающими, что речь идет о простейшей форме ориентировочной реакции. Эти эксперименты показали, что для возникновения подобного эффекта дистрактор вполне может быть слуховым или тактильным, а не зрительным. Далее, оказалось, что этот эффект обнаруживает постепенное угасание (привыкание) при повторных предъявлениях и восстанавливается, как только изменяются параметры дистрактора. Эта адаптивность весьма любопытна, так как ее трудно было бы ожидать от столь раннего уровня обработки. Поэтому значение имеют новые электрофизиологические данные, доказывающие, что речь идет именно о субкортикальных процессах: самые быстрые компоненты кортикальных вызванных потенциалов в ответ на дистрактор регистрируются уже после того, как возникают описанные изменения в поведении глаз (Marx, Pannasch & Velichkovsky, 2003).
С мониторингом отклонений от привычного течения событий или от ожидаемого вида объектов связывают и ряд других эффектов, возникающих на значительно более высоком уровне, безусловно, вовлекающем кортикальные процессы. В исследованиях зрительного поиска хорошо известен феномен асимметрии поиска. Так, мы быстрее находим перевернутую вверх ногами цифру в нормально ориентированных цифрах по сравнению с нормально ориентированной цифрой среди перевернутых. Необычное действительно «бросается в глаза»: в случае дистрак-торов это отвлекает, в случае целевых объектов помогает задаче поиска35.
34     Надо сказать, что такие времена реакции совершенно нетипичны для человека.
Простейшая двигательная реакция на зрительный раздражитель требует не менее 180 мс,
акустический сигнал — примерно на 40 мс меньше Поведенческие ответы порядка 100
мс характерны скорее для значительно более простых организмов, например, насекомых,
к которым относится мировой чемпион по скорости реакции богомол. Тормозящий мо
торику эффект неожиданного зрительного изменения используется многими видами ба
бочек, которые, демонстрируя в ситуации опасности пестрый узор крыльев, успевают
психологически обездвижить преследователя и улететь (Schienoff, 1985).
35     Кроме того, практически всегда значительно легче найти «то, что есть», чем «то,
чего нет». Например, нам легче обнаружить букву «Q» по отличающему ее хвостику среди
322        множества «О», чем, наоборот, найти «О» среди «Q».

Рис. 4.16. Асимметричный поиск, зависящий от знакомости дистракторов и целевых букв
Интересно, что предвнимательная обработка опирается здесь на цифры, а не на элементарные признаки (см. 4.2.3). Влияние обучения можно проиллюстрировать с помощью следующего примера. Для русскоязычных читателей и без того более сложный поиск двух отличающихся по ориентации букв латинского алфавита на рис. 4.16Б по сравнению с 4.16А будет дополнительно осложнен высокой степенью знакомости и «нормальной ориентацией» элемента «И». Аналогичные эффекты могут возникать и при использовании сложного невербального материала, например, фотографий лиц или изображений животных.
Одним из самых увлекательных разделов современной экспериментальной психологии является уже упоминавшийся феномен слепоты к изменению (см. 3.3.3). На самом деле, речь идет о гетерогенной группе феноменов, известных под этим общим названием. На рис. 4.17 показан один из методический приемов (методика фликера), применяемый для создания слепоты к изменению. Здесь иногда можно чрезвычайно долго смотреть на две сменяющие друг друга картинки и не замечать их различия. Несмотря на интенсивные исследования, начавшиеся примерно в середине 1990-х годов, единое теоретическое объяснение этих феноменов до сих пор отсутствует (Simons & Rensink, 2005). Выраженная нечувствительность к изменениям объектов и сцен, которые, казалось бы, должны вызывать всплеск непроизвольного внимания, наблюдается в следующих условиях:
1 ) изменения происходят на фоне других, обычно более глобальных изменений, таких как включение и выключение изображения, саккадические скачки, моргания, движение объектов или синхронизированное с искомыми изменениями появление посторонних раздражителей — дистракторов;
2) изменения происходят в сценах, включающих более 3—4 объектов, поскольку эта величина (а не «магическое число» Миллера — см.

323

Рис. 4.17. Методика фликера, широко используемая в исследованиях слепоты к изменению

324

2.1.3) лимитирует объем зрительных компонентов рабочей памяти (см. 5.2.3);

1. изменения происходят одновременно с выполнением задачи,
   требующей высокой концентрации внимания и/или участия высоких
   уровней обработки, прежде всего процессов коммуникации с другими
   людьми;
2. изменения иррелевантны по отношению к содержанию выпол
   няемой задачи;
3. некоторые из примеров «слепоты к изменению» используют при
   ем постепенного введения изменений — если они происходят достаточ
   но градуально, то не замечаются нами, в особенности когда одновремен
   но реализуется и, по меньшей мере, одно из предыдущих условий

Просмотр этого списка показывает, что слепота к некоторому изменению часто возникает в условиях, когда мы либо не можем, либо, в известном смысле, не хотим обратить на него внимание. В условиях 1) и 2) это сделать крайне трудно, так как каждое глобальное зрительное событие (даже столь естественное, как саккадический скачок или моргание — см 3.1.1) заново запускает процессы «амбьентной», пространственной ориентировки, не совместимые с одновременной внимательной идентификацией локальных событий. Методика фликера, очевидно, использует именно эти механизмы. В условиях 3) и 4) мы решаем другие задачи и, следовательно, игнорируем или подавляем ирре-левантную информацию. К этой группе относятся яркие примеры невнимания, описанные в развитие классической работы Найссера и Беклина по селективному смотрению (см. 4.2.1). Например, когда в таких экспериментах во время показа спортивных игр — отслеживаемой и иррелевантной — экран пересекала дама с зонтиком (или в одном из вариантов экспериментатор, переодетый гориллой!), это нелепое событие

в самом центре поля зрения обычно не замечалось испытуемыми36. Наконец, условие 5) просто отражает сдвиги порогов детекции изменений. Медленные изменения перестают быть стимулом для непроизвольного внимания и должны отслеживаться произвольно, в режиме выполнения самостоятельной сознательной задачи (Saiki, 2002).
В последние годы было проведено несколько демонстраций слепоты на изменения в реальных условиях (Simons & Levin, 1998). В одной из них участвующий в эксперименте психолог с картой города в руках останавливал случайного прохожего и задавал ему вопрос о том, как он может пройти к определенному зданию. Пока прохожий определялся с ответом, двое фиктивных рабочих проносили между прохожим и задавшим вопрос деревянную панель, за которой происходила замена спросившего на другого участника эксперимента, так что, когда панель проносилась, перед прохожим стоял уже другой человек. Примерно в 40% случаев эта подмена не замечалась (надо сказать, впрочем, что ни пол, ни возраст, ни общий вид в таких опытах не менялись). Эти наблюдения иллюстрируют не только особенности нашего восприятия, но и особую когнитивную сложность коммуникативных задач. Не случайно воры-карманники часто стараются вовлечь свою жертву в процесс общения, во время которого подельник обследует карманы. Характерно, что и здесь последующие попытки опознать участников эпизода часто оказываются малоуспешными. Другой известный пример — общение при управлении автомобилем. В отличие от разговора с попутчиком, темп и характер которого зависят от обстановки на дороге, разговор по телефону навязывает водителю свой ритм, в результате чего вероятность аварии возрастает в несколько раз.
Начав рассмотрение непроизвольного внимания с простейших эволюционных механизмов, мы приблизились к процессам, связанным с семантикой (значением) и прагматикой (смыслом — см. 7.1.2) ситуации. Хотя появление структур, аналогичных среднему мозгу, и префронталь-ной коры разделяют миллионы лет эволюции, принцип остается тот же — внимание привлекает все новое, необычное и неожиданное. Мы уже упоминали в предыдущей главе (см. 3 3.3), что варьирование релевантности событий в традиционных экспериментах на слепоту к изменениям позволяет практически полностью снимать эти эффекты (Vfelichkovsky et al., 2002a). Здесь особенно сильно выступает роль экспертных знаний, так как лишь тот, кто знает, что релевантно, а что нет, способен использовать подобную семантическую информацию. Эксперты в определенных областях более чувствительны к изменению переменных,
36 Как показывают новые исследования, речь идет, по-видимому, все-таки о подавле
нии иррелевантнои информации — полнота «счепоты» к таким дополнительным измене
ниям тем выше, чем более они похожи на мешающую решению задачи цепочку событий
(Most et al, 2001)                                                                                                                                    325

меняющих смысл ситуации (см. 8.3.4). Надо сказать, что в случае высших когнитивных механизмов непроизвольное внимание может выступать и в метакогнитивной функции — неожиданный вывод или новое, только что пришедшее в голову сравнение способны приковать наше внимание значительно более прочно, чем появление в поле зрения дамы с зонтиком.
При столь важной роли внимания в структурировании деятельности человека совсем не удивительно существование мощных и бурно развивающихся технологий, использующих непроизвольное внимание. Этой цели служат современные средства рекламы и компьютерной презентации данных, а также театральные и кинематографические приемы подсвечивания, ритмического движения, группировки, музыкального сопровождения. Древние интеллектуальные технологии риторики и поэтики представляют собой приемы повышения выразительности устной и письменной речи, что достигается с помощью необычных и ярких сравнений, введения ритмической структуры или постановки вопроса к аудитории, на который тут же дается заранее подготовленный ответ («риторический вопрос»).
Для невербальных технологий коммуникативного воздействия — иконописи, рекламы и типичных для эпохи массовых войн плакатов жанра «Ты записался добровольцем?» — характерно использование приема преследующего взгляда37. Действительно, как мы видели выше (см. 3.4.4), уже в конце первого месяца жизни глаза становятся особенно привлекательным стимулом нашего окружения. Нейрофизиологические исследования выявляют существование нейронов, чувствительных к: положению зрачка в схеме лица. Эти нейроны локализованы в передних височных долях коры и в расположенной непосредственно под ними миндалине (амигдале), участвующей в переработке эмоциональной информации (см. 5.3.2). Высокая чувствительность к направлению взгляда другого человека, особенно в сочетании с движениями его рук, позволяет поддерживать состояния совместного внимания (jointattention) по отношению к одним и тем же предметам непосредственного окружения38. Внутри состояний совместного внимания и развиваются первоначально речевые и социальные компетентности ребенка (Tomasello, 1999b). Поэтому они представляют собой непроизвольную основу развития произвольно контролируемых форм активности.
17 Психофизические основания, делающие возможным возникновение эффекта «преследующего взгляда» в случае изображений на плоскости, обсуждаются в работе Кёнде-ринка и ван Дорн (Koenderink & van Doom, 2003).
58 Сочетание направленности взгляда и движений руки исключительно успешно используется иллюзионистами для демонстрации волшебных исчезновений и превращений предметов (Tatler & Kuhn, in press). Оно же может использоваться в качестве средства отвлече-326        ния внимания противника в спорте.

стали импульсивными и во все возрастающей степени асоциальными — изменилась сама личность Гейджа. Опираясь на нейропсихологический материал двух мировых войн, А.Р. Лурия описал так называемый лобный синдром, в состав основных симптомов которого входят дезорганизация стратегического и оперативного планирования деятельности, неспособность пациента подчинить движения выражаемым в речи намерениям, неустойчивость внимания, а также неспособность переключиться на решение новой задачи, замену рациональных, целесообразных действий «эхопрактическим» повторением движений и инерционных стереотипов. В современной нейропсихологии продолжаются споры о том, существует ли на самом деле некоторый единый лобный синдром. Сегодня в этом контексте чаще всего используется несколько громоздкий термин дезэкзекутивный синдром (см. 5.2.3, 8.1.1 и 9.4.3).
Неоднородна уже анатомическая структура фронтальных долей. Занимая у человека не менее трети всего объема коры, они разделяются на несколько отделов. Наиболее задние, примыкающие к продольной (разделяющей левое и правое полушария) борозде отделы выполняют моторные функции. Далее в переднем направлении следуют премотор-ная кора, включающая, среди прочего, зону Брока (одна из важнейших речевых зон, обычно локализованная в левом полушарии — см. 7.1.1), фронтальные глазодвигательные поля и дополнительные моторные поля. Собственно префронтальная кора в свою очередь разделяется на дорзола-теральную, вентролатеральную и медиобазалъную кору, причем в составе последней иногда выделяют орбитофронтальную кору и фронтополярную кору — наиболее выдвинутый вперед участок мозга.
Фронтальные доли не вполне симметричны: премоторные отделы левого полушария, участвующие в регуляции речи (зона Брока), обширнее правых. Одновременно на последнем этапе эволюции — в антропогенезе — происходит ускоренное развитие правых фронтополярных отделов мозга. Фронтальные отделы связаны практически со всеми основными структурами коры и подкорковых образований, включая ба-зальные ганглии, таламус и средний мозг. Эти связи относятся к числу наиболее поздно развивающихся в онтогенезе — они частично устанавливаются только к четырем годам, а их полное оформление продолжается, как минимум, до окончания подросткового возраста (см. 2.4.4 и 9.4.2). К фронтальным долям (ее медиобазальным отделам) непосредственно примыкают структуры передней поясной извилины (anteriorcingulatecortex), образующие с ними единую функциональную систему (см. 4.3.3).
Большинство нейропсихологических моделей подчеркивают скорее поведенческие аспекты выпадения функций фронтальных отделов мозга. Для А. Р. Лурия и его прямых последователей с лобными долями были связаны прежде всего планирование, регуляция и контроль текущей деятельности. В последние годы получены многочисленные дан-328

ные, свидетельствующие о ведущей роли префронтальной коры в преобразованиях и интеграции знаний (см. 5.3.3, 7.4.2 и 8.2.1). Согласно обсуждаемой ниже теории Д. Нормана и Т. Шаллиса (Norman & Shallice, 1987), префронтальные структуры являются субстратом системы внимательного контроля. Одним из источников данных для модели служат всевозможные ляпсусы — ошибочные действия, часто возникающие при внезапных прерываниях текущей деятельности, таких как телефонные звонки. Когда внимание отвлекается, то резко усиливается вероятность того, что действие начнет протекать по некоторому привычному, накатанному руслу. Совершенно очевидно, что произвольное внимание представляет собой атрибут процессов контроля, необходимых для преодоления автоматических тенденций выполнения привычного, хорошо заученного действия (см. 4.3.1 и 5.1.3).
Неоднородность выполняемых лобными долями функций затрудняет нахождение для них «общего знаменателя». Эти функции выявляются с помощью различных методов, причем наряду с нейропсихологи-ческим анализом отдельных случаев в последние годы все большую роль начинают играть данные нейровизуализации — трехмерного мозгового картирования, проводимого в процессе решения задач здоровыми испытуемыми. Мы кратко остановимся на основных группах выявляемых таким образом функций (см. 8.1.1 и 9.4.3). Первая группа связана с принятием решений и со сменой задачи. Именно в этом отношении пациенты часто не способны выйти за рамки заданной ранее установки, что проявляется как в трудностях инициации нового действия, так и в неспособности остановить старое. Патологическое повторение отдельных действий и мыслей — персеверация — характерный признак этих нарушений. Данные мозгового картирования в задачах принятия решения и при смене задачи говорят о ведущей роли левых префронтальных структур и правой фронтополярной коры.
Вторая группа функций по своей направленности в известном смысле противоположна первой, так как они препятствуют смене задачи. Для подобного длительного удержания внимания, по-видимому, существенны дорзолатеральные отделы правого полушария и медиоба-зальные структуры фронтальной коры (Brass et al., 2005). Многие операторские задачи инженерной психологии, такие как обнаружение околопороговых и редких сигналов (задачи на «бдительность»), относятся к этой категории (см. 2.1.2). Поражение дорзолатеральной коры обуславливает картину крайней лабильности и отвлекаемое™ «лобных» пациентов. Можно сделать вывод, что контроль действия есть динамический баланс — состояние левиновской «квазипотребности» — тенденций сохранения и смены задачи. Разумеется, в установлении и изменении отмененного баланса принимают участие и другие группы механизмов мозга, прежде всего, связанные с речью (зона Брока и расположенные спереди от нее структуры левой профронтальной коры), а также эмоци-
329

ями и мотивацией (медиобазальные отделы фронтальных долей, лимби-ческая система)39.
В 1980-х годах было предложено несколько теоретических описаний процессов контроля действия. Наиболее известной стала модель произвольного и автоматического контроля, которую разработали Дональд Норман и английский нейропсихолог Тим Шаллис (Norman & Shallice, 1986). Модель дает несколько более дифференцированное описание процессов контроля, чем это было типично для двухуровневых моделей, рассмотренных нами в предыдущем разделе (см. 4.3.3). Авторы постулируют три уровня функционирования модели. Высший уровень образуют процессы произвольного (сознательного) контроля, осуществляемые системой «внимательного руководства» {supervisoryattentionalsystem). На втором уровне находятся полуавтоматические, обычно не осознаваемые процессы, функция которых состоит в установлении приоритетов (contentionscheduling) и разрешении локальных конфликтов между процедурами третьего уровня. Этот последний уровень связан с процессами полностью автоматической обработки, которые разворачиваются под контролем хранящихся в памяти схем привычных действий.
Несколько загадочная система внимательного (произвольного) руководства, которая образует центральный элемент данной модели, может быть охарактеризована с помощью следующего перечня условий деятельности, требующих ее непременного участия:

1. выполняемое действие включает этапы принятия решения и пла
   нирования;
2. в процессе решения возникают непредвиденные трудности;
3. процессы решения являются новыми или плохо выученными;
4. задача представляется сложной или даже опасной;
5. решение предполагает преодоление очень сильного привычного
   ответа.

Если произвольный контроль нарушен, модель предсказывает переход контроля к схемам привычных предметных (утилитарных, эхопрак-тических) действий — как это часто и наблюдается при поражениях лобных долей. Усилия последних лет были направлены на проверку нейрофизиологической реальности этой системы. В частности, было установлено существование нескольких подсистем, взаимодействующих между собой при решении тех или иных задач. Например, по мнению
39 Поддержание длительного (sustained) внимания — в течение времени, выходящего за рамки оперативного контроля действия, — является областью исследований, которая относится скорее к сфере психологии мотивации, личности и саморегуляции деятельности. Соответственно, решение таких задач оказывается тесно связанным с индивидуальными психофизиологическими характеристиками. Примерами могут служить традиционные операторские задачам на бдительное отслеживание некоторого критического сигнала (см. 1.2.2), а также процессы решения научных проблем, которые могут растяги-330        ваться на десятилетия (см. 8.3.2).

канадского исследователя Дональда Стасса (Стасс, 2003), левая пре-фронтальная кора, по-видимому, участвует в сдвигах критериев выбора ответа — в смысле теории обнаружения сигнала (см. 2.1.2), а дорзолате-ральные участки правой префронтальной определяют релевантность той или иной информации, то есть то, что вообще становится для нас «сигналом», а что «шумом». Таким образом, различные подсистемы пре-фронтальных областей представляют собой не автономные модули, а компоненты некоторого единого механизма. Несмотря на эти уточнения, в теоретическом отношении система «внимательного руководства» продолжает оставаться подозрительно похожей на гомункулуса (см. 2.1.3). Мы подробнее остановимся на этой проблеме при обсуждении другой похожей структурной единицы — блока «центрального исполнителя» современных моделей рабочей памяти (см. 5.2.3) и при анализе общей организации когнитивно-аффективных механизмов (см. 9.4.3).
Наиболее интересным событием 1990-х годов стало начало интенсивных исследований процессов смены действия, или переключения задачи (task-setswitching). Значение таких исследований состоит в том, что они прямо тестируют критически важный для механизмов контроля баланс тенденций сохранения и смены цели. А. Олпорт с сотрудниками (Allport, Styles & Hsieh, 1994), равно как и многие другие авторы, использовали для этого ряд очень простых, построенных по одному и тому же принципу ситуаций. Испытуемые должны постоянно менять характер действий, выполняемых по отношению к последовательно предъявляемым стимулам. Так, если стимулами являются цифры, то переключение может быть между сложением и вычитанием, если слова — между чтением и называнием цвета букв. Успешность работы сравнивается с результатами выполнения лишь одной из таких задач, в качестве контрольного условия. Обычно такое сравнение свидетельствует о значительном увеличении времени обработки при необходимости переключаться с одной задачи на другую. Подобная цена переключения складывается из двух компонентов — инерции предыдущей задачи и цены переформатирования процессов обработки в соответствии с требованиями новой задачи. Эти компоненты могут быть оценены с помощью экспериментальных манипуляций, например, изменения задачи от пробы к пробе или только между сериями проб.
Интерпретация экспериментов на переключение задачи вызывает сегодня оживленные споры. Хотя большинство исследователей считают, что полученные данные лишь уточняют наши знания о характеристиках работы гипотетических структур произвольного контроля (таких как системы «внимательного руководства» в модели Нормана—Шаллиса и «центрального исполнителя» в моделях рабочей памяти — см. 5.2.3), по мнению • Олпорта, эти данные прямо противоречат подобным моделям. Приводимые им аргументы не выстраиваются пока в стройную систему взглядов и скорее имеют характер отдельных эмпирических наблюдений.
331

Например, если некоторый «внимательный руководитель» осуществляет переформатирование когнитивных механизмов под новую задачу, на что уходит определенное время, 400—500 мс, то, увеличивая интервал между пробами до секунды и более, можно было бы ожидать исчезновения значительной части негативных эффектов — «цены» переключения. Увеличение интервала ведет к улучшению, но оно оказывается значительно меньше ожидаемого. Это, полагает Олпорт, доказывает, что переключение — процесс, скорее ведомый самой ситуацией, а не управляемый некоторой гомункулярной «центральной инстанцией». Действительно, когда в экспериментах попеременно предъявлялись цифры и слова, причем цифры нужно было складывать, а слова зачитывать, сам материал определял характер действия и связанная с переключением «цена» просто исчезала (Koch & Allport, in press). Еще одно интересное наблюдение состоит в том, что одновременная нагрузка на память и увеличение числа задач, между которыми происходит переключение, не оказывают влияния на цену переключения. Этот факт, еще требующий дополнительной проверки, трудно совместить с представлением о некоторой единой системе внимательного контроля (или единой системы ресурсов) как для оперативного запоминания, так и для смены задачи (см. 5.2.3).
Продвижение наметилось в вопросе о механизме переключения. Можно предположить, что переключение опирается на вербальную самоинструкцию. То, что участники таких экспериментов помогают себе, называя задачу, отмечалось и ранее, но только в последнее время стало предметом исследования. В экспериментах Томаса Гошке (Goschke, 2000) испытуемым в каждой пробе показывалась буква, А или В, красного или зеленого цвета. От пробы к пробе нужно было определять (путем нажатия на одну из двух кнопок) либо идентичность, либо цвет стимулов. В контрольных условиях характер задачи на протяжении серии проб не менялся. Одной из переменных был интервал между ответом и предъявлением следующего стимула. Когда интервал был равен 17 мс, его нельзя было использовать для подготовки переключения и по сравнению с контрольными условиями задача требовала на 300 мс больше. Когда интервал увеличивался до 1200 мс и испытуемые называли следующую задачу (то есть говорили «цвет» или «буква»), цена переключения уменьшалась в несколько раз. В одном из условий испытуемые должны были в том же темпе произносить слова-дистракторы (например, «вторник» и «среда»). Здесь, несмотря на продолжительный интервал 1200 мс, цена переключения вновь возрастала до 300 мс. Очевидно, что не просто вербализация, а лишь семантически адекватное называние (то есть процессы уровня ? — см. 5.3.3) позволяет воссоздать требуемую координационную структуру предметного действия (уровень D).
Данные мозгового картирования подтверждают, что переключение задачи и принятие решения (с похожими колебаниями от анализа одной возможности к анализу другой и обратно — см. 8.4.2) вовлекают рече-332

вые механизмы передних отделов левого полушария, примерно соответствующие зоне Брока. Целый ряд идей о речевом контроле можно найти в работах отечественных авторов. И.П. Павлов проницательно писал о речевых значениях как о второй сигнальной системе, замещающей реальные объекты и, отчасти, действия с ними. Одно из основных положений теории культурно-исторического развития высших психических функций Выготского (см. 1.4.2) состоит о том, что произвольный контроль поведения формируется в сфере коммуникативного взаимодействия и опирается на использование речевых значений в качестве культурных стимулов-средств40. Мы уже упоминали теорию внимания как интериоризированного внешнего контроля П.Я. Гальперина (см. 4.3.1). Особенно релевантным является исследование А.Р. Лу-рия и Ф.Я. Юдович (1953), которые смоделировали в лабораторных экспериментах с детьми процессы формирования речевого контроля — начиная с повторения речевых названий действия вслед за взрослым и кончая их использованием в качестве самоинструкции.
Было бы ошибкой в свете этих данных возвращаться к позиции «лингвистической детерминированности» познания (см. 8.1.2). Путем опоры на внутреннюю речь воспроизводятся относительно хорошо выученные, фиксированные в памяти схемы действия. В общем случае речевой контроль является лишь фоновой координацией для личностно-смысловых механизмов. Последние связаны скорее с орбитофронталь-ной корой и префронтальными отделами правого полушария. Решение особенно сложных и новых задач неизменно вовлекает эти механизмы. Это относится даже к вербальному материалу, если он имеет металингвистический характер (поэтическая речь, ирония, юмор — см. 7.4.2). Серьезный аргумент дают клинические данные. Последствия мозговых поражений для самосознания обычно серьезнее при их локализации справа — пациент склонен игнорировать эти поражения и особенности своего состояния, что ведет к распаду личности. При левосторонних поражениях, несмотря на речевые выпадения, рефлексивное сознание сохраняется, как сохраняется, в ряде описанных в литературе случаев (Лурия, 1969), способность к творчеству. Именно эти признаки могли бы характеризовать высшие, так называемые метакогнитивные координации, которые мы подробно рассмотрим в последующих главах (см. 5.3.3 и 8.1.1).
40 Рефлексия — это особая задача, переход к которой требует участия внутренней речи.
Когда мы прерываем текущую активность и принимаем интроспективную установку, то
это всегда означает произвольную смену задачи, для чего требуется речевое опосредство
вание. Интроспективно внутренний диалог постоянно сопровождает процессы произволь
ного контроля. Коммуникативные задачи потому так сильно интерферируют с основной
деятельностью (см. 4.4.1), что процессы контроля обычно сохраняют речевую природу и
в их интериоризированной, внутренней форме.                                                                                   333

4.4.3 Нейрофилософия и нейропсихология сознания

Приступая к обсуждению одной из мировых загадок, быть может, даже самой сложной из них, мы ставим себе скромную цель упорядочивания небольшой части существующих мнений и первых эмпирических данных о природе сознания. На всемирном психологическом конгрессе 2000 года в Стокгольме руководителям симпозиумов по вниманию и сознанию — Энн Трисман и канадо-эстонскому психологу Энделу Гул-вингу в один и тот же день был задан вопрос о соотношении внимания и сознания. Ответы были похожи, но с точностью до наоборот. По мнению Трисман, на этот вопрос нельзя дать ответ, поскольку никакого единого внимания не существует. Для Тулвинга ответ был невозможен, так как на самом деле не существует единого сознания. Основная проблема заключается в том, что феномены сознания даны нам в нашем самонаблюдении, то есть из позиции первого лица, тогда как, с научной точки зрения (см. 1.1.3 и 1.3.2), исследование может вестись только из внешней по отношению к изучаемой системе позиции третьего лица (см. 9.4.1). Значительная трудность состоит также в отмечавшейся выше неточности и многозначности используемых терминов (см. 4.1.1)41. Мы рассмотрим сначала общие нейрофизиологические гипотезы, потом нейропсихологические факты и уровневые объяснения.
Интересно, что если 30 лет назад разгадку проблем, связанных с психологией сознания, было принято искать прежде всего в физических теориях, таких как теория относительности или квантовая механика, то сегодня доминирующую роль играют нейрофизиологические и нейропсихологические соображения. В связи с этим можно даже говорить о наступившей эпохе нейрофилософии сознания. Центральный, отмечаемый всеми авторами факт состоит в распределенном характере обработки отдельных признаков объектов в разных участках мозга. Например, когда мы видим перед собой движущийся желтый автомобиль, его форма, направление движения и цвет выделяются различными модулярно организованными механизмами задних отделов коры. Как объяснить интеграцию всех этих параметров в нашем субъективном опыте?
Видный американский философ Даниел Деннетт в книге с легко запоминающимся названием «Объясненное сознание» (Dennett, 1992) критически проанализировал модели, связывающие акт осознания с ра-
41 В разных языках существуют часто не совпадающие по значению термины, одни из которых выделяют состояние совместного знания (русское «сознание», английское «consciousness»), другие — просто знания (немецкое «Bewusstsein»), третьи — бдительного бодрствования (английское «awareness»). Многие из этих терм'инов появились в соответствующих языках сравнительно недавно. До 18-го века наиболее близким по значению к сознанию словом русского языка было слово «совесть». Оно до сих пор сохранилось в этом значении в сербо-хорватском языке. Подобно латинскому «conscientia», французское «conscience» также употребляется в обоих значениях — как нравственное начало, совесть и как когнитивная способность к рефлексии. В некоторых языках мира, по-види-334        мому, вообще не удается найти прямые аналоги термина «сознание».

ботой некоторого нейрофизиологического центра (или блока в цепочке процессов переработки информации), в котором происходит пространственное объединение признаков объектов и событий. Эту точку зрения на сознание он называет гипотезой картезианского театра, поскольку Декарт, несмотря на крайний дуализм его концепции (см. 1.1.1), допускал пространственную конвергенцию тела (физиологических процессов) и души (внутреннего зрителя) в одной точке мозга42. Типичная для нейронных сетей параллельная распределенная обработка делает подобную конвергенцию в какой-либо определенной области мозга проблематичной, заставляя искать другие, прежде всего временные формы интеграции.
Одна из конкретных гипотез разрабатывается Нобелевским лауреатом по биологии Фрэнсисом Криком (открытие двойной спирали ДНК) и нейроинформатиком Кристофом Кохом. Их подход в действительности целиком опирается на более ранние работы немецких нейрофизиологов фон дер Мальсбурга и Зингера, обсуждавшиеся нами, вместе с рядом критических замечаний, в одном из предыдущих разделов этой главы (см. 4.2.3). Предполагается, что перцептивная интеграция, столь характерная для нашего сознательного восприятия, связана с синхронной активацией обширных областей сенсорной коры в диапазоне гамма-ритма, то есть ритма с частотой порядка 40—70 Гц. Нейроны, разряжающиеся в фазу в разных участках мозга, могли бы кодировать различные признаки одного и того же объекта во времени, без обязательного пространственного объединения информации в некоторой узко локализованной области мозга. Хотя этой гипотезе явно не хватает эмпирических доказательств (имеющиеся данные в основном получены при изучении нейронов зрительной коры кошки), известно, что именно гамма-ритм резко ослабевает в состоянии общей анестезии.
Еще одна близкая гипотеза была предложена в последние годы немецким нейрофизиологом Гансом Флором (Flohr, 2002). По мнению этого автора, акт осознания — это функция нейронной сети в целом, которая и сама меняется в его результате. Он одним из первых подчеркнул возможное значение биохимических и пороговых характеристик части синапсов нейронов головного мозга, а именно так называемых NMDA {N-methyl-D-asparate) синапсов^. Их отличают относительно высокие пороги, но если подобный «синаптический барьер» все-таки преодолевается, то величина порога сразу и на длительное время снижается, так что
42     Местом такой конвергенции считался расположенный в области эпиталамуса эпи
физ (шишковидное тело, или шишковидная железа). В ряде отношений взгляды Декарта
оказываются, впрочем, более современными, чем может показаться на первый взгляд.
Во-первых, эпифиз, выделяя гормон мелатонин, участвует в регуляции состояний сна и
бодрствования, которые, в известном смысле, «связывают» (и «рассоединяют») «душу с
телом». Во-вторых, для Декарта в целом была характерна непространственная трактовка
субъективного опыта, играющая важную роль и в сегодняшних нейрофилософских гипо
тезах.
43     /УМШ-синапсы являются частью глутаматэргической системы, но их функциони
рование зависит также от других нейротрансмигтеров, например, ацетилхолина (см. 5.4.3).         335

пре- и постсинаптические нейроны с высокой вероятностью начинают в течение длительного времени работать как одно функциональное целое. В подобном описании довольно легко узнать реализацию хэббов-ской идеи клеточных ансамблей (см. 1.4.2 и 2.3.3).
Для преодоления высоких пороговых характеристик 7УЛШ4-синапсов в общем случае недостаточно одной только сенсорной, или модально-специфической, активации. Необходимой является одновременная конвергенция на тех же нейронах неспецифических влияний, источником которых служит восходящая активирующая ретикулярная формация (см. 2.4.3 и 4.4.1). Иными словами, активация должна быть массивной, как это имеет место, например, при ориентировочной реакции, возникающей в ответ на новое, неожиданное или субъективно значимое развитие событий. Как раз эти параметры способствуют осознанию конкретного эпизода, что ведет к одноразовому научению и формированию эксплицитной памяти (см. 5.3.2). Возможная связь ЖМШ-синапсов с сознанием была проверена с помощью их биохимического блокирования. Подобные манипуляции неизменно вели к общей анестезии. Гипотеза Флора может быть объединена с предположением о роли интегральных ритмов мозга (а именно гамма- и, возможно, более медленного, типичного для фронто-базальных структур мозга тета-ритма — см. 5.3.2), если учесть, что синхронизация активности множества нейронов позволяет лучше «пробивать» высокие синаптические пороги.
Намечающиеся нейрофизиологические подходы не позволяют пока объяснить содержательные аспекты нашего субъективного опыта, в особенности его временные характеристики. Между тем именно здесь научный анализ до сих пор наталкивается на фундаментальные трудности при интерпретации восприятия событий и произвольной инициации движений. Рассмотрим, например, хорошо известный и, казалось бы, простой феномен стробоскопического движения (см. 3.1.2). При последовательном показе двух неподвижных объектов на близких позициях и с асинхронностью включения около 100 мс мы обычно воспринимаем лишь один объект, движущийся от места первого предъявления к месту второго. Если признаки объектов (цвет или форма) отличаются друг от друга, то в процессе движения происходит соответствующая трансформация восприятия — примерно в середине траектории иллюзорный объект меняет свой цвет на цвет второго объекта. Вопрос состоит в том, откуда наше восприятие может знать направление и скорость движения, а также характер преобразований цвета (или формы) до того, как второй объект предъявлен.
Поэтому для многих авторов восприятие движения есть результат интерпретации стимульных событий, осуществляемой после показа второго объекта и лишь затем проецируемой в прошлое. С обычным для него остроумием Деннетт (Dennett, 1992) различает при этом оруэллов-скую и сталинскую модели детерминации содержаний сознания. Первая • модель обыгрывает работу «министерства правды» из знаменитого ро-336

мана Джорджа Оруэлла «1984». Это министерство занималось постоянным исправлением прошлого — вплоть до перепечатки старых газет — в интересах актуальной политической конъюнктуры. Применительно к стробоскопическому движению это могло бы означать, что вначале мы видим неподвижные объекты, но потом это восприятие корректируется на восприятие движения, а следы исходной версии событий стираются. По сталинской модели, все, что мы осознаем, есть результат отсроченной инсценировки, в общем случае имеющей слабое отношение к действительности. Прообразом здесь, очевидно, послужили показательные процессы 1930-х годов, в которых обвиняемые не только признавались в якобы совершенных преступлениях, но и сами помогали на подготовительном этапе в фабрикации доказательств.
Для Деннетта обе эти модели связаны с гипотезой картезианского театра. Гипотеза сцены и гипотеза внутреннего зрителя предполагают друг друга. Если нет сцены и нет зрителя, то отпадает необходимость какой-либо инсценировки. Собственную точку зрения в этом сложном вопросе Деннетт осторожно формулирует как гипотезу множественных набросков. Многочисленные латентные описания текущих событий сосуществуют одновременно, причем одни из них могут усиливаться по мере поступления новой информации, тогда как другие ослабевать. Отображаемое в подобных описаниях время событий не следует путать с временем поступления сенсорной информации. Так, если мы слышим фразу «Ваня пришел после Маши, но раньше всех пришла Ира», то, хотя в порядке поступления информации «Ваня» упоминается раньше, чем «Маша» и «Ира», в нашем осознании описываемых событий приход Иры будет предшествовать появлению Маши и Вани.
Гипотеза множественных набросков пока сама имеет довольно эскизный характер, не позволяющий делать экспериментально проверяемые предсказания. По нашему мнению, при обсуждении проблемы сознания нужно учитывать два обстоятельства. Во-первых, рефлексивное сознание и произвольный контроль часто запаздывают по отношению к их собственным фоновым операциям, в частности, наше внимание оказывается быстрее сознательных решений обратить на что-то внимание. Вероятная причина этого, как отмечалось, состоит в том, что принятие интроспективной (рефлексивной) установки предполагает произвольную смену задачи и вовлекает относительно медленные процессы внутренней речи (см. 4.4.2 и 7.1.2), запаздывающие по отношению к реальным событиям. Во-вторых, следует предположить существование нескольких, качественно различных форм осознания, отличающихся эволюционным уровнем обеспечивающих их механизмов (см. 8.4.3).
Рассмотрим сначала данные, показывающие, что осознание и произвольные интенции — это сравнительно медленные процессы, тогда как внимание — быстрый. Мы неоднократно подчеркивали выше, что перерывы в зрительном восприятии, связанные с саккадами и с морга-
337

ниями, обычно не осознаются нами, равно как и многие другие факты, например, наличие в поле зрения слепого пятна (участка сетчатки, лишенного рецепторов) или невозможность отчетливого восприятия объектов уже на расстоянии нескольких угловых градусов от точки фиксации. Почему наше сознание говорит, что мы видим огромное, наполненное светом и цветом пространство? Потому, что когда мы только начинаем спрашивать себя: «А вижу ли я отчетливо мое окружение, скажем, слева от рассматриваемого сейчас предмета?», наше внимание и глаза уже переместились туда и еще не вполне сформулированный вопрос прерывается ответом: «Вижу, конечно вижу!». Точно так же обстоит дело и со стабильностью видимого мира (см. 3.1.1). Всякий раз когда мы задаем себе вопрос о положении предметов, процессы быстрой пространственной локализации, оказывается, уже успели дать нам ответ. В результате у нас возникает впечатление непрерывного во времени и пространстве стабильного образа окружения.
В этом же контексте следует рассматривать и другую классическую проблему, в равной мере важную для моральной философии, психоанализа и когнитивной нейронауки. Мы объясняем наши действия и поступки в терминах свободно принимаемых решений, сознательных целей и намерений (см. 1.1.2 и 9.1.3). Но так ли существенны эти интенциональные состояния на самом деле, или они лишь оправдывают наши действия postfactuml В последние два десятилетия были проведены эксперименты, в которых можно было сравнивать время, когда испытуемые сообщали о том, что хотят совершить некоторое произвольное движение, и когда они реально начинали его делать или, по крайней мере, к нему готовиться. О последнем можно было судить по активации моторной коры (Libet et al., 1983) или по переводу взгляда в нужную область пространства (Velichkovsky, 1995). Эти признаки внимания и подготовки действия возникали за 300—500 мс до того, как испытуемые отдавали себе отчет в том, что они хотят осуществить соответствующее действие44. Не означает ли это, что настоящее решение было принято раньше, некоторым «мозговым политбюро» (или «исполкомом» — см. 9.4.3), а наша интроспекция представляет собой лишь последующую инсценировку в духе картезианского театра?
Данная проблема чрезвычайно сложна. В ряде случаев есть все основания полагать, что чувство волевого усилия — это просто иллюзия, дающая нам видимость объяснения причин наших действий (Wegner, 2002). Иными словами, волевое усилие — это не сама причина, а отра-
44 Поскольку произвольное действие, связанное с сознательным решением, требует большего времени, чем просто рефлекторный ответ на внешние события, датский физик, Нобелевский лауреат Нильс Бор как-то высказал предположение, что в классической ситуации американских вестернов противостояние двух ковбоев чаще должно вести к гибели того из них, кто решается стрелять первым. Новые данные об опережающем интроспек-338        цию развертывании действия в какой-то степени уравнивают шансы контрагентов.

жение наших предположений о возможной причине, разновидность метакогнитивных мыслей о самом себе (higher-order thoughts — Rosenthal, 2003). В самом деле, отчетливое впечатление причинно-следственной связи может возникать иллюзорно, при чисто случайном совпадении двух событий, как, например, в экспериментах Мишотта (см. 3.1.2). Выраженная диссоциация чувства волевого контроля и выполняемых действий характерна далее для некоторых психотических состояний, когда пациент начинает утверждать, что его действия контролируются кем-то другим. В состояниях гипноза такая диссоциация действительно может сопровождаться внешним контролем выполняемых действий.
С другой стороны, эти факты, видимо, еше недостаточны, чтобы в принципе поставить под сомнение свободу воли, ведь наблюдаемая в упомянутых экспериментах ранняя физиологическая активация и последующий субъективный отчет в норме никогда не противоречат друг ДРУГУ, разворачиваясь в русле некоторого единого действия на нескольких уровнях, имеющих разную временную «гранулярность». Процессы целеполагания в «верхней части» иерархии вполне могут начинаться раньше, запуская всю иерархию относительно элементарных процессов поддержки, а кончаться позже некоторых из низкоуровневых операций. Интересно, что при намечающейся трактовке функциональная архитектура произвольного действия становится похожей на иерархию монад, как их описывал, решая по сути дела ту же задачу, Лейбниц (см. 1.1.2). Следует отметить также, что реальные физиологические изменения и внешние движения обычно опережают осознания волевого усилия лишь в условиях гладкого протекания действия, когда справедливо утверждение, что «сознание медленное, а внимание быстрое». При возникновении трудностей это опережение сокращается и даже полностью исчезает (см. 9.1.3).
Существенной причиной, затрудняющей исследование сознания, является то, что в русле восходящей к Декарту традиции европейской мысли Нового времени о сознании принято говорить в общем виде, без учета возможного качественного и эволюционного разнообразия его форм и, соответственно, механизмов (см. 9.4.1). Так, большинство приведенных нами выше примеров имели отношение к тем или иным перцептивным феноменам. Естественно было бы говорить при этом о перцептивном сознании как особом случае феноменального сознания. Именно эту форму осознания гештальтпсихологи описывали как наивное и непредвзятое «осознание вещей, а не промежутков между ними». Центральной задачей здесь является интеграция перцептивных признаков предметов, причем решение этой задачи иногда осуществляется в режиме «здесь и теперь», без существенной опоры на память (см. 4.2.3 и 5.4.2).
Эндел Тулвинг провел недавно разграничение двух других, более высоких форм сознания, которые отличаются как раз их отношением к механизмам памяти. Первая из них — это обыденное сознание, или, как можно сказать, осознанное знание. В выбранной Тулвингом терминологии, восходящей к феноменологии Гуссерля, оно называется ноэтичес-

339

Рис. 4.18. Различные способы представления результатов регистрации движений глаз: А — точки или окружности на плоскости (диаметр окружностей соответствует длительности фиксации); Б — результаты кластеризации фиксаций, выявляющие зоны интереса; В — ландшафт внимания; Г — визуализация восприятия (по: \felichkovsky, Pomlun & Rjeser, 1996).
ким сознанием'1'5. Речь идет о семантической интерпретации, опирающейся на «безличностную» семантическую память (см. 5.3.2 и 6.1.1). Второй, еще более сложной формой является рефлексивное сознание, которое Тулвинг называет автоноэтическим. Оно связано с интегральной, личностно-смысловой оценкой ситуации, для обеспечения которой может использоваться так называемая эпизодическая память. Таким образом, все эти формы сознания выполняют интегративные функции, но

340

45 В современной литературе иногда в сходном контексте используется термин «access consciousness» — осознание возможности доступа к содержаниям памяти.

по разным основаниям и с использованием разных средств, в том числе весьма различных нейрофизиологических механизмов (см. 5.3.3).
Возвращаясь к перцептивному осознанию, естественно попытаться проверить его связь с двумя выделенными ранее уровнями — предметного (фокального) и пространственного, или «амбьентного», восприятия (см. 3.4.2). По отношению к фокальной (нижневисочной) системе ответ, очевидно, является утвердительным, но существует ли амбъентное осознание! Мнения на этот счет расходятся. Например, Милнер и Гудэйл (Milner & Goodale, 1995) считают, что процессы обработки информации в рамках дорзального потока полностью бессознательны. Эта точка зрения представляется другим авторам слишком радикальной, не подкрепленной соответствующими данными. Действительно, можно попробовать подойти к этому вопросу эмпирически, воспользовавшись, с одной стороны, описанной в предыдущей главе возможностью дифференциации амбьентных и фокальных зрительных фиксаций при рассматривании сложных изображений (см. 3.4.1), а с другой — предложенной нами (и впервые опробованной в работе Velichkovsky, Pomplun & Rieser, 1996) методикой ландшафтов внимания. На рис. 4.18 эта методика приведена в сопоставлении с другими способами представления данных глазодвигательных экспериментов.
Вооружившись методикой ландшафтов внимания, можно сделать дальнейший шаг, направленный на разделение фиксаций на связанные преимущественно с дорзальной и с фокальной обработкой. На рис. 4.19 показано, как выглядит восприятие некоторой сложной сцены (жанровая картина одного из «малых голландцев» 17-го века) с отфильтрованной амбьентной составляющей. То, что мы видим в варианте фокального восприятия (рис. 4.19В), одновременно и очень узнаваемо и отлично от нашего опыта. Несомненно, для полноценного восстановления общего феноменального впечатления, возникающего при рассматривании исходной картины, существенна заполненность пространственной периферии текстурами, светом и протообъектами. Именно так в общей амальгаме образа картины могла бы выглядеть амбьентная компонента перцептивного сознания, соответствующая, в терминологии H.A. Бернштейна, вкладу уровня пространственного поля С46.
46 Напомним, что, по Бернштейну, координации любого уровня, независимо от его
абсолютной высоты, могут осознаваться нами, если только он оказывается ведущим в
решении некоторой задачи. «Так, например, если очередной двигательный акт есть завя
зывание узла, текущее на уровне D, то его технические компоненты из уровня простран
ственного поля С, как правило, не достигают сознания. Если же следующее за ним дви
жение — потягивание или улыбка, протекающие на уровне В, то этот уровень осознается,
хотя он абсолютно и ниже, чем С... Конечно из этого не следует, чтобы степень созна
тельности была одинаковой у каждого ведущего уровня; наоборот, и степень осознавае-
мости и степень произвольности растет с переходом по уровням снизу вверх» (Бернш-
тейн, 1947, с. 43).                                                                                                                                      341

342

Рис. 4.19. Картина Яна Стэна «Безумный мир» (А) с выделенными участками амбьент-ной (Б) и фокальной (В) обработки (по: Vehchkovsky, 2002).

Результаты визуализации, приведенные на данном рисунке, полезны и для характеристики высших форм внимания. Так, содержанием фокальной обработки оказываются не столько объекты или их локальные детали, сколько эпизоды взаимодействия изображенных персонажей между собой и с объектами — «Кто?», «Что?», «С кем?». Иными словами, фокальное восприятие зрителя данной сложной сцены прежде всего демонстрирует внимание к вниманию другого человека. Конечно, на этой картине как раз изображена ситуация социального взаимодействия, но можно ли говорить о метакогнитивном «внимании к вниманию» в случае натюрморта или пейзажа? На самом деле внимательное восприятие и понимание пейзажа в неменьшей степени зависят от взаимоотношений между художником и зрителем. Визуализация фокального восприятия, скажем, «Ирисов» Ван Гога позволяет говорить о том, удалось ли художнику и зрителю установить контакт, доказывая тем самым интерсубъективный, личностно-смысловой характер высших форм внимания. Заметим также, что те или иные сцены вполне можно рассматривать на метакогнитивном уровне и безотносительно к межличностному восприятию, например, размышляя о смысле жизни.
Преимущество уровневой трактовки сознания отчетливо выступает при анализе клинических данных. Согласно классическим и некоторым новым работам по восстановлению движений, выпадение определенного класса движений может быть компенсировано за счет включения этих движений в задачи более высоких уровней (Леонтьев, Запорожец, 1945; Marcel, 1992). Так, пациент с поражениями уровня С может быть неспособен протянуть руку на определенное расстояние, однако он осуществляет это движение в контексте предметного действия (беря шляпу) или символического социального жеста (предлагая гостю чашку кофе). Похожие наблюдения обсуждаются и в современной нейропсихологии. В случае так называемого «слепозрения» {blindsight) — несколько спорного синдрома выпадения зрительного перцептивного сознания, возникающего иногда при поражениях зрительной коры, — пациенты теряют способность восприятия предметов, но могут восстановить некоторые сведения об их локализации и семантической принадлежности. Наиболее надежные результаты, свидетельствующие о подобных диссоциациях, получены при изучении значительно более частотного нарушения пространственного осознания, известного как синдром игнорирования полупространства {spatial hemineglect).
Этот синдром имеет несколько разновидностей, связанных с существованием множества возможных пространственных систем отсчета (см. 3.1.2). Чаще всего он выступает как игнорирование левой половины зрительного эгоцентрического окружения. Неврологические нарушения при этом обычно связаны с поражениями правых теменных или премоторных областей, то есть тех структур, которые являются корти-

343

кальным субстратом уровня пространственного поля С47. Специальные тесты показывают, что эти пациенты в принципе способны различать стимулы в левой части зрительного поля, но совершенно не обращают на них внимания ни в своем восприятии, ни в своих действиях. Проблемы возникают даже тогда, когда объекты в левой половине окружения показываются пациенту отраженными в зеркале, помещенном в правой половине поля зрения, наполнение которой само по себе осознается пациентами. Точно такое же игнорирование полупространства возможно и в пространственных представлениях этих пациентов, хотя, как показывают последние исследования, это происходит далеко не во всех случаях (см. 6.3.1).
Канадско-американская исследовательница Марлен Берманн (например, Behrmann & Tipper, 1999) показала, что в ряде случаев восприятие предметов может компенсировать выпадение пространственного осознания. Она показывала пациентам предметы, которые затем перемещались или поворачивались, так что некоторые их части теперь находились в обычно игнорируемой половине пространства. Оказалось, что в этом случае работа с объектами в целом и с их фрагментами, расположенными в обычно игнорируемой половине пространства, возможна, что доказывает компенсаторное влияние уровня предметного восприятия D на выпадения пространственного поля. Имеются данные о возможности выделения семантики, то есть влиянии еще более высокого уровня концептуальных структур ? (см. 5.3.3). При показе в игнорируемой части полупространства изображений предметов пациенты не могут их назвать или опознать в прямом тесте на память. Но если им дается впоследствии задача лексического решения, то ее результаты свидетельствуют об имплицитной обработке неопознанных изображений: слова, семантически с ними связанные, ведут к значительно более быстрым ответам (McGlinchey-Berroth et al., 1996).
Самые яркие примеры уровневых эффектов при синдроме игнорирования полупространства были описаны в исследованиях нескольких глухонемых пациентов, проведенных известной американской исследовательницей, психолингвистом и нейролингвистом Урсулой Белуджи и ее коллегами (Poizner, Klima & Bellugi, 1987). В непосредственном восприятии и в своих предметных действиях эти пациенты демонстрируют типичную картину игнорирования левой половины пространственного окружения. Ситуация, однако, резко меняется, когда они начинают
47 Почему относительно редки случаи игнорирования правой половины пространства? Возможно, ответ состоит в различиях репрезентации пространства в левом и правом полушариях. Более компетентным оказывается правое полушарие, которое репрезентирует окружение в целом. Левое полушарие, напротив, репрезентирует только контрлатеральное, правое полупространство. Поэтому при поражениях левого полушария правое способно компенсировать частичное выпадение контроля за правой половиной пространства и продолжает контролировать левое полупространство. При поражениях правого полушария левое способно компенсировать лишь ослабление контроля за правым полу-344        пространством, но не выпадение левого полупространства.

общаться между собой, используя для этого язык жестов. Непосредственное пространственное окружение используется в языке жестов для символического размещения упоминаемых в разговоре персонажей и предметов, что позволяет затем ссылаться на них в ходе разговора в упрощенном режиме, просто указывая пальцем в направлении соответствующей области пространства. Как оказалось, глухонемые пациенты с выраженным синдромом игнорирования левой половины окружения столь же часто и одинаково эффективно используют при этом левое полупространство, как и правое (!). Такая диссоциация процессов ориентации в физическом и в символическом окружении может свидетельствовать о недостаточной дифференцированности современных нейрокогнитив-ных моделей, включая и наиболее совершенную из них теорию трех систем внимания Познера (см. 4.3.3).
Итак, наметившийся в современных когнитивных и, в особенности, нейрокогнитивных исследованиях подход к проблеме сознания во многом напоминает проверенное временем древнеримское правило «Разделяй и властвуй». Следует признать, что наше сознание лишь кажется однородной субстанцией48. Феномены сознания специфически связаны с уровневой организацией познавательных процессов, отражая содержания работы актуально ведущего уровня. Надо сказать, что на каждом из потенциально возможных уровней, равно как и при переходах между уровнями, это содержание выполняет важнейшую функцию интеграции относительно автономных («модулярных») механизмов нейрофизиологической обработки. Можно предположить, что по мере того, как будут уточняться детали процессов эволюционного развития и общей уровневой организации управления поведением, будет проясняться и мировая загадка научного объяснения сознания (см. 8.4.3). Одной из центральных областей применения идей уровневой организации, прямо связанной с различением нескольких форм осознания, стала в последние годы психология памяти, к рассмотрению проблем и методов которой мы сейчас и переходим.