Майерс Д. Изучаем социальную психологию

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть II. Социальное мышление

Глава 5. Клиническая интуиция: опасности психологизирования

Клинические психологи, то есть те, кто изучает, оценивает и лечит людей с определенными психологическими проблемами, в любых реальных ситуациях обязаны быть как можно более точными в своих суждениях, рекомендациях и предсказаниях. Склонна ли Сьюзан к самоубийству? Нужно ли помещать Джона в психиатрическую больницу? Не будет ли выписка Тома опасной для общества?

Подобные клинические суждения являются в то же время и суждениями социальными. И, как все социальные суждения, они подвержены иллюзорным корреляциям и грешат чрезмерной самоуверенностью, порожденной оценками задним числом и самоподтверждающимися диагнозами.

Иллюзорные корреляции

Рассмотрим следующую судебную запись, где адвокат (Адв.) задает вопросы, по всей видимости, очень уверенному в себе психологу (Пс.):

Адв.: Вы предлагали подсудимому нарисовать человеческую фигуру?

Пс.: Да.

Адв.: И это именно та фигура, которую он нарисовал? Что она говорит вам о личности подсудимого?

Пс.: Обратите внимание, это изображение мужской фигуры, вид сзади. Согласно статистике, такое изображение попадается крайне редко. Оно свидетельствует о наличии скрытого чувства вины или же о попытке уйти от реальности.

Адв.: А это изображение женской фигуры, оно говорит вам о чем-нибудь, и если да, то о чем именно?

Пс.: Оно свидетельствует о враждебном отношении субъекта к женщинам. Поза, руки на бедрах, остановившийся взгляд, суровое выражение лица.

Адв.: Что-нибудь еще?

Пс.: Размер ушей говорит о параноидальных тенденциях или же галлюцинациях. Кроме того, отсутствие на рисунке ступней указывает на чувство незащищенности (Jeffery, 1964).

В основе приведенных суждений психолога, как и в основе многих других клинических суждений, лежит предположение о том, что результаты теста должны содержать в себе нечто значимое. Но так ли это на самом деле? Впрочем, это довольно легко проверить. Попросите одного из клинических психологов провести и обработать такой же тест. Затем попросите второго клинического психолога исследовать те же самые симптомы. Повторите подобную процедуру с множеством людей. Критерий истины — в практике: действительно ли результаты теста коррелируют с описанными симптомами? Некоторые тесты в самом деле имеют предсказательную силу. Другие же — такие, как обсуждаемый нами тест «нарисуй человека»,— имеют значительно более слабые корреляции, чем полагают многие исследователи. Тогда почему же психологи продолжают полагаться на столь неинформативные и претенциозные тесты?

В этом нам помогут разобраться пионерские работы Лорена Чапмена и Джина Чапмена (Loren Chapman and Jean Chapman, 1969, 1971). Они пригласили студентов колледжа и профессиональных клинических психологов принять участие в проведении тестов и постановке диагнозов. Оказалось, что в том случае, когда студенты или профессионалы ожидали появление той или иной связи, они, как правило, ее и обнаруживали — вне зависимости от того, подтверждали ли объективные данные наличие такой связи или нет. Так, например, психологи, которые считали, что подозрительные люди обычно изображают в тесте «нарисуй человека» людей с необычными глазами, действительно видели в тестах такую зависимость — даже в том случае, когда люди, страдающие излишней подозрительностью, на самом деле рисовали странные глаза реже, чем люди вполне нормальные. Веря, что такая зависимость существует, психологи более вероятно заметят подтверждающие примеры. Верить — значит видеть.

Самонадеянность и эффект хиндсайта

Если мы узнаем, что кто-то совершил самоубийство, какова наша реакция? Чаще всего считается, что хоть кто-то один из близких или окружающих должен был заметить ненормальное состояние и предотвратить самоубийство: «Мы должны были знать это». Задним числом мы видим признаки суицида и мольбы о помощи. В одном из экспериментов испытуемым давали описание человека в депрессивном состоянии, впоследствии совершившего самоубийство. По сравнению с теми, кто не знал о самоубийстве, информированные участники чаще говорили о том, что «этого следовало ожидать» (Goggin & Range, 1985). Кроме того, они также более негативно относились к семье жертвы. После трагедии феномен «я зная это заранее» может заставить членов семьи, друзей и врачей погибшего испытывать чувство вины.

Дэвид Розенан (D. Rosenhan, 1973) и семь его ассистентов дали поразительные примеры потенциальных ошибок в объяснениях post factum. Для того чтобы проверить способности психологов (так называемых специалистов по психическому здоровью), каждый из них обратился в приемное отделение различных клиник подобного профиля с жалобами на то, что слышит «голоса». За исключением вымышленных имен и профессий, они честно рассказывали о своей жизни и эмоциональных состояниях, но не демонстрировали при этом никаких симптомов. Большинству из них сразу же поставили диагноз «шизофрения» и госпитализировали на две-три недели. За это время врачи клиники стремились обнаружить в биографии и в поведении этих псевдопациентов признаки, «подтверждающие» и «объясняющие» поставленный диагноз. Розенан рассказывает об одном из псевдопациентов, который честно поведал врачу, что он в раннем детстве был довольно близок с матерью, но старался держаться подальше от отца. Однако в юности и в последующие годы отец стал его близким другом, тогда как отношения с матерью охладели. Его нынешние отношения с женой характеризуются им как близкие и теплые. Если не считать отдельных эмоциональных вспышек, трения минимальные. Своих детей они почти не наказывают.

Врач, «зная», что человек болен шизофренией, объяснил ситуацию следующим образом:

« Пациент мужчина, белый, 39 лет... сообщил историю значительной амбивалентности в близких отношениях, которая началась еще в раннем детстве. Поначалу теплые отношения с матерью к юности заметно охладели. В то же время отношения с отцом, которые первоначально описывались как дистанцированные, со временем стали интенсивными. Аффективная устойчивость отсутствует. Его попытки контролировать свои эмоциональные взаимоотношения с женой и детьми чередуются с вспышками гнева и, в случае с детьми, с их физическими наказаниями. Когда пациент говорит о том, что у него есть несколько хороших друзей, в этих словах также чувствуется значительная амбивалентность. »

Розенан позднее предупредил некоторых сотрудников больниц (из тех, кто слышал о его спорных экспериментах, но сомневался, что подобные ошибки могли бы случиться в их больнице), что в ближайшие три месяца один или несколько таких псевдопациентов попытаются попасть и к ним. Спустя три месяца он предложил персоналу больницы определить, кто же из 193 поступивших за это время пациентов является симулянтом. Из 193 вновь поступивших пациентов 41 был опознан как симулянт по крайней мере хотя бы одним из врачей. На самом же деле никто из этих пациентов симулянтом не был.

Самоподтверждающиеся диагнозы

Как мы имели случай убедиться, специалисты по психическому здоровью иногда склонны воспринимать иллюзорные корреляции и попадать под воздействие эффекта хиндсайта. Третья же проблема клинических оценок состоит в том, что люди могут сообщать врачу такую информацию, которая соответствует его ожиданиям. В серии интересных экспериментов, проведенных в университете штата Миннесота Марком Снайдером (М. Snyder, 1984) в сотрудничестве с Уильямом Сванном (W. Swarm) и другими, участникам было предложено проверить ряд гипотез относительно характерных особенностей человека. Для того чтобы острее почувствовать атмосферу эксперимента, представьте себя рядом с незнакомцем, которому сказали, что вы общительный, раскрепощенный человек. Чтобы убедиться в этом, ваш собеседник время от времени вставляет в разговор вопросы типа: «Доводилось ли вам делать нечто сумасшедшее на глазах у других?» Сможет ли он в ходе такого разговора заметить ваше иное «я», если на самом деле вы скромны и застенчивы?

Снайдер и Сванн обнаружили, что люди при проверке характерных черт человека склонны обращать внимание лишь на ту информацию, которая подтверждает их предположения. Если, например, они хотят узнать, не является ли человек экстравертом, они будут настойчиво задавать вопросы, нацеленные на выявление экстравертных черт («Что вы будете делать, если захотите расшевелить людей на вечеринке?»). Если же, напротив, исходной гипотезой является гипотеза интровертности, то и спрашивать вас будут о том, «что мешает вам быть открытым перед другими людьми». Подобные вопросы кажутся им более подходящими, чем те, которые не соответствуют предполагаемым чертам (Leyens & others, 1975). Но это приводит к тому, что те люди, которых предположительно считают экстравертами, начинают вести себя более общительно, а предполагаемые интроверты становятся более застенчивыми и замкнутыми. Иногда именно наше поведение делает людей такими, какими мы ожидаем их увидеть.

Рассел Фазио и его коллеги (Russell Fazio, 1981) из университета штата Индиана подтвердили эти находки, а также обнаружили, что те, кому задавали «экстравертные» вопросы, потом и сами воспринимали себя людьми более общительными, чем те, кому задавали «интровертные» вопросы. Более того, они и в самом деле стали заметно общительнее. Помощники экспериментатора позднее встретились с этими людьми в приемной и в 70 % случаев сумели верно определить тип характера на основе их поведения. Аналогичным образом, изменив формулировку вопроса при разговоре с женщиной (которая, вполне возможно, безосновательно) утверждает, что ее изнасиловали, например, спрашивая ее: «Танцевали ли вы с Питером?» вместо: «Танцевал ли Питер с вами?», можно добиться того, что она почувствует большую ответственность за случившееся (Semin & De Foot, 1997).

В других экспериментах Снайдер и его коллеги (1982) попытались добиться того, чтобы люди искали в поведении других такие особенности, которые опровергают заявленные черты характера. В одном эксперименте людям, проводившим опрос, сказали, что «важно отыскать в человеке такие черты, которые отличают его от общего стереотипа». В другом эксперименте (1981) Снайдер предложил «по 25 долларов каждому, кто сумеет придумать набор вопросов, которые в наибольшей степени раскроют человека, которому их задают». И вновь присутствовало пристрастие к подтверждению: при тестировании на экстравертность люди старались не задавать «интровертные» вопросы.

Все это иллюстрируют склонность к поиску подтверждения. Проверяя собственные убеждения, мы в первую очередь ищем ту информацию, которая их подтверждает, и лишь во вторую — ту, которая с ними не согласуется. П. С. Васон (Р. С. Wason, 1960) продемонстрировал это, предлагая испытуемым три цифры — 2, 4, 6, соответствовавшие некоему загаданному им правилу. При этом правило (три любых возрастающих числа) он не называл. Чтобы дать возможность обнаружить эту закономерность, Васон предлагал каждому участнику называть по три числа. И каждый раз Васон говорил, соответствует названный ряд загаданному правилу или нет. Когда испытуемые считали, что совершенно точно отгадали правило, они должны были остановиться и сообщить об этом. И какой, вы думаете, был результат? Редко кто угадывал закономерность, но при этом все были твердо убеждены в своей правоте: 23 из 29 испытуемых убедили себя в верности своей позиции. Обычно они выдвигали некую ошибочную гипотезу (например, что нужно каждый раз прибавлять двойку), а затем искали подтверждающие доказательства (например, предлагая ряд 8, 10, 12) вместо того, чтобы попытаться отыскать опровергающие примеры.

Можете ли вы, на основании экспериментов Снайдера, понять, почему поведение людей, проходящих курс психотерапии, начинает соответствовать теориям лечащих их терапевтов? При проведении серии интервью со 100 здоровыми, добившимися успеха в жизни мужчинами Гарольд Рено и Флойд Эстесс (Н. Renaud and F. Estess, 1961) были удивлены тем обстоятельством, что все испытуемые в детстве или пережили «травмировавшие их события», или имели напряженные отношения с окружающими, или пострадали от неправильных действий своих родителей — то есть имели полный набор факторов, которыми обычно объясняют появление психиатрических проблем. Когда последователи Фрейда «забрасывают удочку» в надежде отыскать травмирующие переживания в раннем детском опыте, они обычно находят подтверждения своим подозрениям. Подводя итоги, Снайдер пишет:

« Психиатр, убежденный (ошибочно), что мужчины-гомосексуалисты в детстве имели плохие отношения с матерями, может скрупулезно искать в их воспоминаниях реальные (или вымышленные) признаки напряженных отношений, но при этом явно не станет столь дотошно допрашивать по этому поводу своих гетеросексуальных клиентов. Без сомнения, каждый человек может найти в своих воспоминаниях следы трений с матерью, будь это даже отдельные незначительные инциденты. »

Поэт Роберт Браунинг, живший в XIX веке, предвосхитил вывод Снайдера в одном из своих стихотворений:

О чем думаете,

То и ищете.

Что желаете,

То и находите.

Клинические и статистические прогнозы

После эффекта хиндсайта и самоподтверждающихся диагнозов нас уже не очень удивит то обстоятельство, что большинство психологов-практиков и интервьюеров склонны больше полагаться на свою интуицию, чем на статистические данные. Однако при сопоставлении предсказаний статистических прогнозов и интуитивных предсказаний первые, как правило, оказываются более точными. Конечно, и статистические прогнозы не так уж надежны, но на человеческую интуицию — даже на интуицию эксперта — чаще всего вообще нельзя полагаться (Dawes & others, 1989; Faust & Ziskin, 1988; Meehl, 1954).

Спустя три десятилетия после первых работ, продемонстрировавших преимущество статистического прогноза над интуитивным, Поль Меел (Meehl, 1986) утверждает следующее:

« Пожалуй, в социальных науках нет другого спора, который породил бы столько исследований в одном направлении... Если на 90 исследований, предсказывающих все что угодно — от исхода футбольного матча до диагностирования заболеваний печени — едва ли можно набрать полдюжины работ, демонстрирующих хотя бы слабую тенденцию в пользу клинических предсказаний,— значит, наступила пора делать практические выводы. »

Так почему же в клиниках до сих пор продолжают проводить проективные тесты Роршаха, высказывать интуитивные предположения об условном освобождении, риске суицида и последствиях жестокого обращения с детьми? Отчасти из-за полного невежества, говорит Меел, отчасти вследствие «ошибочных представлений об этике»:

« Если я пытаюсь предсказать что-либо важное о студенте колледжа, преступнике или же пациенте в состоянии депрессии — преимущественно с помощью неэффективных методов, тем самым вынуждая этого человека платить 10 раз столько, сколько мне нужно якобы для достижения большей точности в предсказаниях, то вряд ли подобную практику можно назвать этичной. И то, что я при этом чувствую себя лучше, комфортнее и уютнее,— в данном случае весьма слабое оправдание. »

Эти слова шокируют. Возможно, Меел и другие исследователи все-таки недооценивают нашу интуицию? Чтобы не сомневаться в верности их открытий, обратимся к тому, как оценивают потенциальные способности человека администраторы, проводящие собеседование с выпускниками высших школ. Дэйвс (Dawes, 1976) дал объяснение, почему статистический прогноз часто срабатывает лучше, чем интуиция людей, проводящих интервью,— в тех случаях, когда нужно предсказать определенный результат, например, насколько успешно будет работать выпускник университета на новом рабочем месте:

« Почему мы думаем, что лучше отбирать работников по результатам получасового интервью со студентами, а не по анализу стандартного набора показателей — таких, как баллы GPA и GRE и, возможно, рейтингу официальных рекомендаций ? Наиболее разумным объяснением, на мой взгляд, является то, что мы переоцениваем свои когнитивные способности. Это настоящее когнитивное тщеславие. Вспомним, например, что входит в тест GPA. Для большинства выпускников он включает в себя результаты трех с половиной лет обучения перед окончанием учебного заведения. Это, собственно, совокупные результаты как минимум 28 курсов, а при растущей популярности системы четвертей — и всех 50... И все же считается, что, листая личное дело претендента или беседуя с ним в течение получаса, мы способны сформировать о нем более объективное мнение, чем 20—40 различных преподавателей в ходе трех с половиной лет общения с ним... И наконец, если мы действительно игнорируем GPA, единственным объяснением этого могло бы быть убеждение, что кандидат исключительно талантлив, даже если объективные результаты теста не дают оснований для такого вывода. Есть ли лучшее средство для определения способностей, чем тщательно продуманный тест на одаренность? В самом ли деле мы уверены, что сможем лучше оценить способности человека, чем Общенациональная служба тестирования в области образования, какие бы ошибки она ни допускала? »

Практические рекомендации

Профессиональные психологи-практики «уязвимы для коварных ошибок», утверждает Джеймс Маддукс (J. Maddux, 1993). Они:

- часто становятся жертвами иллюзорных корреляций;

- слишком уверены в своем анализе postfactum;

- часто неспособны осознать, что их ошибочные диагнозы могут самоподтверждаться;

- часто переоценивают предсказательную силу своей «клинической интуиции».

Выводы для специалистов по психическому здоровью легче сформулировать, чем применить на практике. Будьте внимательны: согласие клиента с тем, что вы говорите, не служит подтверждением ваших слов. Помните о выявленной нами склонности видеть те взаимосвязи, которые вы ожидаете увидеть или которые подсказывают случаи, легко всплывающие в памяти. Больше полагайтесь на записи, чем на свою память. Не забывайте, оценка задним числом очень успокаивает: это может выразиться в самонадеянности или же, напротив, в излишне жестких упреках себе самому за неспособность предвидеть исход событий. Постарайтесь избежать привычки задавать только те вопросы, которые могут подтвердить предложенные гипотезы; обсуждайте и опровергающие идеи, проверяйте их (Garb, 1994).

Результаты исследований иллюзорного мышления применимы не только к психическому здоровью, но и ко всей психологической науке в целом. То, что Льюис Томас (L. Thomas, 1978) говорил о биологии, в полной мере может быть отнесено и к психологии:

« Самая твердая научная истина, которая мне известна на сегодняшний день, и единственная вещь, в которой я убежден, состоит в том, что мы абсолютно невежественны перед лицом природы. Я абсолютно уверен, что это самое значительное открытие за последние сто лет развития биологии... Главное достижение науки XX века — в том, что мы неожиданно осознали всю глубину своего невежества. Наконец-то мы взглянули в лицо этому факту. Прежде же мы либо претендовали на исчерпывающее понимание явления, либо просто игнорировали проблему или же, того паче, выдумывали всякие истории для того, чтобы заполнить пробелы. »

Психология делает еще самые первые шаги в понимании природы человека. Не сознавая всей глубины собственного невежества, многие психологи изобретали теории лишь для того, чтобы заполнить имеющиеся пробелы. Часто казалось, что они подтверждаются интуитивными наблюдениями, хотя многие из них были полны взаимных противоречий. Результаты исследований по иллюзорному мышлению призывают нас к еще большей скромности: они напоминают исследователям, что прежде, чем выдавать за истину собственные домыслы, было бы неплохо подвергнуть их тщательному анализу. Задача науки состоит в том, чтобы заниматься поиском объективных, достоверных фактов, даже если они угрожают нашим нежно лелеемым иллюзиям.

Я не пытаюсь утверждать, что наука способна разрешить все проблемы, встающие перед людьми. Существуют такие вопросы, на которые у нее не может быть ответа, как существуют и недоступные ей пути познания. Однако наука действительно является одним из средств проверки достоверности наших представлений о природе, включая и природу человека. Предположения, приходящие на ум после наблюдения, лучше всего проверяются систематическими наблюдениями и экспериментами, которые составляют основу социальной психологии. Конечно же, творческое озарение необходимо, иначе нам пришлось бы проверять одни лишь общеизвестные факты. Однако какими бы потрясающими и возвышенными эти озарения ни были, психолог обязан подвергать их жесткому испытанию на основе конкурирующих предпосылок. Наука неизменно представляет собой сочетание интуиции и суровых проверок, творческих догадок и скептицизма.

Понятия для запоминания