Климов Е. Носкова О. История психологии труда в России

ОГЛАВЛЕНИЕ

РАЗДЕЛ I. ОБЗОР МОДЕЛЕЙ, РЕПРЕЗЕНТИРОВАВШИХ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ О ТРУДЕ В ДРЕВНОСТИ И В ЭПОХУ ФЕОДАЛИЗМА

Глава II . Психические регуляторы труда, отраженные в памятниках материально-производственной культуры и письменности

§ 10. Психологическое знание о труде в памятниках XI-XVII вв.

Летопись, как известно, «молчит» о простом человеке и тем более его труде, описывая в основном деяния правящей верхушки общества. Из работ специалистов-историков, реконструирующих «двор и дом» древнерусской «рядовой» семьи [67], мы узнаем, что в IX-XIII вв. городская усадьба-«двор» - практически не отличалась от сельской, да и сам город часто был: просто некоторым относительно плотным скоплением дворов - «сельцом» и т. д. Доставляемые археологами сведения о планировке типичного дома проливают некоторый свет на распределение трудовых функций между членами семьи и между семьями. Уже то обстоятельство, что при некоторых немногих вариациях имеет место достаточно определенная устойчивая планировка интерьера дома, который часто был для рядового горожанина-ремесленника одновременно и жильем и мастерской, говорит о том, что в сознании людей существовали определенные представления о должной структуре «рабочего места» или «рабочей зоны», если выражаться современным языком. Так, главным элементом интерьера избы была печь (к ней приноравливалась вся прочая планировка помещения). Угол напротив печного устья, где женщины не только стряпали, но и пряли, получил со временем название «бабий кут» (угол) или «середа» [67. С. 19]. Угол по диагонали от печи (а печь располагалась в одном из углов - справа или слева от входа в помещение - парадная часть избы или «красный угол», где ставили стол, лавки, где ели, сажали гостей. Четвертый угол предназначался для мужских работ. Здесь располагалась, в частности, длинная скамейка со спинкой - «коник», мог находиться гончарный круг и т. п. К дому могло быть пристроено помещение-мастерская для специальных работ. Археологи открыли, например, остатки производственных сооружений - зольников и чанов для обработки, дубления кож, металлургических, гончарных, кузнечных горнов и др. В качестве отдельной хозяйственной постройки на дворе могла быть плавильная печь - домница и т. п.
Устойчивость функционального распределения частей избы-мастерской, а также усадьбы в целом являлась признаком материальной, вещественной фиксации некоторых деятельностных норм, норм трудовой деятельности (в отношении организации и последовательности трудовых действий).
В XIII-XV вв., судя по раскопкам археологов, встречаются и крупные усадьбы, включавшие, например, три жилища, две мастерские и семь прочих служебных построек (по М. Г. Рабиновичу. С. 30), принадлежавшие «боярину», но населенные «его людьми» или городскими ремесленниками. В отношении богатых домов известно, что в них могли быть «светлицы» - «специальные светлые помещения, предназначенные для женских тонких работ: вышивания, художественного тканья и иных рукоделий» [67. С. 38].
Эволюция обычного жилища-мастерской состояла в том, что «бабий кут» отделялся перегородкой и возникала кухня [67. С. 114], делались пристройки, увеличивалась площадь дома, вместо «однокамерного» делались «пятистенники» (избы с капитальной перегородкой внутри), «трехкамерные» дома и т. д. Функционально распределение площади богатых господских домов могло предполагать в дальнейшем - в XVIII-XIX вв. - и танцевальный зал, и «бильярдную» и «говорильню» («диванную»), и «кабинет», и «удобства», но вместе с тем молчаливо говорит об отношении к субъекту материально-производительного и обслуживающего труда то обстоятельство, что в «достаточном» господском, городском доме, по публикуемым в XIX в. рекомендациям, «специальных комнат для житья слуг нет: повар и кухарка отгораживают себе закуток в кухне, прачка - в прачечной, лакей и горничные спят в комнатах, кто где устроится...» [67. С. 118].
Но вернемся к началу рассматриваемого периода истории нашей страны - к XI-XIII вв. Он характеризуется развитием феодальных отношений, при которых крестьяне (смерды) оказывались во все более тесной зависимости от феодалов- собственников земли (бояр, князей и представителей церкви).
Основу сельского хозяйства составляло пахотное земледелие. На юге пахали плугом (или ралом), на севере - сохой. Земледелие выполняло настолько важную роль в хозяйстве русского государства, что засеянное поле называлось «жизнью», а основной злак - «житом» [31. С. 62]. Использовалась уже «переложная» система, при которой отдельные поля не засеивали, чередовали посевы яровых и озимых. То есть уже в эти далекие годы сложились основы хозяйствования, сохранившиеся вплоть до XIX в. Наряду с земледелием занимались и скотоводством.
Мелкие крестьянские хозяйства (семьи) объединялись в общины, которые на основе круговой поруки платили дань, отвечали за преступления. В общину входили и сельские ремесленники (кузнецы и др.).
Древнерусское государство укреплялось благодаря развитию ремесел, торговле и военным походам князей. По летописям до XIII в. на Руси насчитывалось 224 города [71]. По данным археологов, в древних русских городах Х-XIII вв. можно было насчитать до 64-х специальностей ремесленников, занимавшихся изготовлением изделий на продажу. Среди них: кузнецы по железу, домники, оружейники, бронники, щитники; мастера по изготовлению шлемов, стрел, замочники, гвоздочники; котельники (литейщики), кузнецы меди, литейщики крестов-складней, волочильщики медной, серебряной, золотой проволоки, серебренники, мастера по изготовлению тисненых колтов и других изделий с чернью, сережники, златокузнецы; древоделы, огородники (строители крепостей), городники, мостники, столяры, токари, бочары, резчики по дереву, кораблестроители-ладейники; каменщики, каменосечцы (скульпторы-декораторы), жерносеки, кровельщики; живописцы; кожевники, усмошвецы, мастера по изготовлению пергамена, мастера по изготовлению сафьяна, сапожники; седельники, тульники, скорняки, шорники; ткачи, опонники, портные-швецы, мастера по изготовлению набивных тканей, красильники; гончары, кирпичники, корчажники, мастера по изготовлению поливных плиток и писанок, игрушечники; эмальеры (перегородчатая эмаль), мозаичники, стеклодувы, мастера по изготовлению стеклянных браслетов, крестечники (выемчатая эмаль); косторезы, гребенщики, лучники, камнерезы (мелкая каменная резьба), гранильщики; писцы книжные, златописцы, миниатюристы, переплетчики, иконники; масленники [71. С. 509]. Здесь не упомянуты профессии, представители которых осуществляли обслуживающие функции (повара, возчики, скоморохи, гусляры и пр.), а также профессии, требовавшие особого таланта и подготовки (архитекторы, лекари и пр.).
Специальности выделялись в то время не по принципу отдельных технических приемов, а по принципу изготовления отдельных предметов. Поэтому один мастер должен был владеть и ювелирным делом и кузнечным и уметь работать с кожей и пр. Например, «щитник» - ремесленник, изготовлявший щиты, пользовался деревом, которое обрабатывалось теслом, пилой, ножом, сверлом; имел дело с кожей и соответствующими инструментами (шилом, особыми ножами); использовал медь и железо и инструменты для их обработки (молотки, наковальни, зубило, заклепки) [71. С. 505].
Свободные городские ремесленники объединялись в артели под руководством старшины. Были также вотчинные ремесленники и монастырские. Монастырские ремесленники подчинялись, в частности, Уставу Федора Судита, введенному в Киеве в XI в. Устав содержал систему наказаний ремесленников за возможные промахи в работе. Так, например, «О усмошивцы: аще небрежением преломить шило или ино что, имъ же усмь режут, да поклонится 30 и 50 или 100... Аще на потребу възметь кожю или усние и, не съблюдае, режеть и не прилагаеть меры сапожныя... сухо да ясть» [71. С. 499]. В «Житии Феодосия» имеется аналогичное требование по отношению к строителям - «древоделателям»: если кто «... аще исказит древо, или перерубит не в лепоту... сухо да ясть» [20. С. 56]. Таким образом, предполагается некоторая психологическая модель стимуляции аккуратности, внимательности в работе (устрашение перспективой еды «всухомятку»).
Развитие Древнерусского государства, его культуры было на два столетия задержано разгромом монголо-татарскими полчищами русских городов в 1237, 1240 гг. Русский народ ценой своей крови создал возможность Западной Европе продолжать хозяйственное и культурное развитие. Последствие монголо-татарского нашествия для Руси, в частности, состояло в массовом разорении и сельского и городского хозяйства. Погибли или попали в плен квалифицированные ремесленные кадры, были утрачены многие ценные технологические приемы, ремесленные изделия стали более грубыми, упростились. Сложные виды ремесла возродились лишь через 150- 200 лет (резьба по камню, скань, чернь, перегородчатая эмаль, полихромная поливная керамика и др.) [31. С. 128]. Замедлилась тенденция развития товарного производства, превращения ремесла в мелкотоварное производство. Почти сто лет понадобилось для восстановления «домонгольского» уровня народного хозяйства. Понятно, что в этот тяжелый период погибли ценнейшие памятники письменности, материальной культуры, что послужило основанием для историков XVIII, XIX вв. считать и домонгольский период истории Руси отсталым и в корне отличающимся от развития западноевропейских государств. Широко известны были русские клинки, кольчуги, изделия златокузнецов, изделия с эмалью, резьбой по кости [31. С. 65]. В этот период народ создал и выдающиеся произведения литературы, живописи, зодчества. В Х в. был создан новый эпический жанр - героический былинный эпос. Городское население (ремесленники) участвовало в управлении городом, в городском вече (особенно в XII-XIII вв.).
Памятники русской письменности и материальной культуры Древней Руси еще ждут своих исследователей - историков психологии. Поэтому, не претендуя на системность и полноту анализа этих источников, остановимся на некоторых отдельных примерах, которые могут служить иллюстрацией представленности в общественном сознании людей психологических знаний о человеке - субъекте труда.
В древнейшем своде летописей «Повесть временных лет» (пергой половины XI в.) можно найти описание двухэтапного диагностического исследования личности военачальников, проведенного в целях обоснования государственного прогноза и решения: продолжать ли войну с ним или откупиться любой данью? (Для нас несущественно, вымысел здесь или правда, с точки зрения гражданской истории: важно, что в сознании писавшего была отрефлексирована идея о связи личностных свойств и личностных реакций в типичных (модельных) обстоятельствах, идея о связи личности и деятельности; и это есть историко-психологическая, психологическая правда.) Речь шла о войне Святослава с греками, в которой Святослав выиграл битву. Царь греков, согласно летописи, созвал к себе своих бояр на совет и сказал им: «Что створим, яко не можем противу ему стати?» Бояре посоветовали проверить, что за человек Святослав, что он любит, к чему склонен, насколько воинствен. Решили послать к нему «мужа мудра», который должен был наблюдать за поведением Святослава и его отношением к подаркам: «Глядай взора и лица его и смысла его». Оказалось, что Святослав к драгоценностям равнодушен, но к оружию имеет склонность и любовь. На этом основании было решено войну с ним прекратить и согласиться на любую дань [84. С. 15].
В той же летописи описаны события, из которых становится понятно, что автору ясна роль информации в принятии решения и некоторые механизмы психологического - рефлексивного, как теперь бы сказали, управления людьми. Речь идет о сказании о «белгородском киселе». Печенеги обложили русский город, и в нем уже начался голод. Но осажденные нашли чисто психологическое решение в этой безвыходной ситуации. Собрали остатки зерна, отрубей, сделали «цежь» - раствор, из которого варят кисель, налили его в бочку и поместили в колодец. То же самое сделали с остатками меда, поместив «медовую сыть» в другой колодец. Пригласив печенегов, осаждаемые показали, что нет смысла стеречь город, ибо горожане кормятся «от земли». Послы увидели, попробовали «пищу», взяли с собой. В итоге печенеги «подивишася» и «всташа от града, въсвояси идоша» [84.С. 19, 20].
Другим примером использования психологических знаний в управлении людьми может быть литературный памятник «Послание Данила Заточенаго к великому князю Ярославу Всеволодовичу», который относят к первой четверти XIII в. Этот текст, вероятно, имел функцию «рекомендации» руководителю в целях внести коррекцию в стиль его правления и состояние дел в княжестве. Многие рекомендации относятся к области межличностного восприятия, к «подбору кадров», как мы теперь говорим. В начале текста-гимн разуму, мудрости. Затем текст посвящен тому, чтобы привлечь внимание читателя - власть имущего, т. е. преследуется цель установления контакта с ним, стимулировать читателя к внимательному отношению к сообщению. В конце - самоуничижение автора, славица князю. Но эта форма - лишь обрамление главной мысли, состоящей в том, что князь (руководитель) должен уметь разбираться в людях, уметь видеть за внешностью, богатством, возрастом внутреннее содержание человека, его ум или глупость и окружать себя умными людьми: «...Не возри на внешняя моя, но вонми внутренняя моя. Аз бо есмь одеяниемъ скуден, но разумом обилен; юнъ возрастъ имыи, но стар смыслъ вложихъ вонь» [84. С. 138-145]. Князю советуют собирать храбрых и умных людей. «Умен муж не вельми бывает на рати храбръ, но крепокъ в замыслех» (там же).
В области политической XIV-XVII вв. - время укрепления русского единого государства, эпоха возрождения русской культуры (живописи, зодчества и др.). В области сельского хозяйства - это время дальнейшего развития феодальных отношений, закрепления крестьян во власти феодалов. В городах получает дальнейшее развитие ремесленная организация; несмотря на то что практически нет прямых свидетельств цеховой организации ремесленников в русских городах этого времени, по косвенным данным историки все же придерживаются мнения о том, что в России развитие ремесла шло принципиально тем же путем, что и в Западной Европе, но с учетом отставания, вызванного монголо-татарским игом. Так, Б. А. Рыбаков выделяет три этапа в развитии ремесленных организаций: на первом этапе ремесленники селятся в городах по профессиональному признаку, территориально объединяются в слободы, улицы, выбирают своих старейшин (или сотников). Внешние признаки: празднование в честь своего христианского патрона-покровителя ремесла, создание патрональной церкви. Нет препятствий для вступления в организацию ремесленников, ибо ее члены заинтересованы в пополнении. С психологической точки зрения это симптом развития профессионального самосознания, сознания причастности к общности определенного рода, а значит, и симптом фиксации представления о профессиональных качествах человека [71. С. 738].
Второй этап выделяется в условиях, когда ремесленники вступают в жесткую конкуренцию между собой, когда они работают на рынок и передают продукцию через купцов-посредников. Здесь возникает более жестокая эксплуатация учеников и подмастерий мастерами, создаются препятствия подмастерьям заниматься самостоятельно ремеслом и поэтому требуют от подмастерий особо высоких навыков, уменья сделать пробное (образцовое) изделие. Цех становится кастой, очень трудно детям из других слоев народа стать мастером. Начинается борьба мастеров и подмастерий. Вводятся ремесленные уставы, регламентирующие способ работы, количество учеников, длительность рабочего дня, количество рабочих дней в неделю и пр. Все члены цеха искусственно поставлены в равные условия труда и сбыта продукции.
Третий этап в развитии ремесленных организаций относится к периоду зарождения мануфактур. В России - это конец XVII в. В недрах ремесленного производства зарождается торговый капитализм. Мастера превращаются в скупщиков и предпринимателей, использующих наемный труд, сами уже не работают как ремесленники. В этот период понятие «цех» сливается с понятием «территориальный район». Основные элементы цеховой организации (выборная администрация, касса взаимопомощи, цеховые собрания и пр.) вырождаются и утрачивают свое значение. Но в России цеховое устройство ремесла оставалось вплоть до начала XX в. Оно закреплено «Ремесленным положением» 1785 г., в котором было выделено сословие ремесленников. В России, правда, в этот период цеховые организации не вводили строгой регламентации размеров производства, количества мастеров и подмастерьев [31].
Рассматриваемый период истории еще ждет своих исследователей из числа психологов труда. При выборочном анализе письменных источников этого времени можно остановиться, например, на высказываниях Нила Сорского (конец XV - начало XVI в.) о путях овладения «страстями» - неблагоприятными состояниями, как теперь бы сказали. Он дает, в частности, «трудотерапевтическую» рекомендацию: «Твори что-либо рукоделия, сим бо лукавые помыслы отгоняются» [57. С. 92]. В «Домострое» (XVI в.) находим идею сообразовывать выбор направления трудового обучения с личными качествами подрастающего человека: «... учити рукоделию матери дщери, а отцу сынове, кто чего достоин, каков кому просуг бог даст» [84. С. 273]. Здесь же, в «Домострое» указано, каких подбирать людей для ведения домашнего хозяйства: «...А людей у себя добрых дворовых держати, чтобы были рукоделны: кто чему достоин и какому рукоделию учен. Не вор бы, не бражник, не зерщик, не тать, не разбойник, не чародей, не корчмит, не оманщик...» [8. С. 225].
«Стоглав» (XVI в.) - сборник постановлений «стоглавого собора»-содержал, в частности, свод правил организации иконописного дела, который по сути был направлен на сохранение монополии духовенства на изготовление икон и запрещал ремесленникам частное их производство, дабы охранять живопись от самовольства, «плотского» изображения Христа и пр. Отмечалось, что не всякий человек может стать иконником, а только избранный богом, почти святой, угодный и послушный церкви: «Подобает бо быти живописцу смирну и кротку, благоговейну, не празднословцу, ни смехотворцу, ни сварливу, ни завистливу, ни пияницы, ни убийцы, но паче же всего хранити чистоту душевную и телесную со всяким опасением, не могущим же до конца тако пребыти по закону женитися и браку сочетатися» [21. С. 104].
И приведенная выше выдержка из «Домостроя» и текст об иконописце из «Стоглава» построены в форме предъявления общих требований к работнику. Такого рода документы в XX в. стали называть профессиограммами, психограммами (если, как в приведенных случаях, в них содержатся именно психологические требования к человеку-работнику). Нетрудно заметить, что в указанных «психограммах» очень выражен личностный подход - свойства личности (пусть иной раз в форме отрицательных суждений «не оманщик», «не празднослов» и т. п.) даны более детально, чем указания на операциональную подготовку (чему «учен»), а что касается иконописца, то здесь «критерии отбора» чисто личностные. Личностный подход при анализе требований деятельности к человеку, очевидно, исторически первичен, хотя в XX в. психологам и пришлось «ставить вопрос» о нем, бороться за него.

§ 11. Петровские преобразования и психологическое знание о труде

Сразу же оговоримся, что названный период в жизни страны совершенно не разработан в истории психологического знания о труде, в то время как есть веские теоретические основания ожидать здесь некоторого взлета психологической рефлексии, поскольку перед людьми возникали задачи освоения новых, непривычных видов деятельности. Это неизбежно порождает трудности, в частности, психологического порядка и, как закономерное следствие, осознание психологических условий успеха-неуспеха.
Главным событием хозяйственной и политической жизни  начала XVIII в. были реформы Петра I, которые основывались на достижениях товарного капитала, купцов и в то же  время проводились в условиях феодального крепостничества,  власти дворян. Петровские реформы содействовали созданию  и развитию крупных мануфактур, но в отличие от стран Западной Европы не на основе свободного наемного труда, рынка труда, а на основе труда подневольного, труда крепостных, приписанных и фабрикам и мануфактурам [31; 79].
Реформа армии (создание регулярной армии) и создание военного флота, развитие русских мануфактур, новых видов производства требовали обученных кадров рабочих и знающих специалистов. Таких знатоков своего дела приглашали из других стран, посылали учиться за границу русских людей. В 1717-1718 гг. ранее существовавшая система ведомств - приказов - была устранена и взамен были образованы коллегии, в том числе Коммерц-, Мануфактур- и Берг-коллегии.  Для воспроизводства грамотных кадров, необходимых армии,  флоту, промышленности, стала необходимой массовая подготовка кадров, в связи с чем создается система светской школы, на основе которой затем открываются медицинские, инженерные, кораблестроительные, горные, штурманские, ремесленные школы [31. С. 347]. Пока еще не изученные в контексте истории психологии труда письменные источники этого периода могут содержать богатые сведения, важные для подготовки кадров (сведения о психологических особенностях труда разных профессионалов, особенностях профессионального обучения и пр.). Материалы «указов», «инструкций» и других письменных источников этого периода должны непременно стать особым материалом для историков в области психологии труда.
Поскольку образ мыслей самого Петра и отражал умонастроение передовых деятелей той эпохи, и придавал деятельности сподвижников определенное содержание, направление, обратимся к его письмам, «бумагам», указам. Так, построенные корабли подвергались строгой оценке, причем в комиссию, как теперь бы сказали, экспертов, входил и сам Петр («Петр Михайлов») наряду, например, с Феодосием Скляевым, Александром Меньшиковым, Гаврилой Меньшиковым: «Мы нижеподписавшиеся... 10 кораблей на Ступине Италианского дела осматривали и разсуждение о них делаем такое...» Далее среди очень скрупулезных указаний чисто технического характера встречаются и некоторые проблески, как теперь бы сказали, эргономической оценки кораблей, а именно указывается, что нужно непременно переделать из соображений удобства: «Надлежит зделать кубрюх (кубрик.- Е. К. и О. Н.), вместо нынешних галарей, который зело лутче, крепче и покойней» [61. С. 452]. «Покойней» - это уже чисто психологический аргумент; «...фордеки обнизить и шкотами загородить...», «Руйпортом быть неудобно, понеже корабли не зело лехкия и на гребли удобны не будут» [Там же. С. 452]. В другом аналогичном документе - «Мнении о Воронежских кораблях» - читаем, в частности, «... на корабле девичья монастыря рур правления на верху быта долженствует ради неудобства палубы» [Там же. С. 22].
У самого Петра систематически обнаруживается положительное отношение к умелости, мастерству людей, независимо от их звания и чина. Так, в «Мнении о некоторых судах Воронежского флота» мы узнаем, что «корабль, который строил Мастер Най, есть лутчий из всех» [Там же. С. 357], а некоторое время спустя в деловом письме Ф. М. Апраксину Петр среди прочего не приминет заметить - «Осипу Наю поволь строить, где он хочет...» (С. 366). И это не случайность. Особое благоволение к людям, владеющим мастерством, Петр обнаруживает и в более общей форме, и достаточно часто; так в «Привилегии» о рудах и минералах от 10 дек. 1719 г. обещаются большие преимущества всем, кто «искать, копать, плавить, варить и чистить всякие металлы...» может, причем соизволяется всем и каждому, дается воля, «какова б чина и достоинства он ни был» [80. С. 164]. Отмечается, что «мастеровые люди таких заводов, которые подлинно в дело произведутся, не токмо от поборов денежных и солдатской и матрозской службы, и всякой накладки освобождаются, но и во определенные времена за их работу исправную зарплату получать будут» [80. С. 166].
Мысль о «человеческом факторе» проскальзывает даже при описании «воинских артикулов» (действий с ружьем): «Мушкет на караул (всегда подобает приказывать, когда на караул солдат мушкет держит, чтоб большой палец на курке, а большой перст назад язычка в обереженье были») [61. Т. I, С. 350]; «В обережение» - идея безопасности в отношении солдата.
Есть проблеск идеи о том, что одни качества (личностные, как теперь бы сказали) человека являются в своем роде опорными для других (обученности, навыков, умений, выражаясь по-современному): «Понеже в России манифактура еще вновь заводится, и уже, как видно... некоторые из Российского народа трудолюбивые и тщательные ко оной фабрике шерсть прясть и ткать научились, а красить, лощить, и гладить, и тискать, сукон пристригать, и ворсить еще необыкновенны, и для того всех тех мастерств договариваясь с мастерами обучать из Российского народа безскрытно, дабы в России такого мастерства из Российских людей было довольное число» (Указ 17 февр., 1720 г. [80. С. 1961). В указе от 30 апреля 1720 г. имеется ход мысли, свидетельствующий о том, что при определенных условиях Петр видел зависимость между результатами обучения ремеслу и мотивацией учения: «принимать во учение из посадских детей таких, которые сами собой к той науке охоту возымеют» [80. С. 211].
Встречается даже в своем роде психогенетическая гипотеза, спроектированная на область деловой подготовки молодежи, в указе об отрешении «дураков» от наследства (1722, апрель, 6 дня): «Понеже как после вышних, так и нижних чинов людей движимое и недвижимое имение дают в наследие детям их таковым дуракам, что ни в какую науку и службу не годятся, а другие не смотря на их дурачество, но для богатства отдают за оных дочерей своих и свойственниц замуж, от которых доброго наследия к государственной пользе надеятся не можно, к томуж и оное имение получа беспутно расточают... Того ради...» предлагается свидетельствовать указанных лиц в Сенате. «И буде по свидетельству явятся таковые, которые ни в науку, ни в службу не годились и впредь не годятся, отнюдь жениться и за муж итить не допускать...» [80. С. 463].
Идея связи личности и деятельности (устойчивых душевных свойств человека и его действий) отрефлексирована настолько ясно и детально, что в «тайных статьях», данных П. А. Толстому, посланному к турецкому «салтану» с дипломатической миссией, Петр дает весьма подробную программу изучения личности «салтана», и его приближенных - «главнейших в правлении персон», причем это делается не походя, а именно в первых двух «статьях», а уж в последующих дается программа выяснения состояния дел с налогами, доходами, казной, торговлей в названной стране, а также «с употреблением войск какое чинят устроение», о флоте и пр.
Что касается «персон», то «какие у них с которым государством будут поступки в воинских и политических делах...», ... «о самом салтане, в каком состоянии себя держит и поступки его происходят, и прилежание и охоту имеет к воинским ли делам или по вере своей каким духовным и к домовым управлениям, и государство свое в покое или в войне содержать желает, и во управлении государств своих ближних людей кого над какими делами имеет порознь, и те его ближние люди о котором состоянии болши радеют и пекутца: о войне ли или о спокойном житии и о домовом благополучии, и какими поведениями дела свои у салтана отправляют, через себя ль, какой обычай во всех государей, или что через любовных его покоевых» [62. С. 30]. И далее предписывается П. А. Толстому узнавать, что любят и «кому не мыслят ли учинить отмщение» [Там же. С. 31].
После пунктов о хозяйстве, армии и флоте Петр снова возвращается к «психологическим» вопросам: «к народам приезжим в купечествах склонны ль, и приемлют дружелюбно ль, и которого государства товары в лутчую себе прибыль иупотребление почитают» [Там же. С. 33]. Затем следует много тонкостей о военных намерениях «салтана» и «начальнейших» персон. Из рассматриваемой программы нетрудно реконструировать некоторую психологическую модель государственного деятеля и социально-психологическую (типовую) модель населения соседней страны, которыми руководствуется Петр. В эту модель входят прежде всего, выражаясь современным языком, ценностные представления, отношения к людям и вещам, намерения, неотреагированные эмоции («не мыслят ли учинить отмщение»), потребности, способы и стиль межлюдского взаимодействия, решения вопросов.
Непростое виденье личности человека Петр обнаруживает и в грамоте к Иерусалимскому патриарху Досифею, в которой, приглашая двух-трех человек, «епископского сана достойных» (на Азовскую митрополию), в своем роде предъявляет комплекс требований к этим «кадрам»: просит избрать «житием искусных, и свободных науках ученых и в Словенском речении знаемых» и «постоянного житья всеисполненных» [61. С. 473]. Здесь учтены и свойства мотивации, и опыт жизни, и образованность, и знание языка того населения, с которым придется работать. Предполагается, что чисто «профессиональная» подготовка (знание церковной службы) - это уж компетенция Досифея. Тем не менее Петр обусловливает и это обстоятельство, указывая такое «интегральное» требование: «из архереев или из архимандритов или из священномонахов, епископского сана достойных» [Там же], - такого рода «кадры» не могут не знать службы.
Петр ясно отдает отчет в том, что формирование нужной умелости это есть процесс, требующий времени и, естественно, соответствующей деятельности, поэтому он считает нужным часть флота выделить для чисто тренажерных функций, как теперь бы сказали, а именно, в инструкции Ф. М. Апраксину (январь 1702 г.) он пишет: «Учинить два крюйсера ради опасения и учения людей, чтоб непрестанно один был с море, также и галер по возможности, а наипаче для учения гребцов, что не скоро зделаетца» [62, С. 2]. Если объединить разрозненные высказывания Петра об учении, обучении, то складывается совсем неплохой комплект предполагаемых им психологических условий учения, обучения: личностные качества (например, «тщательность», «трудолюбие»), мотивы («охота»), упражнения, повторение действий, как это видно из только что приводившегося отрывка.
Выделение не только результативных и операциональных сторон деятельности, но и личностных свойств человека и именно, прежде всего направленности личности Петром не случайно и воспроизводится в самых разных ситуациях. Так, в своего рода квалификационной характеристике, как теперь бы сказали, «волонтеров», посылаемых для обучения «в чужие края», Петр выделяет ('как и в грамоте о епископах) три блока (что знать, что уметь и к чему стремиться), а также два уровня - программу-минимум и программу-максимум, выражаясь современные языком, научиться, образоваться самим и (максимум) еще и знать, как делать суда и уметь научить других: «1. Знать чертежи или карты морские, компас, также и прочая признаки морския. 2. Владеть судном как в бою, так и в простом шествии, и знать все снасти, или инструменты к тому надлежащия: парусы и веревки, а на каторгах и на иных судах весла и прочия. 3. Сколько возможно искать того, чтобы быть в море во время бою, а кому не лучится, ино с прилежанием искати того, как в тое время поступить...» [61. С. 117]. «4. Естли же кто похочет впредь получить себе милость болшую по возвращении своем, то к сим вышеописанным повелениям и учениям научились знати, как делати те суды, на которых они искушение свое примут» [Там же. С. 1181. Далее в пункте пятом сказано о желательности того, чтобы по возвращении в Москву смогли научить солдат или своего «знакомца», или «человека своего». Итак, здесь мы видим программу не только обучения, но и самовоспитания и формирования определенных жизненных перспектив личности специалиста.
В одном из указов (1720 г., 5 февр.), ориентированных на привлечение вольных работников для «канальной перекопной работы, которая будет делана от Волхова в Неву», Петр обнаруживает отличное понимание того, что человек мотивируется в труде не только оплатой, но и свободой, отсутствием притеснений: «...Понеже отнюдь никому на той канальной работе ни в чем никакой неволи и обиды не будет... а неволею и задержанием отнюдь никого работать не заставят» [80. С. 181]. Указы, разумеется, не обязательно исполняются. Понимая это, Петр в свое время издает указ о «хранении прав гражданских» (1722, 17 апреля), в котором, оговорив, что «зачем всуе законы писать», подчеркивает важность соблюдения писаных законов.
Одним из эффектов отдаленных последствий петровских преобразований было, в частности, издание в конце XVIII в. книги, в которой, в частности, были описаны наиболее распространенные и важные профессии - речь идет о десятитомной книге «Зрелище природы и художеств» (Спб., 1784 - 1790) (художествами называли практические занятия, профессии - от «худог» - умелый, искусный, рукодельный).
* * *
XVIII в., его вторая половина (особенно период правления Екатерины II), с одной стороны, сопровождаются дальнейшим развитием мануфактур, а с другой - превращением крепостных крестьян по сути в рабов, так как они оказываются полностью бесправными под властью помещиков или капиталистов-купцов, к которым их приписывают как крепостных.
Только в первой половине XIX в. крепостное право приходит к кризисному положению, ибо вольнонаемный труд оказывается гораздо более производительным на фабриках, использующих машины, паровые двигатели, чем труд подневольный, каторжный. Но уже во второй половине XVIII в. прогрессивные отечественные  деятели   Н. И. Новиков, А. Н. Радищев пытаются доказать своим современникам преимущества отмены крепостного права и использования повсеместно труда вольнонаемного.
Как отмечает М. Туган-Барановский [79], насаждение мануфактур не всегда заканчивалось их удачным развитием. Мануфактуры часто не выдерживали конкуренции кустарного производства (по сути - ремесленного). Это происходило потому, что на мануфактуры приходили сезонные рабочие - крепостные крестьяне, которых отпускали помещики в города на заработки для уплаты ими оброка вместо барщины. Производство на мануфактурах было основано на разделении ручного труда, особых сложных орудий труда не требовалось, Поэтому крестьяне в роли временных рабочих быстро осваивали технику производства и, возвращаясь в село, заводили свое кустарное производство, которое оказывалось производительнее и качественнее, ибо крестьяне здесь были более мотивированы - работали на себя.
Мануфактуры стали недосягаемы для ремесленников, кустарей только с момента трансформации их в машинные фабрики, использующие паровые двигатели и машины - орудия взамен ручных инструментов. В России это произошло лишь к середине XIX в.
Система принудительного труда на фабриках и горно-металлургических заводах, эффективная во времена Петра I, оказалась реакционной в первой половине XIX в. Государство, считая чугуноплавильное производство особо важным для страны, проявило особую заботу о нем (в отношении помощи заводчикам в обеспечении их рабочей силой). Но рабочие были на заводах в состоянии почти полного рабства, работали из-под палки и не имели никаких надежд на улучшение своего материального положения [79. С. 67].
Именно эти чугуноплавильные заводы и оказывались в состоянии упадка по сравнению с хлопчатобумажными фабриками, где использовался вольнонаемный труд [79. С. 67].
Производство на мануфактурах и машинных фабриках XVIII - первой половины XIX в. носило хищнический характер по отношению к рабочим. Работа проводилась в тяжелых гигиенических условиях, по 14 часов и более в сутки; о здоровье и тем паче развитии личности никто не заботился. Но в отношении обученных квалифицированных рабочих заводчики беспокоились и переманивали их [79].
Таким образом, в рассматриваемый период велико значение мастерства трудящихся, будь то крестьянин-землепашец, ремесленник-кустарь, рабочий мануфактуры или машинной фабрики. Поэтому при поиске и анализе исторических источников, вероятно, можно рассчитывать на интересные находки, связанные прежде всего со способами фиксации профессионального опыта и способами передачи профессионального мастерства, с идеями и принципами трудового воспитания.
В своде правил поведения, составленном из суждений разных авторов по указанию Петра I, «Юности честное зерцало» (1717 г.) вопросам трудового воспитания уделено немало внимания: «Всегда время пробавляй в делах благочестивых, а праздней и без дела отнюдь не бывай, ибо от того случается, что некоторые живут лениво, не бодро, а разум их затмится и иступится, потом из того добра никого ожидать можно, кроме дряхлого тела и червоточины, которое с лености тучно бывает» [9. С. 36].
В записках Ф. С. Салтыкова - сподвижника Петра I, которые он назвал «Пропозиции», имеется глава «О мастеровых всяких людях и промышленниках» [9. С. 54-55]. Здесь он предлагает ввести в России 7-летнее обучение учеников ремеслам, учредить процедуру присвоения звания мастера. Записные мастера должны содействовать повышению качества продукции, ибо: «незаписанным мастерам и незасвидетельствованным чтоб не быть, понеже всякие мастерства в том тратятся от несовершенства» [9. С. 55). Это предложение означает, что если в России и был институт цеховой организации, то он был не развит либо касался не всех ремесел, в отличие от Западной Европы. Иначе автор не предлагал бы Петру I введение системы ремесленного ученичества, как новшества.
Интересные для психологии труда мысли содержатся в работах государственного деятеля Петровской эпохи В. Н.Татищева (1686-1750). В. Н. Татищев приветствовал и активно осуществлял петровские реформы. Он был главным правителем сибирских и уральских заводов, занимался просвещением не только дворянских, но и детей рабочих заводов. В «Инструкции «О порядке преподавания в школах при уральских казенных заводах», составленной Татищевым, отмечается, что детей 8-ми лет направленно ремеслам учить не стоит, «разве сам кто к чему охоту возымеет» [9. С. 87]. Ремесленное обучение должно было следовать за общим начальным образованием. Вероятно, автор имел в виду, что маленькие дети еще не в состоянии определить свои склонности и потому ремесленное обучение должно начаться позже. Уделяется внимание режиму труда и отдыха учащихся, особенно малолетних (5-6 лет). Эти дети, по мысли В. Н. Татищева, учиться могут, но сидеть не должны более 2-х часов «сподряд», «дабы вдруг сидением не отяготить и науки им не омерзить» (там же).
Дается психологическая характеристика учителя. Учитель должен быть «благоразумен, кроток, трезв, не пианица, не зерщик, не блудник, не крадлив, не лжив, от всякого зла и неприличных, паче же младенцем  соблазненных поступков отдален...» (там же).
В трактате «Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ» (1878 г.) В. Н. Татищев высказывает мысль о том, что и разум и способности «без научения... без привычки или искусства приобретены быть не могут», «чтобы человек был разумен, он с детства должен учиться» [9. С. 69]. Среди всех наук в качестве «главной» науки выделяется наука, «чтоб человек мог себя познать» [9. С. 70], имеется в виду, знать то, что полезно и вредно - «непотребно человеку». На вопрос о том, что означает пословица «век жить - век учиться», дается такой ответ: каждый день в разговорах с людьми узнаешь новое, особенно если общаешься с людьми учеными, если же пойдешь к ремесленникам, то и у них «всегда увидишь новые обстоятельства...» [9. С. 73].

§ 12. Психологическое знание о труде в сочинениях М. В. Ломоносова и А. Н. Радищева

Если культура есть совокупность достижений людей в материальном и духовном производстве, умственном, нравственном развитии и общественном устройстве и если труд, таким образом, не может не быть ее существенным условием и звеном, то характеристика места и значения М. В. Ломоносова в отечественной культуре была бы неполной, если бы мы не приняли во внимание его идеи и разработки, относящиеся к вопросам психической регуляции труда как важнейшей стороны человеческой активности.
Существенное специфическое основание для рассмотрения затронутого вопроса состоит в своеобразном складе личности самого Ломоносова, что ставит его на особое место среди людей, мнение которых о труде и его психологических особенностях может представлять историко-культурную, а следовательно, и актуальную ценность.
Реконструируя склад личности Ломоносова, выделим следующие его особенности, существенные в контексте задачи уразумения его взглядов на психологические составляющие и факторы труда.
1. Широкое понимание Ломоносовым труда вообще как созидательной деятельности в любой области науки и практики. Слова «труд», «труждаться» он применяет и к рудокопу, и к полководцу, и к живописцу, и члену Императорской Академии Наук, и к мореплавателю, и т. д.
2. Уважительное отношение к человеку как субъекту труда, доверие к его инициативе и интеллекту. Наряду с тем, что Ломоносов в необходимых случаях разрабатывает подробные предписания о выполнении каких-либо работ, он сознательно оставляет те или иные стороны труда «на произволение» людей, занятых им.
Давая подробнейшие рекомендации к снаряжению экспедиции по освоению «Сибирского океана» (Северного морского пути), Ломоносов считает нужным в заключительном разделе отметить: «Сии предписанные для показанного морского путешествия пункты наблюдать господам командирам со всякою исправностью; однако смотря по обстоятельствам, имеют позволение делать отмены, служащие к лучшему успеху, что полагается на их благорассуждение и общее согласие, которое им паче всего рекомендуется, чтобы единодушным рачением и якобы единым сердцем и душою внимали, прилежали и усердствовали...» [44. Т. VI. С. 535].
Излишне говорить, что приведенные высказывания характеризуют не только стабильное отношение Ломоносова к людям, занятым делом, но и вполне определенные взгляды на вопросы управления людьми - психологии управления, как мы бы сказали.
3. Отношение к всякому труду «без гнушения», а точнее, уважительное отношение ко всякому труду: «...предостеречь мне должно, дабы кто не подумал... якобы я с некоторыми нерассудными любителями одной своей должности с презрением взирал на прочие искусства. Имеет каждая наука равное участие в блаженстве нашем» [44. Т. II. С. 368].
4. Глубокая личная (мотивационная и операциональная) включенность в разнообразные виды труда, сопровождающаяся соответствующей умелостью. Идет ли речь об «учинении проекта» нового «Регламента» Академии Наук или об изготовлении цветного стекла, о написании трагедии по повелению ее императорского величества или о проведении химических, физических опытов, анализах солей, «пробах» руд по «ордеру» академической канцелярии, Ломоносов обнаруживает и глубокое понимание общественного смысла, перспективного значения творимого, и дотошность, настойчивость, изобретательность в исполнении дела.
5. Неуемная любознательность, необычайная широта и активность интересов. Эта сторона личности М. В. Ломоносова многократно отмечена и общепризнана.
6. Широкая и детальная осведомленносгь в мире труда. Обсуждая вопросы физики, химии, физической химии, Ломоносов очень часто делает экскурсы в соответствующие области практического труда, обнаруживая дотошное знание подробностей.
Рассматривая различные химические «операции», называет кондитеров, работу в солеварнях, в «заведениях», изготовляющих селитру, вспоминает оружейников, стеклоделов, «пробирных мастеров», гончаров, «кирпичников», «мастеров фарфоровых изделий, прачек, ремесленников, делающих из свинца сурик и др.
Описание области труда, даваемое Ломоносовым, оказывается подчас поразительно скрупулезным и многоохватным. Он принимает в расчет и внутреннюю - психологическую - сторону труда, и внешние средства, инструменты, производственные условия. Можно подумать, что он читал современные нам работы по эргономике, в которых провозглашается комплексный подход анализа систем «человек-средства труда- производственная среда». Вот фрагменты, характеризующие профессиографический, психографический (как теперь бы сказали) подход Ломоносова к труду: «Рудоискатели прежде, нежели руд и жил искать начинают, смотрят и рассуждают наперед положение и состояние всего места, причем следующие вещи примечают...» [44. Т. V. С. 431] - и далее следует подробнейшее описание признаков, дающих возможность предположительной оценки месторождения, дополненное соображениями о том, нет ли неприятеля, наводнений, «ядовитого воздуха» или какого-нибудь иного «противного случая» [44. Т. V. С. 431].
Отнюдь не забывал отец российской науки о том, что в наши дни принято обозначать «человеческим фактором». Это тем более ценно, что писалось все это в условиях сословно-классового общества.
«Труждающиеся» у Ломоносова не только совершают рабочие движения, но «рассуждают», «видят», «примечают», проявляют «осторожность», имеют «надежды», «изволение» или «произволение», печалятся, радуются, проявляют мужество и т. д. Некоторые разделы его сочинения о «рудных делах» изложены (и даже озаглавлены) буквально в таких терминах, как «осторожность горных людей», «надежды рудокопов», «надежды от положения жил», «надежды от жильных материй» и т. д. Иначе говоря, технология часто изложена как бы глазами человека, непосредственно включенного в труд с его муками и радостями, а не с позиции стоящего в стороне (или «надстоящего») наблюдателя-регистратора. Подобного рода психологические «антропоцентрические» интерпретации труда часты и в общих оценочных суждениях Ломоносова, например: «...людей, которые бедственными трудами или паче исполинскою смелостию тайны естественные испытать тщатся, не надлежит почитать предерзкими, но мужественными и великодушными» [44. Т. III. С. 23].
7. Гармоничное сочетание теоретического и практического творческого ума. Это утверждение едва ли нуждается в специальном обосновании - весь неподдающийся охвату вклад М. В. Ломоносова в отечественную культуру говорит об этом как нельзя более красноречиво.
Перейдем от характеристики личности М. В. Ломоносова к рассмотрению его научных представлений, которые можно отнести к области психологии труда.
В целом материалы сочинений М. В. Ломоносова, дающие основание реконструировать его научные представления, относящиеся к области, именуемой в наши дни как «психология труда», можно упорядочить прежде всего в виде совокупности следующих тем.
1. Построение эмоционально насыщенных образов-целей (и, следовательно, «смыслов») труда и вопросы его стимулирования. В научных сочинениях, публичных выступлениях, заметках, «мнениях» и разработках Ломоносов неизменно ярко рисует ценностные представления, которые кяк бы призваны задать мотивационную основу той или иной полезной деятельности. В результате возникает целая система «смыслов» труда. Это и «умножение счастья человеческого рода», и «слава и польза («вечное удовольствие») отечества», и преодоление тягостных состояний («умаление скуки»), «облегчение работ», «отвращение препятствий», в том числе благодаря использованию приспособлений, «махин», удобство и безопасность труда, экономическая выгода, удовольствие («увеселение») от нахождения истины, страсть «насыщать свой дух приятностью самого дела» и многое другое.
Наряду с позитивными ценностями Ломоносов с необходимой долей иронии или сарказма называет своего рода антиценности, в частности те нежелательные варианты человеческой активности на профессионально-трудовых постах, с которыми надо, по его мнению, бороться или которых следует избегать.
Смыслы труда тонко дифференцируются. Если речь идет о научной работе в лаборатории, то Ломоносов подчеркивает, что «труды предпринимаются не для получения выгоды, но ради науки» [44. Т. II. С. 5691 Если речь идет о практической стороне дела, то он акцентирует то, что «меньшим трудом и иждивением (затратами. - Е. К; О. Н.) лучшее действие производит» [44. Т. II. С. 365].
Поучительно, что причину необходимости работ по улучшению труда Ломоносов усматривает в первую очередь не в выгоде, но в заботе о здоровье людей и их безопасности.
Проектируя крупное предприятие (например, освоение «Сибирского океана» или «исправление» Санкт-Петербургской Императорской Академии Наук), Ломоносов детально разрабатывает систему стимулирования занятых соответствующими делами людей, в частности способов их «ободрения», преодоления утомления и т. д.
Особенно интересны с психологической точки зрения рекомендации на случай вынужденного зимовья («Если боже сохрани, судно повредится...»). Он дает предписания по устройству зимовья, общей организации поведения («всячески быть в движении»), борьбе с цингой и наряду с этим советует действовать «...ограждаясь великодушием, терпением и взаимным друг друга утешением и ободрением, помогая единодушием и трудами, как брат брату, и всегда представляя, что для пользы отечества все понести должно и что сему их подвигу воспоследует монаршеская щедрота, от всея России благодарность и вечная в свете слава» [44. Т. VI. С. 532].
В затронутых материалах существенно вовсе не то, насколько «вечными» являются рекомендации Ломоносова. Важно другое: он располагал исторически конкретным истинным знанием о психике занятого трудом человека и был при этом не просто академическим «держателем» этого знания, но применял его в практике рационализации труда.
2. Вопросы волевой саморегуляции труда. Соответствующие идеи Ломоносова закономерно связаны с его представлением о трудящемся как человеке, которому многое доверяется на его «произволение», «рассуждение». Так, он отмечает: «При искании жил не надлежит скоро от дела отставать, когда кто нескоро до руд дойдет, ежели многие признаки их на том месте показывают» [44. Т. V. С. 440].
3. Вопросы проектирования средств и условий труда с учетом психологических особенностей людей. Сочинения Ломоносова изобилуют предложениями разного рода средств труда, причем очень часто эти предложения обосновываются ссылками на особенности психики человека. Интересен с точки зрения психологии труда как науки проект «особливого самопишущего компаса», который можно рассматривать не только как навигационный прибор, но и как первый известный нам самопишущий прибор (в проекте) для психологических исследований трудовой деятельности - деятельности рулевого («правящего») на судне [44. Т. IV. С. 150-152].
Предлагая еще один навигационный инструмент, Ломоносов приводит в пользу его рациональности чисто психологический довод: «Для умаления скуки точного разделения целого квадранта для получения большей исправности сие средство за лучшее почитаю» [44. Т. IV. С. 135]. С позиций современного психолога, это отнюдь не слабый довод, поскольку вопрос «умаления скуки» переобозначенный в современных терминах, входит в структуру актуальнейшей проблемы коррекции неблагоприятных функциональных состояний человека в труде.
Предлагая новый способ «находить и наносить полуденную линию», Ломоносов опять-таки опирается на психологические доводы: «Обыкновенный способ требует раздвоения внимания наблюдателя, именно последний должен и следить за движением звезды и отмечать время; а наш не требует часов, не отвлекает внимания и ничем иным не отвлекает зрение, занятое одним делом» [44. Т. IV. С. 3951. Вот превосходный пример использования психологических знаний о свойствах внимания - распределении («раздвоении») и отвлечении его - при проектировании средств труда. Из ограничений, которые психологические особенности человека накладывают на вещественные условия и средства труда химика-исследователя, исходит Ломоносов и при обсуждении оборудования химической лаборатории; оборудования не должно быть слишком много, так как «химик не может быть в достаточной мере осмотрителен, если поставит опыты в количестве, превышающем то, какое может быть охвачено вниманием его мысли» [44. Т. II. С. 569].
Как известно, свойственная нашему времени специализация областей науки и техники давно уже привела к тому, что  средства труда проектируют одни люди, а о субъектном -  психологическом - «факторе» труда знают и думают другие, что в свою очередь породило множество проблем делового  «стыкования», «психологического» и «инженерного» проектирования. В силу исторических обстоятельств и специфических личных качеств Ломоносов сочетал в одном лице и конструктора техники и знатока человеческой психологии, поэтому  для него не существовало деление «человек» и «техника». В своих проектах он умел также учитывать сферу делового взаимодействия людей (социально-психологические явления, как теперь говорят).
4. Вопросы проектирования больших систем с учетом психологических особенностей труда. К числу соответствующих проектов М. В. Ломоносова можно отнести документы, касающиеся «исправления» Академии Наук (ее, кстати, Ломоносов сам подводит под понятие «система») и освоения Северного морского пути.
Требования профессии к человеку отличаются в работах Ломоносова весьма тонкой нюансировкой в зависимости от специфики деятельности.
С точки зрения методологии проектирования больших систем (неизбежно включающих «человеческий фактор») особый  интерес представляет то, что Ломоносов уделяет специальное  внимание общим основаниям и принципам проектирования. Проводимые ниже утверждения встречаются в его материалах трижды, причем один раз они сформулированы им на латинском языке.
В связи с «исправлением» Академии Наук эти основания сводятся к следующим положениям:
- необходимо отвлекаться от ситуации в том виде, как она сложилась к настоящему времени, и заботиться о некоторой обобщенности устанавливаемой системы;
- предусматривать самообеспечение системы и ее внешний полезный выход;
- разумно использовать имеющийся опыт (свой и зарубежный);
- строить оптимальные межлюдские отношения в системе;
- дифференцированно подходить к оценке деловой активизации людей в системе;
- неукоснительно и точно осуществлять порядок распределения руководящих функций в системе;
- равномерно, пропорционально, целесообразно распределять материальные ресурсы [44. Т. 10. С. 14-16].
5. Вопросы оптимизации межлюдских отношений в труде. Соответствующие идеи высказываются Ломоносовым, как мы уже не раз имели возможность убедиться, по поводу любого мало-мальски важного дела, будь то проверка кунсткамеры, постройка зданий, работа Академии или работа в лаборатории.
В заметках для себя он пишет: «На людей, имеющих заслуги перед республикой (общим делом. - Е. К; О. Н.) науки, я не буду нападать за их ошибки, а постараюсь применить к делу их добрые мысли» [44. Т. 1. С. 107]. И еще: «Ошибки замечать не многого стоит; дать нечто лучшее - вот что приличествует достойному человеку» [44. Т. 1. С. 129].
Как мы могли заметить, психологическое знание о труде и трудящемся М. В. Ломоносов учитывал и порождал не для академических деклараций, а для делового применения. В этом состоит важная и поучительная для современных психологов специфическая черта великого ученого, определяющая его место и долю участия в нашей науке.
А. Н. Радищеву (1749-1802) принадлежит выдающееся место в истории отечественной передовой общественной мысли второй половины XVIII в. Он первый в нашей стране революционер, выступивший публично на борьбу с самодержавием и крепостничеством с проповедью идеалов буржуазно-демократической республики.
А. Н. Радищев опирался на передовые идеи французских деятелей просвещения (прежде всего Гельвеция), а также отечественных ученых-материалистов (М. В. Ломоносова и др.).
Психологические представления о труде и роли труда в жизни личности являются органичной частью системы материалистической философской концепции А. Н. Радищева.
В главном труде его жизни «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищев рисует картины жизни крестьян в условиях крепостного права.
В главе «Любань» А. Н. Радищев оказывается в роли интервьюера, беседующего с пашущим крестьянином. Он описывает старательность крестьянина, легкость, с которой он манипулирует сохой.
Материал беседы представлен так, чтобы читатель был причастен к событиям и убедился в разнице труда на себя, труда свободного, которым был занят крестьянин, и труда подневольного, при отработке барщины, а также в различном положении крестьян, принадлежащих помещикам (с их неограниченной хищнической эксплуатацией крестьян), и крестьян «казенных», озабоченных фиксированным размером оброка [68. С. 56-57].
В главе «Крестьцы» А. Н. Радищев обращается к своим детям с наставлениями им к будущей жизни и показывает читателю, одновременно какими целями, способами и принципами он сам руководствовался в их воспитании. Оказывается, что, несмотря на то, что дети его - дворяне, они умеют доить корову, варить «щи и кашу», они быстро бегают, могут поднимать тяжести «без натуги», умеют «водить соху», вскопать грядку, владеют косою и топором, стругом и долотом» [68. С. 111]. Зачем эти умения нужны в жизни? Чтобы суметь «заставить сделать» и быть снисходительным к погрешностям, зная трудности исполнения. Он отмечает необходимость в физическом развитии и поддерживании тела в крепком, здоровом состоянии, ибо укрепляя тело, одновременно укрепляем и дух.
Деятельная позиция в жизни рекомендуется им как средство преодоления недуга, болезни. Если нет аппетита, нездоровится, нужно привести себя в движение, поголодать, довести себя до усталости и тем самым вернуть аппетит и хороший сон. Человеку необходимо равновесие рассудка и страстей; последнего можно достичь только трудом, трудолюбием.
Нужно «трудиться телом» и тем самым управлять волнением, страстями; «трудиться сердцем», упражняясь в соболезновании, милосердии (чтобы страсти имели благое, нравственное начало); необходимо «трудиться разумом», упражняясь в отыскании истины, тем самым «разум управлять будет вашею волею и страстями» [68. С. 114].

§ 13. Предреформенная Россия XIX века:

А. И. Герцен и Н. Г. Чернышевский о психологических аспектах труда

Трудами А. И. Герцена, В. Г. Белинского, Н. А. Добролюбова, Н. В. Шелгунова, Д. И. Писарева, Н, Г. Чернышевского заложен был фундамент материалистической философии в России 60-х гг., который был далее развит И. М. Сеченовым и другими представителями отечественного естествознания.
Представления о труде и его роли в развитии личности были органичной частью общего философского мировоззрения, характерного для революционеров-демократов.
Общим для всех революционеров-демократов 40-60-х гг. XIX века являются следующие положения: материалистический монизм в решении психофизиологической проблемы, утверждение о несводимости (в то же время) психики к физиологии, постановка проблемы личности как важнейшей психологической проблемы, тезис об обусловленности психических процессов качествами личности; представление о формировании личности под определяющим влиянием условий ее жизни и деятельности, конкретно-исторических условий жизни человека, тезис о ведущей роли активности личности в становлении ее отношений к действительности, тезис о проявлении, выражении качеств личности человека через его действия, поступки, через деятельность; признание независимого существования внешнего мира в человеческом познании; требование единства чувственного и логического в познании, неправомерности отрыва теории от практики, знания от жизни [75. С. 50].
Эти положения составили основу материалистической философской традиции в отечественной культуре, которая оказала огромное влияние на формирование мировоззрения передовых слоев представителей отечественной мысли, несмотря на то, что философская позиция революционеров-демократов была ограничена рамками антропологического материализма и свойственного ему преувеличения роли субъективных факторов в понимании движущих сил истории. Вклад русских революционных демократов в развитие передовой общественно-политической и научной мысли в дореволюционной России был исключительно велик, и именно революционные демократы стали подлинными властителями дум всех передовых людей России не только своего времени, но и в последующую эпоху [75. С. 50].
Для истории психологии труда представляют интерес не только общефилософские и общепсихологические воззрения революционеров-демократов, но и их понимание сущности трудовой деятельности человека.
Так, в творчестве А. И. Герцена, по мнению Б. М. Теплова [78], центральное психологическое понятие - «действие», ибо только в деятельности смысл человеческой жизни. В книге «Кто виноват?» (1842) А. И. Герцен пишет: «Совершенное отсутствие всякой определенной деятельности невыносимо для человека. Животное полагает, что все его дело - жить, а человек жизнь принимает только за возможность что-нибудь делать» [14. С. 205]. В статье «Диалетантизм в науке» А. И. Герцена находим: «В разумном, нравственно-свободном и страстно-энергетическом деянии человек достигает действительности своей личности» [15. С. 71].
В деятельности человека формируются его отношения к действительности, окружающим, к себе и своему месту в мире, формируется личность, главный стержень которой Герцен видит в отношении человека к жизни. Так, в ответе одному из корреспондентов «Колокола» А. И. Герцен писал: «Хотите, я Вам открою секрет моей философии? Он может равно пригодиться для частной и для общей жизни. Вся тайна заключается в тексте: «Марфа, Марфа, печешься о мнозе, едино же есть на потребу». Узнать, определить для себя это единое и оставить все: отца, мать и прилепиться к нему, за ним следить со всей настойчивостью, страстью, ревностью, к которой человек способен, допуская всему остальному меняться, изменять, уклоняться» [16. С. 124].
Признавая активность личности как важное основание действенной позиции человека-созидателя, а не созерцателя, А. И. Герцен показывает зависимость внутреннего мира личности от внешних обстоятельств ее жизни. Эта зависимость социального, исторического, экономического порядка «призывает человека продолжать начатое его отцами, ему естественно привязаться к тому, что его окружает...» [17. С. 111-112]. И эта зависимость, казалось бы, святая святых, «внутреннего ядра» личности жизни не отрицает понятия свободы и активности личности. Свобода, активность понимается как сознательно подчиненная обстоятельствам жизни. Герцен критически и с сомнением относится к пониманию «ядра личности», якобы содержащего в себе необъяснимую внутреннюю активность человека. Такая полная свобода личности от обстоятельств жизни представляется Герцену вариантом сумасшествия. Он развивает эти взгляды в рассказе «Еще из записок одного молодого человека» (1838 г.) [18. С. 455].
Но человек, по Герцену - не пассивный продукт действия среды. Он может ей подчиниться и стать ее полным выразителем, но может осознать действительность и противостоять влияниям среды. «Сильные и настойчивые люди достигают и того, что «создает около себя то, чего нет» («Кто виноват?» ч. II. 1845) [14. С. 112].
Способности и одаренность человека, по Герцену, - продукт активной деятельной работы по развитию у себя природных задатков. Чем сильнее у человека потребность в их развитии, чем более сознательно он работает над собой, тем выше результаты. «Все-таки странно, что почти все сильные люди, большие поэты и мыслители происходят не из класса богачей, распивающих вино, а из класса рабочих. Где вы видели, что у богатых было больше всего талантов?» [19. С. 37]. Б. М. Теплов [78] сумел из сопоставления разных работ А. И. Герцена реконструировать его более или менее целостную непротиворечивую психологическую концепцию и в ней выделил главное - вполне осознанный А. И. Герценом подход к психологии с точки зрения исторического развития. Для А. И. Герцена психология была не самоцелью, а средством объяснения деятельности людей, их сложной зависимости от условий жизни. Пороки и язвы общества, таким образом, в своей главной причине оказывались продуктом не просто действий отдельных преступников с их индивидуальными особенностями, но порождением объективных условий общественной жизни, которую следует в корне менять, чтобы добиться устранения порочного поведения людей.
Признание важнейшего значения обстоятельств жизни в определении психики, личности людей - основа психологических взглядов Н. Г. Чернышевского: «Жизнь рода человеческого, как и жизнь отдельного человека, слагается из взаимного проникновения очень многих элементов», среди которых для Н. Г. Чернышевского важен «материальный быт: жилища, пища, средства добывания всех тех вещей и условий, которыми поддерживается существование, которыми доставляются житейские радости или скорби» [86. С. 356]. Н. Г. Чернышевский считал, что от обстоятельств жизни зависят и умственные и нравственные качества людей.
Для Чернышевского природные свойства людей, такие, как темперамент, врожденные склонности к медлительности или подвижности, маскируются обстоятельствами жизни, к которым приспосабливается человек.
«Природный темперамент вообще заслоняется влияниями жизни, так что различить его несравненно труднее, чем обыкновенно предполагают» [87. С. 889].
Образ жизни, деятельности формирует привычки, из которых складываются особые качества личности. Привычки, имеющие важное реальное значение, различны у разных сословий или профессий по различию образа жизни [87. С. 890]. Таким образам формируются профессионально-важные качества, профессиональные способности, если использовать терминологию 30-х гг. XX в. По Н. Г. Чернышевскому, профессионально важные качества формируются в процессе длительного выполнения трудовой деятельности.
Внутренним двигателем деятельности человека, согласно Н. Г. Чернышевскому, являются потребности. В качестве присущей человеку потребности выступает потребность к деятельности. Только в деятельности возникает «феномен приятности или удовольствия» [88. С. 27]. «Источником удовольствия непременно должна быть какая-нибудь деятельность человеческого организма над внешними предметами» (там же). Отсюда отношение Чернышевского к труду и праздности: «Праздность есть отсутствие деятельности: очевидно, что она не может производить феномена так называемого ощущения» [88. С. 271-272]. В светской жизни «нет нормальной деятельности, т. е. такой деятельности, в которой объективная сторона дела соответствовала бы субъективной его роли, нет деятельности, которая заслуживала бы имя серьезной деятельности» [88. С. 272]. Поэтому светский человек «принужден создавать себе взамен нормальной деятельности фиктивную». Трудовая деятельность в отличие от других видов жизнедеятельности имеет, по Чернышевскому, признак серьезности, общественной ценности, трудности, которую нельзя не уважать.
Категория труда занимает одно из центральных мест в системе взглядов Н. Г. Чернышевского. В конкретной осязаемости идеал труда, с точки зрения социалиста, образец организации труда, обстановки труда, в которой облагораживается личность человека, мы видим на примере швейной мастерской Веры Павловны в романе «Что делать?» [89].
Принципы организации работ, подбора работниц, взаимоотношений управляющего (Веры Павловны) и работниц, принципы оплаты труда, организация режима труда и отдыха, преодоление монотонности в труде, формирование чувства коллективизма, нравственное совершенствование работниц, активное участие работающих в управлении, преодоление отчуждения труда, характерного для капиталистического производства - вот вопросы, которые обсуждаются Чернышевским в форме рассказа о деятельности Веры Павловны, о нововведениях в мастерской.
В романе «Что делать?» Н. Г. Чернышевский приблизил к жизни, показал возможную реализацию философских, эстетических и социалистических идей, в общей теоретической форме высказанных им в работах «Антропологический принцип в философии» [88]. «Основания политической экономии (по Миллю)» [90], в диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности» [91], «Капитал и труд» [85].
Последняя работа [85] содержит критерии нормального, идеального труда с точки зрения общества, с позиции субъекта труда. В качестве научного обоснования этих критериев используются и психофизиологические представления о человеке, его деятельности.
Представления Н. Г. Чернышевского как лидера революционеров-демократов 60-х гг. оказали значительное влияние на передовые слои русской интеллигенции, деятелей, разрабатывавших вопросы социологии и экономики труда в 70-80-е гг. XIX в.

Литература к разделу I

• Маркс К. Подготовительные работы для «Святого семейства» // Маркс К.Энгельс Ф. Соч. М.-Л., 1930. Т. III. С. 628-629.
• Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г. // Маркс К.., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 560-566.
• Маркс К; Энгельс Ф. Немецкая идеология // Собр. соч. М., 1955. Т. III. С. 7-544.
• Ленин В. И. О брошюре Юниуса // Полн. собр. соч. М., 1980. Т. 30. С. 6.
• Ленин В. И. Развитие капитализма в России // Полн. собр. соч. М., 1958. Т. 3. С. 1-609.
• Анисимов А. Ф. Этапы развития первобытной религии. М.; Л., 1967. С. 31-32.
• Антипов Г. А. Историческое прошлое и пути его познания. Новосибирск, 1987.
• Антология педагогической мысли Древней Руси и Русского государства XIV-XVII вв. М., 1985.
• Антология педагогической мысли в России XVIII в. М., 1985.
• Бризон П. История труда и трудящихся (пер с. франц.). Пг., 1921.
• Бюхер К. Работа и ритм (пер. с нем.). М», 1923.
• Виноградов Н. Н. Заговоры, обереги, спасительные молитвы и проч. // Живая старина. Спб., 1909. Т. 2. Вып. 3. С. 4.
• Геллерштейн С. Г. Психология труда в историческом аспекте // Вопр. психологии. Материалы Второй Закавказской конференции психологов. Ереван, 1960.
• Герцен. А. И. Кто виноват? // Полн. собр. сочинений и писем. Пг., 1919. Т. IV. С. 194-394.
• Герцен А. И. Дилентантизм в науке // Избранные философские произведения. М., 1948. Т. 1. С. 71.
• Герцен А. И. Письма к путешественнику // Полн. собр. сочинении и писем. Пг., 1919. Т. 13.
• Герцен А. И. С того берега // Избранные философские произведения. М., Госполитиздат, 1948. Т. 2. С. 32-33.
• Герцен А. И. Еще из записок одного молодого человека // Полн. собр. сочинений и писем. Пг., 1918. Т. 2. С. 435-467.
• Герцен А. И. Письмо к М. Мейзенбург, 4 окт. 1857 // Полн. собр. сочинений и писем. Пг., 1919. Т. 9. С. 37-39.
• Гессен. В. Ю. К истории ремесленного труда в Древней Руси (10-15 вв.) //Архив истории труда в России, выпускаемый Ученой комиссией по исследованию истории труда в России. Пг., 1922. Кн. 4. Ч. I. С. 47-56.
• Гессен В. Ю. К истории ремесленного труда в Древней Руси // Исторические сборники. Труд в России. Л., 1924. Кн. 11-12. Ч. I. С: 98- 105.
• Громыко М. М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX века. М., 1986.
• Даль В. Пословицы русского народа. Сборник В. Даля. М., 1957.
• Данилевский В. Очерки истории техники XVIII-XIX вв. М.; Л., 1934,
• Дмитриева М. А. и др. Психология труда и инженерная психология. Л., 1979. С. 7-10.
• Елеонская Е. Н. Сельскохозяйственная магия. М„ 1929.
• Зеленин Д. К. Тотемы-деревья в сказаниях и обрядах европейских народов. М.; Л., 1937.
• Зрелище природы и художеств. Спб., 1784-1790 (в 10 тт.).
• Зыбковец В. Ф. Дорелигиозная эпоха. К истории формирования общественного сознания. М., 1959. 248 с.
• Из истории русской психологии. М., 1961.
• История СССР с древнейших времен до конца XVIII века /Под ред. Б. А. Рыбакова. М., 1975.
• История СССР (XIX- начало XX в.). Учебник под ред. И. А. Федосова. М., 1981.
• Казаков В. Г. Разработка конкретных проблем в отечественной психологии труда на первых этапах ее развития // Психол. журнал. 1983. № 3. С. 87-98.
• Климов Е. А. Введение в психологию труда. М., 1986.
• Климов Е. А. Психологическое знание о труде в сочинениях М. В. Ломоносова // Вестн. Моск. ун-та. Серия 14. Психология. 1986. № 3.
• Кондаков Н. И. Логический словарь. М., 1971.
• Котелова Ю. В. Из истории советской психологии труда // Вопр. психологии, 1967. № 5.
• Котелова Ю. В. Очерки по психологии труда. М., 1986.
• Коц Е. Несколько слов об арестантском труде // Архив истории труда в России. Пг., 1923. Кн. 6-7.
• Кузин М. Ф; Егоров Н. И. Полевой определитель минералов. М., 1983.
• Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1937.
• Левитов Н. Д. Психология труда. М., 1963.
• Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1931.
• Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. В 10 т. М.; Л., 1950-1957.
• Ломоносов М: В. Полн. собр. соч. М.; Л., 1955. Т. IV. С. 395.
• Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. М.; Л., 1952. Т. VI. С. 170.
• Лоос В. Г. Промышленная психология. Киев: Техника, 1974. 230 с.
• Майков Л. Н. Великорусские заклинания // Зап. Русск. геогр. общества по отд. этнографии. Спб., 1869. Т. 2. С. 527-561.
• Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. М., 1980.
• Мунипов В. М. Проблемы изучения истории взаимодействия психологии труда со смежными науками // Методология историко-психологического исследования. М., 1974.
• Никольский Н. М. Дохристианские верования и культы днепровских славян. М., 1929.
• Никольский Н. М. История русской церкви, 4-е изд. М., 1988.
• Новиков Н. В. Образы восточнославянской волшебной сказки. Л., 1974.
• Носкова О. Г. Психологические знания о труде и трудящемся в России конца XIX- начала XX в.: Автореф. канд. дис. М., 1986.
• Нуаре Л. Орудие труда и его значение в истории развития человечества (пер. с нем.). Киев, 1925.
• Окладников А. П. Утро искусства. Л., 1967.
• Очерки по истории русской психологии. М., 1957.
• Очерки истории техники в России с древнейших времен до 60-х гг. XIX века. М., 1978.
• Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм в России. М., 1988.
• Петровский А. В. История советской психологии. Формирование психологической науки. М.,1967.
• Петр I, имп. Письма и бумаги Петра Великого. Т. 1 (1688-1701). Спб., 1887.
• Петр I, имп. Письма и бумаги Петра Великого. Т. 2 (1702-1703). Спб., 1889.
• Платонов К. К  Вопросы психологии труда. М., 1962.
• Платонов К. К. Казаков В. Г. Психология труда в CCCР//Work psychology in Europe, Warszawa, 1980.
• Покровский Б. А. Ступени профессии. М., 1984. 343 с.
• Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1946.
• Рабинович М. Г. Очерки материальной культуры русского феодального города. М., 1988.
• Радищев А. П. Путешествие из Петербурга в Москву // Избранные философские и общественно-политические произведения. М., 1952.
• Развитие русского права в XV- первой половине XVII века. М., 1986.
• Рихтер И. И. Железнодорожная психология. Материалы к стратегии и тактике железных дорог // Железнодорожное дело. 1895. № 25-32. 35, 38, 41- 48.
• Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1948.
• Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1981.
• Семенов С. А. Первобытная техника (опыт изучения древнейших орудий изделий по следам работы). М.; Л., 1957.
• Семенов С. А. Развитие техники в каменном веке. Л., 1968.
• Смирнов А. А. Развитие и современное состояние психологической науки в СССР. М., 1975.
• Соловьев Ю. И. История химии в России. М., 1985.
• Тайлор Э. Б. Первобытная культура (1-е изд. - 1871) (пep. с англ.). М., 1989.
• Теплов Б. М. Психологические взгляды А. И. Герцена / Философские записки. М., 1950. Т. 5.
• Туган-Барановский М. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М, Московский рабочий, 1922. 424 с.
• Указы Петра Великого, имп. Спб., 1780.
• Утопический социализм в России.   Хрестоматия   / Составители: А. И. Володин, Б. М. Шахматов. М., 1985.
• Федорова М. Е., Сумникова Т. А. Хрестоматия по древнерусской литературе. М., 1986.
• Фоминых В. П., Яковлев А. П. Ручная дуговая сварка. М., 1981.
• Хрестоматия по древней русской литературе (XI-XVII вв.). Составитель: проф. Н. К. Гудзий. М., 1962.
• Чернышевский П. Г. Капитал и труд // Полн. собр. соч. В 15 т. Т. VII. М., 1939.
• Чернышевский Н. Г. Сочинения Т. Н. Грановского. Т. I // Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 3. М., 1947.
• Чернышевский Н. Г. Статьи, приложенные к переводу «Всеобщей истории» г. Вебера // Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 10. М., 1951:
• Чернышевский Н. Г. Антропологический принцип в философии // Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 7. М., 1950.
• Чернышевский Н. Г. Что делать? М., 1947.
• Чернышевский Н. Г. Основания политической экономии Д. С. Милля // Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. IX. М., 1949.
• Чернышевский Н. Г. Эстетические отношения искусства к действительности // Полн. собр. соч. В 15 т. Т. 2. М., 1939.