Кернберг О. Отношения любви: Норма и патология

ОГЛАВЛЕНИЕ

3. ЗРЕЛАЯ СЕКСУАЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ

Сейчас мы подошли к наиболее сложной стадии метаморфоз, происходящих в процессе развития: сексуальное возбуждение как базальный аффект, эротическое желание по отношению к другому человеку и кульминация – зрелая сексуальная любовь. Поэты и философы, конечно же, лучше описали необходимые составляющие и стороны зрелой любви, чем любые психоаналитические исследования. И все-таки желание лучше понять ограничения в достижении способности к зрелым отношениям любови, я уверен, оправдывает попытку дополнить существующие исследования еще одним.
В сущности, зрелая сексуальная любовь является сложной эмоциональной реакцией, включающей в себя (1) сексуальное возбуждение, переходящее в эротическое желание, по отношению к другому человеку; (2) нежность, происходящую из объединения либидинальных и агрессивно нагруженных Я– и объект-репрезентаций, с преобладанием любви над агрессией и толерантностью к нормальной амбивалентности, характеризующей все человеческие отношения; (3) идентификацию с другим, включающую и реципрокную (ответную) генитальную идентификацию, и глубокую эмпатию к половой идентичности партнера; (4) зрелую форму идеализации с обязательствами по отношению к партнеру и к отношениям; (5) элемент страсти во всех трех аспектах: сексуальных отношениях, объектных отношениях и роли Супер-Эго пары.

ДАЛЬНЕЙШИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ ОБ ЭРОТИЧЕСКОМ ЖЕЛАНИИ

В предыдущей главе я рассматривал сексуальное возбуждение как аффект, который изначально связан со стимуляцией кожи и отверстий тела, а затем постепенно концентрируется в специфических зонах и отверстиях тела. Контекстом рассмотрения были объектные отношения на доэдиповой и эдиповой стадиях развития.
Сопрождающая человека всю жизнь жажда физической близости, стимуляции и смешения поверхностей тел связана со стремлением к симбиотическому слиянию с родительским объектом и, тем самым, с ранними формами идентификации.
Удовольствие, которое получает ребенок от телесного контакта с матерью в контексте их удовлетворяющих отношений, его/ее любви к матери, сопровождает развитие примитивных фантазий об удовлетворении его полиморфных сексуальных желаний. Ребенок создает интернализованный мир фантазий, возбуждающих и удовлетворяющих симбиотических переживаний, которые в дальнейшем будут составлять стержень либидинальных стремлений в динамике бессознательного.
В то же время агрессивный садомазохистский компонент сексуального возбуждения, представляющий собой инкорпорацию агрессивного аффекта не только как часть полиморфного инфантильного сексуального отклика младенца per se (самого по себе), но и как дополняющий компонент в желании слияния, взаимопроникновения, является частью эротического отклика в самом широком смысле. Я уже обращался к предположениям Мельтцера и Вильямса (1988) о том, что идеализация поверхности тела матери выполняет защитную функцию по отношению к фантазийной проекции агрессии на внутренность материнского тела и непосредственно выражает интеграцию любви к идеальному образу матери с самым ранним чувственным удовлетворением. Примитивная идеализация поверхности тела матери приводит к идеализации ребенком своего собственного тела путем ранней интроекции и примитивной идентификации с матерью. Примитивная идеализация типична для процессов расщепления (splitting), которые отделяют такую идеализацию от “абсолютно плохого” опыта с объектом или переживаний преследования, сохраняют сексуальную направленность к идеализируемому объекту и защищают сексуальное возбуждение от подавления агрессивными импульсами.
Поскольку превратности сексуального возбуждения в контексте доэдиповых отношений мать-младенец представляют истоки эротического желания, это желание достигает вершин на эдиповой стадии развития. Фрейд предполагал (1905), что психология младенца приводит к доминированию генитальных импульсов, направленных на родителя противоположного пола, и к одновременной активации сильной амбивалентности и чувства соперничества по отношению к родителю одного с ним пола. Бессознательное желание отцеубийства или матереубийства, направленное на родителя того же пола, является обратной стороной инцестуозного желания по отношению к другому родителю и страха кастрации, сопровождающихся бессознательными фантазиями об угрозе и наказании. Эта констелляция – позитивный эдипов комплекс – параллельна негативному эдипову комплексу, то есть сексуальной любви к родителю того же пола и чувству конкуренции и агрессии, направленных на другого родителя. Фрейд рассматривал негативный эдипов комплекс как защиту от кастрационной тревоги, активизированной позитивным эдиповым комплексом. Другими словами, защитное гомосексуальное подчинение – важный, но не единственный мотив негативного эдипова комплекса, корни которого лежат в доэдиповой бисексуальности.
Эта теория, объясняя сильную привязанность пациента к аналитику как к идеальному, недоступному, запретному объекту, проливает свет на природу трансферентной любви. Но Фрейд (1910a,b,c, 1915a), пораженный интенсивностью и неистовостью переноса и его несомненной связью с чувством влюбленности, также пришел к выводу, что бессознательный поиск эдипова объекта является частью всех нормальных отношений любви и это определяет желание идеализировать объект любви. Однако, как указывал Бергман (1982), Фрейд не создал теории, которая четко дифференцировала бы трансферентную любовь от эротической и нормальной любви. Нас в данном случае интересует центральное значение эдиповых стремлений в бессознательном содержании эротического желания.

ЭРОТИЧЕСКОЕ ЖЕЛАНИЕ И НЕЖНОСТЬ

Нежность отражает интеграцию либидинальных и агрессивных элементов Я– и объект-репрезентаций и переносимость амбивалентности. Балинт (1948) первым подчеркнул важность нежности, которая, как он предполагал, закладывается на догенитальной стадии: “Потребность в постоянном, нескончаемом внимании и признательность вынуждают нас к регрессии или даже к постоянному пребыванию в архаичной инфантильной форме нежной любви”. С точки зрения интернализации отношений со значимыми другими, представляющей сложный мир интернализованных объектных отношений (и в конце концов определяющей структуру Эго, Супер-Эго и Ид), два основных потока влияют на способность развития зрелой сексуальной любви. Один – регрессивная тяга к слиянию с объектом любви, поиск по крайней мере мимолетного восстановления желаемого симбиотического единства идеальных отношений с матерью. Другой – прогрессивная тенденция к консолидации различий, сначала между Я– и объект-репрезентациями, а позже – к интеграции “абсолютно хорошей” и “абсолютно плохой” репрезентаций Я в единую Я-концепцию и соответствующую интеграцию “абсолютно плохих” репрезентаций значимых других с “абсолютно хорошими” в интегрированные концепции, что включает четкую дифференциацию их сексуальных ролей.
Поиск симбиотического слияния, как я упоминал ранее, уже подразумевает психодинамические процессы эротического желания. Способность устанавливать интимные отношения с дифференцированным, интегрированным или “целостным” объектом является дополнительным аспектом способности к развитию зрелых отношений любви. Эта интеграция “частичных” интернализованных объектных отношений в “целостные” выкристаллизовывается к концу стадии сепарации-идивидуации и означает начало константности объектов, зарождение эдиповой фазы. Это рубеж окончания доэдиповых фаз развития и привнесение того, что Винникотт (1995, 1963) описывал как необходимое условие развития способности к заботе. Подобное развитие включает слияние агрессии с любовью в ранних объектных отношениях, так сказать, повторяя интеграцию либидинальных и агрессивных стремлений, происходящих в момент пика сексуального возбуждения и эротического желания. Чувство нежности – это выражение способности заботиться об объекте любви. Нежность выражает любовь к другому и является сублимационным результатом формирования реакции как защиты от агрессии.
Природа доэдиповых влияний на способность к сексуальной любви являлась предметом важных психоаналитических исследований. Бергманн (1971), вслед за схемой развития Малер (1968, et al. 1975), предположил, что способность к любви предполагает нормальное развитие симбиотического опыта и стадии сепарации-индивидуации. Он отмечает естественный непрерывный переход от раннего нарциссического функционирования – установления идеальных отношений с объектом любви – к позднему нарциссическому удовлетворению в примитивных эдиповых отношениях. Как указывает Бергманн (1987), в отношениях любви присутствуют поиск утерянного эдипова объекта и желание исправить эдипову травму в отношениях с новых объектом, а также стремление к слиянию, лежащее за этим эдиповым желанием, которое повторяет стремление к симбиотическому слиянию. Бак (1973), подчеркивая связь между пребыванием в состоянии любви и скорбью, рассматривал состояние любви как эмоциональное состояние, основанное на отделении матери от ребенка и направленное на воссоединение, а также на воссоединение после более поздних расставаний и восполнение утрат значимых объектов.
Висдом (1970), исследуя некоторые ключевые открытия и дилеммы психоналитического подхода к пониманию любви и секса, высказал предположение, что теория Мелани Кляйн о депрессивной позиции объясняет основопологающие компоненты – хотя и не все – взрослой любви. Он предположил, что идеализация в любви возникает из нейтрализации плохих аспектов объекта путем исправления, а не через сохранение идеализированного объекта полностью хорошим и отделение его от плохого. В этой связи Висдом описывал различие между идеализацией “параноидо-шизоидной позиции” и “депрессивной позиции” (я полагаю, это объясняется различием между идеализацией объекта любви у пациентов с пограничной личностной организацией и невротиков). Он перечислил аспекты влюбленности, которые связаны с развитием способности печалиться и заботиться. По предположению Джосселин (1971), родители, лишающие своих детей возможности переживать печаль из-за утраты объектов любви, вносят свой вклад в атрофию их способности любить.
Мэй (1969) подчеркивал важность “заботы” как необходимого условия развития зрелой любви. Забота, говорил он, “есть состояние, компонентами которого являются признание другого таким же человеческим существом, как ты сам; идентификация своего Я с болью или радостью другого; чувства вины, жалости и осознание того, что все мы зависим от соблюдения общечеловеческих принципов”. Он полагает, что “забота-участие” (concern) и “сострадание” (compassion) могут быть другими терминами для описания тех же характеристик. И действительно, его описание заботы-care (одно из значений – “ухаживать за кем-то”) очень близко к тому, что Винникотт (1963) описывал как заботу-concern (одно из значений – беспокойство и участие).

ИДЕНТИФИКАЦИЯ С ДРУГИМ

Балинт (1948) полагал, что, помимо генитального удовлетворения, истинные отношения любви включают идеализацию, нежность и особую форму идентификации. Называя такую идентификацию “генитальной”, он считал, что внутри нее “интересы, желания, чувства, ощущения, недостатки партнера достигают – или предполагается, что достигают, – важности своих собственных”. То есть он предполагает, что то, что мы называем генитальной любовью, есть слияние генитального удовлетворения с догенитальной нежностью, а генитальная идентификация является выражением такого слияния.
Мысль Балинта явилась поворотом от доминирующей в то время идеи о “первенстве гениталий” per se как основе идеальных отношений любви, указав на важность доэдиповых элементов, оказывающих влияние на генитальную идентификацию и на важность интеграции догенитальной нежности с генитальным удовлетворением.
Более поздние психоаналитические теории, касающиеся “первенства гениталий”, определяемого как способность к коитусу и оргазму, не считают его эквивалентом сексуальной зрелости или даже представляющим относительно продвинутое психосексуальное развитие. Лихтенштейн (1970) исследовал этот вопрос и пришел к заключению, что “клинические наблюдения не подтверждают четкой корреляции между эмоциональной зрелостью (то есть способностью к установлению стабильных объектных отношений) и способностью получать полное удовлетворение через генитальный оргазм (примат гениталий)”. Он предположил, что “сексуальность есть самый ранний и основной способ растущей человеческой личности подтвердить реальность его существования”. Далее он добавляет, что “концепция о примате гениталий в классическом понимании более не может быть поддержана”.
Подчеркивая связь между способностью к нежности и заботе, Мэй (1969) отводит центральное место способности к “генитальной идентификации” (пользуясь терминами Балинта), то есть к полной идентификации без потери собственной идентичности в любовных отношениях. Кроме того, Мэй подчеркивает присутствие чувства грусти в отношениях любви (что является связующим звеном между его мыслями и теорией консолидации целостных объектных отношений и соответствующей активации заботы, чувства вины и исправления). Он также обращает внимание на важность генитального опыта как такового, благодаря которому происходит сдвиг в сознании, развивается новое объединение, согласие с природой.
Генитальная идентификация подразумевает согласование гетеросексуальной и гомосексуальной идентификаций, берущих начало в доэдиповых и эдиповых конфликтах. Детальный анализ эмоциональных состояний во время сексуального акта, особенно у пациентов, которые достигли стадии проработки различных уровней догенитальных и генитальных конфликтов, выражающихся и в их сексуальных отношениях, раскрывает многообразие, одновременность и/или смену гетеросексуальной и гомосексуальной, догенитальной и генитальной идентификации, реализуемой в этом контексте.
Одними из элементов таких эмоциональных реакций являются возбуждение и удовлетворение, получаемые от оргазма сексуального партнера. Это перекликается с удовлетворением других потребностей, таких как возможность доставлять оральное удовлетворение или подкрепление идентификации с эдиповой фигурой того же пола, что отражает гетеросексуальные компоненты. В то же время возбуждение, сопровождающее оргазм партнера, отражает бессознательную идентификацию с этим партнером и, при гетеросексуальном контакте, сублимированное проявление гомосексуальных идентификаций из обоих источников – догенитальных и генитальных. Сексуальные игры могут включать идентификацию с фантазийными или истинными желаниями объекта другого пола, так что пассивные и активные, мазохистические и садистические, вуайеристические и эксгибиционистские потребности находят выражение в одновременном утверждении своей сексуальной идентичности и пробной идентификации с комплементарной идентичностью сексуального партнера.
Такая одновременная и интенсивная идентификация со своей собственной сексуальной ролью и комплементарной ролью объекта во время оргазма есть проявление возможности войти в другого человека и стать с ним единым целым в психологическом и физическом смысле, а также установить эмоциональную близость, связанную с активацией биологических корней человеческой привязанности. В противоположность примитивному слиянию Я-репрезентации с объект-репрезентацией во время симбиотической фазы развития (Малер, 1968), слияние в оргазме зиждется на утверждении собственной индивидуальности и, в частности, зрелой сексуальной идентификации.
Таким образом, сексуальная идентификация с собственной ролью и дополнительной сексуальной ролью партнера подразумевает сублимированную интеграцию гетеросексуального и гомосексуального компонентов идентичности. Эта интегративная функция коитуса и оргазма также несет в себе полярные элементы любви и ненависти, поскольку способность к полному переживанию заботы о любимом человеке (подразумевающей подлинные, глубокие человеческие отношения) предполагает соединение любви и ненависти – то есть толерантности к амбивалентности. Кажется, что такая амбивалентность, характерная для стабильных значимых человеческих отношений, активируется в сексуальном акте, когда смешиваются сексуальное и агрессивное возбуждение.
Зрелые сексуальные отношения, я уверен, включают некоторые неожиданные сексуальные взаимодействия, когда партнер используется как “чисто сексуальный объект”; сексуальное возбуждение может быть максимальным при выражении желания “использовать” и “быть используемым” сексуально другим человеком. Обоюдная эмпатия и имплицитное соглашение о таких сексуальных проявлениях – оборотная сторона эмпатии и соглашения в связи с сильным гневом, нападением и отвержением в отношениях. Уверенность, что все эти состояния могут контейнироваться во всеобъемлющих любовных отношениях, которые также имеют периоды спокойного взаимного изучения и разделения внутренней жизни партнера, придает значимость и глубину человеческим отношениям.

ИДЕАЛИЗАЦИЯ И ЗРЕЛАЯ СЕКСУАЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ

Балинт (1948), вслед за Фрейдом (1912), считает идеализацию “вовсе необязательной для благоприятных любовных отношений”. Он, в частности, соглашается с утверждением Фрейда о том, что во многих случаях идеализация не помогает, а, наоборот, препятствует развитию удовлетворяющих форм любви.
Дэвид (1971) и Шассге-Смиржель (1973), однако, подчеркивают огромную роль идеализации в отношениях любви. Они утверждают, что состояние любви обогащает Я и усиливает либидинальные компоненты, поскольку оно более всего наполняет идеальное Я, а также потому, что отношение возвеличивающего Я к объекту в этом случае воспроизводит оптимальные отношения между Я и Я-идеалом.
Ван дер Ваалс (1965) обращает внимание на одновременное увеличение объектной и нарциссической либидинальных составляющих в нормальной любви. Шассге-Смиржель считает, что в зрелой любви, в отличие от преходящей подростковой влюбленности, существует лимитированная проекция смягченного Я-идеала на идеализируемый объект любви с одновременным усилением нарциссического (Я) компонента от сексуального удовлетворения, которое дает любимый объект. Эти наблюдения совпадают и с моим мнением о том, что нормальная идеализация – это продвинутый уровень развития механизма, посредством которого мораль младенца и ребенка трансформируется в этическую систему взрослого человека. Идеализация, представленная таким образом, есть функция зрелых отношений любви, устанавливающая континуум между “романтической” юношеской и зрелой любовью. При нормальных условиях проецируется не Я-идеал, а идеалы, развивающиеся по мере структурного развития внутри Супер-Эго (включая Я-идеал).
Дэвид (1971) подчеркивает, как рано возникают у детей обоих полов эдиповы желания, интуитивные догадки о волнующих, удовлетворяющих и запретных отношениях, которые объединяют родителей и исключают ребенка. Ребенок жаждет волнующего запретного знания – особенно сексуального – как критического необходимого условия и составной части сексуальной любви. У обоих полов желания, зависть, ревность и любопытство в конце концов провоцируют активный поиск идеализированного эдипова объекта.
Как я указывал во второй главе, слияние страстно желаемого эротического удовлетворения и симбиотического слияния также включает сексуальную функцию ранней идеализации. Я ссылался на предположения Мельтцера и Вильямса (1988) о том, что идеализация поверхности тела матери является защитной функцией против фантазийной проекции агрессии на внутренность материнского тела. Это также напрямую отражает интеграцию любви к идеальному образу матери и самого раннего чувственного удовлетворения. Таким образом, самая ранняя, примитивная идеализация, характеризующаяся преобладанием процессов расщепления, отсоединяющих такую идеализацию от “абсолютно плохих” переживаний или переживаний преследования, сохраняет сексуальную направленность к идеализируемому объекту и предохраняет сексуальное возбуждение от подавления агрессивными импульсами.
Позднее идеализация, происходящая в контексте интегрированных или целостных объектных отношений и соответствующих способностей испытывать чувство вины, заботы, и тенденции к “исправлениям”, когда целостные объектные отношения достигнуты, способствуют интеграции сексуального возбуждения и эротического желания с идеализированным взглядом на объект любви и интеграции эротического желания с нежностью. Нежность, как мы видели, отражает способность к интеграции любви и агрессии в интернализованных объектных отношениях и включает элемент заботы по отношению к объекту любви, который должен быть защищен от опасной агрессии. Со временем ранняя идеализация тела любимого другого и поздняя идеализация целостной личности другого человека развивается в идеализацию системы ценностей объекта любви – идеализацию этических, культурных и эстетических ценностей – развитие, гарантирующее возможность романтической влюбленности.
Эти постепенные превращения процессов идеализации в контексте психологического развития также отражают превратности прохождения эдиповой стадии развития – первоначальные запреты на эротическое желание к эдипову объекту есть основная причина резкого защитного раскола между эротическим желанием и идеализированными объектными отношениями. Разворачивающиеся процессы идеализации в конечном итоге завершаются кульминацией – способностью вновь установить связь между эротическим желанием и романтической идеализацией этого же человека – и в то же время представляют интеграцию Супер-Эго на более высоком уровне, включая сложную способность к интеграции нежности и сексуальных чувств, что отражает преодоление эдипового конфликта. В формировании идентификации с ценностями объекта любви выход за пределы собственного Я эволюционирует от взаимоотношения пары к взаимоотношениям с их культурным уровнем и социальным положением. Переживания прошлого, настоящего и воображаемого будущего связываются через опыт сегодняшних отношений с объектом любви.

ОБЯЗАТЕЛЬСТВА И СТРАСТЬ

Страсть в сфере сексуальной любви – это, на мой взгляд, эмоциональное состояние, выражающее нарушение границ, в смысле соединения интрапсихических структур, которые отделены границами, установленными динамически или путем конфликтов. Хочу пояснить, что я использую термин граница для обозначения границ Я, кроме случаев, когда есть четкие ссылки на более широкое использование термина как места активного динамичного взаимодействия иерархически соотносимых (особенно социальных) систем.
Наиболее серьезными границами, нарушающимися в сексуальной страсти, являются границы Я.
Центральной динамической характеристикой сексуальной страсти и ее кульминацией является переживание оргазма при коитусе. При переживании оргазма нарастающее сексуальное возбуждение достигает вершины в автоматическом, биологически детерминированном отклике, сопровождающемся примитивным экстатическим аффектом, требующим для своего полного воплощения временно отказаться от границ Я – расширить границы Я до ощущения субъективно диффузных биологических основ существования. Я уже развивал концепцию взаимоотношений между биологическими инстинктами, аффектами и влечениями. Здесь я подчеркнул бы ключевые функции аффектов как субъективных переживаний границы (в общем системном контексте) между биологической и внутрипсихической сферами, а также их исключительную важность в организации внутренних объектных отношений и психических структур в целом.
Но если сексуальное возбуждение является основным аффектом, ядром страстной любви, это вовсе не означает, что способность к страстной любви является частью оргастического переживания. Стремление к слиянию с матерью и субъективные переживания слияния с ней, характерные для симбиотической стадии развития, переходят в стремление к телесному контакту, смешению поверхностей тел. Но экстатический опыт оргазма только постепенно становится центральной организующей функцией; генитальная фаза инфантильной сексуальности возвращается и, можно сказать, фокусирует диффузное возбуждение, связанное с переживанием и фантазиями слияния догенитальной стадии симбиотической связи.
Клинические данные показывают, что аффективное качество оргазма широко варьируется. В частности, у пациентов с тяжелой нарциссической патологией и значительными нарушениями интернализованных объектных отношений оно часто бывает резко снижено – вплоть до того, что оргазм вызывает чувство фрустрации в той же степени, что и чувство облегчения. При страстной любви оргастические ощущения достигают максимума, и здесь мы можем исследовать значимость таких переживаний для индивидуума и для пары.
При страстной любви оргазм интегрирует одновременный выход за границы Я в ощущение биологического функционирования вне контроля Я, с нарушением границ в сложной идентификации с любимым объектом при сохранении чувства отдельной идентичности. Разделенное переживание оргазма в дополнение к временной идентификации с сексуальным партнером включает выход за пределы переживания Я к переживанию опыта фантазийного союза эдиповых родителей, а также преодоление повторения эдиповых отношений и отказ от них в новых объектных отношениях, которые подтверждают отдельную идентичность человека и автономию.
В сексуальной страсти нарушаются временные границы Я, и прошлый мир объектных отношений переходит в новый, лично созданный. Оргазм как часть сексуальной страсти может также символически выражать опыт умирания, сохранения осознавания себя во время того, как тебя устремляет в пассивное приятие нейровегетативной последовательности, включая возбуждение, экстаз и разрядку. А также выход за пределы Я к страстному единению с другим человеком и ценностями, ради которых оба партнера бросают вызов смерти и преходящей природе индивидуального существования.
Но приятие опыта слияния с другим является также бессознательным повторением насильственного проникновения в опасную внутренность тела другого (тела матери) – то есть в мистическую область примитивно спроецированной агрессии. Таким образом, слияние представляет собой рискованное мероприятие, которое предполагает превалирование доверия над недоверием и страхом, всецелое вверение себя другому в поиске экстатического слияния, что всегда пугает неизвестностью (слияние и в агрессии).
Аналогично этому, в сфере активации интернализованных объектных отношений из доэдиповой и эдиповой стадий развития растворение границ, защищающих от примитивных диффузных аффектов, и в то же время пребывание отдельным – то есть осознающим себя, – и оставление позади эдиповых объектов снова подразумевает приятие опасности – не только потерю собственной идентичности, но и высвобождение агрессии к внутренним и внешним объектам и их месть.
Поэтому сексуальная страсть подразумевает бесстрашное предоставление всего себя желаемому соединению с идеальным другим перед лицом неизбежной опасности. А это означает приятие риска полного отказа от себя во взаимоотношениях с другим, в противоположность опасностям, исходящим из многих источников и пугающим при соединении с другим человеком. В терминах отдавания и получения любви сексуальная страсть содержит основную надежду на подтверждение своих ценных качеств, в противоположность чувству вины и страху агрессии по отношению к любимому объекту. При сексуальной страсти преодоление временных границ Я также происходит под знаком принятия обязательств на будущее по отношению к объекту любви как к идеалу, придающему жизни личный смысл. Воспринимая любимого человека как вмещающего в себя не только желанные эдипов и доэдипов объекты и идеальные отношения с другим, но и идеи, ради которых стоит жить, индивидуум, испытывающий сексуальную страсть, надеется на обретение и укрепление смысла в социальном и культурном мирах.
Сексуальная страсть является центральным вопросом в изучении психологии и психопатологии отношений любви, вопросом, который заключает в себе в различных аспектах проблему стабильности или нестабильности отношений любви. Часто возникает вопрос о том, является ли сексуальная страсть характерной для романтической влюбленности или для ранней стадии любовных отношений, постепенно заменяющейся менее сильными нежными взаимоотношениями, или это основная составляющая, которая удерживает пары вместе, проявление (а также гарантия) активных, креативных функций сексуальной любви. Возможно ли, чтобы сексуальная страсть, потенциальное условие стабильности пары, являлась также потенциальным источником угрозы ей, так что креативные отношения любви были больше подвержены угрозе по сравнению с отношениями достаточно спокойными, гармонично-нестрастными, сопровождающимися чувством безопасности?
О различиях между нежной привязанностью в стабильных любовных отношениях и супружестве и страстностью кратких любовных романов бурно спорили поэты и философы во все времена. Наблюдая за пациентами, находящимися в длительных любовных отношениях, и прослеживая изменения в этих отношениях в течение долгих лет, я пришел к выводу, что такая дихотомия является упрощенной конвенциональной условностью. Страстная любовь может сопровождать некоторые пары на протяжении многих лет совместной жизни.
Я уверен, что сексуальная страсть не может быть приравнена к состоянию экстаза в юношеском возрасте. Тонкое, но глубокое, автономное и самокритичное осознание любви к другому человеку, вкупе с ясным осознанием конечной тайны отдельности одного человека от любого другого, принятие факта неудовлетворимости желаний как части цены, которую платишь в общих обязательствах по отношению к любимому человеку, также характеризует сексуальную страсть.
Сексуальная страсть не ограничивается сексуальным актом и оргазмом, но преимущественно выражается в них. Напротив, рамки сексуальной любви расширяются, начиная с интуитивного понимания коитуса и оргазма как ее завершения, окончательного освобождения, поглощения и утверждения цели до широкого пространства сексуальной жажды другого, усиления эротического желания и принятия физических, эмоциональных и общечеловеческих ценностей, выражаемых этим другим. Существуют вполне нормальные чередования интенсивности общения пары и временного ухода друг от друга, но об этом чуть позже. При удовлетворяющих сексуальных отношениях сексуальная страсть – это структура, характеризующая взаимоотношения пары одновременно в сексуальной сфере и в сфере объектных отношений, а также в этической и культурной сферах.
Я уже говорил, что очень важной стороной субъективного переживания страсти на всех уровнях является выход за границы собственного Я и слияние с другим. Переживания соединения и слияния необходимо отличать от феномена регрессивного соединения, который затушевывает дифференциацию Я – не-Я: сексуальную страсть характеризует синхронное переживание соединения и в то же время поддержание своей отдельной идентичности.
Таким образом, нарушение границы Я является основой субъективного трансцендентного переживания. Психотические идентификации (Якобсон, 1964) с растворением границ Я и объекта, служат помехой способности к страсти. Но поскольку переживание состояния выхода за границы Я скрывает в себе опасность потерять себя или столкнуться с пугающей агрессией, в психотическом слиянии страсть связывается со страхом агрессии. В случае, если существует сильная агрессия с расщеплением между идеализированными и преследующими объектными отношениями, в примитивной идеализации у пациентов с пограничной личностной организацией, такая страстная любовь может внезапно обратиться в такую же страстную ненависть. Отсутствие интеграции “абсолютно хороших” и “абсолютно плохих” интернализованных объектных отношений усиливает внезапные и драматичные изменения в отношениях пары. Переживание отвергнутого любовника, который убивает предавший его любимый объект, своего соперника, а затем и себя, указывает на взаимоотношения между страстной любовью, механизмами расщепления, примитивной идеализацией и ненавистью.
Существует завораживающее противоречие в комбинации этих важнейших черт сексуальной любви: четкие границы Я и постоянное осознание несоединимости индивидуумов, с одной стороны, и чувство выхода за границы Я, слияния в единое целое с любимым человеком – с другой. Отделенность ведет к чувству одиночества, стремлению к любимому и страху хрупкости всяческих отношений; выход за границы Я в единении с другим вызывает ощущение единства с миром, постоянства и творения нового. Можно сказать, что одиночество есть необходимое условие для выхода за границы Я.
Оставаться в пределах границ Я, в то же время преодолевая их с помощью идентифицикации с объектом любви, – это волнующее, трогательное и связанное с горечью и болью состояние любви. Мексиканский поэт Октавио Паз (1974) описал эту сторону любви с необыкновенной выразительностью, заметив, что любовь – это точка пересечения между желанием и реальностью. Любовь, говорит он, открывает реальность желанию и создает переход от эротического объекта к любимому человеку. Это открытие почти всегда болезненно, поскольку любимый(ая) представляет собой одновременно и тело, в которое можно проникнуть, и сознание, в которое проникнуть невозможно. Любовь – это открытие свободы другого человека. Противоречие самой природы любви в том, что желание стремится к осуществлению с помощью разрушения желанного объекта, и любовь обнаруживает, что этот объект невозможно разрушить и невозможно заменить.
Приведем клиническую иллюстрацию развития способности к переживанию зрелой сексуальной страсти и романтической жажды отношений у прежде отягощенного запретами обсессивного мужчины, проходящего психоаналитическое лечение. Я пренебрег динамическими и структурными аспектами этого изменения, для того чтобы сконцентрироваться на субъективном переживании интеграции эротизма, объектных отношений и системы ценностей.
Перед отъездом в командировку в Европу сорокалетний профессор колледжа был помолвлен с любимой женщиной. По возвращении он описал свои впечатления от выставленных в Лувре месопотамских миниатюрных скульптур, созданных в III тысячелетии до н. э. В какой-то момент у него возникло необыкновенное ощущение, что тело одной из женских скульптур, чьи соски и пупок были обозначены маленькими драгоценными камнями, удивительно похоже на тело его любимой. Он думал о ней, стремился к ней, пока шел по полупустым залам, и при взгляде на скульптуру его захлестнула волна эротической стимуляции вместе с сильнейшим чувством близости к ней. Профессора очень тронула предельная простота и красота скульптуры, и он почувствовал, что сопереживает неизвестному автору, умершему более четырех тысяч лет тому назад. Он испытал чувство смирения и в то же время непосредственного соприкосновения с прошлым, как если бы ему было дозволено прикоснуться к пониманию внутренней тайны любви, воплощенной в этом произведении искусства. Чувство эротического желания слилось с ощущением единства, жажды и одновременно близости с женщиной, которую он любит, и через это единство и любовь ему было позволено проникнуть в запредельный мир красоты. В то же время у него было острое чувство собственной индивидуальности, смешанное со смирением и благодарностью за такую возможность прочувствовать это произведение искусства.
Сексуальная страсть оживляет и заключает в себе всю гамму эмоциональных состояний, которая открывает индивидууму “хорошесть” – его собственную, его родителей и целого мира объектов – и дает надежду на исполнение любви, невзирая на фрустрацию, враждебность и амбивалентность. Сексуальная страсть предполагает способность к продолжающейся эмпатии – но не к слиянию – примитивному состоянию симбиотического соединения (Фрейд, 1930, “oceanic feeling” – “чувство безбрежности”), волнующее воссоединение в близости с матерью на стадии Я-объект дифференциации и удовлетворение эдиповых стремлений в контексте преодоления чувств страха, неполноценности и вины по отношению к сексуальному функционированию. Сексуальная страсть – это ядро переживания чувства единства с любимым человеком как части юношеского романтизма и, позже, зрелых обязательств по отношению к любимому партнеру перед лицом естественных ограничений человеческой жизни: неизбежности болезней, разрушения и смерти. Это важнейший источник эмпатии по отношению к любимому существу. Следовательно, преодоление и новое утверждение границ на основе чувства позитивности, несмотря на многочисленные опасности, связывает биологический, эмоциональный мир и мир ценностей в одну единую систему.
Преодоление границы себя в сексуальной страсти и интеграция любви и агрессии, гомосексуальности и гетеросексуальности во внутренних отношениях с любимым человеком выразительно проиллюстрированы в книге Томаса Манна “Волшебная гора” (1924). Освободившись от своего рационального и зрелого “наставника” Сеттембрини, Ганс Касторп объясняется в любви Клаудии Шоша. Он делает это на французском языке, который звучит очень интимно в соседстве с немецким языком всего произведения. Возбужденный и одухотворенный теплым, хотя и немного ироничным ответом мадам Шоша, он рассказывает ей о том, что всегда любил ее, и намекает на свои прошлые гомосексуальные отношения с другом юности, который похож на нее и у которого он однажды попросил карандаш, так же как несколько раньше он попросил его у мадам Шоша. Он говорит ей, что любовь – ничто, если нет сумасшествия, чего-то безрассудного, запретного и рискованного; что тело, любовь и смерть – одно целое. Он говорит о чуде органической жизни и физической красоты, которое складывается из жизни и гниения.
Но преодоление собственных границ подразумевает необходимость определенных условий: как упоминалось ранее, необходимо осознание и способность эмпатии к существованию психологической жизни за пределами собственных границ. Следовательно, эротический оттенок состояний маниакального возбуждения и грандиозности у психотических пациентов не может называться сексуальной страстью, и бессознательная деструкция объект-репрезентаций и внешних объектов, превалирующая в нарциссических личностях, разрушает их способность выхода за пределы интимного единения с другим человеком, что в конце концов разрушает их способность к сексуальной страсти.
Сексуальное возбуждение и оргазм также теряют свои функции преодоления границ и становятся биологическими явлениями, когда механическое повторяющееся сексуальное возбуждение и оргазм встраиваются в структуру опыта, отделенную от углубляющихся интернализованных объектных отношений. Именно в этой точке сексуальное возбуждение дифференцируется от эротического желания и сексуальной страсти; чаще мастурбация выражает объектные отношения – как правило, различные аспекты эдиповых отношений, начиная с самого раннего детства. Но мастурбация как компульсивная повторяющаяся деятельность, возникающая как защита от запрещенных сексуальных импульсов и других бессознательных конфликтов в контексте регрессивной диссоциации от конфликтных объектных отношений, в конце концов утрачивает функцию преодоления границ. Я предполагаю, что это не бесконечное, компульсивно повторяемое удовлетворение инстинктивных желаний, вызывающее разрядку возбуждения и доставляющее удовольствие, а потеря критической функции преодоления границ Я-объекта, служащей гарантией нормальной нагруженности объектных отношений. Другими словами, именно мир интернализованных и внешних объектных отношений поддерживает сексуальность и предоставляет потенциал для возможности продолжительного получения удовольствия.
Интеграция любви и ненависти в Я– и объект-репрезентациях, трансформация частичных объектных отношений в целостные (или константность объекта) – основные условия для способности к установлению стабильных объектных отношений. Это необходимо для преодоления границ стабильной идентичности Я и перехода в идентификацию с любимым объектом.
Но установление глубоких объектных отношений высвобождает также примитивную агрессию в отношениях в контексте реципрокной активизации у обоих партнеров подавленных или отщепленных с младенчества и детства патогенных объектных отношений. Чем более патологичны и деструктивны подавленные или расщепленные объектные отношения, тем более примитивны соответствующие защитные механизмы. Так, в частности, проективная идентификация может вызвать у партнера переживание или реакции, воспроизводящие пугающие объект-репрезентации; идеализированные и обесцененные, оплаканные и преследующие. Объект-репрезентации накладываются на восприятие и взаимодействие с любимым объектом и могут угрожать отношениям, но также и усиливать их. По мере того, как партнеры начинают лучше понимать последствия нарушений в своем восприятии и поведении по отношению друг к другу, они начинают мучительно осознавать обоюдную агрессию, но при этом не обязательно могут исправить сложившиеся межличностные модели поведения. Таким образом, неосознанные связи во взаимоотношениях пары также могут нести в себе скрытую угрозу. Именно в этот момент интеграция и зрелость Супер-Эго, проявляющиеся в преобразовании примитивных запретов и чувства вины за агрессию в заботу об объекте – и о себе – защищают объектные отношения и способность к преодолению границ. Зрелое Супер-Эго благоприятствует любви и обязательствам по отношению к любимому объекту.
Одна из общих особенностей предлагаемого определения сексуальной страсти в состоит том, что она скорее является постоянной чертой отношений любви, а не начальным или временным проявлением “романтической” идеализации подросткового и юного возраста. Она имеет функцию интенсификации, укрепления и обновления отношений любви на протяжении всей жизни; она обеспечивает постоянство сексуального возбуждения, связывая его со всем человеческим опытом пары. И это приводит нас к эротическим аспектам стабильных сексуальных отношений. Я полагаю, что клинические данные ясно показывают, насколько тесно сексуальное возбуждение и удовольствие связаны с качеством всех аспектов взаимоотношений пары. Хотя статистические исследования широких слоев населения демонстрируют снижение частоты сексуальных отношений и оргазма в течение десятилетий, клинические данные взаимоотношений пар показывают значительное влияние характера их отношений на частоту и качество сексуальной жизни. Сексуальный опыт остается центральным аспектом отношений любви и супружеской жизни. При оптимальных условиях интенсивность сексуального удовольствия имеет тенденцию к обновлению, связанную не с сексуальной гимнастикой, а с интуитивной способностью пары угадывать изменяющиеся нужды друг друга, и переживаемую в сложной сети гетеросексуальных и гомосексуальных, любовных и агрессивных аспектов отношений, проявляющихся в бессознательных и сознательных фантазиях и их влиянии на сексуальные отношения пары.