Шкуратов В. Историческая психология

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть вторая. Психологическая история эпох и психических процессов

Глава II. Развитие психики в истории

Предварительные замечания

ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ПСИХИКИ. Ментальность, как она понимается историками, - это человеческое измерение больших культурных и социальных образований. С этой точки зрения, невозможно рассматривать ментальность вне материальных и духовных творений человека, его общественных отношений. Исследователь такой ориентации видит прошлое в слитности человеческих устремлений и свидетельств о них, суммированная активность многих индивидов полупросвечивает через поверхность исторической массы и дает о себе знать векторностью ее хода.

Чтобы перейти от рисунков на поверхности исторических монолитов к человеческому двигателю истории, необходимо понимание психического устройства последнего. А психика возникла до человека и, следовательно, объединяет культуру и биологию. Весьма обособившееся от природы, человеческое общежитие должно тем не менее жить с ней в равновесии, так как у природы остается в залоге биологическое тело человека. Психика имеет экологическую функцию.

Человеческая история питается тем, что предоставила ей эволюция. Это значит, что фундаментальные устремления человека и его психофизиологический склад не изменились за последние 30-40 тыс. лет. Для природы - небольшой срок. До этого было 2-2,5 миллиона лет ускоряющегося движения от ископаемых приматов к человеку. Движение продолжается. От чего к чему? От биологического равновесия одной части природы с другой к возмож-

337

ной катастрофической, с нашей точки зрения, замене натуральных основ нашего существования искусственными, квазиприродными?

Человек - ловушка для эволюции. Он составляет вид, который избавлен от необходимости анатомо-физиологической адаптации к изменениям среды, т. е., строго говоря, не эволюционирует. Последствия этого для планеты неисчислимы. Уничтожена масса видов и созданы новые, меняется климат, расползаются индустриальные территории и промышленные пустоши. Иначе говоря, из оборота живой природы изымаются целые сферы и регионы. Равновесие между жизнью и быстро разрастающейся искусственной средой Земли поддерживается через человека, но уже не только и не столько через его биологическое существо, сколько через его психику и сознание.

Свое промежуточное состояние в мире человек остро чувствует, даже когда упивается положением властителя Вселенной. Он в сомнении: сможет ли и дальше переделывать мир по своим меркам или мир стряхнет его как нарост на эволюции и возвратится к дочеловеческому порядку? Сомнения касаются культуры - искусственной оболочки для обезьяньего тела Homo sapiens, высшего примата по зоологической классификации: до какой степени она (культура) может распространяться вне и внутри человека, не выходит ли из-под контроля? Эти опасения превосходят групповые, национальные, государственные заботы: человек боится перестать быть человеком, утратить свою видовую определенность - ту, которая установилась в позднем палеолите.

В чем она состоит? Homo sapiens - природно-искусственное существо. Как вид он обязан существованием равновесию между двумя своими частями, между биологией и культурой. Здесь - сапиентный диапазон эволюции, который, по мнению некоторых философов и фантастов, сменится историей искусственных потомков человека.

Наука, отнюдь не чуждая тревогам за будущее, не может,- однако, безоговорочно стать на сторону экологичес-

338

кои апокалиптики, так же как и технологического оптимизма. Она отправляется от фундаментальной раздвоенности человека и его стремления к единству, которое существует много тысячелетий. Для нее ясно, что внутри сапи-ентного диапазона, где все люди подобны по видовым признакам и потому могут понимать друг друга, поместилось много специальных способов поддержания видового гомеостаза. Эти способы исторически разнесены по эпохам. Эпоха - коллективный опыт общения биологии с культурой. Отложился этот опыт и в человеческом строении психики - главного посредника между предметным и органическим. Мир психики, отвечая на взрывы как первой, так и второй природы, обретает самостоятельность, что может стать гарантом человеческой свободы.

ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ ВИДОВ И МЕЗОМИР ЧЕЛОВЕКА. Жизнь эволюционирует посредством дифференциации. От простейших происходят сложные существа с разделением органов и функций. От полипных колоний клеток отпочковываются самостоятельные организмы. Биологический покров Земли разбит на царства и полцарства. Животные делятся на типы, классы, отряды, семейства, роды. Роды состоят из видов, виды - из особей. Именно в отдельном живом существе, имеющем внутри-и вне-видовые связи, природа нашла прогрессивную единицу эволюции, активно самоорганизующуюся в адаптации к внешней среде, открытую и закрытую, устойчивую и подвижную. Особь соединена с миром разнообразными медиаторами (посредниками): физическими, химическими, психическими.

Единица человеческого общества - индивидуальность. Различия между отдельными людьми столь же велики, как и между биологическими видами. Один человек способен сделать такие открытия, внести такие изменения в жизнь себе подобных, которые у животных по силам только биологическим коллективам".

339

У человека появляются искусственные подспорья для физической и психической медиации - артефакты. Они делятся на предметы и знаки (репрезентаты). Различия между двумя классами артефактов существенны. Предметы - медиаторы физического действия, из них состоит материальная среда человека, среди предметов выделяются орудия - своего рода искусственные органы человека (экзоорганы). Искусственная среда человека гигантски расширяется, она теснит живую природу и самого человека, потому что может существовать самостоятельно.

Другое дело репрезентаты. Это - инструменты психики. Их существование вне человека бессмысленно. Они посредничают между миром и сознанием, а также между частями индивидуальности. Появление репрезентатов взрывает биологическую адаптацию и создает отдельного человека как целый вид. Репрезентаты лишают человека непосредственности биологического существа и разделяют в пространстве и времени. Они же позволяют личности собирать себя из кусков памяти и знаний, доставшихся от разных возрастов, людей и эпох.

Человек обучен находить свою суть и свое единство сам, тогда как за животное это делает природа. Человеческое единство и человеческие усилия его отыскать обозначаются словами «индивидуальность», «личность», «сознание», «самость». Я употреблю еще слово «мезомир». Так можно обозначить среду, промежуточную между макромиром тел, предметов и микромиром молекул и атомов. Человек вхож и в макро-и в микромир. Его тело, его искусственное и природное окружение подчиняются законам ньютоновской физики; так же осуществляется тяготение социальных образований. В глубинах органики и психики правят иные законы. То, что называется «сам», находится не в макромире. Для самости он - обрамление.

Философы потратили громадные усилия, чтобы описать инаковость, «вне-находимость», «ничто» психического существования человека по отношению к любой из

340

физик. Для психологии мезомир размечен рядом ментальных фиксаций, от робких проблесков сознания до мощной рефлексии, но заключительный аккорд персонализа-ции не поддается переложению в правильные слова науки; ставшее единство уникально, оно - человек-вид. От него доходят свидетельства, застывшие в артефактах, которые подвержены предметной унификации.

Поправка к привычной формуле «человек - микро-косм» желательна, чтобы избежать обычного приравнивания человека к отпечатку чего-то: общества, внешней сферы, межличностных отношений. Подобные редукции облегчают жизнь исследователям, и в некоторых отношениях они полезны, но душа человека отсутствует в этих простых схемах. Есть еще термины «ноосфера», «психосфера», которые означают, что высшая психика превращается в силу, правящую на Земле. Пока, похоже, не правит, пока именно посредствует между органической средой, потребностями, общими у человека и животных (у человека со-циализированными, но при нарушении социального порядка и общественной морали - вполне зооподобными), и мало подвластными отдельному или коллективному уму порождениями Homo polificus (Человека политического) и Homo artifex (Человека искусного). Но человек надеется, что сила и свобода его сознания постоянно возрастают, что они достаточны для того, чтобы спасти человечность нашего обитания, т. е. живое равновесие культуры и природы на Земле.

ЧЕЛОВЕК: СУБСТАНЦИЯ ИЛИ ПУЧОК ОНТОЛОГИИ? Нетрудно заметить, что мезомир, подобно сапиен-тному диапазону, - это ниша человека в бытии, среди уровней структурной сложности, описываемых наукой. В одном случае она рассматривается во времени, а в другом - на «онтологической вертикали», между макро-и микроявлениями. Пара «биология - культура» здесь отчасти заменена контрастом двух логик - конечных предметов и исчезающе малых частиц. Человек «подтягивает» один мир к другому. Он живет на схождении всех составляющих бытия, в предельно насыщенном диапазоне сближения предметности, телесности, социальности, духа. Эффектом этого сближения является человеческая психика, прежде всего сознание.

Здесь мы подошли к философской дискуссии, в которую втянута и психология. Суть ее сводится к следующей дилемме. Является ли человек субстанцией, иначе говоря, обладает ли сущностью, несводимой к первоосновам его бытия (биологическим, социальным, культурным) или его можно разложить на составляющие элементы? С утвердительным ответом на первый вопрос связан персонализм, философско-психологическое течение XX в. Своеобразие человека персонализм усматривает в психическом синтезе, создающем целостное образование личности. Истоки этой позиции глубоки. Целостный человек - исходный пункт гуманитарного познания. Тем самым последнему указаны реальность, из которой развернуты все его построения, и одновременно - круг культурного общения, в котором находится автор вместе со своими персонажами, героями, собеседниками и оппонентами. Культурная ойкумена, охватывающая все народы и эпохи Homo sapiens, узнаваема: «Много есть чудес на свете - всех чудесней человек». Построена она антропоцентрично: «...как ни изменились наши астрономические воззрения со времен Коперника, но в мире нравственном сохраняет силу геометрическая, точнее, антропоцентрическая система Птолемея», - писал в начале века русский мыслитель С.Булга-ков [1906, с. 458]. Не отрицая глубокой архаичности птолеме-евского «Альмагеста», следует признать актуальность его конфигураций, правда не для астрономии, а для гуманитарности.

Познавая человека в истории, мы убеждаемся в принципиальном единстве его природы во все века. Он создает свою индивидуальность и обладает сознанием, не сводимым к предметно-природному окружению. В этом смысле он субстанци-ален, и гуманитарная аксиология позволяет обнаружить ме-зомир человека, через который «проскакивают» естественнонаучные методы.

«Человек есть мера всех вещей» - этот афоризм древнего мудреца хорошо соответствует назначению психологического познания. Однако разбирая, что это за мера, мы с удивлением убеждаемся, как далеко она простирается за пределы, которые мы обычно ставим для человека, и как расплывается при соприкосновении с оцениваемыми вещами. Это по-

342

стоянная погоня человека за своим образом оправдывает и суровый девиз прошлого века «ignorabimus» («не познаем»), и слова нынешнего: «Место человека всегда не занято». Отрицательные суждения чаще сопутствуют такому самоопределению, чем утвердительные: не социальное животное, не биологическая особь, не застывший предмет, не первичный хаос. Душа - да, «Я» - да, сознание - да. Но указанные самоназвания человека преимущественно апофатичны (т. е. отталкиваются от предметных обозначений) и не поддаются единообразному толкованию.

Мезомир - это место, где собирается индивидуальность-как-вид. Потому оно и отделено от окаменевших культурных форм, отчужденных социальных отношений, враждебных или безразличных вещей с одной стороны и сложноорганизован-ного хаоса субатомных энергий - с другой. В мезомире все отмечено принадлежностью к незастывшей живой самости. Самость размечает свой мир опытом ментальных фиксаций и осознаний.

Про сознание человека можно сказать, что оно не мост, а прыжок через пропасть от макро-к микро-, и наоборот. Творческий прорыв из бессознательного (т. е. из психического микромира) заявляет о себе артефактом (открытием, творением, догадкой). Но траектория движения прослеживается смутно и в самом общем виде. В продуктивном синтезе сознания всегда присутствует момент счастливой случайности, а точнее - свободы, но все акты сознания родственно близки продуктивному синтезу.

Сознание уподобляется зеркалу, сдвинутые вовнутрь створки которого отражают друг друга. Сдвинуты эти створки-миры столь тесно, что создают скорее общий пересеченный образ удивительной сложности, чем дыру в бытии, о которой писал французский философ Ж.П. Сартр. Не дыра, а предельное сгущение в мире! Аналогия с зеркалом может быть не очень удачна, так как смазывает взаимную воздейственность граней в пучке он-тологий, составляющих человека. Скорее человек - сгущение сил, сдвинутых в его человеческом ядре, в его самости на «миллимикроны ментального пространства».

ПСИХИЧЕСКАЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ У ЖИВОТНЫХ И ЧЕЛОВЕКА. Подступиться к горячему ядру психики науке трудно. Здесь она уступает индивидуальным впечатлениям искусства. Даже гуманитарные занятия, располагающие навыком полухудожественного проникновения в сознание, видят человека с позиций книжно-письменного самоопределения. Эпоха рисуется по тем сообщениям, которые от нее доходят. Если отсутствуют достаточные материалы, то это дает основание предположить, что человек там таков, как и сегодня, или же наоборот, что у него не было личности, сознания, индивидуальности, поскольку он не знал таких слов.

Наука основана на косвенных свидетельствах. Психология иногда отрицала их ценность на том основании, что сознание непосредственно и поддается только интроспективному изучению, иногда же отождествляла их с психикой, допустив, что последняя объективно заключена в действиях и творениях. Я разделяю третий, наиболее распространенный подход, который видит в психике и сознании разновидности опосредования. Это означает разделение по признакам ставшего - становящегося, наличного - отсутствующего, явного - неявного и т. д. Можно считать также, как было принято выше, что психика посредничает между надорганическим телом культуры и природой, макро-и микроуровнями бытия, формализованным и спонтанным, разновременными и разнопростран-ственными фрагментами опыта. Как бы ни назывались крайние члены, один из них отмечен непосредственностью, а другой - опосредованностью.

Эти теоретические уточнения позволяют приступить к рассмотрению истории некоторых психических процессов и свойств личности.

Как известно, человеческая психика разделена на процессы, свойства, состояния. Эти психические образования, называемые восприятием, памятью, мышлением, эмоциями, темпераментом, характером и т. д., имеют физиологическую основу в организме и действуют через знаки, которыми располагает культура. Сферы психической жизни человека не следует представлять самостоятельными

344

сущностями или силами, которые что-то используют для своих действий или подыскивают для себя какое-то выражение. Нет, дифференциация психики состоит в том, что органы и системы тела прилажены к своим «продолжениям» в природной и социальной среде. Для некоторых процессов и свойств пару «орган - внешний агент» выделить легко (например, глаз - свет, ухо - звук), для других - Очень сложно. Однако представлять психику без тела, равно как и вне природно-культурной среды, современная психология отказывается.

Высокая структурированность отношений человека с миром иногда противопоставляется аморфности досозна-тельного существования. В поведении животного мотивы, действие, восприятие, интеллект в гораздо большей степени, чем у человека, слиты и погружены в ситуацию. Это натуральное единство, по словам Л.С. Выготского, распадается в процессе культурного развития и заменяется совершенно иными структурными соотношениями с тех пор, как слово или какой-либо другой знак вдвигается между начальными и заключительными этапами этого процесса и вся операция приобретает непрямой, опосредованный характер [Выготский, 1984, с. 43].

Разумеется, и в психике животных выделяются ощущения, восприятие, память, эмоции, мотивы, а у высших зверей - и практический интеллект. Более того, недавно зоопсихологам удалось научить шимпанзе изъясняться жестами (словами нельзя из-за неразвитости голосовых связок современных антропоидов) и даже составлять фразы с помощью искусственных значков, руководствуясь минимумом грамматики. Знаковая деятельность, которая казалась философам и психологам прежних поколений исключительным атрибутом человека, по-видимому, присутствует и до Homo sapiens.

Приматы, правда, остаются равнодушными к сюжетам, выходящим за пределы их непосредственных интересов и потребностей. Темы их «бесед» с экспериментаторами вращаются вокруг бананов, конфет, яблок и т.д., на

345

абстрактных темах общение обрывается. Иначе говоря, наших ближайших соседей по эволюционной лестнице невозможно научить культуре. Тезис о нерасчлененной, доз-наковой психике животных приходится уточнять и частично пересматривать: специфика человека состоит не в умении пользоваться искусственными значками, трудиться и жить группами, а в раздвоенности его существования между непосредственным процессом жизни и застывшими предметно-знаковыми объективациями.

Психические процессы регулируют постоянное перетекание нервно-соматической энергии человека в культурные формы и обратное усвоение им аккумулированного для своей жизни. Накопленная поколениями масса информации и материальных богатств может стать независимой от природы. Однако разрушение связи искусственного и естественного в человеке для последнего катастрофично.

Вид Homo sapiens существует около 40 тысяч лет. В этом историко-эволюционном диапазоне сохраняется напряженное равновесие между натурально-непосредственной и знаково-предметной, опосредованной сторонами человеческого существования. В последнее время антропологи склонны причислять к сапиенсам и неандертальца (палео-антропа), который физически отличается от современного человека очень мало. Это ископаемое существо, судя по реконструкции его голосового аппарата, не могло членораздельно говорить, однако некоторые авторы приписывают ему развитый жестовый язык. К сожалению, гипотеза о периоде доречевого кинематического языка не поддается прямому обоснованию, хотя кажется логичной. Жестикуляцию невозможно отделить от жестикулирующего тела и записать. Следовательно, дуализм опосредствованного и непосредственного в любом случае только намечался и стал фактом только в позднем палеолите.

С этого времени зоологическое единство присутствия, восприятия и действия окончательно заменяется принципом hie et illic («здесь и там»). Животное обитает в биологическом хронотипе (слитном пространстве-времени). Его

346

психика подчинена месту, ситуации, а не уносит в будущее или прошлое. Человек же не может надолго оставаться мыслями там, где он находится. Сознание соткано из воспоминаний, раздумий, предчувствий, планов и надежд. Известно, что этой особенностью мы обязаны громадному миру культуры, раскинувшемуся за пределами нашего небольшого бытового опыта. Человеческая психика действует сразу в двух планах, создавая картину происходящего и того, что было и будет. Точкой отсчета, психологическим настоящим для человека является его телесная наличность, «здесь-присутствие», от которой мысль и воображение совершают постоянные путешествия в разные стороны. Настоящее для человека неуловимо, мгновенно, загадочно, потому что неопредмечено, состоит из впечатлений без знаковых эквивалентов. Сигналы внутренних органов тела не переводятся сознанием в образы и языки, оттуда исходят только смутные органические ощущения. Впечатления от внешнего окружения хорошо семиотизируются и поддаются объяснению, но тогда они лишаются качества настоящего, становясь уже застывшими объектами анализа и частью прошлого. Психологический парадокс настоящего сформулировал христианский мыслитель Аврелий Августин: «Настоящим можно назвать только тот момент во времени, который невозможно разделить хотя бы на мельчайшие части, но он так стремительно уносится из будущего в прошлое! Длительности в нем нет. Если бы он длился, в нем можно было бы отделить прошлое от будущего, настоящее не продолжается» [Августин, 1991, с. 294].

Конечно, настоящее выделяется человеком postfactum события, в сравнении с прошлым и будущим, и в этой операции заключена идея контраста между «чистым» нео-предмеченным состоянием и уже фиксированным опытом. Мгновенье трудно остановить, оно служит синонимом текучести и неуловимости человеческой жизни. Предметность настоящему можно придать по-другому, превратив из времени в пространство. В этом случае настоящее, то, что мы видим вокруг себя, может быть изображено во множестве своих моментальных снимков, прочитано, истолковано, объективировано. Этот способ семиотизации жизни хорошо прослеживается в штампах, которыми перенасыщен современный язык, вроде «жизненного пути», «территории развития», «пространства ума», «дороги преобразований», «плоскости рассуждений», «сферы личности», «уровня достижений», где время передается в терминах пространства.

С помощью общих понятий и слов человек отделяется от своего текучего, смутного настоящего, получает социальный статус и свою признанную другими реальность. Но этот перелив в «объективные» формы совершается на фоне обратных движений к бессознательному и невыводимому. За внешней целостностью личности скрывается сложный контрапункт опредмеченных и совсем сырых состояний.

Психологи предпочитают в этом случае делить психику на сознательные и бессознательные процессы. Однако культурно-историческому исследованию, материалом которого являются памятники прошлого, удобнее располагать свой анализ в плоскости «опосредствованное - непосредственное» и представлять психические процессы с этой точки зрения.

Распад биологического хронотопа освобождает время и пространство как отдельные способы психологического бытования. Пространство дает человеку место его предметной сформулированности и законченности, время позволяет переноситься из одного культурного положения в другое, а также быть одновременно в разных позициях. Над пространственно-временной мозаикой надстраивается сознание, которое гарантирует относительную психологическую целостность индивида, медиацию между микро-и макромирами. Ритмы объективации наблюдаются во всех психических процессах, которые филогенетически могут рассматриваться как меры, накладываемые физиологией на культуру и культурой на физиологию.

348

ПСИХОГЕНЕЗ КУЛЬТУРЫ - КУЛЬТУРОГЕНЕЗ ПСИХИКИ. Начиная с позднего палеолита психика человека ускоренно дробится, т. е. разделяется по линиям созданных им артефактов. Искусственное и живое теперь объединяются в комплексы. Культура в отдельных своих частях продолжает телесные органы и воспроизводит живое (органо-проекция), поэтому можно говорить о психогенезе культуры - происхождении искусственной среды из психосоматических задатков человека.

Параллельная психика окультуривается (сапиентизируется), уподобляясь созданному и действуя в режиме артефактов-творений. Речь невозможна без слов, мышление - без представлений и понятий, память - без средств запоминания, воображение - без образов мифа, искусства. Человеческая психика происходит из культуры, что обозначается термином «культурогенез психики». Невозможно говорить о приоритете одного из полюсов развития, и внутри психокультурных комплексов опосредованное и непосредственное стремятся к уравновешенному единству.

Между двумя данностями - физиологическим органом и артефактом - находится черный ящик психе. Историческая психология, в целом, соглашается с теоретическим посылом классического социогенетизма: «Трудно ожидать, что употребление орудий, принципиально отличающееся от органического приспособления, не приведет к образованию новых функций нового поведения. Но это новое поведение, возникшее в исторический период человечества, которое мы условно называем, в отличие от биологически развившихся форм, высшим поведением, должно было непременно иметь свой особый, отличный процесс развития, свои особые корни и пути» [Выготский, 1983, с. 30].

Но, в отличие от Выготского, который видел в истории лабораторию, т. е. не думал о том, что его инструменты - культурные артефакты, историческая психология рассматривает психику со стороны артефактов. В поле ее зре-

349

ния - разнообразные реакции культуры на изменения в человеке. Громадная чуткая машина цивилизации отмечает необычные, сильные, настойчивые сигналы из мезо-мира человека. В конце концов нам становятся известны главные приключения человеческой души, но вести о них приходят не из лаборатории.

АНТРОПОМОРФНАЯ МАТРИЦА КУЛЬТУРЫ. Речь пойдет о модели, пробуемой для того, чтобы приблизиться к теме, пока принадлежащей философии (то же можно сказать и про «опосредование» - термин, излюбленный явными и неявными гегельянцами). Слитность психического и предметно-знакового в ментальном факте не раскрывается с помощью принципа единства сознания и деятельности. Чтобы изучить строение ментального факта, его нужно поместить в рамку специфических тем происхождения психики, истори-огенеза психических функций, их места в культуре - ведь сама слитность психического и предметно-знакового есть результат работы культурных сил сцепления. Логика исследования ведет культурно-историческую психологию к открытию психической и персональной организации вне живого индивида (разумеется, не загробного мира, а человеческого бытия, «законсервированного» в историческом материале). Тут и появляется надобность в моделях, соединяющих психологический предмет и социокультурную перспективу.

Известно, что в математике матрицей называют систему преобразований, расположенных строчками между двумя вертикальными линиями. В нашем случае линия .слева называется «непосредственное», а линия справа - «опосредованное» (с участием человека). Непосредственное здесь имеет значение начальной точки превращения потенциальности в систему; это, если вспомнить слова Гегеля, «абсолютная форма, т. е. непосредственная достоверность себя самого» [Гегель, 1992, с. 13]. С такого условного нуля начинается онто-, фило-, историогенез человеческой психики. Взрослый же индивид оставляет за скобками культурной матрицы множество несформировавшихся, «сырых» состояний своего актуал-генеза.

За правой линией матрицы находятся культурные изделия (артефакты), предметные и знаковые, не востребованные людьми. Невостребованность может быть временной (древние письмена оживут после того, как их найдут и расшифруют) или окончательной (автоматические устройства, оставленные человеком и работающие в собственном режиме). Отделившиеся от человека изделия его рук смогут, если верить футурологам и писателям-фантастам, основать собственное сообщество, постчеловеческую линию эволюции. Пока же (примерно 40 тысяч лет) на Земле царит Homo sapiens, природно-искусственное существо, судьба которого состоит в поддержании равновесия между двумя своими частями. При сокращении искусственного он склонен возвращаться к братьям своим меньшим, при сокращении биологического - может уступить магистральный путь развития своему техническому потомству. Пока мы находимся в сапиентном диапазоне эволюции (см. выше), мощные силы препятствуют раз-беганию составляющих человеческого существа. Одни приводят искусственную среду планеты к мерам морфологии и психофизиологии ее создателя (органопроекция), другие со-циализуют его антропологический потенциал. Понятием антропоморфной матрицы культуры мы хотим выразить, что на пересечении указанных тенденций находятся механизмы уподобления всех проявлений человека его родовым соционатуральным мерам.

Сама форма человека динамична и может быть представлена рядом преобразований внутри матрицы. Пространство между вертикалями размечено ментальными фиксациями от первых культурных свидетельств человеческой активности до артефактов, почти утративших следы своего происхождения. Очевидно, что пока предмет или знак используется людьми, участвует в игре психики между непосредственным и застывшим, он находится под воздействием сил формотворчества. Игра эта, как было сказано, самоцельна, ибо в ней сохраняется родовая определенность человеческого существа, его сапиентная форма.

Культура образует целокупность воплощений своего субъекта вместе со средствами этих воплощений. Поскольку до настоящего времени культуры с иным субъектом неизвестны, то для обозначения творения Homo sapiens'a можно обойтись словом с большой буквы. В указанном смысле Культура подобна аристотелевой энтелехии (формально-целевой причине живого тела), поскольку несет форму для материала, который воплотится или уже воплотился, а также и цель: быть культуросообразным. Материал (и субъект) - человек. Материал - поскольку несет свои задатки для действующей формы, субъект - поскольку эту форму пересоздает и создает. Но в недрах Культуры, формы-энтелехии, созданной человеком из себя и для себя, происходят размежевания, которые заставляют поменять заглавную букву на строчную. Введенная в Культуру человеческая целостность-непосредственность может дифференцироваться вдоль линий, обозначенных природой. Известно, что психика ребенка начинает стремительно развиваться после открытия им слова в знаковой функции. В филогенезе этому соответствует поздний палеолит, когда искусственная среда обогащается артефактами-символами. Психика сапиентизируется, действуя в режиме своих творений, параллельно вызревают основные культурные сферы.

Если присмотреться к поверхности культурного монолита, то вся она окажется в трещинах микроразломов. Бесконечные микрокультуры поведения, труда, учения, отдыха, питания и т.д. В отличие от исторических и национальных культур, где субъект - весь Homo sapiens, эти образования - свидетельства дробимости живого индивида и застывания его в искусственных рядах. Не все из этих капилляров общественного организма заметны. Но есть членения по антропопсихо-логическому принципу, которые невозможно просмотреть. Эти разделения фундаментальны.

Теперь можно говорить уже о культурах, выходящих из природных недр человека, индивид обретает свою культуру, разделенную на процессы, функции, уровни психики. Диф-ференцированность Культуры по этим линиям обозначим так: культура тела (действия), культура слова, культура мысли. Матрицу можно заполнить, получив следующий рисунок:

непосредственное

КУЛЬТУРА МЫСЛИ КУЛЬТУРА СЛОВА

КУЛЬТУРА ТЕЛА (ДЕЙСТВИЯ)

опосредованное (необратимое)

352

Этот перечень предварительный, но не произвольный. Он отвечает цели автора наметить некоторые категории для культурно ориентированной психологии. Предложенные понятия есть культурно преломленные антропологические универсалии. Почему не эмоции, воля, воображение, личность? Дадим ответ позднее, а сейчас коснемся каждого из элементов списка.

Действующее, живое тело - макропредмет, природное образование. Тело предоставляет культуре два набора качеств:

а) видимое физическое обличие - моторный образ всех механических перемещений;

б) метаболизм телесных органов, сигнализирующих о себе «органическим чувством».

Этот дуализм природы явно проявляется в дуализме культуры, в разделении на непосредственное и опосредованное, внешнее и внутреннее. Телесное действие обеспечивает культуру фундаментом, поскольку выполняет функцию экзисти-рования. Употребляемый мною термин не вполне совпадает с философски-обыденными коннотациями «экзистенции», которые акцентированы на переживании индивидом своей уникальности. Этимология латинского «exisfo» дает более широкий и фундаментальный спектр значений: выступать, появляться, возникать, делаться, существовать. Экзистиро-вать, следовательно, - это давать что-то в существование, делать его наличным. Неважно, каковы качества этого существования, важно, что оно (в нашем случае) культурно дано. Культура действия есть порождение существований в указанном значении. Сам простой факт производства здесь-существования предопределяет выбор простого «действие» вместо переусложненного, доктринально многозначительного «деятельность». Используем четкое разделение А.Н. Леонтьева: «Действие отличается от деятельности тем, что предмет, на который оно направлено, не совпадает с его мотивом. То и другое здесь разделено. Мотив, побуждающий действие, лежит в предмете ( совпадает с ним) той деятельности, в которую включено данное действие» [Леонтьев, 1994, с. 49].

Экзистирование (производство здесь-существований, наличностей) вообще не предполагает вопроса о смысле произведенного. Экзистенциализм сливает факт существования с обращенным к нему «зачем?» и «как?». Гегель связывает такой вопрос с самой первой фазой познания.

Чистое действие бессмысленно в той степени, в какой оно производит только чистые, безвопросные наличности. Оно условно или патологично или машинообразно, сводится только к воспроизводству дискретных состояний, потому что без смысла невозможно поместить его в рамку развития.

Генетически первичным «здесь» является тело, которое дает первый образ наличного существования. В живом теле заложено противоречие: оно и предмет, и движение. Поэтому изначально человек постигает его чистое присутствие только в трупе, отделяя от этой телесной здесь-наличности человека смысл - душу. Это первое выделение чистого существования и одновременно наделение его смыслом (т. е. нарушение его чистоты) и не могло произойти иначе как зафиксированное в «натуральном артефакте». Но в дальнейшем дело разворачивается быстрее: человек создает очень много своих подобий: машин, которые уже штампуют «здесь-присутствия» без всякой заботы о смысле. Для самого человека отождествление с таким режимом «чистого экзистирования» чревато машинообразностью, шизофренией, утратой человеческих свойств. Для человечества чистая линия культуры действия означает техническую активность, практическую пользу, но с неясной перспективой для собственно человеческого существования. Внутри антропоморфной матрицы телесность сводится с другими культурными рядами. Между параллельными прямыми пролегают перемычки межкультурных связей. Действие бывает не только телесным, но и словесным, умственным.

О культуре слова в этой книге уже говорилось и будет еще сказано. Слово (в широком понимании) - субстрат вербальной культуры; его антропокультурная функция называется медиацией. Оно посредничает между человеческими индивидами, обеспечивая их отдельность и в то же время надпространствен-ную и надвременную связь в качестве духовно-психологических существ. Родовое свойство человека выражаться и самовыражать-ся означает сообщаемость внутри человечества. Медиация стремится преодолеть разделенность сознаний и в то же время сдерживается снизу и сверху матрицы соответственно необходимостью в предметно-знаковой экзистированности и осмысленности, или эссенцированности. Последняя функция развивается на субстрате мысли.

Способы интеллектуального участия человека в разумном порядке мира назовем культурой мысли. Мысль передает

354

строение мироздания, и в стремлении охватить целое она бесконечна, невыразима. Но в функции эссенцирования, наделения логикой действия и слова она охранительна, т. е. антропоморфна. Социоприродное устройство выдерживает критерий разумности, если не покушается на устойчивость Homo sapiensa. Самые смелые движения ума страхуются установлением пределов, которые человеческое существо не может переходить физически, социально и умственно.

Ясно, что перечисленные психокультурные универсалии отщепляют от целостного человека его отдельные стороны. При движении внутри матрицы справа налево, от непосредственного к^опосредованному, происходит «аккультурация», а если слева направо, то наоборот - психологизация.

Введем в схему еще один элемент - целостного человека. Тогда движение от этой предельной непосредственности-целостности ко все большему культурному опосредованию можно представить графически так:

Не будем ворошить старую дискуссию о культуре и цивилизации и примем, что последняя - это устоявшаяся, богатая артефактами часть первой с повышенной нормативностью человеческого поведения. На меональном уровне исходные импульсы культуры утилизированы и включены в орудийный состав деятельности так, что могут функционировать и без вмешательства человека. Производные культурных сил-сущностей сливаются в техническую массу, которая по отношению к сущности выступает как несуществование (меон).

Приведенный нами перечень культур - первоначальный. Он удовлетворяет цели автора: дать самые общие рамки для исторической культур-ориентированной психологии. Перечисленные культуры - это преломленные в предметно-знаковой среде антропологические универсалии: тело, коммуникация, мышление. Еще раз: почему не эмоции, воля, память, воображение? Автор нисколько не зарекается от расширения списка, но готов сейчас обсуждать только указанные антро-покатегории.

Во-первых, они обладают достоинствами наглядности и укорененности. Действующее тело - макропредмет и часть природного мира, наиболее зримое воплощение человека в целом, данность, представленная природой в распоряжение культуры, здесь-присутствие человека. Речь - всеохватывающая детерминанта социального бытия человека, основной способ существования духовной культуры и социальной связи между людьми, мышление - родовой признак человека, интегрирующая связь человеческого познания, стержень сознания человека, воплощенный порядок в человеческом общежитии и в человеческом существе.

Во-вторых. Столь же очевиден их культурный след. Телесная культура - опора, исток техники, предметной деятельности. Язык воплощен в громадном числе знаковых систем, преимущественно в мире искусства и литературы, в общении и массовой коммуникации (не говоря уже о массовой опосредованности человеческого бытия языком и речью). Мышление создает громадную ноосферу, множество артефактов.

В-третьих. Универсализм трех антропокатегорий уже давно замечен. Мысль, действие, слово отобраны и помещены в центр доктрин. Существуют философии, доктрины, даже религии мысли, слова, действия. Другие антропокатегорий, хотя и не обойдены, все же не могут быть поставлены в один ряд с указанной триадой. Учение об опосредовании развивается тремя доктринальными направлениями:

а) гегелевской философией абсолютной идеи - исключительно в контексте диалектики понятийного мышления; б) марксистским учением о предметной деятельности; в) философиями языка разных школ. Опосредование прослеживалось в одной из трех своих материй: в мышлении, труде, языке - и отсюда его специфические определения переносились на соседние области. Что

356

касается советских психологов, то они отдавали предпочтение то знаку, то орудию труда.

Но очевидно, что универсализм понятия может быть увеличен, если вспомнить, что человек не сводится к мышлению, языку и предметной деятельности, и даже ко всей триаде. Тут мы должны спросить, какое отношение имеет индивидуальное бытие к этим культурным рядам - ведь ясно, что оно включено в специфические циклы опосредований только отдельными своими сторонами. Индивидуальный человек существует на пересечении всех культурных траекторий, иначе говоря, он совпадает со всей антропоморфной матрицей.

Психология - объективационная площадка знания. Человек антроморфизирует все, но культурные ряды, пройдя сквозь фокус индивидуальности, опять уходят дальше, оставляя в человеке его фундаментальную причинность. Кое-что от этой встречи культурных сил остается как невыясненные и потому собственные признаки человека (сознание, самосознание, психика, индивидуальность, личность), давая предмет психологии, как науке, так и не заимевшей свой «чистый ряд» в матрице, а работающей на пересечении культурных последовательностей. «Человек - недавнее изобретение», «место человека всегда не занято». Такие определения трактуют психологию как недокомплектованную антропологию. То, что эмоции, память, воображение не удостоились доктринации, объясняется, может быть, тем, что они слишком близки к сгустку человеческого «непосредственного опыта». Что же касается личности, то это - абсолютная неабсо-лютность, обозначение всех онтологических начал в человеке, точнее их схождения, вместе со своим внутренним полюсом неопосредования - индивидуальностью.