Руднев В.П. Характеры и расстройства личности

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть I. ПАТОГРАФИЯ ХАРАКТЕРА

ХАРАКТЕРЫ, МОДАЛЬНОСТИ И МЕХАНИЗМЫ ЖИЗНИ

Исходя из сказанного, можно выдвинуть тезис, в соответствии с которым характеры в сочетании с механизмами защиты - почти то же самое, что нарративные модальности (см. начало этой статьи). Напомним, что модальностями мы называем определенные типы отношений высказывания к реальности. Характеры же плюс механизмы защиты плюс модальности суть определенные типы отношения сознания к реальности.
Мы можем говорить о шести типах таких отношений.
1. Аксиологическое истерическое вытеснение.
2. Деонтическая обсессивная изоляция.
3. Эпистемическое шизоидное отрицание.
4. Деонтическая эпилептоидная проекция.
5. Деонтическая психастеническая интроекция.
6. Аксилогическая циклоидная идентификация.
Выделенные шесть типов мы и будем называть механизмами жизни.
Механизмы жизни функционируют в жизни так же, как нарративные модальности функционируют в сюжете художественного произведения.
Основным правилом такого функционирования является смена одного члена модального трехчлена на противоположный или соседний.
Так, деонтический сюжет может строиться, например, как нарушение запрета, то есть в деонтическом модальном трехчлене "должное - разрешенное - запрещенное" запрещенное становится, по воле героя, разрешенным. Например, в волшебной сказке завязка строится на том, что дети нарушают запрет родителей ни в коем случае не выходить из дома (см. [Пропп 1969]).
Аксиологический сюжет может строиться на том, что ранее представляющееся плохим или безразличным становится хорошим и ценным. Так выглядит сюжет, посвященный влюбленности, например "Ромео и Джульетта".
Эпистемический, наиболее фундаментальный в нарративном искусстве сюжет qui pro quo строится на ложном знании или полагании, на эпистемической ошибке. Например, в комедии Гоголя чиновники ошибочно полагают, что Хлестаков является "Ревизором". (Подробно о модальностях в сюжете см. [Руднев 1996, 2000].)
При функционировании механизмов защиты также происходит то, что мы называем моделью qui pro quo, одно вместо другого. При вытеснении на место одного (травмы) встает другое (истерический симптом), при изоля-
27
ции на место одного (травмы) встает другое (навязчивая мысль или действие), при отрицании на место одного (травмы) встает противоположное (ее отрицание), при интроекции на место одного (скажем, тревоги) встает другое (скажем, вина), при проекции на место одного (скажем, страха субъекта) встает другое (скажем, вина объекта), при идентификации на место одного (собственного "я") встает другое (то сознание, с которым идентифицирует себя использующая этот тип защиты личность).
Для того чтобы проиллюстрировать сказанное, приведем цитату из книги Анны Фрейд, посвященную альтруистическому идентифицирующему поведению Сирано де Бержерака из одноименной пьесы Ростана:
Вместо того чтобы, используя свое замечательное искусство фехтовальщика, держать на расстоянии соперников, он отказывается от своих надежд на ее любовь в пользу человека более красивого, чем он сам.
Принеся эту жертву, он обращает свою силу, храбрость и ум на службу этому более удачливому любовнику и делает все, что в его силах, чтобы помочь ему добиться цели. Кульминацией пьесы является ночная сцена под балконом женщины, которую любят оба мужчины. Сирано подсказывает своему сопернику слова, которыми тот должен завоевать ее. Затем он в темноте занимает его место и говорит вместо него, забывая в пылу своего ухаживания о том, что ухаживает-то не он. Обратно к своей позиции уступившего он возвращается лишь в последний момент, когда просьба Кристиана, красавца любовника, удовлетворена и он забирается на балкон, чтобы поцеловать свою любимую. Сирано становится все более и более преданным своему сопернику и в бою больше старается спасти его жизнь, чем свою. <...>
В пьесе, на которую я ссылаюсь, Сирано ставит в бою безопасность Кристиана выше своей собственной. Было бы ошибкой полагать, что речь здесь идет о вытесненном соперничестве, прорвавшемся в желании смерти, которое затем вытесняется. Анализ показывает, что как тревога, так и ее отсутствие исходят из того, что человек считает свою собственную жизнь достойной сохранения при наличии возможности удовлетворения собственных инстинктов. Когда он отрекается от своих импульсов в пользу других людей, их жизни становятся для него дороже, чем своя собственная. Смерть замещающей фигуры означает - как смерть Кристиана означает для Сирано - утрату всякой надежды на удовлетворение [Анна Фрейд 1999: 209-211].
Кажется, мы пришли к тому, что Сирано де Бержерак - нечто вроде Душечки Чехова. Но мы привели этот пример из хрестоматийной книги не
28
для того, чтобы еще раз продемонстрировать, что идентификация является доминантным защитным механизмом у гипертимического (гипоманиакального) циклоида Сирано де Бержерака, про которого в пьесе говорится:
Как фейерверк блестящ и остроумен,
Забавен, эксцентричен, шумен [Ростан 1958: 212],
а также и не для того, чтобы убедиться, что знаменитый нос Сирано, безусловно, является компенсационным симптомом его, увы, невостребованной гиперфалличности. Мы привели этот пример, чтобы показать, что уже создатель теории защитных механизмов, пусть даже не вполне осознавая, что она делает, указала на то, что динамика механизмов жизни - это динамика заблуждения или сознательного введения в заблуждение, как в данном случае (ведь Сирано вводит в заблуждение Роксану, произнося слова любви от имени Кристиана и сочиняя вдохновенные любовные письма за его подписью). В чем смысл "альтруистического отречения" (термин Анны Фрейд) Сирано де Бержерака? По-видимому, в том, что он, идентифицировав себя с желанием Роксаны (желанием, направленным на Кристиана), защитил свое Эго от всяких психических неприятностей - от депрессии, например, от тревоги, любовного бреда, ревности, маниакально-депрессинов-ного психоза, наконец (ведь как-никак, он все-таки циклоид). Идентифицировавшись с желанием другого, Сирано парадоксальным образом сохранил свою собственную идентичность.
Будь у него другой характер, он действовал бы по-другому. Если бы Сирано был шизоидом, он отрицал бы травму - например, убедил бы себя, что на самом деле он не любит Роксану, будь он эпилептоидом - он проецировал бы свою неудачу на другого - на Роксану или на Кристиана - и выразил бы это, например, при помощи сверхценных идей ревности, а если бы он был истериком, он вытеснил бы свою неудачную любовь в истерический симптом, например у него на носу бы вырос огромный прыщ, а будь он ананкаст, тогда он изолировал бы переживание и повторял бы, как Германн из "Пиковой дамы": "Кристиан, Роксана, нос", а случилось бы ему быть психастеником, он интроецировал бы травму в чувство вины и своей непоправимой неполноценности - уродливого носа.
Так или иначе, механизмы жизни всегда связаны со следующей риторической фигурой: человек думает, что он делает одно и с такой-то целью, а на самом деле он делает (или за него делает его конституция) совсем другое и с другой целью. Мы считаем эту особенность фундаментальной для феномена человеческой жизни. Жизнь это цепь ошибочных действий, обусловленных конституционально.
Сочетания модальности, характера и механизма защиты мы называем механизмами жизни.
29
Это истерическое аксиологическое вытеснение.
Например, Хлестаков, чтобы добиться расположения чиновников, вытесняет тот факт, что он жалкий коллежский регистратор, и постепенно в своих глазах и в глазах чиновников становится на некоторое время могущественным ревизором, реализуя истерический механизм жизни. (Ю. М. Лот-ман в статье "О Хлестакове" показал на конкретных примерах жизненность этого персонажа [Лотман 1977].)
Это обсессивная деонтическая изоляция.
Например, Акакий Акакиевич изолирует себя от экзистенциальных конфликтов навязчивыми каллиграфическими упражнениями и замещает свою базальную экзистенциальную тревогу покупкой шинели, реализуя обсессивный механизм жизни.
Это эпистемическое шизоидное отрицание.
Базаров в "Отцах и детях", чтобы эпистемически оправдать свою экзистен-циально-аутистическую ущербность в контактах с людьми, отрицает подряд все аксиологические, деонтические и коммуникативные ценности: дружбу, любовь, порядочность, искусство и саму жизнь. Витгенштейн для того, чтобы обосновать свой тотальный личностный шизоидный негативизм, в частности, ориентированный на разрыв связей с близкими людьми (подробно об этом см. наиболее известную биографию Витгенштейна [Monk 1990], а также главу "Случай Витгенштейна" в книге [Руднев 2001]), обосновывает в "Логико-философском трактате" взгляд, в соответствии с которым наиболее общей формой логической операции, выявляющей наиболее общую форму пропозиции (нечто вроде "Дело обстоит так-то и так-то") является отрицание: "5.5 Каждая истинностная Функция является результатом последовательного применения Операции (- - - - - - И) (?,....) к Элементарным Пропозициям. Эта Операция отрицает все Пропозиции в правых скобках, и я называю ее Отрицанием этих Пропозиций" [Витгенштейн 1999а].
Это деонтическая психастеническая интроекция.
Нехлюдов интроецирует в себя судьбу Катюши Масловой вследствие гипертрофированного чувства вины.
Это деонтическая эпилептоидная проекция.
Отец и сын Карамазовы ревнуют друг друга к Грушеньке, проецируя друг на друга собственные страстные желания к ней, что и приводит в результате к трагедии (понятой, кстати, ошибочно как убийство Дмитрием отца в соответствии с фундаментальным принципом построения сюжета). Иуда Искариот предает Христа, проецируя на него свои сверхценные авторитар-
30
ные идеи (во всяком случае, так в версии Леонида Андреева). (Примерно тот же проективный конфликт в трагедии Пушкина "Моцарт и Сальери".)
Это аксиологическая циклоидная идентификация.
Рассмотрим, например, сюжет "Душечки". Сначала она идентифицирует себя с первым мужем (аксиологический мотив со знаком плюс; Ах+), но тот умирает (Ах -). Она вторично выходит замуж и идентифицирует себя с другим мужем (Ах +), но тот тоже умирает (Ах -). Тогда она идентифицирует себя с мальчиком (Ах +) и боится только, как бы его у нее не отняли (Ах -).
В сущности, получается, что для того, чтобы реализовался "сюжет жизни", необходимо, чтобы человек все время использовал жизненные механизмы, ведущие от одной ошибки к другой, и что вся жизнь представляет собой цепь ошибок и заблуждений. Что означает такой взгляд и что он нам дает для понимания жизни?
Фрейд считал, что в основе жизни лежат два противоположных влечения - сексуальное влечение, соответствующее идее сохранения рода, торжества жизни, закону сохранения энергии и накопления информации (первому началу термодинамики), и влечение к смерти, соответствующее идее сохранения вида при помощи навязчивого повторения, подтверждающего его тождественность, закон накопления энтропии (второе начало термодинамики).
Говоря обобщенно, в основе всех жизненных поведенческих стратегий лежат два противоположных механизма - тенденция, направленная к изменению начального состояния, и тенденция, направленная к сохранению (повторению) начального состояния. В целом эти две диалектически противоположные тенденции проявляются в идее фундаментального чередования, ритма.
Почему недостаточно только одного инстинкта жизни? Этот вопрос равнозначен вопросу: почему мы живем не в раю? В раю невозможно развитие, невозможна эволюция. Грехопадение, начало эволюции одновременно было и утверждением, и отрицанием жизни. Чтобы родить новое, надо, чтобы умерло старое. Все это хорошо известно еще задолго до "По ту сторону принципа удовольствия" - от притчи о зерне в Евангелии от Иоанна до статьи Сабины Шпильрейн "Деструкция как причина становления" 1912 года. Эта фундаментальная противоположность влечений в человеческой жизни и обусловливает фундаментальность принципа qui pro quo в жизненном сюжете, а литература лишь креолизует и делает более наглядным этот принцип.
Динамика qui pro quo формируется на начальных стадиях развития ребенка. Сепарация человеческого сознания, отделение ребенка от тела матери,
31
отлучение от ее груди (торжество изменения и жизни) постепенно приводят к агрессии второго орального периода (торжество повторения и смерти), за которым следует еще более амбивалентная динамика анально-сади-стической стадии, и, наконец, любовь сопровождается ненавистью на эди-пальной стадии. Вся же дальнейшая жизнь человека - это серия различных трансферентных заблуждений (психоаналитический перенос лишь суммирует, результирует их множественную разрозненность: человек думает, что он делает одно и по такой-то причине, а на самом деле он невротически отыгрывает свои ранние фиксации и травмы). Вся идеология психоанализа построена на том, что сознательно делается, говорится, видится, ощущается одно, а на самом деле, на уровне бессознательного, все это другое. "Он хотел сказать прости, но сказал пропусти ("Смерть Ивана Ильича") . Величие идей Фрейда, в этом качестве еще не осмысленное, состоит, в частности, именно в том, что он показал господство принципа qui pro qui в психической жизни человека - начиная с соотношения манифестного и латентного сновидений (человек видит во сне одно, но на самом деле имеется в виду другое, часто противоположное - это едва ли не основная идея "Толкования сновидений") и кончая ошибочными действиями в быту (председатель хочет сказать: "Объявляю заседание открытым", а говорит: "Объявляю заседание закрытым", поскольку бессознательно хочет именно второго ("Психопатология обыденной жизни"). Человек произносит любезную остроту, за которой скрывается грубость и агрессия ("Остроумие и его отношение к бессознательному"), он говорит: "Это точно была не моя мать", но это означает, что это точно была именно его мать ("Verneinung"). Человеку кажется, что те слова, которые он говорит, говорит его Эго, на самом же деле это говорит СуперЭго, "имя отца" ("Я и оно").
В зависимости от того, как, в какой момент своего развития, при каких обстоятельствах и в обществе каких "первичных объектов" принципы изменения и сохранения схлестнулись наиболее решительным образом, и формируется психическая конституция человека, обусловливающая его работу с определенными модальностями и определенными защитами, в зависимости от этого формируется то, что мы назвали механизмами жизни, которые, с одной стороны, сформированы изначальной фундаментальной противоположностью жизненных векторов, а с другой - обеспечивают то специфическое прохождение через актуальные и конкретные жизненные векторы, которое мы видим во взрослой жизни человека.
Механизмов жизни много. Жизнь не могла бы существовать, если бы на свете были в несмешанном виде одни только аксиологически идентифицирующие циклоиды, эпистемически отрицающие шизоиды или деонтически интроецирущие психастеники. Динамика механизмов жизни, в частности, обусловлена и тем, что характер есть не только "у меня", но и у другого, а
32
это означает, что, если мы предположим, что люди наиболее тесным образом общаются по двое (что очевидным образом является упрощением - на самом деле и по трое, и по четверо), то механизмов жизни становится уже не шесть, а два в шестой степени, то есть шестьдесят четыре (все эти подсчеты и цифры, разумеется, в высшей степени условны).
При этом конструктивный, созидательный в целом эффект продолжения жизни, состоящей из ошибок и заблуждений, создается за счет интегратив-ной суммарное™ характерологических векторов. Суть этого явления, образно говоря, заключается в том, что на всякого Хлестакова всегда найдется свой Городничий, на всякого Червякова - свой генерал Брьтзжалов, на всякую Кабаниху - Катерина, на всякого Робеспьера - Дантон и на всякого Наполеона - Кутузов.
Конструктивность ошибки состоит в возможности ее преодоления при помощи новой ошибки. После того как шизотипический Витгенштейн написал "Логико-философский трактат", который был "тем хуже для действительности", чем только возможно, тем не менее "энергия заблуждения" его автора (излюбленное выражение Виктора Шкловского, взятое им у Толстого) была настолько велика, что усилия, направленные на то, чтобы хоть как-то попытаться понять этот маловразумительный опус, переросли в целое философское направление - "венский логический позитивизм". В свою очередь, заблуждения деятелей последнего - Карнапа, Шлика, Ней-рата, Рейхенбаха и прочих - повлекли за собой интеллектуальное усилие отколовшегося от них Карла Поппера, который путем шизотимного отрицания основного философского принципа венцев - принципа верифика-ционизма - выдвинул противоположную концепцию фальсификациониз-ма, которая, в свою очередь, подверглась отрицанию со стороны "анархической модели" Пола Фейерабенда. Здесь мы вспомним исчерпывающий труд Куна "Структура научных революций", а также историко-литературную концепцию Шкловского-Тынянова.
На пессимизм же шизоида Лермонтова
Богаты мы едва из колыбели Ошибками отцов и поздним их умом
ответим, что характерологическая ошибка, "энергия заблуждения" является главным конструктивным принципом в культуре, как высокой, так и повседневной. На одном полюсе здесь десяток шизоидов, которые, отрицая взгляды Ньютона на природу, создают квантовую физику (которую через какое-то время будет отрицать новое поколение супершизоидов), а на другом эпилептоид-милиционер, "унтер Пришибеев", который во всем видит крамолу - что не соответствует или не всегда соответствует реальности, тем не менее его проекции в большей степени гарантируют общественный порядок, нежели интроективное нытье психастеника, который на этом мес-
33
те был бы бесполезен. Ананкаст-бухгалтер десять раз пересчитывает деньги, его действия невротически бессмысленны, поскольку изолированы от реальности (в частности, разумной потребности пересчитать их один-два раза), но, если поставить на его место прекраснодушного и доверчивого к людям циклоида-сангвиника, растрата будет неминуема. Разумеется, можно привести и противоположные примеры, когда невротические интроективные заблуждения психастеников и заводящие в заблуждение альтруистические идентификации циклоидов будут важны и полезны, а невротические действия шизотимов и ананкастов будут только мешать.
В книге "Морфология реальности" [Руднев 1996] мы построили теорию, в соответствии с которой фундаментальная сюжетная ошибка qui pro quo обусловлена референтной непрозрачностью пропозициональных установок. Другими словами, сюжет трагедии Эдипа обусловлен, по нашему мнению, тем, что в языке предложения "Эдип женился на Иокасте" и "Эдип женился на своей матери" для Эдипа (до развязки) обладают разным истинностным значением (первое рассматривается как истинное, второе - как ложное). Вряд ли мы подозревали тогда, что этот пример не случаен и что трагедия самого шизоида Эдипа состоит в неадекватной трансферентной отработке отношения с плохими и хорошими первичными объектами, выражаясь языком Мелани Кляйн. Другими словами, трагедия Эдипа не в том, что он не знал, а в том, что его жизненный механизм сыграл с ним злую шутку.
Если бы Эдип был психастеником - и засомневался бы в истинности пророчества, или эпилептоидом - и спроецировал бы свои комплексы на приемных родителей, или циклоидом - и симбиотически идентифицировался бы с ними, или истериком - и вытеснил бы всю эту историю в бессознательное и жил бы себе спокойно, или, наконец, обсессивно-компульсивным субъектом - и превратил бы свое роковое знание в навязчивое действие (которое, как известно, практически никогда не осуществляется) - во всех этих случаях трагедия не состоялась бы, вернее состоялась бы какая-нибудь другая трагедия, имевшая другое название.
Мы давно уже запутались в вопросе о том, сознание ли подстраивается под язык, как думали Уильям Джеймс, Бенджамен Ли Уорф и логические позитивисты и аналитики, или, наоборот, язык подстраивается под ментальные структуры, как думали в XIX веке и на новом витке начинают снова думать философы-постаналитики (или что язык это и есть сознание - вывод, который можно сделать в результате чтения классической книги Гилберта Райла).
Так или иначе, можно сказать, что язык и сознание работают в одном и том же режиме, в режиме энергии заблуждения.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел психология