Риман Ф. Основные формы страха. Исследование в области глубинной психологии

ОГЛАВЛЕНИЕ

ШИЗОИДНЫЕ ЛИЧНОСТИ

Как остаться собой среди множества, среди толпы, которая кишит вокруг.
Шпиттелер

В этом разделе мы описываем личности, которые в плане рассматриваемых нами проблем испытывают страх перед самоотдачей и находятся под влиянием импульсов, направленных на усиление самостоятельности. С психологической точки зрения жизнь этих людей связана с повышенным стремлением к самосохранению. Мы все испытываем желание не смешивать свою индивидуальность с другой, чувствительно реагируем на искажение нашего имени; мы не желаем быть заменены на другого, мы хотим осознавать нашу единичность как индивидуальность. Стремление от делиться от других сочетается со своей противоположностью – социальной сущностью принадлежности к группе или коллективу Мы отстаиваем наши личные интересы в партнерских связях, межчеловеческих отношениях и в вопросах ответственности. Как сказывается это на человеке, который предпочитает уклониться от самоотдачи в пользу самосохранения? Его стремления направлены прежде всего на сохранение независимости и самоудовлетворение (автаркию, autark). Быть независимым, не нуждаться ни в чьей помощи, не быть никому обязанным имеет для него решающее значение. Поэтому он дистанцируется от других людей, не позволяет приближаться к себе, стремится к отграничению. Нарушение этой дистанции расценивается им как угроза его жизненному пространству, как опасность для его независимости и целостности его личности и вследствие этого пресекается. Так развивается типичный для шизоидной личности страх перед близостью в межчеловеческих связях. В связи с тем, что в реальной жизни от связей уклониться нельзя, он ищет такие защитные формы поведения, которые помогают ему отгородиться от жизни. Прежде всего, в персонально-близких контактах шизоидные личности уклоняются от интимности и избегают ее. Они страшатся встречи с другой индивидуальностью, с партнером и стремятся ограничить человеческие связи лишь деловыми отношениями Они стремятся быть анонимными участниками группы или коллектива и все же переживают свою принадлежность к общественным интересам Они предпочитают использовать сказочную «шапку-невидимку», чтобы незамеченными принимать участие в жизни, и без нее отказываются от какой-либо активной общественной деятельности. В отношениях с окружением они отстранении, сдержанны, держатся на расстоянии, неразговорчивы и индифферентны до холодности. Они часто кажутся странными, обособленными, непредсказуемыми в своих реакциях или вызывающими недоумение. С ними можно быть давно знакомыми, но по-настоящему не знать их. Сегодня кажется, что мы имеем с этим человеком хороший контакт, а завтра он ведет себя так, будто мы с ним никогда не виделись: достигнутая ранее близость внезапно и резко прерывается, и появляется непонятная, необоснованная агрессивность или враждебность, оскорбительная для нас. Избегание доверительной близости возникает из страха перед вами, перед открытостью самоотдачи и делает лиц с шизоидными чертами изолированными и одинокими. Их страх перед близостью усиливается при необходимости приблизиться к другим или при приближении других. Чувство склонности, симпатии, нежности и любви к другому в скором времени оставляет этих людей и сменяется переживанием опасности. Это объясняет, почему они уклоняются от таких ситуаций близости, могущих вызвать у них враждебность, – они внезапно прекращают близкие отношения, прерывают достигнутый контакт с другим и возвращаются назад, не стремясь более к установленной связи. Между ними и окружением зияет глубокая пропасть в контактах, которая с годами расширяется и делает шизоидов все более изолированными. В результате всегда возникает следующая проблема: из-за отдаления от человеческого окружения шизоид все меньше знает о других, это все больше расширяет пропасть в опыте общения и усиливает неуверенность в межчеловеческих контактах. Шизоид знает, что не прав в том, что является очевидным для других, особенно в области опыта доверительной близости и любящей предпочтительности. Вследствие этого он склонен к подозрениям и заблуждениям в межчеловеческом ориентировании и потому относится к людям с глубоким недоверием, так как его впечатления и представления об окружающих, в конечном счете, являются скорее проекцией его предположений и воображения, чем реальной действительности. Шульц-Хенке описал картину, которая дает более ясное понимание мироощущения этих людей, – это пережитая всеми нами ситуация: мы сидим в поезде на вокзале; на соседнем пути стоит такой же поезд; внезапно мы замечаем, что один из двух поездов начинает двигаться. Поезд так мягко и незаметно отправляется, что мы не испытываем никакого сотрясения и судим о движении только на основании зрительного впечатления. Мы не имеем возможности понять, какой из двух поездов движется, до тех пор, пока не сможем, бесспорно, в этом убедиться, наблюдая за наружными предметами, которые не двигаются, пока наш поезд стоит, хотя соседний поезд уже сдвинулся с места, или наоборот. Эта картина, часто встречающаяся во внутренней ситуации лиц с шизоидной структурой личности, означает: все, что человек воспринимает, представляет, чувствует и о чем думает, относится к его собственному существованию, даже если речь идет о событиях внешней жизни, и это состояние часто превышает возможности его психического здоровья по преодолению неуверенности в себе, связанной с отрывом от реальности. Вследствие ограничения контактов с миром межчеловеческих отношений его суждения основаны на впечатлениях и переживаниях, в них всегда имеется элемент сомнения, он рассматривает как действительность лишь фантазии, которые соответствуют его внутреннему миру, и он предпочитает ту картину мира, которую создал сам, считая взгляды других насмешкой над ним. Был ли сегодня начальник действительно холоден и враждебен по отношению ко мне, был ли он другим, чем раньше, или это мне только кажется? То, что люди с иронией смотрят на меня, что-либо означает, или это мне только кажется? Эта неуверенность может достигать такой степени выраженности, что вызывает перерастание недоверчивости в подозрительность и переход к собственно бредовому восприятию и бредовым обманам восприятии, при которых внутреннее и внешнее смешиваются между собой, и эта путаница является для шизоидов проекцией действительности. Можно себе представить, как это мучит и беспокоит их, особенно если такая неуверенность носит длительный характер, и как вследствие этого становится некорригируемой упомянутая выше слабость контактов, связанная с близостью. Если мы попытаемся разделить их опасения и расспросить, почему попытка перейти к доверительной близости вызывает у них неуверенность и страх, то встретим лишь непонимание. Такое участие они расценят как насмешку или признак того, что их принимают за сумасшедших Полные недоверия, вытекающего из их глубокой незащищенности, независимо от того, является ли она первичной или следствием недостаточности межчеловеческих контактов, лица с шизоидными чертами характера развивают у себя такие функции и способности, которые помогают им ориентироваться в мире. Это восприятие через познание сущности, познавательный интеллект, сознание, рациональность. Будучи неуверенными во всем, что связано с эмоциональностью и чувственным познанием, они стремятся к «чистому» познанию, чьи результаты тем выше, чем больше они могут отрешиться от непосредственного созерцания. Мы должны понять, что шизоиды стремятся к точным знаниям, которые гарантируют их безопасность и отгороженность от источников субъективных переживаний. В противоположность развитию этой рациональной стороны личности шизоидов, их эмоциональная жизнь остается прежней – она относится как к взаимоотношениям с партнером, так и к эмоциональным связям и взаимоотношениям Для этих людей часто характерно выдающееся интеллектуальное развитие при эмоциональной недостаточности – эмоциональные переживания неразвиты, а иногда – бедны и скудны Это придает значительную неуверенность при контактах, что создает множество трудностей в повседневной жизни – помимо недостатка или отсутствия деликатности и умеренности в человеческих отношениях, они не чувствуют своих партнеров по отношениям, не нюансируют свои взаимосвязи, что может создавать проблемы даже при самых элементарных попытках установить контакт. Вот пример. В рамках своего обучения студент должен был написать реферат. Лишенный контактов, холодный и заносчивый, что было проявлением его неуверенности, он даже не предполагал расспросить своих коллег о том, как это обычно делается. Он страдал в одиночестве над решением проблемы, которая существовала в нем самом, а не в существе дела. Он был полон сомнений в том, могут ли его высказывания и решения соответствовать надеждам и ожиданиям, связанным с обучением, и постоянно колебался в своих умозаключениях между переоценкой собственной личности и чувством неполно ценности из-за банальности и несостоятельности своих суждений. Уверенности недоставало ему и при сравнении своего реферата с работами других студентов. Он испытывал неловкость перед коллегами и вынужден был преступить через свою гордость («просить у себя прощения») за то, что вынужден был советоваться с ними – не понимая, что такого рода отношения для них привычны. Из-за своей некоммуникабельности он испытывал расплывчатый и неопределенный страх, который усиливался по мере того, как он устанавливал естественные контакты с коллегами.
Такие и подобные им ситуации и манера поведения часто встречаются в жизни личностей с шизоидной структурой. Для них чрезвычайно тяжелы даже часто встречающиеся обыденные ситуации, которые не реализуются по причине затрудненности контактов, а вовсе не из-за недостатка способностей.

Шизоидная личность и любовь

Мы уже говорили о том, что для шизоидов особенно затруднительны проблемы, которые связаны с развитием межчеловеческих контактов: поступление в детский сад, знакомство со школьным коллективом, пубертат и встреча с противоположным полом, партнерские взаимоотношения и вообще всякие взаимосвязи. В связи с тем, что каждая близость провоцирует у них возникновение страха, они вынуждены в значительной степени сокращать близкие контакты или отказываться от них. Это приводит к тому, что они рассматривают любовь и любовные отношения как угрозу их независимости и утрату собственной значимости. Встречающиеся в детстве трудности контактов в межчеловеческих отношениях, которые свидетельствуют о шизоидной проблематике и о которых становится известно со слов родителей или воспитателей, могут быть по субъективным причинам усилены или смягчены и выявляются до того, как эти нарушения становятся очевидными. Сюда относятся случаи, когда у ребенка возникают трудности в контактах в детском саду или в школьном классе, когда он не находит себе товарищей, когда он держится особняком, предпочитает одиночество и испытывает неприязнь к другим; когда молодой человек в пубертатном периоде уклоняется от контактов с противоположным полом, когда он зарывается в книгу, уклоняясь и отгораживаясь от контактов, или предпринимает другие действия для того, чтобы остаться одному; когда он переносит тяжелый мировоззренческий криз в период пубертата с раздумьями о смысле жизни без попытки разделить свои переживания с другими. Все это является сигналами тревоги, которые заставляют родителей обращаться за советом к психиатру или психотерапевту. Дополнительная проблематика беспокоит шизоидных личностей в период наступления партнерских отношений, возникающих под давлением пубертата. Это связано с тем, что любовь подразумевает взаимную душевную и телесную близость. В каждой любовной встрече нашей самости и нашей независимости в равной степени угрожает опасность излишне открыться партнеру, и это в той или иной степени требует защиты. В связи с этим в каждой встрече таится препятствие в виде внутренней, интимной проблемы, которая, будучи до сих пор подсознательной и скрытой, может, будучи осознана, причинять боль. Как должен поступать человек, испытывающий томительное желание близости и слияния, любви и нежности, что должен он сделать, чтобы предложить другому разделить с ним нарастающее сексуальное возбуждение? В основе описанного нарушения контактов, недостатка тактичности в межчеловеческих отношениях лежит нарастающая до достижения данного возрастного периода неопытность в межличностных контактах, из которой проистекает особая тяжесть интеграции сексуальности. Им не хватает полутонов для самооценки и для того, чтобы представить себя партнеру привлекательным и пленительным, чтобы решиться на совращение и самоотдачу. Нежность, вербальное или сентиментальное выражение склонности чуждо шизоиду, ему недостает чуткости и сопереживания, способности отождествить себя с другим. Попытка разрешить конфликт между усиливающимся стремлением к обладанию и страхом перед близостью в межличностных контактах принимает различные формы. Чаще всего это проявляется в освобождении от любовного чувства и отщеплении от него сексуального влечения в чистом виде, т. е. в стремлении к сексуальной связи без любовного антуража. Партнер для него является лишь «сексуальным объектом», лишь средством для достижения полового удовлетворения, во всем остальном он его не интересует. Однако вследствие такой эмоциональной безучастности партнерские взаимоотношения легко заменяются. Это защищает шизоидов от глубокого проникновения в их жизнь посторонних, свидетельствуя как об их полной беспомощности и неопытности в общеизвестных эмоциональных связях и отношениях, так и о том, что они предполагают, что партнер представляет угрозу для их жизни. Все сказанное является основанием для развития механизмов защиты от чрезмерной близости и интимности со стороны партнера – шизоид не знает, как отвечать на его домогательства, так как они скорее неприятны ему, чем доставляют удовольствие. Один мужчина обратился в бюро по брачному посредничеству и выбрал там фотографию дамы, которая меньше других понравилась ему: она, с его точки зрения, представляет для него меньшую угрозу и вряд ли вызовет у него любовные чувства. Одна дама намерена вступать с мужчиной только в половую связь, игнорируя связь духовную, так как знает, что, вероятнее всего, больше не увидит его. Женатый мужчина имел в том городе, где он жил вместе с семьей, еще одну, «тайную», квартиру, предпочитая быть недостижимым и сокрытым от семьи до тех пор, пока не испытывал склонность к возвращению домой. Он нуждался в том, чтобы защититься от эмоциональных претензий жены и других членов семьи (с другой стороны, эта личностная потребность в связи с семьей усиливалась, когда появлялась угроза его потребности в семейном убежище и приюте). Из этих примеров видно, какой большой страх испытывают шизоидные личности перед связью, обязанностями, зависимостью и ограничением их личности. Этот страх оставляет их очень редко и объясняет их непредсказуемость и странные реакции. Единственный, к кому шизоид прислушивается и кому доверяет, – это он сам. Отсюда его чрезвычайная чувствительность к действительной или воображаемой угрозе его суверенитету и интегративности, к враждебному нарушению сохраняемой им дистанции. Он нуждается лишь в собственной поддержке, которая не оставляет его. Естественно, любые отношения, связанные с атмосферой доверия и интимности, не свойственны ему и не возникают в его связях с партнерами. Свою любовь он ощущает как принудительную связь, которую он должен прекратить, тогда как его партнер в такой связи ищет близости и теплоты. Его робость и нерешительность здесь может исходить из потребности избежать клятвы в верности и регистрации брака. Один молодой человек под давлением своей подруги, которая хотела этого в течение нескольких лет, наконец, обручился с ней Он пришел к ней с кольцом, и они вместе отпраздновали обручение. Как только он вышел из дома, он опустил в ее почтовый ящик письмо, в котором отменил только что совершенное обручение Подобное поведение не так уж редко встречается у шизоидов Часто они предпочитают знакомство на расстоянии и высказывают свое предпочтение в письмах, но непосредственная персональная близость отталкивает их, и они отказываются от прежних намерений. В связи с упомянутым выше отделением сексуальности от чувства любви инстинктивные потребности шизоидов также носят изолированный характер; партнер рассматривается лишь как сексуальный объект, и любовная жизнь исчерпывается лишь функциональным процессом. Они не знают никаких любовных нежностей в виде пролога, им не свойственна эротика, для удовлетворения своих потребностей они идут напролом. Нежность легко преобразуется в причинение боли партнеру, жестокое нападение или даже нанесение телесных повреждений. За этим стоит подсознательное желание вызвать у партнера чувствительную реакцию из-за стремления после достижения полового удовлетворения как можно скорее отделаться от партнера. «После этого» – имеется в виду половой акт – «я предпочитаю вышвырнуть ее» – вот характерное для мужчины-шизоида выражение, которое отражает его страх перед любовными требованиями партнерши Большие трудности проявляются тогда, когда у шизоида возникает резкая амбивалентность между любовью и ненавистью, когда его глубокие сомнения в своей способности любить переносятся на партнера. В таких случаях он предпринимает новые попытки, требуя от партнера других способов любви, чтобы устранить свои сомнения. Эти попытки могут дойти в буквальном смысле до садизма. Его поведение может носить исключительно деструктивный характер; любовные привычки и склонности партнера отклоняются, пренебрегаются, анализируются, подвергаются сомнению или дьявольским образом извращаются. Они воспринимают спонтанную склонность партнера как проявление нечистой совести и расценивают ее как проявление чувства вины или «подкуп» («чего ты хочешь этим достигнуть?», «ты, пожалуй, хочешь как-то загладить свою вину»). При хороших абстрактно-теоретических психологических комбинаторных данных шизоиду представляются бесконечные возможности для такого рода тенденциозных истолкований. В романе Христианы Рохефорт «Подушка покоя» с особой убедительностью изображается такая связь, при которой любящая шизоидного партнера женщина со временем доходит до границы своей терпимости Нередко шизоидные личности своим цинизмом разрушают все нежные порывы партнера, не отказываясь, однако, от связи с ним. С их точки зрения, влюбленность в них партнера объясняется лишь в последнюю очередь их душевными качествами, а в первую – их поведением и внешностью. Это отражается в склонности к иронии и насмешкам: «не строй такие собачьи преданные глаза», «если б ты знал, как ты смешно выглядишь» или «оставь эти дурацкие любовные нежности и давай, наконец, перейдем к существу дела» Естественно, что если у партнера систематически разрушаются стереотипы любовного поведения, то сохранение такой связи может свидетельствовать о необычных любовных склонностях, исходящих либо из садомазохистского генотипа, либо из чувства вины, страха утраты или других мотивов. В противном случае либо эта связь покупается, либо наслаждение достигается лишь через страдание. Обычно такого рода связь должна, в конце концов, прекратиться и привести к ненависти, поскольку после любовного триумфа шизоид «обретает свое истинное лицо» Однако эта ненависть не реализуется, так как к другим шизоид относится точно так же. Автобиографические романы Стриндберга содержат много примеров подобных шизоидных трагедий, приводя выразительные описания жизненной основы такого развития личности (например, «Сын Магды») Аксель Борг в главном действующем лице своего романа «В (открытом море» блестяще изобразил шизоидную личность, в которой отчетливо видны автобиографические черты Эмоциональная холодность при дальнейшем развитии может достичь экстремальных и болезненных размеров, приводя к изнасилованию и наслаждению от убийства, это происходит, прежде всего, если на партнера подсознательно проецируются непереработанные чувства ненависти и мести (происходит, как это называется в психоанализе, «перенос» на партнера отношений к объектам зависимости, с которыми он был связан в детстве) Такая не интегрированная в личностную структуру отщепленная сторона инстинкта всегда очень опасна и проявляется при нарастающей неспособности понимать партнера и сочувствовать ему, что приводит к преступлениям, связанным с нарушениями влечений. В связи с трудностями, которые проистекают из чувственной связи с партнером и вообще из поиска партнера, шизоиды часто остаются одинокими и, в конце концов, находят партнера в себе самом, получая при этом самоудовлетворение. В некоторых случаях они избирают для себя эрзац-объект, как это бывает в случаях фетишизма. Естественно, что в каждом таком эрзац-объекте отражается неразвитая сексуальность, несмотря на то, что эти формы нарушений способности к любви носят в себе элементы любовного желания и являются выражением ищущего любовного томления Нередко у шизоидов сексуальное развитие остается инфантильным при высокодифференцированной личностной структуре. Иногда случаи выбора в качестве сексуального партнера детей или подростков свидетельствуют о том, что тяжелое нарушение способности к контактам в таких случаях сопровождается меньшей вероятностью развития страха. Порой подавленная способность к любви и самоотдаче прорывается в экстремальных формах ревности и даже в бреде ревности. Шизоид чувствует, как мало любви он отдает партнеру, как мала его способность к любви, и подозревает, что партнер вряд ли сможет остаться с ним. В связи с этим он подозревает наличие соперника (иногда с достаточным основанием), который и сильнее любит, и больше него способен к любви. Лишенный теплоты и сочувствия, он расценивает естественное поведение партнера как проявление хитрости или насмешки над ним, которые отражают его демонизм и коварную преднамеренность. Эти истолкования могут дойти до бреда, до состояния, когда партнерские отношения становятся непереносимыми и в конце концов разрушаются с чувством наслаждения от разрыва и одновременно страдания, которого никто не может разделить и оценить. Мотивировка действий здесь выглядит так: если мне представляется невозможным любить и удержать любимого, то я предпочитаю разрушить эту связь, чтобы, по крайней мере, не потерпеть ущерба и не дать другому воспользоваться любовью моего партнера. Манеру поведения шизоида можно истолковать таким образом, что для него не исключена возможность любить и быть любимым, но он не может дать оценку любви и любовным отношениям. Уход партнера для него менее болезнен, чем попытка проявлять о нем заботу и отдавать ему свое внимание, и поэтому он предпочитает уход. Такая «профилактика разочарования» отнюдь не редка: она содержит в себе, в большинстве случаев, подсознательный аспект проверки партнера: если он, несмотря на мое поведение, еще любит меня, значит, он действительно любит меня. Прежде всего, это свидетельствует о том, как тяжело этому человеку понять, любят его или нет, испытывают ли к нему влечение. В экстремальных случаях подозрительность и ревность могут привести к убийству: если партнер меня не любит, он не должен любить и никого другого. Осознанно страх самоотдачи переживается шизоидами как страх связи. Любовное влечение относится к самоотдаче и к самоотвержению; накапливаясь путем подавления и преодоления страха, такое самоотвержение представляется шизоиду как полная самоотдача, как попытка поглощения его партнером. В связи с этим происходит так называемая «демонизация» партнера, что вызывает перенос преодоленного страха и делает объяснимым непонятное поведение шизоида и, прежде всего – внезапно возникающую у него ненависть, которая исходит из чувства угрозы от могущественного «Ты» (партнера) без понимания того, что этим могуществом его награждает собственная проекция шизоида. Особенно тяжело шизоиду решиться на длительную эмоциональную связь. Он склонен большей частью к кратковременным, бурным, но изменчивым связям. Брак для него представляется, прежде всего, несовершенным человеческим устройством, которое само собой распадается, а потому не может принести радости и удовлетворения. Шизоиды склонны к расчетам и планированию человеческих потребностей и приспосабливаются к такого рода потребностям. Изменчивость их мнений в отношении длительных связей носит постоянный характер: требуя для себя свободы, они лишь теоретически допускают ее для партнеров как нечто само собой разумеющееся, в реальности же далеко не всегда позволяют это. Часто шизоид теоретически является сторонником брака и брачных отношений, на самом же деле он согласен лишь на те традиции и обычаи, которые позволяют ему сохранять свой стиль жизни, и любит лишь свои убеждения. Поэтому он часто расценивает честность и гражданское мужество как нечто отличающееся одно от другого. Нередко легализация даже длительной связи пугает их; для них обычны напоминающие супружество связи без их регистрации. При ранней утрате матери или разочаровании в матери они вступают в связь с пожилыми женщинами, полагаясь на их материнский инстинкт, тем самым, наверстывая то, чего им не хватало в детстве. Такие женщины могут дать тепло и чувство защищенности без больших собственных претензий; это доверчивые женщины, которые понимают ситуацию непосредственно, не требуют от партнера того, чего он не может им дать, и не ожидают от этой связи ничего иного, нежели то, чем она обычно заканчивается. Лишь при глубоком нарушении соответствующих ранних фаз развития может возникнуть ненависть и желание отомстить по отношению к таким женщинам. В связи с тем, что шизоиды расценивают женственность и женщин как угрозу своей жизни и относятся к ним с недоверием, у них нередко возникает влечение к собственному полу или они выбирают таких партнерш, которые благодаря своим квази-мужским чертам выглядят не так, как другие, более женственные и привлекательные. Такие связи часто выглядят как дружески-братские и содержат больше общих интересов, чем связи, связанные с эротической привлекательностью противоположного пола. Во всех случаях длительные связи тяжелы для шизоидов; раздельные спальни являются как бы само собой разумеющейся потребностью; партнеры должны понимать это и соблюдать требуемую дистанцию, как для своей защиты, так и для сохранения отношений. Из всего сказанного следует, что,
исходя из тех оснований, которые теперь стали для нас более понятными, шизоиды испытывают большие трудности в развитии и проявлении своих любовных склонностей. Они необычайно чувствительны ко всему, что угрожает их свободе и независимости или ограничивает их; они скупы на сентиментальные высказывания и благодарны партнеру, если он скромно и ненавязчиво дает им приют и защищенность. Если партнер это поймет, то не будет показывать свою самую глубокую привязанность, а предоставит шизоиду без лишнего проявления чувств все, что может ему дать.

Шизоидная личность и агрессия

Здесь и в следующих разделах книги, касающихся агрессии, я предпочитаю говорить о ненависти, так как агрессия является наиболее частым и очевидным выражением ненависти в различных ее проявлениях. Страх и агрессия тесно связаны друг с другом; возможно, первоначально протопатическое чувство неудовлетворенности (Unlust) и страх вызывают агрессию, причем это глубинное чувство неудовлетворенности является предформой или архаической формой страха на ранних этапах нашего развития. Из этого позднее возникают возможности переработки чувства недовольства и преодоления страха, которые сами по себе часто являются источником нового недовольства и страха. Первоначально эти состояния вызывают такие интенсивные фрустрации, как голод, холод, боль, расстройства биоритмов и интеграции в жизненном пространстве, сверхсильное психическое напряжение и ограничение свободы передвижения, повышенная угроза собственному существованию при быстрой попытке сближения и посягательстве со стороны посторонних, одиночество. Страх в этот период исходит, прежде всего, из интенсивного недовольства; в таких ситуациях в детстве страх и агрессия возникают практически одновременно: все, что вызывает недовольство и страх, одновременно вызывает агрессию и ненависть. Что может предпринять ребенок для защиты и преодоления недовольства? Сначала это ярость, лишенная силы, проявляющаяся в крике, позднее – в уползании и осторожном сопротивлении, а также в двигательной разрядке и отказе от реакции на обращение. Так как в раннем периоде жизни еще нет различий между "Я" и «Ты», эти агрессивные проявления еще полностью не обоснованы, ни с чем и ни с кем не связаны; это простой отказ от реакций, связанный с неприятными ощущениями и недовольством, в целях улучшения самочувствия и разгрузки организма. В данном случае мы можем говорить об архаических формах агрессии, которые проявляются элементарно, спонтанно и неконтролируемо и не связаны еще с человеческими отношениями, так как лишены тактичности и чувства вины. Тем не менее, они являются предпосылкой межчеловеческих связей. Интенсивность архаичных страхов необычайно велика, так как они пронизаны детской беззащитностью и исходят из переживания угрозы, таящейся в собственном существовании, угрозы самому существованию. Соответственно, такие ситуации, которые вызывают тотальную, охватывающую все существо агрессию или ярость, находят выход в стремлении к уходу и отказу. Рефлекторно накапливаясь, они приводят к отказу от общения с окружающим миром или описанной ранее «реакции двигательной бури», являющимся примитивными формами страха и недовольства при разных жизненных ситуациях: бегство назад, вовнутрь, к рефлексу «мнимой смерти», или бегство вовне, нападение в виде «двигательной бури». Возвращаясь теперь к шизоидам, мы констатируем, что они чувствуют себя беззащитными, беспомощными, подвергающимися опасности. Независимо от того, существует ли в действительности угроза нападения или она преувеличена, они переживают свое существование как угрозу. Соответствующие реакции у них носят архаичный характер в описанном выше понимании: беспричинная неадекватность и внезапно возникающая агрессивность заставляют думать о том, что это один из способов устранения страха или реакция высвобождения страха для облегчения своего самочувствия – «to get it out of one's system», как часто говорят англичане. Можно представить себе, как может быть опасна эта архаичная агрессия, которая возникает из чувства угрозы человеческому существованию, имеющему так мало связей с миром. Эта агрессивность лишена содержательности и связей, она не интегрирована в совокупность личностных черт и представляет элементарное импульсивное инстинктивное действие. Как мы уже видели при рассмотрении сексуальности, агрессия шизоидов и их аффект остаются изолированными от общественной жизни, являются чисто инстинктивной реакцией отказа, не сплавленной с общими эмоциональными переживаниями. С учетом недостатка чуткости и способности к сопереживанию, эти агрессивные разрядки практически не уменьшают силы и активности шизоида. Агрессия переживается шизоидом лишь как освобождение от зависимости, неконтролируемое и лишенное чувства вины. Из этого следует, что шизоиды в своих взаимоотношениях с другими людьми не имеют ни малейшего представления о действии их аффектов и агрессии; они рассматривают это лишь как форму реагирования, и до посторонних им нет никакого дела. Поэтому они не знают, какими они могут быть резкими, оскорбляющими и грубыми. В одной газете было написано о том, как один подросток убил мальчика. При расспросах о мотивах своего поступка он, пожав плечами, ответил, что не имел для этого особых оснований – просто этот мальчик чем-то мешал ему. Такое ощущение опасности полностью изолировано и отщеплено от общественной жизни и общих представлений, так что связанная с ним агрессия представляется ничем не обоснованной и исходящей из готовности к ненависти, для высвобождения которой требуется лишь незначительный повод. Эта агрессивность, возникающая импульсивно, может приобретать все мыслимые экстремальные формы, особенно если она связана с неинтегрированным сексуальным влечением. В «Автопортрете Юргена Бартша» даны потрясающие примеры такой агрессивности. Американский психиатр Кинцель, обследуя заключенных, установил, что наиболее агрессивные среди них (так называемые неистовые, буйные люди, violent men) объединяются по типу большого защитного кольца (circle of protection) против тех, кто агрессивным не является. Шизоиды со склонностью к агрессии – а мы здесь говорим именно о таких личностях – дают реакцию при преодолении этого защитного круга, этой невидимой границы, отличающуюся от реакций «неистовых», с паническим страхом и дикой агрессией. Выразительный пример шизоидного мировосприятия один пациент формулировал следующим образом: «Когда установленная мной дистанция разрушается, я прихожу в ярость». Конрад Лоренц описывает агрессивные действия, напоминающие реакции дикого зверя при нарушении границы его природного обитания («Так называемое зло»). Незащищенность в межчеловеческих отношениях и недостаточность связей, как и результирующая эти качества недоверчивость, заставляют шизоидов переживать приближение к ним других как угрозу. Вначале это вызывает страх, за которым в качестве ответной реакции следует и агрессия. Такое мировосприятие шизоидов делает более понятными их необъяснимые реакции. Архаичная, неинтегрированная с личностью отщепленная агрессивность приводит к насилию, когда посторонние расцениваются как докучливые насекомые, досаждающие и преследующие шизоидов. Как все, что относится к не связанным с общественными установками отщепленным инстинктам, такая агрессия может привести к асоциальным или криминальным последствиям. Но даже если отвлечься от таких экстремальных обстоятельств, шизоидам нелегко контролировать свою агрессивность. Сами они, в общем, не страдают от нее, но, в большинстве случаев, заставляют страдать свое окружение. Первоначально возникая как защита от страха, агрессивность может окрашиваться в сладострастные тона, используемые в различных формах жестокости и садизма. Категоричность, внезапная оскорбительная резкость, леденящая холодность и высокомерие, цинизм и быстрый переход от приязни к враждебному отказу от контакта являются наиболее частыми проявлениями агрессии. Шизоидам недостает чувства меры и тактичности, и хотя они связывают свою агрессию с ситуационными факторами, их поведение, конечно же, связано с их внутренними переживаниями и выходит за рамки адекватности. Агрессия у шизоидов часто несет также функцию защиты и обороны. В первоначальном значении слово «ad-gredi» равнозначно приближению к источнику, началу контакта, часто это единственная форма контакта, предоставленная в распоряжение шизоиду. Агрессия может быть одной из форм самовыражения, напоминающей неудачные попытки сближения с противоположным полом, характерной для пубертата. В данном случае мы представляем шизоида как смесь страха и преступления, скрытую эмоциональность, грубое, агрессивное обличье сокрытой нежности и нерешительности, страха опозориться. Отсюда готовность как можно скорее отказаться от попытки к сближению и симпатии и стремление прикрыться в своих взаимоотношениях с партнером цинизмом – при мнимой или действительной попытке партнера отказаться от взаимоотношений с шизоидом. При знакомстве с шизоидами важно знать, что их агрессивность может иметь значение «рекламы» – привлекать внимание к их нежеланию утратить свою особость и самостоятельность. Агрессивность возникает тем легче, чем больше окружающие проявляют по отношению к шизоидам симпатии и других позитивных чувств. В основе этого лежит огромная пропасть в межчеловеческих контактах и связанная с этим неуверенность, широко распространенная среди шизоидов. Из психотерапевтических работ нам известно, что если в течение длительного времени поддерживать с шизоидами постоянные контакты, исполненные симпатии и доброжелательности, пропасть в их межперсональных связях постепенно заполняется, что дает возможность для интеграции их агрессивности и адекватного общения с ними.

Биографические основы

При осмысливании развития шизоидной личности мы приходим к предположению о том, что сверхценный страх перед самоотдачей соответствует акценту на угрозу собственной личности, на способ самосохранения. Конституциональные особенности шизоида свидетельствуют о предрасположенности к ранимости, хрупкости, большой душевной чувствительности, лабильности. В качестве самозащиты предлагается соблюдение дистанции между шизоидом и его окружением, так как психическая близость, по аналогии с радаром, «громко сигнализирует» о повышенной душевной проницаемости. Таким образом, соблюдение дистанции необходимо для жизни шизоида и его существования в мире. Дистанция служит ему источником безопасности и защиты, делает взаимоотношения с другими умеренно враждебными и лишенными соревновательности. Его склонности и предрасположенность уподобляют шизоида открытой системе, человеку, «лишенному кожи» (hautlos), что вызывает потребность в ограничении и частичной замкнутости, чтобы не утонуть в изобилии окружающих раздражителей. Мы принимаем во внимание не только конституциональные факторы в узком смысле этого слова, имеющие соматическое происхождение, но также и в равной степени широко известные пусковые факторы внешней среды. Они связаны с соматическими и другими существенными механизмами, через которые проходит ребенок в начале своих взаимоотношений с родителями, с их ожиданиями, представлениями и разочарованиями, особенно исходящими от матери. Эти разочарования связаны не только с тем, что мать имеет нежелательную для шизоида половую принадлежность, но и с другими психическими чертами, которые тяжело даются матери, но дают шизоиду необходимую для него близость и тепло, без чего он чувствует себя нежеланным и даже лишним. В добавление к этим конституциональным аспектам развитие личности и, вместе с тем, собственно предрасположение проявляется в том, что в качестве важнейших пусковых механизмов развития шизоидной личности присоединяются факторы окружающей среды. Чтобы лучше понять это, мы должны представить себе ситуацию, в которой находится ребенок после рождения и в течение первых недель своей жизни. В противоположность другим существам, ребенок после рождения на протяжении длительного периода беспомощен и полностью зависим от своего окружения. Адольф Портман говорит об этой взаимосвязи как о врожденном качестве людей. В связи с тем, что ребенок всегда относится с доверием к окружающему его миру, исходя из того, что мир должен пробуждать его доверие, предполагается, что окружающая среда по своей сути с самого начала соответствует потребностям ребенка. Маленький ребенок нуждается в атмосфере, которую можно определить как безопасность, чувство открытости, уюта и комфорта, как существование в колыбели соответствующих жизненных условий. Эта «райская» фаза сама собой предполагает переживание исполнения потребностей. Исходя из этого, любой выход из такого первичного доверия связан с опасностью для жизни без страха и обречен на полное поражение. У нас иногда странным образом сохраняется бессознательное представление об этом периоде детства, когда требуется выполнение определенных жизненных условий. В большинстве же случаев способность к дифференциации и восприятию в грудном возрасте скрыта от нас также, как и влияние на нас внешних условий в этот период жизни. Очень впечатляющим в этом плане является изучение новорожденных швейцарским детским врачом Штирниманом. Приведем несколько цитат из его книги «Психология новорожденных детей»: «В абсолютно серьезных книгах... поддерживается мнение о том, что восприятие боли у детей до 6 недель исключено... То, что это не так, я наблюдал при инъекциях: при повторной инъекции новорожденные начинают плакать уже при проведении предварительной дезинфекции». И о памяти: «...Они (новорожденные) имеют предродовые воспоминания: по данным наблюдений ночных сестер, дети домохозяек часто бодрствуют до полуночи и при этом не плачут, тогда как дети женщин, работающих в булочной, утром от 2 до 3 часов становятся беспокойными. Таким образом, рабочий ритм и ночной покой матери перед рождением ребенка отражаются на обычной смене ритма активности и покоя после рождения ребенка». Эти факты много раз со всей очевидностью подтверждались исследованиями, и на основании этих и других наблюдений Штирнимана мы можем с уверенностью сделать вывод о том, что восприятия, представления и чувствительность новорожденных по-прежнему недооцениваются. Квалифицированный уход за грудным ребенком, кормление и гигиена казались нам в течение длительного времени самым главным элементом, полностью удовлетворяющим его потребности. Добросовестные исследования раннего детства, прежде всего проведенные с помощью психоанализа 3. Фрейдом и его учениками, дали нам дополнительное понимание поведения ребенка. Мы благодарны им за знания о значении первых впечатлений и процесса питания, а также о значении первых недель жизни для формирования личности ребенка Правда, еще Гете (беседа с Кнебелем в 1810 г.) имел подобные представления, когда говорил: основное зло для нас заключается в том, что первые шаги по воспитанию так неумелы. А ведь именно в этот период формируются основы характера, вся сущность будущего человека". Такие интуитивные представления остаются, однако, единичными и не влекут за собой необходимых последствий. Ныне мы знаем, что первое окружение ребенка помимо естественного ухода за ним должно включать в себя эмоциональное тепло, симпатию, соответствующее соотношение покоя и стимулов, истинную стабильность его жизненного пространства, на что он реагирует открытостью и доверием. Особое значение для ребенка имеет переживание удовлетворения от нежного обращения с его телом, от соматической близости. Если ребенок вспоминает об этом раннем периоде как о времени отчужденности, заброшенности и пустоты или прошедшем чрезвычайно быстро и перенасыщенном впечатлениями, то это сопровождается страхом. Доверие и расположенность к миру в этом случае сменяется недоверием и подозрительностью. Таким же образом воздействует на ребенка пустота мира, которую он переживает, будучи на длительное время предоставлен самому себе; при большом количестве раздражителей, быстрой их смене или большой интенсивности, что шизоидизирует его. Таким образом, первый страх нарушает его обращенность к миру и возвращает ребенка к самому себе. Рене Шпитц в своих исследованиях детей из детских домов показал, что ребенок, который на протяжении первых недель жизни был оторван от матери или очень рано лишился материнского тепла, имеет очень тяжелые, вплоть до невозместимых, нарушения в развитии, несмотря на самое лучшее питание и безупречные гигиенические условия, которые он имеет в детском доме, где одна детская медсестра обслуживает десять детей. Все дети, запущенные с раннего возраста или испуганные обилием раздражителей, обнаруживают, как минимум, задержку, односторонность, отставание или несоответствие возрасту и незрелость в своем развитии. В связи с тем, что они испытывают недостаточность или отсутствие необходимых жизненных условий, эти дети в течение длительного времени испытывают страхи, соответствующие более раннему периоду развития. Особенно легко наступает такая ранняя шизоидизация у детей, с самого начала их жизни нелюбимых и нежеланных, рано оторвавшихся от родителей вследствие длительного содержания в клинике из-за болезни или рано лишившихся матери. В равной степени это относится к матерям, не любящим своих детей или равнодушным к ним, а также к юным матерям, недостаточно зрелым для материнства, к так называемым детям из «золотой клетки», которые часто лишены способности любить и характеризуются как «равнодушные личности», а также к таким матерям, которые не имеют достаточно времени, чтобы заниматься своими детьми, так как вскоре после родов вынуждены вновь приступать к работе и предоставлять ребенка самому себе, не имея возможности дать ему то, в чем он нуждается. Кроме недостаточности любовного внимания в раннем детстве, в качестве другого источника шизоидного развития личности выступает избыток раздражении, наступающий тогда, когда матери не предоставляют ребенку необходимого покоя и не испытывают чуткости к его потребностям. Это, быть может, кажется очевидным и потому описано лишь приблизительно: для ориентации в потребностях маленького ребенка совершенно необходима стабильность в окружающей его среде. Постепенный рост доверия ребенка включает в себя доверие к нему, и, таким образом, доверие есть база для развития доверчивости, способности к интимности. Ребенок не может переработать частую смену лица, осуществляющего связь с ним и уход за ним, частую смену обстановки и обилие впечатлений (например, длительный громкий шум от включенного радио или телевизора, яркое освещение в часы, когда наступает время сна, частые беспокоящие ребенка раздражения и т. д.). Такая нестабильность окружения ребенка и беспокойство его матери одновременно обрушиваются на него, отвергая при этом его потребность в покое и исключительности. При этом затрудняется обслуживание ребенка и развитие его собственных импульсов, что приводит к тому, что ребенок отказывается от ухода за ним, замыкается, испытывает страх, перевозбуждается. Кроме того, такие средовые факторы приводят к чрезмерной требовательности и, вследствие этого, шизоидизации ребенка, так как ему не представляются возможности для органичного, гармоничного развития. Создаются условия, при которых ребенок принужден лавировать между трудностями в своем развитии и незрелостью, что делает его неподготовленным к тяготам реальной жизни. Он должен таким образом чувствовать настроение и понимать ситуацию, чтобы снять напряженность и уменьшить изменчивость гнетущей его атмосферы, для чего он нередко принимает на себя роль родителей, поскольку не находит у них никакой поддержки. Этому обычно предшествует чрезмерная требовательность родителей, из-за которой он берет на себя роль взрослого, который должен думать, быть посредником, понимать и сглаживать конфликты и в глазах которого посторонние живут гораздо более естественной, натуральной жизнью, чем он сам. Их обделили в детстве или их сущностные корни недоразвиты, их безопасность и их жизненное самоощущение покоятся на хрупкой основе. Мир так устроен, что мы одерживаем победу над драконом, проникшим в наше естество, оставаясь при этом невредимыми, несмотря на свою незащищенность и уязвимость. Что же делает нас невредимыми? Очевидно, что если такая защищенность недостижима, то следует существовать в этом мире анонимно, надевая на себя шапку-невидимку. Эта шапка-невидимка – тот гладкий и чистый фасад, за который никто не может проникнуть, и посторонние не знают, что происходит за этим фасадом. Насколько соответствующие чувства не удается скрыть, настолько развивается способность сознательно ими управлять, дозировать их. Рефлекторно или путем сознательного обучения эти чувства допускаются или отменяются, но ни в коем случае не оставляются на произвол судьбы в случае, если они могут представлять опасность для личности шизоида. Когда подруга одной юной пациентки сообщила ей о том, что родители той жаловались ей на холодность и враждебность дочери, девушка, немного подумав, сказала: «Хорошо, я выключу свою ненависть», после чего ее поведение по отношению к родителям стало еще более отстраненным и независимым. Мы присоединяемся к мнению о том, что взрослые имеют определенную границу толерантности в отношении внешних впечатлений. Так, из опросов людей в разных странах известно, что они уменьшают шум или выключают свет, для того чтобы создать соответствующие условия для сна; длительное одиночество или пребывание в темноте вызывают аналогичные действия по преодолению этих превышающих толерантность человека факторов. Естественно, что границы толерантности для маленького ребенка значительно уже. Для развития личности имеет особое значение то, вскармливается ли ребенок грудью или искусственно питается из бутылочки. Постоянный возврат к матери, их взаимная интимная радость при кормлении грудью не только дает ребенку возможность постепенно знакомиться с персоной, которая надежно обеспечивает удовлетворение его потребностей, но является первым уроком человека в обретении им надежды, благодарности и любви. Ребенка, находящегося на искусственном вскармливании («бутылочное дитя», «Flaschenkind»), всегда окружают меняющиеся персоны, которые могут по-разному относиться к ребенку, что, по меньшей мере, затрудняет его развитие. Это приостанавливает комплексный процесс развития, затрудняя развитие чувства интенсивной привязанности к человеку, как это бывает при грудном вскармливании. Когда в становлении шизоидной личности мы в качестве одной из самых распространенных характеристик определяем недостаток связей, мы должны представить это и как утрату детской интимности между матерью и ребенком. Во всяком случае, следствием описанных расстройств является то, что в самом начале своей жизни ребенок вынужден обороняться или защищаться от окружающего его мира, в противном случае его ждет разочарование. Если вовне он не находит для себя адекватного партнера, то ухватывается за самого себя, обретая партнера в себе самом. При этом реализуемые им шаги от себя к другому недостаточны. В его дальнейшем развитии, если оно не корригируется опытом, возникает описанная выше пропасть, склонность к независимости и эгоцентризму, фиксация на связи с самим собой. Очевидно, что шизоидное развитие личности зависит от большого числа факторов внешней среды. Мы должны здесь также понять, что поколение, которое в раннем детстве пережило войну, подверглось воздействию упомянутых выше неблагоприятных средовых факторов (беспокойство в первые недели жизни вследствие ночных бомбардировок, вынужденного бегства, разрыва семейных связей, лишения родины и т. д.). Это поколение часто обнаруживает шизоидные черты: неприязнь к семейным связям, склонность к участию в таких организациях и мероприятиях, при которых переживания остаются анонимными, необязательность в связях с противоположным полом могут быть отнесены к проявлениям этих характерологических черт. Половина проблем, возникающих у этого поколения в пубертате и требующих применения силы, связаны с этими обстоятельствами. Некоторые процессы в современном искусстве, которые мы называем «утратой основ», также можно охарактеризовать как проявление шизоидных черт. Шизоидное искусство потрясает, но часто и отталкивает. После исполнения произведения Фюрмайстера и Визенгюттера «Метамузыка» исполнители-оркестранты часто чувствуют себя больными. Общая ситуация, в которой оказываются люди западного мира, вызывает шизоидизацию: мир становится все менее безопасным; несмотря на комфорт, окружающий нас, мы постоянно испытываем опасность; наше восприятие жизни оказывается изменчивым вследствие перенасыщенности раздражителями, с которыми мы сталкиваемся и от которых не можем отгородиться; призрак возможной войны и осознание того, что мы сами подвергаем себя риску тотального уничтожения, опасное влияние техники и достижений науки на окружающую среду и биологическое развитие создают чувство экзистенциальной угрозы, которое, как нам известно, играет большую роль в становлении шизоидных черт характера. В качестве противостояния этой угрозе увеличивается склонность к йоге, медитационным упражнениям, а также в потребности погружения в мир внутренних переживаний, которое достигается с помощью наркотиков; возникло движение хиппи с сознательным отказом от техники и цивилизации, чье неконтролируемое господство становится для нас все более сомнительным. Господство природы, время и пространство преодолевает техника. Условия жизни, в которых мы боремся за наше существование, угрожают нашим душевным качествам и делают жалкими наши усилия, так что мы можем говорить о шизофреническом процессе, который поражает все западное общество. Недостаток безопасности в раннем детстве является одновременно пусковым механизмом развития шизоидной личностной структуры, так же как и влияние окружающей среды. Несомненным также является дородовое, внутриматочное влияние материнского организма, хотя оно до сих пор мало исследовано. Как показал Штирниман в упомянутой выше книге, способность слышать у ребенка развита еще до рождения: на экране рентгеновского аппарата видно, как вздрагивает плод при громком звучании автомобильного сигнала. Возможно, что эмоциональные и аффективные переживания матери, изменяющие ее привычные установки, касающиеся беременности и ребенка, каждое состояние, угрожающее безопасности матери, распространяется и на ее тело, вынашивающее ребенка. И если мать вместо доброжелательности и одобрения, которые должны лежать в основе отношения к ней, встречает враждебность, отрицательные или ненавистнические установки, то это отражается и на ее будущем ребенке.

Примеры шизоидных переживаний

Один талантливый, но очень своеобразный и малоконтактный музыкант жил в очень тяжелых финансовых условиях. При посредничестве своего знакомого он получил хорошо оплачиваемое место, соответствующее его интересам, что означало для него существенную помощь. В день, когда он должен был прийти на новое место и выразить свое согласие на новую работу, он засомневался в принятии решения и утратил свой шанс. Для себя он аргументировал такое поведение тем, что его друг своим предложением продемонстрировал свое превосходство и, использовав бросающееся в глаза плачевное положение нашего музыканта, быть может, даже руководствовался гомосексуальными мотивами. Вместо того чтобы принять доброжелательное предложение, он испытывал страх стать обязанным своему другу и быть зависимым от него. Он должен был самому себе объяснять, что его друг руководствовался сомнительными мотивами. Более глубокое объяснение этого малопонятного поведения заключается в том, что музыкант подвергал своего друга своеобразному испытанию: если такое мое поведение его не испугает, то это означает, что он не оставит меня в беде и его намерения достаточно серьезны. Это делает более понятным тот порочный круг, ту безысходность, которая приносит новый опыт человеку: кто может дать гарантию, что можно верить симпатии данного человека? И, с другой стороны, кто готов отказаться от такого рода требований и полностью понять первоосновы и обусловленность каждого конкретного поступка? На эти вопросы не может ответить ни один мудрец во всем мире. Ситуация для этого человека тем более осложнялась, что он желал, чтобы знакомый не оставлял его, несмотря на такое поведение. В одном случае он должен корригировать свое мнение относительно этого человека и вынужден ему доверять, к чему он вряд ли стремится. В другом случае его мнение о том, что этот человек недостоин доверия, подкрепляются, и он остается в гордом одиночестве со своим презрением к людям, что удобно для него. Этот музыкант часто менял подруг, которых оставлял под различными предлогами – у одной ему не нравились манеры, у другой – ножки, у третьей – уровень образования: с ней не о чем было говорить, – каждый раз обосновывая свой страх перед связью, а также потребность в защите. Когда ему намекали, что у него есть внебрачные дети, он всячески увертывался от такого рода напоминаний и намеков как от проявления назойливости. Вот другой пример такого рода личностной структуры. Один мужчина, достигнув среднего возраста, по-прежнему мучительно переживал свое аутсайдерство. Он испытывал чувство, что никому не нужен, что посторонние либо отвергают его, либо насмехаются над ним. Он страдал от этого, такое чувство делало его неуверенным, наносило ущерб его карьере, он ощущал, что люди враждебно к нему относятся, их присутствие создает «внешнюю тяжесть и преграду» для его действий, а его ответные реакции по типу рокового или порочного круга лишь затрудняют его общение с окружающими. Его поведение отличалось порывистостью, казалось совершенно немотивированным и грубым, ироничным и оскорбительным по отношению к начальнику, резким и необоснованным по отношению к коллегам, его одежда и образ жизни так отличались от общепринятых, то большинство сторонилось его и предпочитало не иметь с ним ничего общего Увеличивающееся дистанцирование и одиночество такой человек проецирует на окружающих и, в особенности, чаще всего на тех, кто ищет взаимности или заботится о нем. С другой стороны, окружающие склонны бессознательно проецировать на него часть своих душевных проблем, связанных с проявлениями враждебности, непривычности и неинтегрированности. Постепенно он все больше и больше становится белой вороной и козлом отпущения для коллектива, в котором живет и работает. Ему непонятно, почему большинство коллег так неприветливы, хотя он прилагает усилия, чтобы понять причину такого отчуждения. У него создается впечатление, что о нем распространяются слухи – может быть, о том, что у него «не все в порядке с головой», возможно, о его сексуальной неполноценности или политической неблагонадежности. Короче говоря, его подозревают в чем-то, о чем он не знает. Он бессознательно проецирует на людей свои собственные непереработанные проблемы. Никто из посторонних об этом не высказывается, он испытывает только возрастающее, непонятное для него дистанцирование от других, он воспринимает их недоверчивые взгляды или понимающее перемигивание друг с другом, значение которого он не может понять. Короче говоря, с обеих сторон возникает такое раскручивание ситуации, такой заколдованный круг возрастающего непонимания, который невозможно разорвать. Биографические основы другого шизоида я хочу обрисовать более широко, исходя из того, что ростки будущих трудностей в контактах имеются у каждого шизоида, хотя он не может самостоятельно увидеть и правильно оценить их, воспринимая как загадочные и фатальные. Он происходит из необычной семьи. Его отец был писателем, описывающим путешествия, очень известным во время раннего детства своего единственного сына. Он зарабатывал много денег и жил на широкую ногу в атмосфере шумного праздника. Его мать целиком вошла в эту великосветскую жизнь и не уделяла своему ребенку достаточно времени и внимания, не проявляя по отношению к нему ни глубокого понимания, ни подлинного интереса и любви. С раннего возраста он находился на попечении няни, а затем за ним ухаживал чернокожий слуга. Он вспоминал позднее, что оба относились к нему доброжелательно. Когда ему исполнилось пять лет, родители развелись, и с тех пор трудно было говорить о постоянном и устойчивом окружении ребенка, так как родители, придерживаясь новомодных представлений о свободе, много раз меняли партнеров. Он оставался с отцом, и ему сначала без всяких комментариев сообщили, что его мама «будет отсутствовать длительное время». Вскоре после этого к нему на короткое время заглянула мать. Лишь позднее он узнал, что она около двух лет лечилась в нервной клинике от душевного заболевания. Мы можем, следовательно, предполагать, что с тех пор она не была психически здоровой. Отец после развода женился на сестре матери. Это был его третий брак. Мачеха ненавидела свою сестру, которая была привязана к своему прежнему дому. Позже, когда нашему пациенту исполнилось 15 лет, мачеха покончила с собой. Вскоре его отец женился в четвертый раз. В такой среде рос господин X. Он всегда чувствовал себя лишним («как пятое колесо в телеге»), никто всерьез не заботился о нем, никому по-настоящему не было до него дела, он рано испытал чувство, что никому не нужен, является помехой и, в конечном счете, нежеланным. Все это усиливалось следующими обстоятельствами. родительский дом располагался за чертой города на холме, в малонаселенной местности, вследствие чего подросток не имел товарищей для совместных игр и времяпрепровождения. Отец, человек очень своеобразный, много пил и придерживался особого жизненного стиля: он превратил день в ночь, работал только по ночам, так как в это время никто не мог ему мешать, и спал днем, так что сын почти никогда не попадался ему на глаза; кроме того, он неделями путешествовал. Он пренебрегал сложившимися в обществе порядками, считая, что они созданы для дураков и слабоумных. Когда, сын достиг школьного возраста, он не был послан в школу – родители предпочли частное образование в виде менявшихся домашних учителей. Лишь в 10 лет начался процесс систематического обучения в школе. Проблема контактов возникла после следующей малоудивительной истории. Он не имел буквально никакого опыта общения со сверстниками, так как никогда не бывал в их обществе. С чувством неуверенности искал он такую роль в классе, чтобы с ее помощью укрыться и защитить себя. Так вышло, что в некоторых ситуациях он непроизвольно выглядел комично, что вызывало симпатию и доброжелательный смех сверстников, так он впервые выступил в роли классного клоуна. Позднее за ним закрепилось прозвище «полоумный». Он привлекал к себе симпатии своих товарищей тем, что по любому поводу иронизировал, высмеивал учителей, оставаясь равнодушным к предостережениям и наказаниям; он часто прогуливал и отлынивал от занятий. Его отец воспринимал такое поведение скорее с удовольствием, что расценивалось как проявление столь редкой со стороны отца симпатии – отец был горд тем, что его сын, так же как и он сам, уклоняется от соблюдения общепринятого порядка. Дружеский контакт, столь желательный для него, не был продолжительным, так как посторонние воспринимали его, несмотря на интерес к нему, как забавного аутсайдера. С 12 лет началось то, что он позднее стал называть «большой болезнью», – скудость и блеклость чувств, предрасположенность к болезням. Он связывал это с тем, что мачеха освободила его от всяких физических усилий и занятий спортом из-за якобы «больного сердца и потому, что он слишком быстро рос». В результате, между прочим, выяснилось, что он не способен к нормальному физическому развитию, что его телесные недостатки не дают ему возможности чувствовать себя здоровым и естественным. Возникла характерная связь между его заторможенностью и телесной неловкостью, что затрудняло возможные контакты, телесную близость и здоровое соперничество со сверстниками. Мачеха, скрывая за чрезмерной заботливостью антипатию, таскала его от одного врача к другому. Он должен был длительное время безо всяких на то оснований лежать в постели. Врачи принимали участие в этой игре и, в конце концов, диагностировали у него латентный туберкулез легких. Вследствие этого он более двух лет был ограничен пределами своей комнаты и длительное время проводил в постели. В этот период он перечитал множество книг без всякого выбора, все, что попадалось под руку из богатой отцовской библиотеки. Однажды во время лечения он очень метко сформулировал свои особенности: «Я эмоционально на 10 лет моложе, чем интеллектуально», – и это типичное характеризующее шизоидов изречение. «Я не знаю, присуща ли мне гетеро– или гомосексуальность» – вот другое определение, данное им самому себе и являющееся выражением неуверенности в своей половой восприимчивости. После 14 лет он снова стал посещать школу, и эта вторая попытка в отношении установления контактов была столь же несчастливой, как и первая. Два года изоляции без партнера в период пубертата, когда он переживал свое отторжение от сверстников и был предоставлен собственной фантазии, само собой, разумеется, отбросили назад его эмоциональное развитие и усугубили трудности в общении. Снова он чувствовал себя среди других инородным телом – он пришел как новичок в классный коллектив, отношения в котором складывались годами. На вопрос в анкете, касающийся выбора желательной в будущем профессии, 15-летний юноша ответил: «профессиональный курильщик». Не стоит обижаться на эту самоиронию, а нужно видеть за ней не только беспомощность и тяжелое положение подростка, но и сигнал бедствия, обращенный к окружению. В школьные годы он встречал различные общества и товарищества, но чувствовал себя полностью несостоятельным для вступления в них, хотя и предпринимал мужественные попытки проявить себя и не уступать сверстникам. Желание быть таким же, как и другие, послужило основанием для того, чтобы добровольно пойти на службу в армию, где он прослыл чудаком из-за своей неловкости и был предметом добродушных насмешек. После армии он продолжил обучение, изучая историю, языки и литературу. После окончания обучения он избрал специальность учителя и зарекомендовал себя весьма сведущим специалистом, странным и замкнутым, чей кругозор ограничивался книгами и домом. Ученики ценили его глубокие познания и снисходительно относились к его слабостям. В 24 года он женился (правильней было бы сказать -"его женили"). Жена очень быстро поняла, что книги и процесс обучения интересуют его гораздо больше, чем она. Он не понимал, что предоставлял ей все возможности для измены, но, с другой стороны, был разочарован тем, как убог ее духовный мир, узки и ограниченны ее интересы. Вскоре этот юный брак распался из-за взаимной измены. С его стороны это были гомосексуальные переживания, сопровождавшиеся тяжелым чувством вины и идеями преследования в рамках пограничных реакций, потребовавших психотерапевтического лечения. Приведенная биография содержит некоторые типичные основы жизненной истории шизоидного развития: полная оторванность от реальной жизни, эмоциональная неразвитость, нерегулярная и неправильная связь с личностями, от которых ребенок зависит с самого начала своего существования, дефицит телесной близости и понимания со стороны тех, кто заботится о ребенке. Отстраненность или отказ взрослых от руководства ребенком, состояние одиночества при прохождении существенных ступеней развития, недостаток контактов и общих со сверстниками переживаний, слабая взаимосвязь с группой, с обществом, неудовлетворительные условия для развития эмоциональности и доверительности – все это создает пропасть между шизоидами и окружающими их людьми, дефицит практического жизненного опыта, что всегда вызывает замкнутость на себе самом и снижение внешней реактивности и вынуждает таких людей исполнять роль аутсайдеров. Эти качества являются основой для возникновения одной из основных форм страха – страха перед самоотдачей и близостью, служащего источником для соответствующего импульса повышения самооценки и автаркии (самоудовлетворенности) как единственной возможности самосохранения. Таким образом, собственное одиночество по необходимости становится для шизоида единственным мерилом добродетели. Это может достигать экстремальных форм в виде ожесточенной враждебности ко всем и ко всему, презрения к людям, цинизма и нигилизма. Между тем, за этим отрицанием и попыткой укрыться от страха может стоять глубокое стремление к близости, доверию, любви и взаимности. Мы должны также понять, что такого рода развитие может легко привести к асоциальным и криминальным действиям, которые иногда становятся разрешающим внутренний конфликт механизмом. Рост поведенческих отклонений шизоидов от первоначальной недоверчивости через уклончивость, индифферентность и холодность к ненависти и презрению к людям является в большинстве случаев реакцией на опыт взаимоотношений шизоидов с окружающим миром, т. е. следствием описанного выше порочного круга. Вот еще один короткий пример самоописания недостаточности эмоциональных контактов и попытки заменить их рациональным путем, метко описанный одним шизоидным пациентом, который сказал: «У меня такое впечатление, что если другие дают реакцию на что-то, исходя из своих чувств, то у меня этот процесс носит расщепленный характер». Исключительность данного описания состоит в том, что шизоид свою неспособность к эмоциональным связям заменяет рациональным бодрствованием и радароподобной чувствительностью смысловых и мыслительных органов, что он называет «процессом расщепления». Трудности и конфликты, которые шизоиды не могут преодолеть, переводятся в соматические симптомы; при этом соответствующая проблематика, относящаяся к органам чувств и органам, осуществляющим контакты, заменяется на признаки поражения кожи и дыхания в форме экзематозных и астмоидных расстройств, иногда встречающихся уже в раннем возрасте. Кожа есть орган, отграничивающий нас от внешнего мира, и если внешний мир вызывает беспокойство, отражающее у шизоидов трудности их контактов, то это проявляется в преходящих кровотечениях, псориазе, потливости и пр.

Дополнительные соображения

Мы можем снова констатировать, что переживания шизоидов, именуемых также «расщепленными людьми», в высокой степени определяются разрывом между душевной впечатлительностью, побуждениями и реакциями. Прежде всего, их витальные импульсы изолированы и отщеплены от чувственных переживаний. Иначе говоря, им не дается интеграция различных уровней чувственных и личностных слоев в едином, сплавленном переживании. Между рассудком и чувством, между рациональным и эмоциональным у них существует большое различие в степени зрелости этих функций; течение чувств и опыт осознания одновременно тянут в разные стороны, не разрешаясь единым переживанием. В связи с тем, что они с ранних лет вынуждены руководствоваться разумом и склонностью к абстрактным представлениям, они не способны в достаточной степени обучиться эмоциональному ориентированию и не располагают достаточной эмоциональной нюансировкой. Шизоиды знакомы, преимущественно, с примитивными предформами чувств – аффектами, для них характерно обеднение палитры выразительности средних, умеренных тонов и разделение мира лишь на черное и белое. Следствием этого является выпадение из системы эмоциональных межчеловеческих связей. Для защиты от страха перед близостью шизоиды стремятся достичь максимально возможной независимости. Вместе со склонностью к автаркии и уклонением от контактов, составляющих окружение шизоида, это, естественно, связано с усилением эгоцентризма, требующего все большей и большей изоляции. Понятно, что у таких людей велика интенсивность страхов, все более усиливающихся вследствие изоляции и одиночества. Прежде всего, речь идет о страхе сойти с ума, степень которого может стать непереносимой. В нем отражается переживание шизоидом того, что он может перестать существовать как самость, и его незащищенность в этом мире. Один такой пациент сказал однажды: «Страх – это единственная реальность, которую я знаю». Он характеризовал свой страх не только как боязнь чего-то определенного, конкретного, имеющего границы и очертания, но и как тотальное, охватывающее все его существо переживание. А вот другое высказывание: "Я не знаю страха. Вероятно, во мне есть страх, но этот страх не есть мое "Я"". Этот пациент полностью дистанцируется от своего страха, ему кажется, что страха нет больше в его сознании, но мы можем себе представить, насколько изменчиво это состояние и как легко "Я" может быть заполнено таким отщепленным от осознания страхом. Выше уже говорилось о попытках облегчить переживания страха. Когда человек не может решить, чего же он боится – вмешательства посторонних или сумасшествия, когда его слабость и беззащитность нарастают во времени, он не может выдержать это состояние. В таких случаях разрушительный страх может привести к психозу как последней отчаянной попытке уйти от страха. Можно предположить, что сумасшествие (нем. verruckt, ver-ruckt, «бегство от») есть в реальном масштабе избегание или спасение путем бегства в ирреальный мир, где больной чувствует себя здоровым, а внешний мир представляется ему больным (что в иных случаях соответствует действительности). Попытки избежать переноса своего страха на объекты внешнего мира, преодолеть или устранить страх не помогают избежать его. С ростом аутизма шизоиды все больше утрачивают интерес к окружающему миру и людям и расценивают события, связанные с утратой объекта (т. е. с утратой лица, к которому они испытывали особую привязанность), как катастрофу. Так как их заинтересованное участие в мире минимально, а их склонности направлены вовнутрь, это приводит к обеднению окружающего мира и его обесцениванию. Такое восприятие жизни отражено в сновидении одного шизоида: «Я нахожусь на большом кружащемся стекле, как на дьявольском колесе; круг движется все быстрее и быстрее, край все ближе и ближе, и каждый миг может превратить меня в ничто». Или другой сон: «Передо мной крепость из цементных плит с маленькими смотровыми люками, расположенная в песчаной пустыне; крепость хорошо вооружена и снабжена запасом продуктов на целый год; я обитаю в этой крепости один». Одиночество, отгороженность, защита от страха или потребность в самоудовлетворении – вот в его представлении едва ли не самые прекрасные качества. «Необитаемый снежный ландшафт; на заднем плане несколько склоненных деревьев, на переднем плане – маленькая ванна с теплой водой; я чувствую себя совсем одиноким». Этот сон приснился юноше, который таким образом описал сложившуюся у него жизненную ситуацию. Он был третьим и последним ребенком, родившимся после возвращения отца с Первой мировой войны. Отец получил ранение в голову, после которого стал чрезвычайно упрямым и из-за своей грубости и раздражительности, непереносимым для управления крестьянской усадьбой, в которой проживала его семья. Мать была очень старательной и заботливой; она приняла на себя все хлопоты по руководству усадьбой и не имела возможности уделять внимание детям – на языке сна это то малое тепло, которое было сосредоточено в ванне посреди снежной пустыни. Мальчик чувствовал себя очень одиноким и до 12 лет конструировал такую «связь» с матерью: она имела обыкновение вечером, когда он уже лежал в постели, играть на фортепиано; с помощью проволоки он соединил клавишу с электрической батареей, подключенной к лампе, подвешенной к стене у постели. Лампа загоралась, когда мать во время игры нажимала на эту клавишу. Подобные психодинамические истоки нередко являются основой изобретений, которые бессознательно корригируют изъяны в переживаниях детства, в данном же случае – неудовлетворенную потребность в контактах. Существование шизоида в мире («In-der-Welt-Sein») достаточно точно отражается в мечтаниях и сновидениях шизоидов. В одном из таких снов пациент, подобно Максиму Горькому, очень рано вынужден был пуститься в странствия и зарабатывать себе на жизнь. Когда он, опять же во сне, посетил Толстого, то рассказал ему о сне, в котором на бесконечной заснеженной русской улице маршировала пара сапог, только сапог. Вряд ли можно более кратко и сжато изобразить одиночество. Отказ от общения с миром и обращение к самому себе постепенно приводит к утрате связи с миром, что сопровождается переживанием страха перед самоуничтожением и абсолютной пустотой как реализацией дьявольского замысла. Часто сновидения и представления, связанные со страхом, у шизоидов приобретают формы апокалиптической мировой катастрофы. Единственное, что может спасти его от угрозы утраты мира, это существование в условиях одиночества. Проиллюстрируем еще одним примером, к чему приводит страх перед близостью и как обратная сторона этого – угроза одиночества. При недоверчивом бодрствовании внимания у шизоидов усиливается болезненная подозрительность, при которой такой человек вынужден вести себя, как говорится, «тише воды, ниже травы», так как он во всем чувствует опасность и в любом безобидном замечании усматривает тревожащие его мотивы. В моей практике был случай, когда подозрительность шизоидного пациента появлялась сразу же после того, как я намеревался проверить его реакцию на перемены в окружающей среде. Наряду с подозрительностью, этот случай показывает, как тонко реагирует настороженный шизоид на изменения в окружающей среде, обращая внимание на то, что не является значимым для других. Все, что направлено на смысловое истолкование происходящего, у них исключительно заострено. В другом случае, когда во время терапевтического занятия несколько раз звякнул телефон, пациент расценил это как специально заказанный мною звонок, чтобы испытать, как он будет реагировать на помехи. Почти все, что шизоид воспринимает извне, все связи, которые имеют отношение к нему, включая большинство контактов и жизненно важных отношений с окружением, интерпретируются и объясняются бредовым образом и входят в бредовую структуру, не поддающуюся коррекции. Все, что происходит с ним, по его мнению, отнюдь не случайно, имеет особое значение, которое он пытается постичь. Можно себе представить, какие страдания и беспокойство доставляет шизоидам такое отсутствие естественности и непринужденности, когда простой и безобидный вопрос «как поживаете?» вызывает у них подозрение и требует вскрытия таящейся за ним угрозы. Их осторожность и повышенная чувствительность по отношению к внешним контактам столь выражена, что их существование напоминает улитку, готовую в любой момент укрыться в своей раковине. Молодой человек, которому уже неоднократно отказывали в профессиональном трудоустройстве, потерпев очередную неудачу, расценил ее по-бредовому. Он нуждался в социальной помощи, но опирался лишь на самого себя и не пытался получить никакой поддержки и защиты дома, так как считал, что не может ожидать ничего лучшего, чем пинок отцовским сапогом, и оставался в том же поселке, где ему отказали в работе, полагая, что «каждый сверчок должен знать свой шесток». Он был очень честолюбив, тяжело переживал неудачи, и ему казалось, что родители имеют право оттолкнуть его за то, что он не может проявить себя так, как другие. Мы многократно пытались понять эту взаимосвязь и старались рассеять его бредовые представления путем реальных испытаний. Однако переживание упомянутой выше неудачи подверглось у него болезненной переработке. Он поступил на лечение в состоянии подавленности и говорил с горечью и вызовом: «Вы, наверное, снова мне скажете, что моя встреча на вокзале с человеком, который был одет в изорванный костюм, точь-в-точь как мой лучший костюм, того же цвета и материала, – чистая случайность, а не ясный и недвусмысленный намек на то, что я отверженный и опустившийся человек?» Мы смогли быстро объяснить с психодинамической точки зрения и его бредовую переработку пониженной самооценки, и ее психодинамические основы. Мы видим, как близко соседствуют друг с другом предрассудки и бредовые представления, и мы можем с достаточным основанием говорить, что предрассудки могут перейти в бред – они так же аффективно насыщены, их носители так же не готовы подвергать свои убеждения реалистической проверке и с трудом их корригируют, как пациенты крепко держатся за свои бредовые представления. Нечто напоминающее такую подозрительность мы можем наблюдать у себя в периоды душевного смятения, в состоянии непереработанного страха или при переживании чувства вины. В период Третьего рейха любые лица, высказывавшиеся против партии и власть предержащих, часто вызывали подозрение: не являются ли они опасными врагами, провокаторами из СА или СС, и не достаточно ли даже услышать высказывания, чтобы быть интернированным в концентрационный лагерь? Одиночество и изоляция, так же как отсутствие безопасности, являются реальным основанием для такого типа реакций. Когда мы остаемся одни в чужом доме или даже в чужой стране и слышим непонятный шепот, мы скорее будем склонны к ложному или даже бредовому его истолкованию, особенно при душевной смятенности, страхе или чувстве вины, чем когда мы расслабляемся в знакомой компании или общаемся с человеком, к которому испытываем доверие. Мы находим в подозрительности шизоидов еще одну большую проблему: их изолированность и межчеловеческую незащищенность. Примеры показывают также, как узка граница между здоровьем и болезнью, когда мы даем реакцию на экстремальную ситуацию, реакцию, которая нам известна как проявление болезни, и как при продолжительности экстремальной ситуации такая болезненная реакция дает развитие, которое мы расцениваем как самозащиту. Еще один пример того, как шизоидные пациенты по-бредовому перерабатывают свое подавленное и страстное стремление к контактам и нежности. Одинокий и замкнутый тридцатилетний мужчина сидел во время концерта возле экстравагантно одетого молодого человека. Он все время незаметно поглядывал в его сторону и испытывал все возрастающее желание вступить в контакт с этим юношей, заговорить с ним и понравиться ему. Неопытный в общении с людьми и руководимый лишь собственными побуждениями, он стал испытывать все более и более усиливающийся страх – для начала в форме неопределенного беспокойства, которое достигло степени паники, когда он представил себе, что от молодого человека исходит красный круг, в поле действия которого он попал. Это вызвало у него холодный пот и принудило в ужасе бежать из концертного зала. В данном случае хорошо видно, какие подавленные желания контактов, нежности и даже гомосексуальной близости находят шизоиды в намеках окружающих людей, которые об этом даже не догадываются и на которых они проецируют исходящие от них самих представления. В данном случае истинная ситуация оборачивается (и становится безумной) таким образом, что внутренний страх переносится на внешнюю угрозу, от которой можно спастись только бегством. Ясно, что при таком лабильном и незащищенном внутреннем и внешнем мире шизоиды пытаются разработать такой образ жизни («технику жизни»), при котором они никого не могут приблизить к себе, и, стремясь к спокойствию и безмятежности, остаются педантичными, отстраненными и по возможности независимыми. Они проходят через все стадии отстраненности, надменности и отчужденности вплоть до ледяной холодности и бесчувствия, а когда эти защитные меры становятся недостаточными, это приводит к внезапной резкости или взрывной агрессии, которые мы описывали выше. Окружающие могут оказать им реальную помощь лишь тогда, когда уяснят себе взаимосвязи их поступков и поймут, какая глубинная проблема порождает такой образ поведения. При терапии шизоидов мы соприкасаемся с пограничной ситуацией, вызывающей угрозу человеческому существованию. У них мы должны учиться тому, что для человека жизненно важно, какие семейные и социальные средовые факторы и в каких масштабах противостоят нашему развитию и, вообще, с каким трудом эти факторы могут быть сглажены и компенсированы. Гениальные люди часто развиваются из подобной личностной основы, проявляя свои чувства в такой тотальной форме недоумения и вопрошания («In-Frage-gestellt-Seins»), что мы видим, как часто неразличимо тонка граница между гениальностью и психозом. В любом случае ясно, что если такие личности способны пережить и преодолеть свой страх, они могут достичь высшей степени гуманности и человечности. Следует еще раз подчеркнуть, что шизоидные расстройства могут иметь различную интенсивность. Когда мы пытаемся выстроить в ряд шизоидные личности от здоровых до больных, от менее тяжелых к более тяжелым расстройствам, то получаем следующую последовательность: легкая затрудненность контактов – повышенная чувствительность – индивидуализм – оригинальность – эгоизм – чудаковатость – странность – аутсайдерство (манера держаться особняком) – асоциальность – криминальность – психотические расстройства. Мы нередко встречаем среди них лиц с гениальной одаренностью. Для гениально одаренных шизоидов одиночество и незащищенность играют позитивную роль, так как делают их свободными от традиций и привязанности к прошлому, ограничивающих кругозор тех, кто связан с традициями и опирается на поддержку общества. Ситуация, в которой оказываются шизоиды, заставляет их получать знания и переходить за границы, в рамках которых остаются респектабельные граждане. Когда их эмоциональная жизнь не обеднена (чего следует ожидать при их сдержанности), шизоиды являются очень дифференцированными сенситивными людьми, питающими глубокую антипатию ко всякой банальности и пошлости. На самом деле, они могут находиться среди людей только при условии эмоциональной обедненности и холодности. Их отношение к религии носит, большей частью, скептический, даже циничный характер; они остроумно высмеивают «бессмысленность веры», критически относясь к ритуалам, традициям и другой «формалистике». Они вообще охотно лишают колдовского очарования и разоблачают все, что имеет ореол таинственности, безо всякой почтительности относятся к необыкновенным явлениям, объясняя их с точки зрения современной науки. С полной убежденностью они рационализируют все, что связано с недостатком информации, получаемой органами чувств, так что их суждения не вызывают дискуссии. Однако часто кажется, что эти установки относительно религии и веры являются своеобразной профилактикой разочарований. Они предпочитают не верить, чтобы не разочаровываться, и тайно ожидают «доказательств», которые могли бы их переубедить. Иногда они получают дьявольское наслаждение от нигилизма и деструктивности, потому что другие разрушили их веру. Но, стремясь поколебать веру окружающих, они подвергают сомнению собственные установки, быть может, желая остаться один на один с собственным неверием. Шизоиды с тяжелыми личностными расстройствами не способны к переживаниям любви и веры и склонны к атеизму. Они часто делают самих себя мерилом всех вещей, доходя до чудовищной надменности и самообожествления. Если они и обращают свои интересы к внешнему миру, то исключительно для того, чтобы оценить интерес к своей собственной персоне, своей мощи и значительности, рассуждения о которых постепенно заполняют все их сознание. Некоторые находят в религии не защиту и прибежище, их религиозность не основана на искренней детской доверчивости, но связана с верой в персонального, любящего именно их Бога. Многие допускают предположение о существовании какой-то надперсональной сверхъестественной силы, противостоящей свободной индивидуальности и реализации гуманных целей, которые должен осуществить человек как личность. Этика и мораль представляются шизоидам весьма сомнительными. Они считают, что большинство требований, предъявляемых человеку, чрезмерны и вызывают у него чувство вины. В связи с недостаточностью контактов у них отмечается слабая социальная приспособленность; будучи эгоцентриками, они учитывают только собственные интересы и, соответственно, считаются только с ними. Они придерживаются «морали господина», признавая ее для себя единственно достойной, и полны презрения к тем «слабым личностям», которые связывают свои действия с моральными соображениями, расценивая эти свойства преимущественно как трусость и недостаток мужества. Сильные шизоидные личности, живущие по своим собственным законам, по принципу «сила (и могущество) в гордом одиночестве», сами оценивают имеющиеся возможности и опасности. Только «сильные духом», как показано в этой главе, могут не только противопоставить себя другим, но и находиться в оппозиции к установившимся в обществе оценкам и суждениям. Слабые и хрупкие отстраняются от окружающих путем создания своего личного мира, способного обеспечить их всем тем, в чем посторонние не нуждаются. В некоторых случаях это стремление реализуется в необычной, исключительной привязанности к животным или к неживой природе. Глубокие личностные расстройства часто вызывают деструктивные разрушительные действия, связанные с асоциальностью и отсутствием сомнений при достижении своих целей.
Родители шизоидов и их воспитатели уделяют детям мало тепла; эмоциональные потребности ребенка обеспечиваются ими не в полной мере и без взаимности. Они часто высмеивают эмоциональные проявления ребенка, с легкостью вызывают у ребенка чувство неуверенности, разгадывая и высмеивая их мотивы и наивную психологическую защиту. Тем самым они толкают шизоидов уже в раннем возрасте к саморефлексии. Это вызывает холодность шизоидов к окружающим, разрушает хрупкую связь с ними, затрудняет реакции, связанные с интуицией и пониманием других, и одновременно поддерживает готовность к тревоге. Возможность идентификации с любящим их существом (ребенком) настолько уменьшается, что становится недостижимой. Это особенно больно, ведь в раннем детстве они хорошо относятся к детям, часто проявляя по отношению к ним мягкость и даже нежность. Позднее они скрывают свою симпатию за насмешливой иронией, что травмирует детей, так как для одних это означает, что их любовь потеряла для родителей свою ценность, а для других – что их чувства не принимаются всерьез («У моего сына появились внезапные порывы нежности», «Моя дочь сегодня так любезна потому, что ей, наверное, что-то от меня нужно»). В основе их личностной структуры, в первую очередь, лежит нежелание вступать в близкий контакт с посторонними. Они интересуются абстрактно-теоретическими проблемами. Особенно часто среди них встречаются представители точных естественных наук – астрономы, физики, математики и инженеры. Если речь идет о науках, обслуживающих человека, то это чаще всего те дисциплины, которые не связаны с непосредственным общением, – психологическое тестирование, работа с микроскопом или рентгеноаппаратурой, а если речь идет о патологии, то чаще всего это патологическая анатомия. Душевные проявления они легко объясняют как совокупность физиологических рефлексов. Они могут вместе с Шопенгауэром сказать: «Дорогой Бог, если ты есть, спаси мою душу, если она есть». Их психология содержит едва скрываемые желания. Если они врачи, то чаще исследователи, нежели практики. Особенно часто у них обнаруживается особое отношение к психиатрии и пограничным дисциплинам; как теологи они склонны скорее к религиозной науке, чем к практической работе священника. Часто они уходят от людей к животным, растениям или минералам и исследуют мир с помощью приборов, усовершенствующих органы чувств, – телескопов или микроскопов. Можно себе представить, сколь опасными в руках тяжелых шизоидов могут быть научные познания и обретенное с их помощью могущество, если эти люди лишены связи с человеческим окружением, живут только своими аутическими идеями и ищут способ воплощения этих идей в жизнь. Их профессиональный выбор, наряду со склонностями и способностями, определяется попыткой найти такую область науки, где бы они могли спокойно и без помех применить свои знания. Как философы они часто являются далекими от жизни абстрактными мыслителями, чьи интересы носят сугубо теоретический характер и не имеют ничего общего с практикой. В политике они охотней всего становятся революционерами и анархистами, экстремистами и радикалами или, напротив, остаются политически нейтральными и придерживаются той солипсической точки зрения, что общество, которое направляет образ жизни, их не интересует. В искусстве их интересы, в большинстве своем, направлены на абстрактное и беспредметное; они пытаются выразить свои сложные внутренние переживания символически и таинственно; некоторые из них становятся острыми критиками, сатириками и карикатуристами. Их стиль – своеобразие, противопоставленность общепринятым мнениям, оригинальность во что бы то ни стало и, иногда, пророчествование. При своей независимости они не склонны работать в угоду публике и при этом, выражая общечеловеческие закономерности, открывают новые пути развития искусства. Они часто схватывают психологическую атмосферу вещей, проясняют невысказанное и выделяются в тех областях, где другие ничего не усматривают или которых избегают. Таким образом, их произведения делают наши знания о людях более глубокими. Они редко получают признание при жизни. Профессиональная деятельность часто бывает для них далеко не самой существенной частью жизни, а лишь источником существования; их интересы лежат за пределами профессии и устремлены на различные увлечения и хобби. Они охотно избирают профессии, которые связаны с уединением и требуют минимума межчеловеческих контактов. Нередко отмечается у них склонность заниматься животным миром, растениями или минералами в разнообразных формах. Некоторые из них становятся электриками или работниками транспорта, тем самым подсознательно и символически восполняя в абстрактной форме необходимость в контактах. Шизоиды, освобождаясь от традиционных форм, часто являются пионерами и инициаторами новых направлений. Иногда их сомнения в целесообразности человеческого существования становятся столь интенсивными, что их одиночество приобретает инфернальный характер и приводит к исключительным пограничным состояниям, от которых они не могут защититься. Пожилые шизоиды становятся все более одинокими и странными. Однако некоторые из них, понимая это, приобретают мудрость. В общем, можно сказать, что шизоиды иначе, чем другие, осмысливают для себя особенности возраста и, благодаря независимости и изолированности от общества, легче переносят одиночество. Они уже давно построили для себя собственный мир, в котором живут, обходясь без человеческого участия. Шизоиды меньше, чем другие, боятся смерти, относясь к ней стоически и без сентиментов, как к объективному факту. В связи с тем, что они так мало отдают миру и человечеству, они меньше, чем другие, чувствуют свою покинутость и заброшенность; они держатся не столько за посторонних, сколько за самих себя и поэтому легче, чем другие, расстаются с внешним миром. Позитивной стороной шизоидов является, прежде всего, их суверенность и независимость, мужественность в отстаивании своей автономии и индивидуальности. Им свойственны острая наблюдательность, аффективно-холодная деловитость, критический, неподкупный взгляд на действительность, способность к объективному отражению фактов без смягчения и украшательства. Они лишь в незначительной степени ограничивают себя общепринятыми традициями и догмами и, будучи независимыми, берут на себя ответственность за рискованные, ранее неиспытанные действия. Лишенные сентиментальности, они ненавидят все неустойчивое, непонятное и чрезмерно аффектированное. Они защищают свою убежденность и бескомпромиссность и на любой случай имеют свое особое мнение. Придерживаясь сатирически-иронической позиции и остро реагируя на слабости других, они сами часто совершают ошибки и проявляют неадекватность в межчеловеческих контактах, так как неспособны правильно оценить отсутствие естественности и то, что скрывается за внешне благополучным фасадом. Они верят в свои способности и возможности, продолжают жить без иллюзий и считают возможным с помощью особых приемов и искусства преодолеть судьбу, полагая, что человек – кузнец своего счастья. Мы уже упоминали о шизоидах с сильно выраженной измененностью структуры личности, которые отнюдь от этого не страдают и чувствуют себя здоровыми. Они утверждаются в своей автаркии и отгороженности и живут за счет других, причиняя им боль своей бесцеремонностью. К такого рода личностям относятся многие власть имущие и вообще люди, которые распоряжаются другими, не думая об их нуждах и интересах и испытывая глубокое пренебрежение и презрение к людям. Описывая в данной и следующих главах «позитивные» образцы тех или иных личностных структур в рамках четырех принципиальных форм, мы ясно показываем, что это описание не носит оценочного характера и каждая из структур может проявить себя на самом высоком уровне. Для шизоидов очень важно в противовес их автаркии и стремлению к самоограничению развивать другую сторону их натуры и не пренебрегать пусть даже ограниченным намерением частично интегрироваться с массой – в противном случае это может' привести к полной болезненной изоляции, утрате всяких связей с окружением. «Плохо, когда человек одинок», – утрата связей приводит к человеконенавистничеству. В последней главе этой книги мы узнаем, что каждому из четырех вариантов личностной структуры свойственна склонность к установлению связи с противоположным типом. В этом, возможно, проявляется подсознательное стремление к компенсации и освобождению от болезненной односторонности. Поэтому не так просто без сожаления расстаться с основными импульсами и облегчить переживание соответствующих страхов. С риском мы доверяемся переменам, в риске самозабвения заключается помощь ближнему, и даже в опасном одиночестве сохраняется шанс найти выход и удержаться на плаву. Симпатия и связь переживаются не только как бремя, цепи или опасность, но и как поддержка, как коллективное переживание и совместное развитие, а также как расширение наших личностных границ с помощью партнеров.