Ольшанский Д. Основы политической психологии. Учебное пособие для вузов

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 7. ПСИХОЛОГИЯ БОЛЬШИХ ГРУПП В ПОЛИТИКЕ . БОЛЬШИЕ СОЦИАЛЬНЫЕ ГРУППЫ

УРОВНИ РАЗВИТИЯ ОБЩНОСТИ БОЛЬШИХ ГРУПП

Развитие социально-группового сознания в наиболее конкретном выражении, подразумевающем непосредственное осознание индивидами - представителями данной группы, своего к ней непосредственного отношения, своей принадлежности к ней и повседневной включенности в нее, включает три хотя и условно выделяемых, но достаточно отчетливо наблюдаемых в реальной жизни уровня.

Первый уровень - «внешне-типологический»

Его название связано с возможностью чисто внешней фиксации того или иного типа признаков, общих для представителей данной большой социальной группы. На основании повседневных непосредственных жизненных наблюдений, представители одних и тех же больших социальных групп постепенно замечают чисто внешние черты своего сходства. Рабочие всего мира, приходя на работу, переодеваются практически в одинаковые спецовки. Банкиры всего мира носят практически одинаковые часы трех-пяти наиболее известных и дорогих фирм-изготовителей. Конторские (офисные) служащие выделяются пресловутыми «белыми воротничками». И так далее. Существует огромное количество обычных, бытовых, внешне редко фиксируемых типологических признаков принадлежности к большим социальным группам, Это и средства передвижения, и район проживания, и многое другое.

Сторонники теории социальной стратификации М. Вебера, например, в начале XX века выделили основные существующие в Англии страты по удивительному признаку: по оконным занавескам. Социологическое исследование показало, для начала, что страты делятся на имеющие и не имеющие оконные занавески. В свою очередь, среди имеющих занавески была выявлена огромная дифференциация от простых ситцевых тряпочек, закрывающих пол-окошка, до роскошных бархатных полотен, закрывающих половину стены, на которой расположено окно. Естественно, оказалось, что разница в занавесках связана и с доходами, и с типом дома, и с образованием, и со многими другими характеристиками жизни.

Многочисленными исследованиями установлено, что «типологический» уровень имеет свои устойчивые проявления и в политических предпочтениях представителей тех или иных больших социальных групп. Известно: чем ниже уровень доходов людей, тем выше процент голосующих за левые силы. По данным европейских исследований, люди в рабочих спецовках преимущественно голосуют за социалистов. Напротив, крестьянство более консервативно и часто просто по традиции голосует за правых. Нет смысла обсуждать политическое поведение людей, разъезжающих на «Мерседесах» — оно очевидно. Отдельные «коммунистические спонсоры» типа Мамонтова или Демидова так и остались далеко не подтвержденной легендой в истории России.

Таким образом, само по себе существование определенных внешних признаков разного рода типов уже определяет, хотя в большинстве случаев и неосознанно, характер политического поведения и сознания человека — просто в силу его принадлежности к той или иной большой группе. Современные российские исследования однозначно подтверждают это. Не задумываясь, автоматически, целые деревни продолжают голосовать за КП РФ. «Белые воротнички», да еще в очках — почти наверняка сторонники «Яблока». Удивительные группы поддержки на типологическом уровне сумел сформировать для себя В. Жириновский в Москве. С одной стороны, это транспортные рабочие, водители автобусов и троллейбусов. С другой стороны, это владельцы домашних животных, кошек и собак.

Постепенно наличие внешне схожих черт становиться заметным людям. Тогда они фиксируют их и делают соответствующие выводы по принципу «свой» — «чужой», «мы» — «они». Так психология членов больших социальных групп переходит на следующий уровень.

Второй уровень – «внутренне-идентификационный»

На этом уровне возникает первичная психологическая связь человека со своей большой социальной группой через отнесение себя к ней. Наблюдая внешние типологические признаки, накапливая эти наблюдения рано или поздно он приходит к выводу: «мы — рабочие», или «мы — банкиры», «мы — крестьяне» и т.п. Так формируется социально-групповое самосознание и возникает внутренняя идентификация, отождествление себя со своей группой и другими ее представителями — живущими, работающими, функционирующими непосредственно рядом. На этом уровне уже появляется определенная общность поведения, осознается некоторое единство интересов, появляются общие представления, взгляды и оценки. На этой почве усиливаются личные контакты, интенсифицируется непосредственное общение, которое постепенно начинает выходить за пределы элементарных бытовых тем. Однако пока все происходит на локальном уровне, в пределах непосредственного «поля зрения». Идентификация себя, например, как «рабочего» ограничивается конкретным заводом или фабрикой, максимум — корпорацией, в которую входит завод. Самосознание себя как «банкира» — в рамках своей финансовой структуры, максимум — своего холдинга. Даже крестьянин определяет себя на этом уровне как «крестьянина» лишь в пределах своего села или, максимум, района.

Соответственно, это отражается и в политическом поведении. Многочисленными исследованиями установлено, что уровень внутренней идентификации оказывается одним из действенных факторов, определяющим, например, характер голосования населения на местных выборах. Выбор «своего» как раз и основывается, прежде всего, на социально-профессиональной идентификации определенного кандидата. Однако этот же фактор почти не работает на выборах более высокого уровня — скажем, в масштабах страны. В реальной жизни большая социальная группа представлена для входящих в нее людей прежде всего локальными общностями — она существует в виде ряда сравнительно малых групп. В них, в первую очередь, и происходит непосредственное социально-политическое развитие — соответственно, оно и проявляется, прежде всего, на локальном уровне. И тогда совершенно понятно, что мэрами шахтерских городов, например, чаще других становятся именно шахтеры — причем эта зависимость подмечена и в Англии, и во Франции, и в России, и даже в Норвегии. Однако уже на выборах губернаторов провинций эта зависимость, как правило, исчезает — уровень внешней идентификации перестает действовать.

Занятость непосредственной ведущей деятельностью не способствует высоким обобщениям. Своя собственная деятельность еще не воспринимается как элемент более общей структуры. Для этого требуется очевидность общих интересов со значительно большим числом людей, возникновение таких ситуаций, в которых появляется социально-групповая идентификация в значительно большем формате. Тогда в развитии психологии членов больших социальных групп возникает следующий уровень.

Третий уровень - «солидарно-действенный»

Он уже предполагает политико-психологическую готовность членов группы к совместным действиям в больших форматах ради достижения или сохранения целей и интересов своих больших социальных групп. Для развития данного уровня обычно необходим внешний толчок. Как правило, в качестве толчка выступает некоторая угроза интересам своей группы, воспринимаемая как угроза и собственным интересам. Вспомним, например, известное открытое письмо ведущих банкиров и предпринимателей России к ведущим политическим деятелям накануне президентских выборов 1996 г . Тогда, перед угрозой победы Г. Зюганова и «коммунистического реванша», оно объединило многих даже непримиримых друг к другу «олигархов», срочно сплотившихся вокруг Б. Ельцина и обеспечивших его переизбрание на второй срок.

В свое время планы консервативного британского правительства М. Тэтчер сократить государственную поддержку угольной промышленности вызвали подъем единства и солидарности ранее действовавших исключительно локально угольщиков. Аналогичные последствия имели возникавшие несколько раз в 90-е годы в России волны политических забастовок тех же шахтеров . Главным было то, что начинаясь на какой-то одной шахте, забастовка подхватывалась шахтерами другой шахты, затем всего бассейна, а затем переходила в масштаб страны. И тогда появление шахтерских пикетов у Дома правительства в столице реально превращало сотни тысяч горняков в единым образом думающую и политически действующую большую социальную группу. Уже признано, что именно появление эшелонов с шахтерами в Москве способствовало окончательному утверждению власти Б. Ельцина в начале 90-х годов. В Румынии же шахтеры вообще стали движущей силой демократической революции.

В качестве внешнего толчка может выступать некое случайное событие. В начале XX века расстрел ленских рабочих, как известно, буквально всколыхнул Россию, почти мгновенно поднял общий уровень солидарности и стал, тем самым, поводом для начала революционных событий 1905 г .

Такого рода событие может быть и специально подготовленным — на это всегда работают профсоюзные и партийно-политические силы, заранее готовящие «цепочку солидарности» в серии тех же, например, забастовок. Независимый профсоюз угольщиков России, например, демонстрировал особое мастерство в такого рода действиях в 90-е годы.

Наконец, роль толчка могут сыграть и часто играют средства массовой информации. Рассказывая о происходящих событиях, комментируя их, они почти неизбежно способствуют расширению кругозора членов больших социальных групп, его переходу с локального на более высокий уровень.

Понятно, что выделение трех описанных уровней развития сознания и реальной общности членов больших социальных групп носит достаточно условный характер. В разных странах и в разных группах они выглядят по разному. В современном мире все определяется общим образовательным и культурным уровнем общества в целом. Однако этот уровень различается не только в разных странах, но, подчас, и в разных регионах одной страны — например, России. Причем можно прогнозировать, что дальше он будет дифференцироваться еще больше. Соответственно, рассматривая представителей той или иной большой социальной группы как субъекта политики, нельзя не учитывать, на каком уровне развития находится психология их групповой общности.

Следует также учитывать, что политико-психологическое развитие людей как членов больших социальньгх групп связано с действием множества объективных и субъективных факторов. К первым обычно относятся соотношение между собой, в рамках общей социальной структуры общества, различных больших и малых групп, членом которых одновременно является человек; степень очевидности условий бытия группы и непосредственности их отражения в сознании людей; интенсивность внутригрупповых, особенно межличностньгх коммуникаций, их соотношение с межгрупповыми и над-групповыми коммуникационными процессами; уровень социальной мобильности группы, возможность перехода из данной группы в другую. Ко вторым, прежде всего, относятся развитость групповой политической организации (наличие политической партии или движения, профсоюзов и т. п.); принципиальная идеологическая способность к осознанию группой своей общности (в частности, подразделяются «закрытые», с сектантским типом сознания, и «открытые» группы); наличие и степень развитости групповой идеологии.

НЕКОТОРЫЕ ЧЕРТЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ ОСНОВНЫХ СОЦИАЛЬНЫХ ГРУПП

Традиционно в XX веке во все мире выделялись три основные большие социальные группы: буржуазия, рабочий класс и крестьянство. Внутри них и между ними выделялись страты и прослойки крупной, мелкой и средней буржуазии, индустриальных, транспортных и др. рабочих, фермеров и коллективизированного крестьянства, интеллигенции («интеллектуалов») и т.д. Рассмотрим некоторые основные черты политической психологии этих больших социальных групп в исторической динамике.

1. Буржуазия

Представляет собой весьма разнородную большую социальную группу. Однако для буржуа, к какому бы слою или страте внутри данной группы он не принадлежал (к крупной, средней или мелкой буржуазии, к компрадорской, бюрократической или торгово-посреднической буржуазии), главной потребностью и целью является стремление к прибыли, укрепление и расширение своего бизнеса. Этим объясняется рациональный образ мысли любого буржуа, рационализирование его образа жизни, его рациональная хозяйственная этика . ^ак отмечал еще М.Вебер, капиталистическому духу евойственны как умение рисковать в повседневных Аловых операциях, так и желание получать прибыль в рамках непрерывно действующего рационального хозяйства . Соответственно, этому и подчинено его возможное участие в политике — он постоянно реформирует и рационализирует ее в своих интересах..

Здесь необходимо оговориться, что в индустриально развитых западных странах прямое участие буржуазии в политике уже практически не встречается. Само развитие буржуазного государства способствовало формированию профессиональных политиков как особой социальной группы. Эта группа финансируется буржуазией и, соответственно, обслуживает ее политические интересы, хотя внешне старается держаться в стороне от буржуазии, особенно крупной. Соответственно, чась буржуазии постепенно оттесняется от реальной политики, и это выступает в качестве естественного «разделения труда». «Гений делового мира зачастую не способен заткнуть рот какому-либо краснобаю в салоне или на политическом собрании. Зная за собой этот недостаток, он предпочитает устраниться и не связываться с политикой» .

В менее развитых странах встречаются и другие ситуации, в которых представители буржуазии непосредственно участвуют в политической деятельности. Анализ форм их политического участия как раз и позволяет дифференцировать слои и страты внутри этой большой группы.

Очевидно, например, что представитель крупной торговой буржуазии отличается по некоторым существенным особенностям своего психического склада от владельца среднего торгового предприятия. Крупный торговец в силу сравнительно большего размаха своей деятельности, более прочного положения на рынке способен к большей предприимчивости и маневренности, он лучше осознает свои не только ближайшие, текущие, но и перспективные, стратегические интересы. Соответственно, он более склонен к участию в политике. Финансовая поддержка партий, выражающих его интересы — минимальная форма политического участия. Очень часто возможно и личное участие в партийной деятельности, выдвижение своей кандидатуры в депутаты парламента или местной представительной власти.

Средний представитель торговой буржуазии зачастую психологически более консервативен, хуже ориентируется в политических проблемах, затрагивающих его социальную группу в целом, склонен выдвигать на первый план свои сиюминутные интересы. Для него проще вступить в коррупционные отношения с бюрократическими представителями власти, чем все-оьез включаться в политическую деятельность.

Наиболее сложным с точки зрения участия в политике является положение мелкой буржуазии. Для ее политико-психологического склада характерно сочетание часто противоречивых тенденций, отражающих ее положение как непосредственного труженика и собственника, мелкого предпринимателя. Если банкир, сидящий в офисе и распоряжающийся значительными финансовыми средствами, часто просто вынужден заниматься политикой ради защиты своих интересов, то мелкий лавочник, владелец небольшой торговой точки или уличный торговец просто лишен такой возможности. Его влечет то к буржуазии, то к наемным рабочим. Он ощущает себя то собственником, то подневольным трудягой. История показала, что этот тип трудно вовлекается в политическую деятельность. Однако такое вовлечение возможно при использовании заинтересованности мелкого буржуа в защите его мелкособственнических интересов от двух основных опасностей: от конкуренции со стороны как иностранного, так и крупного местного капитала. В свое время А. Гитлер пообещал немецким лавочникам защиту от этих двух опасностей — и они стали массовой политической опорой его режима.

2. Рабочий класс

В современном мире давно утратил черты того «пролетариата» времен промышленной революции, о котором писал основоположник марксизма. Даже советские исследователи уже были вынуждены признавать: «Нынешний уровень политического сознания пролетарской массы в целом отстает от уровня практической борьбы рабочего класса, развития его протеста против капиталистических отношений» . В развитых лромышленных странах, безусловно, значительной части трудящихся присуще критически-оппозиционное отношение к буржуазной и социал-реформистской политике. Однако это отношение не ведет у большинства трудящихся к формированию или принятию активных политических позиций, соответствующих их оппозиционным настроениям. Наиболее явное и массовое выражение этих настроений — рост отчуждения от политики, недоверие к политическим партиям и государству уклонение от участия в выборах и тому подобные явления. Часто возникает впечатление, что, ощущая потребность в существенных политических переменах, многие трудящиеся просто не в состоянии найти удовлетворяющую их альтернативу курсу правящих в обществе сил. По этой причине их политические ориентации и поведение принимают в значительной мере инерционный характер, как бы подчиняясь привычным, унаследованным от прошлого стереотипам.

Уровень развития социально-группового сознания в рабочей среде очень связан с историческими традициями, с путями формирования данной общности. Так, например, французский рабочий не сравним психологически с американским, и это понятно, французский рабочий класс сыграл важную роль в буржуазно-демократической революции 1848 г . Во время Парижской коммуны он поднялся на первую в истории попытку пролетарской революции. Позднее он отстаивал свои права в острые периоды Народного Фронта и Освобождения. Не только собственный опыт данной группы, но и общенациональные исторические традиции способствовали утверждению в ее сознании социал-демократических и даже социалистических ценностей. Это нашло отражение и в структуре партийно-политических сил Франции.

В США же, в силу своих особенностей исторического развития, материальные и социальные завоевания американских рабочих выступали на поверхности как результат чисто экономической, «тредъюнионистской» борьбы, а не как следствие участия в политических конфликтах. Исторически обусловленный культ индивидуализма, личного успеха как решающего фактора в улучшении социального положения человека, сами идеи «American Dream» и «self-made-man» глубоко пронизывают всю политико-психологическую атмосферу американского общества. Этот культ не мог не оказать значительного влияния на широкие слои рабочих, что и создало особый вариант социально-группового сознания.

В научной литературе достаточно хорошо описана политическая психология «подкупленных» или «почтительных» слоев, прежде всего, именно американского рабочего класса (та самая, известная еще из художественной литературы «рабочая аристократия»). Есть и аполитичные слои, являющиеся жертвой собственной низкой политической осведомленности — это политически индифферентные люди, принимающие формы поведения, активно навязываемые им буржуазной пропагандой. Есть и часть рабочего движения, искренне верящая в «общенародный» характер правящих в западных странах буржуазных политических партий, в их способность осуществлять социально-прогрессивную политику.

У тех рабочих и служащих, которые поддерживают социал-демократические партии, реформистские установки в политике в большей или меньшей степени соответствуют «компромиссной» позиции по отношению к капиталистической общественной системе. Они одновременно и принимают, и отвергают ее, но при этом не хотят и опасаются слишком крутой ломки существующего строя. Их политический выбор отражает известный уровень развития социально-группового сознания: они считают, что социал-демократия более близка к «простым людям», чем откровенно буржуазные партии, и в той или иной мере защищает интересы рабочих слоев.

В целом, однако, реформистская политическая ориентация и соответствующее ей политическое поведение не в состоянии выразить антикапиталистические тенденции в сознании рабочих слоев, их оппозицию политике государственно-монополистического капитализма.

Особые политико-психологические явления происходят в рабочей среде в кризисных социально-политических ситуациях. По справедливому замечанию немецкого исследователя И. фон Хайзелера, под воздействием кризиса развивается двойственное, одновременно критическое, и зависимое сознание . Кризисы ухудшают условия продажи рабочей силы и, тем самым, ослабляют позиции рабочих в борьбе за свои потребности. Кроме того, в условиях кризиса растущая безработица усиливает конкуренцию среди самих рабочих, ослабляя их солидарность. В политико-психологическом плане подобные факторы могут ослаблять внутреннюю сплоченность группы, снижать ощущение своей силы, негативно воздействовать на уровень группового сознания. Вместе с тем, действие тех же факторов может вести и к росту социального протеста данных слоев, к их объединению в борьбе против последствий кризиса, перерастающей в массовые политические движения за изменение существующих порядков. Такими были, в частности, последствия «великой депрессии» конца 20-х начала 30-х годов XX века в ряде капиталистических стран. Однако в современных условиях, как правило, кризисы скорее ослабляют, чем усиливают позиции рабочих слоев.

В целом, можно сделать вывод: общий рост социальных потребностей рабочих слоев еще далеко не всегда находит свое конкретное выражение в осознании интересов и целей своей группы в политической сфере, соответствующих новому содержанию и уровню этих потребностей. Данное обстоятельство активно используется буржуазными идеологами для канализации роста потребностей в русло индивидуалистических представлений и ценностей, для разложения собственно рабочего социально-группового сознания.

Главный же парадокс ситуации заключается в том, что собственно буржуазия в большинстве развитых стран не превышает во второй половине XX века 2-4% населения этих стран. Тем не менее, эти страны являются откровенно буржуазными по доминирующей среди их населения психологии. Представляя собой абсолютное меньшинство, буржуазия сумела заразить своей психологией, своим сознанием и, главное, своими ценностями, нормами и образцами поведения подавляющую часть всех других социальных групп и слоев населения.

3. Крестьянство

Всегда считалось наиболее инертной массой в политике. «Призрак Вандеи», крестьянского контрреволюционного восстания из французской истории наложил свой отпечаток на восприятие политической психологии крестьянства. До сих пор считается, что именно крестьяне испытывают наибольшие сложности с выработкой социально-группового сознания и, тем более, групповой идеологии. Сами условия их образа жизни, постоянная трудовая загруженность укрепляют крестьянскую индивидуалистическую психологию, не давая ей выйти на более высокий уровень развития, препятствуя формированию осознания себя как большой социальной группы. Еще К. Маркс писал о французских парцельных крестьянах середины XIX века, что «...тождество их интересов не создает между ними никакой общности... », что поэтому они «неспособны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени...» .

В XX веке многочисленные попытки создания «крестьянских» политических партий в разных странах мира не дали практически ни одного эффективного результата. В сегодняшней России мы видим то же самое: от имени «крестьянства» выступает исключительно аграрно-бюрократическая элита, не имеющая собственной серьезной поддержки среди электората и постоянно вынужденная блокироваться с иными политическими силами — прежде всего, с левой оппозицией.

Одновременно, в истории многих стран именно масштабные крестьянские бунты и восстания составляют наиболее драматичные страницы далекой истории. Жакерия во Франции, крестьянская война в Германии, восстания П. Болотникова и Е. Пугачева в России происходили задолго до появления буржуазии или рабочего класса. Казалось бы, именно крестьянство в сегодняшнем мире обладает наибольшим стажем социально-политической деятельности в своей исторической памяти. Однако это не дает крестьянству никаких преимуществ в современной политике в развитых странах.

Определенные попытки активизировать роль крестьянства предпринимались в развивающихся странах. Так, один из теоретиков и практиков алжирского национально-освободительного движения Ф. Фанон прогнозировал рост политической активности крестьянства именно в этих странах, противопоставляя его неразвитому рабочему классу. Ф. Фанон считал рабочий класс экономически слишком связанным с буржуазией и, потому, как бы автоматически заинтересованным в развитии капиталистического предпринимательства. В силу своего привилегированного материального положения в развивающихся странах, считал он, рабочие представляют собой часть «социальной верхушки», и только «мелкое», малоимущее крестьянство способно к активной политической (в частности, национально-освободительной) борьбе. Однако опыт показывает, что крестьянство редко способно самостоятельно преодолеть локальность своих политических действий.

В западной этно-психологической и политико-психологической литературе массы крестьянского населения роднят четыре основные качества:

•  «фатализм», т. е. отсутствие достаточной социальной активности, вера в предрешенность социальных перемен в соответствии с канонами религии;

•  «апатия», как безразличие к участию в активных социальных, политических действиях, пассивный способ существования;

•  «индивидуализм» — избегание, по возможности, включенности в социальные общности, уход от социальных проблем в индивидуальные;

•  «атомизм», приверженность к жизни в своего рода «атомарных» структурах типа семьи, рода, клана или племени с одним лидером и безответными последователями.

По данных наших собственных исследований политической психологии афганского крестьянства последних десятилетий, главным фактором выступает страх в широком смысле — прежде всего, как страх перемен. Страх крестьянина заставляет его минимизировать свои потребности. Дело в том, что потребности людей далеко не всегда так жестко связаны с их непосредственным поведением, чтобы немедленно проявляться в политике. История показывает: афганский крестьянин всегда хотел иметь свою землю. Об этом говорят хотя бы многочисленные крестьянские бунты и восстания вокруг «передела» (раздела) земли. Другое дело, что власть имущие подавляли эти желания и стремления. На любые потребности могут существовать и поддерживаться заинтересованными силами своеобразные контрпотребности, сдерживающие проявление первых. В данном случае к таким контрпотребностям относится традиционалистский комплекс в психологии крестьянства. Он порождает особую систему предпочтений в жизни, определяет своеобразную направленность поведения, отношения к себе и другим людям. Он определяет особую жизненную ориентацию — ориентацию «статус-кво», избегания политических перемен и сохранения жизни такой, какой она была совсем недавно, будучи освященной религией, обычаями и нравами предков. Такая ориентация часто распространяется именно в крестьянской и, шире, мелкобуржуазной среде, среди тех, кто испытывает угрозу конкуренции, разорения, — в частности, мелких земледельцев. Для такой ориентации характерны конформизм, социальный консерватизм, боязнь перемен. В ситуации особой угрозы «статус-кво» — отчаяние, которое может вести к различным формам политического экстремизма. Здесь лежит социально-психологическое объяснение таких феноменов, как шарахание вправо, реакционность на грани фашизма, или, с другой стороны, напротив, левацкая ультрареволюционность на грани анархизма.

Большая часть афганских крестьян, отвечая на вопрос «что значит преуспеть в жизни? », сводит жизненный успех не столько к земле, деньгам и, шире, к материальному положению, а к спокойствию. Для того, чтобы преуспеть в жизни, по их мнению, необходимо прежде всего спокойствие. Эта тема означает добровольное или чаще вынужденное ограничение своих целей и потребностей удовлетворением лишь непосредственных нужд: надо избежать нищеты, прежде чем думать об улучшении своего положения. Мотив «спокойствия и безопасности» — ведущий в их психологии. Непосредственным поводом для тех или иных политических действий является не столько тот или иной уровень жизни («высокие» потребности), сколько ощущение постоянной угрозы тому, что есть. В итоге получается, что одной из основных причин политических выступлений крестьянства было в истории и является до сих пор периодически возникающее у них ощущение необеспеченности, угрозы подрыва «статус-кво»,

В свое время К. Маркс осуществил социально-психологический анализ поведения крестьянства в ходе революции 1820—1821 гг. в аграрной Испании. Как известно, там сокращение наполовину церковной десятины и распродажа монастырских поместий не только не привлекли массы крестьян на сторону революции, а, напротив, оскорбили их, усилив влияние традиций и предрассудков и, тем самым, контрреволюцию. В определенные моменты, при определении обстоятельствах, традиции могут оказать и оказывают более сильное влияниe на формирование психики, сознание и поведение таких групп, нежели реальные экономические факторы и связанные с ними потребности.

4. Интеллигенция

Отличается особой психологической разнородностью. Высокий уровень индивидуального сознания высокообразованных людей — объективный тормоз для развития сознания группового. Соответственно содержание и уровень развития социально-группового сознания интеллигенции как раз и отражают ее социальную, психологическую и политическую разнородность. В результате, ее разобщенность на профессиональные подгруппы, слои и отряды приводит к тому, что именно в их рамках в основном и формируется социально-психологическая, а затем и политико-психологическая общность работников квалифицированного умственного труда. Их групповое сознание обретает форму своеобразного корпоративного или «цехового» сознания, что проявляется в своего рода «корпоративном коллективизме» (или просто корпоративизме) — то есть, в коллективизме, ограниченном сравнительно узкими рамками интересов данной социально-профессиональной группы.

В последние десятилетия в среде интеллигенции принято идентифицировать себя в качестве «среднего класса» или «средних слоев» (иногда с подразделением на «высший» и «низший» слои «среднего класса»). Объективно, такое положение носит неопределенный характер, поэтому для интеллигенции в политическом плане достаточно типично расслоение на два основных отряда. С одной стороны, современная интеллигенция выступает в качестве политического и идеологического аппарата крупной буржуазии. С другой стороны, беднейшие слои интеллигенции, близкие по своему положению к наемным рабочим, часто выступает в роли идеологов основных трудящихся страт и слоев населения.

Однако по мере общего роста уровня образованности населения, интеллигенция постепенно меняет свою сущность. Ныне лишь в немногих странах осталось несколько возвышенное понимание понятия «интеллигенция», связанное с ролью «властителей дум» и особой субкультурой, игравшей заметную роль в обществе в конце XIX века. Тогда, прежде всего, творческая интеллигенция отличалась особой, романтической критикой капитализма и активно выступала против засилия крупного капитала.

В современном мире в большинстве развитых стран этот ореол романтизма ушел в далекое прошлое. «Интеллигенция» постепенно превращается во все более растущий слой «интеллектуалов» — просто высокообразованных наемных работников. Из рядов «интеллигенции» постепенно ушли отряды так называемой «инженерно-технической интеллигенции» (ныне вряд ли кто назовет «интеллектуалом» инженера-прораба на стройке), школьных учителей, медицинских работников.

С одной стороны, это означает рост общей численности и, потенциально, социально-политической роли интеллигенции в широком смысле. С другой стороны, собственно «интеллигенцией» ныне остается лишь «высший средний класс», приближающийся по уровню доходов и условий жизни к средней буржуазии или даже формально включающийся в данную страту в качестве собственников своих «производств» — медицинских клиник, частных учебных заведений, научных аналитических центров, рекламных агентств и т. д. Соединение двух названных сторон потенциально может обеспечить возвышение социально-политической роли интеллектуалов во главе с «интеллигенцией» уже в скором будущем.

Как известно, в эпоху промышленной революции произошло объективное возвышение роли пролетариата как создателя необходимых обществу материальных ценностей— пресловутых «промтоваров». В современную эпоху, безусловно, ведущую роль приобретает создание интеллектуальных продуктов — например, программного обеспечения для персональных компьютеров. Интенсивно развивающаяся в последние годы информационная революция уже привела к тому, что интеллектуалы становятся ведущей группой общественно-технологического развития. Теоретически, это должно вести к возвышению их политической роли.

Однако пока «интеллектуалы» находятся в положении «группы в себе». Развитию группового сознания мешает индивидуальный характер их ведущей деятельности. Сегодняшний интеллектуал может работать с персональным компьютером, практически не зыходя из дома — возможности Интернета позволяют ему иметь информационную связь почти со всем миром. Однако пока это явно мешает внешней консолидации интеллектуалов в отдельную социально-политическую группу.

См.: Вебер М. История хозяйства. — Пг., 1923, С. 221.

См.: Вебер М. Протестанская этика.

Schumpeter J. Capitalisme, Socialisme et Democratie.— P., 1969.— P.236.

Социальная психология классов. — М., 1985. — С.93.

Heiseler J. H. von. Zur Bewusstseinentwicklung der Arbeiter un d Angestellten.— Marxistlsche Blatter. — 1983. — № 5. — S.51 .

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — Т. 8. — С. 208.