Ллойд Демоз. Психоистория

ОГЛАВЛЕНИЕ

5. Джим Картер и американская фантазия

Четыре с половиной года прошло с тех пор, как Америка вышла из войны. Для установления мира это достаточно большой срок - по крайней мере, если предыдущий опыт нас чему-то научил и если мы учитываем такие предвоенные ситуации, как Кубинский ракетный кризис. Поэтому первый вопрос о новом президенте очевиден: «Втянет ли он нас в войну?»

Наше исследование дает простой и пугающий ответ на этот вопрос. Наш вывод: Джим Картер к 1979 году, скорее всего, приведет нас к новой войне, и причины коренятся как в его личности, так и в больших эмоциональных запросах американской фантазии.

К какому именно кризису мы придем, осуществляя свои фантазии, - этого я здесь не касаюсь, поскольку в центре нашего внимания - исключительно Америка. Мы не можем дать точного сценария и расписания очередного кризиса. И все же, с должным уважением относясь к предсказаниям, сделанным в нашей молодой науке психоистории, мы вынуждены прийти к выводу, что Джим. Картер, похоже, в недалеком будущем станет очередным нашим военным лидером. Обычно никто не задает себе резкий, но необходимый вопрос: «Втянет ли нас лидер в войну?» Мы просто боимся услышать сам ответ на вопрос вместо рассуждений о затруднительности ответа. В конце концов, современная глубинная психология умеет определять эмоциональную зрелость личности - по крайней мере, в грубом понимании слова «зрелость», и достаточно убедительна в своих выводах.

Современная психоистория на данном этапе тоже способна приблизительно определить общее настроение нации и показать, как меняющиеся эмоциональные потребности нашей «нации взаимодействуют с личностью лидера и приводят к национальным кризисам.1

Но современная психоистория рассуждает главным образом о событиях далекого прошлого - чем более далеких, тем лучше. Как мы можем рассуждать о своих нынешних групповых фантазиях, если сами в них участвуем? Настоящее исследование - первая попытка оценить эмоциональную зрелость нынешнего президента, Джимми Картера, соотнести его личность с эмоциональными потребностями американского народа и предсказать результат взаимодействия этих двух действующих сил в ближайшем будущем.

ПРЕДПОСЫЛКИ ИССЛЕДОВАНИЯ

Настоящее исследование Джима Картера и американской фантазии - пятое из двадцати двух проектов, которое в данный момент субсидируется Институтом психоисторин, «Журналом психоистории» и издательством психоисторической литературы.2 Работа над проектом началась летом 1976 г. во время очередной летней конференции института, когда несколько коллег начали предварительное обсуждение вступительного доклада Пола Эловитца на тему детства и личности Картера, в котором особое внимание уделялось неосознанным фантазиям, созданным в то время вокруг него: от формы зубов президента до его мессианской роли во внешней политике, В прошлом году наши дискуссии продолжились на институтских заседаниях и на небольших неофициальных собраниях, так что вскоре, как и во всех проектах института, уже невозможно было сказать, где чья идея - настолько свободными и неакадемичными были наши дискуссии и тесным - сотрудничество.

В своем собственном исследовании я сосредоточился на повторяющейся модели американских групповых фантазий в политике последней четверти века. Интерес Пола Эловитца заставил его посетить Плэйнс, штат Джорджия, ради психоаналитического интервью с Лилиан Картер и другими ключевыми в эмоциональном отношении фигурами детства Джима Картера. Дэвид Бэйсел больше, чем кто-либо из нас, пытался выработать целостный подход, сосредоточившись на сложном взаимодействии между чертами личностями и запросами американской исторической фантазии. Джон Гартман основное внимание уделил утопическим групповым фантазиям, окружавшим номинацию Картером конвенции, а Генри Эбел подал важную мысль, что все мы неосознанно воспринимаем лидеров как всесильных взрослых и сверхдетей одновременно. Однако все исследования сводились к центральной теме тесных динамичных взаимосвязей между неосознанными потребностями лидера и не менее глубокими неосознанными потребностями группы, которой он предположительно «руководит».

Как представляем себе мы в Институте психоистории, психоисторическая наука стремится сделать главным предметом исследования модели исторической мотивации. Поэтому в своих дискуссиях и исследованиях мы первоначально сосредоточились на двух темах, которые играют решающую роль в анализе мотиваций Джима Картера. Первая тема - его детство. Кем чувствовал себя сын Лилиан и Джеймса Эрла Картеров в конце 1920-х гг.. в Плэйнс. Джорджия? Какие сильные и слабые черты приобрел Картер в годы своего формирования под влиянием родителей и других людей, которые о нем заботились? Какие черты личности, какие образцы поведения остались с ним на всю жизнь, оказались преобладающими и определили стиль решения огромных эмоциональных задач, возложенных на него в качестве лидера?

Вторая из главных тем исследования - историческая «групповая фантазия». Этот термин применяется в отношении небольших групп, когда делаются попытки объяснить их поведение, выяснить движущие силы. Из этой области я и заимствовал термин, используя его в особом, психоисторическом смысле. Историческая групповая фантазия - бессознательные установки и допущения, разделяемые всеми членами группы и совершенно не связанные с «объективной» действительностью, а проистекающие из осознания индивидом себя членом исторической группы. Групповые фантазии - это и есть то, что пытаются уловить опросы общественного мнения, когда периодически определяют «настроение» Америки. При этом людей спрашивают, силен ли, по их ощущению лидер, чувствуют ли они, что страна в безопасности, или ей угрожает хаос; силен ли, по их ощущению, враг; каковы их предчувствия насчет будущего и т.д. Такие опросы схватывают суть тех изменений общественного сознания, которые не имеют ничего общего с реальной обстановкой в стране, Как мы очень скоро обнаруживаем, почти все это - лишь изменение фантазий, созданных людьми и распространенных средствами массовой информации. В центре этих фантазий способность лидера обеспечить воображаемую материнскую заботу о тех, кем он «руководит». Эти изменения «настроения» нации вполне реальны, их можно оценить, примерно предсказать, и именно они определяют наш выбор, когда стоит вопрос об участии в международном конфликте.

Прежде чем я представлю свои результаты, еще несколько слов по поводу нашего проекта, связанного с Картером. Потребности групповой фантазии нынешней Америке таковы, что большая часть прессы, в том числе обозреватели, скорее всего, расценят данный очерк как «атаку» на Джима Картера. На самом деле все обстоит совершенно иначе. Мне кажется даже, что Картер получит удовольствие и извлечет пользу из чтения этой работы. Практически все мы голосовали за него, а если и не голосовали, то наша эмпатия - необходимое условие работы профессионального психоисторика - позволила нам за год исследования настолько отождествить себя с ним, в качестве ребенка и взрослого одновременно, что теперь он кажется нам другом, товарищем, и уж никак не объектом «атаки». Кроме того, он наш лидер - мы пассажиры на корабле, который он проводит через океан международных страстей. Нападая на президента, мы тем самым разделили бы распространенную групповую фантазию, что, пожелав ему зла, можно предотвратить войну. Давайте признаем: Джимми Картер - человек порядочный, привлекательный как личность, действует из лучших побуждений. Однако вопросы войны и мира затрагивают глубочайшие слои личности. Если в один прекрасный день мы все испаримся от яркого оранжевого зарева на горизонте, кнопку нажмет, скорее всего, порядочный, благовоспитанный человек, и действовать он будет из лучших побуждений.

СТАДИИ АМЕРИКАНСКОЙ ГРУППОВОЙ ФАНТАЗИИ

Политические роли каждого из нас, связанные с изменчивыми групповыми фантазиями нации, проистекают из детских тревог и являются защитой от них.3 Человек может склоняться к либеральной или к консервативной роли в зависимости от того, насколько велика была потребность в поддержке и определенности в детстве, но существует более высокий уровень фантазии, рассматривающий эти две роли лишь как игру в драме, замысел которой выходит за пределы обычного право-левого разделения современной политики. Так, Америка может разделяться из-за временных разногласий, но, как правило, подавляющее большинство едино в основных моментах политических убеждений:

мы едины в желании видеть нашего лидера и всю нацию сильными; мы все чувствуем иногда, что лидер чересчур силен, а правительство слишком раздуто; мы все соглашаемся идти на компромиссы в незначительных вопросах, с тем чтобы удостовериться, что никаких существенных перемен не предвидится; у нас одинаковые представления о том, кто наш враг, мы одинаково оцениваем его опасность; у нас нет разногласий в том, когда пора начинать войну или заканчивать ее.

Это и есть тот более высокий уровень групповой фантазии, который я в последние годы пытался свести в схему и оценить. Инструменту такой оценки я дал название «анализ фантазии». Более детальное описание этого метода, который можно применить к любому историческому документу, вы найдете в других моих очерках.4 Здесь же достаточно сказать, что метод предполагает выписывание из текста исторического документа всех слов и выражений, несущих на себе след фантазии: все метафоры, сравнения, прочувствованные места, образы тела и другие слова и сочетания слов, ключевые в эмоциональном отношении. В итоге получается серия слов, описывающая глубинные ощущения тела. Ее можно проанализировать и оценить с точки зрения психоисторической перспективы.

Как один из сотен примеров, проанализированных мной в других работах, приведу выдержку из протокола заседания в сенатском комитете по международным отношениям в 1949 г., где обсуждалась наша позиция в отношении военного присутствия русских в Германии: «Мы понимаем, что существуют мощные силы, тянущие нас в другом направлении, и что русские могут предпринять действия, важные в такой ситуации, как эта. Мы не сомневаемся, что русские готовы продать Польшу вплоть до территорий вдоль реки на восточной границе и когда-нибудь пойдут на это».5

Анализ фантазии может выделить из этого отрывка лишь два места: «тянущие... вдоль реки» (обычно анализ фантазии использует до 1% словаря документов). Остальные слова не могут считаться показательными с точки зрения мотивации, потому что представляют собой, в сущности, защиту, «разумное» прикрытие, которое должно отвлекать внимание слушателей от эмоционально насыщенного языка фантазии, иногда прорывающегося.

На первый взгляд эти рассуждения могут показаться совершенно произвольными. Действительно, чтобы доказать, что новый метод достаточно точен и заслуживает доверия, мне потребуется по меньшей мере 50 страниц с иллюстрациями. Но даже в случае с заседанием 1949 года слова «тянущие... вдоль реки» звучат эмоциональной темой всей встречи и заключают в себе историческую групповую фантазию, господствующую на заседании: действия группы по принятию жесткой линии против русских в Германии могут привести к тому, что ее против воли втянут в опасный «давящий» коридор, и может произойти нечто ужасное. Таким образом, хотя весь текст протокола читается ровным, монотонным голосом и эмоции сдерживаются, с помощью анализа мы выделяем следующие эмоционально насыщенные фрагменты: нанесение вреда... сохранить лицо... парировать удар... лошадиная узда... сдать позиции... подрывать... крайне осторожно... запуганный... страх... страх... втягивают... втянул... тянущие... вдоль реки... навязали... доведенный... боясь... тянут... истекать... вдоль реки... война... втягивают... опасение... прорыв... безумный... давящий... коридор... коридор... коридор... коридор... Проанализировав сотни исторических документов, в том числе газетные и журнальные статьи, протоколы заседаний, речи, пресс-конференции, политические карикатуры, я обнаружил, что сообщения любого жанра имеют под собой мощную эмоциональную основу, связанную с ощущениями тела, и что значительная часть каждого сообщения взывает к той памяти тела, где запечатлена первая травма жизни каждого из нас - рождение.

Хотя открытие ключевой роли рождения в групповой фантазии покажется на первый взгляд довольно странным и даже причудливым, на самом деле это результат многолетних аналитических усилий, основанный на изучении материала, а не на подгонке его под теоретические положения. (Я сам вначале настолько недоверчиво отнесся к результатам, что вновь опробовал методику анализа с людьми, не знакомыми с моими предыдущими работами, чтобы убедиться в беспристрастности выводов.) Подборка слов, полученная на основе исторического материала и приведенная выше, соответствует одной из фаз памяти тела, которые обычно выявляются с помощью анализа фантазии. Эта выборка описывает момент, предшествующий рождению, когда плод начинает чувствовать силу, тянущую его «вдоль реки» и втягивающую «в коридор», а сокращения материнских мышц, «давящие» на плод, вселяют в него страх перед тем, что ожидает впереди, - плод испытывает огромное давление, и эти несколько часов кажутся бесконечными.

В этой книге я не имею возможности рассмотреть влияние всех стадий рождения на групповые фантазии так же подробно, как в других работах.6 Скажу лишь, что анализ сотен государственных документов современной американской истории показывает одну и ту же закономерную последовательность стадий групповой фантазии, которая повторяется каждые три или четыре года:

Условия каждой стадии отражались в исторических документах, анализ которых я проводил. На первой стадии, когда лидер силен (чаще всего это бывает в начале президентского срока), нация чувствует себя вне опасности и не дает «врагу» развернуться. При этом средоточием политики кажется воображаемый лидер-наставник, а в политических дискуссиях в основном обсуждается вопрос, насколько он силен, не слишком ли силен, достаточно ли эффективно работает правительство, не слишком ли велик его штат и т. д. Со временем лидер начинает терять способность к своей роли чудесного воспитателя народа и начинается вторая стадия, «трещина». Появляется все больше и больше статей о пагубных чертах нашей страны, подтачивающих нацию, о том, что нам надо бояться внезапного краха ценностей, что враг, похоже, тоже «трещит по швам» (чистейшая проекция), а кризис власти может сделать его неустойчивым и потому опасным. Третья стадия, «обвал», часто начинается с определенного события, сигнализирующего о «крахе ценностей», который лидер не в состоянии предотвратить. Это могут быть как внутренние события, например, беспорядки, так и внешние, скажем, перемена внешнеполитического курса. На этой стадии основное беспокойство вызывает вопрос: сможет ли беспомощный лидер защитить нас от вероятного переворота или другого катастрофического события? В прессе появляется масса статей о перенаселенности планеты, городов, о переполненности дорог, о скудности пищевых запасов, о загрязнении окружающей среды, о полнейшем хаосе, о тупике. Наконец, четвертой стадией, «переворотом», начинается собственно рождение. Нация сама начинает стремиться к кризису, обычно предполагающему войну или угрозу войны. Она чувствует себя в ловушке, тесной и удушливой, и ощущает необходимость «борьбы за свободу», которая поможет найти выход из невыносимой ситуации. Когда состояние кризиса наступает и начинается война, нация снова чувствует себя сильной, а тревога спадает, ведь теперь, по крайней мере, идет активная борьба за некую цель, а это лучше, чем пассивно страдать под воображаемым невыносимым гнетом. (Для этой стадии характерны политические карикатуры с изображением головы, придавленной огромной тяжестью, или растянутого и скрученного тела.) Но если лидер не в состоянии «выиграть» войну, а она длится уже около года, страхи нации мало-помалу угасают и могут даже полностью исчезнуть за время этого кризиса рождения. Тогда все средства массовой информации начинают давать лидеру указания на языке фантазии, что родовым мукам так или иначе пора закончиться. Лидер завершает войну (по крайней мере, в воображении). Теперь он снова силен, и цикл повторяется заново - в который раз.

Доказательства существования этого цикла групповой фантазии более подробно, документ за документом, разобраны в моей работе «Исторические групповые фантазий», где приводится анализ фантазии средств массовой информации, выступлений, совещаний, заседаний конгресса, политических карикатур и других материалов за последние 25 лет истории Америки.

За последние 25 лет Америка пережила шесть полных циклов групповой фантазии, и каждый раз это в конце концов проявлялось в настоящем конфликте - обычно, хотя и не всегда, в войне или в состоянии, близком к войне. Надписи над линией - названия конфликтов, которые становились воплощением фантазии рождения, кульминацией каждого цикла. Международные кризисы обычно порождались фактором, который в этот момент был удобен в качестве предлога, и во всех случаях фантазия предшествовала реальности. Иначе говоря, на четвертой стадии вначале происходило увеличение доли языка фантазии, посредством которого нация взывала об избавлении от невыносимого давления, а уже потом начинали говорить о необходимости действии с нашей стороны. Чтобы подчеркнуть этот момент, я поместил под линией некоторые из международных конфликтов, происходивших на первых трех стадиях циклов. Помимо них имело место множество других конфликтов, но вмешиваться мы в них не стали, хотя большинство имело не меньшее, а то и большее «значение» - например, различные арабо-израильские войны. Просто во время этих событий мы не испытывали соответствующего психологического давления, поскольку еще не достигли четвертой стадии, или «переворота».

Первый цикл фантазии начался с медленного подъема в первые годы руководства Эйзенхауэра. Наша схема позволяет объяснить, почему на третьей стадии Эйзенхауэр спокойно выдерживал натиск сил, пытавшихся заставить руководство направить самолеты и даже войска в Дьенбьенфу, зато спустя небольшой промежуток времени, на четвертой стадии, внезапно начал приводить нацию в состояние боевой готовности и сделал в конгрессе запрос относительно установления военных полномочий в связи с несколькими незначительными островами неподалеку от Тайваня. Второй цикл при Эйзенхауэре развивался по той же схеме - сначала строгое воздержание (на второй стадии) и отказ от военного вмешательства в Суэцкий конфликт, а затем неожиданное и почти бессмысленное введение американских войск в мирный Ливан - когда мы снова достигли четвертой стадии и не могли найти другого конфликта, чтобы ввязаться.

Единственный цикл при Кеннеди дошел до четвертой стадии к началу 1961 г., но хотя мы уже были готовы к вооруженной конфронтации с русскими по поводу Берлина, они по каким-то собственным причинам отказались от столкновений, а вместо этого построили Берлинскую стену, положив «конфликту» конец и оставив Америку в подвешенном состоянии на стадии «переворота». В 1962 г. по-прежнему испытывали сильнейшую потребность из-за чего-нибудь повоевать, но не подворачивалось войны, в которой можно было бы поучаствовать. В средствах массовой информации стали поговаривать о «странном затишье», от которого страдает мир, - когнитивный диссонанс между ужасом внутри нас нагнетаемым групповой фантазией, и «тишиной» во внешнем мире, был настолько силен, что мы стали опасаться сумасшествия. К лету 1962 г. было найдено решение: Куба. Еще задолго до того, как мы заподозрили Кубу в размещении ракет на своей территории, в отношении этой страны начала использоваться военная терминология. Против Кубы принимались военные резолюции, ее называли «раком» на теле Америки, объявлялась блокада острова, делались заявления, что мы не можем мириться с существованием Кастро и «красной Кубы». Наконец, в Кубу послали самолет U-2 - посмотреть, нельзя ли обнаружить что-нибудь компрометирующее.

После всей этой фантазии обнаружение ракет в действительности было воспринято с огромным облегчением, и когда русские согласились убрать их из Кубы при условии, что мы признаем существование своих совершенно ненужных ракет в Турции (мы и так уже собирались их убирать), Америка отклонила предложение и был отдан приказ о захвате острова. Возникал даже риск третьей мировой войны - и все для того, чтобы вовлечь ядовитого «врага» в войну, или по крайней мере, морально уничтожить его и испытать катарсис воображаемого рождения.

Главным конфликтом при Джонсоне была, конечно. Вьетнамская война. Мы могли бы постепенно подготавливать эту войну, но на деле первые войска были посланы во Вьетнам для проведения операции уже через неделю после того, как фантазийный язык всей периодики стаи свидетельствовать о наступлении в стране четвертой стадии групповой фантазии. Однако война во Вьетнаме, как и обе мировые войны перед этим, совершенно не удовлетворяла требованиям катарсиса - она не желала следовать фантастическому сценарию и заканчиваться, когда мы «почувствуем необходимость завершения». Поэтому после нескольких месяцев антивоенных протестов и гневных статей, кричавших о гибели «наших мальчиков» на войне (до этого момента на войне как будто никто и не погибал), Джонсон «прекратил войну», объявив о ее деэскалации и о собственной отставке. В групповой фантазии сразу произошло две перемены. Во-первых, она вернулась на первую стадию, и для средств массовой информации война фактически прекратилась. Мы как будто уговорились считать, что войны больше нет, хотя на самом деле она шла полным ходом, и самые крупные сражения, наиболее разрушительные бомбардировки были еще впереди. Некоторые еще протестовали, но их осмеивали как сумасбродов и психов, причем издевки шли со стороны тех, кто протестовал перед этим, привлекая благосклонное внимание прессы. В самом деле, зачем протестовать, когда война уже закончилась? Выбрали Никсона, и вновь пошел обычный цикл: сначала лидер силен, затем слабеет. К 1970 г. мы вернулись к четвертой стадии и снова начали осматриваться в поисках нового конфликта, который позволил бы осуществить фантазию рождения. И вдруг - о чудо! - новый Вьетнам. Через три недели после того, как по фантазийному языку уже можно было определить наступление четвертой стадии, Никсон отдал приказ о вторжении в Камбоджу, и пресса совершенно справедливо сообщила о начале «новой войны».

В 1971 г. «новая война» снова стала в тягость, и сенат Соединенных Штатов сделал то, что с легкостью сделал несколькими годами раньше: проголосовал за окончание войны. Фантазийный язык тут же отскочил снова на первую стадию (хотя, как перед этим в случае с Кореей, война тянулась еще полтора года после своего прекращения в нашей фантазии). Нация поручила Никсону миротворческую миссию, и он объявил о своей чисто символической поездке в Китай - ведь теперь он снова был «сильным» лидером и мог легко заключать соглашения с «врагом».

Однако к тому времени, как шестой цикл по нашей схеме дошел до четвертой стадии, Никсон обнаружил, что не может найти возможность вступления в новый конфликт - в самом деле, война во Вьетнаме на этот раз действительно подходила к концу. Ближний Восток опять был очень заманчив в этом отношении, но умудрился уклониться от настоящего конфликта. Поэтому Никсон пошел на последнюю жертву: если слабый лидер не способен предотвратить кризис, он сам станет кризисом, уйдя с поста; уступив место новому лидеру, он даст группе шанс заново пройти через цикл сильного - слабеющего - беспомощного - жесткого лидера. История с Уотергейтом стала центром общественного внимания, и пошел на это сам Никсон. С детства приученный к самопожертвованию, он бросился в этот огонь, чтобы «избавить от невыносимого давления» нацию. Уотергейтские магнитофонные записи представляют собой неоценимое свидетельство развития групповой фантазии в течение месяцев, а обстоятельный анализ этого и других документов по Уотергейтскому кризису составляют часть моей статьи «Исторические групповые фантазии», где приводится и обсуждение условий, в которых нация может заменить катарсис войны на смещение лидера. Но даже в уотергейтский период на четвертой стадии фантазий в 1973 году потребовались действия. приближающиеся к военным. По окончании последней арабо-израильской войны Никсон объявил «полную боевую готовность», и двухмиллионная американская армия приготовилась к войне, в том числе вооружилась ядерным оружием - и все из-за совершенно незначительного послания русских относительно миротворческих сил Объединенных Наций.7 Разумеется, русские не ответили, и кризис остался на уровне фантазии, пока, наконец, слабого лидера не сместили через импичмент.

После смещения Никсона нашим лидером первой стадии стал Форд, которого выставляли сильным и заботливым, по крайней мере, пока он сидел в офисе и в него там стреляли две разные женщины. Затем он стал казаться слабым и не способным справляться с обязанностями (вторая стадия) и сделался объектом насмешек. Когда президентом стал Джимми Картер, со времени последнего конфликта прошел уже большой срок, и Картеру пришлось начинать сразу со второй стадии групповой фантазии - чем и объясняется отсутствие «медового месяца», в течение которого он мог бы получить от конгресса программу, как принято делать в начале президентского срока. Проведенный через четыре месяца после избрания Картера опрос общественного мнения по выяснению рейтинга нового президента показал, что его работой довольно лишь 66% опрошенных. Для сравнения.- в аналогичный период своей работы Трумэн получил 82%, Эйзенхауэр - 74%, Кеннеди - 76% и Джонсон - 73 %.8 Такой имидж «слабого» лидера целиком обусловлен стадией групповой фантазии, которой требуется слабый лидер именно в мае 1977 г. Если обратиться к действительности, Картер стал президентом в один из лучших для Америки периодов - резкий подъем экономики, отсутствие войн и внутринациональной напряженности. Кроме того, ни один президент так не работал над своим имиджем в первые месяцы президентского срока, как Джим Картер. Но, с точки зрения групповой фантазии, он все равно слабый лидер и будет становиться еще слабее, пока не наступит война. Вот почему его законопроекты уже проходят с таким трудом, хотя преследуют довольно скромные цели по сравнению с предложениями других президентов в начале своего срока. Вот почему опрошенные продолжают жаловаться, что до сих пор не могут понять, что же из себя представляет новый президент.

ПРЕЗИДЕНТ КАК ФАНТАЗИЙНЫЙ ЛИДЕР

Для начала следует осознать, что любое подлинное достижение нации и ее руководства приобретается вопреки групповой фантазии - она сводит на нет все успехи, сковывает руководство по рукам и ногам, не позволяя проявить свои качества, портит положительные черты нации и держит людей в полной пассивности. Даже войны при ближайшем рассмотрении оказываются пассивными групповыми действиями - они не требуют ни решений, которые не были бы чисто тактическими, ни жертвы ценностями, ни психологической зрелости: это всего лишь высвобождение эмоций. Америка никогда не была такой пассивной и нетворческой, как в годы Вьетнамской войны (как справедливо выразился Джонсон, эта война убила великое общество, причем не только экономически, а гораздо глобальнее). В других своих работах я приводил доказательства, что президент, его советники, конгресс, вообще большая часть нации погружаются в состояние транса9 в котором и происходит общение и осуществление групповой фантазии, - настоящий, неподдельный транс, сходное состояние вызывает гипноз или некоторые наркотики. Группа советников президента за круглым столом в Военной комнате (во время Кубинского ракетного кризиса) или группа конгрессменов на заседании о полномочиях военного времени (во время кризиса в Тонкинском заливе) - все эти люди участвовали скорее не в разумной дискуссии, а в спиритическом сеансе. Их близкое к трансу состояние можно даже проследить по документам (хотя для этого и потребуются определенные усилия - стенографические протоколы редко ведутся на тех совещаниях, где действительно принимаются решения, а воспоминания о подлинных событиях заведомо скудны). Однако все характерные признаки транса на этих заседаниях видны довольно четко: повышенная внушаемость, повышенная зависимость от лидера, крайняя пассивность обычно сильных людей, требование единодушия группы, эмоциональное мышление вместо логического, потеря памяти на неугодные факты, неспособность выдерживать бездействие. Появляются даже новые физические ощущения - головокружение, страх потерять над собой контроль, сухость во рту, давление на голову, учащение сердцебиения и клаустрофобия - в общем, относящиеся к воспоминаниям о собственном рождении.10

Представление о президенте прежде всего как о фантазийном лидере, выразителе настроения нации, совершенно не стыкуется с традиционной моделью политической науки, рассматривающей лидера в первую очередь как обладателя некой субстанции под названием «власть», которой он пользуется, чтобы предпринимать действия. На самом деле работа большинства политиков отвечает совершенно противоположной схеме: сначала нация развивает абсолютно иррациональную групповую фантазию, затем через средства массовой информации и правительственных чиновников более низкого уровня нагнетает эту фантазию на президента и его советников, от которых ожидается, что они найдут способ осуществить фантазию и избавить тем самым нацию от фантазийной тревоги. Такая модель справедлива для всех наций, периодов и форм управления.11 В других работах я документально доказал, например, что мощные эмоции, связанные с рождением, - ощущения удушья, западни - находят выражение в словах лидеров многих наций перед войной: от кайзера Вильгельма, заявлявшего перед первой мировой войной, что чувствует, как его «душат» во «внезапно накинутой сети», до Гитлера, начавшего войну ради решения стоявшей перед Германией проблемы «лебенсраум» (жизненного пространства). Точно так же и войны, которые ведет Америка, проникнуты формулировками наподобие: «ребенок Независимость, отвоевывающий право родиться», «скатывания в пропасть», невозможность «увидеть свет в конце туннеля».12 Как правило, не подлежит сомнению, что причина войны геополитическая или экономическая, хотя было бы точнее назвать это поводом для войны. Истинная причина войны - не зависящее от внешних обстоятельств психические состояние, общее для всех членов группы. Когда Генеральный штаб Германии в 1914 году заявлял: «Мы должны пойти на крайние меры, чтобы каленым железом выжечь рак, постоянно отравляющий тело Европы», он следовал той же фантазии и пользовался тем же языком, что и Ричард Никсон, который говорил перед Карибским конфликтом: «Куба - это рак... если мы не остановим коммунизм и позволим ему распространяться дальше, возникнет угроза войны».13

Обязанность выполнения этой фантазии в конце концов сваливается на фантазийного лидера - специалиста по восприятию и истолкованию в самом зачатке мощных и изменчивых фантазийных потребностей большой группы людей (это и есть наиболее точное определение политика). В соответствующий момент ощущаемое группой «давление» переводится в действия, а страхи людей при этом становятся командами лидеру. Огромное облегчение, которое приносят насильственные действия, видно из письма Черчилля жене в 1914 г., когда в Европе началась война: «Все идет к краху и катастрофе. Я крайне заинтересован, возбужден и счастлив». Сходное настроение группы выражено в письме одного американца из Вашингтона, округ Колумбия, написанном в день, когда Трумэн решил послать американские войска в Корею: «Двадцать лет я живу и работаю в этом городе и за его пределами. Никогда еще... за все это время я не испытывал такого чувства облегчения и единства... Когда президентское послание было зачитано в Доме, вся палата зааплодировала».14

Пожалуй, одним из самых удивительных моих открытий оказалось то, что частота и масштабы войн и других подобных действий почти не зависят от таких реальных обстоятельств, как состояние вооруженных сил. хотя считается, что они управляют международными отношениями. Например, срок руководства Трумэна проходил в атмосфере паники, которая завершилась вступлением Америки в кровавую и затяжную Корейскую войну и все это в период, когда на стороне Америки был подавляющий перевес сил, включая средства доставки атомных бомб. В самом деле, Трумэн провозгласил свою доктрину, ставшую основой четвертьвекового вмешательства Америки во внутреннюю политику стран всего мира, в 1947 году, то есть в то самое время, когда Америка пользовалась атомной монополией, а Россия была совершенно обессилена второй мировой войной, причинившей огромный ущерб промышленности и населению. Тем не менее Дин Ачесон определил этот момент как один из величайших кризисов в истории и обвинил Россию в том, что она «вот-вот занесет инфекцию в Африку через Малую Азию и Египет, а в Европу через Италию и Францию».15 По контрасту - в годы руководства Эйзенхауэра Америка уже гораздо меньше вмешивалась в дела других стран, а настоящих войн не было, хотя Америка потеряла военное превосходство над Россией в отношении ядерного оружия и ракет. Потребности нашей фантазии не давали нам увидеть, что внешней политикой страны управляют внутренние движущие силы, а не внешняя угроза.

Настоящие горячие войны начались, когда две нации в смертельном медленном танце, стадия к стадии, совместили циклы своих групповых фантазий и уговорились вместе решать задачу своего рождения - согласились, как писал Хрущев Кеннеди в разгар Карибского конфликта, уподобиться «двум слепым кротам, столкнувшимся в темноте» и дерущимся в туннеле, пока не погибнут оба.17 Групповые фантазии нового времени имеют цикл, как правило, порядка четырех-пяти лет по длительности, тогда как в настоящие горячие войны переходит лишь каждый четвертый или пятый конфликт. Происходит это в тот момент, когда присутствуют соответствующие психологические движущие силы, армия подготовлена к войне и обнаружен «враг», который тоже находится на пике своих родовых тревог. Изучение войн с точки зрения статистики неплохо подтверждает закономерность этого группового процесса, по крайней мере, для большинства индустриально развитых стран. Например, за последние двести лет в США войны в среднем происходили каждые 18 лет, в Англии тоже каждые 18 лет, во Франции каждые 20 лет, в Германии каждые 24 и в России каждые 18.16 Этот смертельный ритуальный танец имеет собственный ритм, увлекающий за собой каждое поколение, как только оно достигает расцвета молодости, и бросает его в адскую пучину Молоха.

ЛИЧНОСТИ ПРЕЗИДЕНТОВ

На этом месте читатель может оглянуться назад, на предыдущие главы, и задать вполне уместный вопрос: «Допустим, во всех ваших довольно оскорбительных рассуждениях есть зерно правды, и такое раннее событие жизни, как рождение, действительно определяет политику. Тогда при чем тут все эти обычные психоисторические свидетельства насчет детства, влияния родителей и развития личности? Вы показали довольно безнадежную картину - извечные циклы рождения вновь и вновь. Так что же может изменить личность президента, если политика настолько зависит от опыта рождения, пережитого каждым?»

Ответ очевиден: рождение - это только часть истории. Каким бы травматичным ни было рождение, связанные с ним воспоминания очень сильно видоизменяются в течение детства. Чем больше ребенка окружают любовью и эмпатией, чем больше ему дают свободы, тем больше он способен вернуться к своим самым ранним страхам и видоизменить их, даже преодолеть. Теплая атмосфера в семье обеспечивает естественную терапию даже страхов, связанных с рождением, а если на протяжении истории действительно происходит прогрессивное развитие детства, как я утверждаю в работе «Эволюция детства», то у человечества есть шансы со временем излечиться от войн, как излечилось оно от рабства, вендетты, дуэлей, охоты за ведьмами и прочих проявлений группового психоза. Однако и сейчас у большинства детей детство просто ужасно, и поэтому войны, несомненно, будут продолжаться еще некоторое время, пока достаточно большое количество людей не станет эмоционально зрелым настолько, чтобы не испытывать больше в них потребности. Поэтому мы как психоисторики в качестве одной из основных задач должны установить, какого рода личностью обладают наши лидеры и как именно они взаимодействуют с эмоциональными потребностями нации.

К сожалению, исследование личности президента пока едва только началось. Пока лишь два президента исследованы достаточно глубоко, с анализом детства, чтобы можно было составить связную психобиографию: Теодор Рузвельт и Ричард Никсон.19 И все же в первичных источниках содержится достаточно информации, чтобы сделать некоторые обобщения насчет типа личности людей, которых мы выбирали лидерами в двадцатом веке. Прежде всего, ни у кого из них не было слишком уж травматичного детства. Если прибегнуть к шестиуровневой шкале, которой я пользуюсь, определяя степень прогрессивности стиля воспитания (стили детоубийства, отказа, амбивалентный, навязывающий, социализирующий, помогающий), то окажется, что детство всех наших президентов двадцатого века принадлежит к «социализирующему стилю», который соседствует с наивысшим стилем. Исключением является Никсон, чьи суровая мать из квакеров и зачастую жестокий отец опускали его детство на более низкую «навязывающую» ступень. Все это означает, что вы не сможете стать лидером нынешней Америки, если родители постоянно вас били, неоднократно открыто от вас отказывались, или вы испытали в детстве другие тяжелые травматические события. (Это, однако, далеко не обязательно относится к другим странам и периодам - например, Гитлер был классическим «избиваемым ребенком», как и многие из его поколения австрийцев; он представлял собой продукт постоянных кровавых порок, по нескольку сот ударов за раз.)20 В целом стиль воспитания, который испытали на себе американцы, в нашем веке достаточно высок, чтобы в психопатичном лидере потребности не возникало.

И все же, в пределах названного мной стиля детство почти всех наших президентов отличает одна черта - эмоциональная отдаленность от матери. Ребенок, например, проходит сквозь череду нянек или другой прислуги, которым мать поручает многие свои функции по заботе о сыне - это можно сказать о Теодоре Рузвельте, Франклине Делано Рузвельте, Джоне Ф. Кеннеди.21 Создается впечатление, что матери наших президентов должны были быть «достаточно» хорошими», чтобы придать ребенку сильное эго, необходимое для победы в состязании за лидерство, но и «достаточно отстраненными», чтобы создать у сына щемящее чувство одиночества, пустоту под ложечкой, которую он станет заполнять потребностями и низкопоклонством огромных толп людей. Не побывав в роли фантазийного лидера настоящей группы, невозможно представить себе груз, возлагаемый на человека, от которого требуется, чтобы он находился в тесном соприкосновении с глубочайшими и очень противоречивыми тревогами «руководимых» и успешно эти тревоги разрешал. И, как правило, лишь очень одинокий человек, которому с детства приходилось добиваться даже самой малой толики одобрения и тепла, достававшегося в награду за удовлетворение потребностей матери и за поведение, в точности соответствующее ее желаниям, имеет шансы стать профессиональным политиком. Фантазийный лидер, выполняющий наши эмоциональные команды, - настолько банальное зрелище, что мы не будем больше приводить примеры. Дэвид Фрост говорит Никсону по ТВ, что государственному мужу необходима соответствующая шумиха вокруг своего имени, и Никсон тут же становится всемогущим лидером свободного мира. Фрост говорит ему, что надо «извиниться перед народом» - он плачет и извиняется,

Один президент, однако, выделяется среди всех остальных необычной чертой своего детства - это Дуайт Эйзенхауэр, который рос без эмоциональной отстраненности от матери. Его детство не исследовал ни один биограф, но в его произведениях попадается достаточно упоминаний о ранних годах жизни, которые заставляют психоисторика навострить уши и заподозрить нечто нетипичное. Рос Эйзенхауэр на стыке веков, и отец его время от времени «брался за ремень», как и во всех семьях того времени. Но мать его была очень необычной женщиной:

по своей внимательности к детям, теплоте отношений с ними, последовательности и настоящему счастью с детьми она представляла собой уникальный случай среди матерей президентов. Рассказы о ней Эйзенхауэра, хотя бы уже употреблением прилагательных, совершенно не похожи на все остальные автобиографические сочинения лидеров стран мира, которые я когда-либо читал. Он называет ее «теплой»» «ласковой», «спокойной», «терпимой», с «открытой улыбкой» и приводит достаточно много подробных историй, что доказывает, что это не защитная установка. Когда ее обманывали, она, чувствуя себя крайне оскорбленной, могла что-то предпринимать (например, однажды, когда ее на чем-то надули, придя домой, принялась за изучение законов). Мать Эйзенхауэра обладала, казалось, необычайной способностью «делать жизнь семьи из восьмерых человек счастливой и полной смысла», проводя «каждый день по много часов» с детьми.22 Из всех фотографий матерей президентов, которые я обнаружил, только на ее фотографиях можно видеть настоящую улыбку. (На своих мальчишеских портретах Эйзенхауэр тоже улыбается, представляя собой редкое исключение, единственное счастливое лицо среди хмурых лиц своих школьных товарищей.)

Это необычное внутреннее счастье давало Эйзенхауэру дополнительное преимущество в военной карьере, с его ранних схваток с авторитарным Макартуром до оппозиции остальному военному руководству по вопросу о десантах из Африки (план Эйзенхауэра немедленного вторжения во Францию, который мог бы ускорить окончание второй мировой войны на два года, если бы не был решительно отвергнут Черчиллем).23 Эйзенхауэр был единственным в своем роде президентом, что явственно показывает схема американской групповой фантазии. Другие президенты реагировали на растущее давление групповой фантазии тем, что находили настоящую войну, в которой фантазия могла осуществиться, но Эйзенхауэр сопротивлялся всем попыткам сделать его обычным фантазийным лидером. Его политические взгляды были очень нестандартны, но где-то в глубине он находил в себе силу, зрелость и чувство достоинства, которые помогали ему удержаться от действий и сначала подумать, когда большая часть страны взывала: «Мы чувствуем, что умираем, - ты должен что-нибудь сделать, чтобы избавить нас от страхов». В самом деле, когда на пике двух циклов фантазии он снимал тревоги действиями, похожими на военные, но до настоящей войны дело не доходило. Первый такой случай имел место в 1955 г., когда конгресс, уязвленный его отказом начать войну в Индокитае, дал президенту резолюцию об официальной военной власти над Тайванем в надежде, что это послужит началом войны с Китаем. Однако, несмотря на жесткие высказывания, Эйзенхауэр в действительности воспользовался вооруженными силами США лишь для того, чтобы убрать войска националистов с островов, служивших предметом разногласий, и положить тем самым конец кризису. В 1958 г. групповая фантазия достигла нового пика, и Эйзенхауэр ввел войска в тихий Ливан и вывел их оттуда, причем сделал это так, чтобы показалось, что мы одержали еще одну победу над коммунизмом. Такая рекордно легкая победа далась ему нелегко - выразителем нашего недовольства зрелостью Эйзенхауэра был Маккарти - и все же мнимая победа была продемонстрирована достаточно успешно.

Следует помнить, что сценарий этой самой мирной декады в истории Соединенных Штатов был написан за пятьдесят лет до этого одной счастливой матерью в Эйбелин, штат Канзас.

ЛИЧНОСТЬ ДЖИММИ КАРТЕРА

Как же оценить личность Джимми Картера в сравнении с другими современными американскими президентами по основным параметрам, приведенным выше? Каким было его детство, как он развивался до настоящего момента и что может сказать нам характер его взаимодействий с американской групповой фантазией о вероятности воплощения еще одного родового кризиса - еще одной войны?

Доступные нам свидетельства о детстве Картера, представленные в разных источниках, позволяют без колебаний причислить его к большинству последних американских президентов, поскольку это тоже продукт воспитания «на расстоянии» от матери. Большую часть времени его мать работала, она считала, что детям вообще не стоит слишком долго находиться с матерью, и заботу о своих детях в значительной степени поручала другим. Разумеется, Джимми Картер хорошо адаптировался к такой эмоциональной бесприютности, как это происходило и с другими президентами в детстве, но в глубине души он был очень одинок. В этом и заключалась главная движущая сила его политической карьеры, источник его часто провозглашаемой и чуть ли не мистической «тесной связи с американским народом». Его головокружительный взлет от «Джимми... кто?» до президента основан не на традиционной политической машине, а на образе мессии - «аутсайдера», который культивировался с самого начала, чтобы удовлетворить любые проецируемые на него групповые фантазии американцев. (Знаменитое замечание Пэта Кэдделла насчет Картера - что незнание людьми политических целей Картера представляет собой преимущество, поскольку тогда «значительная часть электората может проецировать на Картера свои собственные желания» - дает лучшее из определений фантазийного лидера. которые я встречал.)24 Как показывает подробный анализ, проведенный в работе Давида Бэйсела, Картер победил на выборах благодаря тому, что сыграл на интимной теме утраты лидера - нация чувствовала себя «покинутой» низложенным лидером - и включил сюда элементы своей собственной биографии, миф о «безупречной» семье. Каждая черта его личности присуща нашим военным лидерам прошлых годов. Детский опыт по истолкованию не всегда ясных намеков матери крайне обострил его чувствительность к скрытым потребностям групповой фантазии; желание оправдать невыполнимые, судя по всему, ожидания обоих родителей сделали из него классического трудоголика; наконец, популистский имидж и «активно-позитивная» политическая роль наводят на мысль, что он будет склонен действовать, когда придет время осуществить эпизод рождения. По отношению Джимми Картера к войне в нем легко угадывается наш будущий военный лидер. Он был вьетнамским орлом до самого конца войны и редко упоминает о задаче установления мира на планете, считая ее второстепенной.

С момента инаугурации он не сделал, я считаю, ничего, чем мог бы компенсировать названные черты своей личности. Начал он с того, что набрал себе штат для внешнеполитических дел из поддерживаемой Рокфеллером Трехсторонней комиссии; затем последовало охлаждение отношений с Россией, и целые годы усилий по разоружению пошли насмарку; Картер обнаружил, что вооружение НАТО «уже 12 лет находится в упадке», и настоял на очередном усилии по укреплению сил НАТО, забыв обещание сократить бюджет американской армии; наконец, чтобы не прекратился постоянный и неуклонный подспудный рост атомного оружия, он добавил еще некоторое количество атомных боеголовок к десяткам тысяч ныне существующих, причем некоторые из новых боеголовок изготовлены в «более приемлемой» форме полевого атомного оружия. Это новое милитаристское настроение практически не замечено либеральной прессой, и следует ожидать, что о реальных изменениях в американской групповой фантазии психоисторики узнают из «Ю-Эс ньюс энд уорлд репорт», а не из «Нью-Йорк Тайме». Заголовки последнего выпуска «Ю-Эс ньюс» звучат следующим образом: «Президент высказался жестко... Более жесткая линия с Россией», а высказывания Картера приводятся такие:

Африка: «Как мы видам, всегда присутствует вероятность войны в северной части Африки».

Ближний Восток: «Американцы не станут терпеть прямые или косвенные угрозы применения нефтяного эмбарго».

Панамский канал: «Существует потенциальная угроза каналу...»

Советский Союз: «Между нами и Советским Союзом по-прежнему существуют очень серьезные разногласия». 25

(В выпуске «Нью-Йорк Тайме» той же недели помещено удивительное сообщение эксперта этой газеты по Ближнему Востоку Дрю Миддлтона, озаглавленное «Обе стороны ближневосточного конфликта, не сговариваясь, заявляют о войне как о вынужденном переходе от политического к насильственному способу решения проблемы», но эта статья похоронена где-то на внутренних страницах, хотя заслуживает того. чтобы ее поместили на первой странице.)26

Как показывает обширный фантазийный анализ выступлений Картера, его язык буквально пронизан символикой страха и войны. В контексте внутренних разногласий энергетическая программа становится «моральным эквивалентом войны», а пресса подхватывает и повторяет образы, прозвучавшие в выступлении:

заголовки кричат о всемирном нефтяном кризисе, требующем «по-военному безотлагательного»27 решения, а карикатуры изображают Картера в одежде Иисуса с вывеской, гласящей: «Конец близок». Когда выступление Картера посвящено внешней политике, оно изобилует образами агрессии и страха, тщательно замаскированными среди благородных фраз, что я неизменно находил, проводя фантазийный анализ речей других президентов перед военными действиями. Вот, к примеру, анализ его обращения в Нотр-Дамском университете 22 мая 1977г.:

слепая вера… нити, связывающие... доверие... отделился... сила... оружие... страх... страх... борьба огня с огнем... огонь скорее победит воду... доверие... сдерживаемый... расшатал основы... война... кризис... подкопаться... напряжение... ослабевший... кризис... опасность... насилие... бой... страх... пробуждение... мощный... сильный... война... затравить... война... ненависть... убытки, голод и болезни... кровь... отчаяние... укрепить связи... доверие... опасный... заморозить... оружие... нападение... смерть...взрыв... военное вмешательство... военная сила... опасность... оружие... взрывы... взрывы... оружие... оружие... воина. 28

Разумеется, не следует отрицать, что во многих словах и поступках Картера, ведущих к росту напряжения, есть положительная сторона. Да, у него, например, есть глубокое чувство ответственности за человеческие права, но форма и особенно моменты, которые он выбирает для своих нападок на Россию с требованием уважения к правам человека, являются частью фантазии «жесткого лидера». Между прочим, его выступления против России ничем не помогают диссидентам, которых он защищает. То же относится к форме и выбору момента его заявлений в отношении Палестины, Африки и т. д.

Кроме того, я думаю, что американский народ прекрасно понимает скрытую символику, преподносящую Джимми Картера как будущего военного лидера. Главный символ Картера - его зубы, но они же играли важную роль в образе другого лидера, избранного за свой военный настрой. - Теодора Рузвельта, особенно когда он был в роли «Большой палки» и зубы символизировали его агрессивную, кусачую роль.29 Даже двойственность Картера, когда он выказывает себя то либералом, то консерватором, способствует усилению напряжения. Картер идеально подходит на роль «тупикового» президента. Консерваторы могут противостоять ему, видя в нем демократа, либералы могут стать в оппозицию, сочтя консерватором, и можно поспорить, что эта тупиковая ситуация станет главной темой обсуждения в 1978 г„ пока будет длиться третья стадия - такие ситуации часто возникали на третьей стадии и в других циклах. Если судить по последним нашим двадцати годам, четвертая стадия достигнет пика напряжения где-то в 1979 г.

Учитывая, что нынешнее положение на Ближнем Востоке -больной вопрос для всего мира, и учитывая, что американцы рассматривают любую попытку наложить нефтяное эмбарго в будущем как стремление «задушить» рождающегося ребенка, можно даже попытаться предсказать сценарий предстоящего конфликта. Генри Киссинджер заявлял, что Америка решится на войну на Ближнем Востоке только в том случае, если ее «действительно будут душить». Джеральд Форд высказывался так: «В случае, если нас подвергнут экономическому удушью, нам придется готовиться к принятию мер, необходимых для самосохранения. Когда тебя душат, речь идет о жизни и смерти». (В фордовском определении термина «удушение» родовая символика проступает еще явственнее: «Удушение, если растолковать смысл этого слова, означает, что ваше развитие хотят повернуть вспять».)30 Стоит ли говорить, что когда в 1979 г. я узнаю, что слово «удушение» повторяется и обсуждается, я посажу семью и собаку в машину и уеду в Канаду, чтобы не быть на пути преобладающих ветров и радиоактивных осадков.

Если даже висящий на волоске ближневосточный меч и не станет механизмом осуществления очередного кризиса, я почти уверен, что драма начнется именно с военных событий. Еще неясны обстоятельства, которые определят, примет ли родовой кризис форму войны, революции или другого кризиса власти, но по пути Никсона Картер не пойдет по складу своей личности. Не свойственна ему и саморазрушительная сила и готовность к несчастью, побудившие Кеннеди ехать в Даллас, когда пресса уже вовсю говорила языком насилия, и медленно проезжать по центру города в открытом автомобиле. Так что единственное, что поможет Картеру удержаться и не ответить на наши очередные призывы к войне, когда нарастающее «давление» снова станет невыносимым, - это его зрелость. Означает ли всем известная независимость Картера, что он независим и от нас в том числе? Сможет ли человек, который на людях не скрывает сердечных отношений с женой, открыть у себя в сердце щедрый источник человеческого тепла сейчас, когда деньги обесцениваются, а мы вот-вот погрузимся в свое очередное адское рождение? Сможет ли человек, проводящий целые дни с дочерью, когда она распоряжается каждой минутой его времени, вспомнить, что на войне гибнут дети?

Будем надеяться - ведь от этой тонкой ниточки надежды зависит существование всего человечества.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Lloyd deMause. «Formation of the American Personality Through Psycho-speciation» The Journal of Psychohistory 4 (1976): 1-30; Rudolph Binion, Hitler Among the Germans. New York: Elsevier. 1977; Lloyd deMause, ed. The New Psychohistory. New York: The Psychohistory Press. 1975; and Glenn Davis, Childhood and History in America. New York: The Psychohistory Press. 1976.

3 Lloyd deMause, «The Psychogenic Theory of History* The Journal of Psychohistory 4 (1977): 253-267. FIpHMeHeHHe stoh TeopHH k BOHHaM cm. b Lloyd deMause «The Independence of Psychohistory», The Journal of Psychohistory 3 (1975): 163-183 and Lloyd deMause «Formation of the American Personality» Fred I. Greenstein and Michael Lemer, eds. A Source Book tor the Study of Personality and Politics. Chicago: Markham Publishing, 1971.

5. Reviews of the World Situation, 1949-1950. Hearings Held in Executive Session Before the Senate Committee on Foreign Relations, U.S. Senate, Eighty-First Congress, First Session. Washington, D.C.: U.S. Government Printing Office, 1974.

6. Special Birth Issue of The Journal of Psychohistory (Winter 1977, Vol. 4, No. 3),

7. Lloyd deMause, «Psychohistory and Psychotherapy», History of Childhood Quarterly: The Journal of Psychohistory. 2(1975): 408-414.

8. «Polls in Perspective: Carter-A Popular President, But-» U.S. News and Worid Report, May 30, 1977, p. 24.

9. «Psycho-genic Theory» «Fetal Origins».

10. Irving L. Janis, Victims of Groupthink: A Psychological Study of Foreign Policy Decisions and Fiascoes. Boston: Houghton, Mifflin, 1972. Ole R. Holsti and Robert C. North, «The History of Human Conflict» in Eiton B. McNeil, ed. The Nature of Human Conflict. Englewood Cliffs. Prentice-Hall, 1965, p. 166.

11. Lloyd deMause, «Independence of Psychohistory». pp. 172-182.

12. Lloyd deMause, «Formation of the American Personality», pp. 13-15.

13. Max Montgelas and Walter Schucking, eds. Outbreak of the World War: German Documents Collected By Karl Kautsky. New York: Oxford University Press, 1924, p. 307. the New York Times, September 19, 1962, p.3.

14. Bert Cochran. Harry Truman and the Crisis Presidency. New York:

Funk and Wagnalls. 1973, p. 316.

15. Dean G. Acheson. Present at the Creation: My Years in the State Department. New York: Norton, 1969, p. 220.

16. Maurice N. Watsh, ed. War and the Human Race. New York: Elsevier, 1971, p. 78.

17. Robert F. Kennedy. Thirteen Days: A Memoir of the Cuban Missile Crisis. New York: W.W. Norton. 1966, p. 89.

18. Lloyd deMause. «The Evolution of Childhood» in deMause, ed. The History of Childhood. New York: The Psychohistory Press, 1974.

19. Glenn Davis, «Theodore Roosevelt and the Progressive Era: A Study in Individual and Group Psychohistory» in deMause, ed. The New Psychohistory. New York: Psychohistory Press, 1975, pp. 245-305. James W. Hamilton, «Some Reflections on Richard Nixon in the Light of His Resignation and Farewell Speeches» The Journal of Psychohistory 4(1977): 491-511 David Abrahamson, Nixon Nixon: An Emotional Tragedy. New York: Farrar, Straus, Giroux, 1977. «In Search of Nixon»

20. Rudolph Binion, Hitler Among the Germans. New York: Elsevier, 1976; Helm Stierlin, Adolf Hitler: A Family Perspective. New York: Psychohistory Press, 1977; Robert Waite, The Psychopathic God: Adolf Hitler. New York: Basic Books, 1977.

21. Glenn Davis. Childhood and History in America. New York: Psychohistory Press. 1976.

22. Dwight D. Eisenhower. At Ease: Stories I Tell to Friends. Garden City: Doubleday & Co.. 1967, pp. 32-37, 76.

23. Peter Lyon. Eisenhower: Portrait of the Hero. Boston: Little, Brown & Co.. 1974. pp.78. 128ff.

24. Caddell miTHpye-rcH b Henry Fairlie, «Sweet Nothings» The New Republic, June 11,1977, p. 18.

25. U.S. News & World Report, June 6.1977. pp. 17, 19.

26. New York Times. June 7. 1977, p. 3.

27. New York Post, May 16.1977. p. I.

28. New York Tiroes. May 23.1977. p. 12.

29. Stephen Hess and Milton Kaplan, The Ungentlemanly Art: A History of American Political Cartoons. Rev. Ed. New York: Macmillan, 1975, p. 130.

30. Terence McCarthy, «The Middle East: Will We Go To War?» Ramparts. April 1977. p. 21.

Обратно в раздел психология