Бурлаков В. Криминология ХХ век

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 2. СВЕРХСОЦИАЛИЗАЦИЯ КРИМИНОЛОГОВ — ПРЕГРАДА НА ПУТИ ПРОНИКНОВЕНИЯ В СУЩНОСТЬ

Значительная часть специальной литературы о преступности и борьбе с ней носит достаточно тривиальный характер. Это связано с сверхсоциализацией при изучении криминологии, как, впрочем, и при изучении других областей социологии. Представляется целесообразным обсудить четыре преграды на пути истинного понимания проблем: неумение прислушиваться к самим себе, сверхсоциализация в системе университетского образования, опасности со стороны всепроникающего государства и влияние легкодоступных файлов и архивов с материалами, отражающими точку зрения государства на правонарушения.

Длинные доклады, содержащие очевидные вещи. Повторы. Тщательные расчеты, в результате которых мы получаем нечто всем давно известное. Как это может быть? Как так получается, что большая часть криминологической литературы так скучна, утомительна и поразительно лишена новых озарений? Ведь в науке, основанной на материале, связанном с самыми драматическими событиями, все должно быть совсем наоборот. Наши теории основаны на ситуациях конфликтов и героизма, опасностей и катастроф, злоупотреблений и жертвенности, а именно в них создатели наших литературных героев и находят большую часть материала для своих произведений. И тем не менее — такая тривиальность!

Скорее всего тривиальность многих научных результатов объясняется сверхсоциализацией, нашим стремлением соответствовать "тому, что ожидает от нас наука, государство и современная теднология.

Процесс обучения в науке заставляет воспринимать события так, как их видят другие. Студентов опять превращают в детей, но не в детей вообще, а в школяров, подвергшихся социализации под влиянием машины образования, которая поощряет усвоение знаний и способность воспроизводить опыт других. Это приводит к двум последствиям. Во-первых, процесс усвоения санкционированных представлений способствует принижению значения личного опыта обучаемого. Во-вторых, результатам исследования, отклоняющимся от нормы, т. е. тем, которые противоречат установившейся теории, будет трудно получить признание.

Следующей проблемой является социализирующее влияние со стороны сильной государственной машины. Будет просто несправедливо сказать, что чиновники, как правило, отрицательно относятся к социологическим исследованиям. Напротив, они поощряют такие исследования и стремятся использовать их результаты. Но их интересуют ответы на проблемы в том виде, в каком они себе эти проблемы представляют, т. е. им нужны ответы, которые помогли бы в управлении государством.

Последнее из исследуемых препятствий — препятствие, создаваемое всепроникающим государством— проблемы эффективно функционирующего государства, когда все современные документы и архивы отражают точку зрения государства. Вместо того, чтобы лично изучить соответствующие события после того, как они произойдут, мы все чаще получаем к ним доступ на том этапе, когда они уже обработаны, причем таким образом, что наши возможности альтернативной интерпретации их значения сильно ограничены.

Теперь остановимся подробнее на перечисленных выше преградах.

1. Умение прислушиваться к самому себе

Давным-давно (сейчас они наверное уже бабушки) в нашем институте были две студентки, которые писали дипломную работу по кражам в магазинах. Студентки они были прилежные, собрали массу литературы и статистических данных. Но когда нужно было сесть и написать работу, у них дело не шло. С каждой неделей количество фактов и цифр у них прибывало, но что они означали и как их можно было интерпретировать?

Приближался последний срок сдачи работы. Они все больше впадали в отчаяние. Как-то я поинтересовался у одной из них, а потом и у второй, неужели у них не было никакого личного опыта, связанного с явлениями, о которых они должны были написать? И в ответ я вдруг услышал сначала один рассказ, зрелый, продуманный, с проникновением в сущность проблемы, а затем и другой, который первому ни в чем не уступал. Я вздохнул с облегчением. Материал их работы идеально увязывался по теме с их рассказами. Я считал, что работа уже сделана.

Но когда я с ними встретился в следующий раз, я опять увидел печальные лица. То, что они мне рассказывали на прошлой неделе — ведь это были их личные истории. Они были всего лишь студентки, а их истории были лишь рассказами, а не криминологией. Тут я понял, что мне следовало бы сделать на прошлой неделе. После встречи с ними, пока воспоминание об их рассказах было еще свежо у меня в памяти, мне нужно было пойти прямо домой и записать их. А затем, поставив под ними мою подпись, потихоньку всунуть этот материал в кучу собранной ими литературы и намекнуть, что здесь они могут найти кое-что, что помогло бы им осмыслить их материал. Если бы я это сделал, то их собственные наблюдения были бы восприняты ими в качестве криминологических материалов, которыми они могли бы воспользоваться. Это создало бы рамки для собранных ими данных, и они смогли бы легко написать научную работу, полную свежих догадок.

Я уже не помню, что произошло с этими двумя студентками и с их материалом. Помню только, что они не воспользовались собственными рассказами. Что-то они там написали, привели какие-то цифры, но чем дело кончилось, не припоминаю — все это давно потонуло в море забвения.

Но с тех пор этот эпизод не выходит у меня из памяти. Ведь он так типичен для всех нас. Когда кончается детство, а может быть даже и раньше, мы уже испытали — лично или по рассказам других — большую часть того, что происходит в человеческой жизни. Социология имеет дело с взаимодействием с другими, а такое взаимодействие окружает нас со дня рождения. Без него мы бы не выжили. А затем мы испытывали холод и тепло, любовь и ненависть — и отвечали тем же. Мы грешили против других, а они грешили против нас; мы были нарушителями закона и полицейскими, обвинителями и защитниками, судьями и тюремщиками. Любая семья, в большей или меньшей степени, может дать материал по крайней мере для одного богатого событиями романа. Все мы также употребляли алкоголь, злоупотребляли им, или же вообще не пили и именно по этой причине нам приходилось бороться. Мы едим и переедаем, а может быть как раз наоборот, и пытаемся контролировать себя или других, или защищать себя или других от попыток других людей нас контролировать. Все мы разрываемся между вожделением и верностью, все мы сталкиваемся с дилеммами, и часто дело кончается сожалением о наших неудачах. В области криминологии остается так мало того, что мы еще не испытали.

Проблема состоит в умении прислушиваться к самому себе. Слушайте и с уважением относитесь к тому, что услышите.

Сверхсоциализация

Здесь уместно вспомнить о научных и учебных учреждениях. Они провозглашены храмами науки, где обретаются и передаются другим знания. Однако осуществлению этих задач препятствуют некоторые черты, присущие самой этой системе. Укажем на некоторые из них:

Университеты и научно-исследовательские учреждения покоятся на двух столпах: именно в них должны осуществляться и передача старых знаний новым студентам (т. е. идет передача культурного наследия) и делаться новые открытия.

При осуществлении первой задачи — обретения знаний — продолжает функционировать система общеобразовательной школы. Здесь действует система отношений “учитель-учению), т. е. взаимоотношение между тем, кто знает, и тем, кто не знает. Как занятия, так и экзамены символизируют существование чего-то определенного и незыблемого в жизни, чего-то, называемого знанием. Преподаватель обладает знаниями, он знает правильные ответы на вопросы и даже ту форму, в которой следует давать ответы. На все вопросы есть ответы, и преподаватель их знает, или их можно найти в книгах. Учащиеся— это пустые сосуды, которые следует наполнить этими знаниями. Когда у них возникают сомнения, они всегда могут спросить учителя, у которого всегда будет ответ. Если бы система не была построена на такой основе, то нельзя было бы проводить экзамены и выставлять оценки.

90 В моей книге "Hvis skolen ikke fantes?" я выразил глубокие сомнения по поводу якобы благотворного влияния школьной системы. Но тему эту еще предстоит развить. Здесь же я ограничиваюсь некоторыми замечаниями об опасности происходящего сейчас процесса превращения университетов в школы (См: Кристи Н. (1971). Hvis skolen ikke fantes? (Если бы школы не существовало). Издательство университета г. Осло (на норв. яз.). На нем. яз: Wenn es die Schule nicht gaebe. Мюнхен. Пауль Лист Ферлаг, 1974.

Второй столп покоится на убеждении, что мы знаем не все и никогда не будем знать все. Это как раз тот столп, который некоторым образом указывает на то, что первый столп — система школьного образования — подгнил. Основной задачей университетского образования является продемонстрировать, что первый столп, вероятно, действительно подгнил. Университеты созданы для того, чтобы передавать культурное наследие и одновременно подвергать это самое наследие сомнению. Но— и это одно из основных положений нашей позиции — в настоящее время происходит перераспределение нагрузок между этими двумя столпами. Школьная система вторглась в университеты и постепенно завоевывает ведущие позиции.

Очень многое уже указывает на это: темы дробятся на мелкие подтемы, которые легко запомнить и легко забыть. Если пятьдесят лет тому назад студенты могли сдавать только один вступительный экзамен, а лет через пять-десять завершающий, то теперь у них, как минимум, один, а чаще несколько экзаменов в семестр. Это означает, что за ними ведется повседневный надзор, как за школьниками. Раньше студентам приходилось слушать одного лектора, более-менее ясно излагающего свою любимую тему в одной большой аудитории, а теперь их встречает целый штат старших преподавателей, ассистентов и кураторов, прошедших надлежащую подготовку по методике; все они говорят очень ясно, у всех есть подробные учебные планы, чтобы ни в коем случае не пропустить какой-либо важной темы по курсу, и, разумеется, все они на занятиях пользуются ТСО и обязательно должны обеспечить обратную связь со студентами. Особенно обратную связь! Студенты пишут и представляют свои работы преподавателям, а изложенные в них идеи оцениваются и преподавателями, и другими студентами. Так происходит в течение всего периода обучения на всех курсах. То же самое происходит и во время написания дипломной работы. В наши дни в Норвегии выпускники большей части вузов и их научные руководители подписывают договор, в котором указаны их права и обязанности во время этой заключительной стадии обучения. Такой преподаватель называется по-норвежски "veileder", т. е. буквально "проводник", "поводырь". В договоре, подписываемом студентами социологии в Осло, приведены специальные формы отчетов, отдельно для каждого семестра, которые обязательно надо заполнять по результатам работы со студентом. В них точно указывается количество консультаций, а также задачи, которые предстоит выполнить к моменту следующей встречи студента с преподавателем. В инструкциях, регулирующих отношения между студентом и его научным руководителем, прежде всего указывается, что все студенты обязаны найти научного руководителя, а если они не сумеют этого сделать сами, то руководитель будет им предоставлен. Совместно с руководителем студент обязан составить перспективный план работы и “как можно подробнее” определить цели, которые ему предстоит достигнуть за время данного научного руководства.

Это начинается с первого дня обучения, но не кончается и в последний его день. Такого же рода строгий надзор распространяется и на аспирантов во время написания диссертации. Они должны сдавать зачеты и экзамены. Они подписывают договоры со своим научным руководителем. Они должны представить на утверждение общий план диссертации, а затем представлять первый ее вариант, второй вариант, третий вариант, и только потом, возможно, руководитель сочтет, что диссертация готова к защите.

Все это— единый могучий поток инфантилизации, превращающий людей, которым под тридцать, а то и за тридцать, опять в школьников. Над студентами осуществляется строгий контроль, как бы возвращающий их опять в детство. То же самое происходит и с аспирантами. В наши дни, когда человек учится всю жизнь, это может превратиться, как указывает Жиль Делез, в пожизненную систему контроля над обучающимися. 91

Здесь необходимо привести цитату моего самого любимого автора — Дженет Фрейм. Она была человеком, не слишком защищенным от грубой реальности нашего мира и поэтому на какое-то время ее поместили в сумасшедший дом. Там ее собирались подвергнуть лоботомии, но за день до назначенной операции ей присудили литературную премию, и от лоботомии отказались. В конце концов ее выпустили, и какое-то время она жила в садовом домике у одного человека, который хорошо понимал, что такое жизнь и писательский труд. Иногда они вместе завтракали, и вот что рассказывает Дженет:

“Если мы с г-ном Сарджесоном завтракали вместе, а он сидел со своей стороны стойки, я обычно много болтала. Через неделю после

91 Делез Ж. (1992). Das elektronische Halsband. Innenansicht der kontrollierten Gesellschaft. (Электронный ошейник. Взгляд на контролируемое общество изнутри), (на нем. яз.). Журнал криминологии, 24: 181-6.

моего приезда он обратил на это мое внимание. "Ты много болтаешь за завтраком", — сказал он.

Я приняла к сведению то, что он сказал, и больше не "болтала", но только когда я стала регулярно и каждодневно писать, я осознала, насколько важным для каждого из нас является создание, поддержание и сохранение нашего внутреннего мира, и как этот мир каждый день обновляется при пробуждении, как он не уходит даже во время сна, подобно животному, ждущему под дверью, когда его впустят, и как его форма и сила лучше всего охраняются окружающей тишиной. Моя обида на то, что меня назвали болтуньей, стала проходить по мере того, как я больше узнавала о жизни писателя”. 92

Мне бы не хотелось уж слишком подчеркивать это положение, но я прихожу в отчаяние, боясь, что меня совсем не поймут. Поэтому позвольте высказаться без обиняков: наука требует новых озарений, отыскания новых, неизведанных путей, нахождения новых точек зрения, с которых старое опять кажется новым. Между социализацией и новаторством существует напряженность, а некоторые сказали бы — даже прямой конфликт. Школы, в принципе, являются учреждениями для социализации. Допуская вторжение школьной системы в университеты, организуя работу университетов так, как будто бы это были школы, мы подавляем новаторские элементы в университетах. Мы превращаем студентов в детей. Причем не в обычных детей, которым присуще стремление к новому, к фантазии, а в школяров, пустые сосуды, готовые, чтобы их наполнили санкционированной истиной. Не удивительно, что они не доверяют собственному опыту и таким образом становятся невосприимчивы к своему самому важному потенциальному источнику данных. Чтобы разобраться в самом себе, необходимо, чтобы вас оставили в покое.

Более того, если случается найти что-то новое, скажем, хорошую мысль— нечто нетривиальное и не являющееся общеизвестным — нужно стремиться защитить эту мысль, этот новый взгляд от уничтожения со стороны окружающих. Новые идеи, а в конечном счете и новые открытия — вещь хрупкая. Научные открытия — также и в форме новых подходов — нарушают то, что до этого момента считалось установленной истиной. Такие открытия могут показаться странными. Сокурсники, а особенно те, кому полагается руководить студентом на научной стезе, с удовольствием скажут

92 Фрейм Д. (1991). An Autobiography. (Автобиография). Нью-Йорк, Джордж Бтра-зиллер.

вам, что здесь должно быть какая-то ошибка, да и вы сами испытываете сомнения. Поэтому мой совет — и я отношу его и к себе и к другим — таков: ничего никому не говорите, пока вы сами хорошо не разберетесь в своих идеях. Ничего не говорите и не ходите в библиотеку. Библиотеки хороши для того, что уже известно. Ваш медовый месяц с новой идеей надо провести без посторонних. А время для ее представления другим, для походов в библиотеку и для критического разбора придет потом.

Университеты все чаще и чаще организуются по принципу промышленных и торговых предприятий. Кроме того, для молодежи они также выступают в качестве альтернативы безработице. Вот что стоит за этими проблемами. Здесь я не могу более подробно углубляться в эти темы, и хотел бы перейти к остальным двум темам — росту государственного аппарата и изменениям в архивном деле, вызванными появлением новых технологий обработки и хранения данных.

3. Всепроникающее государство

До сих пор мы обсуждали проблемы обращения к собственному опыту и все проблемы, связанные с противодействием сверхсоциализации в современной системе университетского образования. Но наше время создает еще одну проблему — слишком легкий доступ к данным! Современное государство не препятствует научным исследованиям. Напротив, оно с энтузиазмом их поощряет, являясь крупным потребителем результатов таких исследований. И таких крупных потребителей становится все больше и больше. В 1962 г. в Норвегии занятое население составляло 1,6 млн человек, В 1994 г. число работающих достигло 2,1 млн. В 1962 г. на государственной службе находилось 200 тыс. человек, а в 1994 г. уже 630 тыс. (цифры еще официально не опубликованы). Образовательный уровень этих служащих непрерывно повышается, и они проявляют все больший интерес к общественным наукам. В прежнее время в министерствах было полно юристов. Как отметил Ауберт, юристы были необходимы для создания национальных государств. 93 Затем появились экономисты, после них политологи, а теперь туда приходят социологи и

93 Ауберт В. (1964). Norske jurister. En yrkesgruppe gjennom 150 ar. (Норвежские юристы. История профессии за полтора века, (на норв. яз.). Журнал юриспруденции, 1964 77: 300-20.

даже криминологи. Создаются великолепные возможности для тех, кто ищет работу, и одновременно появляется опасность для научных исследований. Опасность заключается в том, что эти новые государственные служащие знают, что им нужно от исследований. Они хотят получить помощь в управлении государством. Они поощряют такие исследования и стремятся использовать их результаты. Им нужны исследования проблем в том виде, в каком эти проблемы определяет государство. Таким образом, проблема исследователя во взаимоотношениях с государством состоит не в том, чтобы получить доступ к данным, а скорее в том, чтобы избежать подходов к научным проблемам, навязываемых государственными чиновниками.

В середине семестра к нашему институту обратились с просьбой дать оценку работе так называемых "konflikrad" (конфликтных комиссий), где разбираются споры. Таких комиссий в Норвегии 44, и обходятся они государству в 7 млн долларов в год. Правительство захотело выяснить, правильно ли расходуются государственные средства и насколько эффективны эти комиссии при разрешении конфликтов. И, разумеется, наш институт, а в данном случае конкретно я, сразу же столкнулся с проблемами.

Хотя мне большую часть жизни приходилось работать с конфликтами, я не совсем себе представляю, что же такое конфликт. Более того— а что значит его урегулирование? Может быть, это когда стороны конфликта прекращают драться и оскорблять друг друга, примиряются, подписывают соглашение, начинают сотрудничать, становятся друзьями? А что такое здесь эффективность? Можно ли тут выработать какую-нибудь мерку, основываясь на длительности периода между получением первичной информации о начале конфликта и временем, когда регистрируется некоего рода “решение”. “Не более энного количества недель!”, — требует государство. Но на днях нам позвонил фермер из горной долины. Он был членом комиссии и решил отказаться от этой должности после того, как получил инструкции от Министерства юстиции, в которых указывалось, что все конфликты должны быть урегулированы за это самое энное количество недель. Как в свойственной для жителей этого района страны спокойной манере сказал нам этот фермер, “у нас в долине так дела не делаются”. В тот день, когда он позвонил, было открытие ежегодной охоты на лосей, а вскоре должен был начаться последний этап уборки урожая. “Сейчас не время для переговоров”, — сказал он. Когда он уйдет из комиссии, его, вероятно, заменит кто-нибудь с регулярным рабочим днем — какой-нибудь чиновник центральной или местной администрации. В тех местах других работников с регулярным рабочим днем нет. Новый член комиссии наверняка будет четко выдерживать сроки, спущенные из министерства. Но чей же подход будет более эффективным?

У нас возникает и другая проблема при выполнении исследований по заказу государства— та же проблема, с которой сталкиваешься при большей части прикладных исследований. Остается так мало времени, чтобы разрушить то, что мы строим! При проведении многих исследований есть несколько стадий. Вначале— медовый месяц, когда ученый часто погружается в исследуемый материал, затем период критики, и наконец, хочется надеяться, зрелый период творческого слияния энтузиазма и критического осмысления. В старые времена антропологи возвращались домой без спешки на пароходах, и у них было время все обдумать еще раз, прежде чем представить свои открытия научной общественности. А от исследователей по заказам государства постоянно требуют сообщать о результатах в министерства. Таким образом, ученый может застрять на первом этапе — на этапе медового месяца за счет государства. Слишком мало времени остается на мечтания, в процессе которых можно бы обнаружить интересные и неожиданные аналогии с изучаемыми явлениями. Шахматисты, причем хорошие шахматисты, утверждают, что только 20 % ходов делаются на сознательном уровне. Остальное все происходит как бы не наяву. Ученым это чувство знакомо. Если иногда нам повезет и нас посетит какое-то важное озарение, то это часто бывает в мечтательном состоянии или в то время, когда мы занимаемся чем-то посторонним. Конечно, трудно попросить государство дать вам полгода на мечтания.

4. Неотразимые архивы

Большей опасностью, чем прямые вопросы представителей государства, являются подразумеваемые ответы, заложенные в архивах. Для современных исследований проблемой является не запрет доступа к официальным документам (конечно, другое дело, если речь идет о тайных операциях или государственных секретах), а то, что обычно наш доступ к ним слишком облегчен, причем это доступ не к первичным данным, а к данным, уже обработанным официальными органами, данным, значение которых уже официально утверждено.

Все говорят, что мы сейчас переживаем революцию— электронную революцию. Большинство считает, что это отлично, и это действительно отлично. Можно создавать крупные, хорошо организованные файлы, и этим и занимаются суды, полиция, тюремные власти, иммиграционная служба, учреждения здравоохранения и социального обеспечения. Ученым остается только руку протянуть. Мы можем сравнивать местные данные местных файлов, общенациональных файлов и международных файлов — количество вариантов тут бесконечно. Мы можем получить данные всех уголовных дел по изнасилованиям, растратам для всей страны или для нескольких стран сразу — с разбивкой по полу, возрасту и уровню образования. И мы можем применить великолепные статистические методы, демонстрируя, каким образом А. соотносится с В., но не с С. Я хочу подчеркнуть, что для некоторых целей все это может отлично подойти. Очень важно, чтобы у властей был хорошо налажен учет всех их действий и чтобы у посторонних также был доступ к этой информации. Особое значение это приобретает, когда речь идет о правовых институтах. Целью наказания является намеренное причинение боли. Обществу нужна ясная картина того, какие действия предпринимают власти и по отношению к кому. При изучении проблем управления обществом эти файлы также очень полезны в качестве индикаторов того, как функционирует система власти. Но они нужны как показатели системного поведения, а не как показатели преступности! Статистические данные такого рода действий основаны на государственных категориях, т. е. категориях, полезных для административных органов. Распределение на категории такого типа начинается там, где для большей части научных целей мы как ученые должны остановиться.

Интересующая нас последовательность подхода к проблеме чаще всего выглядит так:

— действие,

— вид социальной системы, в рамках которой оно произошло,

— интересы, которым служит классификация,

— вид классификации внутри социальной системы (желательное — нейтральное — нежелательное).

Основная проблема, которую нам следует выяснить, такова: какого рода система производит какого рода классификацию/оценку действия в диапазоне “желательное—нежелательное”? А если оно считается нежелательным, то какого рода эта нежелательность, т. е. какое значение придается этому действию? Одно и то же нежелательное действие можно классифицировать как:

— вызванное болезнью;

— вызванное сумасшествием;

— плохое;

— злонамеренное;

— преступное.

Если мы принимаем государственные категории в качестве нашей точки отсчета, то оказываемся пленниками значений, приданных этим действиям официальной системой регистрации. Поэтому мы подвергаемся опасности потерять из виду огромное количество возможных альтернативных значений.

Используя данные опросов (частных или государственных), основанных на сообщениях самих правонарушителей о своих нарушениях или показаниях жертв преступления, мы часто поступаем так же и тем самым попадаем в ловушку исследовательских категорий. Но сами действия не являются категориями, они в них попадают. Преступности не существует. Преступность создается в результате долгого процесса принятия решений. Или, говоря словами Хульсма-на: “Преступность не обладает онтологической реальностью. Преступность — это не объект, а продукт политики в области уголовного права. Криминализация— один из многих способов создания общественной реальности” 94 . Беря за исходную точку категории, созданные другими, мы потеряли возможность альтернативных интерпретаций исходного события. Такая независимость интерпретации приобретает особое значение при исследованиях проблем правонарушений и управления обществом. В этой области считается нормальным положение, когда возникают конфликты относительно того, какое значение следует придать тем или иным явлениям. Поэтому ключевой областью в криминологии обязательно должно быть тщательное наблюдение за процессом создания значений.

Не удивительно, что исследования на потребу государства и с использованием официальных документов часто приводят к получению тривиальных результатов — ведь они основываются на уже обработанных данных. Эти исследования начинаются с принятия за исходные тех данных, которым уже придано официальное значение. Ученые не сталкиваются непосредственно ни с действиями, ни с

94 Хульсман ЛукХ.С. (1986). Critical Criminology and the Concept of Crime. (Критическая криминология и концепция преступности) // Современные кризисы. 10: 63-80.

деятелями, ни с противоречивыми интерпретациями того, что же на самом деле произошло, какое первоначальное значение придавалось участникам драматических событий в то время, когда они разворачивались. Мы также не знаем, какое значение могли бы им придать мы как непосредственные и эмоционально вовлеченные в ситуацию наблюдатели. Чтобы понять и сформулировать это значение, необходимо быть на месте события, участвовать в нем и наблюдать его. В таких случаях мы получаем тысячи наблюдений, релевантных для нашего понимания нескольких участников события. И это называется “сырыми” данными, в то время как несколько наблюдений о тысячах людей, которые легко извлечь из официальных документов, называются “реальными” данными.

Тут какая-то тайна. Глубокие, подробные и весьма объемные сведения об ограниченном количестве действий и деятелей, собранные самими учеными, классифицируются как “сырые” данные, в то время как несколько наблюдений о большом количестве лиц, собранные чиновниками, называются “реальными” данными, и в некоторых научных кругах они даже считаются более престижными, чем объемные сведения о небольшом количестве людей. Может быть, здесь следует поменять терминологию? Вместо противопоставления “сырых” и “реальных” данных в наших исследованиях нам следует говорить о противопоставлении “ближних” и “дальних” данных? Мы можем также, как это указано в табл. 1, провести различие между прямыми и косвенными наблюдениями.

В левом верхнем углу мы находим исследования, основанные на личных наблюдениях участников, а в правом — дневники великих исследователей, давших значительную часть материала для наших первых социологов и антропологов, которыми мы справедливо восхищаемся. Здесь же мы находим исторические источники. Ладюри получил данные для своего исследования по деревне Монтайу из ватиканских архивов. 95 Дальними, но прямыми могут быть материалы наблюдений, полученные антропологом, не знающим языка местного племени. Европеец, пришедший на матч американского футбола, в принципе может столкнуться с теми же трудностями при попытке понять правила игры. И наконец, в правом нижнем углу таблицы мы находим исследования, основанные на дальних и косвенных наблюдениях. Верхний левый и нижний правый пункты таблицы контрастируют между собой. Когда усиливается влияние государства, меняется организация научного процесса и система подготовки ученых, а также появляются новые технические возможности, то зона действий, представленных справа внизу постоянно расширяется. Настало время противодействовать такому развитию событий и четко придерживаться нашей исходной позиции — основным материалом для нашей научной деятельности являются действия, а не преступления.

95 Ладюри Э. Л. (1978). Montaillou. Cathars and Catholics in a French Village 1294-1324. (Монтайу. Катары и католики во французской деревне в 1294-1324 гг). Лондон, Сколар пресс. На фр. яз. Париж, 1975.