Алексеев С. С. Право. Азбука. Теория. Философия. Опыт комплексного исследования

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ФИЛОСОФИЯ ПРАВА

Глава третья. ДВА ПОЛЮСА

1. ГУМАНИСТИЧЕСКОЕ ПРАВО: ИДЕИ, ЦЕННОСТИ, РЕАЛЬНОСТИ

1. Предварительное замечание - о некоторых сторонах и критериях развития права

Естественное право на всех этапах становления и развития человеческой цивилизации остается неизменной, активной, "тревожащей" предосновой позитивного права.
Вместе с тем развитие позитивного права в разные эпохи, в различных регионах и странах вплетается в общий исторический процесс, в глобальное и регионально своеобразное движение цивилизации, в котором через хаос, поистине броуновский поток человеческих поступков и страстей все же пробивает себе дорогу "замысел" природы, все более заметным и определяющим становится в жизни людей сила разума, гуманитарных ценностей.
Да и само естественное право, выражая поначалу в основном рутинные требования жизнедеятельности (требования "старшинства", "очередности", "око за око"), мало-помалу через мифы, религиозные образы, этические постулаты неизменно двигалось и продолжает двигаться к требованиям разума в его высоком значении и отсюда - к свободе человека как разумного существа, высшего творения природы, Вселенной.
И вот тут представляется важным обратить внимание на то, что развитие права имеет довольно четкий объективный критерий, заключающийся даже не столько в том, какие материальные и духовные ценности оно выражает и опосредствует (при всей важности этой стороны юридического регулирования), сколько в том месте, которое занимает позитивное право в системе регуляторов внешних практических отношений - средства решении "по праву" возникающих на их основе жизненных ситуаций.
Коренной вопрос здесь - какой социальный регулятор - обычаи, мораль, закон, религиозные догматы, иные идеологические постулаты - имеет в общей системе социального регулирования внешних, практических отношений доминирующее положение? Реализуется ли - как это определила сама логика истории [2..2.4.], тенденция, в соответствии с которой доминантой в социальной жизни все более становится право? Причем - так, что в ответ на требования развивающейся цивилизации раскрывается и логика самого права, заложенные в нем потенции?
При рассмотрении сложных процессов становления и развития философии права пусть этот объективный критерий будет постоянно в поле нашего зрения.

2. Переход к либеральным цивилизациям, демократическое переустройство общества и философия права

Теперь - самый знаменательный факт, который предопределил в соответствии с требованиями цивилизации развитие права и философского его осмысления.
Этот факт относится к современному времени, открытой эпохой Просвещения, и состоит в том, что стержнем, духовно-интеллектуальным нервом правового прогресса, происходящего в человеческом обществе с ХУШ - ХХ веков, стала философия г у м а н и с т и ч е с к о г о права.
Предпосылки этого доминирующего направления развития философско-правовой мысли возникли еще в античности и в христианстве (в других однопорядковых по общечеловеческим ценностям религиях). Но как особая, самостоятельная и высокозначимая область знаний философия гуманистического права является одним из значительных духовно-интеллектуальных выражений самого крупного, поистине великого в истории человечества перелома - перехода от традиционных к либеральным цивилизациям, европейского Возрождения и его кульминации - эпохи Просвещения, формирования свободной рыночно-конкурентной экономики и связанного со всеми этими процессами демократического переустройства человеческого общества.
Решающая основа указанных глобальных процессов - переход от традиционных к либеральным, персоноцентристским цивилизациям1, который, по утверждению А.С. Ахаезера, представляет собой общую, глобальную, всеисторическую закономерность развития цивилизаций, - процесс "исключительной трудности", в ходе которого каждый народ открывает "какую-то тайну человеческой истории, расплачиваясь за это громадными жертвами, а порой и гибелью"2.
Непосредственной предпосылкой формирования гуманистической философии права, стало демократическое переустройство общества, которое в своем исторически-первичном виде реализовалось в конце ХУШ века в североамериканской демократической государственности и в конституционно-правовых принципах Французской буржуазной революции.
Оба, только что упомянутые исторические свершения, выражающие переход к либеральным цивилизациям на основе возрожденческой культуры, представляют собой две, связанные между собой стороны начавшегося процесса утверждения в обществе важнейшего элемента либеральных цивилизаций - демократии, глубоких демократических начал в жизни общества.
Если становление демократических правовых начал и парламентаризма в Великобритании, заложенных Великой хартией вольностей (1215 год), создали предпосылки общего демократического переустройства3, то оба указанных исторических свершения стали первыми шагами демократии в новых исторических условиях, ее государственно-правовыми реальностями. Первое (формирование североамериканской демократической государственности) реализовалось в Конституции США 1787 года, скрупулезно, буква-в-букву воплотившей идею разделения властей в трактовке Ш. Монтескье, и лишь позже, в поправках, образовавших особый "билль", закрепившей ранее продекларированные права и свободы человека. Второе (обретение принципами свободы непосредственно конституционно-правового значения) реализовалось в Декларации прав человека 1789 года и во Французской Конституции 1791 года, возвысивших права человека, другие правовые начала свободы до высокого конституционно-правового уровня.
Обратимся теперь к центральному звену, которое определило содержание, смысл и значение философии гуманистического права. Оно основано непосредственно на возрожденческой культуре, ценностях эпохи Просвещения.

3. Центральное звено. О философских взглядах Иммануила Канта

Временем формирования философии права как закономерного итога развития философской мысли и правоведения стала философско-политическая вершина и кульминация возрожденческой культуры - эпоха Просвещения. Соответственно этому и философское кредо Просвещения, его мирозданческий смысл - Свобода - выступили в качестве самой сути, центрального звена философского обоснования права.
Причем, свобода не в усложненных, умозрительных характеристиках (таких как "познанная необходимость"), а в реальном, как этого требовала эпоха , в строгом, общепринятом понимании, согласующемся со здравым смыслом и простым человеческом опытом. То есть как способность или возможность выбора по своему самостоятельному усмотрению, поступать сообразно своей воле и своему интересу, а не по воле и интересу "другого", тем более - внешней властной силы, политической, государственной власти, хотя бы в них и присутствовала "познанная необходимость".
Но если исходный пункт в понимании свободы общезначим, то дальше, вслед за общезначимым пунктом, в понимании свободы можно видеть широчайший спектр - от "произвола просвещенного правителя" и бескрайней вольницы толпы до "свободного часа" военнослужащего и минут свободной любви раба и рабыни.
Именно поэтому столь важна философская характеристика свободы, которая опираясь на общезначимое ее понимание, наполнила бы эту категорию глубоким человеческим смыслом. Тем смыслом, которому принадлежит ключевая роль в философии права.
Обращаясь к тем определениям свободы, которые (на основе культуры Возрождения и прежде всего - эпохи Просвещения) провозгласили великие просветители - Ф.М. Вольтер, Ш. Монтескье, Д. Локк, выработаны философской мыслью и образуют важнейшие характеристики самой мировоззренческой основы философии права, хотелось бы привлечь внимание к тем сторонам воззрений великих мыслителей, философов-классиков на право1, которые (при всем обилии литературных комментариев на этот счет ) , на мой взгляд, не всегда получают должную оценку и даже точную констатацию. При этом из идей философов-классиков - таких, как Кант, Гегель, Шеллинг, Фихте - представляется важным сообразно философским основам данной работы выделить первое из названных имен - Канта2 .
Почему Канта? И почему - как уже отмечалось [3.1.2.] ранее - философские взгляды этого мыслителя, вместе со взглядами русского правоведа И.А. Покровского, образуют важнейшие, определяющие стороны философской основы настоящей работы в целом?
При ответа на эти вопросы необходимо для начала заметить, что именно "Кант оказался первым из немецких мыслителей, который определил право не просто через понятие юридической свободы, но через понятие свободы именно в философском смысле"1.А это в свою очередь находит свое объяснение по крайней мере в двух причинах.
Во-первых, в основательности философских взглядах этого родоначальника немецкой классической философии, явившихся основой философской революции, свершившейся на пороге и в начале Х1Х века и представлявший в области философских знаний своего рода "коперниковский переворот". И автор этих строк попытался такое основательное значение кантовских взглядов, по своей глубокой сути не превзойденных и с хранивших свою основательную значимость до настоящего времени, продемонстрировать при освещении естественного права, в понимании его глубинных основ[3. 2.2.].
Во-вторых, глубина и ценность философских взглядов Канта на право обусловлена и тем, что его творчество выпало на период самого крупного качественного перелома в истории человечества, когда историческая ситуация "взорвалась" и начался реальный и уже необратимый переход от традиционных к либеральным цивилизациям, - переход, ознаменованный глобальным революционизирующим влиянием на духовную и социальную жизнь людей французской революции2. В противовес с получившим широкое хождение, особенно в обстановке господства марксистской идеологии, изречению Маркса о том, что философию Канта можно считать "немецкой теорией французской революции" (Соч. Т.1. С. 88), концепция Канта должна ставиться в соответствие вовсе не с немецкой, а с эпохальной, общеевропейской политической тенденцией3. С учетом ранее изложенных соображений есть основание сказать определеннее: учение Канта, в том числе его взгляды на право, на политическое и правовое устройство общества, вполне могут претендовать на то, чтобы они были признаны основополагающими идеями, заложившими философские основы либеральных цивилизаций, притом - заложившими эти основы в эпоху которых после французской революции реально вступило человечество1. Кант территориально отдаленный от французской революции в европейском пространстве, в своем легендарном "кенигсбергском затворничестве"2 сумел осмыслить впечатляющие последствия революции на основе своего критического метода, "чистых категорий", позволивших обрисовать картину мира, в том числе и по правовой проблематике, в соответствии с просвещенческим мировоззрением в идеальном, истинно-человеческом виде3. И именно это - как ни парадоксально - и сделало взгляды Канта по правовым вопросам остро актуальными в нынешнее время кануна третьего тысячелетия, - время, когда развитие либеральных цивилизаций потребовало нового осмысления и практической реализации высоких идеальных представлений о праве - праве человека.
Наряду с обоснованием свободы как феномена "природы", сразу же обратим внимание на главный пункт в такого рода определениях, основанных на философии Канта и по ряду характеристик уже рассмотренных в предшествующей главе. Это - понимание свободы как основополагающего элемента бытия к а ж д о г о о т д е л ь н о г о ч е л о в е к а, источника его творчества и инициативы, перевода его деятельности в созидательную активность. А отсюда, как мы видели, - и определение свободы как источника восходящего развития человечества.
Такой подход к свободе продолжен и Гегелем. И самое существенное здесь заключается в том, что по Гегелю право относится к объективному духу - форме реальности, к "порожденному духом миру, в котором свобода имеет место как наличная необходимость"1. Добавим сюда и то, что именно Гегель выделил мысль Канта о том, что "прирожденное право только одно-единственное : свобода ... - единственное первоначальное право, присущее каждому человеку в силу его принадлежности к человеческому роду"2. "Прирожденное" - значит, данное самой природой. И Гегель говорит: "Такое понимание свободы "большой шаг вперед", ибо свобода - это "высочайшая вершина, которой ни на что не приходится глядеть снизу вверх, так что человек не признает никакого авторитета, и ничто, в чем не уважается его свобода, его не обязывает"3.
Итак, продолжая мысли, изложенные ранее, следует сказать с предельной определенностью и жесткостью - свобода вовсе не результат интеллектуального сочинительства, праздного вольнодумства; она действительно "дана" людям самой природой, она, если угодно, - "божий дар", вселенское откровение, одно из самых высоких проявлений человеческого естества, сути того уникального, что характерно для человека как высшего создания Вселенной. И в этой связи - именно она, свобода, - особенно в условиях утверждения либеральных цивилизаций - выражает смысл человеческой жизни, ее предназначение, самое значительное, что может и должно дать людям действительное счастье, жизненное удовлетворение.
Почему? Ответ на этот вопрос в высшей степени прост. Потому что человек, который неизменно остается существом биологического порядка (единицей из "зоологического мира", частичкой организованных сообществ живых организмов), одарен самым поразительным и великим из того, что способна породить природа, - р а з у м о м. Разумом, с которым как раз и сопряжен "замысел" природы.
А разум по своей сути и е с т ь с в о б о д а; свобода - его, разума, неотъемлемый и, если угодно, само собой разумеющиеся проявление и атрибут. Разум, поскольку он не является одним лишь инструментом одновариантных биологических импульсов и страстей, "зовом" подсознания, поскольку он не замкнут всецело на них, как раз и представляет собой способность собственного выбора. И значит - способность выйти за пределы жестких, императивных, непререкаемых природных порядков и зависимостей, принимать решения по своему усмотрению, руководствуясь идеальными представлениями, принципами, началами, в том числе - к счастью, высокими духовными идеалами, относящихся к основополагающим моральным ценностям внутреннего духовного мира человека (тех, которые могут быть определены при помощи категорий "по ту сторону" представлений о природе).
И еще - одно соображение. Ведь разум в только что обрисованных характеристиках (в основном по механизмам перевода свободы в активность, в творческую созидательную деятельность человека) - источник не только радостного, светлого и возвышенного в жизни людей, но и по теневым сторонам разума, особенно в случаях его прямой подчиненности биологическим импульсам и страстям, "зовам" подсознания, - источник того, что находится на самой грани негативного в нашей жизни, а подчас и прямо равнозначно злу и бесовщине, - произволу, своеволию, бесчинствам и насилию. Всему тому, что выражается в "полном антагонизме" - столь неотвратимо конструктивного в условиях свободного общества и одновременно - страшного и гибельного.
Потому-то (и именно тут раскрывается величие кантовской мысли) "сам" разум ввиду указанной, и тоже - вселенской, опасности не может не упорядочить себя, не может не породить такую, истинно человеческую свободу, которая находит свое выражение в институте своего строгого и точного "определения границ" и "обеспечения". То есть - в праве.

4. Свобода и право

Из кратко изложенных философских соображений вытекает одно из решающих теоретических положений, имеющее первостепенное значение для понимания правовых вопросов, - возможно, вообще одно из наиболее существенных в философии права. Именно право по своей исходной сути представляет собой образование из жизни людей, которое логически и исторически предназначено быть институтом, призванным реализовать свободу - свободу каждого человека, придавать ей определенность и обеспеченность, а отсюда - человеческое содержание, истинно человеческую ценность.
Именно позитивное право оказывается тем нормативно-ценностным регулятором, свойства которого прямо (точка в точку) отвечают социальным потребностям, вытекающим из необходимости раскрыть созидательный, творческий потенциал свободы и одновременно - устранить негативные стороны "полного антагонизма". Более того, заложенные в праве потенции, характерная для него логика (логика права) раскрывается, как показывает подробный анализ [2.6.4.], в том, что сложные юридические конструкции, типы и механизмы регулирования "ведут" к обеспечению тех идеалов и ценностей, которые соответствуют идеалам и ценностям либеральных цивилизаций. Припомним при этом подробно рассмотренные при освещении логики права положения о том, что решающее правовое начало цивилизации - дозволение (в отличие от позитивных обязываний и запретов) вообще находит реальную жизнь и фактическую реализацию именно в позитивном праве, в системе весьма сложных юридических средств и механизмов.
Вот здесь-то и раскрывается определяющая роль позитивного права в социальной жизни. Определяющая роль - не в смысле ущемления, ущербности свободы, а в смысле самого ее реального бытия, придания ей необходимого качества, при которой простор для человеческой активности согласуется с разумом, духовными ценностями и - что не менее важно - с активностью всех других людей, всего человеческого сообщества. Тем более, что также по "природной предопределенности" право воплощает и начала строгой организованности, иерархической соподчиненности людей.
Все это - свидетельства того, что праву (притом сообразно самой его логике) уготована роль верховного, высшего регулятора в обществе, что в соответствии с требованиями социальной жизни, на известной стадии развитии цивилизации ему, неизбежно должен восторжествовать принцип верховенства права, его безусловно доминирующая роль в области внешних практических отношений людей, его монополия при рассмотрений ситуаций, требующих решений "по праву".
Слов нет, юридическая система, существующая в обществе, регулирует всю сумму складывающихся в нем общественных отношений во всем их многообразии, исторической и ситуационной специфике.
При этом, вполне понятно, в юридических установлениях и практике их применения находят выражение разнообразные основания и условия жизнедеятельности данного сообщества, прежде всего - экономические, хозяйственные (что стало доминирующим постулатом марксистской коммунистической доктрины, придавшей всепоглощающую значимость воздействию на право "экономического базиса"). Велико и прямое персональное или узкогрупповое воздействие на право людей, делающее юридическую систему инструментом власти, средством решения идеологических задач.
Но при всем при том, не упуская из поля зрения ни один из экономических, политических, этнических и иных факторов, воздействующих на позитивное право, учитывая при этом значительную зависимость юридических установлений и практики их применения от произвола власти, диктата идеологии, личностно-группового произвола, принимая во внимание все это, следует всё же при истолковании феномена права исходить в первую очередь из философского его видения. Из того исторического (в известном смысле - мирозданческого) предназначения права, которое состоит в конечном итоге в утверждении в жизни людей свободы каждого человека в ее глубоком, истинно человеческом смысле и значимости.
Приведенные определения свободы, построенные на воззрениях Канта, могут быть дополнены суждениями других великих мыслителей.
Здесь, на мой взгляд, прежде всего следует сказать о взглядах по рассматриваемому вопросу Шеллинга. И в них, во взглядах Шеллинга, есть ключевой пункт, который нельзя упускать из поля зрения. Если позитивное право через свое предназначение "определять и обеспечивать" становится необходимым для свободы, дающий простор "полному антагонизму", то оно не может быть случайным, неустойчивым и зыбким, не преграждающим произвол эгоистических влечений и не зависящим от какой-либо иной объективной необходимости. Вот что пишет на этот счет Шеллинг: "Для самой свободы необходима предпосылка, что человек, будучи в своем действовании свободен, в конечном результате своих действий зависит от необходимости, которая стоит над ним и сама направляет игру его свободы. . . Посредством моего свободного действования для меня должно возникнуть также нечто объективное, вторая природа, правовое устройство"1.
Эти мысли философа о "второй природе", характеризующие назначение права в отношении свободы, весьма существенны для понимания того, что "определению границ" и "обеспечение" свободы не сводится к одному лишь установлению для нее ограничений (как подчас комментируются соответствующие слова И. Канта) - оно состоит в том, что должно быть надлежащее правовое устройство общества, и это правовое устройство (позитивное право), определяющее и обеспечивающее свободу, должно существовать как "вторая природа", стало быть, как твердая объективная реальность, и в таком качестве, наряду со всем другим, направлять и г р у с в о б о д ы человека.
С конца ХУШ - первых десятилетий Х1Х века начался относительно долгий, многоступенчатый, порой мучительный процесс обретения складывающейся философией права необходимых для нее материалов с "юридической стороны", накопления в реальной действительности правовых данных, объективно, в силу логики жизни адекватных существу указанных философских разработок.
Здесь уместно напомнить ту принципиально существенную черту философии права как науки, утверждающейся в области правоведения, в соответствии с которой ее исходные философские идеи находятся в единстве и во взаимодействии с развитием "самого" права. И кстати, изложенные, весьма существенные философские положения, связанные с философски-утонченным пониманием свободы, вовсе не предопределили еще то, в общем закономерное (но зависимое от правового материала) их развитие, которое привело в конечном итоге к формированию философии права в ее современном виде, т. е. в виде философии гуманистического права.
Еще одной предпосылкой сложного процесса формирования философии гуманистического права стал переломный, глобальный переворот в правовой культуре, осмысленный в российской юридической литературе последнего времени, - переход от социо(системно-)центристской к персоноцентристской правовой культуре1, выводы о которой по философской и правовой проблематике стала предвестниками и, пожалуй, в чем-то опережающими положениями в отношении взглядов об утверждении в современном мире либеральных цивилизаций.

5. Персоналистические философские взгляды. Возрождение и его кульминация - Просвещение

Разработки философов-классиков, прежде всего - Канта, заложили исходные основы такой социальной и правовой культуры, которая поставила в центр общественной жизни и прежде всего в центр мира юридических явлений отдельного, автономного человека - персону.
Но - заложили именно "основы", далеко не всегда и не во всем утверждавшиеся в научном и общественном мнении, в жизненной практике, тем более - реальной правовой жизни . Даже основательные, опередившие время выводы Фихте о свободе и правах людей2 - потому, наверное, и не оказались в единении с развитием правовых реалий, не изменили господствующего в то время общего, по своей основе социоцентристского видения явлений правовой действительности. Потребовалось почти столетие, прежде чем были предприняты научные разработки, с необходимой понятийной строгостью обозначившие новый высокий статус личности (персоны).
Выдающуюся роль в таких разработках сыграла русская философия. И в первую очередь - замечательный русский философ Н.А.Бердяев. Он писал: "Священно не общество, не государство, не нация, а человек", и добавлял - принцип личности - "принцип высшей ценности, ее независимости от общества и государства, от внешней среды"3 .
Впрочем - досадно, что именно Н.А.Бердяев, наряду с идеями персонализма, обосновавший, как никто другой, божественную природу свободы, имеющей - как мы видели - ближайшее отношение к праву, придавал остро негативное звучание всему тому, что сопряжено с легализмом и "законничеством"1 . Тем более, что во взглядах Н.А. Бердяева есть глубокие суждения об ограниченности демократии в ее упрощенном понимании и о том, что "отвлеченно-демократическая идеология сняла ответственность с личности, с духа человеческого, а потому и лишила личность автономии и неотъемлемых прав"2.
Попутно следует заметить, что эта беда коснулась не только философов, но и других обществоведов, в том числе - как это ни странно - самих правоведов. Даже такой видный правовед, как Б.А. Кистяковский, говорит о миссии права в знаменитых "Вехах" со многими оговорками, как бы извиняясь, относит право к "формальным ценностям", уступающим "нравственному совершенству" и "личной святости"3 , а на будущее приветствует соединение права с социалистическими порядками4 (что в первые же дни Октябрьского переворота 1917 года было опровергнуто большевиками-ленинцами).
В этом отношении на должной высоте (опережающей господствующую философскую мысль) оказались суждения ряда передовых русских правоведов-цивилистов, и прежде всего правоведа-мыслителя, поставленного автором этих строк рядом с Кантом, - И.А. Покровского. Он, также как и Н.А.Бердяев, обосновывал идею персонализма, но в отличие от него, что особо существенно, обосновывал вместе с другими юристами в связи с правом, с пониманием его уникальных достоинств. И.А. Покровский пишет, что основное значение в поиске "верховной идеи", "которая могла бы ориентировать нас в нашей оценке всех отдельных правовых норм", .имеет та раскрытая в литературе антиномия, которую можно обозначить как "противоположность между п е р с о н а л и з м о м и т р а н с п е р с о н а л и з м о м"1. А потому, продолжает И.А. Покровский, "нравственный прогресс может быть только делом индивидуальной свободы, и высшим назначением права может быть лишь создание такого социального порядка, в котором эта творческая свобода находила бы себе наилучшие условия для своего осуществления"2. Более конкретный и яркий вид противоположность между этими двумя воззрениями, продолжал правовед, "приобретает в известном вопросе между личностью и государством с точки зрения пределов власти этого последнего"3.
На мой взгляд, упомянутое выше отношение к праву как к "легализму", а отсюда и ущербность в понимании философии права, стало в немалой степени продуктом обожествления гегелевских схем и в не меньшей мере - эйфории социализма, точнее - социалистических иллюзий, охватившей Россию и другие страны в конце Х1Х - начале ХХ века (к счастью, такая эйфория из числа упомянутых русских мыслителей миновала И.А. Покровского, а также ряда других передовых русских правоведов, например, В.Н.Дурденевского). Только кровавый ужас братоубийственной гражданской войны в России, а затем советского тоталитаризма двадцатых-пятидесятых годов, взращенного на насильственно внедряемых социалистических представлениях, привел во второй половине ХХ века к распаду социалистических иллюзий и верований, к краху философских основ коммунистической идеологии.
Известную завершенность (на данное время) философских взглядов на свободу как мировоззренческую основу философии права придала современная теория либерализма (неолиберализма). В контексте разработок персоналистической философии, получившей вслед за разработками русских мыслителей значительное распространение на Западе1 , идеалы свободы конкретизированно раскрылись в идее правозаконности - центрального, определяющего - как видно теперь - звена современной либеральной теории, сочетаемого с идеей человеческой солидарности (а также гуманистической философии права), да и всей - смею думать - либеральной цивилизации с ее идейной, духовной стороны. По справедливому замечанию Ф. Хайека, "концепция правозаконности сознательно разрабатывалась лишь в либеральную эпоху и стала одним из ее величайших достижений, послуживших не только щитом свободы, но и отлаженным юридическим механизмом ее реализации"2 .

6. В потоке событий. Революция и право

Развитие философско-правовых взглядов, их огранка, восхождение на новые, более высокие ступени сопровождалось "своим", развивающимся временем, когда происходило становление, формирование и упрочение свободного гражданского общества, его демократических институтов, права.
Характеризуя же саму механику соединения юридических и философских знаний, нужно постоянно держать в поле зрения то существенное обстоятельство, что право - по своей основе институт практического порядка, функционирующий в самой гуще жизни, а правоведение в этой связи - наука по своей основе прагматическая.
С этих позиций важно видеть и то, что прогремев громким набатом в годы демократических революций, прежде всего - французской3, идеи свободы не сразу нашли достаточно полное и развернутое выражение в действующем праве стран, вставших на путь демократического развития. И не сразу , надо добавить, складывающаяся на основе идей свободы система философских взглядов обрела свой достаточно определенный облик, выступила в качестве гуманистической философии.
И в этой связи примечательно то, что История тут же вслед за счастливыми мгновеньями озарения, героики и славных свершений демократических революций (увы, во многом наносных, иллюзорных), преподнесла людям горькие уроки, продемонстрировав, наряду со всем другим, противоречивость и глубокую порочность самого феномена "революция".
Пожалуй, самым жестоким уроком для демократии в славное героическое время первых буржуазных революций стало то обстоятельство (весьма существенное для понимания миссии права), что сами по себе лозунги свободы, даже получившие превосходное воплощение в словесных формулах исторических документов - Декларациях, Конституциях и в сентенциях ряда властителей дум той поры - таких, как Жан-Жак Руссо, - сами по себе не только не обеспечивают фактическую реализацию свободы на практике, но - и к несчастью - служат каким-то стимулом и чуть ли не безотказным оправданием, индульгенцией для бесчеловечных кровавых дел, революционных драм.
Такой драмой еще в обстановке восторга, вызванного французской революцией, стала страшная якобинская диктатура, показавшая, что лозунги "идеального государства", "власти народа", "свободы и братства", причем сопровождаемые практикой свободных выборов, могут прикрывать жесточайшее своеволие вождей - вожаков толпы и стихии. И именно эти годы сделали еще более очевидным тот неумолимый "социальный закон" (он, кажется, так и не дошел до ума людей на опыте предшествующих революционных сломов), что всякая революция неотделима от насилия. Насилия - тем более страшного, что оно, прикрытое героикой и революционным восторгом, благообразными формулами и фанатизмом, глубоко проникает в недра общества и уже в последующем долго-долго дает о себе знать.
Революции поэтому, сколь бы ни были значительны их причины, объявленные цели и романтически обаятельна революционная героика, всегда жестоко бьют по людям, - нередко прежде всего - по ее верным сынам и служителям (отсюда и знаменитая формула о том, что революция "пожирает своих детей").
Судя по всему, кровавая якобинская диктатура в те далекие годы не поколебала общего революционного настроя, порожденного революцией, долгое время воспринималась как некоторая оправданная издержка бурных революционных события, простительная для фанатов-революционеров. Тем более, что в то и в последующее время работал, казалось, чуть ли не единственный институт, будто бы обеспечивающий незыблемость демократии, - свободные выборы. И пожалуй, только в нынешнее время, в ХХ-ХХ1 век, когда идеологи наиболее жестоких в истории человечества коммунистических режимов открыто называли якобинцев своими прямыми предшественниками, стало ясным, как чудовищный монстр революционного насилия и террора ворвался в жизнь людей и затаился в ожидании новых жертв и потрясений.
Другой урок того же времени - это наполеоновское правление во Франции тех лет. И здесь, под обаянием революционных лозунгов и революционной эйфории, в жизнь общества - наряду с рядом позитивных сторон (издание Гражданского кодекса - одна из них) вошли как бы родные сестры бескрайней революционной диктатуры - "революционная война" и "империя".
Мы до настоящего времени еще не осознали с необходимой четкостью то существенное обстоятельство, что революция - это не что иное, как известным образом облагороженная война, война за власть, осуществляемая теми же средствами, что и война, - война внутри страны; а война в свою очередь - не что иное, как беспощадное вооруженное насилие, в том числе - неизбежно над невооруженными и непричастными людьми, то есть террор, притом - широкомасштабный государственный террор. Ибо все обозначенные явления (и революция, и война, и террор) с точки зрения человеческих измерений - одинаковы, однопорядковы. И первое, и второе и третье одинаково построены на насилии, на возможности прямого уничтожения людей, убийства. И первое, и второе, и третье одинаково могут быть отнесены к внеправовым явлениям - явлениям, находящимся "по ту сторону права", - там, где господствует хаос произвола, беспредел бесчинства и своеволия (оправдываемые при особых переломных исторических обстоятельствах только - так, как может быть оправдана неотвратимая стихия).
И если ныне индивидуальный и групповой террор, кажется, получает всеобщее осуждение, то до нашего сознания никак не доходит тот факт, что другие родные сестры террора, революция и война, также имеют террористическую природу и достойны не менее суровых оценок .
Наполеоновские войны, потрясшие Европу в начале Х1Х века, хотя и проходили под знаком обаяния лозунгов и романтической атмосферы французской революции, с другой стороны - в какой-то мере легализовали практику захватнических войн и принесли с собой чудовищные жертвы - в противовес ценностям возрожденческой культуры реанимировали средневековые стандарты традиционного общества, низвели жизнь человека до некой "просто потери".
Другая беда, произошедшая вслед за славными революционными свершениями конца ХУШ века, - это воцарившаяся в годы наполеоновского правления империя. И опять-таки здесь надлежит высказаться по одному из общих вопросов обществоведения. Суть вопроса - в том, что власть, опирающаяся на насилие, легализованное революцией, тем более - в обстановке победоносных революционных войн, неизбежно превращает ее в могущественную авторитарную силу, которая в условиях обширных многонациональных территорий приобретает имперский облик с имперскими тенденциями и атрибутами власти. А отсюда еще одно несчастье - пришествие и воцарение среди населения имперского державного сознания, превращающего людей из гордых граждан, свободных и ответственных личностей, в безропотных поданных, готовых переносить бесправие и унижение во имя сознания имперского величия, своего превосходства над другими людьми и крох завоеванных богатств.
Если подходить к послереволюционной поре, вылившейся в наполеоновское правление, с более широкими социальными мерками, то отчетливо можно различить те глобальные негативные процессы, которые может вызвать свобода, рождаемая революцией. Это - гигантское, неконтролируемое усиление власти, ее беспредел и бесчинства, формирование громадных (имперских) государственных конгломератов, вновь бросающих людей в условия унижения, полурабства, "сладостного бесправия".
Выпущенные "на волю" в условиях свободы - даже при функционировании порядков свободных выборов - демоны власти, идеологических фантомов и сделали неизбежной во Франции, в других европейских странах череду сменяющих одна другую полос реакции, реставраций, "новых наполеонов", войн, революционных потрясений.
И еще одно общее соображение на тему революции и насилия. Один из выдвинутых революционной бурей постулатов, поддерживаемых мыслителями эпохи Просвещения, - это постулат о неизбежности насилия в обстановке, когда у народа нет иного способа "свергнуть тирана".
С позиций сегодняшнего дня очевидна упречность и трагическая опасность приведенного постулата. Насилие, даже использованное против тирана, заряжается импульсом допустимости насилия вообще, возможности его использования во имя каких-то идеалов. И надо сделать все-все-все, чтобы преодолеть его в существующих юридических формах. Во всяком случае, насилие "против тиранов" может быть как-то признано в традиционном обществе, притом - признано относительно допустимым только при несовершенстве юридической системы, способной обеспечить смену власти, и невозможности легально добиться такого совершенства.
Насильственное устранение тирана и при указанных обстоятельствах может быть социально оправдано (под углом зрения права в широком смысле, естественного права) только как может быть оправдана неподконтрольная разуму стихия или самый крайний случай, да притом с таким непременным последствием, когда происходит не простая "смена лиц" на властвующих тронах, а наступает конец порядку, когда судьба общества зависит от одной лишь "смены лиц". И когда в соответствии с этим все участвующие в такого рода акции лица-революционеры не становятся властвующими персонами (при таком, увы, обычно принятом повороте событий в системе властеотношений все вскоре возвращается на круги своя), а навсегда покидают область жизни, где господствует власть, или отдают себя в руки демократического правосудия, действующего на основе международно-признанных юридических установлений при безусловном доминировании неотъемлемых прав человека.
Впрочем, только что высказанные соображения о насилии и тиранах - не более чем умозрительные соображения, отдающие к тому же некой романтической мечтательностью. Жизненная практика еще ни разу не продемонстрировала примера, когда бы бескорыстные революционеры поступились властью. Напротив, она повсеместно показывала другое - революционные жертвенные свершения против тиранов по большей части тут же перерастали в разгул стихии, массовое истребление людей, захват имущества, - те "революционные акции", в осуществление которых тут же включались люди из криминального мира и которые неизменно завершались пришествием революционеров и их попутчиков к вершинам власти.
И всё же уроки есть уроки. Они ничего не стоят, если из них не делаются надлежащие практически значимые выводы.
И вот из всех невероятной сложности хитросплетений исторических событий, последовавших вслед за Французской революцией, наиболее важными, непреложными представляются, по крайней мере, три вывода, имеющих ближайшее отношение к теме настоящей работы.
Во-первых, это то, что дух свободы, ее значительность для человека, для будущего всего человечества со времен знаменитых американских и французских Деклараций и Конституций оказались в конечном итоге всё же неуничтожимыми; они при всех ужасающих минусах и издержках стали выражением, знаком и символом человеческого прогресса, спасения и благополучия людей.
Во-вторых, при всей важности свободных выборов (всеобщих, равных, прямых, при тайном голосовании) при формировании властных учреждений государства, они еще не обеспечивают демократического развития общества; при известных же исторических и ситуационных условиях свободные выборы (плебисциты, референдумы) приводят к результатам, обратным тем, в отношении которых строились демократические надежды и расчеты, - к установлению диктаторских, тиранических режимов власти.
И в-третьих, более чем двухсотлетний период существования демократической культуры, рожденной французской революцией и североамериканской государственностью, показал, что ее реальное осуществление требует (вслед за внедрением в жизнь великих лозунгов свободы и учреждения институтов демократической государственности) всестороннего развития позитивного права, закона. При этом - такого позитивного права, такого закона, которые способны воплотить начала свободы в само бытие людей, в саму прозу жизни, в быт и повседневную практику людского общения.
А в этой связи - более конкретизированное замечание об отмеченной ранее сложной диалектике развития философии права. После того, как по главным своим очертаниям сложилась философская основа философско-юридической науки, последующее накопление интеллектуального материала, уготовленного ходом Истории для философии права, происходило вслед за все большим утверждением в жизни западноевропейских стран и США демократической и правовой культуры, рожденной французской революцией, а главное - в процессе развития позитивного права как нормативно-ценностного регулятора, в потоке многообразных событий, в сложных, порой драматических взаимосвязях позитивного права с его человеческой основой - естественным правом и с властью.
Ключевым звеном в этом многосложном процессе стали гражданские законы. Развитие законодательства, всего комплекса институтов позитивного права в Европе, в странах Америки, Азии в Х1Х-ХХ веках представляет пеструю, многоплановую картину, охватывающую все сферы общественной жизни - от конституционного регулирования до юридической регламентации фабрично-заводских, бытовых и семейных отношений.
Но что же все-таки может быть отмечено как наиболее важное, существенное, что произошло в характере и содержании законов, во всем позитивном праве после того, как в эпоху Просвещения в громогласных революционных документах - Декларациях, Конституциях прозвучали лозунги и формулы свободы, их верховенство, неотделимость от личности? И в чем должна была бы состоять миссия позитивного права - с тем, чтобы придать реальность указанным лозунгам и общим формулам? И не допустить те беды, которые обрушились на общество?
Такого рода вопросы тем более оправданы, что по внешним показателям юридический быт позднего европейского средневековья отличался как раз таким максимально развернутым, казалось бы, предельным насыщением многообразных юридических документов, регламентов, уставов, дотошно регламентирующих "все и вся", что создавалось впечатление о том, что возможности позитивного права вроде бы полностью исчерпаны.
Решающую роль среди законов, имевших по своему значению эффект прорыва в праве континентальной Европы, а затем и всего мира, сыграли гражданские законы. Это - Французский гражданский кодекс 1804 года (Кодекс Наполеона) и Германское Гражданское Уложение 1900 года.
Именно гражданские законы - это те главные факторы, с помощью которых идеалы свободы, требования демократической и правовой культуры фактически реализуются в повседневной жизни граждан и тем самым с юридической стороны обеспечивается реальное формирование современного свободного гражданского общества.
Здесь следует отметить ряд существенных моментов.
Прежде всего, гражданские законы - как ничто иное - выражают "связь времен", причем - по основополагающим институтам человеческой культуры1. Ведь гражданские законы Франции и Германии, как и гражданские законы других стран, - это прямые преемники одного из великих шедевров культуры, заложенных в античности, - древнеримского частного права, его уникального, непревзойденного юридического богатства, выраженного в отточенных юридических конструкциях, строгой и точной лексике, математически стройных формулах и классификациях. Можно с достаточной определенностью утверждать, что юриспруденция оказалась, в сущности, единственным участком современной культуры, который напрямую, по большей части чуть ли не в первозданном, готовом виде воспринял одно из высших достижений культуры античности.
И в этой связи - еще один существенный момент. Гражданские законы стали восприемниками таких достижений культуры, которые обогащены разумом. Об этом ранее, и как раз в отношении римского частного права, уже упоминалось: большинство древнеримских юридических формул и сентенций - не результат сглаженной и усредненной коллективной проработки, характерной для законодательного правотворчества, а плод сильного и оригинального ума. Но не менее существенно и то, что древнеримские конструкции и формулы стали уже после периода расцвета древнеримской правовой культуры во П-Ш веках предметом интеллектуальной обработки, раскрывшей их значение "писаного разума", - сначала в юстиниановской систематике (У1 век н. э.), а затем столетия спустя - в проработках глоссаторов и постглоссаторов, приведших к формированию нового интеллектуально-правового шедевра - "права университетов" средневековой Европы.
Гражданские законы в нынешнее время восприняли не просто тысячелетиями отработанную с технико-юридической стороны и в этом отношении совершенную юридическую материю. Они восприняли частное право - такое подразделение права, которое со времен античности как будто уготовано для современной эпохи. Ибо частное право - это как раз такая юридическая сфера, которая непосредственно не зависит от усмотрения власти. Оно, стало быть, в демократическом обществе при достаточно развитой юридической культуре и есть один из тех элементов в праве, который позволяет юридической системе возвыситься над властью.
Ведь частное право - потому и "частное", что оно юридически закрепляет автономный, суверенный статус личности и свободу личности в ее, данной личности, делах - частных делах. В последующем ход изложения в этой книге еще приведет к более подробной (и в чем-то, быть может, неожиданной) характеристике частного права. Сейчас же важно обратить внимание на то, что именно в частном праве возникает парадоксальная ситуация, которая и делает "право правом" - возвышает юридическую систему над государством, его произволом.
И наконец, - такая еще характеристика гражданских законов, раскрывающая их миссию, их роль в формировании и развитии современного гражданского общества. Гражданские законы - это как раз те юридические установления, которые, по-видимому, носят наиболее приземленный, утилитарно-деловой характер, они касаются всех людей страны, ежедневно, а то и ежечасно воспроизводятся и воспроизводятся в нашей безостановочно повторяющейся повседневности. Изо дня в день, из раза в раз. И это не некий минус (как может показаться на первый взгляд), а напротив, гигантское уникальное преимущество гражданских законов, исподволь упорно превращающих свободу людей в повседневную само собой разумеющуюся данность. Непрерывно повторяясь, влезая во все закоулки нашего человеческого бытия, гражданские законы, как ничто другое, способны "приручить к себе людей", стать непреложными правилами, напрямую входящими в образ жизни, в повседневную действительность, в наши нравы, в саму прозу наших жизненных дел.
А в этой связи становится непреложной реальностью свобода людей, а отсюда и - общая атмосфера безусловной недопустимости любых ее нарушений, признания элементарно-необходимыми условий для осуществления свободы человека, его достоинства, высокого статуса.
Словом, свобода человека - отдельного, автономного человека! - при помощи гражданского права входит в быт, в повседневность. И это, быть может, является наиболее надежным показателем современной западноевропейской (причем - персоноцентристской) культуры - того, что в жизни общества возникла устойчивая, твердая почва для практической свободы отдельного автономного человека, личности и, следовательно, для существования и развития современного свободного гражданского общества, общества либеральной цивилизации.
Можно, пожалуй, утверждать, что именно гражданское право воплощает в адекватной нормативно-юридической форме ту "игру свободы", которая, по мнению Шеллинга, выражает наиболее существенную сторону миссии права в современном обществе. Обращу внимание - не "правила игры" (они выражены во всем праве), а именно цивилизованную игру свободы, которая и раскрывает наиболее мощные позитивные творческие, созидательные силы в жизни общества. Как справедливо отмечено И. А. Покровским "гражданское право исконно и по самой своей структуре было правом отдельной человеческой личности, сферой ее свободы и самоопределения. Здесь впервые зародилось представление о человеке как субъекте права . . . "1
Франция, Германия, другие западные страны, в которых утвердились гражданские законы, в Х1Х-ХХ веках прошли непростой путь развития. Путь с периодами застоя, войн, разрухи и - что особо пагубно - с трагическими сломами в политико-правовой жизни, когда в таких странах, как Германия, Италия, Испания, воцарялись фашистские тоталитарные режимы. И всё же надо видеть, что в эти трагические годы в странах, брошенных в бездну фашизма, сохранялись островки правовой западноевропейской культуры, выраженные в гражданском законодательстве. И вовсе не случайно поэтому так быстро, воистину стремительно состоялось в этих странах демократическое возрождение - не только вновь утвердились и заработали в оптимальном режиме свободная рыночно-конкурентная экономика и институты парламентаризма, но и произошли новые крупные перемены в праве.

7. Революции в праве

В цепи реальных событий ХУШ-ХХ веков, ставших основой формирования и развития гуманистического права и соответствующих философско-правовых идей, есть события наиболее значительные, поворотные, обозначившие начальную и завершающие фазы становления европейской (западной, персоноцентристской) правовой культуры.
Конечно же - как уже упоминалось -, решающую роль сыграла здесь вся возрожденческая культура, эпоха Просвещения, процесс перехода к либеральным цивилизациям, к демократическому переустройству стран, вставших на путь модернизации. Все это и привело к таким крупным переменам в политико-юридической сфере жизни общества, которые с полным основанием можно назвать п е р в о й (антифеодальной) "революцией в праве" - реальным прорывом в право дозволительного порядка.
Сразу же оговорюсь - термин "революция" в отношении права с учетом сути революций в обществе, неотделимых от насилия и террора (о чем говорилось в предшествующем параграфе), используется с немалой мерой условности. И конечно же, в данном случае имеются в виду не какие-то насильственные акции и даже не сопровождающая их романтическая героика, а только то, что позволяет использовать термин "революция" в естественных и технических науках, - скачкообразный переход от одного качественного состояния в другое.
И если в эпоху Просвещения к концу ХУШ - началу Х1Х в Европе и Северной Америке произошли буржуазные революции со всей гаммой присущих им противоречивых свойств, то одним из безусловно-положительных последствий таких революций является как раз "революция в праве".
Основой такой "революции в праве" стали отмеченные ранее социальные и политические процессы, в соответствии с которыми человек как личность начал высвобождаться из-под рабско-крепостнических оков власти и религиозной идеологии. Именно тогда великие просветители той поры выдвинули идеи, связывающие закон, право, правосудие не только с общими этическими и религиозно-этическими началами, но и сообразно идеям естественного права с самими основами человеческого бытия - со свободой отдельного, автономного человека.
И что особо показательно, именно в таком ключе строились основные философские системы ХУШ-ХХ веков, прежде всего - кантовская, а также философские взгляды Гегеля, Шеллинга, Фихте. Не менее важно в этом отношении и само время - демократическое переустройство общества, демократические и персоналистические правовые процессы в политической жизни, заложенные Великой французской революцией. Оценивая наследие французской революции, его противоречивую судьбу, современные философы обращаются "к тому единственному, что у нас осталось, - к тем идеям, которые инспирировали демократическое правовое государство", да так, что ныне "политическая свобода всегда воспринимается как свобода субъекта, который сам себя определяет и сам себя осуществляет"1 .
Революция в праве, основанная на "духе" и идеях Французской революции, нашла выражение в категориях естественных прав человека.
Здесь, возвращаясь к идеям естественного права, уместно заметить вот что. Данные истории свидетельствуют, что глубинная сущность естественного права как предосновы позитивного права - то вечное, непреходящее, поистине человеческое, что в нем заключено, раскрылась в ходе исторического развития не сразу.
Тем более, что определенный круг условий и требований жизнедеятельности, воспринимавшихся в качестве "естественных", вообще представляет собой вместе с рядом этических и религиозно-этических (церковно-ритуальных) норм - явление конкретно-исторического порядка.
В свое время воспринимались в облике естественных и такие, впоследствии ушедшие в прошлое и даже ныне оцениваемые весьма негативно требования, как кровная месть, око за око, композиция, выкуп. В обстановке обычно романтизируемых революционно-насильственных, а порой и откровенно террористических, акций в виде естественных выдвигаются "права" на социальную справедливость, справедливого дележа, грабежа награбленного, отмщения за попранную правду и т.д.
Между тем по главным и доминирующим своим характеристикам (по своему глубоко человеческому предназначению) и фундаментальной миссии в социальном регулировании естественное право призвано быть твердой, высокозначимой основой социального регулирования в целом, предосновой позитивного права, законов. И вот смысл, историческая значимость этого предназначения естественного права в полной мере раскрылись только в Новейшей истории. Хотя естественное право сработало в качестве "исторически первого права" и его теоретические постулаты заявляли о себе в античности и в средневековье, тем не менее фундаментальная миссия естественного права была как бы уготована на будущее и, несмотря на все потери, дожидалась "своего времени". Того времени, когда естественное право станет носителем, обителью самой сути человеческого бытия, самостоятельного и высокого статуса отдельного автономного человека.
Именно в новейшей Истории, в исторической обстановке, возникшей в результате эпохи Просвещения, крупных глобально-поворотных перемен в мире, естественное право раскрылось в двух принципиально новых качествах, характеризующих его новую жизнь, во всяком случае - начало новой жизни, его первую фазу. Естественное право в новых условиях:
во-первых, "выбрало" в качестве главного адресата своих требований существующую власть - недопустимость государственного произвола, а отсюда - утверждение и развитие жизни общества начал народовластия;
и во вторых, - и это самое главное - из множества прав, обусловленных разнообразными условиями и требованиями жизнедеятельности (прав нередко - полумифических, ритуальных, иллюзорных), выделились именно н е о т ъ е м л е м ы е п р а в а ч е л о в е к а, которые стали непосредственным выражением - прошу внимания! - с а м о й с у т и человеческого бытия, сокровенной основы сообщества людей - с в о б о д ы во всех ее многообразных жизненных проявлениях: свобода слова, неприкосновенность личности, право выбирать своих правителей и др.
Отсюда и значение первой "революции в праве" состояла не только в том, что юридическое регулирование стало ориентироваться на отдельного, автономного человека, но в не меньшей степени и в том, что его ближайшей основой стали естественно-правовые требования свободы, выраженные в принципах народовластия и в неотъемлемых правах человека.
И при этом особо существенно - то, что неотъемлемые права человека стали пониматься: во-первых, как явления культуры (и если в виде поприща индивидуализма, то индивидуализма, сложившегося на основе возрожденной культуры античности и христианской культуры); и во-вторых, как субъективные права.
С этой точки зрения естественное право в его истинном содержании может быть охарактеризовано как откровение эпохи Просвещения. Теория естественного права в рассматриваемом отношении - это своего рода духовная прародительница современных в обществе демократических начал. Причем - таких начал, которые приобрели не меньшую значимость, чем принципы народовластия, традиционно понимаемая демократия, сложившаяся в соответствии с идеологией свободных выборов.
Достойно пристального внимания то обстоятельство, что в соответствии со взглядами ряда видных мыслителей неотъемлемые права человека должны рассматриваться, причем наряду с демократией, в качестве основы современного гражданского общества, правового, конституционного государства. По мнению Ю. Хабермаса, например, рассматривая главное наследие Французской революции (которая по значению для развития человечества, по его словам, ни с чем "несопоставима"), указывает на то, что "демократия и права человека образуют универсальное ядро конституционного государства"1. И вот здесь особо существенно то, что современная либеральная теория институализирует равные свободы для всех и понимает их как субъективное право. Поэтому для сторонников либеральной теории - именно в данном месте обратим повышенное внимание на этот момент - "права человека обладают нормативным приоритетом перед демократией"1.
Сказанное относится к концу ХVIII - началу ХIХ века, к тому времени и к тем событиям, которые названы первой "революцией в праве".
Прошло более столетия.
Ключевыми, поворотными для развития права в середине и во второй половине ХХ века оказались события 1950 - 1960 годов, во многом явившиеся не только результатом общего постиндустриального социального развития, но и своего рода правовой реакцией на кровавый кошмар фашистского и сталинского тоталитаризма. Именно тогда вновь произошли крупные перемены в праве. Перемены, затронувшие юридические системы развитых демократических стран и означавшие по сути дела не что иное, как в т о р у ю (антитоталитарную) "революцию в праве".
Основой таких перемен стало возрождение естественного права, и не прост возвращение в сегодняшние дни того, что было ранее, а возрождение, означающее новую жизнь естественного права.

8. Возрождение и новая жизнь естественного права

Теория естественного права, "философски" обосновав правомерность смены феодальной тирании демократической государственностью, казалось, в Х1Х веке исчерпала себя и порой, особенно в рамках социалистических учений, стала рассматриваться как некие экзотические изыски эпохи Просвещения, взлета мысли просветителей-романтиков той поры, а то и как умозрительные фантазии идеалистического толка, "враждебные трудящимся массам", враждебные контрреволюционные теории.
Тем не менее глобальный кризис общественной системы в условиях конца промышленного капитализма на пороге ХХ века вновь потребовал того, чтобы была найдена духовно-философская основа для решения проблем, связанных с назревшими изменениями в общественно-политической жизни общества. В том числе - и с тем, что сами по себе свободные выборы далеко не всегда обеспечивают действительную демократию и гуманизм общественной жизни. Именно тогда и возникла потребность возрождения естественного права. По словам И.А. Покровского, ранее уже приведенных, в конце Х1Х века - начале ХХ начались .поиски "потерянной идеи права", "правильного права". И "эти поиски . . привели не к чему иному, как к возрождению того, что казалось похороненным навсегда - к в о з р о ж д е н и ю е с т е е с т в е н н о г о п р а ва"1.
Значительную роль в обосновании идеи возрождения естественного права вместе с выдающимися философами-гуманистами Запада сыграли замечательные русские правоведы-приверженцы либеральных ориентаций в правопонимании. Именно они, русские правоведы - Б.Чичерин, П. Новгородцев, Б.Кистяковский, Л. Петражицкий и, в особенности на мой взгляд, И. А. Покровский - не только вновь вызвали к жизни естественно-правовую концепцию как исходный критерий для критической оценки существующего правопорядка, но и придали ей значимость фундаментальной основы построения правовой системы, соответствующей потребностям современного гражданского общества.
Главное, что характерно для возрожденной теории естественного права, это такая ее характеристика, когда естественное право разворачивается не непосредственно к проблемам власти как таковой, а напрямую, сообразно идеологии свободы французской революции к человеку, концентрированно выражается в неотъемлемых правах личности. Да так, что естественное право - обратим внимание на этот пункт! - приобретает непосредственное юридико-регулятивное значение2.
Надо заметить в связи со сказанным, что возрождение естественного права стало для дооктябрьской России еще одним свидетельством -предзнаменованием правового пути намечавшегося ее демократического преобразования - тенденция, истоки которой были заложены судебной реформой 1864 года и, быть может, по мнению автора этих строк, более глубокими историческими предпосылками доимперской Руси.
В России правовой путь демократического развития, опирающийся на естественно-правовые идеи, был прерван большевистским переворотом октября 1917 года. Либеральное правопонимание, нацеленное на утверждение в социальном бытии неотъемлемых прирожденных прав человека, оказалось преданным анафеме. На долгие десятилетия в России возобладало коммунистическое правопонимание, оправдывающее насилие над человеком во имя "светлого будущего" - одна из сторон марксистской философии права.
Но и на Западе в первые десятилетия ХХ века прирожденные права человека еще не стали в демократических странах первоосновой демократической правовой системы. Более того, в обстановке социалистических иллюзий они начали заслоняться представлениями о приоритете "прав трудящихся", а затем были отодвинуты на периферию общественного мнения грозными опасностями, связанными с гитлеровскими и коммунистическими экспансионистскими акциями 1930-1940 годов, ужасами сталинского и нацистского тиранических режимов, бедами второй мировой войны.
Но именно эти ужасы и беды вызвали к жизни новую и, к счастью, более продуктивную фазу возрождения естественного права в послевоенное время, которая и стала мировоззренческой основой в т о р о й, ранее уже упомянутой, "революции в праве", и в этой связи обрисовывает саму суть этого крупного перелома в правовом развитии, когда возрожденное естественное право - как это и предсказали русские правоведы - обретает непосредственное юридико-регулятивное значение. Так что последовательно правовой путь, реализующий возрожденную естественно-правовую концепцию, поднятую на высокий уровень общественного признания после второй мировой войны, в развитых демократических странах Запада на деле и осуществился в 1950-1960 годах.
Все это и характеризует решающую сторону трансформации позитивного права на современной стадии демократического развития. Стадии, отражающую наиболее значимую, по всем данным, социальную потребность послевоенного времени, когда со всей остротой дала о себе знать необходимость такого преобразования действующего права в демократических странах, когда был бы положен конец самой возможности установления режима тирании и беззакония. И именно тогда идеи прав человека, имевшие характер общих деклараций, переступили порог сугубо декларативных положений, обрели институционность и выступили в качестве регулятивных юридических принципов - непосредственной основы наступления юридически значимых последствий.
Существенный шаг в этом направлении был сделан уже в первые послевоенные годы. В декабре 1948 года ООН приняла Всеобщую декларацию прав человека, юридически на международно-правовом уровне закрепившую эту, ранее в основном, декларативную категорию. Затем Конституции ряда европейских стран (притом - знаменательно! - прежде всего стран, испытавших "на себе" ужасы фашистской тирании - Германии, Испании, Италии) придали правам человека - в первую очередь - основным, фундаментальным, непосредственно юридическое действие и плюс к тому - приоритетное значение в данной национальной юридической системе.
С 1950-1960 годов естественное право в его современном понимании, наряду с его общим "философским бытием" в области духовной жизни общества, перешло в плоскость жизненной практики, практической свободы людей. Это и нашло свое выражение в неотъемлемых правах человека, в их прямом юридико-регулятивном значении.
Такой подход к правам человека не только позволяет "институализировать" естественное право, преодолеть его известную неопределенность, многозначность, но и, с другой стороны, - придать категории прав человека необходимую философскую обоснованность и в этой связи устранить саму возможность их этатической (государственно-державной) интерпретации. Той интерпретации (кстати, привычной для общего советского правопонимания), когда права людей понимаются не как данные самой природой, самим человеческим бытием, не зависимые от усмотрения власти, а как нечто такое, что "предоставляется" государством, зависит от его "доброй воли", "даруется" властью.
Постави здесь точку. Более подробны разговор о правах человека - дальше, в одно из последующих глав.

9. Идей правозаконности

В настоящее время, судя по многим показателям, по философско-правовым вопросам уже накоплена такая сумма данных, которая позволяет подвести известный итог развитию философии права и охарактеризовать ее в том виде и облике, которые отвечают требованиям современной стадии человеческой цивилизации.
Вот - некоторые итоговые соображения.
Начиная с эпохи Просвещения, философская мысль по вопросам права, развиваясь и оттачиваясь в едином потоке, неизменно склонялась к одному - к тому, что основой права, его стержнем и предназначением является свобода. И не просто свобода, не свобода вообще, не абстрактно понимаемая идея свободы, а - прошу внимания! - реальная, в живой юридической плоти свобода отдельного, автономного человека.
И самое, пожалуй, поразительное здесь - это то, что с такой сутью и направлением философской мысли точка в точку по конечным итогам совпало и фактическое развитие политико-правовой действительности в странах, преимущественно - европейских, странах Северной Америки, где в ходе и в результате демократического переустройства общества шаг за шагом по тропе проб и ошибок утверждаются и крепнут институты демократии. И тут, непосредственно в практической жизни людей, начиная с эпохи Просвещения, первых демократических Деклараций и Конституций развитие неуклонно шло и идет ныне от общих формул о свободе, равенстве и братстве - к идеям правозаконности, к приоритету в политико-юридическом бытии неотъемлемых прав и свобод человека.
Одним из наиболее выразительных образцов соединения философской мысли и правовой реальности стало уже отмеченное в предшествующем изложении развитие в Х1Х-ХХ веке гражданского законодательства. Ведь капиталистический строй в экономической жизни потребовал, как это ни странно прозвучит, свободы в строго кантовских ее определениях. То есть такого простора в вольном поведении участников экономических отношений, при котором развертываются "полные антагонизмы" - конкуренция, экономическое соревнование, состязательные начала (это и есть рынок) и который в силу этого предполагает "самое точное определение границ и обеспечение свободы" (Кант), "игру свободы" (Шеллинг), что как раз и дают отработанные искусные гражданские законы.
Именно соединение передовой философской мысли о сути человеческого бытия и реального развития политико-правовой действительности в последние два столетия дает надежное основание для вывода о том, что суммой философско-правовых идей (концепцией) о праве в жизни людей, отвечающей требованиям нынешней стадии человеческой цивилизации, должна стать ФИЛОСОФИЯ ГУМАНИСТИЧЕСКОГО ПРАВА - ФИЛОСОФИЯ ПРАВОЗАКОННОСТИ.
И сразу же - два пояснения в отношении использованных в приведенных итоговых положениях понятий:
П е р в о е. Определение "гуманистическое" по отношению к праву (использованное отчасти ввиду отсутствия других, более адекватных, по представлениям автора, сути дела) - в данном контексте - не рядовой, привычный, в немалой степени затертый, потерявший изначальный смысл эпитет, широко к месту и не к месту употребляемый наряду с такими, скажем, понятиями, как "демократия", "прогресс" и им подобные. Он использован в строго точном, изначальном значении - в смысле характеристики явлений в жизни общества, сконцентрированных вокруг человека, человеческих ценностей и интересов, т. в строго персоноцентристском значении.
И второе пояснение, относящееся к другому, параллельно используемому понятию - правозаконность.
Суть дела здесь вот в чем. Реальность права, его действенность раскрывается через законность - строжайшее, неукоснительное претворение в жизнь действующего права, закона. Но сам по себе термин "законность" мало что говорит. Сам по себе этот термин характеризует всего лишь одно из имманентных свойств любого права, его общеобязательность - категоричность, непременность строжайшего, неукоснительного соблюдения, претворения в жизнь действующих юридических норм - неважно каких, - в том числе - "революционных" и самых что ни есть реакционных.
Что же меняется, когда к приведенному термину добавляется слово "право" ("правозаконность")? Казалось бы - ничего, не очень-то нужный словесный повтор, тавтология, масло масляное.
Но ведь право - обратим внимание на этот момент! - может быть "революционным" и крайне реакционным, что и было характерно для советской юридической системы с ее идеологизированным выражением и символом - "социалистическая законность".
А вот в соответствии с приведенным терминологическим обозначением ("правозаконность") все резко меняется. Как только признаются и на деле осуществляются основные начала гуманистического права - основные неотъемлемые права человека, одного лишь понятия "просто законность" оказывается недостаточным. С рассматриваемых позиций смысл правозаконности означает строжайшее, неукоснительное проведение в жизнь не любых и всяких норм, а начал гуманистического права, прежде всего основных неотъемлемых прав человека, а также связанных с ними ряда других институтов (о них речь - дальше), в том числе общедемократических правовых принципов народовластия, частного права, независимого правосудия. А значит - и реальное на деле построение на последовательно демократических, гуманистических началах всей юридической системы, всей политико-государственной жизни.
В этой связи заслуживает внимания мысль Ю.Я. Баскина о том, что сама законность может быть двоякого рода: "законность может быть истинной, соответствующей "духу", т. е. сущности права, и законность чисто формальной, сводящейся к соблюдению любых норм, если они санкционированы государством. Для первой необходимо наличие определенных общественных, политических и идеологических предпосылок, необходима правовая культура и уважение к праву, осознание его необходимости и справедливости, т. е. правопризнание (И. Ильин). Для второй все это в конечном счете необязательно и даже ненужно"1.
И еще одно замечание. Не будем упускать из поля зрения то, что здесь и дальше речь идет о философии, о концепциях, об идеях, в немалой мере - об идеалах.
Концепция современного гуманистического права (правозаконности) понимается в данном случае не как во всех своих ипостасях наличный факт - не как фактически существующая конкретная юридическая система какой-то страны (даже наиболее развитой в демократическом и правовом отношениях), а как известный идеал, модель, теоретический образ.
К этому идеалу ряд национальных систем приблизился на довольно близкую дистанцию. В национальном праве демократически развитых стран - таких, как Великобритания, Франция, США, Норвегия, Нидерланды, Швейцария, ряде других - многие элементы, если не большинство, современного гуманистического права уже наличествуют, другие находятся рядом, как говорится "на подходе". Главное же, все эти элементы: и наличествующие, и представленные как идеал, некое обобщение, соответствуют логике общественного развития, отвечают требованиям нынешней ступени цивилизации и в своей совокупности, надо полагать, - обрисовывают "правозаконность", или "современное право гражданского общества" - новую, наиболее высокую ступень развития права, непосредственно следующую за ступенью, которая доминирует в нынешних условиях во многих странах, в том числе и в ряде демократических, за "правом государства".
Таким образом, концепция права, отвечающая требованиям современного гражданского общества, - это ф и л о с о ф и я п р а в о з а к о н н о с т и - гуманистического права, которое призвано - г о с п о д с т в о в а т ь, п р а в и т ь в обществе.
Несколько слов о достоинствах приведенной формулы. Правозаконность потому может стать итоговой характеристикой философии гуманистического права, ее символом, что по самой своей сути приведенное положение в сжатом ("свернутом") виде содержит все главные ее особенности, о которых говорится в этой главе.
В то же время хотелось бы привлечь внимание к тому, что при всех новых смысловых нагрузках и оттенках рассматриваемой формулы она остается положением о законности. А законность, при всех исторически происходивших метаморфозах (в том числе и таких, о которых пойдет речь в следующей главе, - "революционная законность", "социалистическая законность"), остается именно законностью, порядком, строем или устройством строжайшего соблюдения действующего позитивного права, выраженного в законах, других юридических источниках. А коль скоро в современном гражданском обществе правовой порядок, или, иначе говоря, правовое устройство, призванные выражать законность, основываются на гуманистическом праве и, стало быть, прежде всего на естественных неотъемлемых правах человека, то и сам строй юридических отношений должен приобретать своего рода естественно-природный характер. То есть становиться столь же необходимым и жестким, как и сама природа.
Поразителен в этом отношении один из примеров (еще один) совпадения взглядов юриста и философа.
Знаменитый российский правовед Н.М. Коркунов полагал, что прочный общественный строй предполагает установление такого правового порядка, который "будет подчинять себе стремление отдельных личностей с такой же безусловностью и беспощадностью, как законы природы"1.
С еще большей, притом глубоко-философской, основательностью по рассматриваемому вопросу развернул свои суждения Шеллинг, когда он как раз и выдвинул уже упомянутую ранее идею о правовом устройстве как о "второй природе" ( и не упустим из поля зрения - то, что все эти суждения великий философ связывает со свободой человека).
Шеллинг прежде всего делает ударение на том, что "свобода должна быть гарантирована порядком, столь же явным и неизменным, как законы природы"2. В этом же ключе строится мысль автора, когда он пишет: "...то, что служит защите и обеспечению права, не должно зависеть от случая".3 И вот, по Шеллингу, порядок, гарантирующий свободу, должен быть как бы второй природой - притом высшей природой, в которой господствует правовой закон. Шеллинг пишет: "Над первой природой должна быть как бы воздвигнута вторая, и высшая, в которой господствует закон природы, но совсем иной, чем в зримой природе, а именно закон, необходимый для свободы"4, - причем - такая природа, такая "железная необходимость", которая "стоит над" человеком и "сама направляет игру его свободы"5.
С рассматриваемых позиций надо отдавать ясный отчет в том, что общие рассуждения о праве в самом высоком (гуманистическом) его значении мало чего стоя, если идея права не соединена, не спаяна накрепко с идеей законности - такого правового устройства, которое функционирует столь же твердо, непоколебимо, явно и неизменно, как закон природы. То есть - как правозаконность!

10. Идея правозаконности и верховенство права

Идея правозаконности как выражение требований либеральной цивилизации и соответствующего ей современного естественного права означает в качестве своей важнейшей итоговой характеристики, что позитивное право, основанное на неотъемлемых правах человека, становиться доминирующим регулятором внешних практических отношений.
Оно не просто занимает "первое место" во всей системе социального регулирования, но приобретает монопольное положение для решения всех ситуаций, когда предполагается решений тех или иных жизненных ситуаций "по праву" - решений, обеспечиваемых внешним (государственным, политическим) принуждением.
Помимо всего иного, идея правозаконности означает, что в позитивного права при решении жизненных конфликтов, предполагающих возможность применение официального принуждения, "нет конкурентов". Ни мораль, ни религиозные догматы, ни иные "идеологические ценности", ни тем более соображения целесообразности не могут противостоять требованиям, положениям, процедурам позитивного права.
В этой связи особо существенно обратить внимание на то, что идея правозаконности означает по своей сути безусловный приоритет права в отношении власти, государства, и знаменует собой - как уже отмечалось ранее [2.4.4.] - более высокую ступень в правовом развитии, чем те которые выражены в формулах "право власти" и даже "право государства".
Наиболее адекватной формулой, соответствующей самой сути верховенства права в условиях правозаконности, является положение - правление права (rul of law).

И вновь скажу - кратко изложенные идеи правозаконности, соответствующие требованиям современного гражданского общества, - не более чем идеалы - обобщенный образ, суммированный на основе тенденций и достижений законодательства и юридической практики демократических стран с развитой юридической культурой, отечественного положительного и отрицательного опыта, а также авторских представлений о месте и роли права в жизни людей, в чем-то, понятно, дискуссионных.
Но это, как мне представляется, простые, ясные идеалы. Они согласуются с нашими тоже простыми, ясными, светлыми человеческими потребностями и устремлениями. И - что особо существенно - именно они, идеалы правозаконности или идея права, способны придать оптимистические очертания будущему людей, определить оптимальный вариант, жизнеутверждающий и достойный, перспективы развития человеческого сообщества. И стать - наверное, уместно будет сказать, - для каждой страны, в том числе и для России, общечеловеческой и одновременно национальной и д е е й (которую так упорно и так безуспешно в наши дни "ищут" в российском обществе).
И всё же дальше на примере России, нашего Отечества, мы увидим, как непросто, с каким трудом, потерями, деформациями эти идеалы входят (а еще чаще - не входят) в жизнь.
Именно для России все эти процессы оказались неимоверно сложными. Ибо Россия стала страной, в результате событий последних десятилетий не просто отброшенной назад, а страной сломанной, искалеченной, в ряде случаев уже лишенной возможностей без гигантских потерь воспринимать и развивать простые и ясные человеческие идеалы. И особо прискорбно, быть может, то, что Россию во многом сломала, искалечила тоже система взглядов на право, претендующая на то, чтобы быть "философией", - коммунистическая правовая философия. Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Право и Юриспруденция