Попов Э. Русский консерватизм: идеология и социально-политическая практика

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Русский консерватизм представляет собой сложное, многогранное явление. В то же время он выступает составной частью (видом) консерватизма общеевропейского (христианского), обладая всеми родовыми характеристиками последнего. Консерватизм является единственной политической идеологией современности, апеллирующей не к будущему (на пафосе построения «светлого будущего» основаны все идеологии прогрессизма), а к прошлому, или, по определению самих консерваторов, к Вечному в Прошлом. Консерватизм, в то же время, не является синонимом реакции, а свойственный ему интерес к Средневековью – апологией феодализма. Ценность средневекового опыта в представлении западноевропейских и русских консерваторов обусловлена их представлениями об этой эпохе «темных веков» как о наиболее напряженной попытке христианского мира к воплощению универсальных законов, выраженных в представлении о Граде Божьем, в Граде Земном. Или, точнее, в переводе языка религиозной литургии на язык социальной практики.
Консерватизм принципиально отличен от других идеологий современности не только в силу разнонаправленности векторов их устремленности. Консерватизм выступает антитезой прогрессизма не только как идеология, но и как «стиль мышления» (К. Манхейм). Оппонирующие друг другу идеологии либерализма и социализма, в то же время, с равными основаниями претендуют на наследство философии Прогресса, являясь интеллектуальным порождением рационалистической философии Просвещения, которая, по диалектическому закону «вызова-ответа», стала катализатором возникновения консерватизма. Не отвергая рационализм, последний отвергает претензии «рассудочного разума» (А.С. Хомяков) на доминирующее и даже монопольное выражение человеческого духа. Особенно характерно это для русского консерватизма, основанном на православном святоотеческом учении «цельного Разума», совокупности всех духовных и душевных сил человеческой природы.
В русском консерватизме, как  в консерватизме западноевропейском, можно выделить «доидеологический» период, который В.А. Гусев определяет как предконсерватизм. Мы определяем хронологические рамки предконсерватизма несколько иначе, чем автор данного термина. Консерватизм в нашем понимании сам по себе не является Традицией. Консерватизм – это идеология и соответствующая ей социально-политическая практика, которая апеллирует и обосновывает ценности и идеалы традиционной культуры и государственного и общественно-политического творчества. Период русской истории X – первой половины XVII века следует обозначить как период формирования, развития и постепенного закостенения Традиции. Обоснование и защита этой традиции в рамках идеологических систем началось позднее, в Новое время, отсчет которого в России начался в 1666 году («идеальная» дата конца Русского Средневековья). Поэтому мы считаем целесообразным «сдвинуть» начальную хронологическую планку русского предконсерватизма с X на вторую половину XVII века.
В своем «высоком» варианте русский консерватизм означал апеллирование к этой утраченной Традиции, - традиции христианского общества, христианской государственности, христианской культуры. Идеал национальной культуры становится предметом апологии позднее, поскольку понимание христианства первоначально было неотделимо от конкретной национально-исторической формы его выражения. Тем самым национализм существовал – как форма выражения религиозного идеала – задолго до манифестации национализма (на этот раз в виде секуляризированной идеологии) в начале XIX века. 
Вместе с тем, существовал и «низкий», сословно-классовый вариант консерватизма, в частности, феномен дворянского консерватизма в России. В то же время этот подвид русского консерватизма апеллировал не только к узкокорыстным интересам «благородного сословия». Сословная гордость была одновременно и формой выражения патриотического и даже, в сильно трансформированном виде, религиозного чувства, как социальная проекция небесной иерархии, о которой писал Дионисий Ареопагит.
Один из «парадоксов» русского консерватизма как социального феномена заключается в том, что наиболее прочными позициями он обладал (при этом в более приближенном к «высокому» образцу виде) в самом непривилегированном сословии дореволюционного русского общества – крестьянстве. Советские историки сильно преувеличили классовую детерменированность дворянского консерватизма и, в то же время, не смогли дать аргументированное обоснование причин возникновения и многовекового существования «крестьянского консерватизма». Объяснение феномену крестьянского консерватизма можно дать, лишь подходя к консерватизму как мировоззренческому, автономному  от социальной среды явлению. Или, по крайней мере, находящемуся в гораздо более сложных с ней взаимоотношениях, чемпредставлено в несколько вульгаризированной социологической теории К. Манхейма. Этот вывод подтверждают и другие многочисленные примеры, иллюстрирующие действие совершенно иных социальных законов, чем те, которые были постулированы в социоцентристской концепции К. Манхейма, в которой ощутимо сказалось влияние марксизма.
Итак, первый «парадокс» русского консерватизма – носителями консервативного мировоззрения являются, прежде всего, самые непривелегированные страты традиционного общества, - различные «состояния» русского крестьянства. Те же, кто наиболее заинтересован в поддержке консерватизма, официальной идеологии дореволюционной России, - дворянство и, особенно, аристократия, - в значительно меньшей степени разделяют приверженность консервативным ценностям.
Второй «парадокс» - русский консерватизм не является коллективистской идеологией. В центре консервативной идеологии находится принцип воцерковленной и социализированной личности. Ключевой для многих идеологов русского консерватизма институт сельской общины оправданно или неоправданно апологетизировался именно в силу их персоналистского пафоса, как оптимальная форма сохранения достоинства и интересов личности в социуме. Социально-философская антропология русского консерватизма может быть выражена формулой: «Человек – для общества, общество – для человека».
Если в социально-философской антропологии русский консерватизм противопоставил либеральному индивидуализму принцип персонализма, то консервативной антитезой либерального «общегражданского государства» (Б.Н. Чичерин) стала концепция «социального слоя» (Л.А. Тихомиров). Сущность последней сводилась к известному органицистскому представлению об обществе, состоящем не только единичных, но также из «коллективных членов» (Д.А. Хомяков). Тем самым, общество представлялось консерваторам как совокупность множества социальных и иных страт. На обвинения либералов в ущемлении свободы отдельных индивидов в таком стратифицированном обществе консерваторы приводили систему аргументации, согласно которой сословия, общины и иные социальные страты традиционного общества более эффективно выполняют функции социальной защиты интересов отдельного индивида, чем «общегражданское государство» либералов. Хотя у самих консерваторов мы не обнаружили положения об этатизме либеральной идеологии и социально-политической практики, подобный вывод прямо напрашивается из консервативных тезисов. Консерватизм, что может показаться парадоксальным, в большей степени персоналистичен, чем социоцентричен; и, в то же время, проблематика общества занимает в нем более важное место, чем проблематика государства. Л.А. Тихомиров в полном соответствии с внутренней логикой консервативного стиля мышления определил государство как «доразвившееся общество». Именно поэтому консерваторы уделяли столь пристальное внимание «правильной» социальной организации общества в условиях атомизации последнего. Они были вынуждены заняться столь не свойственным им теоретизированием, во-первых, для обоснования «социальной инженерии» (до недавнего времени, приписываемой исключительно прогрессистам), а во-вторых, для разработки оптимальной модели, достаточно подготовленной, чтобы быть реализованной на практике. Этой моделью стала знаменитая доктрина монархического корпоративного государства Л.А. Тихомирова, как известно, оставшаяся лишь на бумаге. Содержание последней, напомним, сводилось к предложению юридически оформить уже существующие новые социальные страты – корпорации, на основе которых реорганизовать существующую систему местного самоуправления и народного представительства. Л.А. Тихомирова и К.Н. Леонтьева, первым из русских консерваторов обосновавшим идею корпоративизма, можно назвать одними из первых теоретиков европейского корпоративизма. Принципы социального (корпоративного) представительства, в представлении консерваторов, были и остаются реальной альтернативой партийной системы представительства, существующей сегодня и в России.
Вторым важным компонентом консервативных программ, наряду с проблемой «социального строя», понимаемой в духе сословно-корпоративной природы общества – антитезы атомизированному обществу либералов, - стал принцип русского национализма. В социокультурных условиях Нового времени национальное стало формой выражения традиционной культуры, ранее выражаемой преимущественно в религиозных формах. Русский национализм, по-разному понимаемый в русском консерватизме (по всей видимости, речь идет скорее об уровнях, чем о принципиально различных подходах), имел духовное, культурное и политическое измерения. Все они фокусировались в личности монарха, который являл собой, в представлении консерваторов, «персонификацию духа нации» (Д.А. Хомяков), являлся носителем и олицетворением ее культурного и политического идеалов. Русский национализм в его консервативном выражении следует понимать положительно, как явление, направленное на защиту и развитие духовного, культурного и политического идеалов нации. В своем наиболее высоком выражении он совпадал с русским мессианством, - выражением идеи о призвании России и русских в мире.
В посткоммунистической России имеется несколько разновидностей консерватизма. Правильней говорить об одной форме подлинного консерватизма и нескольких вариациях псевдо-консерватизма («консерватизм» нынешних «правых», «консерватизм» правящей бюрократии, «консерватизм» КПРФ и др.). Сущностные различия между консерватизмом и псевдо-консерватизмами проявляются уже на уровне используемого понятийного материала: в том случае, если речь идет о «российском» консерватизме, перед нами эрзац-консерватизм. Акцентуация внимания на «российскости» не в дополнении или синонимичности «русскости», а в антиномичности с ней, по сути, означает, что идеологи этого «консерватизма»: во-первых, не осознают, святой для консерваторов преемственности  с исторической традицией (в данном случае – с традицией русского дореволюционного и эмигрантского консерватизма); во-вторых, вычеркивают из своей стратегии русских – и как предмет приложения усилий, и как культурно-исторический феномен, без которого невозможно созидание подлинно консервативной идеологии.
Тем самым, мы определяем так называемый «российский консерватизм» (в зависимости от вариаций последнего) как «превращенную форму» либерализма или коммунизма или, точнее, как форму антирусской идеологии. Если подобный «консерватизм» действительно защищает какую-либо национальную традицию, то со всей очевидностью можно сделать вывод, что эта традиция не является русской. Для страны, построенной вековыми усилиями русской нации, в которой русские составляют порядка 84% населения подобный консерватизм не может не быть не только антинациональным, но и антигосударственным.
Современный, подлинный русский консерватизм, сохраняя преемственность с интеллектуальной традицией дореволюционного и эмигрантского консерватизма и исходя из представления о монархии как оптимальной форме государственного устройства для России, выступает, в то же время, с обоснованием подлинной, а не формализованной демократии. Власть народа понимается его идеологами как единственная реальная альтернатива политического диктата олигархическо-бюрократического слоя.
Основной вектор приложения усилий значительной части современного русского консерватизма направлен на создание влиятельного патриотического слоя в правящей элите страны. В этой связи одной из центральных является проблема идеологотворчества. Русский консерватизм претендует на роль общенациональной идеологии. Эти претензии обусловлены, в том числе, явно обозначившимся «консервативным поворотом»: сначала произошедшем в политическом сознании населения страны (первая половина-середина 1990-х гг.), затем (рубеж 1990-х - 2000-х гг.) власти. По мнению идеологов современного русского консерватизма, консерватизм большинства населения страны, пусть недостаточно артикулированный и «сознательный», используя терминологию К. Манхейма, носит более устойчивый характер, в то время как «консерватизм» правящей группы в значительной мере обусловлен сугубо охранительными мотивами.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология