Попов Э. Русский консерватизм: идеология и социально-политическая практика

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА 3. СОЦИАЛЬНОЕ И НАЦИОНАЛЬНОЕ В ИДЕОЛОГИИ И СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПРАКТИКЕ РУССКОГО КОНСЕРВАТИЗМА

3.1. Природа и структура социального в идеологии русского консерватизма. Принципы социально-политической практики

Социально-философская проблематика русского консерватизма  не может быть понята без анализа определяющей для нее проблемы человека, которая была рассмотрена в предыдущем параграфе. Как было показано выше, личность консерватизма – это личность социализированная. В свою очередь, социальное и национальное общее в консервативном его понимании было отмечено печатью персонализма. «Из учения о Церкви выводит Хомяков то учение о личности, которое решительное отвергает так называемый индивидуализм. «Отдельная личность, - пишет Хомяков , -  есть совершенное бессилие и внутренний непримиримый разлад». Лишь в живой и морально здоровой связи с социальным целым личность обретает свою силу (…) для Хомякова личность, чтобы раскрыть себя в полноте и силе, должна быть связана с Церковью. Хомяков решительно отвергает теорию среды (как «совокупности случайностей, обставляющих человеческие личности») , отвергает и индивидуализм, изолирующий и абсолютизирующий отдельную личность. Лишь в Церкви, т.е. в свободном, проникнутом братской любовью к другим людям единении во имя Христа, - только здесь личность обретает все свои дары, всю полноту ее личного богатства» . Позднее Вл. Соловьев развил славянофильскую идею соборности в своей философии всеединства. «Я называю истинным, или положительным всеединством такое, в котором единое существует не на счет всех или в ущерб им, а в пользу всех. Ложное, отрицательное единство подавляет или поглощает входящие в него элементы и само оказывается, таким образом, пустотою;  истинное единство сохраняет и усиливает свои элементы, осуществляясь в них как полнота бытия» .
В свою очередь, консервативная концепция государственной власти построена на социальной проблематике. Консервативная концепция государства опиралось на два основания – социальное и национальное. В данной главе будет проведен анализ проблематики общества и нации в идеологии и социально-политической практике русского консерватизма.
В своей работе мы исходим из следующей рабочей гипотезы, находящийся в оппозиции расхожим исследовательским представлениям об этатистском характере консервативной идеологии: консерватизм в меньшей степени, чем либерализм ориентирован на государство. Стержнем социальной философии русского консерватизма (и консерватизма в целом) являются не государство, а «естественные», органичные социальные страты – общины, сословия, корпорации и т.д. Государство в социальной философии консерватизма признается лишь в той мере, насколько оно готово признавать права разнообразных «коллективных членов» или «личностей». Соответственно, консерваторы являются государственниками не априори, а постериори.
Представляется, что государственнический пафос в большей мере характеризовал либеральную идеологию. Консервативному восприятию государству как целому, состоящему из «коллективных членов», противопоставлялась либерально-буржуазная идея «общегражданского государства», «членами» или гражданами которого являлись отдельные атомизированные личности. В предыдущем разделе настоящей работы, анализируя соотношение персонализма и коллективизма в идеологии и социально-политической практике консерватизма и либерализма, мы сделали вывод, что коллективизм больше характеризует именно либерализм. Устраняя общины и сословия из общественной жизни, делая субъектом последней отдельного индивидуума, либерализм, по нашему мнению, увеличивает зависимость человека от государства. «...Строй общества нынешнего, - отмечал К.Н. Леонтьев, - ставит лицо, индивидуум прямо под одну власть государства, помимо всех корпораций, общин, сословий и других сдерживающих и посредствующих социальных групп...» . Человек консервативного общества более самодостаточен: естественными социальными опорками его существования выступают различные социальные страты, которыми было так богато общество традиционное и которые оказались разрушены в обществе либеральном.
В научной литературе неоднократно обращалось внимание на крайний разброс мнений в консервативной среде даже по ключевым вопросам, составляющим основу идеологии русского консерватизма. Тем не менее, различным, весьма несходным между собой направлениями русского консерватизма, соответствует ряд общих социально-философских принципов, в том числе, в отношении к обществу. Эти константы социальной философии консерватизма, общие всем его направлениям, особенно отчетливо проявляются при сопоставлении с соответствующими постулатами либерального стиля мышления. С некоторой долей условности в социальной философии русского консерватизма можно выделить ряд системообразующих постулатов:
1.Подход к объяснению феномена общественной жизни с позиций органицизма, который консерваторы применяли в качестве антитезы либеральной и общепрогрессистской идее механицизма. Согласно этой теории, государство представляло собой аналог живого организма; это обстоятельство предопределило столь широкое использование представителями этого подхода естественнонаучной (а именно, биологической) терминологии: «развитие», «рост», «гниение» и др. Концептуальное выражение органицистского подхода можно обнаружить у «старших» славянофилов, однако в неконцептуализированном виде он применялся уже идеологами предшествующей генерации русских консерваторов. Консерваторы подчеркивали «естественное» происхождение общества, что делало невозможным произвольный перенос политического и социального опыта и политических институтов одних обществ и государств на чужеродную почву, а также ограничивало возможности реформирования общественно-политической системы в соответствии с абстрактными теориями, имеющими искусственное («книжное») происхождение. Важным положением, проистекающим из этого принципа, является идея о единстве общества и государства, что нивелирует социальные различия во имя служения общей цели – величия и процветании Нации.
2. Органицистскому подходу соответствовала разрабатываемая с середины XIX в. концепция «классовой (социальной) солидарности», которому в терминологии «старших» славянофилов соответствовало понятие соборность. Этот ключевой для русского и общеевропейского консерватизма постулат являлся антитезой принципам прогрессистских идеологий: с одной стороны, либеральному «общегражданскому обществу», с другой стороны, марксистской и общесоциалистической идее классовой борьбы. Антибуржуазный характер социальной философии русского консерватизма (и русской общественно-политической мысли в целом) отмечает, в частности, эмигрантский исследователь Г. Круговой: «В числе русских критиков европейской буржуазной цивилизации можно назвать имена таких представителей русского религиозно-философского направления, как Н.Ф. Федоров, Л.Н. Толстой, К.Н. Леонтьев, Ф.М. Достоевский, Н.Н. Страхов, Н.Я. Данилевский, И.В. Киреевский, Н.В. Гоголь. Речь здесь идет не об отрицании института частной собственности или частной инициативы. Отталкивание от буржуазного духа связано у всех их с протестом против редукции духовно-эстетической стороны человеческого бытия к механизму свободных от оценочных суждений товарно-рыночных отношений, с протестом против положения, при котором, пользуясь словами Бердяева, «не церковь, а биржа стала господствующей и регулирующей силой жизни»» .
В то же время методологически ошибочно отождествлять или хотя бы сближать консерватизм и социализм: первый является антипрогрессистской и антимодернистской идеологией, второй же относительно поздно отпочковался от другой разновидности прогрессизма/модернизма – революционного либерализма. Общим в консерватизме и социализме является лишь устремленность к общественному (социальному) идеалу и неприятие либерально-буржуазного антиобщественного индивидуализма. К. Манхейм в своем исследовании, посвященном анализу консервативного стиля мышления в Германии, обнаружил, что социалистической критике буржуазно-капиталистического общества предшествовала концептуальная критика со стороны немецких консерваторов. Многие положения последней, несмотря на ее христианско-традиционалистскую парадигму, впоследствии были восприняты еврейским хилиастом (определение о. С.Н. Булгакова) К. Марксом. Вывод Манхейма подтверждает отечественный исследователь Г.И. Мусихин, выделяя в немецком консерватизме не только политико-прагматические устремления не допустить революции (вину за которые близкий к консерваторам Гёте возводил на несправедливые правительства), но и более глубинные мотивы. «…Консервативный реформизм был основан не только на прагматических мотивах. В умеренно преобразовательской деятельности немецких консерваторов существенную роль играл религиозно-нравственный компонент. Осознавая себя защитником вечных и неизменных ценностей, консерватизм ставил свои цели выше конкретной общественно-политической жизни. (…) И одним из основных нравственных принципов немецких консерваторов была забота власть предержащих… о своих подданных, а в случае необходимости – проведение преобразований, необходимых для улучшения их положения…» . Подобная мотивация была свойственна и русскому консерватизму (социально-политические программы славянофилов, К.Н. Леонтьева, Л.А. Тихомирова и др.).
Следует, в то же время, отметить, что русскому консерватизму - составной части христианского консерватизма, - даже в самых «народнических» и «прогрессивных» его проявлениях был свойственен не только социальный реформизм. Признавая важнейшей задачей христианского общества и государства заботу о благе подданных, консерватизм не абсолютизировал принцип социальности. Являясь, в целом, социально ориентированной идеологией, христианский консерватизм имел принципиальнейшее отличие от современной социал-демократии: в то время, как последняя является материалистической идеологией, основанной на приоритете социальных и меркантильных интересов индивидуума, идеология консерватизма религиозна в своей основе. Ей одинаково чужда либерально-капиталистическая апология свободного рынка и конкуренции и социал-демократическая практика перераспределения общественного продукта. Обе идеологии и основанные на них социально-экономические практики, в представлении консерваторов, объединяет материалистический подход и абсолютизация «посюсторонних» интересов человека. Не случайно у консерваторов, будь то немецких или русских, постоянно проводилась параллель между буржуа либерально-капиталистического общества и пролетарием марксизма.
3. Представление о структуре общества, состоящем из «коллективных личностей». В научной литературе неоднократно отмечалось, что для представителей консервативной мысли было характерно отношение к человеческой личности как к части органичного целого, точнее, комплекса организмов-социумов: нации, социальные группы и т.д. Из этих установок и строилась теория «государства-организма», состоявшего «не только из единичных, личных, но и постоянных коллективных членов» (Д.А. Хомяков), то есть, социальных страт (сословий, корпораций, общин и др.). Этот консервативный принцип является антитезой либеральной концепции «общегражданского общества» (термин Б.Н. Чичерина). На основе этого консервативного представления развилась концепция консервативного корпоративизма.
4. Принцип социальной иерархии, исходящий из представления о естественном неравенстве людей по способностям, талантам, нравственному состоянию. Антитезой данного принципа идеологи русского консерватизма считали либеральную идею формального равенства. Современный исследователь русского консерватизма при анализе принципа аристократизма очень удачно использовал следующую цитату из Бердяева: «Существование “белой кости” есть не только сословный предрассудок, это есть также неопровержимый и неистребимый антропологический факт. Дворянство не может быть в этом смысле истреблено. Никакие социальные революции не могут уничтожить качественных преимуществ расы. Дворянство может умирать как социальный класс, может быть лишено всех своих привилегий, может быть лишено всякой собственности. Я не верю в будущее дворянства как сословия и не хочу себе как дворянину дворянских привилегий. Но оно остается как раса, как душевный тип, как пластическая форма, и вытеснение дворянства как класса может увеличить его, душевную и эстетическую ценность» . В течение длительного времени практическим выражением данного принципа являлась консервативная апология сословного деления русского общества. В предреволюционный период у Л.А. Тихомирова и, особенно, в эмиграции возникает идея «новой» или «трудовой аристократии» - аристократии способностей, а не происхождения. Наиболее концептуальное воплощение изложенные выше принципы получили у консервативных идеологов пореформенного периода и в условиях эмиграции, в работах И.А. Ильина. Именно на принципе отбора лучших («новой» или «трудовой аристократии») Ильиным будет построена доктрина «творческой демократии», которая будет подробно проанализирована в следующем разделе нашей работы.
На основе социально-политического критерия в русском консерватизме можно выделить три основных направления: государственническое, народническое, сословно-корпоративное.
Термин «государственный (бюрократический) консерватизм» был введен в научный оборот американским русистом Р. Пайпсом для определения отдельного направления охранительного лагеря в России. По мнению Пайпса, ведущими идеологами данного направления являлись М.Н. Катков и К.П. Победоносцев; мы считаем возможным пролонгировать данное направление к началу XIX столетия и в качестве родоначальника назвать Н.М. Карамзина и теоретиков «официальной народности». Ключевые постулаты идеологии государственнического консерватизма заключались в неприятии общественной инициативы, даже исходившей со стороны лояльных слоев населения, включая дворянство. Единственной творческой силой русской истории признавалось государство (вспомним центральный для историографии и идеологии Н.М. Карамзина тезис о самодержавии-творце русской истории). Как известно, М.Н. Катков и К.П. Победоносцев не принадлежали к дворянству, и, тем не менее, считали (особенно Катков) необходимым отстаивать его сословные привилегии. Определяющим в их отношении к дворянству был не пафос аристократизма, а прагматично-функциональный подход: «дворянство должно было быть встроено в государственную систему бюрократических структур, стать частью бюрократического механизма» .
Как и всякая схема, предлагаемая нами система типологизации достаточно условна, поэтому существует опасность излишнего «спрямления» и схематизации русского консерватизма. В частности, по оценке, высказанной И.Н. Ионовым , К.П. Победоносцев, выступая противником распространения либеральных ценностей и демократических институтов власти, призывал опираться на традиционные ценности, руководствуясь лозунгом «Царь и народ». Его отношение к дворянству было весьма скептическим. Как отмечает А.В. Репников, «Победоносцев считал, что милые его сердцу «исторические предания твердо держатся в одном крестьянстве», а дворяне одинаково со всем народом подлежат обузданию. (…) «Темное» крестьянство казалось им (консерваторам – Э.П.) более надежной опорой трона» .
Второе направление в русском консерватизме, которое мы определяем термином «народники» или «общественники» представлено, главным образом, славянофильством. В то же время оно включает в себя близкие по направленности консервативные течения (прежде всего, почвенников) и отдельных мыслителей. В научной и общественно-политической литературе неоднократно предпринимались попытки идентифицировать славянофилов как представителей либеральной идеологии . В современной литературе более широко представлен иной подход к данному течению. В частности, в диссертационном исследовании О.С. Шакировой утверждается, что наряду с антидворянской тенденцией в программах пореформенного славянофильства, славянофилы выступали за сохранение общины, социальную градацию населения и т.д. Эти и другие пункты их социально-политической программы, а также политическое самосознание славянофильства (идеологи которого относили себя к консерваторам, поскольку они  отстаивали принципы народности и органичности) позволяют, по мнению О.С. Шакировой, идентифицировать его как течение консервативное.
Сходных позиций придерживаются также И.А. Немцев и известный московский исследователь и издатель источников по русскому консерватизму С.М. Сергеев .
В центре социально-политических программ славянофилов и почвенников лежит представление об общине как стержне русской исторической и социальной жизни. «Община выступала для славянофилов не только традиционным институтом, обеспечивающим связь времен и преемственность поколений, регулятором социальных конфликтов и средством интеграции отдельных индивидов в систему общественных отношений, но и квазисакральной ценностью» . Община, по мнению  славянофилов, являлась тем институтом, в котором исторически выработались формы осуществления социальной справедливости так, как понимало ее русское крестьянство. Идеолог пореформенного славянофильства Ю.Ф. Самарин выразил это представление следующим образом: славянофилы «считают общинное землевладение явлением бытовым, а не искусственным, нормальным, а не случайным и преходящим; они видят в нем выражение коренного народного понятия о справедливости и самое надежное обеспечение существенных интересов массы сельского народонаселения» . Опыт сельской поземельной общины, по мнению идеологов славянофильства, может быть перенесен и в современную урбанизированную среду и, тем самым, приостановить процесс «пролетаризации». Подобная мысль выражена, в частности, в программной статье А.С. Хомякова «О сельской общине» . Сходным образом миссию общины формулировал почвенник Ф.М. Достоевский: «Про общинное землевладение всяк толковал, всем известно, сколько в нем помехи экономическому хотя бы только развитию; но в то же время не лежит ли в нем зерно чего-то нового, лучшего, будущего, идеального…, что лишь у нас лишь одних есть в зародыше…» .
Важно отметить, что община представлялась славянофилам и почвенникам не просто исторической данностью (что само по себе является значимым для любого консерватора), но также образцом социального устройства, антитезой либерального индивидуалистического общества, представляющего, по определению А.С. Хомякова, «скопление личностей, ищущих, не находящих и не могущих найти связи органической». «Социальная философия Хомякова, - утверждал В.В. Зеньковский, - покоится тоже на принципе «органичности» - отсюда культ «общины» и борьба с индивидуалистическими тенденциями современности, но отсюда же горячая защита свободы. Идеал социальной жизни дан в Церкви, как единстве в свободе на основе любви…» . По верному замечанию Э.Г. Соловьева, «Требование сохранения национальной специфики в ходе модернизации позволяет характеризовать славянофильскую консервативную утопию не просто как разновидность автохтонной "почвеннической" идеологии, но как одну из первых в истории мировой социально-политической мысли попыток теоретического обоснования "третьего пути" общественного развития, т.е. модернизации общества без индустриализации западного типа, предполагающей массовую пролетаризацию населения, разрушение традиционных связей в обществе и его атомизацию» .
Удачной иллюстрацией мнения Э.Г. Соловьева является следующая цитата из философско-политической публицистики Ф.М. Достоевского: «В наш век произошла страшная революция, и одолела буржуазия. С ней явились страшные города, которые не снились даже и во сне никому. Таких городов, какие явились в 19-м веке, никогда прежде не видало человечество. Это города с хрустальными дворцами, с всемирными выставками, с всемирными отелями, с банками, с бюджетами, с зараженными реками, с дебаркадерами, с всевозможными ассоциациями, а кругом них с фабриками и заводами» . Этой апокалипсической картине Достоевский противопоставляет консервативную утопию, в основе которой лежит идея все той же общины: «Если хотите переродить человечество к лучшему, почти что из зверей поделать людей, то наделите их землею – и достигнете цели. (…) у нас земля и община в сквернейшем виде, согласен, - но все же огромное зерно для будущей идеи… По-моему, порядок в каждой стране – политический, гражданский, всякий – всегда связан с почвой и с характером землевладения в стране» .
Ошибочным является распространенное отождествление общинной «программы» славянофилов и революционных народников : первые в соответствии с собственным консервативным мировоззрением видели общину «элементом консервации существующих социальных отношений и традиционного мировоззрения крестьянства» (определение Э.Г. Соловьева), вторые – стержневым элементом «крестьянского социализма». Отношение славянофилов к социализму было не менее враждебным, чем к буржуазному либеральному обществу, порождением которого оно, в их представлении, и являлось. Социализм виделся им как извращение христианской идеи человеческой и социальной солидарности. Не отдать свое ради любви к ближнему, а отобрать чужое из-за ненависти, - это кредо социализма, формулируемое славянофилами, не могло быть не только приемлемым, но даже терпимым христианскими консерваторами.
Менее проработаны были другие части социально-политической программы консерваторов-«общественников», хотя и в отношении общины исследователь имеет дело скорее с контурами или отдельными тезисами таковой, чем с детально проработанной концепцией и, тем более, доктриной. Даже в наиболее концептуализированном виде, который обрело учение славянофилов на рубеже XIX-XX вв. в трудах Д.А. Хомякова, написанных, оно представляет обрис программы. В целом эта «программа» может быть сведена к нескольким пунктам: сохранение общины как регулятора социально-экономических отношений на селе и, по возможности, распространение ее опыта среди городского пролетариата; эмансипация русского общества, устранение сословных ограничений, «растворение» дворянства в общенародной массе; дарование гражданских свобод обществу, включая свободу печати (явно либеральный элемент славянофильской «программы»), венцом чего должно стать воссоздание института Земского собора. Следует отметить, что хотя последнюю идею славянофилов взяли на вооружение либералы из правительственного лагеря на рубеже 1870-х – 1880-х гг., сами идеологи этого направления понимали институт народного представительства не либерально, скорее даже «реакционно». Подробная реконструкция славянофильской идеи Земского собора будет проведена в следующем разделе нашей работы.
Два вышеозначенные направления русского консерватизма – «государственники» и «общественники»-славянофилы – находились в состоянии жесткого идеологического противостояния, являясь, в известном смысле, антиподами. Подчеркнем, однако, что это идейное размежевание происходило в рамках единого консервативного лагеря. Попытки определить уровень идейно-политического реализма каждого направления предпринимались самими идеологами. Нам близка оценка, сделанная Л.А. Тихомировым. Отмечая политический реализм консерваторов-«государственников» и несомненные черты утопизма в славянофильской идеологии и социально-политической практике, он признавал стратегическую правоту славянофилов. Последние, по мнению Тихомирова, осознавали необходимость «народного участия» в управлении государством и местном самоуправлении, видели бесперспективность пролонгации бюрократических методов.
Представляется, что ограниченность и крайности двух направлений русского консерватизма были преодолены в рамках третьего направления, которое мы обозначаем как сословно-корпоративное. Идеологами последнего являлись Константин Николаевич Леонтьев (1831-1891) и Лев Александрович Тихомиров (1852-1923). Являясь, в отличие от славянофилов, апологетами сильной государственной власти, они, в отличие от консерваторов-«государственников», осознавали недостаточной опору исключительно на государственный бюрократический аппарат. Логическим развитием этого заключения стала идея опоры на общество. Но, в отличие от аморфных представлений славянофилов об «обществе», социально-политическая доктрина данного направления давала четкое представление о его структуре и функциях. «Сами сословия или, точнее, сама неравноправность людей и классов, - утверждал Леонтьев, - важнее для государства, чем монархия» .
Поскольку данное направление русского консерватизма представляется нам наиболее интересным и перспективным, мы сделаем акцент именно на реконструкции и анализе его идеологической доктрины и социально-политической практики.
Повышенный интерес к социально-политической проблематике в консервативной среде проявился, прежде всего, накануне (прежде всего, у славянофилов) и в период проведения Великих реформ. Так, М.Н. Катков поставил вопрос о дальнейшей судьбе сельской общины: «Не следует ли приискать способы к устранению вреда, причиняемого общинным землевладением, хотя бы не нарушая принципа общинной земельной собственности» . Однако концептуальный характер разработка социально-политической проблематики получила у другого представителя консервативного лагеря, протеже Каткова и одного из вдохновителей политики контрреформ А.Д. Пазухина, автора специальной записки «Современное состояние России и сословный вопрос». «...Реформы, построенные на бессословном начале, - отмечал Пазухин, - расторгли непосредственную связь между верховной властью и сословиями, на которой держался наш сословный порядок, и способствовали скорейшему разрушению сословий» . Впоследствии направление деятельности Пазухина вызвало высокую оценку К.Н. Леонтьева; однако в целом нельзя не признать, что даже у такого идеолога, как Пазухин, программа которого носила наиболее концептуальный характер, преобладающим стремлением было все же «отрицательное», а не «созидательное». К такому выводу позволяет, на наш взгляд, прийти основная цель политики контрреформ, декларируемая А.Д. Пазухиным: «Если в реформах прошлого царствования мы усматриваем великое зло в том, что они разрушили сословную организацию, то задача настоящего должна состояться в восстановлении разрушенного» . Следовательно, главная задача заключалась в том, чтобы минимизировать, устранить отрицательные последствия предшествующих преобразований. Поскольку возврат к прошлому признавался невозможным, был сделан вывод о необходимости хотя бы частичного «восстановления разрушенного». Таким образом, поставленные в работе А.Д. Пазухина задачи носили, по преимуществу, «тактический» характер. Выполнение их, по мнению автора проекта, было призвано решить возникшие проблемы, связанные, главным образом, с управлением (которое предлагалось вернуть в сословные рамки). Напротив, была проигнорирована проблема повышения благосостояния народных слоев и предотвращения социального взрыва.
На ошибочность подобного подхода обратили внимание идеологи сословно-корпоративного направления русского консерватизма, которые предприняли попытку предложить обоснованную программу «консервативных реформ». В идейно-теоретическом наследии К.Н. Леонтьева социально-политическая проблематика разрабатывалась под углом зрения «превентивности», нацеленной не только на устранение недостатков  Великих реформ, но и на разработке принципиально новой программы консервативного развития. Указанная установка, на наш взгляд, сформулирована в следующем высказывании К.Н. Леонтьева: «Слава Богу, что мы стараемся теперь (то есть, в период проведения контрреформ 1880-х гг. - Э.П.) затормозить хоть немного свою историю, в надежде на то, что можно будет позднее повернуть на вовсе иной путь (выделено нами - Э.П.)» .
В основу леонтьевской социально-политической концепции была положена идея юридического закрепления прав и обязанностей социальных групп - сословий, корпораций и др. Необходимость же этих социальных страт виделась ему в том, что «... Строй общества нынешнего ставит лицо, индивидуум прямо под одну власть государства, помимо всех корпораций, общин, сословий и других сдерживающих и посредствующих социальных групп...» . Декларируемый им подход получил выражение в следующей, парадоксальной для русского монархиста формуле: «Сами сословия или, точнее, сама неравноправность людей и классов важнее для государства, чем монархия». Социальные страты, юридически оформленные и наделенные неравными правами и привилегиями, К.Н. Леонтьев считал необходимым условием всякого прочного и долговечного «строя»: чтобы «Царская власть была долго сильна,- утверждал он, - не только не нужно, чтобы они опиралась прямо и непосредственно на простонародные толпы (...); но, напротив того - необходимо, чтобы между этими толпами и Престолом Царским возвышались прочные сословные ступени; необходимы боковые опоры для здания долговечного монархизма» . Теоретическое обоснование подобного подхода Леонтьев обнаруживал в социально-политической философии Платона с ее идеей трех каст: «трехосновность платоновская до того неотвратима, что она в искаженном, расстроенном, смешанном виде доживает с самим государством до его последнего издыхания под ударами завоевателя» . Именно на основе учения Платона о государстве Леонтьевым была разработана концепция сословно-корпоративного государства. Наряду с термином «сословия» Леонтьев первым среди русских консерваторов ввел в употребление понятия «корпорация», которое служило для обозначения существенно иного явления («сословие» - социальная группа, принадлежность к которой определяется по принципу наследственности; «корпорация» - социальная группа, принадлежность к которой определяется по профессиональному или отраслевому признаку).
Если идеологи-вдохновители политики контрреформ (консерваторы-государственники) исходили из необходимости сохранения прежних сословных групп, то К.Н. Леонтьев, не отвергая намеченной цели, не был вполне уверен в возможности ее осуществления, а поэтому предлагал более отвечающие духу времени (по его мнению) рецепты. Наряду с существующими социальными группами (дворянство, крестьянство и др.), значительное место в концепции Леонтьева было уделено вновь образованным стратам и, прежде всего, пролетариату. Осмысление западноевропейского опыта привело идеолога к выводу о неизбежности в Европе социалистической революции, которая будет вызвана ростом юридических прав пролетариата при экономическом одновременном закабалении его «новым феодализмом» капитала . Леонтьев предлагал ввести в России «коммунизм сверху», чтобы предотвратить возможность социального взрыва, с одной стороны, а с другой, чтобы средствами социальной и экономической политики смягчить ужесточение «деспотической» политики государства. С этой целью Константин Николаевич стремился очертить общие контуры этого «охранительного социализма»: во-первых, юридически оформить сословно-корпоративную систему под контролем «деспотической» власти самодержца; во-вторых, разработать содержание и механизмы реализации государственной социальной политики в интересах демократических слоев, причем она должна была включать в себя уменьшение крестьянских повинностей, прирезку земельных наделов «где можно и когда можно» , а также «творческое» разрешение «рабочего вопроса»: «Рабочий вопрос, - вот тот путь, на котором мы должны опередить Европу и показать ей пример. Пусть то, что на Западе значит разрушение, у славян будет творческим созиданием» .
В этой связи, мы не считаем возможным согласиться с позицией авторов коллективной монографии «Русский консерватизм XIX века», согласно которой «Теории Леонтьева явились своего рода порождением консервативного максимализма Каткова, Победоносцева, Мещерского (...) Во взглядах Леонтьева больше сходства с ортодоксами российского консерватизма, чем отличий. Особенно это касается проблем государственности, занимающих центральное место в их мировоззрении» . На наш взгляд, ни степень уделяемого Леонтьевым внимания социально-политической проблематике; ни, тем более, несомненный «модернистский» характер его теоретических построений в этой части, не позволяют говорить о Леонтьеве как о «подражателе».
В концепции идеолога позднего славянофильства Д.А. Хомякова также нашло свое развитие представление о сословной (корпоративной) структуре общества: «Общество органичное должно состоять из членов не только единичных, личных, но и постоянных коллективных» . Некоторым диссонансом с прежними установками славянофильства звучало следующее утверждение Д.А. Хомякова: «... Группировка людей в классы, наследственность таковых и даже привилегированность не может нисколько смущать православного, если только это взаимоотношение… (не имеет других целей - Э.П.), кроме государственного строительства» .
На основании идеологических наработок предшествующих поколений русских консерваторов Л.А. Тихомировым была сформулированы взаимосвязанные идеи «классовой солидарности» и корпоративного государства.
Руководствуясь представлением о государстве как о «доразвившемся обществе», Л.А. Тихомиров считал недопустимым со стороны государства самоустранять себя от вмешательства в социальную сферу, на чем основывалась теория классического либерализма. Этим была обусловлена его критика теории Б.Н. Чичерина о постепенном отмирании сословий. С подобным положением Тихомиров готов был согласиться в тех случаях, если речь шла о действительно отмирающих сословиях (например, о дворянстве) или же о тех принципах, которыми определялась принадлежность индивида к той или иной социальной страте . Если в Средние века, утверждал Тихомиров, сословная принадлежность определялась, прежде всего, фактором происхождения (что привело, по мнению автора, к возникновению «наследственно-сословного строя»), то в Новое время произошла «эволюция социального строя», который постепенно трансформировался в «свободно-сословный строй» .
Исходным и системообразующим принципом построения социально-политической модели Л.А. Тихомирова становится принцип корпоративизма. Как мы считаем, Л.А. Тихомирова можно назвать одним из первых теоретиков корпоративизма .
Концепция «органичной» структуры государства привела Л.А. Тихомирова к логическому выводу о государстве-арбитре социальных отношений, - идее, которая была противопоставлена им как классической либеральной идее невмешательства государства в дела общества (laissez fair, хотя последний принцип принято использовать применительно к экономической сфере), так и марксистской теории пролетарского государства. В основу концепции «классовой солидарности» Л.А. Тихомирова была положена установка о функции государства выражать и защищать интересы всей нации, а не отдельного класса или сословия.
Л.А. Тихомировым на примере Англии, наиболее передовой стране того времени, была подвергнута критике теория «общегражданского», якобы бессословного государства . Ограничив сферу деятельности государства пределами сугубо политической жизни, либеральное английское правительство объявило политику  «свободы рук». Сословие предпринимателей, наиболее могущественное в материальном отношении и к тому же более сплоченное, резюмировал он, оказалось в гораздо более выигрышном положении, чем пролетариат. Единственной силой, которая могла способствовать улучшению его положения, было государство, однако последнее самоустранилось от вмешательства в «чужой» спор. Это имело, как считал Тихомиров, далеко идущие последствия: в глазах рабочих государство стало прочно ассоциироваться с защитой интересов их классовых врагов. К тому же со временем и само правительство стало ассоциировать интересы предпринимателей с интересами всего государства . Таким образом, заключал он, «общегражданское» и «бессословное» государство трансформировалось в государство классовое, - а именно, буржуазное, что, по его мнению, доказывало утопизм теории либерального «бессословного» государства. Подобная мутация, считал он, стала возможной именно вследствие «самоустранения» государства из социальной сферы.
Констатируя, что следствием политики «административного нигилизма» стало возникновение многочисленных профессиональных рабочих организаций (тред-юнионов) и делая вывод об опасности сращивания профессионального рабочего движения с движением социалистическим, Л.А. Тихомиров, однако, настаивал на том, что эти движения не всегда тождественны . Следовательно, можно и нужно «перетянуть» рабочих на свою сторону, не забывая, что государство само создавало ситуацию, при которой рабочие стали питательной средой для роста популярности социалистических идей и, прежде всего, марксистской теории «пролетарского государства».
Прогнозы Л.А. Тихомирова оказались более реалистичны, чем позиция Б. Н. Чичерина, который постулировал невозможность построения социалистического государства (поскольку последним этапом развития государственной организации должно является государство «общегражданское», то есть, либеральное). Напротив, Тихомиров не только предполагал подобную возможность, но и предрекал едва ли не неотвратимость социалистической революции. Так, он писал уже в 1896 г. «Настоящею опасностью, в более близком будущем..., угрожает не анархизм, а социальный демократизм. Это движение разгромить вовсе нелегко, и даже едва ли возможно...» .
Итак, согласно Тихомирову, государство должно было отказаться как от политики невмешательства в социальную сферу, так и от поддержки лишь одного класса или сословия. Следовательно, роль государства должна заключаться в том, подчеркивал идеолог, чтобы стать над классами и регулировать взаимоотношения между ними, - иначе это сделают другие. Проведение подобной «превентивной» политики не мыслилось ему без создания профессиональных организаций (корпораций) и, прежде всего, рабочих под обязательным контролем государственной власти.
Именно настоятельная необходимость разрешения «рабочего» вопроса (тема, которую «подсказал» ему К.Н. Леонтьев ) привела Л.А. Тихомирова к планомерной разработке принципов корпоративизма.
Уже сама постановка «нового» (рабочего) вопроса, а также поиск форм и методов его разрешения (корпоративизм), свидетельствовали о несомненном компоненте новизны, привнесенном в социально-политическую теорию консерватизма К.Н. Леонтьевым и Л.А. Тихомировым, идеологами сословно-корпоративного направления.
Отталкиваясь от мысли о том, что именно рабочие (в большинстве своем недавние выходцы из деревни и принадлежащие по паспорту к крестьянскому сословию), теряя связь с общиной, становились легкой добычей социалистических агитаторов, Тихомиров акцентировал внимание и на другом обстоятельстве. Питательной почвой для успеха социалистической пропаганды являлись и планомерное нарушение принципов социальной справедливости со стороны предпринимателей, и (в немалой мере) непродуманная политика правительства, ассоциирующаяся в глазах рабочих с защитой интересов предпринимателей. Так, он писал по этому поводу: « Если при этом еще его (рабочего - Э.П.) права как члена русского общества нарушаются и его достоинство безнаказанно оскорбляется …, то этот человек и нравственно тупеет, погружаясь в рабское бесчувствие, из которого выходит только для какого-нибудь безумного бунта, очень похожего на то же пьяное буйство» .
Следовательно, настаивал Тихомиров, правительство обязано предпринять все возможное для хотя бы частичного повышения экономического благосостояния и правового (монархически ориентированного) сознания рабочего класса: «… Все, что изменяет к лучшему положение рабочего класса, - утверждал Лев Тихомиров, - дает ему больше средств, больше времени, больше развития и обеспечения прав, больше разумной самодеятельности, - все это приносит благо не только каждому отдельному рабочему, но и всей России» .
Тихомировым предлагалось установить государственное регулирование взаимоотношений нанимателей и рабочих, что было это возможно лишь путем создания подконтрольных правительству рабочих организаций. Настаивая на таком варианте, Тихомиров подчеркивал, что рабочие организации возникнут в любом случае, но будут созданы уже руками революционеров. И, напротив, создавая подобные «профсоюзы», государство станет «покровителем» интересов рабочих перед нанимателями и, соответственно, перехватит инициативу у революционных партий. Он прямо заявлял: «... Государственный надзор и вмешательство может обеспечить рабочих от эксплуатации, то есть несправедливых притязаний хозяина, может создать надлежащее посредничество в спорных случаях, может предписать обязательную обстановку труда и т. д.» .
Корпоративистская доктрина Льва Тихомирова получила практическое, хотя и частичное воплощение. Ее отдельные фрагменты были реализованы в практике «полицейского социализма» ; позднее он принял участие в работе в кабинете П. А. Столыпина в качестве эксперта по рабочему вопросу .
Представление о потенциальной опасности выхода этих лояльных правительству организаций из-под контроля полиции, которую прекрасно осознавал сам Тихомиров, тем не менее, не заставило его отказаться от идеи ее практического воплощения. В своей записке на имя П.А. Столыпина Л.А. Тихомиров приводил следующие аргументы в защиту этой идеи: «В политике и общественной жизни – все опасно… Может быть опасна и рабочая организация. Но разве не опасны были организации дворянская, крестьянская и всякие другие? Разве не опасна  даже сама чиновничья организация? Вопрос об опасности организации для меня ничего не решает. Вопрос может быть лишь в том: вызывается ли организация потребностями жизни? Если да, то значит ее нужно вести, так как, если ее не будут вести Власть и закон, то поведут другие – противники власти и закона» .
Создание рабочих организаций являлось лишь частью, хотя и важной, разработанной Тихомировым корпоративистской программы; в дальнейшем им предполагалось создание корпораций, объединяющих представителей всех профессиональных групп. По мысли Льва Тихомирова, каждая отдельно взятая фабрика должна была представлять для государства некую профессионально-территориальную «общину». Все рабочие этой фабрики должны быть объединены в рамках единой организации. Необходимость подобного шага объяснялась им следующим образом: при добровольном принципе организации профсоюзов происходило разделение рабочих на «организованных» и «неорганизованных». Автоматически рабочий, вступая в организацию, становился носителем определенных прав и обязанностей. Тихомиров настаивал на следующем варианте построения внутренней структуры этих организаций. Каждый технический слой предприятия - рабочие, администрация, хозяева - должны быть объединены в отдельные корпоративные группы, но все они, в свою очередь, должны быть включены в одну большую корпорацию, объединяющую всех работников фабрики, от рабочих до хозяев включительно. «Права хозяина и рабочих, - писал Лев Тихомиров, - должны быть одинаково ограждены не только наказаниями за произвол и узурпацию, но созданием внутренней организации, обеспечивающей возможность их постоянного соглашения» . В данном случае Тихомиров вплотную подошел к вопросу, связанному с деятельностью так называемых «камер соглашения». Суть этой идеи заключалась в необходимости нахождения социального компромисса между предпринимателями и рабочими, представители которых собирались бы в одном месте и пытались найти компромиссное решение, которое устроило бы каждую из сторон. Л.А. Тихомировым было указано на существование нескольких вариантов организации подобных органов, причем сам он более склонялся к признанию за образец германского опыта, выраженного в следующей формуле: «учреждение чисто государственное сверху, а в нижних разветвлениях своих постепенно сливающееся с сословными» .
Необходимость создания лояльных монархии рабочих организаций в глазах Л.А. Тихомирова была обусловлена еще одной важной причиной. На рубеже XIX - XX вв. произошло оформление неолиберального направления, представителями которого также была осознана необходимость разрешения социально-политической проблематики: «Радикализм программных требований (неолибералов - Э.П.) проявлялся, прежде всего, в идее бессословного народного представительства... и в признании «государственного социализма», т.е. активной социальной политики государства в интересах широких масс трудящихся» . Таким образом, представители сословно-корпоративного направления русского консерватизма, не имея прочной опоры в правительственных кругах, в лице оппонентов слева получили весьма сильного политического конкурента. И если на теоретическом поле силы оппонирующих друг другу направлений общественно-политической мысли были примерно равны, то в сугубо политической сфере неолиберализм оказался в более выигрышном положении, особенно в среде образованного русского общества.
Помимо рабочего вопроса, Л.А. Тихомировым была предпринята попытка разрешения дворянского вопроса, которая характеризуется определенной противоречивостью. С одной стороны, Тихомиров (как и Д.А. Хомяков) подчеркивал «служилый» характер дворянского сословия, что было связано  с реформами Петра Великого. По мнению Л.А. Тихомирова, развитие взаимоотношений государства и дворянского сословия происходило в направлении постепенного облегчения той службы, которой было обязано государству дворянство и, в то же время, в сторону усиления дворянских прав и привилегий. Между тем, учение о монархической верховной власти утверждало тезис о надклассовой сущности самодержавия. Несмотря на признание этого факта, указывал Тихомиров, ни в коем случае нельзя ускорять процесс падения этого сословия, наиболее культурного и квалифицированного слоя русского общества , поскольку наличие определенного аристократического слоя он считал необходимым для каждого общества. Однако со временем, считал Тихомиров, место прежней, дворянской «аристократии» должна занять новая, «трудовая» (в этом сказалось несомненное влияние славянофильской идеи о «растворении» дворянского сословия), или, по его терминологии, «сословная интеллигенция», основу которой должны были составить лучшие представители каждого сословия или корпорации.
Почерпнутая в концепциях славянофилов и К.Н. Леонтьева и основательно разработанная Л.А. Тихомировым идея о «новой аристократии» или «сословной интеллигенции» впоследствии стала одной из центральных идей доктрины «народной монархии» И.А. Ильина, развернутый анализ которой будет проведен в следующем разделе. По мнению современного исследователя М.В. Назарова, она явилась дальнейшим развитием тихомировской доктрины .
Новаторство представителей сословно-корпоративного направления русского консерватизма отмечает современный исследователь М.Д. Суслов, хотя не со всеми выводами автора можно согласиться: «Примером частичной модернизации традиционных ценностей выступает концепция корпоративного строя, предложенная Л.А. Тихомировым, Д.А. Хомяковым, А.Г. Щербатовым и др. Сущность ее заключается в попытке ассимилировать новые социальные группы (например, рабочих) старой сословной организацией (последнее замечание неверно: Л.А. Тихомиров и его предшественник К.Н. Леонтьев предлагали юридически оформить права вновь создаваемых «сословий», в том числе, рабочих корпораций – Э.П.). Принцип корпоративизма предполагал концепцию классового мира и учение о том, что социальные проблемы надо решать в плоскости нравственного совершенствования человека (надо, к примеру, не устранять бедность, а помогать бедным, как проповедовал митрополит Антоний, Д.А. Хомяков и др.)» . Последний тезис М.Д. Суслова также вызывает серьезные возражения: своеобразный «модернизм» идеологии консервативного корпоративизма как раз предполагает активное государственное вмешательство в социальную сферу, что и было обосновано в теории и частично реализовано на практике.
Концепция корпоративного устройства общества Л.А. Тихомирова легла в основу разработанной им модели монархического народного представительства, - альтернативы либерально-демократической модели представительной (парламентарной) демократии. Идейно-теоретические наработки Л.А. Тихомирова и ряда других идеологов дореволюционного русского консерватизма существенно повлияли на разработку концепции «творческой демократии» идеологов «народной монархии» Русского Зарубежья – И.Л. Солоневича и И.А. Ильина. Развернутая реконструкция консервативных концепций и доктрин «народного участия» будет проведена в следующем разделе настоящей работы.
Важным постулатом социальной философии русского консерватизма являлась идея о надклассовой природе самодержавия, которое играло роль арбитра социальных споров, отстаивало интересы всей нации, а не отдельной группы. Развитием этого принципа стала концепция корпоративного монархического государства, разработанная К.Н. Леонтьевым и Л.А. Тихомировым.
Целостная социально-политическая доктрина русского консерватизма была создана именно представителями сословно-корпоративного направления, прежде всего, Л.А. Тихомировым. Предложенная ими консервативная программа призвана была достичь «социального мира», не отказываясь от монархической формы государственности. Краеугольным камнем социально-политической доктрины русского консерватизма стала теория корпоративизма. По сути, «первооткрывателем» этой идеи стал К.Н. Леонтьев, в рамки же целостной доктрины ее оформил Л.А. Тихомиров, который стал «предтечей» (или же предшественником) не только И.А. Ильина, но и целого ряда европейских теоретиков корпоративизма.
Принципы монархического корпоративного государства получили широкое развитие в идеологических и доктринальных построениях русских консерваторов в условиях эмиграции . Корпоративизм стал стержнем идеологии и социально-политических программ целого ряда консервативных партий и организаций Русского Зарубежья .

3.2. Национализм в идеологической доктрине и социально-политической практике русского консерватизма

Наряду с социальной проблематикой в числе ключевых проблем идеологии и социально-политической практики русского консерватизма одно из центральных мест занимает проблема национализма. В целом данный аспект идеологии русского консерватизма остается недостаточно исследованным, несмотря на появление в последние годы ряда работ, которые существенно заполнили существующую исследовательскую лакуну . Прежде всего, следует отметить монографию известного отечественного исследователя и публициста А.Н. Кольева , в которой анализируются различные подходы, существующие в современной западной и отечественной политологии и этнологии, связанные с определением понятий «нация» и «национализм»,. Определенное внимание уделено проблеме реконструкции комплекса идей русского национализма в их историческом развитии .
Термин «национализм» имеет множество разночтений. Несмотря на данное обстоятельство, в целом для исследователей характерно оценочное (резко негативное) отношение к национализму. Причем неприятие это весьма устойчиво и объединяет подчас авторов, придерживающихся различных убеждений. Приведем для примера выдержки из определений, содержащихся в двух энциклопедических словарях. Так, в дореволюционном классическом словаре Брокгауза и Ефрона содержится следующее определение данного явления: национализм - превращение живого народного самосознания в отвлеченный принцип, утверждающий "национальное" как безусловную противоположность "универсального", и "свое родное" - как безусловную противоположность "чужеземного" .
По сути, аналогичную трактовку данного понятия содержит определение, содержащееся в "Философском энциклопедическом словаре", вышедшем в 1989 году: «Национализм - идеология и политика в национальном вопросе, для которых характерны идеи национального превосходства и национальной исключительности. Национализм трактует нацию как высшую внеисторическую и надклассовую форму общественного единства, как гармоническое целое с тождественными основными интересами всех составляющих ее социальных слоев» .
Как мы видим, разница лишь в акцентах: в отличие от дореволюционной энциклопедии, «Философский энциклопедический словарь» 1989 года делает упор на классовом (точнее, надклассовом) аспекте явления. Общим является одно: национализм трактуется как искусственное противопоставление общего (общечеловеческого) частному (национальному). А поскольку противопоставление проводится в пользу «частного», симпатии авторов, разумеется, не на стороне националистов.
Следует отметить, что исследовательские оценки национализма в отечественной научной литературе последних 10-15 лет начали постепенно изменяться, во многом под влиянием зарубежных исследований в гуманитарных дисциплинах, для которых характерно отсутствие оценочного подхода . Так, современный исследователь В. Махнач прибегает к следующей (образной) аргументации в пользу национализма: «Националистическое мировоззрение блестяще сформулировано одним английским писателем еще в начале нашего века: “Я больше люблю свою дочь, чем кузину, а кузину больше, чем соседку, но из этого, честное слово, не вытекает, что я ненавижу свою соседку”. Анализируя зарубежную историографию проблемы, этот автор выделяет в ней такие «подвиды» национализма, как «прогрессивный» (младотюрки, Гоминьдан) и «реакционный» (нацисты) типы. «В сравнении с этим, - заключает исследователь, - в Западной Европе понятие “национализм” является безоценочным и негативной нагрузки не несет» .
Последнее утверждение автора не представляется столь бесспорным и требует некоторой детализации. Как отмечают современные авторы О. Волкогонова и И. Титаренко, ссылаясь на известного британского исследователя национализма Л. Гринфельда, «Используя два критерия – определение нации и условия членства в ней – Л.Гринфелд выделяет индивидуалистский национализм (когда нация рассматривается как суверенная общность равноправных индивидов) и коллективистский национализм (нация – коллективный «индивид», чьи интересы имеют первенство над интересами индивидов, ее составляющих), который, в свою очередь, подразделяется на гражданский и этнический в зависимости от критериев членства в общности» .
Консерватизм и национализм долгое время рассматривались и продолжают рассматриваться как идейно близкие явления. Тем больший интерес вызывают работы авторов, в которых родословная национализма выводится из либерализма. Так, подобную точку зрения высказывает и аргументирует известный историк консервативной мысли В. Лурье (иеромонах Григорий) в своей работе «Избавление от славянофильской утопии». Следует отметить, что у истоков этой консервативной традиции стоял теоретик русского охранительства К.Н. Леонтьев.
Таким образом, в современных общественно-политических дисциплинах не выработалось единого подхода ни в отношении национализма как такового, ни в отношении проблемы «консерватизм-национализм». В то же время наметилась явная тенденция к отказу от аксиологического подхода к национализму.
Итак, какое же содержание скрывается за термином «национализм»? В основе данного понятия находится слово «нация». Зарубежными исследователями феномена национализма давно отмечено, что в различных странах Западной Европы сформировалось различное же понимание нации. «Уже более двухсот лет известны "французское" и "немецкое" представления о нации. Первое исходит из идеи нации как свободного сообщества людей, основанного на политическом выборе. Оно берет начало со времен Великой французской революции, когда старому режиму противостояло третье сословие, называвшее себя нацией. Второе восходит к Иоганну Г. Гердеру и немецким романтикам XIX века. По их представлению, нация выражает "народный дух", опирается на культуру и общее происхождение» .
Можно предложить следующую трактовку данного термина: национализм – комплекс идеологических представлений, нацеленных на охранение «единого неделимого» (нации) и развитие тех сторон духовного, политического, социокультурного бытия, которые считаются ее индивидуальной особенностью.
Предложенная нами формулировка не исчерпывает всей сложности и противоречивости явления. Тем не менее, мы намеренно сделали акцент на положительном, а не на отрицательном объяснении феномена национализма. Национализм, по нашему мнению, - прежде всего то, что охраняет и развивает, обособляя. Защитительные функции в нем первичны.
Сходную трактовку национализма можно обнаружить в работе А.Н. Кольева. Выделяя три исследовательские парадигмы изучения национализма – марксистскую, либеральную и консервативную - в соответствие с идеологическими предпочтениями авторов, исследователь дает следующее определение национализма: «В консервативно-традиционалистской интерпретации национализм приобретает положительную характеристику как естественное проявление национального духа, исторического самосознания народа, а также способ отстаивания его жизненных интересов. Продуктивный национализм отличается от ложного и деструктивного тем, что первый есть сохранение своего, второй — захват чужого. Причем сохранению своего в широком значении этого слова означает также и возвращение того, что было незаконно отнято» .
Определение национализма А.Н. Кольевым основано на методологии русского ученого и консервативного мыслителя И.А. Ильина, который в своей работе «Наши задачи» также противопоставлял две формы национализма: истинный или здоровый национализм и «больной национализм». «…Извращенные формы (национализма – Э.П.), - утверждал Ильин, - могут быть сведены к двум главным типам: в первом слу­чае национальное чувство прилепляется к неглавному в жизни и культуре своего народа; во втором случае оно превращает утверждение своей культуры в отрицание чужой. Сочетание и сплетение этих ошибок может порож­дать самые различные виды больного национализма» . Представляется, И.А. Ильин и исследователи, которые придерживаются сходной исследовательской парадигмы, дали наиболее точное определение национализма, свободное как от слепой апологетики, так и необоснованного отрицания.
Можно сделать вывод, что консерватизм и национализм не являются антиподами. Более того: если принять за основу предложенную нами трактовку терминов, очевидным окажется вывод об известной тождественности (по крайней мере, по целям) данных явлений. И консерватизм, и национализм - защитительные идеологии.
Тем не менее, как свидетельствует анализ русского дореволюционного консерватизма, взаимоотношения между консервативной и националистической идеологией были достаточно напряженными, а подчас - прямо враждебными.
Буквально с первых дней существования русского консерватизма как самостоятельного явления обнаружилось противоречие, которое со временем будет лишь усугубляться. Данное противоречие наиболее наглядно проявляется при сопоставлении воззрений на нацию и государство у адмирала Шишкова и будущего Митрополита Московского Филарета (Дроздова) . И если знаменитый лидер «Беседы» считал нацию богоданной ценностью, организмом, сродни человеческому, а, следовательно, обладающим коллективными волей, духом, совестью, то великий богослов весьма скептически относился к подобным высказываниям, не без основания считая их неканоническими и даже еретическими .
С деятельностью кружка адмирала Шишкова можно связывать возникновение русского национализма как самостоятельной идеологии. Именно тогда, в 1810-е гг., начался великий спор, который вели в рамках одного, консервативного направления представители традиционной имперской и модернистской националистической точек зрения. Спор этот продолжался на протяжении всего XIX столетия и, более того, не был прекращен даже революцией: русская правая эмиграция дала как монархистов-националистов (И. Ильин), так и монархистов-имперцев (И. Солоневич).
Рассмотрим вкратце историю взаимоотношений имперской и националистической идеологии в рамках русской консервативной мысли.
Российская империя эпохи Александра I и эпохи Николая I представляла собой государство, которому соответствовали собственные критерии легитимности. Основным признаком легитимности являлся тезис о происхождение монаршей власти от Бога. Можно указать и другие признаки легитимности, однако принцип национальности (или народности) не входил в их число. Вплоть до правления Александра II Освободителя национализм проявлялся разве что в качестве оппозиционного направления. Однако уже при Николае I впервые проявились черты русского национализма как государственной политики (как внешней, так и внутренней) в национальном вопросе. По крайней мере, два события николаевского царствования позволяют сделать вывод о том, что национализм присутствовал не только в оппозиционных общественных направлениях, но и в практике государственной власти. Первый пример - вмешательство России в вооруженный конфликт между австрийскими Габсбургами и восставшими венграми. Причину появления русского экспедиционного корпуса на территории Венгрии обычно относят к легитимистским устремлениям российского монарха. Между тем, русские войска, спасая австрийскую монархию, по сути, подготовляли ей неминуемую смерть. Появление наших войск стало мощным пропагандистским фактором для набиравшего силу славянского движения в империи Габсбургов . Для нас не вызывает сомнений, что будущий панславизм не стал бы столь мощным течением, не будь этого заграничного похода русской армии.
Второй пример еще более характерен. Речь идет о знаменитой триединой формуле графа Уварова «Православие, Самодержавие, Народность». Еще недавно монархия не нуждалась в дополнительной системе аргументации, кроме уже известного нам тезиса о божественном происхождении царской (императорской) власти. Появление знаменитой триады - симптом идеологического кризиса или диффузии. Наряду с традиционным имперским компонентом, в котором де-юре доминировал принцип конфессиональности (на деле же доминировал принцип политической лояльности), в официальной идеологии появляется и постепенно усиливается националистический компонент.
Генеалогия национализма - генеалогия эмансипационного (либерализм в то время еще не отделился от революционаризма) движения. Первым, кто отождествил либерализм и национализм, стал К.Н. Леонтьев одна из программных работ которого носит характерное название: «Национальная политика как орудие всемирной революции». «Идея национальностей чисто племенных в том виде, - постулировал философ, - в каком она является в 19 веке, есть идея, в сущности, вполне космополитическая, антигосударственная, противорелигиозная, имеющая в себе много разрушительной силы и ничего созидающего…, ибо культура есть не что иное, как своеобразие, а своеобразие ныне почти везде гибнет преимущественно от политической свободы» .
Действительно, определенное морфологическое сходство (а не только общее генетическое происхождение) между либерализмом и национализмом имеется. Либерализм в начале XIX столетия сформулировал права индивида, - по аналогии с ним национализм сформулировал права национальностей. Это сходство отмечает видный теоретик консервативного национализма Н.Г. Дебольский . Вспомним также, что первыми (если не считать адмирала Шишкова) идеологию русского национализма начали разрабатывать «старшие славянофилы», которые постоянно балансировали на грани консерватизма и либерализма.
Однако данная точка зрения, приписываемая некоторыми исследователями К.Н. Леонтьеву, небесспорна.  Вспомним, что предтечи немецкого консерватизма - романтики рубежа XVIII - XIX века и предтечи «старших славянофилов» - первыми подняли вопрос не только о церкви, но и о национальности. К тому же именно консервативная идеология взяла на вооружение принцип национализма. По крайней мере, в либеральных идеологемах данный принцип не получил такого развития. История русского национализма есть, прежде всего, история национализма консервативного. Наконец, следует отметить, что несомненное идейное сходство имеется не только между либеральной и националистической (принцип права) идеологиями, но и между националистической и консервативной (принцип антииндивидуализма, акцент на охранительных функциях, идея «коллективных личностей» и т.д.). Следующая цитата из работы современного исследователя дает четкое представление о сути расхождений консерваторов и либералов по вопросу о нации: «Основное различие между славянофилами и либералами Н.П. Аксаков (идеолог пореформенного славянофильства – Э.П.) видел в том, что первые ставят в центр своей идеологии понятие «народ», а вторые – «личность». Думается, ему действительно удалось обозначить главный водораздел между двумя мировоззрениями. Ибо по авторитетному мнению историка русского либерализма В.В. Леонтовича, «либерализм – система индивидуалистическая, дающая человеческой личности и ее правам превосходство надо всем остальным» .
На материале русского консерватизма можно выявить три основных направления националистической мысли. Наша типология данного явления достаточно условна. Как правило, идеологи каждого из направлений не отрицали принципиальной важности тех аспектов национализма, которые являлись ключевыми в идейно-теоретических построениях их «оппонентов». Зачастую разница, которая присутствовала в подходах консервативных идеологах, заключалась лишь в акцентировке на каком-либо одном принципе.
Первое направление сформировалось под сильным интеллектуальным влиянием идей немецкого (консервативного) романтизма рубежа XVIII - XIX века. В известном смысле здесь также сказалось опосредованное воздействие идей Великой французской революции с ее представлением о «нации-суверене». Логическим развитием этого комплекса идей стало представление о национальности как о высшем принципе легитимности. Так, по мнению позднего славянофила Д.А. Хомякова, в петербургский период истории России произошла деформация «истинно русского» представления о государственности: Русское Православное царство превратилось в Российскую империю, индифферентную ко всему религиозному (православному) и национальному. Иными словами: власть легитимна до тех пор, пока признает высшую ценность нации. Это все то же старое учение о «нации-суверене» с той лишь разницей, что в концепции славянофила народ-суверен наделяет властью монарха, который является персонифицированным выразителем духа народного. Этот вывод Хомякова вполне логичен: отвергая представление о божественном происхождении царской власти, он (вслед за А.С. Хомяковым) вывел ее генеалогию из факта народного избрания. Представляется, сходство с идеей «нации-суверена» достаточно значительное .
Эта линия русского национализма получила свое развитие и в трудах Н.Г. Дебольского. Подвергнув критике идею космополитического всемирного государства, философ противопоставил ей идею государства национального. Так, характеризуя современную ему внешнеполитическую ситуацию начала 1910-х гг., он писал: «Пока национальное сознание еще слабо, государственный союз может быть образован лишь насильственно. Этим насильственным путем механически склеиваются государства, которые, будучи образованы путем насилия, продолжают существовать в виде внешне соединенных конгломератов и даже расширяются ... через завоевание новых инородных частей». И далее: «Ныне возникает надежда на крушение и турецкого, и австрийского конгломератов, и осуществление этой надежды ознаменует собою расцвет новой национальной жизни для Европы и водворение в ней прочного мира» .
Можно сделать вывод, что это направление русского консервативного национализма, которое можно назвать политическим (поскольку его идеологи и теоретики признавали волю нацию в качестве критерия легитимности и настаивали на создании национальных государств) получило наибольшее число адептов в среде русских консерваторов.
Второе направление русского консервативного национализма мы определяем как культурный национализм. Предтечами культурного национализма можно назвать все того же адмирала Шишкова с его идеей защиты России от европейской (французской) культурной экспансии. Элементы культурного национализма содержатся и в идеологии славянофильства и почвенничества, в которых он получил более глубокое и концептуальное развитие. Однако подлинным теоретиком культурного национализма следует назвать, прежде всего, К.Н. Леонтьева.
В современной отечественной историографии распространено представление о К.Н. Леонтьеве как о принципиальном противнике национализма. В.М. Лурье (иеромонах Григорий) противопоставляет догматическое Православие богословию А.С. Хомякова, балансировавшего на грани ереси и протестантизма . Однако мы не можем согласиться с мнением, согласно которому противоположность Леонтьева и «старших славянофилов» простиралась и на принцип национальностей. В.М. Лурье приводит выдержки из Леонтьева, которые характеризуют неприятие мыслителем поэтизации «русского кафтана». Однако автор «Византизма и Славянства» отнюдь не отрицал ценность «кафтана»; более того, в целом ряде мест он обосновывал необходимость пестроты и красочности внешних проявлений национальной жизни. Как подчеркивал Л.А. Тихомиров, «... по-сущности было бы очень трудно отделить Леонтьева от старых славянофилов. То, что составляло сущность у них, мы находим и у Леонтьева, как прямое продолжение. Генерал Киреев (известный славянофил конца XIX века - Э.П., А.К.) говорит, что нельзя считать славянофилом человека, не признававшего права народности и славянства. Едва ли, однако, в отношении «народности» Леонтьев отличался так сильно не только от славянофилов, но даже от самого генерала Киреева» .
Выводя генеалогию леонтьевских идей из «классического» славянофильства, автор «Монархической государственности» несколько преувеличивал степень «родства». Но Тихомиров был прав в том смысле, что Леонтьева действительно невозможно представить без славянофильства. Л.А. Тихомиров сделал ценное замечание по поводу характера леонтьевского национализма: «В Леонтьева - русский человек резче, яснее, отчетливее, чем в ком бы то ни было сознал свое культурно-историческое отличие от европейца...» .
Комплекс идей Константина Леонтьева следует охарактеризовать как культурный национализм. Мыслитель ни разу не высказывался за предоставление политических прав какому-либо народу (не исключая и русского). Однако постоянным рефреном в его произведениях проводится мысль о необходимости укрепления национально-культурного русского типа. Только сохранив (а точнее, развив) свою культурную самобытность, которая должна проявиться во всех сферах жизни (в том числе, и в государственном строительстве, где русские, по мнению философа, чаще занимались подражательством у более творческих народов), мы сумеем преодолеть страшную пропасть гибельного уравнительного всесмешения.
Характерно, что два направления в русском консерватизме – политический и культурный национализмы - были в свое время выделены и противопоставлены К.Н. Леонтьевым. Леонтьев также подразделяет национализм на два направления: политический и культурный национализм, относя себя к представителям последнего . Тем самым сам Леонтьев дал «подсказку» исследователям по методологическому вопросу, связанному с идентификацией его идейно-теоретических построений как националистических в своей основе.
Элитарность идей К.Н. Леонтьева была настолько выдающейся, что, представляется, осталась не до конца понятой даже наиболее близким ему мыслителем, выдающимся теоретиком русского консерватизма Л.А. Тихомировым. Автор «Монархической государственности» основные положения своей консервативной доктрины (прежде всего, идею сословно-корпоративного государства) взял именно у своего старшего предшественника Леонтьева; но по некоторым позициям он был ближе к славянофильству. Представляется, что в вопросе о «народности» Тихомиров испытал значительное воздействие современных ему «эгалитарных» идей, развернутую критику которых дал К.Н. Леонтьев. Воздействие этих идей мы наблюдаем и в теоретических наработках Л.А. Тихомирова, и в его предложениях по конкретным вопросам. Формулируя свое представление о монархической власти, теоретик утверждал, что она «независима от народной воли, но зависима от народного идеала». Самодержавный монарх является в его представлении своего рода персонификацией духа собственного народа. В отличие от славянофилов, Л.А. Тихомиров утверждал тезис божественного происхождения царской власти и отвергал идею «народного избрания» Царя, считая его абсолютистским. Однако уже в его высказываниях о Государе-персонификации народного духа и выразителе народного идеала, несомненно, присутствует элемент модернизма, сама же идея взята (и впоследствии развита) у славянофилов (у Д.А. Хомякова). Представляется, что традиционное монархическое мировоззрение (в том числе, и простонародное) было далеко от представления о монархе-выразителе духа нации. Более «народным» было представление о Государе-Помазаннике Божьем, «боге среди людей, человеке среди богов» .
При выработке модели практической политики в национальном вопросе Л.А. Тихомиров также был ближе к позициям славянофильства, чем Леонтьева. Достаточно широко известен его проект монархического народного представительства. Один из краеугольных его принципов - наделение политическими правами лишь русского народа .
Сходных позиций придерживались и большинство русских консерваторов, что особенно заметно в социально-политической практике правомонархических партий в России начала ХХ в. Программные документы ведущих правых партий содержали положения о приоритетности политических прав русского народа (включающий в себя помимо великороссов малороссов и белорусов), ограничении представительства нерусских народов империи в Государственной думе и т.д. В частности, в программе ведущей правомонархической партии России Союза Русского народа содержится положение об ограничение представительства евреев в Государственной думе тремя лицами на том основании, что евреи слишком активно проявили свою антигосударственность и ненависть «ко всему русскому» во время революции 1905 года .
Следует, однако, отметить, что правые партии в России не были собственно националистическими. Национальный вопрос занимал в их программах и социально-политической практике важнейшее, но все же подчиненное значение. Представляется, что центральным вопросом для правых являлся вопрос о сохранении самодержавной монархии в России . Националистический компонент их программ являлся весьма ощутимым, но, в то же время совмещался с сугубо имперскими идеями целостности России и единства населяющих империю народов. В связи с этим оправданной представляется позиция тех исследователей, которые в качестве первой сугубо националистической организации в России называют Всероссийский национальный союз . Одним из идеологов ВНС являлся известный публицист Михаил Осипович Меньшиков (1859-1918), один из наиболее значительных идеологов русского «политического» национализма .
Третье направление в русском консервативном национализме мы определяем как духовный национализм . Первой попыткой его обоснования стали идейно-теоретические наработки адмирала А.С. Шишкова. Определенные элементы религиозного национализма заметны в идеологии «классического» славянофильства, прежде всего, в трудах И.В. Киреевского, что было связано с повышенным интересом к святоотеческой православной традиции.
Свое высшее развитие русский национализм получил именно в рамках данного направления, к представителям которого мы относим двух консервативных мыслителей: Федора Михайловича Достоевского и Ивана Александровича Ильина.
В идеологических построениях Ф.М. Достоевского нашли отражение мотивы, общие так называемому почвенническому направлению русской общественно-политической мысли 1860-х – 1870-х гг. Вместе с тем, для Достоевского – и как художника-беллетриста, и как публициста-идеолога - характерен усиленный акцент на духовной стороне жизни нации. Спиритуалистичный и провидческий характер творчества Достоевского резко диссонировал с неоправданно оптимистичными воззрениями славянофилов (прежде всего, А.С. Хомякова). В качестве примера можно привести описание Всемирной выставки в Лондоне, размещавшейся в так называемом Хрустальном дворце, у Хомякова и Достоевского . Характерно, что историософия А.С. Хомякова натуралистична, основана на противопоставлении двух «начал» мировой истории: иранства и кушитства, свободы и необходимости . Религиозный компонент в ней включен в «игру» слепых сил природы, в которой Православию, религии свободы достаточно искусственно отведено почетное, но подчиненное место. По справедливому замечанию Н.А. Бердяева, в славянофильстве (и, в частности, в историософии А.С. Хомякова) отсутствует русский православный мессианизм , который составляет центральное место творчества Достоевского.
Основная идея Ф.М. Достоевского – русский народ – народ мессианский, «народ-Богоносец», который призван спасти Европу от бездуховности. Для характеристики русского мессианизма у Достоевского характерна следующая цитата – знаменитая речь Ивана Шатова из «Бесов»: «Народ – это тело Божие. Всякий народ до тех только пор и народ, пока имеет своего Бога особого, а всех остальных богов исключает безо всякого примирения; пока верует в то, что своим Богом победит и изгонит из мира всех остальных богов. Так веровали все с начала веков, все великие народы по крайней мере, все сколько-нибудь отмеченные, все стоявшие во главе человечества. (…) Если великий народ не верует, что в нем одном истина (именно в одном и именно исключительно), если не верует, что он один способен и призван всех воскресить и спасти своей истиной, то он тотчас же перестает быть великим народом и тотчас же обращается в этнографический материал, а не в великий народ. Истинный великий народ никогда не может примириться со второстепенной ролью в человечестве, или даже с первостепенною, а непременно и исключительно с первою. Кто теряет эту веру, тот уже не народ. Но истина одна, а стало быть, только единый из народов и может иметь Бога истинного… Единый народ-«Богоносец» - это русский народ…» . Подчеркнем, что неверно расценивать мысль Достоевского о народе-«Богоносце» как проявление национальной исключительности. Представляется, русский мессианизм в его трактовке Достоевским типологически родственен знаменитой теории о Москве – Третьем Риме старца Филофея. И в том, и в другом случае православная сущность Русского царства определяется не как привилегия, дарованная русскому народу для духовного чванства перед остальным миром, а как тяжкая обязанность, возложенная Творцом на Россию. Еще одна общая черта – русский православный мессианизм дается как потенция. Ее осуществление зависит, прежде всего, от духовного и нравственного облика русского народа. Пример Второго Рима – столицы Восточно-Римской империи Константинополя – служил наглядным показателем того, что православный народ и православное царство могли оказаться не готовы к осуществлению возложенной на них миссии.
Во многом близка рассуждениям Достоевского о русском православном мессианизме сформулированная И.А. Ильиным концепция русского национализма. Философ определяет национализм, прежде всего, как духовное видение предназначения нации: «Христианство принесло миру идею личной, бессмерт­ной души, самостоятельной по своему дару, по своей ответственности и по своему призванию, особливой в своих грехах и подвигах, и самодеятельной в созерца­нии, любви и молитве, — т.е. идею метафизического своеобразия человека. И поэтому идея метафизического своеобразия народа есть лишь верное и последовательное развитие христианского понимания; Христос один во вселенной, Он не для Иудеев только и не для Эллинов только, а благовестие Его идет и к Эллинам и к Иудеям; но это означает, что признаны и призваны все народы, каждый на своем месте, со своим языком и со своими дарами (срв. Деян. 2, 1—42; 1 Кор. 1—31). (…) …Национализм есть уверенное и сильное чув­ство, что мой народ тоже получил дары Духа Святого; что он приял их своим инстинктивным чувствилищем и творчески претворил их по-своему; что сила его обильна и призвана к дальнейшим творческим свершениям; и что поэтому народу моему подобает культурное “самостояние”, как “залог величия” (Пушкин) и как независимость государственного бытия» .
Сходное определение мы обнаруживаем и у Достоевского, для которого как для христианского консерватора характерно идентификация народа, духовного организма, с человеком, личностью (вспомним символическое определение России как больного, из которого вышли бесы в одноименном романе писателя). Тем самым, национализм Достоевского и Ильина основан на восприятии нации как коллективной личности, сотворенной Богом.
Как и мессианский по своему характеру русский национализм Достоевского, у Ильина национализм не исчерпывается созерцательным мотивом, являясь деятельностной идеей. «Национализм есть созер­цание своего народа перед лицом Божьим, созерцание его души, его недостатков, его талантов, его исторической проблематики, его опасностей и его соблазнов. Нацио­нализм есть система поступков, вытекающих из этой люб­ви, из этой веры, из этой воли и из этого созерцания. Народность есть как бы климат души и почва духа; а национализм есть верная, естественная тяга к своему кли­мату и к своей почве» . Однако в понимании национализма у Достоевского и Ильина имеется и существенное различие. Если у русского писателя он принимает утопические, как показала история ХХ века, формы и цели – спасения всего мира, то у русского политического философа национализм обретает более реалистичные, «приземленные» мотивы. И.А. Ильин сформулировал очень перспективную в эвристическом плане гипотезу духовного развития России в допетровскую и послепетровскую эпоху истории страны. Вопреки мнению славянофилов и почвенников (в том числе, Ф.М. Достоевского), он не противопоставлял Москву и Петербург, видя в петербургском периоде творческое развитие потенций Московской России. Стержнем духовного и культурного развития «новой» России Ильин определяет так называемый светский национализм, заключающийся в разделении религиозного и национального. Однако «светский национализм», как и вся русская культура в широком значении этого слова, согласно Ильину, имеет все ту же православную основу. «За эти два века (после реформ Петра I – Э.П.) Россия вына­шивала свой светский национализм, зачатый в Православ­ной Церкви и проникнутый христианским Иоанновским духом любви, созерцания и свободы; она вынашивала его и в то же время вносила его во все области светской культуры: в зародившуюся с тех пор русскую светскую науку и литературу; в возникшее и быстро созревшее до мировой значительности светское русское искусство; в новый светский уклад права, правосознания, правопоряд­ка и государственности; в новый уклад русской светской жизни и нравственности; в новый уклад русского част­ного и общественного хозяйства» .
Тем самым, задачи здорового русского национализма, которые определяет Ильин, состоят в творческом претворении духа Православия в формы национальной культуры и государственного творчества.
Национализм в идейно-теоретических построениях И.А. Ильина не несет в себе элементов шовинизма, являясь мобилизирующей и созидательной формой идеологии для России.
Русский национализм проявился в качестве значимого компонента русской консервативной идеологии уже на заре возникновения последней. Прежде всего, его появление связано с деятельностью кружка А.С. Шишкова. На более высоком теоретичном и концептуальном уровне он получает развитие в идеологии славянофилов и почвенников.
С начала XIX века в среде русских консерваторов развиваются и конкурируют два направления: традиционное имперское и модернистское националистическое. Почти одновременно (с некоторым запозданием) подобный дуализм возникает и в среде носителей государственной власти, что связано, прежде всего, с деятельностью министра народного просвещения графа С.С. Уварова. В циркуляре последнего о деятельности министерства за 1833-1834 год впервые формулируется формула русского консерватизма и национализма: «Православие, Самодержавие, Народность».
Постепенно выявляются основные направления русского консервативного национализма. С некоторой долей условности можно выделить три основных направления: национализм политический (в значительной мере славянофилы, Л.А. Тихомиров, русские консерваторы-«практики» начала ХХ в.), национализм культурный (наиболее яркий представитель направления - К.Н. Леонтьев) и национализм духовный (прежде всего, Ф.М. Достоевский и И.А. Ильин). В социально-политической практике русского консерватизма преобладание получил так называемый политический национализм, более прагматичный и менее элитарный. Генезис идеи политического консерватизма прослеживается от идей немецких романтиков рубежа XVIII - XIX века и, опосредованно, от идеи «народа-суверена» эпохи Французской революции.
Генеалогия идеи культурного национализма восходит к идейно-теоретическим построениям адмирала Шишкова, культурологическим концепциям славянофилов. Вехой в развитии данного направления стала разработанная Н.Я. Данилевским теория культурно-исторических типов, впоследствии развитая К.Н. Леонтьевым.
На протяжении XIX века империализм и национализм находились в состоянии перманентной конкурентной борьбы за влияние как в консервативной среде: в правящей верхушке Российской империи и среди представителей охранительного крыла русского общества. Представляется, что окончательного преобладания не получила ни одна из идеологем, хотя националистический компонент постоянно усиливался. Спор между ними прервала революция.
Вершиной русской консервативной мысли стал «духовный национализм», исходящий из идеи Нации как коллективной личности. Нация в христианском православном мировоззрении консервативных мыслителей (Ф.М. Достоевского и И.А. Ильина) воспринимается не только как исторический и социальный, но, прежде всего, как духовный организм, сотворенный Богом. В творчестве Достоевского получает развитие русский православный мессианизм, который, как свидетельствует исторический опыт ХХ столетия, можно расценивать как нереализованную потенцию русского народа. Так называемый светский национализм И.А. Ильина основан на понимании Православия как стержня русской духовности, культуры, общественной и политической жизни, что позволяет, по нашему мнению, снять мнимое противоречие, возникающее из применения разночтимых терминов. Религиозный в своей основе русский национализм в той его формулировке, которая разработана Ильиным, является созидающей идеологией, представляющей огромный исследовательский и практический интерес для современной России.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология