Лазуткин А. Постгосударственная парадигма управления акционерным капиталом

ОГЛАВЛЕНИЕ

3.4 Диалектические основания эффективного стратегического планирования

«Что-то существенное препятствовало инновациям и обновлению японской экономики» – с этой мыслью, высказанной одним из гуру современного стратегического менеджмента, согласится, пожалуй, любой специалист, проанализировавший конкурентоспособность сегодняшней Японии.
Отмечая успехи японских корпораций в деле повышения операционной эффективности производства, М. Портер справедливо указывает на то, что «операционная эффективность – это только один из двух способов достижения превосходства. Второй способ – это разработка конкурентной стратегии, которая позволяет побеждать на основе уникального позиционирования, предлагая оригинальную продукцию или услуги» . «Операционная эффективность выражается в стремлении делать примерно то же, что и конкуренты, но лучше. Сущность конкуренции на основе стратегии в том, чтобы действовать иначе» .
Вместе с тем, Портер признаёт, что стратегия – «это не только выбор уникального позиционирования и особых действий, но и компромисс по поводу того, как именно компания будет создавать потребительскую стоимость» . «Хотя внимание к клиентам – безусловный плюс, проблема в том, что японские менеджеры, сформировавшие тенденцию удовлетворять любые запросы любого клиента, убеждены, будто любые запросы клиентов одинаково обоснованны» . Портер подчёркивает, что «в центре стратегии – решение о том, чего не следует делать. Выбор целевой группы клиентов, ассортимента и потребностей, которые будет удовлетворять компания, очень важен при определении стратегии. Но не менее важно и решение не обслуживать какие-то группы клиентов, не стремиться удовлетворять другие потребности и не предлагать какие-то виды продукции и услуг» . К сожалению, эти идеи не обрамлены философскими выводами о том, какие потребности удовлетворять надо, а какие – не надо. Принимая решение «не обслуживать», «не стремиться» и «не предлагать», компании, по Портеру, вовсе не обязательно должны брать на себя ответственность за возвышение потребностей. Компания может решить удовлетворять как возвышенные, цивилизованные, так и низменные, варварские потребности. Главное – чтобы решение было оригинальным, непохожим ни на какие другие. Единственной причиной, по которой компаниям не следует «позиционировать себя слишком широко» является то, что «оригинальную индивидуальную стратегию гораздо труднее имитировать» .
М. Портер не ставит себе задачу определения универсальных параметров стратегической уникальности (оригинальности). По большому счёту, оригинальность (уникальность) для него самоценна и может сама по себе, в силу одной только неповторимой стихийности, безо всяких форм и параметров, обеспечить кому угодно конкурентные преимущества. Чем бы ни отличаться, лишь бы отличаться чем-нибудь – вот основа эффективной стратегии, обеспечивающей компании преимущества перед конкурентами.
В своей книге Портер часто сетует на то, что «не многие японские компании обладают чёткой стратегией. Вместо того чтобы найти свой особый путь в конкуренции, оригинальные ходы и сделать обоснованный выбор, японские компании пытаются расширять ассортимент, снабжать свою продукцию дополнительными характеристиками и обслуживать все без исключения сегменты рынка, копируя действия и методы производства друг друга. Они путают улучшения операций со стратегией» .
Когда самый влиятельный гарвардский профессор заявляет, что «японским компаниям надо отказаться стремиться походить на сого-производителей или диверсифицированных гигантов типа Toshiba, Hitachi и Mitsubishi Electric, которые производят всё, начиная с микрочипов и батареек и заканчивая электростанциями и автоматизированными сборочными заводами» , его заявления у многих вызывают интерес и внушают доверие. К тому же автор многочисленных трудов по стратегическому менеджменту, ставших классическими не только у себя на родине, сопровождает свои заявления практическими рекомендациями, доступными пониманию каждого японского руководителя. Японским сого-производителям он даёт примеры конкретных, японских же фирм, на которые сого-производители должны походить, если хотят повысить свою стратегическую эффективность и инвестиционную привлекательность.
Лучшими образцами успешных стратегий, по убеждению Портера, являются стратегии таких компаний как «Корпорация Nidec, контролирующая около 73% мирового рынка шпиндельных моторов» и «компания Rohm, контролирующая 34% мирового рынка печатающих головок для факсимильных аппаратов» . Именно эти компании, а не громоздкие сого-производители, старающиеся занять все рыночные позиции вместо того, чтобы занять какую-то одну, индивидуальную позицию, отличающуюся от всех остальных своей оригинальностью, должны, как считает Портер, стать авангардом японской экономики.
Принимая во внимание логику предыдущих размышлений о доминировании общинных отношений в хозяйственной жизни Японии, в этом месте можно было бы ограничиться констатацией бесполезности рекомендаций М. Портера.
Действительно, давая японским корпорациям свои рекомендации по разработке эффективных стратегий, М. Портер совершенно не учитывает того, что японцам, в отличие от американцев, например, претит стремление к оригинальности. Японцы всю свою жизнь боятся выпасть из поля любви – амаэ – и впасть в состояние «кодавари» – в состояние неприкаянности, при котором их не принимают так, как других в группе. В Японии со времён возникновения первых рисоводческих общин считается неприличным высовываться, выставлять свою индивидуальность на всеобщее обозрение («шляпка гвоздя не должна торчать», все гвоздики должны быть забиты одинаково). М. Портер, к тому же, совершенно упускает из виду возможность преодоления сого-производителями бюрократической косности и повышения качества администрирования, при реализации которой диверсифицированные индустриальные гиганты, функционирующие в режиме бюрократической централизации, могут гораздо более убедительно подтвердить свою стратегическую нацеленность на универсальное развитие работников, и сделать эту нацеленность своим главным преимуществом в конкуренции с производителями «шпинделей», «головок» и прочих «уникальностей».
Несмотря на явный недоучёт Портером этих и других обстоятельств, его рекомендации не следует игнорировать. В условиях глобализации и интернетизации «компании типа Nidec» действительно могут одерживать победы над «компаниями типа Toshiba», и даже могут вытеснять их с рынка. Такие победы будут возможны даже тогда, когда качество административно-распорядительской деятельности в крупных корпорациях достигнет того заветного максимума, при котором за «стволовыми клетками»-предпринимателями будет установлен самый любящий и самый компетентный уход, который предприниматели только могут себе вообразить.
Предприниматели всегда, наперекор даже самой любящей заботе о них, будут движимы желанием «основать свою частную империю» , чтобы «побеждать на основе уникального позиционирования, предлагая оригинальную продукцию или услуги» . Они всегда будут совершать необъяснимые поступки, тратя всё своё время и деньги на самые странные, экстравагантные и возможно даже самоубийственные проекты. Некоторая часть наиболее одарённых предпринимателей, руководящих своими уникальными, оригинальными империями-проектами, со временем неизбежно будет побеждать всех своих конкурентов.
Популярный американский футуролог Э. Тоффлер совершенно справедливо указывает на то, что «корпорация не может и не должна использовать своё монопольное положение и эффект масштаба производства, а обязана постоянно приспосабливаться как к запросам её собственных работников, так и к потребностям клиентов» . Дополняя эту мысль, следует особо отметить один очень важный момент. Вне зависимости от того, насколько комфортными для работника-акционера будут рамки крупной предпринимательской корпорации, его нужно всячески поощрять к исполнению роли индивидуального предпринимателя – роли, исполнение которой предполагает выход из «зоны корпоративного комфорта» и создание собственной империи в рамках частно-индивидуальной собственности. Такие империи должны образовывать пространство чистой турбулентности, дающей пищу для того, что Г.В.Ф. Гегель называл «творческим предполаганием», «для-себя-бытием» – они должны выступать своего рода мутациями, из числа которых со временем будут оставаться те, что способствуют лучшему приспособлению человеческой цивилизации к условиям окружающей среды и выступают одним из факторов эволюции самого человека. Для поддержания процесса развития таких мутаций и их селекции нужно не только поощрять стремление работников с предпринимательскими наклонностями к выходу за границы централизованных отношений, складывающихся в крупных предпринимательских корпорациях акционерного типа. Важно также, чтобы для индивидуальных предпринимателей была всегда открыта возможность беспрепятственного, безущербного возвращения в границы акционерных корпораций. Такая возможность может обеспечиваться как централизованным решением высшего руководства той или иной действующей корпорации, так и свободными фондовыми рынками, полноценная работа которых содержит в себе абсолютно все элементы свободы, включая элементы финансово-биржевых спекуляций. Образно говоря, свободно «поплавав» в открытом океане рынка (с его «штормами», «флибустьерами» и прочими превратностями судьбы), частно-индивидуальные фирмы должны иметь возможность вернуться в централизованную акционерную «гавань» двумя альтернативными путями – либо включив свои активы в активы какой-то уже существующей корпорации, получив за это от её руководства достойную материальную компенсацию, либо заявив о себе как о новой конкурентоспособной корпорации через первичное публичное размещение акций на фондовом рынке.
Нацеленность индивида на обособление – это та его поведенческая доминанта, которая, в своём развитии, обусловливает и определяет развитие всего человечества. «Человек тем больше человек, чем он больше отдельный человек. Только осознавая свою ограниченность, своё далеко не всемогущество, свою далеко не «всечеловечность», мы вычленяем себя из аморфной общности. Как эту общность ни называй: человечество, родина, семья. Принадлежа общности, мы ощущаем её животное тепло, и нам легко и логично огрызаться на тех, кто принадлежит другой общности. Когда мы ощущаем себя одинокими, отдельными, мы ищем тепла в другом. Мы признаём существование другого, потому что он нам нужен. В общности же нет общения» .
Человечество не может расширять границы своего разумного представления о мире без всемерной поддержки склонности каждого индивида к обособлению. Такая склонность – основа развития человеческой цивилизации. Вместе с тем, расширение цивилизационных границ невозможно без поддержки склонности индивида к общению с миром – склонности, испытываемой индивидом столь же сильно. Взаимовлияние этих двух взаимоисключающих ценностно-поведенческих доминант фиксирует диалектический закон единства общения и обособления – наиболее общий социологический закон развития личности в обществе, на который опирались в своих исследованиях классики марксизма-ленинизма. Закономерное двойственное стремление сохранить свою уникальную индивидуальность и в то же время влиться в общий поток универсальной социальности даёт индивиду возможность неуклонно подниматься по ступеням познания в диалектической триаде «Единичное – Особенное – Всеобщее» (суть которой, по словам Гегеля, сводится к тому, что «некий субъект как единичное смыкается с неким всеобщим определением посредством некоего качества» ).
Если бы Портер использовал в своих рассуждениях о корпоративном секторе японской экономики гегелевскую триаду, место «особенного» он бы наверняка отвёл свободной конкуренции, выставив её за стратегически наилучшее «качество», смыкающее каждого конкретного производителя с потребностями мирового потребителя. Портер, скорее всего, утверждал бы, что именно свободная, основанная на праве частной собственности, конкуренция наилучшим образом «обеспечивает центральной индивидуальности соотношение с собой и стремление к некоторому абсолютному средоточию» . Схожим образом мыслил и Гегель, когда говорил об «особенном» как об опосредствованной трудом системе потребностей (das System der Bedürfnisse), покоящейся на господстве частной собственности и всеобщем формальном равенстве людей. По сравнению с общей собственностью, частную собственность Гегель однозначно считал «более разумным моментом». Критикуя идею лишения индивида частной собственности, Гегель писал: «Представление о благочестивом или дружеском и даже насильственном братстве людей, в котором существует общность имущества и устранен принцип частной собственности, может легко показаться приемлемым умонастроению, которому чуждо понимание природы свободы духа и права и постижение их в их определённых моментах. Что же касается моральной или религиозной стороны, то Эпикур отсоветовал своим друзьям, намеревавшимся создать подобный союз на основе общности имущества, именно по той причине, что это доказывает отсутствие взаимного доверия, а те, кто не доверяет друг другу, не могут быть друзьями» .
Однако в системе частнособственнических отношений для Гегеля важным является ещё и «опосредование, заключающееся в том, что я обладаю собственностью уже не только посредством вещи и моей субъективной воли, а также посредством другой воли и, следовательно, в некоей общей воле» . Это опосредование составляет сферу договора. «В договоре я обладаю собственностью – посредством общей воли; именно интерес разума состоит в том, чтобы субъективная воля стала более всеобщей и возвысилась до этого осуществления. Следовательно, определение этой воли в договоре остаётся, но в общности с некоей другой волей. Напротив, всеобщая воля выступает здесь ещё только в форме и образе общности» .
Первичной общностью, связывающей волю с некоей другой волей, является, по Гегелю, семья. Впервые «индивид снял здесь свою непокорную личность и находится вместе со своим сознанием внутри некоего целого» . Неделимость собственности, общая ответственность за успешность совместных хозяйственных дел являются важными атрибутами семьи, но сами по себе они не «снимают» непокорную личность индивида. Для того чтобы «снятие» индивида, вместе с его непокорной субъективной волей и его частной собственностью, произошло, семья должна быть «чувствующим себя единством, любовью».
Можно сказать, что основой взаимного доверия, впервые возникающего между индивидами, является не общая собственность как таковая, а некий универсальный механизм управления общей собственностью. Гегель не выявил этого механизма, считая, видимо, что механизм управления собственностью семьи как «природного наличного бытия в форме любви и чувства» не нуждается в разумном осмыслении. Идея семьи интересовала его гораздо меньше, чем идея государства, под которым понималась «свобода в её самом конкретном образе, подчиненная лишь высшей абсолютной истине мирового духа» .
Управленческое ядро семьи – исходной ячейки доверия, необходимого для развития частнособственнических отношений, ячейки, соединившей в себе, через гармонию любви, роли мужчины и женщины – сформировалось, очевидно, ещё до зарождения человеческого разума, укоренившись в биологической основе человека, на фено- и филогенетическом уровне. Для приближения к пониманию гармонии любви, до сих пор задающей частнособственническим рыночным отношениям определённую логику развития, можно воспользоваться поэтическим языком французского постмодернизма.
Пытаясь раскрыть некую глубинную, доисторическую «логику смысла», французский философ-постмодернист Ж. Делез придумал оригинальную постановку, в которой участвуют два божества – Эон и Хронос. Роли, исполняемые этими божествами, настолько качественно различны, что требуют для своего исполнения отдельных мест. «Если Хронос выражает действие тел и созидание телесных качеств, то Эон – это место бестелесных событий и атрибутов, отличающихся от качеств. Если Хронос неотделим от тел, которые полностью заполняют его в качестве причин, и материи, то Эон населён эффектами, которые мелькают по нему, никогда не заполняя». Взаимовлияние этих двух «сценических» пространств, заполняемых Эоном и Хроносом, порождает событие, несущее в себе некий избыток – «нечто, что опрокидывает миры, индивидуальности и личности в глубину основания, которое деформирует и растворяет их». Эта деформирующая основа есть «настоящее чистого действия, а не телесного воплощения. Оно не есть настоящее разрушения или осуществления – это настоящее контр-осуществления, которое не даёт первому уничтожить второе, а второму раствориться в первом» .
Эон и Хронос в постановке Ж. Делеза символизируют встречу мужского и женского начал и приобретение устойчивости, которая представляет собой самый глубокий эшелон защиты от Хаоса – эшелон, который человек обозначил как нравственное, добродетельное начало. Биполярное ядро нравственности, сплетённое из оперативного и консервативного начал, поддерживает разум в деле созидательного преобразования природного хаоса и расширения сознательной жизни, незримо присутствуя в социальных системах всех уровней, включая планетарный (так К.-Г. Юнг, например, обращает внимание на то, что «экстравертная тенденция Запада и интровертная тенденция Востока имеют одну и ту же важную цель: обе делают отчаянные усилия преодолеть ничем не прикрашенную природность жизни» ).
Заимствованное у Ж. Делеза поэтичное описание механизма, работа которого сделала возможным доверие между индивидами задолго до появления у них разума, указывает на некую «формулу любви». Эта формула, закодированная в таких глубинных структурах как два набора человеческих хромосом, составлена таинственно-бездонной Природой и никогда не будет расшифрована разумом полностью. Любовь между конкретным мужчиной и конкретной женщиной всегда будет таинством, но, несмотря на это, разум всё же способен познать общие принципы взаимодействия двух основных элементов механизма, продуцирующего доверие между индивидами-собственниками и обеспечивающего им возможность «снять свою непокорную личность» объединившись в одну общность.
Наступление события, которое Ж. Делез определяет как «настоящее чистого действия», никогда не будет доступно полному разумному объяснению и научному прогнозированию. Тем не менее, разум, неспособный объяснить и спрогнозировать любовь, способен подготавливать общие условия для эффективной работы механизма управления общей, «семейно-заповедной» собственностью. При полноценном воспитании разум любого мужчины и любой женщины способен не только охватить то, как работает механизм управления общей собственностью, но и спроецировать работу одного из двух элементов этого механизма на собственную модель поведения.
С того момента как человек стал обладателем разума и приобрёл способность к совместно осуществляемой хозяйственной деятельности, «человеческий опыт структурируется вокруг гендерных/половых отношений, исторически организованных вокруг семьи. … Семейные отношения и сексуальность структурируют личность и вводят в рамки символическое взаимодействие» .
Общество, хозяйственные связи которого были основаны на наследуемом капитале и семейных отношениях, вполне справлялось с задачей подготовки разума каждого отдельного индивида к надлежащему исполнению роли мужчины или роли женщины. Однако после того как наследуемый капитал перестал быть экономическим фундаментом общества, в обществе назрела потребность в том, чтобы проекция взаимодействия двух элементов механизма управления общей собственностью приобрела более широкую социальную направленность, чтобы эта проекция не ограничивалась более рамками половых и кровнородственных отношений. На сегодняшний день система полноценного воспитания индивида должна включать в себя передачу сведений о том, как должен работать механизм управления общей собственностью не только в семье, связанной единством любящих друг друга мужчины-отца и женщины-матери, но и за рамками семьи. Без этих сведений проекции, соответствующие «мужскому» и «женскому» поведению, не будут дополнять друг друга, сохраняя свою чёткость – они будут постоянно смешиваться между собой, искажаясь и загрязняясь, делая общество всё более безнравственным, корпоративно-финансовое предпринимательство всё более дефективным, отдельные семьи и воспитываемых в них детей всё более несчастными.
После того, как акционирование капитала приобрело для экономики большее значение, чем его наследование, общая (неделимая) собственность работников-акционеров является, помимо семьи, ещё одной необходимой нравственнообразующей основой деятельности распорядителей крупного акционерного капитала. «Семейно-заповедная» собственность не может более оставаться единственным нравственным подкреплением свободной, основанной на праве частной собственности, конкуренции.
Описанный выше механизм управления общей (совместной) собственностью на средства производства, работающий в соответствии с принципом биполярной функциональной асимметрии, позволит создать наилучшие условия для учёта и оценки исходящих от работников-акционеров хозяйственных инициатив, способствуя консолидации профессионального опыта и предпринимательских компетенций работников корпорации. Работники-акционеры, объединённые общей собственностью под доверительным управлением двух функционально разделённых (Оперативного и Контрольно-ревизионного) комитетов смогут постоянно поддерживать общекорпоративный багаж эвристических и предпринимательских идей в актуальном состоянии, они приобретут способность оценивать то, насколько оперативно и профессионально бюрократический аппарат совмещает весь этот «багаж идей» с производственными ресурсами корпорации. На случай, если из-за бюрократических проволочек часть перспективных предпринимательских проектов будет оставаться невостребованной, и для исправления этого положения потребуется срочная замена недостаточно компетентного администратора, совет директоров корпорации всегда сможет воспользоваться активным предпринимательским резервом, состоящим из работников-акционеров, обладающих наивысшими способностями к администрированию.
«Цель организации заключается в обслуживании интересов её участников при одновременном удовлетворении потребностей внешней среды» . Конкурентоспособность, следовательно, зависит от того, насколько полно, в краткосрочной и в долгосрочной перспективе, цель организации реализована в обеих своих составляющих. Власть общины, организованная соответствующим образом, способна оптимально соотносить интересы каждого работника-акционера с ресурсными возможностями корпорации, однако поскольку эти ресурсные возможности опосредованы историческим развитием и всегда будут ограничены, община неспособна соизмерить потенциал каждого отдельного работника с неограниченными внеисторическими потребностями внешней среды. Система потребностей внешней среды, занимающая в триаде Гегеля место «Всеобщего», функционирует как целое на основе своей собственной логики более высокого (наивысшего) порядка. В этой логике Гегель усматривал «хитрость разума», не подвластную до конца никому из индивидов (вне зависимости от того выступают они как отдельные предприниматели, или как предприниматели, объединившиеся в сколь угодно крупную и слаженную трудовую общность). Индивид может лишь бесконечно приближаться к этой разумной «хитрости» да и то лишь в том случае если следовать верному направлению ему помогает «общность» как «особенный» нравственный поводырь.
Выступая надёжным «особенным» проводником той части интересов, которая отражает наиболее прогрессивное соотношение уровня развития общекорпоративных производительных сил и уровня развития внутрикорпоративных производственных отношений, община работников-акционеров не может гарантировать, что структура и динамика этих интересов будет совпадать со структурой и динамикой интересов мирового потребителя. Даже если контролируемое общиной руководство корпорации достигнет компетенции, позволяющей в ходе рыночной сегментации постоянно отслеживать «группу потребителей, для которых требуемые свойства продукта наилучшим образом соответствуют потенциальным возможностям организации» , выявленная группа может оказаться недостаточно многочисленной или недостаточно платёжеспособной для того, чтобы обеспечить приемлемый, с точки зрения рентабельности, уровень спроса на производимые корпорацией товары и услуги.
Наивысший прогресс, достигнутый отдельным предпринимателем или предпринимательской корпорацией в своём развитии, может найти отклик лишь в том обществе, которое достигло соответствующе высокого уровня развития. Можно сказать, что сильная корпорация побеждает слабую корпорацию лишь в сильном обществе. Общество же, по словам академика В.И. Вернадского, «тем сильнее, чем оно более сознательно, чем более в нём места сознательной работе по сравнению с другим обществом. Всякий его поступок тем более правилен, т. е. находится в гармонии с «общим благом», с «maximum'oм доступного нашей эпохе напряжения сознания в мировой жизни», чем ярче он является результатом работы числа людей, могущих мыслить» .
То, что предприниматели открывают новые, инновационные, технологические возможности, само по себе никак не влияет на уровень общественного прогресса, поскольку реализация этих возможностей зависит от того, насколько «правилен» выбор имитатора. Наиболее благоприятные условия для коммерчески успешного сбыта самой прогрессивной продукции, производство которой «наилучшим образом соответствует потенциальным возможностям организации», возникают тогда, когда решения о покупке продукции принимаются «на основании правильно составленного мнения лучших людей», а не на «основании мнения случайного характера людей случайных» .
В.И. Вернадский верил в возможность построения «сильного» общества, в котором созидательные возможности каждого индивида будут востребованы максимально, массово. Научные знания в таком обществе охватят массы и превратят их из «орудия привольной жизни стоящих у кормила правления» в орудие, обеспечивающее «максимум напряжения сознания в мировой жизни». Основания для такой веры он усматривал в закономерном, природно-стихийном процессе полного заселения биосферы человеком и осуществляющимся «под влиянием научной мысли и человеческого труда» переходе биосферы в новое состояние – в ноосферу. «Этот процесс – полного заселения биосферы человеком – обусловлен ходом истории научной мысли, неразрывно связан со скоростью сношений, с успехами техники передвижения, с возможностью мгновенной передачи мысли, её одновременного обсуждения всюду на планете. Борьба, которая идёт с этим основным историческим течением, заставляет и идейных противников фактически ему подчиняться. Государственные образования, идейно не признающие равенства и единства всех людей, пытаются, не стесняясь в средствах, остановить их стихийное проявление, но едва ли можно сомневаться, что эти утопические мечтания не смогут прочно осуществиться. Это неизбежно скажется с ходом времени, рано или поздно, так как создание ноосферы из биосферы есть природное явление, более глубокое и мощное в своей основе, чем человеческая история. Оно требует проявления человечества, как единого целого. Это его неизбежная предпосылка» .
В эпоху глобализации и интернетизации оснований для веры в возможность построения «сильного» общества стало гораздо больше, чем в то время, когда В.И. Вернадский писал свои пророческие слова о наступлении эпохи Разума. Наблюдать за тем, как распорядители общественных ресурсов противятся этой закономерности, выдавая свою глупость, своекорыстие, властолюбие и прочие пороки за научную истину, становится день ото дня всё нестерпимее, поскольку закономерность процесса всепланетного единения мыслящих людей проявляется теперь всё ярче и ярче.
Планетарный разум должен изменить своё институциональное основание синхронно с изменением институционального основания планетарной нравственности – разум в ходе этих изменений должен быть подкреплён нравственностью в той же мере, в какой нравственность должна быть подкреплена разумом.
«Сознание нравственной ответственности учёных за использование научных открытий и научной работы для разрушительной, противоречащей идее ноосферы, цели» во многом зависит от того, насколько эффективным будет нравственно-трудовой контроль за деятельностью распорядителей общественных ресурсов со стороны объединённых общей собственностью работников-акционеров. С другой стороны, наука имеет собственную область действия, в которой любой учёный находится под контролем сообщества, отстаивающего «общеобязательность и бесспорность значительной части научного миросозерцания и главного содержания науки» . По словам немецкого философа Ю. Хабермаса, «социальная реальность раскалывается на области действия, конституированные жизненным миром, и на области действия, нейтрализованные относительно жизненного мира: первые коммуникативно структурированы, тогда как вторые формально организованы. Эти два типа социальности противостоят друг другу как социально и системно интегрированные области действия» .
Без опоры на мыслящих людей, объединённых в масштабе всей планеты в одно институциональное целое, сильная корпорация, полагающаяся в реализации своей стратегии на крепкое ядро акционеров, заинтересованных в развитии производства, не сможет рассчитывать на коммерческий успех. В мире спекулятивного капитала, в мире симуляций и фальсификаций сильная корпорация не получит ни единого шанса на реализацию своей прогрессивной стратегии до тех пор, пока научная мысль не получит нового институционального подкрепления. В противном случае то обстоятельство, что сильная корпорация производит продукцию, наполненную самой искренней и умной заботой о потребностях мирового потребителя, нисколько не помешает слабым корпорациям, производящим широкий спектр фиктивных товаров и услуг, быстро «раздавить» отличающегося от них конкурента.
Для того чтобы процесс стратегического планирования был действительно эффективным, реструктуризация частнособственнических отношений в корпоративном секторе мировой экономики должна быть подкреплена влиянием научной ассоциации, представляющей собой массовое сетевое сообщество, объединённое ноосферными принципами и новыми интернет-технологиями, позволяющими воплощать эти принципы в реальность. Такие технологии, как писалось выше, должны обеспечивать принятие качественных совместных решений и их незамедлительное «on line»-сопоставление с качеством решений, принимаемых распорядителями всех общественных ресурсов.
Предприниматель должен стремиться к уникальности. Это правильно. М. Портер совершенно прав в том, что общинно-бюрократический тип хозяйствования, с его протекционизмом, практикой уравнительности, отсутствием ориентации на индивидуальные интересы и отказом от принципа личной материальной заинтересованности, часто превращается в тормоз хозяйственного развития. Япония, после развала «социалистического лагеря» и формирования глобальной, трансгосударственной системы взаимодействия хозяйствующих субъектов, демонстрирует яркий пример такого превращения. М. Портер прав, когда пишет, что «граждане Японии, которые опасаются свободной конкуренции, должны понять, что конкуренция – значительно более эгалитарная система, чем та, в которой правительственная «корректировка» рыночных принципов позволяет одним японцам процветать за счёт других» .
В принципе, несмотря на все сделанные выше оговорки, предлагаемый М. Портером вариант реформирования корпоративной Японии, по «более эгалитарной» американской модели корпоративного управления, вполне осуществим. Более того, из всех существующих моделей, именно американская модель корпоративного управления является наилучшей как с точки зрения возможностей реализации предпринимательского потенциала работников, так и с точки зрения возможностей повышения уровня административной компетентности высшего корпоративного руководства. Действует эта модель чрезвычайно просто: если предпринимательские способности работника в корпорации США превосходят уровень административной компетентности руководителя, у работника всегда есть шанс произвести впечатление на внешних инвесторов. Для этого работник, имеющий свой «стартап», может воспользоваться широким спектром услуг, предлагаемых многочисленными венчурными фондами. Если впечатление произведено, внешние инвесторы начинают отзывать свои капиталы для реализации именно его предпринимательских идей, наказывая руководителя американской корпорации долларом за его недальновидность и недостаточную административную компетентность.
Примеры многих японских компаний дают основание предполагать, что в условиях большей открытости японской экономики внешним, иностранным инвесторам, американская модель корпоративного управления может работать в Японии не хуже, чем в США. Подсказывая японскому правительству пути скорейшего приобщения к американским достижениям в области корпоративного управления, Портер даёт ряд важных рекомендаций о том, как «Японии нужно обеспечить б?льшую прозрачность управленческих решений и финансовых результатов, установить правила, которые сделают советы директоров более независимыми, и дать больше власти акционерам» . Портер подчёркивает, что в направлении реформирования корпоративного законодательства японское правительство должно действовать быстро и решительно .
С большинством рекомендаций Портера, равно как и с его призывами к быстроте и решительности, нельзя не согласиться. Однако ещё быстрее и решительнее японское правительство должно действовать в направлении реструктуризации общинной власти. Только после того, как община станет одним из главных структурных элементов корпоративного управления, и административная компетентность высшего корпоративного руководства начнёт повышаться, граждане Японии смогут не опасаться открытой конкуренции и выходить из своих общинно-бюрократических «гаваней» в открытый океан рынка.

.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология