Лазуткин А. Постгосударственная парадигма управления акционерным капиталом

ОГЛАВЛЕНИЕ

1.5 Перспектива ужесточения мер государственного вмешательства в постгосударственную эпоху

В биполярном мире 30-х – 80-х годов 20 века буржуазная система государственного регулирования, сталкиваясь с критикой в свой адрес со стороны идеологов коммунизма, использовала весь свой потенциал для поддержания статуса полновластного организатора мирового хозяйства. Как только социалистический лагерь развалился, ознаменовав собой окончание периода идеологического противостояния, государственная бюрократия вышла из-под идеологического давления со стороны прогрессивных сил, верных коммунистическим идеалам, и, лишившись сбалансированных ценностных ориентиров, стала повсеместно утрачивать возможность регулирования мирохозяйственных процессов. Мир, освобождённый от «костных марксистско-ленинских догматов», был быстро переориентирован на ожидание самопроизвольного возникновения «порядка из хаоса». Новые ориентиры мирового развития стали задаваться транснациональными корпорациями и контролируемыми ими надгосударственными организациями (такими как Мировой банк реконструкции и развития, Международный валютный фонд и т.п.). Став непререкаемым оплотом неолиберализма и избавившись от всех прежних идеологических стеснений, эти учреждения стали открыто демонстрировать обескураженному человечеству свою истинную природу.
Одним из особо запоминающихся проявлений природы транснациональных корпораций в постсоветскую эпоху стало трагическое событие, названное шоком компании «Shell». Произошло оно 10 ноября 1995 года. В этот день по приказу нигерийского правительства казнили чернокожего писателя и правозащитника Кена Саро-Виву за то, что он посмел воспротивиться варварским действиям транснациональной корпорации «Shell», приступившей к промышленному освоению земель африканского народа Огони. Казни Кена Саро-Вивы и восьми его товарищей предшествовали систематические военные набеги на деревни народа Огони, организованные марионеточным режимом Нигерии в угоду «Shell». Этот геноцид против народа, оказавшегося на пути у транснациональной корпорации, унёс тысячи жизней и стал, наряду с казнью известного африканского правозащитника, неподсудным достоянием гласности.
Описанная трагедия скорее всего не вызвала бы столь широкой огласки, если бы всего несколькими месяцами ранее сотни телеканалов во всём мире не транслировали сюжет о том, как всё та же компания «Shell» струями воды из брандспойтов разгоняет активистов Гринпис, оккупировавших нефтяную платформу «Brent Spar» в Северной Атлантике, протестующих против планов «Shell» затопить её за ненадобностью и погубить всё живое на десятки километров вокруг. Некоторые злодеяния всего лишь одной известной корпорации стали объектом внимания широкой общественности ещё и потому, что «Shell» долгое время прославлялась PR-технологами и международными СМИ как «образцовый пример ответственности предпринимателя» .
Имиджевый шок корпорации «Shell» нисколько не изменил её природу (в настоящее время, например, «Shell», при содействии российского «Газпрома», ведёт активную подготовку экологической катастрофы в рамках проекта «Сахалин-2»). Вместе с тем следует отметить, что отношение к неизменно-преступной природе корпораций со стороны цивилизованной общественности стало меняться. Многомиллиардные преступные инвестиции, осуществляемые «преуспевающими» корпорациями, перестали однозначно восприниматься как необходимая дань научно-техническому прогрессу и стали возможны лишь в «серых» зонах, закрытых от гласности и общественного контроля.
События, подобные описанным, становясь достоянием гласности, обнажают верхушку айсберга, именуемого преступлениями транснациональных корпораций. Геноцид, насилие, отмывание денег, кража интеллектуальной собственности, истощение естественного капитала планеты через сведение лесов, рыбных запасов и минеральных залежей, загрязнение биосферы ядовитыми химикатами, распространение рака и прочих смертельных эпидемий, агрессивный маркетинг, ложные банкротства, мошеннические проникновения в легальный бизнес, коррупция и подкуп общественных и партийных деятелей – все эти и многие другие преступления прочно вошли в повседневную практику транснациональных корпораций. Информация об этих преступлениях зачастую успешно скрывается за приторно-сладкими декларациями миссий и ценностей, составляющих, вкупе с заведомо невыполнимыми обещаниями, арсенал корпоративных PR-технологов. Однако даже той малой части информации о корпоративных злодеяниях, которую прогрессивной общественности удалось придать огласке, оказалось достаточно для формирования к середине 90-х годов устойчивых антикорпоративных настроений.
Резонатором, усилившим реакцию общественности на многочисленные корпоративные преступления, стал мировой финансовый кризис 1997–1999 годов. Кризис, обрушивший экономики стран Азии и Южной Америки, окончательно прояснил цели антиглобалистского движения, выступающего против подчинения политической власти транснациональному капиталу. На международной встрече антиглобалистов в Париже (июнь 1999 г.) и на Первом Всемирном социальном форуме в Порту-Алегри в Бразилии (январь 2001 г.) «прозвучал призыв ко всем прогрессивным силам мира объединить свои усилия в рамках Международного движения за демократический контроль над финансовыми рынками и их учреждениями» .
В последующие несколько лет, благодаря активности лидеров антиглобализма, поддерживаемой стараниями журналистов, этот призыв разнёсся по планете многочисленным эхом. После выхода в свет книги Н. Кляйн «No Logo», побившей все мыслимые рекорды продаж и с лёгкой руки The New York Times наречённой «евангелием антикорпоративного движения», в журналистской среде стало хорошим тоном не только информировать аудиторию о корпоративных преступлениях, но и предлагать различные меры их профилактики. Однако, информация о корпоративных злодеяниях, для более яркого эффекта, часто интерпретировалась не с классовых позиций, а с позиций антигосударственных заговоров. В этой связи смысл журналистских предложений сводился к тому, что государство должно усилить свои карательно-репрессивные функции и защитить свою территорию от разоблачённых «злодеев» – американцев, масонов, финансовых спекулянтов, банкиров, корпоратократию, сионистов и т.д.
Требования к ужесточению мер государственного вмешательства стали особенно настойчивыми после того, как, осознав себя организованной силой, антиглобалисты, на рубеже 20-21 веков, всколыхнули целую волну корпоративных разоблачений, прокатившуюся по всему миру. Серия корпоративных банкротств в Германии, многомиллионные злоупотребления и кризис крупнейших японских банков, громкие корпоративные скандалы во Франции, в Италии, корпоративная вакханалия, охватившая развивающиеся страны и страны бывшего соцлагеря – всё это повлекло за собой тысячи судебных разбирательств, в ходе которых руководителей крупнейших ТНК стали привлекать к уголовной ответственности.
Особому давлению общественности подверглись власти США, оказавшиеся вынужденными направить свою регулятивную мощь на предотвращение преступлений, подобных тем, что были организованы руководителями Enron, WorldCom, Adelphia, Qwest, Global-Crossing и других корпораций, воспринимавшихся до своих разоблачений символами мирового технологического прогресса и эталонами деловой культуры.
Статус мирового лидера и давление общественности обязали американское правительство начать масштабные реформы в противовес действиям неолиберальных транснациональных сил, заняв государственный аванпост на страже справедливого и рационального миропорядка.В числе прочих правительственных мер, в июле 2002 года президентом США Дж. Бушем была создана «Оперативная группа по борьбе с корпоративным мошенничеством» и подписан знаменитый Закон Сарбейнса-Оксли (Sarbanes-Oxley Act, SOX), который был призван повысить степень ответственности руководства компаний за порядок и качество балансовой отчетности, и который должен был стать, по словам одного из его авторов, мировым «золотым стандартом» корпоративного управления и прозрачности. Этот закон расширял права государственного контроля над осуществлением корпоративного аудита и предоставлял дополнительные полномочия регулирующим ведомствам федерального уровня.
Корпорации, связанные с американским рынком ценных бумаг, должны были привести всю свою отчётность в соответствие с требованиями SOX, потратив существенные средства на оптимизацию своего документооборота. По результатам исследований, «издержки выхода на биржу после принятия закона SOX составляли около $2 млн. для небольших эмитентов (выборка S&P SmallCap, средняя капитализация – $750 млн.), и около $10 млн. для компаний из S&P 500 (со средней капитализацией в $24 млрд.)» . Эти деньги, кроме оплаты аудиторских услуг, шли в основном на услуги IT-специалистов, оптимизирующих документооборот посредством самых передовых информационных технологий. Вынужденные инвестиции в автоматизацию документооборота не только увеличивали транспарентность транснациональных корпораций, повышая доверие внешних инвесторов, но и могли привести к значительным выгодам от сокращения чрезмерных административно-канцелярских издержек.
Подобные примеры правительственных действий США могли бы обнадёжить сторонников идеи усиления государственной опеки за развитием акционерного капитала, если бы действия правительства США против правонарушителей, распоряжающихся акционерным капиталом, получили поддержку правительств других стран. Однако правительства национальных государств никогда не решились бы на то, чтобы их правоохранительные органы хотя бы частично вошли в состав единой интернациональной правоохранительной системы всего лишь как элемент, нацеленный на солидарное и синхронное взаимодействие с другими такими же элементами, а не на защиту суверенности национального государства. Данная нерешительность является для современной межгосударственной системы отношений незыблемым правилом, исключением из которого не стали и упомянутые инициативы американского правительства.
После того, как акты аналогичные SOX были разработаны международными организациями и вошли в международные стандарты, правительства многих стран «солидарно» декларировали намерения пересмотреть сложившиеся нормы контроля над деятельностью корпораций в части соблюдения ими принципов честности, прозрачности, подотчётности и ответственности. Но все намерения национальных правительств всего мира ужесточить требования к стандартам корпоративной деятельности так и остались пустыми декларациями.
Мнимую солидарность в отношении полезных инициатив американского правительства не преминуло продемонстрировать и руководство России. Здесь уже 4 апреля 2002 года было издано распоряжение № 421/р ФКЦБ РФ о принятии Кодекса корпоративного поведения, в целом схожего с положениями американского проекта Сарбейнса-Оксли. Главной же отличительной особенностью российского Кодекса стало то, что его положения так и не стали обязательными для корпораций, действующих в зоне российского законодательства. Российские власти не утвердили в качестве закона этот новый элемент американской концепции управления под тем предлогом, что Россия, по сказанным в рассматриваемом контексте словам члена совета по надзору за деятельностью банков США Г. Вонга, должна идти «по пути, который будет для неё наиболее удобным и приемлемым» .
Выходило, что на этом «удобном» пути, по убеждению российских специалистов и их американских консультантов, не должно быть ни строгой корпоративной отчётности, ни информационных технологий, автоматизирующих корпоративно-государственный документооборот, ни персональной ответственности корпоративного руководства за результаты своей работы.

.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология