Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура

ОГЛАВЛЕНИЕ

4. Трансформация труда и занятости: сетевые работники, безработные и работники с гибким рабочим днем

Процесс труда находится в сердцевине социальной структуры. Технологическая и управленческая трансформация труда и производственных отношений в возникающем сетевом предприятии и вокруг него есть главный рычаг, посредством которого информациональная парадигма и процесс глобализации воздействуют на общество в целом. В данной главе я проанализирую эту трансформацию на основе доступных сведений, в то же время пытаясь придать смысл противоречивым явлениям в изменении модели занятости и труда в течение последних десятилетий. Я обращусь вначале к классическому вопросу вековой трансформации структуры занятости, которая лежит в основе теорий постиндустриализма, анализируя ее эволюцию в ведущих капиталистических странах между 1920 и 2005 гг. Далее, чтобы выйти за границы стран ОЭСР, я рассмотрю доводы в пользу возникновения глобального рынка рабочей силы. Затем я обращусь к анализу специфического влияния новых информационных технологий на сам процесс труда как таковой и на уровень занятости, стараясь оценить широко распространенную боязнь возникновения "безработного общества" (jobless society). Наконец, я займусь потенциальным влиянием трансформации труда и занятости на социальную структуру, сосредоточив внимание на процессах социальной поляризации, которые ассоциируются с возникновением информациональной парадигмы. Фактически, я предложу в качестве альтернативной гипотезу, согласно которой эти тенденции нужно рассматривать в контексте более фундаментальной трансформации: индивидуализации труда и фрагментации обществ1. На всем этом интеллектуальном пути я буду использовать данные и результаты исследований из бурного потока монографий, имитационных моделей и стандартной статистики, где эти вопросы с пристальным вниманием рассматривались в течение многих лет и во многих странах. Однако задача моего исследования, как и книги в целом, - аналитическая: она помогает, скорее, в постановке новых вопросов, чем отвечает на ранее поставленные.

4.1 Историческая эволюция структуры занятости и профессиональной структуры в развитых капиталистических странах: "большая семерка", 1920-2005 гг.
В любом процессе исторической трансформации одним из самых прямых выражений системных изменений является изменение структуры занятости и профессиональной структуры. В самом деле, теории постиндустриализма и информационализма используют в качестве сильнейшего эмпирического свидетельства изменения пути исторического развития появление на свет новой социальной структуры, характеризуемой сдвигом от товаров к услугам, увеличением рабочих мест для менеджеров и профессионалов, сокращением рабочих мест в сельском хозяйстве и промышленном производстве и растущим информационным содержанием труда в наиболее развитых экономиках. Во многих таких формулировках имплицитно присутствует род естественного закона экономик и обществ, которые должны следовать единому пути по траектории современности, где американское общество выступало в авангарде.
Я воспользуюсь другим подходом. Я утверждаю, что наряду с общей тенденцией становления структуры занятости информациональных обществ существует также и историческое разнообразие структур занятости, соответствующих специфическим институтам, культуре и политическому окружению. Чтобы оценить и общность, и различия структур занятости в информациональной парадигме, я исследовал эволюцию занятости между 1920 и 1990 гг. в главных капиталистических странах "большой семерки", составляющих ядро глобальной экономики. Все они находятся на стадии перехода к информа-циональному обществу и, следовательно, могут быть использованы для наблюдения за возникновением новых моделей занятости. Эти страны представляют собой также весьма своеобразные культуры и институциональные системы, что позволяет нам исследовать их в историческом разнообразии. Проводя этот анализ, я не подразумеваю, что все другие общества, находящиеся на различных уровнях развития, подчинятся одной из траекторий, по которым шло развитие этих стран. Как я утверждал в общем введении к этой книге, новая информациональная парадигма оказывает влияние на историю, институты, уровни развития и положение в глобальной системе взаимодействия по линиям различных сетей. Анализ, представленный на последующих страницах, имеет более конкретную цель: раскрыть взаимодействие между технологией, экономикой и институтами в формировании занятости и профессиональной структуры при переходах между аграрным, индустриальным и информациональным способами развития.
На основе дифференциации внутренней структуры занятости в отраслях сферы услуг и рассмотрения различий в эволюции занятости и профессиональной структуры в каждой из семи стран (США, Япония, Германия, Франция, Италия, Соединенное Королевство и Канада) приблизительно между 1920 и 1990 гг. я показал здесь эмпирически обоснованное культурное/институциональное разнообразие информационального общества. Чтобы двигаться в этом направлении, я предпошлю результатам, рассмотренным в этом разделе, определение понятий и краткое описание методологии, которую я использовал в этом исследовании2.

1 Чтобы понять трансформацию труда в информациональной парадигме, необходимо провести анализ в сравнительной и исторической перспективе. Для этого я опирался на лучший, по моему мнению, источник идей и исследовательских данных: Pahl (ed.) (1988). Центральный тезис этой главы, о переходе к индивидуализации труда, вызывающей потенциальную фрагментацию обществ, связан также, хотя и в совсем иной аналитической перспективе, с одной важной работой, построенной на теории Поланьи и опирающейся на эмпирический анализ итальянской социальной структуры: Mingione (1991).
2 В анализе структуры занятости стран "большой семерки" значительную помощь оказал д-р Юко Аояма, мой бывший ассистент в Беркли. Особенно это касается построения международной сравнительной базы данных, на которой основан анализ.
4.1.1 Постиндустриализм, экономика услуг и информациональное общество
Классическая теория постиндустриализма объединяет три утверждения и предсказания, которые должны быть аналитически разделены3:
1. Источник производительности и роста находится в знании, распространяемом на все области экономической деятельности через обработку информации.
2. Экономическая деятельность смещается от производства товаров к предоставлению услуг. За сокращением сельскохозяйственной занятости следует необратимое сокращение рабочих мест в промышленном производстве в пользу рабочих мест в сфере услуг, которые, в конечном счете, должны сформировать подавляющую долю занятости. Чем более развитой является экономика, тем больше занятость и производство должны быть сосредоточены в сфере услуг.
3. В новой экономике будет расти значение профессий, связанных с высокой насыщенностью их представителей информацией и знаниями. Занятость в менеджменте, потребность в профессионалах и техниках будет расти быстрее, чем в любых других занятиях, и составит ядро новой социальной структуры.
Указанные выше три взаимосвязанных утверждения укореняют теорию на уровне социальной структуры, на уровне, к которому, по мнению Белла, эта теория и принадлежит, хотя различные интерпретации должны распространить теорию постиндустриализма в ее различных версиях на сферы социальных классов, политики и культуры.
Каждое из этих основных утверждений требует оговорок. В дополнение к этому, историческую связь между тремя процессами еще следует подвергнуть эмпирической проверке.
Во-первых, как мы показали в главе 2, знание и информация представляются действительно главными источниками производительности и роста в развитых обществах. Тем не менее, как мы также отмечали выше, важно учесть, что теории постиндустриализма опираются своими первоначальными предположениями на исследования Солоу и Кендрика, которые относятся к Америке первой половины XX в., к расцвету индустриальной эры. Иначе говоря, когда в самых развитых странах занятость в промышленном производстве достигла пика, рост производительности на базе знаний был чертой индустриальной экономики. Таким образом, хотя экономики конца XX в. столетия отличаются от довоенных экономик, черта, отличающая их друг от друга, кажется, не коренится прежде всего в источнике роста производительности. Соответствующее разделение проходит не между индустриальной и постиндустриальной экономиками, а между двумя формами основанного на знании промышленного и сельскохозяйственного производства и производства услуг. Как я показал в начальных главах этой книги, наиболее явная, в исторических терминах, разница между экономической структурой первой и второй половины XX в. заключается в революции в информационных технологиях и ее распространении во всех сферах социальной и экономической деятельности, включая и ее вклад в обеспечение инфраструктуры для формирования глобальной экономики. Поэтому я предлагаю сместить фокус анализа от постиндустриализма (важный вопрос социального прогнозирования все еще не имеет ответа в момент его формулирования) к информационализму. В этой перспективе общества будут информациональными не потому, что они соответствуют конкретной модели социальной структуры, а потому, что они организуют свою производственную систему вокруг принципов максимизации основанной на знании производительности через развитие и распространение информационных технологий и строят предпосылки для их утилизации (в первую очередь человеческие ресурсы и коммуникационная инфраструктура).
Второй критерий, по которому общество считается постиндустриальным согласно постиндустриалистской теории, касается сдвига в сторону сферы услуг и сокращения промышленного производства. Очевиден факт, что большая доля занятости в развитых экономиках приходится на сферу услуг и этот сектор вносит наибольший вклад в ВНП. Однако из этого не следует, что промышленные отрасли исчезают или что структура и динамика промышленности не оказывают влияния на экономику услуг. Коэн и Зисман4, как и другие исследователи, убедительно доказали, что многие услуги зависят от прямых связей с промышленным производством и что промышленная деятельность (отличная от промышленной занятости) является критически важной для производительности и конкурентоспособности экономики. В США, по оценке Коэна и Зисмана, 24% ВНР поступает от добавленной стоимости промышленных фирм, а другие 25% ВНП - от услуг, непосредственно связанных с промышленностью. Таким образом, они утверждают, что постиндустриальная экономика есть миф и на деле мы живем в индустриальной экономике другого рода.
Кроме того, понятие "услуга" часто считается в лучшем случае двусмысленным, а в худшем - вводящим в заблуждение5. В статистике занятости оно использовалось как остаточное понятие, которое охватывает все, что не входит в сельское хозяйство, горнодобывающую промышленность, строительство, коммунальные предприятия или обрабатывающую промышленность. Таким образом, категория услуг включает деятельность всех сортов, исторически прорастающую из различных социальных структур и производственных систем. Единственной общей чертой, объединяющей виды деятельности в сфере услуг, является то, что такой черты нет. Попытки определить услуги через некоторые внутренне присущие им характеристики, такие, как их "неосязаемость" в противоположность "материальности" товаров, были решительно лишены значения эволюцией информациональной экономики. Компьютерное программное обеспечение, видеопроизводство, проектирование микроэлектроники, сельское хозяйство, основанное на биотехнологии и т.д., а также многие другие критически важные процессы, характерные для развитых экономик, неизбежно объединяют свое информационное содержание с материальной поддержкой продукта, не позволяя провести четкую границу между товарами и услугами. Чтобы понять новый тип экономики и социальной структуры, мы должны начать с характеристик различных типов услуг, чтобы установить четкие различия между ними. В понимании информациональной экономики каждая из специфических категорий услуг становится столь же важной отдельной статьей, как прежние категории промышленности и услуг в предшествующем типе индустриальной экономики. По мере того как экономики становятся более сложными, мы должны диверсифицировать концепции, разбивающие на категории экономическую деятельность. В конечном счете, мы отбрасываем старую парадигму Колина Кларка, основанную на выделении первичного, вторичного, третичного секторов. Такое разделение становится эпистемологическим препятствием для понимания наших обществ.
Третье главное предсказание первоначальной теории постиндустриализма относится к экспансии информационно обогащенных занятий - управленческих, профессиональных и технических, представляющих собой ядро новой профессиональной структуры. Это предсказание также требует оговорок. Некоторые аналитики утверждали, что эта тенденция не является единственной характеристикой новой профессиональной структуры. Одновременно с ней наблюдается также рост неквалифицированных занятий в сфере услуг на нижних ступенях социальной лестницы. Эти низкоквалифицированные рабочие места, несмотря на более медленные темпы роста их численности, смогут составлять существенную долю постиндустриальной социальной структуры по абсолютной численности. Иными словами, развитые информациональные общества могут также характеризоваться все более поляризующейся социальной структурой, где верх и низ увеличивают свою долю за счет середины6. В дополнение к этому, в литературе часто ставится под вопрос представление о том, что эрудиция, наука и экспертные знания являются опреде-ляюще важными компонентами в большинстве управленческих и профессиональных занятий. Следует более жестко и пристально взглянуть на фактическое содержание таких общих статистических классификаций, прежде чем поспешно характеризовать наше будущее как республику ученой элиты.
Однако наиболее важным аргументом против упрощенной версии постиндустриализма является критика допущения, согласно которому три черты, которые мы исследовали, сливаются в исторической эволюции, и эта эволюция ведет к единой модели информаци-онального общества. Такая аналитическая конструкция на деле подобна формулировке концепции капитализма представителями классической политэкономии (от Адама Смита до Маркса) - концепции, основанной исключительно на опыте английской индустриализации, словно лишь для того, чтобы постоянно находить "исключения" из правила во всем разнообразии мирового экономического и социального опыта. Мы сможем проследить эмпирически, действительно ли специфическая техноэкономическая парадигма порождает специфическую социальную структуру и в какой степени, только в том случае, если мы начнем с аналитического разграничения между структурной логикой производственной системы информационального общества и его социальной структурой. И только если мы расширим культурные и институциональные рамки наших наблюдений, мы сможем отделить то, что принадлежит структуре информационального общества (как выражению нового способа развития), от того, что специфично для исторической траектории данной страны. Чтобы сделать некоторые предварительные шаги в таком направлении, я собрал и сделал отчасти сравнимыми базовые статистические данные по семи крупнейшим рыночным экономикам мира - странам "большой семерки". Таким образом я смогу сравнить с разумной аппроксимацией эволюцию их структур занятости и профессиональных структур за последние 70 лет. Я также рассмотрел некоторые прогнозы занятости для Японии и США вплоть до начала XXI в. Эмпирическая суть этого анализа состоит в попытке дифференциации различных видов деятельности в сфере услуг. Для этого я следовал хорошо известной типологии занятости, построенной Сингельманном почти 20 лет назад7. Концептуализация Сингельманна не лишена недостатков, но имеет существенное достоинство: она хорошо приспособлена к обычным статистическим категориям, как показано в его собственной докторской диссертации, в которой анализируются изменения структуры занятости в различных странах между 1920 и 1970 гг. Поскольку главная цель этой книги - аналитическая, я решил опереться на работу Сингельманна, чтобы сравнить свои данные за 1970-1990 гг. с его данными за 1920-1979 гг. Я построил аналогичную типологию по секторам занятости и обработал статистику стран "большой семерки" по приблизительно сравнимым категориям, продолжив анализ Сингельманна, начиная с 1970-х годов и до решающего периода развития информациональных обществ. Поскольку я не мог добиться абсолютного соответствия моей классификации видов деятельности и классификации Сингельманна, я представляю наши данные за два периода по отдельности. Их следует рассматривать не как статистические ряды, но как два отдельных статистических тренда, сделанных приблизительно эквивалентными в терминах аналитических категорий, использованных для сбора данных. Я столкнулся со значительными методологическими трудностями в установлении эквивалентных категорий между различными странами. В приложении к этой главе раскрываются детали процедур, которым я следовал в построении этой базы данных. Анализируя сами данные, я использовал простейшие статистические процедуры, всегда стремясь скорее показать фактические тренды в социальной структуре, чем использовать аналитические методы, чересчур изощренные для нынешнего уровня разработки базы данных. Я предпочел использовать дескриптивную статистику, просто предлагая направления нового теоретического понимания.
Применив сингельманновские категории видов деятельности в сфере услуг, я присоединился к структуралистскому взгляду на занятость, разбивая ее согласно месту данного вида деятельности в цепи связей, которые начинаются от производственного процесса. Так, распределительные услуги (distributive services) включают как деятельность в сфере коммуникации и транспорта, так и торговые распределительные сети (оптовые и розничные). Услуги производителям (producer services) более непосредственно относятся к тем услугам, которые кажутся решающе важными вложениями в экономику, хотя они также объемлют вспомогательные услуги бизнесу, которые не обязательно требуют высокой квалификации занятых. Социальные услуги (social services) включают всю область правительственной деятельности, а также работы, связанные с коллективным потреблением. Бытовые услуги (personal services) - это услуги, связанные с индивидуальным потреблением (от развлечений до ресторанов и баров). Несмотря на то, что эти разграничения, очевидно, весьма широки, они позволяют нам осмыслить особенности эволюции структуры занятости в разных странах, по крайней мере, с большей аналитической глубиной, чем на основе обычных статистических отчетов. Я также пытался установить различие между дихотомией товаров/услуг и разбивкой занятости на обработку информации и товарные операции*, поскольку каждое из этих членений представляет разный подход к анализу социальной структуры.
Для этого я построил два элементарных индекса - индекс занятости в предоставлении услуг/занятости в производстве товаров и индекс занятости в обработке информации/ занятости в сфере товарных операций - и рассчитал эти индексы для рассматриваемых стран и периодов. Наконец, я также рассчитал упрощенную типологию занятий по странам, строя различные страновые категории вокруг категорий, применяемых в американской и японской статистике. Хотя я серьезно озабочен определениями таких профессиональных категорий, в которых фактически смешаны профессиональные позиции и типы деятельности, использование стандартной статистики, которая широко доступна, дает возможность взглянуть на эволюцию профессиональных структур в приблизительно сравнимых терминах. Цель этой процедуры - придать новую форму социологическому анализу инфор-мациональных обществ, оценивая в сравнимых рамках различия в эволюции их структуры занятости как фундаментального показателя их общности, а также их разнообразия.

3 Bell (1976); Dordick and Wang (1993).
4 Cohen and Zysman (1987).
5 Gershuny and Miles (1983); Castells (1976); Daniels (1993); Cohen and Zysman (1987); De Bandt (ed.) (1985); Stanback (1979).
6 Kutner (1983); Rumberger and Levin (1984); Bluestone and Harrison (1988); Leal et al. (1993); Sayer and Walker (1992).
7 Singelmann (1978).
* Под товарными операциями (good-handling activities) автор понимает хозяйственную деятельность в сфере производства и обращения товаров, протекающую в горнодобывающей промышленности, строительстве, обрабатывающей промышленности, транспорте, а также оптовой и розничной торговле. Данная категория, таким образом, является более широкой, чем производство товаров (good-producing). См. Приложение Б к настоящей главе. - Прим. ред.
4.1.2 Трансформация структуры занятости, 1920-1970 и 1970-1990 гг.
Анализ эволюции структуры занятости в странах "большой семерки" должен начинаться с разграничения между двумя периодами, которые, по счастливой случайности, соответствуют нашим двум различным базам данных: приблизительно 1920-1970 гг. и 1970-1990 гг. Главное аналитическое различие между двумя периодами вытекает из факта, что в течение первого периода рассматриваемые общества стали постсельскохозяйственными, в то время как во второй период они стали постиндустриальными. Очевидно, я понимаю под такими терминами массовое сокращение сельскохозяйственной занятости в первом периоде и быстрое сокращение занятости в промышленном производстве во втором периоде. И в самом деле, все страны "большой семерки" сохранили или увеличили (и в некоторых случаях существенно) долю занятости в трансформационном секторе (transformative activities) и в обрабатывающей промышленности между 1920 и 1970 гг. Так, если мы исключим строительство и коммунальные предприятия, чтобы более пристально взглянуть на промышленную рабочую силу, мы увидим, что Англия и Уэльс только слегка понизили уровень промышленной рабочей силы: с 36,8% в 1921 г. до 34,9% в 1971 г.; США увеличили занятость в производстве с 24,5% в 1930 г. до 25,9% в 1970 г.;
Канада - с 17,0% в 1921 г. до 22,0% в 1971 г.; в Японии наблюдался драматический рост промышленной рабочей силы с 16,6% в 1920 г. до 26,0% в 1970 г.; Германия (хотя с разной национальной территорией) увеличила численность своей промышленной рабочей силы с 33,0 до 40,2%; Франция - с 26,4 до 28,1% и Италия - с 19,9 до 27,4%. Таким образом, как утверждает Сингельманн, сдвиг в структуре занятости в пользу услуг и строительства за эти полстолетия (1920-1970 гг.) прошел за счет сельского хозяйства, а не за счет промышленного производства.
В 1970-1990 гг. история выглядит совсем по-иному. Процесс экономической реструктуризации и технологической трансформации, происходивший в течение этих двух десятилетий, привел к сокращению занятости в промышленности во всех странах (см. табл. 4.1-4.14 в приложении А). Однако, хотя эта тенденция и была всеобщей, сокращение занятости в промышленности было неравномерным, ясно указывая на фундаментальную разницу социальных структур, соответствующую различиям в экономической политике и в стратегиях фирм. Так, в то время как Соединенное Королевство, США и Италия переживали быструю деиндустриализацию (сократив долю занятых в обрабатывающей промышленности в 1970-1990 гг. с 38,7 до 22,5%; с 25,9 до 17,5%; с 27,3 до 21,8% соответственно), Япония и Германия сократили долю промышленной рабочей силы умеренно: с 26,0 до 23,6% в Японии и с 38,6 до 32,2% в 1987 г. в Германии. Канада и Франция занимают промежуточную позицию, сократив занятость в обрабатывающей промышленности с 19,7 (в 1971 г.) до 14,9% и с 27,7 до 21,3% соответственно.
Наделе Англия и Уэльс стали постсельскохозяйственным обществом уже в 1921 г., когда только 7,1 % их рабочей силы было занято в сельском хозяйстве. США, Германия и Канада еще имели значительное сельскохозяйственное население (от 1/4 до 1/3 общего числа занятых), а Япония, Италия и Франция были в целом обществами, где доминировали сельское хозяйство и торговля. Начиная с этой дифференциальной начальной точки в данный исследуемый нами исторический период, тенденции сходились к структуре занятости, характеризуемой одновременным ростом промышленности и услуг за счет сельского хозяйства. Такое сближение объясняется очень быстрыми процессами индустриализации в Германии, Японии, Италии и Франции, благодаря которым избыток сельскохозяйственного населения распределялся между промышленным производством и услугами.
Таким образом, если мы рассчитаем соотношение занятости в сфере услуг и в промышленности (наш индикатор "экономики услуг"), оно покажет лишь умеренное увеличение для большинства стран между 1920 и 1970 гг. Только США (изменение с 1,1 до 2,0) и Канада (с 1,3 до 2,0) пережили значительный рост относительной доли занятости в сфере услуг в течение периода, который я называю постсельскохозяйственным. В этом смысле справедливо, что США были знаменосцем структуры занятости, характерной для экономики услуг. Так, когда занятость в сфере услуг проявила тенденцию к ускорению роста и широкому распространению в постиндустриальный период, господство сферы услуг в экономиках США и Канады еще более укрепилось (соответствующие индексы составили 3,0 и 3,3). Все другие страны следовали той же тенденции, но с различной скоростью, достигая, следовательно, различных уровней деиндустриализации. В то время как Соединенное Королевство, Франция и Италия, по-видимому, шли одним и тем же путем. Северная Америка, Япония и Германия явно выделялись, как сильные индустриальные экономики с более низкими темпами роста занятости в сфере услуг и более низким соотношением занятости в сфере услуг и в промышленности: 1,8 и 1,4 в 1987-1990 гг. Это фундаментальное наблюдение заслуживает тщательного обсуждения. Однако данная тенденция привела в 1990-х годах к тому, что большинство населения во всех странах "большой семерки" занято в сфере услуг.
Концентрируется ли занятость также в сфере обработки информации? Наше соотношение занятости в данной области к занятости в сфере товарных операций дает некоторые интересные путеводные нити для анализа. Прежде всего, для дальнейшего рассмотрения мы должны отложить данные по Японии в сторону.
Во всех других странах наблюдалась тенденция к быстрому росту процента занятости в обработке информации. Хотя в Италии и Германии рост в 1920-1970 гг. если и наблюдался, то медленный, их доля информационной занятости значительно возросла в последние два десятилетия. США удерживают самое высокое соотношение информационной занятости среди семи стран, однако Соединенное Королевство, Канада и Франция находятся почти на том же уровне. Таким образом, тенденция к обработке информации явно не является отличительной чертой США: американская структура занятости более четко отделена от других как "экономика услуг", нежели как "информационная экономика". Германия и Италия имеют значительно более низкую норму информационной занятости, но они удвоили ее в последние два десятилетия, демонстрируя ту же тенденцию.
Наиболее интересны данные о Японии. Они показывают только умеренный рост информационной занятости за 50 лет (с 0,3 до 0,4) и еще более медленный рост в последние 20 лет - с 0,4 до 0,5. Таким образом, общество, которое, вероятно, делает наиболее сильный упор на информационные технологии, общество, в котором высокие технологии играют самую значительную роль в производительности и конкурентоспособности, имеет самый низкий уровень занятости в обработке информации и самый низкий темп прогресса такой занятости. Расширение информационной занятости и развитие "информационного общества" (джохока шакаи, в японской концепции) - различные, хотя и взаимосвязанные процессы. И что действительно интересно и представляет проблему для некоторых интерпретаций постиндустриализма - это то, что Япония и Германия - две наиболее конкурентоспособные экономики среди крупных экономик в 1970-1980-х годах - являются странами с наиболее значительной занятостью в промышленности, самым низким соотношением между занятостью в сфере услуг и промышленности, самым низким соотношением занятости в обработке информации и в сфере товарных операций, а для Японии (которая продемонстрировала самый быстрый рост производительности) характерны самые низкие темпы роста информационной занятости в течение всего столетия. Я выдвигаю идею, что обработка информации является наиболее продуктивной тогда, когда она встроена в материальное производство или в сферу товарных операций, вместо того чтобы выделиться в отдельный вид деятельности в ускоряющемся разделении труда. В конце концов, большая часть автоматизации относится именно к интеграции обработки информации в сфере товарных операций.
Эта гипотеза может также помочь интерпретировать другое важное наблюдение: ни одна из семи стран не имела соотношения информационной занятости больше единицы в 1990 г., и только США приближались к этому порогу. Таким образом, из того, что информация является определяющим компонентом функционирования экономики и организации общества, вовсе не следует, что большинство рабочих мест находится или будет находиться в сфере обработки информации. Движение к информационной занятости происходит значительно медленнее и на заметно более низких уровнях, чем тренд роста занятости в сфере услуг. Таким образом, чтобы понять фактический профиль трансформации занятости в развитых обществах, мы должны теперь обратиться к дифференцированному рассмотрению эволюции каждого типа услуг в странах "большой семерки".
Для этого я сделаю сначала несколько замечаний об эволюции каждой категории услуг в каждой стране; затем я сравню относительную важность каждого типа услуг vis-a-vis каждого другого для каждой страны; наконец, я рассмотрю тенденции эволюции занятости в производстве тех услуг, которые были отмечены в литературе как характерные для "постиндустриальных" обществ. Продолжая этот анализ, я должен напомнить читателю, что чем дальше мы входим в тонкий анализ специфических категорий занятости, тем менее надежной становится база данных. Невозможность получить надежные данные по некоторым категориям, странам и периодам препятствует полной систематичности нашего анализа. Однако обзор таблиц, представленных здесь, все же предполагает, что некоторые черты заслуживают более детального анализа и дальнейшей разработки на специфических для каждой из стран базах данных.
Начнем с услуг производителям. Они рассматриваются в литературе как стратегические услуги новой экономики, обеспечивающие информацию и поддержку роста производительности и эффективности фирм. Так что их экспансия должна бы идти рука об руку с ростом сложности и производительности экономики. И в самом деле, за два периода (1920-1970,1970-1990 гг.) наблюдается значительное расширение занятости в этих видах деятельности во всех странах. Например, в Соединенном Королевстве занятость в сфере услуг производителям подскочила с 5% в 1970 г. до 12% в 1990 г.; в США за тот же период - с 8,2 до 14%; во Франции она удвоилась с 5 до 10%. Показательно, что Япония резко увеличила объем занятости в сфере услуг производителям между 1921 г. (0,8%) и 1970 г. (5,1%), причем большая часть этого роста имела место в течение 1960-х годов, в период, когда японская экономика интернационализировала свою сферу деятельности. Однако, сосредоточившись в 1970-1990-х годах на другой базе данных, мы увидим, что рост японской занятости в сфере услуг производителям между 1971 и 1990 гг. (от 4,8 до 9,6%) хотя и значителен, но все же оставляет Японию далеко позади от лидеров по доле занятости в сфере услуг производителям среди развитых экономик. Можно предположить, что значительная часть данных услуг в Японии интернализована в промышленных компаниях; это может оказаться более эффективным подходом, если мы учтем конкурентоспособность и производительность японской экономики. Гипотеза получает дополнительную поддержку из рассмотрения данных, касающихся Германии. Хотя Германия значительно увеличила долю занятости в сфере услуг производителям - с 4,5% в 1970 г. до 7,3% в 1987 г., она все же показывает самый низкий уровень занятости в сфере услуг производителям из всех стран "большой семерки". Это могло бы подразумевать большую степень интернализации услуг в германских фирмах. Если эти данные подтвердятся, мы должны подчеркнуть, что две самые динамичные экономики (Япония и Германия) имеют также самую низкую норму занятости в сфере услуг производителям, хотя очевидно, что их фирмы используют такие услуги в больших объемах, однако, вероятно, в иной организационной структуре, которая более тесно связывает услуги производителям с производственным процессом.
Несмотря на очевидность того, что услуги производителям являются стратегически решающими в развитой экономике, они все же не образуют существенную долю занятости в большинстве развитых стран, несмотря на быстрые темпы роста в нескольких из них. При неизвестной ситуации в Италии, доля занятости в других странах варьирует между 7,3 и 14%, конечно, далеко опережая сельское хозяйство, но сильно отставая от промышленного производства. Батальоны профессионалов и менеджеров действительно пополнили ряды работающих по найму в развитых экономиках, но не всегда (и не в первую очередь) в видимых позициях управления капиталом и контроля над информацией. Похоже, что экспансия услуг производителям связана с процессами вертикальной дезинтеграции и роста внешних связей, характеризующих информациональную корпорацию.
Социальные услуги образуют вторую категорию занятости, которая, согласно литературе по проблемам постиндустриализма, должна характеризовать новое общество. Это и в самом деле так. Занятость в сфере социальных услуг составляет 1/5-1/4 общей занятости в странах "большой семерки", опять-таки за исключением Японии. Но здесь интересно то, что основной рост в социальных услугах имел место в течение "бурных 60-х", фактически связывая их экспансию скорее с воздействием социальных движений, чем с подъемом постиндустриализма. Действительно, в 1970-1990 гг. США, Канада и Франция имели очень скромные темпы роста занятости в сфере социальных услуг, в то время как в Германии, Японии и Британии она росла умеренными темпами.
В целом представляется, что экспансия "государства всеобщего благосостояния" была длительным явлением с начала столетия, с моментами ускорения в отдельные периоды, различные для каждого общества, с тенденцией к замедлению в 1980-х годах. Япония является исключением, поскольку она, по-видимому, догоняла других. Она поддерживала очень низкий уровень занятости в сфере социальных услуг до 1970 г., что, вероятно, было связано с большей децентрализацией социальной поддержки через фирму и через семью. Затем, когда Япония стала крупной индустриальной державой и когда более традиционные формы поддержки нельзя было больше сохранять, Япония занялась теми формами социального перераспределения, которые присущи другим развитым экономикам, предоставляя услуги и создавая рабочие места в секторе социальных услуг. В целом, можно сказать, что хотя расширение занятости в сфере предоставления социальных услуг на очень высоком уровне является отличительной чертой всех развитых обществ, темпы такой экспансии непосредственно зависят скорее от отношений между государством и обществом, чем от стадий развития экономики. И в самом деле, экспансия занятости в сфере социальных услуг (за исключением Японии) более характерна для 1950-1970-х годов, чем для 1970-1990-х годов.
Распределительные услуги включают транспорт и связь, важнейшие виды деятельности всех развитых экономик, а также оптовую и розничную торговлю, которые, как предполагается, являются типичными для менее индустриализованных обществ. Снижается ли занятость в этих трудоемких малопродуктивных видах деятельности по мере того, как экономика прогрессирует в сторону автоматизации труда и модернизации коммерческих магазинов? Занятость в сфере распределительных услуг остается в развитых обществах на очень высоком уровне, колеблясь между '/5 и \/^ общей занятости, за исключением Германии, где ее доля составляла в 1987 г. 17,7%. Этот уровень занятости существенно выше, чем в 1920 г., и медленно снижался за последние 20 лет только в США (с 22,4 до 20,6%). Таким образом, занятость в сфере распределительных услуг примерно вдвое превышает занятость в сфере услуг производителям, что считается типичным для развитых экономик. Япония, Канада и Франция увеличили долю такого рода занятости в 1970-1990-х годах. Примерно половина занятости в сфере распределительных услуг в странах "большой семерки" относится к розничной торговле, хотя часто невозможно отделить данные по занятости в оптовой и розничной торговле. В целом занятость в розничной торговле за 70-летний период незначительно уменьшилась. В США она выросла с 1,8% в 1940 г. до 12,8% в 1970 г., позднее слегка сократившись с 12,9 до 11,7%. В период 1970-1991 гг. Япония увеличила занятость в розничной торговле с 8,9% в 1960 г. до 11,2% в 1990 г. и Германия, имея здесь более низкий уровень занятости (8,6% в 1987 г.), фактически увеличила ее по сравнению с 1970 г. Таким образом, до сих пор имеется большой сектор занятых в распределении, поскольку подвижки в структуре занятости в так называемой сфере услуг на практике происходят очень медленно.
Бытовые услуги рассматриваются одновременно и как пережитки протоиндустриаль-ной структуры, и как выражение (по крайней мере, для некоторых из них) социального дуализма, характерного, по мнению наблюдателей, для информационального общества. Здесь наблюдение за долгосрочной эволюцией в семи странах также напоминает о необходимой осторожности. Эти услуги продолжают составлять значительную долю занятости в 1990 г.: за исключением Германии (6,3% в 1987 г.), они варьируют в пределах 9,7-14,1%, что приблизительно совпадает с долей занятых в сфере предоставления важнейших для постиндустриального общества услуг производителям. В целом, с 1970 г. страны "большой семерки" увеличили долю данного типа занятости. Сосредоточив внимание на пресловутых "ресторанах и барах" (eating and drinking places) - любимой теме литературы, критикующей постиндустриализм, - мы увидим значительное расширение таких рабочих мест в последние два десятилетия, особенно в Соединенном Королевстве и Канаде, хотя часто смешиваются данные по занятости в ресторанах и барах с занятостью в отелях, которая также может считаться характерной для "общества досуга". В США занятость в ресторанах и барах составляла 4,9% общей занятости в 1991 г. (повысившись с 3,2% в 1970 г.), что почти вдвое превышает занятость в сельском хозяйстве, но все же меньше, чем нас просят поверить в эссе, разрабатывающих понятие "общества гамбургеров". Главное замечание, которое нужно сделать относительно занятости в бытовом обслуживании, состоит в том, что оно не исчезает в развитых экономиках, таким образом, давая основание для аргументов, гласящих, что изменения в социальноэкономической структуре затрагивают скорее тип услуг и тип работ, чем деятельность как таковую.
Попытаемся теперь оценить некоторые традиционные тезисы, касающиеся постиндустриализма, в свете эволюции структуры занятости с 1970 г., т. е. с того момента, когда Турен, Белл, Рихта и другие ранние теоретики нового информационного общества опубликовали свои исследования. Как типы хозяйственной деятельности, услуги производителям и социальные услуги считались характерными для постиндустриальных экономик, рассматриваясь и в качестве источника производительности, и в качестве отклика на социальный спрос и меняющиеся ценности. Если мы рассмотрим совокупную занятость в сфере услуг производителям и социальных услуг, мы заметим существенный рост в том, что можно назвать категорией постиндустриальных услуг во всех странах между 1970-ми и 1990-ми годами: с 22,8 до 39,2% в Соединенном Королевстве; с 30,2 до 39,5% в США; с 28,6 до 33,8% в Канаде; с 15,1 до 24,0% в Японии; с 20,2 до 31,7% в Германии;
с 21,1 до 29,5% во Франции (итальянские данные в нашей базе данных не позволяют сделать сколько-нибудь серьезной оценки этой тенденции). Таким образом, сама тенденция налицо, но она не равномерна, поскольку начинается в 1970 г. с очень разных базовых уровней: англосаксонские страны уже построили сильную базу занятости в сфере развитых услуг, в то время как Япония, Германия и Франция сохраняли намного более высокую занятость в промышленном производстве и сельском хозяйстве. Итак, мы наблюдаем два различных пути экспансии занятости в сфере постиндустриальных услуг: во-первых, англосаксонскую модель, которая смещается из промышленного производства к развитым услугам, сохраняя занятость в сфере предоставления традиционных услуг; во-вторых, японо-германскую модель, которая одновременно расширяет развитые услуги и сохраняет производственную базу, интернализуя некоторые из услуг в индустриальном секторе. Франция находится в промежуточном положении, хотя склоняется к англосаксонской модели.
Итак, эволюция занятости в течение того периода, который мы назвали постиндустриальным (1970-1990 гг.), показывает одновременно общую модель структурного сокращения рабочих мест в промышленности и два различных пути в отношении обрабатывающей промышленности: первый путь сводится к быстрому сокращению промышленной занятости при сильном расширении занятости в сфере услуг производителям (по темпам) и в предоставлении социальных услуг (по размеру), в то время как другие услуги еще сохраняются как источники занятости. Второй, иной путь более тесно связывает производство и услуги производителям, более осторожно увеличивает занятость в сфере социальных услуг, сохраняет распределительные услуги. Различия на этом втором пути наблюдаются между Японией, с большей долей населения, занятого в сельском хозяйстве и розничной торговле, и Германией, со значительно более высокой занятостью в промышленности.
Если сравнивать с 1920 г., в процессе трансформации структуры занятости не наблюдается исчезновения ни одной из крупных категорий услуг, за исключением домашней прислуги. Происходит рост разнообразия видов деятельности и возникновение множества связей между различными видами деятельности, что делает прежние категории занятости устаревшими. На самом деле, существует постпромышленная структура занятости, возникающая в последней четверти двадцатого столетия. Но существует большое число вариаций в структурах, возникающих в различных странах, и не похоже, чтобы высокая производительность, социальная стабильность и международная конкурентоспособность непосредственно ассоциировались с высочайшим развитием занятости, связанной с услугами или обработкой информации. Напротив, среди стран "большой семерки" общества, которые в недавние годы находились в авангарде экономического прогресса и социальной стабильности (Япония, Германия), по-видимому, развили более эффективную систему связей между промышленным производством, услугами производителям, социальными услугами и распределительными услугами, чем англосаксонские общества, а Франция и Италия остались на распутье между двумя линиями развития. Во всех этих обществах информационализация, по-видимому, есть более решающий фактор, чем обработка информации.
Таким образом, когда общества в массовом порядке в короткий период времени уничтожают рабочие места в промышленности, вместо того чтобы проводить индустриальную трансформацию постепенно, это происходит не обязательно потому, что они более развиты, но, скорее, потому, что они следуют специфической политике и стратегиям, которые коренятся в их культурной, социальной и политической ситуации. И выбор, который делается при проведении трансформации национальной экономики и рабочей силы, имеет глубокие последствия для эволюции профессиональной структуры, которая закладывает основы новой классовой системы информационального общества.

4.1.3 Новая профессиональная структура
Основное положение теорий постиндустриализма гласит, что люди, уже вовлеченные в различные виды деятельности, начинают занимать новые позиции в профессиональной структуре. Вообще говоря, было предсказано, что по мере движения к информациональ-ному обществу мы должны наблюдать растущую важность позиций менеджеров, профессионалов и техников, снижающуюся долю рабочих на позициях специалистов и операторов и увеличение численности клерков и продавцов. В дополнение к этому, "левая" версия постиндустриализма указывает на растущую важность полуквалифицированных (часто неквалифицированных) позиций в сфере услуг в противовес росту рабочих мест в категории профессионалов.
Исследовать точность таких предположений в эволюции стран "большой семерки" за последние 40 лет - нелегкая задача, как потому, что статистические категории в разных странах не всегда точно соответствуют друг другу, так и потому, что даты в различных статистиках не всегда совпадают. Так, несмотря на наши методологические усилия прояснить данные, наш анализ остается скорее предварительным и должен восприниматься только как первое эмпирическое приближение, нацеленное на то, чтобы предложить направление анализа эволюции социальной структуры.
Начнем, во-первых, с разнообразия профессиональных профилей по обществам. Таблица 4.15 в Приложении А сводит вместе данные об основных профессиональных категориях для каждой страны в период, на который имелась новейшая статистическая информация в момент проведения данного исследования (1992-1993 гг.). Первое и самое важное заключение из наших наблюдений - это то, что существуют большие различия между профессиональными структурами обществ, равно достойных названия информа-циональных. Так, если мы рассмотрим категорию, объединяющую менеджеров, профессионалов и техников - вершину информациональных занятий, то она была действительно очень значительной в США и Канаде, составляя в начале 1990-х годов почти 1/3 рабочей силы. Но в Японии в начале 1990-х годов она составляла 14,9%. А во Франции и в Германии в 1989 г. она составляла только четверть всей рабочей силы. В то время как доля квалифицированных рабочих и операторов существенно сократилась в Северной Америке, она все еще составляла 31,8% рабочей силы в Японии и свыше 20% во Франции и Германии. Подобным же образом работники торговли не являются крупной категорией во Франции (3,8%), но еще играют важную роль в США (11,9%) и очень значительную роль в Японии (15,1 %). В Японии очень низка доля менеджеров (только 3,8% в 1990 г. по сравнению с 12,8% в США), что может быть показателем намного более иерархичной структуры. Отличительная черта Франции - большая доля техников в высших профессиональных группах (12,4% всей рабочей силы) в противоположность Германии (8,7%). В то же время Германия имеет больше рабочих мест, чем Франция в категории "профессионалов": 13,9 против 6,0%.
Другой фактор разнообразия - это различия в доле полуквалифицированных работников сферы услуг. Она значительна в США, Канаде и Германии и намного ниже в Японии и Франции, в тех именно странах, которые, как и Италия, сохранили несколько большие по размеру традиционные сельскохозяйственные и торговые секторы.
В целом, Япония и США представляют противоположные полюсы, и их контраст подчеркивает необходимость придать новую форму теории постиндустриализма и информационализма. Данные по США хорошо совпадают с господствующей в литературе моделью попросту потому, что модель была всего лишь теоретизированием по поводу эволюции структуры занятости в США. Между тем в Японии, по-видимому, рост в категориях профессионалов сочетается с устойчивостью сильной квалифицированной рабочей силы, связанной с индустриальной эрой, и с прочным положением сельскохозяйственной рабочей силы и работников торговли, что свидетельствует о сохранении -в новых формах - занятий, характерных для доиндустриальной эры. Модель США продвигается к информационализму, заменяя старые занятия новыми. Японская модель тоже прогрессирует к информационализму, следуя, однако, по иному пути: усиливая некоторые из требующихся новых занятий, в то же время изменяя содержание занятий предшествующей эры и вытесняя при этом те позиции, которые стали препятствием для роста производительности (особенно в сельском хозяйстве). Между этими двумя моделями Германия и Франция комбинируют элементы обеих: они ближе к США в профессиональных и менеджерских занятиях, но ближе к Японии в более медленном сокращении квалифицированных рабочих и операторов.
Второе основное наблюдение свидетельствует, несмотря на продемонстрированное нами разнообразие, о существовании общей тенденции роста относительного веса наиболее очевидно информациональных занятий (менеджеров, профессионалов и техников), так же как "белых воротничков" вообще, включая работников торговли и конторских служащих. Установив наличие разнообразия, я хочу также дать эмпирическое обоснование того, что действительно существует тенденция к большему информацио-нальному содержанию в профессиональной структуре развитых обществ, несмотря на их разные культурные/политические системы и невзирая также на различные исторические особенности в процессах их индустриализации. Чтобы выявить такую общую тенденцию, нам необходимо обратить внимание на рост доли каждого занятия в каждой стране в течение рассматриваемого периода. Сравним, например (см. табл. 4.16-4.21 Приложения А), эволюцию четырех особенно значительных групп: квалифицированные рабочие и операторы; профессионалы и менеджеры; работники торговли и конторские служащие; сельскохозяйственные рабочие и менеджеры. Рассчитав степень изменения доли каждого из занятий группы, мы сможем выявить как общие тенденции, так и определенные существенные различия. Сфера управленческих, профессиональных и технических занятий быстро расширяется во всех странах, за исключением Франции. Значительно уменьшилась численность квалифицированных рабочих в США, Соединенном Королевстве и Канаде и умеренно - в Германии, Франции и Японии. Доля работников торговли несколько увеличилась в США и Франции и резко выросла в остальных четырех странах. Во всех странах значительно уменьшилась численность рабочих и менеджеров, занятых в сельском хозяйстве. Совершенно разные тенденции наблюдаются в динамике численности полуквалифицированных работников сферы услуг и транспортных рабочих: их доля существенно возросла в США и Соединенном Королевстве, умеренно увеличилась во Франции, уменьшилась либо стабилизировалась в Японии и Германии.
Из всех рассмотренных стран Япония наиболее резко улучшила свою профессиональную структуру, повысив долю менеджеров на 46,2% за двадцатилетний период и долю профессиональной и технической рабочей силы на 91,4%. Соединенное Королевство также увеличило долю своих менеджеров на 96,3 %, хотя рост численности профессионалов и техников был более умеренным (5,2%). Таким образом, мы наблюдаем большое разнообразие темпов изменения доли этой профессиональной группы в общей структуре занятости. Разнообразие в темпах возникает потому, что страны движутся к относительно общей профессиональной структуре с разных исходных позиций. Различия в стиле менеджмента и в важности промышленного производства в каждой стране также приводят к некоторым различиям в процессе изменений.
В целом, тенденция к доминированию "белых воротничков" со смещением в сторону высшего слоя становится основной (в США в 1991 г. 57,3 % рабочей силы принадлежало к "белым воротничкам"), за исключением Японии и Германии, где "белые воротнички" еще не превысили 50% общего числа занятых. Тем не менее даже в Японии темпы роста информациональных занятий были наивысшими среди различных профессиональных позиций; таким образом, Япония будет все более опираться на возрастающую рабочую силу профессионалов, хотя страна еще держится на более широкой основе квалифицированных рабочих и работников торговли, чем другие общества.
В-третьих, широко распространенное положение, касающееся растущей поляризации структуры занятости в информациональном обществе, по-видимому, не подтверждается имеющимися данными, если под поляризацией мы имеем в виду одновременное расширение (в эквивалентных терминах) "верха" и "низа" лестницы занятий. Если дело обстоит именно так, менеджерская/профессиональная/техническая группа и группа полуквалифицированных работников сферы услуг и транспортных рабочих должны расширяться с аналогичной скоростью и в аналогичных количествах. Очевидно, этого не происходит. В США полуквалифицированные работники сферы услуг действительно увеличивали свою долю в профессиональной структуре занятий, но не так быстро, как группа менеджеров и профессионалов, - они представляли только 13% рабочей силы в 1991 г. В противоположность этому менеджеры на верхушке лестницы увеличивали свою долю между 1950 и 1991 гг. намного быстрее, чем полуквалифицированные работники сферы услуг, увеличив свою численность до 12,8% рабочей силы в 1991 г., т. е. почти до уровня последних. Даже если мы добавим полуквалифицированных транспортных рабочих, мы получим в этой группе только 17,9% рабочей силы в 1991 г., что резко контрастирует с 29,7% в высшей менеджерской/ профессиональной/технической категории. Конечно, многие рабочие позиции среди конторских служащих и работников торговли, как и среди операторов, тоже относятся к полуквалифицированным, так что мы не можем точно оценить эволюцию структуры занятий в терминах квалификации. В дополнение к этому, как следует из других источников, в последние два десятилетия наблюдалась поляризация распределения доходов в США и в других странах8. Однако здесь я возражаю против популярного образа информациональной экономики, которая якобы обеспечивает растущее число рабочих мест в услугах низкого уровня со скоростью непропорционально более высокой, чем скорость роста доли профессионально-технического компонента рабочей силы. Согласно нашей базе данных, это вовсе не так. В Соединенном Королевстве между 1961 и 1981 гг. действительно наблюдалось существенное увеличение полуквалифицированных рабочих мест в сфере услуг, но даже там доля занятий высшего уровня росла быстрее. В Канаде доля полуквалифицированных работников сферы услуг также существенно увеличилась и достигла 13,7% в 1992 г., но менеджерские, профессиональные и технические рабочие места прогрессировали еще быстрее, почти удвоившись в числе и дойдя до 30,6% рабочей силы в 1992 г. Та же ситуация и в Германии: число рабочих мест в сфере услуг низкого уровня было ниже и увеличивалось медленнее по сравнению с занятостью в верхней части профессиональной лестницы. Франция, несмотря на существенное увеличение числа рабочих мест в сфере услуге течение 1980-х годов, все еще насчитывала в них только 7,2% рабочей силы в 1989 г. Что касается Японии, то объем занятости в сфере полуквалифицированных услуг медленно рос с 5,4% в 1955 г. до скромных 8,6% в 1990 г.
Таким образом, хотя, конечно, в развитых обществах имеются признаки социальной и экономической поляризации, в профессиональной структуре они принимают форму не расходящихся путей, но различных позиций сходных занятий по секторам и фирмам. Отраслевые, территориальные, специфические для фирм и гендерные/этнические/возрастные характеристики являются более явными источниками социальной поляризации, чем различия в типах занятости сами по себе.
Очевидно, что в информациональных обществах есть неравенство. Оно вытекает не столько из их относительно улучшенной профессиональной структуры, сколько из исключений и дискриминации, которая имеет место внутри рабочей силы и вокруг нее.
Наконец, взгляд на трансформацию рабочей силы в развитых обществах должен учитывать и эволюцию статуса занятости. И здесь наши данные также ставят под вопрос основанные исключительно на американском опыте господствующие взгляды на постиндустриализм. Так, гипотеза сокращения самозанятости в зрелых информациональных экономиках отчасти поддерживается опытом США, где процент самозанятости в общей рабочей силе снизился с 17,6% в 1950 г. до 8,8% в 1991 г., хотя он почти не изменялся за последние 20 лет. Но другие страны показывают иную динамику. В Германии эта категория сокращалась низкими, но стабильными темпами: с 13,8% в 1955 г. до 9,5% в 1975 г. и затем до 8,9% в 1989 г. Франция сохранила свою долю самозанятых в рабочей силе между 1977 и 1987 гг. (12,8 и 12,7% соответственно). Италия, хотя и является пятой крупнейшей рыночной экономикой мира, еще сохранила 24,8% своей рабочей силы в сфере самозанятости в 1989 г. Япония, испытавшая снижение самозанятости с 19,2% в 1970 г. до 14,1 % в 1990 г., все еще сохраняет значительную долю такой автономной занятости, куда мы должны добавить 8,3% работников семейных предприятий (family workers); в итоге мы обнаруживаем, что почти четверть японской рабочей силы не работает по найму. Что касается Канады и Соединенного Королевства, они за последние 20 лет обратили вспять предполагаемую вековую тенденцию корпоратизации занятости, Канада увеличила долю самозанятых с 8,4% в 1970 г. до 9,7% в 1992 г., а Соединенное Королевство увеличило долю самозанятости и работников семейных предприятий в рабочей силе от 7,6% в 1969 г. до 13,0% в 1989 г.; эта линия развития, как я покажу ниже в этой главе, продолжается в 1990-х годах.
Конечно, большинство работающих в развитых экономиках трудится по найму, но разнообразие уровней, неравномерность процесса и в некоторых случаях обращение тенденции вспять требуют дифференцированного взгляда на модели эволюции профессиональной структуры. Можно даже сформулировать гипотезу, что по мере того как сети и гибкость становятся характерными для новой индустриальной организации, а новые технологии позволяют мелким предприятиям найти рыночные ниши, происходит возрождение самозанятости и смешанного статуса занятости. Так, профессиональный профиль информациональных обществ по мере их возникновения будет намного более разнообразным, чем воображалось в квазинатуралистических предвидениях постиндустриальных теорий, искаженных американским этноцентризмом, в теориях, которые не полностью представляют даже американский опыт.

4.1.4 Созревание информационального общества: прогноз занятости на XXI в.
На закате XX в. информациональное общество в своих исторически разнообразных проявлениях еще только складывается. Таким образом, аналитический ключ для обрисовки его будущего и зрелого облика может быть предоставлен прогнозами занятости и профессиональной структуры, которые дадут возможность предвидеть социальные структуры развитых обществ в первые годы грядущего столетия. Такие перспективные оценки всегда требуют экономических, технологических и институциональных допущений, которые редко опираются на солидный фундамент. Так, анализ данных, которые я буду использовать в этом разделе, является еще более предварительным, чем анализ тенденций занятости до 1990 г. Однако, используя такие надежные источники, как данные Бюро трудовой статистики США, Министерства труда Японии, правительственные данные, собираемые ОЭСР, и помня о приблизительности наших статистических выкладок, мы, быть может, сумеем построить некоторые гипотезы касательно будущих путей информациональной занятости. Мой анализ прогноза занятости будет сосредоточен главным образом на США и Японии, так как я хочу ограничить эмпирическую сложность исследования, чтобы можно было сосредоточиться на основных проблемах анализа9. Выделив Соединенные Штаты и Японию, которые кажутся двумя различными моделями информационального общества, я смогу лучше оценить гипотезы о конвергенции/дивергенции в структуре занятости и профессиональной структуре информационального общества.
В США Бюро статистики труда (BLS) опубликовало в 1991-1993 гг. годах серию исследований, обновленных в 1994 г.10, которые в своей совокупности предлагают широкий обзор эволюции занятости и профессиональной структуры между 1992 и 2005 гг. Ради упрощения анализа я буду ссылаться на "умеренную альтернативную проекцию" из трех сценариев, рассмотренных Бюро.
Американская экономика создаст свыше 26 млн. рабочих мест между 1992 и 2005 гг. Этот общий рост на 22% немного выше, чем в предшествующий 13-летний период 1979-1992 гг. Самые очевидные черты в прогнозах - это продолжающаяся тенденция сокращения рабочих мест в сельском хозяйстве и промышленном производстве, доля которых в 1990-2005 гг. должна падать соответственно со средней годовой скоростью -0,4 и -0,2. Однако, выпуск промышленной продукции будет по-прежнему расти немного более высокими темпами, чем экономика в целом, - на 2,3% в год. Таким образом, различные темпы роста занятости и выпуска в промышленном производстве и сфере услуг показывают существенный разрыв в производительности труда в пользу промышленности, несмотря на введение новых технологий в деятельность, связанную с обработкой информации. Промышленная производительность выше средней остается ключом к устойчивому экономическому росту, способному обеспечить рабочие места для всех других секторов экономики.
Интересные наблюдения возникают из того факта, что хотя занятость в сельском хозяйстве должна снизиться до 2,5% общей занятости, численность в профессиях, связанных с сельским хозяйством, как ожидается, возрастет, потому что в то время как численность фермеров предположительно упадет на 231 тыс. человек, появится 311 тыс. новых рабочих мест для садовников и парковых рабочих. То, что численность рабочих мест в сфере ориентированных на город сельскохозяйственных услуг превзойдет численность рабочих мест на фермах, подчеркивает, как далеко информациональные общества зашли в своем постсельскохозяйственном статусе.
Хотя только 1 млн. из проектируемых 26,4 млн. новых рабочих мест будет создан в отраслях товарного производства, снижение промышленной занятости замедлится, а некоторые профессиональные категории в промышленности, такие, как работники прецизионного производства, квалифицированные рабочие (crafts) и ремонтники, предположительно увеличат свою численность. Однако основной рост новых рабочих мест в США ожидается в сфере услуг, хотя около половины такого роста даст так называемый сектор услуг (services division), главными компонентами которого являются услуги здравоохранения и деловые услуги (business services). Деловые услуги, которые в 1975-1990 гг. были наиболее быстро растущим сектором, по-прежнему будут находиться на вершине экспансии до 2005 г., хотя с более низкими темпами роста - около 2,5% в год. Нужно сознавать, однако, что не все деловые услуги отличаются высоким содержанием знаний: важный компонент их - это работа по компьютерной обработке данных, но в период 1975-1990 гг. наиболее быстрорастущим видом деятельности были у слуги по подбору кадров, связанные с ростом временной работы и подрядами на услуги со стороны фирм. Среди других быстро растущих услуг в грядущие годы будут, как ожидается, юридические услуги (особенно параюридические), услуги проектировщиков и архитекторов и услуги в сфере образования (частные школы). В категориях BLS, финансы, страхование и операции с недвижимостью (Finance, Insurance and Real Estate - FIRE) не включены в деловые услуги. Так, к высокому росту в деловых услугах мы должны добавить умеренный, но неуклонный рост, проектируемый для категории FIRE, которая, как ожидается, составит 1,3% в год, чтобы достичь к 2005 г. 6,1 % общей занятости. При сравнении этих данных с моим анализом услуг производителям в предшествующих разделах и деловые услуги, и FIRE должны быть приняты в расчет.
Услуги здравоохранения окажутся среди наиболее быстро растущих видов деятельности - они будут расти вдвое быстрее, чем в 1975-1990 гг. К 2005 г. услуги здравоохранения дадут, судя по прогнозам, 11,5 млн. рабочих мест, т. е. 8,7% всей несельскохозяйственной занятости по найму. Чтобы оценить эту цифру на перспективу, скажем, что сравнимая численность всей промышленной занятости в 2005 г. предположительно составит 14% рабочей силы. Некоторые услуги здравоохранения, особенно для престарелых, станут наиболее быстро развивающимся сектором.
Розничная торговля, растущая со значительным среднегодовым темпом 1,6% и начинавшая с высокого уровня абсолютной численности рабочих мест, представляет третий главный источник потенциального нового роста - 5,1 млн. новых рабочих мест. Внутри этого сектора рестораны и бары дадут 42% всех рабочих мест в розничной торговле в 2005 г.
Рабочие места в федеральном правительстве, правительствах штатов и местном самоуправлении должны также значительно повысить занятость, поднявшись с 15,2 млн. в 1990 г. до 18,3 млн. в 2005 г. Более половины этого роста, как ожидается, придется на образование.
Таким образом, в целом, прогнозируемая для США структура занятости близка к первоначальному проекту для информационального общества:
 рабочие места в сельском хозяйстве вытесняются;
 занятость в промышленности продолжает снижаться, хотя и более низкими темпами, до тех пор, пока не будет сведена к кадровому ядру квалифицированных рабочих и техников. Большая часть занятости в промышленном производстве переносится в сферу услуг для промышленного производства;
 услуги производителям, а также здравоохранение и образование, возглавляют рост занятости по темпам, а также приобретают все более важную роль по абсолютной численности;
 категория низкоквалифицированной трудовой деятельности в новой экономике продолжает увеличиваться за счет торговли и услуг. Если мы обратимся к рассмотрению прогнозируемой структуры занятости, то на первый взгляд гипотеза информационализма подтверждается: наиболее быстрые темпы роста среди групп занятых наблюдаются среди профессионалов (323% за период) и технических специалистов (36,9%). Но "сервисные профессии", по большей части полуквалифицированные, также быстро растут (29,2%) и в 2005 г. составят 16,9% профессиональной структуры. Менеджеры, профессионалы и технические специалисты, вместе взятые, увеличат свою долю в общей профессиональной структуре с 24,5 % в 1990 г. до 28,9% в 2005 г. Работники торговли и конторские служащие, взятые как группа, останутся на стабильном уровне (около 28,8% общего числа занятых). Доля квалифицированных рабочих должна вырасти, что подтверждает тенденцию к стабилизации кадрового ядра рабочих, занятых высококвалифицированным трудом.
Исследуем более пристально следующий вопрос: характеризуется ли будущее информациональное общество растущей поляризацией профессиональной структуры? Относительно Соединенных Штатов Бюро статистики труда включило в свои прогнозы анализ уровня образования, необходимого для 30 профессий, которые, как ожидается, будут расти наиболее быстро, и для 30 профессий, которые будут наиболее быстро сокращаться между 1990 и 2005 гг. Анализ охватывает как темп роста или сокращения профессий, так и различия в абсолютной численности. Заключение авторов исследования гласит:
"Итак, большинство [растущих] профессий требует образования или обучения на уровне не ниже средней школы. Фактически, больше двух третей из 30 наиболее быстро растущих профессий и почти половина из 30 профессий с наибольшим ростом числа рабочих мест уже в 1990 г. имело большинство работников с образованием или обучением выше уровня средней школы"11. Самое большое число быстро сокращающихся профессий ожидается в производственных отраслях промышленности и среди конторских служащих с низким уровнем навыков, которые будут сметены офисной автоматизацией. И все же на совокупном уровне среди новых рабочих мест, которые будут созданы в 1992- 2005 гг., Сильвестри предвидит лишь незначительное изменение в распределении уровня образования рабочей силы12. Доля работников, окончивших колледж, предположительно увеличится на 1,4 процентных пункта, слегка возрастет доля тех, кто имеет образование уровня колледжа. В то же время доля выпускников средней школы уменьшится на 1 процентный пункт и незначительно сократится доля малообразованных. Таким образом, про-' слеживаются тенденции некоторой модернизации профессиональной структуры, что соответствует предсказаниям постиндустриальной теории. Однако тот факт, что высококвалифицированные профессии имеют тенденцию к более быстрому росту, не означает, что общество в целом обязательно избежит поляризации и дуализма, в связи с относительно заметным весом неквалифицированных рабочих мест, если подсчитывать их в абсолютном выражении. Прогнозы Бюро статистики труда на 1992-2005 гг. показывают, что доли занятости для профессионалов и работников сферы обслуживания, как ожидается, возрастут приблизительно одинаково - примерно на 1,8 и 1,5 процентных пункта соответственно. Поскольку эти две группы дают вместе около половины общего роста рабочих мест в абсолютных величинах, они имеют тенденцию концентрироваться на обоих концах профессиональной лестницы: 6,2 млн. новых профессионалов и 6,5 млн. новых работников обслуживания, причем заработки последних в 1992 г. были приблизительно на 40% ниже среднего заработка по всем профессиональным группам. Как пишет Сильвестри, "отчасти причина [низких заработков работников сферы услуг] состоит в том, что почти треть этих работников имели образование ниже уровня средней школы, а работников с неполным рабочим днем насчитывалось вдвое больше, чем в среднем для всех работников"13. Пытаясь дать синтетическое представление о прогнозируемых изменениях в профессиональной структуре, я рассчитал упрощенную стратификационную модель на базе детальных данных другого исследования Сильвестри, посвященного распределению занятости по профессиям, образованию и заработкам, для 1992 г. (фактические данные) и 2005 г. (прогноз)14. Используя медианные недельные заработки как самый прямой показатель социальной стратификации, я построил четыре социальные группы:
высший класс (менеджеры и профессионалы); средний класс (техники и квалифицированные рабочие); низший средний класс (работники торговли, конторские служащие и операторы); низший класс (сфера обслуживания и сельскохозяйственные рабочие). Пересчитав по этим категориям данные Сильвестри, я обнаружил для высшего класса рост доли занятости с 23,7% в 1992 г. до 25,3% в 2005 г. (+1,6); небольшое сокращение для среднего класса - с 14,7 до 14,3% (-0,3); сокращение для низшего среднего класса - с 42,7 до 40,0% (-2,7) и рост для низшего класса - с 18,9 до 20% (+1,1). Два факта заслуживают комментария: в одно и то же время имеют место относительное улучшение системы стратификации и умеренная тенденция к профессиональной поляризации. Это происходит потому, что налицо одновременный рост на вершине и на низших ступенях социальной лестницы, хотя на вершине рост больше.
Обратимся теперь к исследованию прогнозов японской занятости и профессиональной структуры. Мы имеем два прогноза Министерства труда. Один из них, опубликованный в 1991 г., прогнозирует (на базе данных 1980-1985 гг.) цифры на 1989,1995 и 2000 гг. Другой, опубликованный в 1987 г., дает предсказания на 1990, 1995, 2000 и 2005 гг. В обоих вариантах прогнозируются структура занятости по отраслям и профессиональная структура. Я предпочел работать на базе прогноза 1987 г., так как, будучи столь же достоверным, он более детально разбит по отраслям и достигает 2005 г.15.
Наиболее значительная черта этих прогнозов - медленное сокращение промышленной занятости, несмотря на ускорение трансформации Японии в информациональное общество. В статистическом прогнозе 1987 г. промышленная занятость составляла 25,9% в 1985 г. и должна была остаться на уровне 23,9% в 2005 г. Напомним, что в прогнозе для США ожидалось, что промышленная занятость сократится с 17,5% в 1990 г. до 14% в 2005 г., т.е. гораздо более резкое сокращение от существенно более низкой базы, Япония достигает относительной стабильности в промышленной занятости, компенсируя сокращения в традиционных секторах фактическим ростом в новейших секторах. Так, занятость в текстильной промышленности должна снизиться с 1,6% в 1985 г. до 1,1% в 2005 г., в тот же период занятость в электротехнической промышленности должна возрасти с 4,1 до 4,9%. Численность рабочих-металлистов существенно сократится, а процент рабочих мест в пищевой промышленности возрастет с 2,4 до 3,5%.
В целом, наиболее заметный рост занятости в Японии ожидается в сфере предоставления деловых услуг (с 3,3% в 1985 г. до 8,1 % в 2005 г.), что показывает растущую роль информационноемких видов деятельности в японской экономике. Однако доля занятости в финансах, страховом деле и недвижимости на 20-летний период прогноза, как ожидается, останется стабильной. Учитывая предшествующее наблюдение, можно предположить, что эти быстро растущие деловые услуги оказаны главным образом обрабатывающей промышленности и другим отраслям производства, т. е. услугами, вкладывающими знания и информацию в производство. Ожидается, что услуги здравоохранения слегка возрастут, а занятость в сфере образования составит такую же долю, как и в 1985 г.
Сельскохозяйственная занятость резко уменьшится - с 9,1 в 1985 г. до 3,9% в 2005 г., как если бы Япония, наконец, осуществила свой переход к постсельскохозяйственной (не постиндустриальной) эпохе.
В общем, за исключением деловых услуг и сельского хозяйства, ожидается, что японская структура занятости останется на редкость стабильной, снова подтверждая постепенный переход к информациональной парадигме, перерабатывая в ней содержание существующих работ, без обязательного вытеснения таких работ.
Что касается профессиональной структуры, самым существенным изменением, как ожидается, должен быть рост доли профессиональных и технических занятий, которые возрастут с 10,5% в 1985 г. до поразительных 17% в 2005 г. Управленческие профессии, хотя их доля значительно возрастет, будут составлять менее 6% общей занятости в 2005 г. Это подтверждает тенденцию к воспроизводству "подтянутой" иерархической структуры японских организаций с концентрацией власти в руках незначительного числа менеджеров. Данные также указывают на рост профессионализации работников среднего уровня и специализации задач в обработке информации и создании знаний. Доля квалифицированных рабочих и операторов сократится, но все же составит свыше четверти рабочей силы в 2005 г., опережая приблизительно на 3 процентных пункта соответствующие профессиональные категории в Соединенных Штатах в том же году. Как ожидается, категория конторских служащих также будет расти с умеренной скоростью, в то время как занятость в сельском хозяйстве снизится примерно на 2/3 по отношению к уровню 1985 г.
Таким образом, согласно прогнозам, в структуре занятости в Соединенных Штатах и Японии, кажется, продолжаются тенденции, наблюдавшиеся в 1970-1990 гг. Эти два явно разных типа занятости и профессиональных структур соответствуют двум обществам, которые одинаково можно назвать информациональными в терминах социотехнической парадигмы производства, однако с очевидно разными результатами в росте производительности, экономической конкурентоспособности и социальной сплоченности. В то время как в Соединенных Штатах становится более выраженной тенденция отхода от создания рабочих мест в промышленности и концентрации на услугах производителям и социальных услугах, Япония поддерживает более сбалансированную структуру с сильным промышленным сектором и широкой смягчающей прослойкой в розничной торговле. Японский акцент на деловые услуги значительно менее выражен в финансах и недвижимости, расширение занятости в сфере предоставления социальных услуг также более ограничено. Прогнозы профессиональной структуры подтверждают наличие различных стилей управления: японские организации устанавливают структуры сотрудничества на уровне цеха и офиса, в то же время продолжая концентрировать принятие решений в тонкой управленческой категории. В целом, общая гипотеза разных путей к информациональной парадигме в пределах общей модели структуры занятости, как кажется, подтверждается той ограниченной проверкой, которую позволили сделать представленные здесь прогнозы.

9 Проекции занятости для стран ОЭСР см.: OECD (1994а, р. 71-100).
10 См.: Kutscher (1991); Сагеу and Franklin (1991); Silvestri and Lukasiewicz (1991); Braddock (1992); Bureau of Labor Statistics (1994).
11 Silvestri and Lukasiewicz (1991:82).
12 Silvestri (1993).
13 Silvestri (1993: 85).
14 Ibid: table 9.
15 Ministry of Labor (1991).
4.1.5 Резюме: эволюция структуры занятости и ее следствия для сравнительного анализа информационального общества
В исторической эволюции структуры занятости, фундаментальной для социальной структуры, доминировала вековая тенденция роста производительности человеческого труда. По мере того как технологические и организационные инновации позволяли людям выпускать больше продукции лучшего качества с меньшей затратой сил и ресурсов, работа и работники перемещались из прямого производства в косвенное производство, из культивации сельскохозяйственных культур, извлечения полезных ископаемых и изготовления вещей в потребительские услуги и менеджмент и из узкого набора видов экономической деятельности во все более разнообразную профессиональную вселенную.
Но история человеческого творчества и экономического прогресса часто рассказывалась в упрощенном виде, затемняя понимание не только нашего прошлого, но и нашего будущего. Обычная версия описания исторического перехода (понимаемого как переход от сельского хозяйства к промышленности, а затем к услугам) в качестве объяснительных рамок для нынешней трансформации наших обществ имеет три фундаментальных дефекта:
1. Эта версия допускает гомогенность между переходом от сельского хозяйства к промышленности и от промышленности к услугам, игнорируя двусмысленность и внутреннее разнообразие видов деятельности, включенных в категорию "услуги".
2. Она не уделяет достаточного внимания поистине революционной природе новых информационных технологий, которые, допуская прямые контакты on-line между различными типами деятельности в одном и том же процессе производства, управления и распределения, устанавливают тесную структурную связь между сферами труда и занятости, искусственно разделенными на устаревшие социальные категории.
3. Она забывает о культурном, историческом и институциональном разнообразии передовых обществ, а также о том, что в глобальной экономике они взаимозависимы. Таким образом, переход к социотехнической парадигме информационального производства идет по разным направлениям, определяемым траекторией каждого общества и взаимодействием между этими разными траекториями. Отсюда следует разнообразие структур занятости/профессиональных структур в общей парадигме информационального общества.
Наши эмпирические наблюдения над эволюцией занятости в странах "большой семерки" показывают некоторые фундаментальные общие черты, которые кажутся действительно характерными для информациональных обществ:  вытеснение сельскохозяйственной занятости;
постоянное сокращение традиционной промышленной занятости;
развитие услуг производителям и социальных услуг, с акцентом на деловые услуги в первой категории и услуги здравоохранения во второй группе;
растущая диверсификация сферы услуг как источника рабочих мест;
быстрый рост управленческих, профессиональных и технических рабочих мест;
формирование пролетариата "белых воротничков", составленного из конторских служащих и работников торговли;
относительная стабильность существенной доли занятости в розничной торговле;
одновременный рост на верхнем и нижнем уровнях профессиональной структуры;
относительная модернизация профессиональной структуры во времени, с более высоким ростом доли занятий, которые требуют высшей квалификации и высокого уровня образования, по сравнению с ростом категорий низшего уровня.
Отсюда не следует, что общество в целом повысило свой уровень квалификации, образования, доходов или улучшило свою стратификационную систему. Воздействие несколько модернизированной структуры занятости на социальную структуру будет зависеть от способности институтов инкорпорировать спрос на труд в рабочей силе и вознаграждать работников пропорционально их квалификации.
Однако анализ различий в эволюции стран "большой семерки" ясно показывает некоторые вариации в структурах занятости и профессиональных структурах. Рискуя чрезмерно упростить картину, мы можем предложить в качестве гипотезы две различные информациональные модели.
1. "Модель экономики услуг" представлена Соединенными Штатами, Соединенным Королевством и Канадой. Она характеризуется быстрым вытеснением промышленной занятости после 1970 г., по мере ускорения темпов движения к информационализму. Устранив уже почти всю сельскохозяйственную занятость, эта модель делает акцент на совершенно новой структуре занятости, где дифференциация среди различных видов деятельности в сфере услуг становится ключевым элементом в анализе социальной структуры. В этой модели упор делается скорее на услуги по управлению капиталом, чем на услуги производителям, а также продолжается расширение сектора социальных услуг из-за стремительного роста числа рабочих мест в здравоохранении и, в меньшей степени, в сфере образования. Она также характеризуется расширением управленческой занятости, которая включает значительное количество менеджеров среднего уровня.
2. "Модель индустриального производства" наглядно представлена Японией и в значительной мере Германией. Здесь также сокращается занятость в промышленности, но эти страны продолжают поддерживать ее на относительно высоком уровне (около 'А рабочей силы), продвигаясь шаг за шагом, что позволяет перестроить производственную деятельность в новой социотехнической парадигме. Действительно, эта модель сокращает рабочие места в промышленности, в то же время укрепляя промышленную деятельность. Частично отражая эту ориентацию, услуги производителям здесь намного более важны, чем финансовые услуги, и кажутся более непосредственно связанными с промышленными фирмами. Это не значит, что финансовая деятельность не является важной в Японии и Германии: в конце концов, восемь из десяти крупнейших банков мира - японские банки. Однако, хотя финансовые услуги действительно важны и их доля увеличилась в обеих странах, основной объем роста услуг приходится на услуги компаниям и социальные услуги. Однако в японской модели есть специфика: в ней наблюдается значительно более низкий уровень занятости в сфере предоставления социальных услуг, чем в других информациональных обществах. Это, вероятно, связано со структурой японской семьи и интернализацией некоторых социальных услуг в структуре фирм: культурный и институциональный анализ разнообразия в структуре занятости кажется необходимым для объяснения разнообразия информациональных обществ.
Франция находится в промежуточном положении и, по-видимому, склоняется к "модели экономики услуг", но при сохранении относительно сильной промышленной базы с акцентом как на производственные, так и на социальные услуги. Тесная связь между французской и германской экономикой в Европейском Союзе, вероятно, приводит к разделению труда между менеджментом и промышленной деятельностью, что в конечном счете может дать преимущества германскому компоненту возникающей европейской экономики. Италия характерна тем, что почти четверть занятых обладают статусом самозанятых. Быть может, так вводится третья модель, в которой акцент делается на иное организационное устройство, основанное на сетях мелких и средних фирм, приспособленных к меняющимся условиям глобальной экономики, и готовится почва для своеобразного перехода от протоиндустриализма к протоинформационализму.
Различные проявления таких моделей в каждой из стран "большой семерки" зависят от их положения в глобальной экономике. Иными словами, для того чтобы страна сосредоточилась на модели "экономики услуг", нужно, чтобы другие страны выполняли свою роль как индустриальные экономики. Подразумеваемые допущения постиндустриальной теории, согласно которым развитые страны должны обладать "экономикой услуг", а менее развитые должны специализироваться в сельском хозяйстве и промышленности, опровергаются историческим опытом. По всему миру многие экономики функционируют главным образом на уровне поддержания выживания населения, в то время как вне информацио-нального ядра сельскохозяйственная и промышленная деятельность процветает на базе тесной связи с глобальной экономикой, в которой доминируют страны "большой семерки".
Таким образом, структура занятости Соединенных Штатов и Японии отражает различные формы приспособления к глобальной экономике, а не просто степень продвинутое на информациональной шкале. Тот факт, что в Соединенных Штатах более низка доля промышленных рабочих или более высока доля менеджеров, частично объясняется передачей американскими фирмами промышленного производства в оффшор и концентрацией менеджмента и обработки информации в США за счет производства, создаваемого в других странах американским потреблением продуктов этих стран.
Кроме того, различные способы приспособления к глобальной экономике обязаны своим происхождением не только различной институциональной среде и экономическим траекториям, но и разной политике правительств и стратегиям фирм. Получается, что наблюдаемые тенденции могут быть обращены вспять. Если политика и стратегия могут модифицировать сочетание промышленности и сферы услуг в данной экономике, это означает, что вариации информациональной парадигмы так же важны, как и ее базовая структура. Это социально открытая, политически управляемая парадигма, главной общей чертой которой является технологическая.
По мере того как экономики быстро движутся к интеграции и взаимопроникновению, вытекающая из этого структура занятости будет в основном отражать положение каждой страны и региона во взаимозависимой глобальной структуре производства, распределения и управления. Так, искусственное разделение социальных структур институциональными границами различных наций (Соединенных Штатов, Японии, Германии и т.д.) приводит к тому, что анализ профессиональной структуры информационального общества в данной стране, взятой в изоляции от того, что происходит в другой стране, экономика которой тесно взаимосвязана с первой, уже не представляет интереса. Если японские промышленники производят множество автомобилей, потребляемых американским рынком, и множество чипов, потребляемых в Европе, то мы являемся не просто свидетелями заката американского или британского промышленного производства, но и воздействия разделения труда в различных типах информациональных обществ на структуру занятости в каждой стране.
Из таких наблюдений для теории информационализма следуют далеко идущие выводы: единица анализа, необходимая для того, чтобы охватить новое общество, должна по необходимости измениться. Фокус теории должен сместиться к сравнительной парадигме, способной объяснить в одно и то же время разделение технологий, взаимозависимость экономики и вариации истории в определении структуры занятости, распространяющейся через национальные границы.

4.2 Существует ли глобальная рабочая сила?

Источник: US Census Bureau.
Рис. 4.1. Население Соединенных Штатов, рожденное за границей (в %)

 Источник: SOPEMI/OECD; обработка данных - Stalker (1994).
Рис. 4.2. Общие коэффициенты фертильности в группах резидентов и иммигрантов в странах ОЭСР

Видимая численность рабочих иммигрантов и их потомков увеличилась из-за их концентрации в крупнейших метрополисах и в нескольких регионах23. В результате действия обоих этих факторов в 1990-х годах этническая и культурная неоднородность стала крупной социальной проблемой в Европе, новой проблемой в Японии и продолжает оставаться в первых строках американской повестки дня. Однако и это не говорит о том, что рынок труда стал глобальным. Глобальный рынок действительно существует для крошечной доли рабочей силы, охватывающей высококвалифицированных профессионалов в новаторских НИОКР, передовой инженерии, финансовом менеджменте, развитых деловых услугах и развлечениях, профессионалов, которые перемещаются между узлами глобальных сетей, контролирующих нашу планету24. Однако, хотя эта интеграция лучших талантов в глобальных сетях является критически важной для командных высот информациональной экономики, подавляющая доля трудовых ресурсов как в развитых, так и в развивающихся странах остается в целом в границах национальных государств. В самом деле, для двух третей работников мира занятость еще означает сельскохозяйственную занятость, работу на полях, обычно в родном регионе25. Таким образом, в строгом смысле слова, за исключением людей высочайшего уровня, генерирующих знания/манипулирующих символами (которых я ниже назову сетевиками-универсалами, командирами и новаторами) сейчас не существует и не будет существовать в предвидимом будущем объединенного глобального рынка труда, несмотря на приток иммигрантов в страны ОЭСР, на Аравийский полуостров и в бурно растущие метрополи-сы Азиатско-тихоокеанского района. Более важным фактором в движении населения являются массовые перемещения людей из-за войны и голода.

Однако налицо историческая тенденция к росту взаимозависимости рабочей силы в глобальном масштабе через три механизма: глобальная занятость в мульти-национальных корпорациях и связанных с ними пересекающих границы сетях; влияние международной торговли на занятость и условия труда как на Севере, так и на Юге; влияние глобальной конкуренции и нового гибкого менеджмента на рабочую силу каждой страны. В каждом случае информационные технологии являются незаменимым средством для связей между различными сегментами рабочей силы через национальные границы.
Как сказано в главе 2, прямые иностранные инвестиции стали движущей силой глобализации, более значительной, чем торговля как проводник международной взаимозависимости 26. Мировой объем прямых иностранных инвестиций (FDI) утроился с 500 млрд. долл. США, по оценкам 1980 г., до более 1 500 млрд. долл. США в 1990 г. В то время как в начале 1970-х и 1980-х годов прямые иностранные инвестиции росли таким же темпом, как и прочие экономические показатели, с середины 1980-х годов этот рост ускорился при ежегодном приросте потоков FDI в 33% в течение 1986-1990 гг. Самыми значительными агентами новой структуры прямых иностранных инвестиций являются мультина-циональные корпорации и связанные с ними сети. Вместе взятые, они организуют ядро рабочей силы в глобальной экономике. Число мультинациональных фирм выросло с 7 000 в 1970 г. до 37 000 в 1993 г. плюс 150 000 филиалов по всему миру. Хотя непосредственно у них на службе находится "всего" 70 млн. работников, эти работники производят треть всего мирового выпуска продукции в частном секторе. Глобальная стоимость их продаж в 1992 г. составляла 5500 млрд. долл. США, что на 25 % превышает общий объем мировой торговли. Рабочая сила, размещенная в различных странах, зависит от разделения труда между различными функциями и стратегиями таких мультинациональных сетей. Таким образом, большая часть рабочей силы не циркулирует в сети, но становится зависимой от функции, эволюции и поведения других сегментов в сети. Результатом является процесс иерархической сегментированной взаимозависимости рабочей силы под воздействием непрерывного движения фирм в цепях глобальной сети (см. рис. 4.3).

Источник: Bailey et al. (1993).
Рис. 4.3. Занятость по найму в промышленных компаниях (по типу собственности) в отдельных индустриальных странах (данные по состоянию на последний год, по которому имеется соответствующая информация):
а - численность занятых (млн. человек);
б-доля в совокупном числе занятых по найму в национальной экономике (MNE - мультинациональные компании)

Однако новая теория международного разделения труда, на которой основан анализ дифференцированного влияния торговли и глобализации на рабочую силу, опирается на допущение, которое было поставлено под вопрос эмпирическими наблюдениями над производственными процессами в новых индустриальных регионах, а именно на допущение устойчивости разрыва в производительности между рабочими и фабриками Севера и Юга. Пионерное исследование Харли Шейкена, посвященное американским автомобильным и компьютерным заводам и японским заводам потребительской электроники в северной Мексике, показывает, что производительность мексиканских рабочих и мексиканских заводов сравнима с производительностью американских заводов 34. Мексиканские производственные линии находятся на таком же технологическом уровне, что и в США, как в процессах (основанное на компьютерах производство), так и в продуктах (двигатели, компьютеры), однако они работают всего лишь с малой долей затрат по сравнению с производством к северу от Рио Гранде. Другой типичный пример новой взаимозависимости рабочей силы: Бомбей и Бангалор стали главными субподрядчиками программного обеспечения для компаний во многих странах мира, используя работу тысяч высококвалифицированных индийских инженеров и специалистов по компьютерам, которые получают около 20% зарплаты, которую платят в Соединенных Штатах за аналогичную работу35. Подобные же тенденции имели место в сфере финансовых и деловых услуг в Сингапуре, Гонконге и Тайбэе36. В общем, чем более углубляется процесс экономической глобализации, чем больше взаимопроникновение сетей производства и менеджмента перешагивает через границы, тем теснее становятся связи между положением рабочей силы в различных странах, находящейся на разных уровнях заработной платы и социальной защиты, но все меньше различимой по квалификации и технологии.
Таким образом, для компаний в развитых капиталистических странах открывается широкий диапазон возможностей, касающихся их стратегии по отношению к труду -квалифицированному и неквалифицированному. Компании могут:
а) уменьшать размер фирмы, держа незаменимую высококвалифицированную рабочую силу на Севере и импортируя продукцию из областей с низкими затратами;
б) либо отдавать часть работы в субподряд своим транснациональным филиалам и вспомогательным сетям, производство которых может быть интернализовано в системе сетевого предприятия;
в) либо использовать временную рабочую силу, рабочих с неполным рабочим днем или неформальные фирмы как поставщиков в родной стране;
г) либо автоматизировать или переместить трудовые задачи и функции, на которые стандартные цены рынка труда считаются слишком высокими vis-a-vis альтернативных вариантов;
д) либо получить от своих рабочих, включая кадровое ядро, согласие на более жесткие условия труда и оплаты в качестве условия сохранения рабочих мест, пересматривая социальные договоры в пользу рабочих при более благоприятных обстоятельствах.
В реальном мире этот диапазон возможностей выражается в фактическом использовании всех этих вариантов в зависимости от фирм, стран и периодов времени. Так, хотя глобальная конкуренция непосредственно может не затрагивать основную рабочую силу в странах ОЭСР, ее косвенные эффекты полностью трансформируют условия труда и трудовые институты повсюду37. Кроме того, выравнивание условий труда по странам происходит не только из-за конкуренции областей с низкими затратами; оно также вынуждает Европу, Америку и Японию сближаться. Большая гибкость рынка труда и обращение вспять движения к государству "всеобщего благосостояния" в Западной Европе возникает не столько из-за давления со стороны Восточной Азии, сколько из-за сравнения с США38. Если японским фирмам придется конкурировать в открытой экономике с американскими компаниями, практикующими гибкую систему найма, первым станет все труднее сохранять практику пожизненного найма для 30% своей привилегированной рабочей силы39. "Подтянутое производство", уменьшение размеров, перестройка, консолидация, приемы гибкого менеджмента вызвали и сделали возможными взаимопереплетенное влияние экономической глобализации и распространение информационных технологий. Косвенные влияния таких тенденций на положение рабочей силы во всех странах намного более важны, чем неособенно ощутимое влияние международной торговли и прямой миграции рабочей силы через границы.
Таким образом, хотя не существует объединенного глобального рынка труда и поэтому глобальной рабочей силы, в информациональной экономике есть глобальная взаимозависимость рабочей силы. Такая взаимозависимость характеризуется иерархической сегментацией труда не между странами, но через границы.
Новая модель глобального производства и менеджмента равносильна одновременной интеграции трудового процесса и дезинтеграции рабочей силы. Эта модель не является неизбежным следствием информациональной парадигмы, но является результатом экономического и политического выбора, сделанного правительствами и компаниями, предпочитающими "легкий" путь в процессе перехода к новой информациональной экономике, используя рост производительности главным образом ради краткосрочной прибыльности. Эта политика резко контрастирует на деле с возможностями улучшения труда и достижения устойчиво высокой производительности, открывающимися через трансформацию трудового процесса в информациональной парадигме.

16 Johnston (1991).
17 Саmрbе11(1994).
18 Newsweek (1993).
19 Источники собраны и разработаны в Soysal (1994:23); см. также Stalker (1994).
20 Soysal (1994:22).
21 Economist (1994).
22 Bouvier and Grant (1994): Borjas et al. (1991).
23 Machimura (1994); Stalker (1994).
24Johnston (1991).
25ILO(1994).
26 Bailey et al. (eds) (1993); Tyson et al. (eds) (1988); UNCTAD (1993,1994).
27 Rothstein (1993); Mishel and Bernstein (1993).
28 Patel (1992); Singh (1994); ILO (1993,1994).
29 Wood (1994).
30 Krugman and Lawrence (1994); Krugman (1994).
31 См., например, Cohen (1994); Mishel and Bernstein (1994).
32 UNCTAD (1993); Bailey et al. (eds) (1993); Campbell (1994).
33 Wood (1994).
34 Shaiken (1990).
35 Balaji (1994).
36 Fouquin et al. (1991); Tan and Kapur (eds) (1986); Kwok and So (eds) (1995).
37 Rothstein (1994); Sengenberger and Campbell (1994).
38 Navarro (1994).
39 Joussaud (1994); NIKKEIREN (1993).
4.3 Трудовой процесс в информациональной парадигме
Созревание информационно-технологической революции в 1990-х годах трансформировало трудовой процесс, введя новые формы социального и технического разделения труда. Понадобилось десятилетие 1980-х, чтобы механизмы, основанные на микроэлектронике, смогли полностью пронизать производство, и только в 1990-х годах сетевые компьютеры широко распространились в обработке информации в ядре так называемого сектора услуг. К середине 1990-х годов новая информациональная парадигма, ассоциирующаяся с возникновением сетевого предприятия, заняла свое место и была готова к развертыванию40.
Есть старая и почтенная традиция социологических и организационных исследований отношения между технологией и работой41. Так, мы знаем, что технология per se не является причиной организации труда, которую мы находим на рабочих местах. Управленческие решения, системы отношений в промышленности, культурная и институциональная среда и политика правительств являются настолько фундаментальными источниками трудовой практики и организации производства, что влияние технологии может быть понято только в сложном взаимодействии в пределах социальной системы, охватывающей все эти элементы. Далее, процесс капиталистической реструктуризации решающим образом обозначил формы и результаты введения информационных технологий в трудовой процесс42. Пути и средства такой реструктуризации также были разнообразны и зависели от технологической мощи, политической культуры и трудовых традиций. Таким образом, новая информациональная парадигма работы и труда является не четкой моделью, но пестрым лоскутным одеялом, сшитым в процессе исторического взаимодействия между технологическими изменениями, политикой отношений в промышленности и конфликтных социальных действий. Чтобы найти образцы порядка в этой запутанной мизансцене, мы должны терпеливо суммировать последовательные пласты социальной причинности, сначала разобрать, затем вновь воссоздать возникающие модели работы, рабочих и организации труда, которые характеризуют новое информациональное общество.
Начнем с информационной технологии. Вначале механизация, потом автоматизация трансформировали человеческий труд в течение десятилетий, всегда вызывая сходные дебаты вокруг проблем потери работы, деквалификации и переквалификации, производительности и отчуждения, управленческого контроля и автономии рабочих43. Вслед за тщательным французским анализом "filiere" последних пятидесяти лет Жорж Фридман критиковал "Ie travail en miettes" (работу, разбитую на мелкие операции) тейлористской фабрики; Пьер Навилль осуждал отчуждение рабочих под влиянием механизации; Ален Турен на основе своего пионерного социологического исследования технологической трансформации заводов Рено в конце 1940-х годов предложил собственную типологию рабочих процессов как АУВ/С (ремесло, сборочная линия и новаторская работа); Серж Малле провозгласил рождение "нового рабочего класса", сосредоточенного на способности управлять развитой технологией и оперировать ею; Бенжамен Кориа анализировал возникновение постфордистской модели в трудовом процессе на базе связывания гибкости и интеграции в новой модели отношений между производством и потреблением. В конце этого интеллектуального путешествия, во многом впечатляющего, возникает одна фундаментальная идея: автоматизация, которая достигла своего полного значения только с развертыванием информационной технологии, драматически увеличивая важность вклада человеческого мозга в трудовой процесс44. Хотя автоматизированные машины, а позднее компьютеры, как утверждал Браверман45, действительно были использованы для превращения рабочих во второсортных роботов, это является не неизбежным следствием технологии, а результатом социальной организации труда, которая препятствовала (и еще препятствует) полному использованию производительной мощности, создаваемой новыми технологиями. Как показали в своих эмпирических работах Харли Шейкен, Мэриэллен Келли, Ларри Хиршхорн, Шошана Зубофф и другие, чем шире и глубже становится распространение передовой информационной технологии на фабриках и в офисах, тем больше потребность в автономном образованном работнике, способном и желающем программировать и принимать решения по всей последовательности работ46. Невзирая на громадные препятствия, созданные авторитарным менеджментом и эксплуататорским капитализмом, информационные технологии требуют большей свободы для лучше информированных работников, чтобы полностью выполнить обещания ее производительного потенциала. Сетевой работник является необходимым агентом сетевого предприятия, появление которого стало возможным благодаря новым информационным технологиям.
В 1990-х годах трансформацию рабочего процесса ускорили несколько факторов: компьютерная технология и ее применения, которые, прогрессируя квантовыми скачками, становились все дешевле и все лучше, а также делались доступными и управляемыми в больших масштабах; глобальная конкуренция вызвала технологическую/управленческую гонку между компаниями по всему миру; организации эволюционировали и принимали новые формы, обычно основанные на гибкости и сетях. Менеджеры и консультанты поняли, наконец, потенциал новой технологии и уразумели, как ее использовать, хотя они достаточно часто ограничивали такой потенциал рамками старой совокупности организационных целей (таких, как краткосрочный исчисляемый ежеквартально рост прибыли).
Массовое распространение информационных технологий было причиной довольно схожих эффектов на фабриках, в офисах и в организациях обслуживания47. Эти эффекты не являются, как было предсказано, сдвигом к косвенной работе за счет прямой работы, которая должна стать автоматизированной. Напротив, роль прямой работы увеличилась, поскольку информационная технология наделила новой властью непосредственного работника на уровне цеха (будь то в процессе проверки чипов или выписывания страховых полисов). Действительно, рутинные, повторяющиеся задачи, которые могут быть заранее кодированы и запрограммированы для их выполнения машинами, имеют тенденцию к исчезновению через интегральную автоматизацию. Именно тейлористский сборочный конвейер становится историческим реликтом (все еще оставаясь жестокой реальностью для миллионов рабочих в индустриализующемся мире). Не следует удивляться, что информационные технологии делают именно это: замещают работу, которая может быть закодирована в программируемой последовательности, и обогащают работу, которая требует анализа, решений и способности к перепрограммированию в реальном времени на уровне, где может справиться только человеческий мозг. Любая другая деятельность в условиях экстраординарных темпов прогресса в информационной технологии и постоянного падения цены за единицу информации потенциально поддается автоматизации, а следовательно, трудовые ресурсы, вовлеченные в нее, становятся "расходным материалом" (но не рабочие как таковые, так как это зависит от их социальной организации и политической компетенции).
Информациональный трудовой процесс определяется характеристиками информационального производственного процесса. Помня о представленном в предшествующих главах анализе информациональной/глобальной экономики и сетевого предприятия как ее организационной формы, такой процесс можно подытожить следующим образом:
1. Добавленная стоимость создается главным образом инновацией, как в процессах, так и в продуктах. Новый дизайн чипов, создание нового программного обеспечения в основном определяют судьбу электронной промышленности. Изобретение новых финансовых продуктов (например, создание "рынка производных ценных бумаг" на фондовых биржах во второй половине 1980-х годов) лежит у корней бума в финансовых услугах (несмотря на высокий риск) и процветания (или краха) финансовых фирм и их клиентов.
2. Сама инновация зависит от двух условий: исследовательского потенциала и способности к спецификации: новое знание должно быть открыто, а затем применено к специфическим задачам в данном организационном/институциональном контексте. Проектирование на заказ имеет решающее значение для микроэлектроники 1990-х годов; мгновенная реакция на макроэкономические изменения имеет фундаментальное значение в управлении изменчивыми финансовыми продуктами, созданными на глобальном рынке.
3. Исполнительские задачи решаются более эффективно, когда инструкции с высшего уровня можно приспособить к их специфическому применению и когда они могут создавать эффекты обратной связи в системе. Оптимальное сочетание рабочего/ машины в исполнительских задачах устанавливается для того, чтобы автоматизировать все стандартные процедуры и сохранить потенциал человека для адаптации и обратной связи.
4. Большая часть производственной деятельности имеет место в организациях. Поскольку двумя главными чертами господствующей организационной формы (сетевого предприятия) являются внутренняя приспособляемость и внешняя гибкость, двумя ключевыми особенностями трудового процесса будут: способность создать гибкий процесс выработки стратегических решений и способность достичь организационной интеграции между всеми элементами производственного процесса.
5. Информационная технология становится основным ингредиентом описанного выше трудового процесса, ибо она:
в основном определяет способность к инновации;
делает возможным исправление ошибок и создание обратной связи на уровне исполнителей;
обеспечивает инфраструктуру гибкости и приспособляемости в управлении производственным процессом.
Этот специфический производственный процесс вводит новое разделение труда, которое характеризует возникающую информациональную парадигму. Новое разделение труда может быть понято лучше, если мы представим типологию, построенную вокруг трех измерений. Первое измерение относится к фактическим задачам, выполняемым в данном рабочем процессе. Второе измерение касается отношений между данной организацией и ее средой, включая другие организации. Третье измерение рассматривает отношение между менеджерами и работниками в данной организации или сети. Я называю первое измерение созданием стоимости, второе - созданием отношений и третье - принятием решений.
В терминах создания стоимости в производственном процессе, организованном вокруг информациональной технологии (будь то производство товаров или предоставление услуг), можно различить следующие фундаментальные задачи и соответствующих им работников:
принятие стратегических решений и планирование, производимое командирами;
инновация в продуктах и процессах, создаваемая исследователями;
приспособление, упаковка и нацеливание инноваций, производимое дизайнерами;
 управление отношениями между решениями, инновацией, дизайном и исполнением, принимающее в расчет средства, доступные организации для достижения поставленных целей, производимое интеграторами;
 исполнение задач по собственной инициативе и в соответствии с собственным пониманием, производимое операторами;
 исполнение вспомогательных, заранее запрограммированных задач, которые не были или не могут быть автоматизированы, людьми, которых я смею назвать "управляемыми" (или человеческими роботами).
Эту типологию нужно объединить с другой, относящейся к потребности и способности каждой задачи и ее исполнителя связаться с другими рабочими в реальном времени, будь то в той же самой организации или общей системе сетевого предприятия. Согласно этой способности к связи мы можем различать три фундаментальные позиции:
сетевики-универсалы (networkers), которые по собственной инициативе устанавливают связи (например, в проектных работах, проводимых совместно с другими отделами компании) и прокладывают курс сетевого предприятия;
сетевики-операторы (networked)*- люди, которые работают on-line, но не решают, когда, как, почему и с кем;
внесетевые рабочие, привязанные к своим специфическим задачам, определенным неинтерактивными односторонними инструкциями.
Наконец, в терминах способности вносить вклад в процесс принятия решений различаются:
субъекты принятия решений, которые выносят окончательные решения;
участники, которые включены в процесс принятия решений;
исполнители, которые исполняют решения. Эти три типологии не совпадают, и различие в области связей или в процессе принятия решений может возникать, и действительно возникает на практике, на всех уровнях структуры создания стоимости.
Эта конструкция не есть идеальный тип организации или некий футуристический сценарий. Это синтетическое представление тех позиций, которые возникают как главные позиции, на которых выполняются задачи в информациональном трудовом процессе, согласно эмпирическим исследованиям трансформации работы и организаций под влиянием информационных технологий48. Однако мой аргумент, конечно, состоит не в том, что все или большинство трудовых процессов и работников в нашем обществе сводимо к этим типологиям. Архаические формы социотехнической организации выживут и будут сохраняться еще долгое время во многих странах точно так же, как доиндустриальные ремесленные формы производства существовали рядом с механизацией индустриального производства в течение долгого исторического периода. Но критически важно отличать комплексные и разнообразные формы работы и задачи рабочих, приведенные в наших наблюдениях, от возникающих структур производства и менеджмента, которые, поскольку они коренятся в динамичной социотехнической системе, будут иметь тенденцию стать господствующими через динамику конкуренции и демонстрационные эффекты. Моя гипотеза состоит в том, что организация работы, обрисованная в этой аналитической схеме, представляет собой возникающую информациональную трудовую парадигму. Я проиллюстрирую эту возникающую парадигму, кратко сославшись на некоторые конкретные исследования о воздействии на труд промышленного производства, основанного на компьютерах и автоматизации конторской работы, чтобы несколько конкретизировать предложенную мной аналитическую конструкцию.
Харли Шейкен изучил в 1994 г. практику так называемой "высокорезультативной организации труда" на двух современных американских автомобильных заводах: GM-Satum Complex на окраине Нэшвилла, Теннесси, и Chrysler Jefferson North Plant на восточной окраине Детройта49. В обоих случаях речь идет об успешных высокопроизводительных организациях, которые интегрировали самые передовые компьютеризованные станки в свои операции и одновременно трансформировали организацию труда и менеджмента. Признавая различие между двумя заводами, Шейкен указывает на критические факторы, объясняющие на базе новых технологических инструментов высокие результаты на обоих. Первое - это высокий уровень квалификации опытной индустриальной рабочей силы, чье знание производства и продуктов было критически важным для модификации сложного процесса, когда это было необходимо. Чтобы достичь такой квалификации, в сердце новой рабочей системы помещают регулярное повышение квалификации (тренинг) на специальных курсах на заводе и за его пределами. Работники Saturn тратят 5% рабочего времени на обучение, которое протекает главным образом в Рабочем центре развития, устроенном на заводе.
Вторым фактором достижения высоких результатов была растущая автономность работника по сравнению с положением работников на других заводах, позволяющая создать кооперацию на уровне цеха, кружки качества и обратную связь в производственном процессе. Оба завода организовали производство в рабочих бригадах с "плоской" системой профессиональных позиций (occupational classification system). Saturn устранил позицию линейного руководителя первой ступени, Chrysler двигался в том же направлении. Работники пользуются на работе значительной свободой и поощряются к увеличению формального взаимодействия в выполнении своих задач.
Вовлечение работников в усовершенствованный процесс зависит от двух условий, которые были удовлетворены на обоих заводах: безопасность рабочего места и участие профсоюзов в переговорах и осуществлении реорганизации труда. Строительству нового завода Chrysler в Детройте предшествовало Modern Operative Agreement - соглашение, подчеркивающее гибкость менеджмента и специфику трудового вклада работников (workers' input). Конечно, это не идеальный мир, лишенный социальных конфликтов. Шейкен наблюдал существование напряженности и потенциальные источники трудовых конфликтов между работниками и менеджментом, так же как и между местным профсоюзом (все более ведущим себя как заводской профсоюз в случае Saturn) и руководством Объединенного профсоюза автомобилестроителей. Однако природа информационального трудового процесса требует сотрудничества, командной работы, автономии и ответственности работников, без которых нельзя полностью использовать потенциал новых технологий. Сетевой характер информационального производства пронизывает всю фирму и требует постоянной обработки информации и взаимодействия между работниками, между работниками и менеджментом и между людьми и машинами.
Что касается автоматизации офисов, то она прошла через три фазы в зависимости от наличной технологии50. В первой фазе, характерной для 1960-х и 1970-х годов, для группою" обработки больших массивов данных использовались большие компьютеры; централизованные вычисления специалистов в вычислительных центрах формировали жесткую, с иерархическим контролем информационных потоков базу системы; операции ввода данных требовали значительных усилий, поскольку целью системы было накопление больших объемов информации в центральном хранилище памяти; работа была стандартизованной, рутинной и, в сущности, деквалифицировала большинство конторских служащих. Процесс был проанализирован и осужден Браверманом в его классическом исследовании. Следующие стадии автоматизации, однако, были существенно иными. Вторая фаза - в начале 1980-х годов - характеризовалась акцентом на использовании микрокомпьютеров служащими, отвечающими за фактический рабочий процесс. Опираясь на централизованные базы данных, они взаимодействовали непосредственно в процессе генерирования информации, часто требуя поддержки специалистов по компьютерам. В середине 1980-х годов сочетание успехов в телекоммуникациях и развитии микрокомпьютеров привело к формированию сетей рабочих участков и буквально революционизировало офисную работу, хотя организационные изменения, необходимые для полного использования новой технологии, задержали широкое распространение новой модели автоматизации до 1990-х годов. В этой третьей фазе автоматизации офисные системы стали интегрированными и сетевыми, со множеством микрокомпьютеров, взаимодействующих между собой и с большими компьютерами, образуя интерактивную паутину, которая способна обрабатывать информацию, осуществлять коммуникацию и принимать решения в реальном времени51. Интерактивные информационные системы, а не просто компьютеры являются базой автоматизированных офисов, так называемых альтернативных офисов или виртуальных офисов, где сетевые задачи выполняются в удаленных друг от друга местах. Возможна четвертая фаза автоматизации офисов, зарождающаяся в технологических котлах последних лет нашего века: мобильный офис, где индивидуальные работники обеспечены портативными мощными обрабатывающими информацию/передающими устройствами52. Если он разовьется, что кажется вероятным, он обогатит организационную логику, которую я описал под концепцией сетевого предприятия, и углубит процесс трансформации работы и работников по направлениям, предложенным в этой главе.
Влияние этих технологических изменений на офисную работу установлено еще не полностью, поскольку эмпирические исследования и их интерпретация отстают от быстрого процесса технологических изменений. Однако в течение 1980-х годов несколько аспирантов в Беркли, за работой которых я следил, подготовили подробные монографии, свидетельствующие о тенденциях изменений, которые, кажется, были подтверждены эволюцией 1990-х годов53. Особенно интересной была диссертация Барбары Баран о влиянии офисной автоматизации на трудовой процесс в некоторых больших страховых компаниях в США54.
 Ее работа, так же как и другие источники, показала тенденцию фирм автоматизировать низший слой конторской работы, те рутинные задачи, которые можно свести к ряду стандартных шагов и легко запрограммировать. Ввод данных также был децентрализован, сбор информации и введение ее в систему поставлены возможно ближе к источнику. Например, бухгалтерская отчетность о продажах теперь связана со сканированием и хранением информации прямо в кассовых аппаратах. Автоматические кассовые машины (automatic teller machine - ATM) постоянно освежают банковские счета, страховые претензии непосредственно накапливаются в памяти в отношении ко всем элементам, которые не требуют делового суждения, и т. д. Чистый результат этих трендов состоит в возможности устранения большей части механической, рутинной конторской работы. Операции высшего уровня сосредоточены в руках квалифицированных конторских служащих и профессионалов, которые принимают решения на базе информации, которую они хранят в своих компьютерных файлах. В то время как на нижней ступени процесса налицо растущая рутинизация (и, следовательно, автоматизация), на среднем уровне наблюдается реинтеграция нескольких задач в операцию информированного принятия решений, обычно обрабатываемых, оцениваемых и выполняемых группой, состоящей из конторских работников с растущей автономностью в принятии решений. На более продвинутой стадии этого процесса реинтеграции задач надзор со стороны менеджеров среднего уровня также исчезает, а процедуры контроля и обеспечения безопасности стандартизованы в компьютере. Решающей здесь становится связь между профессионалами, оценивающими важные проблемы и принимающими по ним решения, и осведомленными конторскими работниками, принимающими решения по поводу повседневных операций на базе своих компьютерных файлов и своих сетевых возможностей. Таким образом, третья фаза офисной автоматизации вместо простой рационализации задачи (как было в случае автоматизации обработки больших массивов информации) рационализирует процесс, поскольку технология позволяет провести интеграцию информации из многих источников и перераспределение обработанной информации различным децентрализованным исполнительским единицам. Так, вместо того чтобы автоматизировать дискретные задачи (такие, как машинопись и расчеты), новая система рационализирует всю процедуру (например, новая страховка, обработка претензий, выписывание страховых полисов), а затем интегрирует различные процедуры по продуктовым линиям или сегментированным рынкам. Работники здесь становятся функционально реинтегрирован-ными, а не организационно распределенными.
Сходная тенденция наблюдалась Хиршхорном в его исследовании американских банков и Кастано в исследовании испанских банков55. В то время как рутинные операции все больше автоматизировались (ATM, телефонно-информационные службы, электронные банковские операции), остающиеся банковские служащие все активнее работают в качестве сотрудников отделов продаж, продающих финансовые услуги клиентам, или в качестве контролеров, следящих за возвратом предоставленных клиентам денежных средств. В Соединенных Штатах к концу столетия федеральное правительство планирует автоматизировать налоговые платежи и платежи социального обеспечения, распространив таким образом изменения в трудовом процессе на агентства государственного сектора.
Однако возникновение информациональной парадигмы в трудовом процессе - это еще не вся история труда и трудящихся в наших обществах. Социальный контекст, особенно отношения между трудом и капиталом, согласно специфическим решениям менеджмента фирм, оказывают радикальное воздействие на фактическую форму трудового процесса и последствия ее изменения для рабочих. Это было особенно справедливо в течение 1980-х годов, когда, как я утверждал выше, ускорение технологических изменений шло рука об руку с процессом капиталистической реструктуризации. Так, классическое исследование Ватанабе 56 о влиянии введения роботов в автомобильную индустрию в Японии, США, Франции и Италии показало существенно разное влияние схожей технологии в одной и той же отрасли: в США и Италии рабочих увольняли, так как главной целью введения новой технологии было сокращение трудовых затрат; во Франции потеря рабочих мест была меньше, чем в двух других странах, поскольку правительственная политика была направлена на смягчение социальных последствий модернизации; а в Японии, где компании были связаны пожизненной занятостью, занятость фактически увеличилась, однако в результате переобучения и больших групповых усилий резко поднялась производительность, что повысило конкурентоспособность фирм и позволило им отнять рыночную долю у американских конкурентов.
Исследования, проведенные с целью выяснения взаимодействия между технологическим изменением и капиталистической реструктуризацией в 1980-х годах, показали также, что технологии чаще всего вводились в первую очередь ради того, чтобы сэкономить рабочую силу, подчинить профсоюзы и сократить затраты, а не ради улучшения качества или увеличения производительности средствами, отличными от сокращения размеров предприятий. Так, еще одна из моих бывших студенток, Кэрол Парсонс, исследовала в своей диссертации в Беркли социально-технологическую реструктуризацию металлообрабатывающей и швейной промышленности в Америке57. Среди фирм, исследованных Парсонс в металлообрабатывающем секторе, целью введения технологии чаще всего было сокращение прямых трудовых затрат. Более того, вместо перевооружения своих заводов фирмы часто закрывали те заводы, где имелись профсоюзы, и открывали новые, обычно без профсоюза, даже не меняя района расположения нового завода. В результате процесса реструктуризации занятость существенно упала во всей металлообрабатывающей промышленности, за исключением производства офисного оборудования. В дополнение к этому, производственные рабочие увидели, что их относительная численность сокращается vis-a-vis менеджерам и профессионалам. Среди самих производственных рабочих наблюдалась поляризация между рабочими высокой квалификации и неквалифицированными рабочими, причем численность рабочих на конвейерах из-за автоматизации существенно понизилась. Аналогичный ход развития наблюдался Парсонс в швейной промышленности при введении там технологии, основанной на микроэлектронике. Прямая производственная рабочая сила быстро вытеснялась, и отрасль становилась диспетчерским центром, связывающим спрос американского рынка с производителями-поставщиками со всего мира. Чистым результатом стала биполярная рабочая сила, составленная из высококвалифицированных дизайнеров и пользующихся телекоммуникациями менеджеров по продажам, с одной стороны, и низкоквалифицированных, низкооплачиваемых производственных рабочих, находящихся либо за пределами Америки, либо в американских, часто нелегальных, домашних "потовыжималках". Эта модель поразительно схожа с той, которую я описал в предыдущей главе для Benetton, мировой сетевой трикотажной фирмы, считающейся вершиной гибкого производства.
Эйлин Аппельбаум58 обнаружила сходные тенденции в страховом деле, драматические технологические изменения в котором я описал выше на основе работы Барбары Баран. И в самом деле, история, касающаяся технологической инновации, организационных изменений и реинтеграции работы в страховом деле, должна быть завершена обзором массовых увольнений и недоплаты квалифицированным работникам отрасли. Аппельбаум связывает процесс быстрых технологических изменений в страховом деле с влиянием дерегулирования и глобальной конкуренции на финансовых рынках. В результате становится критически важным обеспечить мобильность капитала и гибкость труда. Рабочая сила была подогнана под требуемые условия и переквалифицирована. Неквалифицированная работа по вводу данных, где были сконцентрированы женщины из этнических меньшинств, к концу столетия должна была по мере автоматизации, как прогнозировалось, практически исчезнуть. Остающиеся рабочие места конторских служащих были перестроены путем интеграции задач в рабочие позиции, требующие разносторонней квалификации, многофункциональности, восприимчивости к большей гибкости и адаптации к изменяющимся нуждам все более дифференцирующейся сферы экономической деятельности. Профессиональная работа была также поляризована между менее квалифицированными задачами, отданными на откуп переобученным офисным служащим, и высокоспециализированными задачами, которые обычно требуют образования на уровне колледжа. Эти профессиональные изменения специфицировались по полу, классу и расе: в то время как на нижних ступенях лестницы менее образованные женщины из этнических меньшинств заменялись машинами, образованные, главным образом белые женщины начали заменять белых мужчин на более низких профессиональных позициях, однако за меньшую плату и более скромную перспективу для карьеры vis-a-vis с тем, что имели мужчины. Разнообразная квалификация, требуемая на новых рабочих местах, и индивидуализация ответственности часто сопровождались идеологически скроенными новыми титулами (например, "помощник менеджера" вместо "секретарь"), повышая обязательства офисных служащих без соответствующего увеличения их профессионального вознаграждения.
Таким образом, новая информационная технология перестраивает трудовые процессы и работников, а следовательно, структуру занятости и профессиональную структуру. В то время как существенное количество рабочих мест потребовало повышения квалификации, иногда в самых динамичных секторах были повышены ставки заработной платы и улучшены условия труда, большое количество рабочих мест было вытеснено автоматизацией как из промышленного производства, так и из сферы услуг. Обычно это рабочие места, не требующие высокой квалификации, поэтому подлежащие автоматизации, которая, однако, достаточно дорога. Растущие образовательные требования, либо общие, либо специализированные, предъявляемые к работникам, занимающим посты с новой квалификацией в профессиональной структуре, привели к дальнейшей сегрегации рабочей силы на основе образования, которое само по себе высокосегрегированная система, поскольку институционально оно приблизительно соответствует сегрегированной структуре мест проживания. Труд более низкого качества, особенно для нового поколения рабочих, состоящего из женщин, этнических меньшинств, иммигрантов и молодежи, сконцентрирован в низкоквалифицированных, низкооплачиваемых видах деятельности, а также на временных работах и/или в сфере услуг, на рабочих местах, не требующих особой квалификации. Вытекающие из этого раздвоение моделей работы и поляризация трудовых ресурсов не являются необходимым результатом технологического прогресса или неизбежных эволюционных тенденций (например, подъема постиндустриального общества или экономики услуг). Они социально детерминированы и спроектированы менеджерами в процессе капиталистической реструктуризации, имевшей место на уровне цеха в рамках и с помощью процесса технологических изменений, лежащих в основе информациональной парадигмы. При таких условиях работа, занятость и профессии трансформируются, и сами понятия работы и рабочего времени могут измениться навсегда.

40 Документально подтвержденный взгляд на распространение информационной технологии на рабочих местах до 1995 г. см.: Business Week (1994a, 1995a).
41 Обзор литературы см. Child (1986); а также Appelbaum and Schettkat (eds) (1990); Buitelaar (ed.) (1988); Noble (1984).
42 Shaiken (1985); Castano (1994a).
43 Hirshhom (1984).
44 Friedmann (1956); Friedmann and Naville (eds) (1961); Touraine (1955); Mallet (1963); Coriat (1990).
45 Bravennan (1973).
46 Shaiken (1985? 1993); Kelley (1986,1990); Hirshhom (1984); Zuboff (1988); Japan Institute of Labour (1985). Обсуждение литературы см.: Adier (1992); сравнительный подход Ozaki et al. (1992).
47 Quinn (1988); Bushnell (1994).
* Неологизмы, введенные автором. - Прим. ред.
48Mowery and Henderson (eds) (1989); Wood (ed.) (1989); Hyman and Streeck (eds) (1988); Camoy (1989); Wall et al. (1987); Rees (1992); Hartumann (ed.) (1987); Buitelaar (ed.) (1988); Dean et al. (1992).
49 Шейкен, личные беседы 1994,1995 гг., Shaiken (1995).
50 Zuboff (1988); Dy (ed.) (1990).
51 Strassman (1985).
52 Thach and Woodman (1994).
53 Особенно я опирался на работы, изложенные в докторских диссертациях в Беркли: Barbara Baran (1989), Carol Parsons (1987), Penny Gurstein (1990), Lisa Bomstein (1993) and Lionel Nicol (1985).
54 Baran (1989).
55 Hirschhorn (1985); Castsno (1991)
56 Watanabe (1986).
57 Parsons (1987).

4.4 Влияние информационной технологии на занятость: к "безработному обществу"?

Распространение информационной технологии на заводах, в офисах и в сфере услуг вновь разожгло вечные страхи рабочих перед вытеснением их машинами, поскольку оно делает их ненужными с позиций господствующих в нашем обществе суждений о приоритете производительности. Рост безработицы в 1980-е и 1990-е годы в Западной Европе заставил задуматься над возможным разрушением рынков труда и, следовательно, всей социальной структуры под массированным воздействием трудосберегающих технологий.
Дебаты по этому вопросу бушевали в течение последнего десятилетия, но мы все еще далеки от получения четкого ответа59. Приводились доказательства, что согласно историческому опыту технологический прогресс приводит к замене труда людей более эффективными орудиями производства, в результате люди постоянно переходят от одного вида деятельности к другому60. Так, в Британии между 1780 и 1988 гг. сельскохозяйственная рабочая сила сократилась по абсолютной численности наполовину и упала с 50 до 2,2% общей рабочей силы; при этом производительность в расчете на душу населения выросла в 68 раз, и этот рост производительности позволил вложить капитал и труд в промышленность, а затем в услуги, что дало работу растущему населению. Экстраординарный темп технологических изменений в американской экономике в течение XX в. также в массовом порядке забирал трудовые ресурсы у сельского хозяйства, но общее число рабочих мест, созданных американской экономикой, поднялось примерно с 27 млн. в 1900 г. до 124,5 млн. в 1994 г. С этой точки зрения, большинство традиционных рабочих мест в промышленности ждет судьба рабочих мест в сельском хозяйстве, но новые рабочие места создаются и будут создаваться в высокотехнологичном промышленном производстве и, что еще важнее, в сфере услуг61. В качестве свидетельства непрерывности этой технической тенденции легко указать на опыт самых технологически передовых индустриальных экономик Японии и США: именно они создали большинство рабочих мест в течение 1980-1990-х годов62. Согласно Белой книге Европейской комиссии "Рост, конкурентоспособность и занятость" (1994 г.), между 1970 и 1992 гг. американская экономика выросла в реальном выражении на 70%, занятость - на 49%; экономика Японии выросла на 173% и занятость -на 25 %. В тот же период экономика Европейского Сообщества выросла на 81 %, но занятость увеличилась только на 9% (Commission of the European Union 1994: 141). О чем комиссия не говорит- это то, что почти вся новая занятость была создана государственным сектором: уровень занятости в частном секторе в течение 1980-х годов топтался на месте. В 1990-х годах разрыв в динамике занятости между Европой, с одной стороны, и США, Японией и Юго-Восточной Азией, с другой, увеличился (см. рис. 4.4). Кроме того, между 1993 и 1996 гг., когда большая часть Европы переживала высокую безработицу, экономика Соединенных Штатов, расширяя применение технологии в офисах и на заводах, создала свыше 8 млн. новых рабочих мест. И уровень квалификации новых рабочих мест был в среднем более высок, чем средняя квалификация рабочей силы в целом. Для рынка труда последних двух десятилетий характерно массовое включение женщин в работу по найму: уровень занятости женщин в возрастной категории от 15 до 64 лет увеличился в 1970-1990 гг. с 48,9 до 69,1 % в США; с 55,4 до 61,8% в Японии; с 48,1 до 61,3% в Германии; с 50,8 до 65,3% в Соединенном Королевстве; с 47,5 до 59% во Франции; с 33,5 до 43,3% в Италии; и с 29,2 до 42,8% в Испании (источник: OECD, Main Economic Indicators, 1995).
Однако давление этого существенного роста предложения труда, в отличие от Западной Европы, не привело к высокой безработице в США и Японии.

 Источник: ILO, OECD. Рис. 4.4. Индекс роста занятости по регионам, 1975-1994 гг.

Источник: International Labour Office: база данных STAT; разработано Wieczorek (1995).
Рис. 4.5. Ежегодная прогрессия занятости в обрабатывающей промышленности (ISIC 3), 1971-1989 гг.:
а - в 9 промышленных странах;
б- в 12 развивающихся странах.

Однако провозвестники массовой безработицы во главе с достопочтенным Римским клубом утверждают, что такие расчеты основаны на ином историческом опыте и приводят к недооценке радикально новых воздействий технологии, последствия которой универсальны и всеобъемлющи, поскольку они относятся к обработке информации. Таким образом, если следовать данной аргументации, то получается, что исчезновение рабочих мест в промышленности (вслед за рабочими местами в сельском хозяйстве) будет недостаточно компенсировано рабочими местами в сфере услуг, поскольку рабочие места в сфере услуг сами быстро автоматизируются и вытесняются, а в 1990-х годах это движение как раз ускоряется64. Очевидный вывод из этого анализа сводится к тому, что нашим обществам придется выбирать между массовой безработицей с ее спутником - резким разделением общества между занятыми и безработными/эпизодически работающими, и новым подходом к самим понятиям труда и занятости, открывающим путь к полной перестройке социальной организации и культурных ценностей.
Признавая важность вопроса, международные институты, правительства и исследователи предприняли экстраординарные усилия для оценки воздействия новых технологий. Дюжины технически изощренных исследований были проведены в последние 15 лет, особенно в течение 1980-х годов, когда еще была надежда, что данные могут дать ответ. Чтение таких исследований ясно показывает трудность поиска. Очевидно, что введение роботов на сборочных линиях сократит живое рабочее время для данного уровня выпуска. Но отсюда не следует, что это сокращает занятость в фирме или даже в отрасли. Если наивысшие качество и производительность, достигнутые внедрением электронных механизмов, увеличивают конкурентоспособность, тогда и фирма, и отрасль должны увеличить занятость, чтобы удовлетворить расширенный спрос, являющийся результатом большей рыночной доли. Таким образом, вопрос поднимается на национальный уровень: новая стратегия роста должна подразумевать рост конкурентоспособности ценой сокращения занятости в некоторых секторах, при одновременном использовании созданного таким образом избытка для инвестиций и создания рабочих мест в других секторах - таких, как деловые услуги или отрасли, связанные с охраной окружающей среды. В конечном итоге, чистый прирост или сокращение занятости будут зависеть от конкуренции между государствами. Теоретики торговли тогда доказали бы, что здесь нет никакой игры с нулевой суммой, поскольку расширение глобальной торговли пойдет на пользу большинству партнеров, увеличивая общий спрос. Согласно этой аргументации потенциальное сокращение занятости явилось бы следствием распространения новых информационных технологий, если только;
расширение спроса не компенсирует рост производительности труда; и
не существует институциональной реакции на такое несоответствие путем сокращения не рабочих мест, но рабочего времени.
Это второе условие особенно важно. В конце концов, история индустриализации показала долгосрочный рост безработицы, производства, производительности, реальной заработной платы, прибылей и спроса, одновременно значительно сократив рабочее время на базе прогресса технологии и менеджмента65. Почему этого не должно происходить на нынешней стадии технико-экономической трансформации? Почему информационные технологии должны оказать более существенное негативное влияние на совокупный объем занятости, чем автоматизация или механизация в ранних десятилетиях XX в.? Обратимся к эмпирическим свидетельствам.
Столкнувшись с избытком исследований, касающихся стран и отраслей в 1980-х годах, Международная организация труда заказала несколько обзоров литературы, которые должны были показать состояние знаний об отношениях между микроэлектроникой и занятостью в различных контекстах. Среди таких обзоров выделяются два хорошо документированных аналитических обзора Рафаэля Каплинского66 и Джона Бессанта67. Каплинский подчеркивает необходимость различать выводы на восьми уровнях: процесса, завода, фирмы, отрасли, региона, сектора, национальном уровне и метауровне (имеется в виду обсуждение различных последствий, связанных с альтернативными социотехничес-кими парадигмами). Рассмотрев свидетельства по каждому из этих уровней, он заключает:
"Насколько можно судить по частным исследованиям, предлагающим сколько-нибудь отчетливые выводы по проблеме, похоже, что количественные макро- и микроисследования приводят к фундаментально разным заключениям. На уровне процессов и заводов исследования обычно указывают, по-видимому, на значительное сокращение труда. Однако модели национального уровня чаще приводят к выводу, что в ближайшее время не будет значительных проблем с занятостью"68.
Бессант отбрасывает как чрезмерные "постоянные страхи по поводу автоматизации и занятости", которые высказывались с 1950-х годов. Затем, после пристального изучения результатов исследований он пишет, что "становится все более ясным, что модель эффектов занятости, связанных с микроэлектроникой, может варьировать в широком диапазоне". Согласно свидетельствам, рассмотренным Бессантом, микроэлектроника, с одной стороны, ликвидирует часть рабочих мест в некоторых отраслях. Но, с другой стороны, она вносит вклад в создание новых рабочих мест и модифицирует их характеристики. Общее уравнение должно принимать в расчет несколько элементов одновременно: "новую занятость, созданную предприятиями, производящими продукцию, основанную на микроэлектронике; новую занятость в передовых технологиях, созданных в существующих отраслях; занятость, ликвидированную изменением процесса в существующих отраслях; занятость, ликвидированную в отраслях, продукция которых была замещена продуктами, основанными на микроэлектронике, такими, как телекоммуникационное оборудование; занятость, утраченную через потерю общей конкурентоспособности, вызванной неприятием микроэлектроники. Если учитывать все эти обстоятельства по всему спектру, модель оказывается моделью и выигрыша, и потерь при относительно небольшом общем изменении занятости"69.
Если взглянуть на исследования по отдельным странам в течение 1980-х годов, то становится очевидным, что результаты несколько противоречивы, хотя в целом возникает, кажется, то же явление неопределенности. Проведенное в 1985 г. японским Институтом труда исследование, касающееся занятости и влияния на труд новых электронных технологий в таких разных отраслях, как автомобилестроение, газеты, электромашиностроение и программное обеспечение, показало, что "в каждом случае введение информационной технологии не было нацелено на сокращение рабочей силы и не сократило ее впоследствии"70.
В Германии наиболее значимой исследовательской попыткой явилось так называемое "метаисследование" (Meta Study), проводимое по поручению министра науки и технологии в течение 1980-х годов и включавшее как эконометрические, так и ситуационные исследования (case-study) влияния технологических изменений на занятость. Хотя разнообразие исследований, включенных в программу, не позволяет сделать однозначные выводы, синтез, выполненный авторами, показывает, что именно "контекст" объясняет различия в наблюдаемых следствиях. В любом случае, технологическая инновация понималась скорее как фактор, ускоряющий тенденции, существующие на рынке труда, чем как их причина. Исследование показало, что в краткосрочной перспективе неквалифицированные работы, вероятно, будут вытеснены, хотя повышенная производительность, по-видимому, создаст больше рабочих мест в долгосрочной перспективе71.
Что касается Соединенных Штатов, здесь Флинн проанализировал результаты 200 ситуационных исследований, касающихся влияния инноваций на занятость в 1940-1982 гг. Он заключает, что, если инновации в промышленном производстве устранили нужду в высококвалифицированных рабочих местах и стимулировали создание низкоквалифицированных рабочих мест, то для обработки информации в офисах истинно противоположное: технологическая инновация подавляла нужду в низкоквалифицированной работе и создавала высококвалифицированные рабочие места. Таким образом, согласно Флин-ну, последствия инноваций существенно различались в зависимости от конкретной ситуации в отраслях и фирмах. Что касается отраслевого уровня, то анализ данных по пяти отраслям, проведенный Леви и др. (опять-таки в США), показал различия последствий технологических инноваций: в добыче железной руды, угля и алюминиевого сырья технологические изменения привели к росту выпуска и в итоге повысили уровень занятости; в сталеплавильной промышленности и автомобилестроении, напротив, рост спроса не компенсировал сокращение затрат труда на единицу выпуска и в результате рабочие места были потеряны. Проведенный Миллером в 1980-х годах (также по Соединенным Штатам) анализ доступных свидетельств о влиянии промышленных роботов привел к выводу, что большинство уволенных рабочих смогло вновь войти в ряды рабочей силы72.
Проведенные Дэниэлом в Соединенном Королевстве исследования о влиянии технологии на занятость на заводах и в офисах позволяют сделать вывод о том, что это влияние было незначительным. По оценкам другого исследования, проведенного Лондонским институтом политических исследований на выборке 1200 фирм во Франции, Германии и Соединенном Королевстве, для трех рассмотренных стран влияние микроэлектроникипривело к потере рабочих мест, эквивалентной соответственнно 0,5; 0,6; и 0,8% ежегодного падения занятости в обрабатывающей промышленности73.
Обобщение результатов исследования, выполненного под руководством Ватанабе, о влиянии роботизации автомобильной промышленности в Японии, Соединенных Штатах, Франции и Италии, показало, что общая потеря рабочих мест может быть оценена между 2 и 3,5%, однако было сделано дополнительное предупреждение о существовании различных следствий (которые были оговорены мною выше), а именно рост занятости на японских заводах в связи с использованием микроэлектроники для переобучения рабочих и усиления конкурентоспособности74. В случае Бразилии Сильва не обнаружил влияния технологий на занятость в автомобильной промышленности, хотя занятость значительно различалась в зависимости от уровня выпуска75.
В исследовании влияния новых технологий на испанскую экономику начала 1980-х годов, выполненном под моим руководством, мы не нашли статистической взаимосвязи между колебаниями занятости и технологическим уровнем в обрабатывающей промышленности и в сфере услуг. Более того, исследования в рамках той же исследовательской программы, проведенные Сесилией Кастано в автомобильной промышленности и банковском деле в Испании, обнаружили тенденцию к позитивной связи между введением информационной технологии и занятостью. Проведенное Саэцом эконометрическое исследование эволюции занятости в Испании по секторам в 1980-х годах также обнаружило позитивную статистическую взаимосвязь между технологической модернизацией и ростом занятости благодаря возросшей производительности и конкурентоспособности76.
Исследования, заказанные Международной организацией труда в Соединенном Королевстве, в странах ОЭСР в целом и в Южной Корее, кажется, также указывают на отсутствие систематических связей между информационной технологией и занятостью77. Другие переменные в уравнении (такие, как отраслевая структура стран, институциональные контексты, место в международном разделении труда, конкурентоспособность, политика менеджмента и т.д.) перекрывают, по большей части, специфическое воздействие технологии.
Однако часто выдвигался аргумент, что наблюдаемые в 1980-е годы явления не полностью раскрывают масштаб воздействия информационных технологий на занятость, поскольку их распространение в экономике и в обществе в целом еще впереди78. Это заставляет нас вступить на зыбкую почву прогнозов, имея дело с двумя неопределенными переменными (новые информационные технологии и занятость) и их еще более неопределенным соотношением. Тем не менее имеется ряд вполне изощренных имитационных моделей, которые проливают некоторый свет на обсуждаемые проблемы. Одна из них - это модель, построенная Блейзджаком, Эбером и Хорном для оценки макроэкономических влияний инвестиций в НИОКР в западногерманской экономике между 1987 и 2000 гг. Авторы построили три сценария. Только при самых благоприятных обстоятельствах технологические изменения увеличат занятость, усилив конкурентоспособность. Действительно, заключают авторы, потери занятости неминуемы, если не возникнет компенсирующего влияния со стороны спроса, а этот спрос не может быть создан только улучшением ситуации в международной торговле. Однако, согласно прогнозам их модели, "на совокупном уровне эффект спроса практически компенсирует релевантную часть предсказанного падения занятости"79. Таким образом, похоже, что технологическая инновация негативно повлияет на занятость в Германии, но на довольно умеренном уровне. И снова здесь другие элементы, такие, как макроэкономическая политика, конкурентоспособность, отношения в промышленности, кажутся намного более важными факторами, определяющими эволюцию занятости.
В 1984 г. в Соединенных Штатах Леонтьевым и Дучиным было выполнено наиболее широко цитируемое имитационное исследование для оценки влияния компьютеров на занятость в 1963-2000 гг. с использованием динамической матрицы "затраты-выпуск" для экономики США80. Сосредоточившись на своем промежуточном сценарии, они обнаружили, что по сравнению с численностью рабочих, которых нужно было бы занять, чтобы достичь такого же объема выпуска при сохранении постоянного уровня технологии, потребуется на 20 млн. рабочих меньше. Эта цифра, согласно их вычислениям, представляет падение потребности в рабочей силе на 11,7%. Однако это влияние сильно различается по отраслям и профессиям. Услуги, особенно работа в офисе, по предсказаниям, должны понести большие потери рабочих мест, чем промышленность, в результате массового распространения офисной автоматизации. Перспективы занятости конторских служащих и менеджеров значительно сократятся, в то время как у дипломированных специалистов они существенно улучшатся, а рабочие высокой квалификации и операторы сохранят свою долю в рабочей силе. Методология исследования Леонтьева-Дучина подверглась, однако, суровой критике, поскольку она опирается на ряд допущений, которые на базе ограниченного числа ситуационных исследований максимизируют потенциальное воздействие компьютерной автоматизации, одновременно ограничивая технологические изменения компьютерами. Кроме того, как показал Лоуренс, фундаментальный дефект этой и других моделей состоит в том, что в них допускается фиксированный уровень конечного спроса и выпуска81. Это именно то, что прошлый опыт технологической инновации, по-видимому, отвергает как наиболее вероятную гипотезу82. Если экономика не растет, очевидно, что трудосберегающие технологии сократят объем требуемого рабочего времени (даже по этой гипотезе в несколько ограниченном объеме -11,7%). Но в прошлом быстрые технологические изменения обычно были связаны с тенденцией к экономической экспансии, которая, увеличивая спрос и выпуск, создавала потребность в большем рабочем времени в абсолютных величинах, даже если требовалось меньше рабочего времени на единицу выпуска. Однако, ключевой вопрос в новый исторический период состоит в том, что в международно интегрированной экономической системе экспансия спроса и выпуска будет зависеть от конкурентоспособности каждой экономической единицы и от ее местоположения в данной институциональной обстановке (также называемой нацией). Поскольку качество и производственные затраты, определяющие конкурентоспособность, будут, по большей части, зависеть от инноваций в процессах и продуктах, вероятно, что ускоренные технологические изменения в данной фирме, отрасли или национальной экономике приведут к более высокому, а не более низкому уровню занятости. Это соответствует результатам исследования Янга и Лоусона, посвященного влиянию технологии на занятость и выпуск в США между 1972 и 1984 гг.83. В 44 из 79 отраслей, исследованных авторами, трудосберегающие эффекты новых технологий были более чем компенсированы ростом конечного спроса, так что в целом занятость расширилась. На уровне национальных экономик исследования новых индустриальных стран Азиатско-тихоокеанского региона также показали резкое увеличение занятости, особенно в обрабатывающей промышленности, вслед за технологической модернизацией отраслей, усилившей их международную конкурентоспособность84.
Размышляя над эмпирическими данными, полученными в различных европейских странах в более аналитическом духе, интеллектуальный лидер "школы регулирования" Робер Бойе в нескольких ключевых пунктах суммирует свою аргументацию по данному предмету85.
1. При прочих равных условиях, технологическое изменение (измеренное интенсивностью НИОКР) повышает производительность и, очевидно, сокращает уровень занятости при любом данном уровне спроса.
2. Однако выигрыш в производительности может быть использован для относительного снижения цен, таким образом стимулируя спрос на данный продукт. Если ценовая эластичность выше единицы, падение цен, параллельное повышению производительности, фактически увеличит занятость.
3. Если цены постоянны, прирост производительности может быть обращен в увеличение реальной заработной платы или прибыли. Потребление и/или инвестиции будут тогда повышаться по мере осуществления технологических изменений. Если ценовые эластичности высоки, потеря занятости будет компенсирована дополнительным спросом как в старых, так и в новых секторах.
4. Однако ключевая проблема - это правильное соотношение между инновацией в процессах и инновацией в продуктах. Если инновация в процессах прогрессирует быстрее, то произойдет, при прочих равных условиях, сокращение занятости. Если темп инновации в продуктах будет сопоставим с темпом инновации в процессах, тогда вновь возникший спрос может обеспечить повышение занятости.
Проблема с такими элегантными конструкциями экономического анализа всегда состоит в допущениях: прочие условия никогда не бывают равными. Бойе сам признает этот факт и затем исследует эмпирическую корректность своей модели, снова отмечая широкий диапазон отклонений между различными отраслями и странами. В то время как Бойе и Мистраль нашли негативное отношение между производительностью и занятостью для ОЭСР в целом за 1980-1986 гг., проведенный Бойе сравнительный анализ стран ОЭСР выявил три различные структуры занятости для регионов с аналогичными уровнями интенсивности НИОКР86.
1. В Японии эффективная модель массового производства и потребления была способна поддерживать рост производительности и занятости на базе повышенной конкурентоспособности.
2. В Соединенных Штатах наблюдались внушительные темпы создания рабочих мест, но большое количество этих мест были низкооплачиваемыми и низкопроизводительными в сфере традиционных услуг.
3. В Западной Европе большинство экономик вошло в порочный круг: чтобы справиться с растущей международной конкуренцией, фирмы вводили трудосберегающие технологии, увеличивая выпуск, но снижая способность создавать рабочие места, особенно в обрабатывающей промышленности. Технологическая инновация не увеличивала занятость. При европейских характеристиках того, что Бойе называет "способом регулирования" (например, правительственные экономические политики и стратегии бизнеса в области труда и технологии), инновации, вероятно, приведут к сокращению занятости в европейской ситуации. Однако инновация все больше затребована конкуренцией.
Исследование занятости, проведенное Секретариатом ОЭСР в 1994 г., после рассмотрения исторических и современных свидетельств отношения между технологией и занятостью завершается следующим выводом: "Детальная информация, главным образом из производственного сектора, свидетельствует о том, что технология создает рабочие места. С 1970 г. занятость в высокотехнологичных отраслях обрабатывающей промышленности расширилась в резком контрасте со стагнацией секторов со средней и низкой технологией и потерей рабочих мест в промышленном производстве с низкой квалификацией занятых (около 1% в год). Страны, которые наилучшим образом приспособились к новым технологиям и переориентировали производство и экспорт на быстрорастущие высокотехнологичные рынки, показывают тенденцию к созданию большего числа рабочих мест... Япония в 1970-х и 1980-х годах имела темпы роста занятости в обрабатывающей промышленности на уровне 4% по сравнению с ростом на 1,5 % в США. За тот же период Европейское сообщество, где экспорт все больше концентрировался в относительно низкооплачиваемых и низкотехнологичных отраслях, пережило падение занятости в обрабатывающей промышленности на 20%"87.
В итоге, по-видимому, общая тенденция состоит в том, что не существует систематического структурного соотношения между распространением информационных технологий и эволюцией уровня занятости в целом по экономике. Рабочие места вытесняются и новые рабочие места создаются, но количественное соотношение между потерями и выигрышем различается по фирмам, отраслям, регионам и странам в зависимости от конкурентоспособности, стратегии фирм, правительственной политики, институциональной среды и относительного положения в глобальной экономике. Конкретный результат взаимодействия между информационной технологией и занятостью зависит главным образом от макроэкономических факторов, экономических стратегий и социо-политических контекстов. В целом, прогнозы занятости для стран ОЭСР на начало XXI в. предсказывают значительный рост числа рабочих мест для США и умеренный рост для Японии и Европейского сообщества (12 стран): на период 1992-2005 гг. прогнозируемый чистый рост рабочих мест должен составить 24 млн. (общее увеличение на 19% за данный период) в США; в Японии - 4 млн. (рост на 6 %) и в Европейском Союзе - около 10 млн. (рост между 6 и 7%)88. Однако эти прогнозы высоко чувствительны к вариациям в допущениях, на которых они основаны (таких, как миграции и коэффициенты участия в рабочей силе). Это именно то обстоятельство, о котором я говорил. Эволюция уровня занятости не есть нечто данное, что должно быть результатом комбинации стабильных демографических данных и прогнозируемого темпа распространения информационной технологии. Она будет в значительной мере зависеть от социально детерминированных решений об использовании технологии, от иммиграционной политики, от эволюции семьи, от институционального распределения рабочего времени в жизненном цикле и от новой системы отношений в промышленности.
Таким образом, информационная технология per se не вызывает безработицы, даже если она явно сокращает затраты рабочего времени на единицу выпуска, но при инфор-мациональной парадигме изменяются род рабочих мест, их количество, качество и характер выполняемой работы. Так, новая производственная система требует новой рабочей силы; те индивиды и группы, которые не способны приобрести информационную квалификацию, могут быть исключены из рабочей силы или понижены в ранге как работники. Кроме того, поскольку информациональная экономика есть глобальная экономика, широко распространенная безработица концентрируется в некоторых сегментах населения (например, французская молодежь) и в некоторых районах (таких, как Астурия) и может действительно стать угрозой в странах ОЭСР, если глобальную конкуренцию не ограничить и если не трансформировать "способ регулирования" отношений между трудом и капиталом.
Окостенение капиталистической логики с 1980-х годов благоприятствовало социальной поляризации, несмотря на модернизацию профессиональной структуры. Эта тенденция не является необратимой. Она может быть выправлена путем обдуманной политики, нацеленной на уравновешивание социальной структуры. Но предоставленные самим себе силы неограниченной конкуренции в информациональной парадигме будут подталкивать занятость и социальную структуру к раздвоению. Наконец, гибкость трудовых процессов и рынков труда, вызванная возникновением сетевого предприятия и ставшая возможной благодаря информационным технологиям, глубоко затрагивает социальные отношения в производстве, унаследованные от индустриализма, вводя новую модель гибкой работы и новый тип работника - работника с гибким рабочим временем.

59 Сбалансированный и тщательный анализ трендов безработицы в последние два десятилетия см.: Freeman and Soete (1994).
60 Lawrence 91984); Commision of the European Communities (1994); Cyert and Mowery (eds) (1987); OECD (1994b); Jones (1982); Hinrichs et al. (eds) (1991); Bosch et al. (1994).
61 OECD (1994b).
62 OECD Employment Outlook, несколько лет.
63 OECD (1994b: 13).
64 King (1991); Rifkin (1995); Aznar (1993); Aronowiz and Di Fazio (1994). Самая заметная характеристика всех этих сочинений о "безработном обществе" - это то, что в них не приводится никакого последовательного, строгого доказательства присутствующих там утверждений; они опираются на вырванные из контекста вырезки из прессы, примеры фирм, произвольно выбранные в некоторых странах и секторах, на "почерпнутые из здравого смысла" аргументы об "очевидном" воздействии компьютеризации на рабочие места. Не существует серьезного анализа, объясняющего, например, высокий темп создания рабочих мест в США и Японии по сравнению с Западной Европой; едва упоминается взрывной рост занятости в Восточной и Юго-Восточной Азии, особенно в обрабатывающей промышленности. Поскольку большинство этих авторов относят себя к "политическим левым", достоверность их произведений нужно поставить под вопрос, прежде чем их необоснованные тезисы заведут трудящихся и "политическое левое крыло" в новый тупик, в лучших традициях идеологического саморазрушения.
650ECD( 1994с).
66 Kaplinsky (1986).
67Bessant(1989).
68 Kaplinsky (1986:153).
69Bessant(1989:27,28,30).
70 Japan Institute of Labour (1985: 27).
71 Schettkat and Wagner (eds) (1990).
72 Miller (1989: 80); Flynn (1985); Levy et al. (1984); OTA (1984,1986).

73 Daniel (1987); Northcott (1986).
74 Watanabe (ed.) (1987).
75 Cited in Watanabe (1987).
76 Castells et al. (1986); Castano (1994b); Saez et al. (1991).
77 Swann (1986); Ebel and Ulrich (1987); Pyo (1986).
78 См., например, апокалиптические пророчества Адама Шаффа (Schaffl992). Удивительно, мягко говоря, видеть внимание, которое оказывают средства массовой информации такой книге, как Rifkin (1995), провозглашающей "конец труда", опубликованной в США, где в 1993-1996 гг. было создано свыше 8 млн. новых рабочих мест. Качество этих рабочих мест и оплата на них - вопрос другой (хотя квалификационный профиль был выше, чем в среднем по всей структуре занятости). Работа и занятость действительно трансформировались, как пытается утверждать автор. Но численность оплачиваемых рабочих мест в мире, невзирая на проблемы в западноевропейской экономике, связанные с институциональными факторами, достигла высочайшего в истории пика и продолжает расти. Коэффициенты участия в рабочей силе возрастают повсюду благодаря беспрецедентному включению женщин в рынок труда. Игнорировать эти элементарные данные значит игнорировать наше общество.
79 Одна из самых систематических попыток прогнозирования экономического влияния новых технологий и воздействия их на занятость была предпринята "Метаисследованием" в Германии в конце 1980-х годов. Основные результаты представлены в Matzner и Wagner (eds) (1990). Особенно см. главу "Секторные и макроэкономические воздействия НИОКР на занятость" в Blazejczak et al. (1990:231).
80 Leontieff and Duchin (1985).
81 См. Cyert and Mowery (eds) (1987); Lawrence (1984).
82 См. Landau and Rosenberg (eds) (1986); OECD (1994b); Lawrence (1984).
83 Young and Lawson (1984).
84 Rodgers (ed.) (1994).
85 Boyer (1990).
86 Boyer and Mistral (1988); Воуег (1988b).
870ECD(1994b:32).
88 OECD (194Ь). Более широкое обсуждение этих данных и политических проблем, связанных с будущим труда и занятости, см. Stevens and Michalski (1994).
4.5 Работа и информациональный водораздел: работники с гибким рабочим временем
Новая трудовая жизнь Линды не лишена своих недостатков. Главный из них - постоянное облако тревоги вокруг поисков следующей работы. В некоторых отношениях Линда чувствует себя изолированной и уязвимой, боясь носить печать уволенной; например, она не хочет, чтобы ее фамилия появилась в этой статье.
Но возможность быть самой себе хозяйкой компенсирует отсутствие безопасности. Линда начинает строить свой рабочий график вокруг жизни сына. Она будет сама подбирать себе назначения. И она будет пионером новой рабочей силы. (Newsweek, June 14 1993:17)
Новый "призрак" бродит по Европе (не так часто - по Америке и Японии): возникновение "безработного общества" под воздействием информационной технологии на фабриках, в офисах и в сфере услуг. Однако, как это обычно бывает с призраками в электронный век, взятые крупным планом, они кажутся скорее результатом сДецэффектов, чем ужасающей реальностью. Уроки истории, текущие эмпирические свидетельства, прогнозы занятости в странах ОЭСР и экономическая теория не поддерживают эти страхи в долгосрочной перспективе, невзирая на болезненность приспособления в процессе перехода к инфор-мациональной парадигме. Институты и социальные организации в сфере труда, кажется, играют большую роль, чем технология, в создании рабочих мест или в их уничтожении, однако, если технология per se не ведет к созданию или уничтожению рабочих мест, она глубоко трансформирует природу труда и организацию производства. Перестройка фирм и организаций, провести которую позволяют информационные технологии и которая стимулируется глобальной конкуренцией, возвещает фундаментальную трансформацию работы: индивидуализацию труда в трудовом процессе. Мы являемся свидетелями обращения вспять исторической тенденции к наемному труду и социализации производства, которые были господствующей чертой индустриальной эры. Новые социальные и экономические организации, базирующиеся на информационной технологии, нацелены на децентрализацию менеджмента, индивидуализацию работы и формирование рынков продукции, сделанной на заказ, тем самым сегментируя работу и фрагментируя общества. Новые информационные технологии обеспечивают в одно и то же время децентрализацию рабочих задач и их координацию в интерактивной сети в реальном времени, будь то между континентами или между этажами одного и того же здания. Возникновение методов "подтянутого производства" идет рука об руку с широко распространенной деловой практикой субподрядов, внешних источников (outsourcing), оффшора, консалтинга, уменьшения размеров предприятий и работы на заказ.
Вызванные конкуренцией и движимые технологией тенденции к гибкости лежат в основе текущей трансформации структуры работы. Наиболее быстро растущие категории работ - временная работа и работа с неполным рабочим днем. В некоторых странах, таких, как Италия или Соединенное Королевство, самозанятость снова становится существенным компонентом рабочей силы. Так, в Соединенном Королевстве, питомнике индустриальной революции, начавшем исторический процесс перехода населения на работу по найму и стандартизацию труда, обследование рабочей силы в 1993 г. показало, что 38% занятого населения не были заняты на постоянной основе с полным рабочим днем; основную часть этой группы составляли работники с неполным рабочим днем (85% из них - женщины), которые составляют 23,9% занятого населения89. И доклад ОЭСР, и доклад Международной организации труда (ILO) сообщают, что число занятых в течение неполного рабочего дня увеличилось на протяжении 1980-х годов почти во всех индустриальных странах, поднявшись примерно на 30% за десятилетие и достигнув примерно 50 млн. работников, из которых 40% находились в Северной Америке90. Между 1979 и 1990 гг. доля работы с неполным рабочим днем увеличилась с 16,4 до 21,8% совокупной занятости в Соединенном Королевстве; с 8,2 до 12% во Франции; с 11 до 13,2% в Германии; с 15,4 до 17,6% в Японии; с 15,4 до 16,9% в Соединенных Штатах91.

Источник: OECD, Employment Outlook, 1994; разработано Freeman and Soete (1994).
Рис. 4.6. Страны ОЭСР: занятость в течение неполного рабочего дня, 1980-1993 гг. (% от численности занятых в течение полного рабочего дня)

В Соединенных Штатах самозанятые в 1990 г. составляли 10,8% рабочей силы, работники с неполным рабочим днем - 16,9% и на договорной или временной работе - около 2%. Хотя все эти категории снова до некоторой степени пересекаются, в сумме они составляют 27,9% рабочей силы. Согласно другой оценке, контингент рабочей силы, не имеющей льгот, гарантий сохранения работы и перспектив карьеры, составлял в США в 1992 г. около 25 % по сравнению с 20% в 1982 г. Прогнозы для этого типа труда говорили об его увеличении до 35% рабочей силы в США в 2000 г.92. Внешние источники, которым способствуют сделки on-line, затрагивают не только промышленное производство, но все чаще и сферу услуг. В проведенном в 1994 г. обследовании, из 392 наиболее быстро растущих фирм Америки 68% отдавали в субподряд бухгалтерские услуги по начислению зарплаты; 48% - налоговые услуги; 46% - управление внешними выплатами (claim benefits) и т.п.93.
Мобильность труда затрагивает и неквалифицированных, и квалифицированных работников. В то время как наличие кадрового ядра является нормой в большинстве фирм, субподряды и консалтинг стали быстро растущей формой получения профессиональных услуг. Не только фирма выигрывает от гибкости. Многие профессионалы добавляют к своей основной работе (с полным или неполным рабочим днем) консультирование в других местах, которое и повышает их доход, и усиливает их позиции при заключении сделок. Логика этой высокодинамичной трудовой системы взаимодействует с трудовыми институтами каждой страны: чем больше ограничения на такую гибкость и чем больше мощь профсоюзов на переговорах, тем меньше будет воздействие на ставки заработной платы и льготные выплаты и тем выше будет для новичков трудность войти в кадровое ядро, что ограничивает создание рабочих мест.
Хотя социальные издержки гибкости могут быть высокими, растущий поток исследований подчеркивает то влияние, которое новая структура работы оказывает на трансформацию общественной жизни, особенно на улучшение отношений в семье и создание более эгалитарной модели гендерных отношений94. Британский исследователь П. Хьюит95 сообщает о растущем разнообразии форм работы и ее графиков, а также о том потенциале, который обеспечивается путем разделения трудовых задач между занятыми полный рабочий день и теми, кто работает исключительно в рамках того же домашнего хозяйства. В целом, традиционная форма работы, основанная на занятости в течение полного рабочего дня, четко очерченных профессиональных позиций и модели продвижения по ступеням карьеры на протяжении жизненного цикла медленно, но верно размывается.
Япония отличается от других, хотя и не настолько, как обычно думают наблюдатели. Любые аналитические конструкции, претендующие на объяснение новых исторических тенденций в организации труда и их воздействия на структуру занятости, должны быть в состоянии объяснить "японскую исключительность": это слишком важное исключение, чтобы оставить его в стороне, как некую странность в сравнительной теории. Поэтому давайте рассмотрим предмет в некоторых подробностях.
В мае 1995 г., несмотря на экономическую квазистагнацию после продолжительного спада, начавшегося в 1991 г., японская безработица хотя и достигла рекордно высокого уровня за последние два десятилетия, составляла всего 3,2%. И действительно, главная забота японского планирования труда - это потенциальная нехватка японских рабочих в будущем при учете старения демографической структуры и неприязни японцев к иностранной иммиграции96. Кроме того, система Чуки Койо, которая обеспечивает уверенность в долгосрочной занятости для кадрового ядра больших компаний, хотя и подвергается давлению, кажется вне опасности быть демонтированной в краткосрочной перспективе. Таким образом, может показаться, что японская исключительность отрицает общую тенденцию к гибкости рынка труда и индивидуализации работы, которая характеризует другие информациональные капиталистические общества97. В действительности, я готов доказать, что на самом деле, хотя Япония действительно создала весьма оригинальную систему отношений в промышленности и процедур занятости, именно гибкость была структурным явлением такой системы в последние два десятилетия, и она растет вместе с трансформацией технологической базы и структуры занятости 98.
Японская структура занятости характеризуется экстраординарным внутренним разнообразием так же, как и сложной структурой изменчивых ситуаций, которые плохо поддаются обобщениям и стандартизации. Само определение системы Чуки Койо нуждается в уточнении99. Для большинства рабочих в такой системе она просто означает, что при нормальных обстоятельствах они могут работать до выхода на пенсию в одной и той же компании, но это дело обычая, а не права. В действительности такая практика занятости ограничена большими компаниями (с числом занятых больше 1000) и в большинстве случаев охватывает только мужское кадровое ядро. В дополнение к своим постоянным работникам компании также нанимают по крайней мере три различных рода рабочих: рабочих с неполным рабочим днем, временных рабочих и рабочих, присланных в компанию другой компанией или агентом-вербовщиком ("рабочие со стороны"). Ни одна из этих категорий не имеет гарантии работы, пенсионных льгот или права на получение ежегодных премий в награду за производительность и преданность компании. Очень часто в дополнение к этому работники, особенно пожилые, переводятся на другие работы в других компаниях той же самой группы корпораций (Шукко). Это включает практику отделения женатых мужчин от их семей (Таншин-Фунин) из-за трудностей с жильем и, более всего, потому, что семья неохотно переселяет детей, так как это связано с переходом в другую школу посредине курса образования. Таншин-Фунин, как говорят, охватывает до 30% менеджерского персонала100. По оценкам Номуры, долгосрочной гарантией работы в одной и той же компании пользуется лишь треть японцев, работающих по найму, включая занятых в государственном секторе101. Жуссо дает сходную оценку102. Кроме того, перспективы сохранения работы широко варьируют даже для мужчин в зависимости от возраста, уровня квалификации и размера компании. Таблица 4.25 (Приложение А) дает иллюстрацию профиля Чуки Койо в 1991-1992 гг.

Действительно, женщины составляют 2/3 работников с неполным рабочим днем. Женщины являются квалифицированными работницами с высокими возможностями адаптации, которые придают гибкость японской практике управления трудом. Фактически, это старая практика японской индустриализации. В 1872 г. правительство Мэйдзи вербовало женщин для работы в зарождающейся текстильной промышленности. Пионером была Вада Эй, дочь самурая из Мацухиро, которая пошла работать на шелкомотальную фабрику Томиока, научилась технологии и помогла обучить женщин на других фабриках. В 1899 г. женщины составляли 70% рабочих на прядильных фабриках и превышали число мужчин на металлургических заводах. Однако во времена кризиса женщин увольняли, в то время как мужчин держали как можно дольше, подчеркивая их роль как основных кормильцев семьи. За последние три десятилетия эта исторически сложившаяся структура гендерного разделения труда едва ли изменилась, хотя Закон о равных возможностях 1986 г. исправил некоторую часть самых возмутительных образцов дискриминации. Коэффициент участия женщин в рабочей силе в 1990 г. был равен 61,8% по сравнению с 90,2% для мужчин, что ниже, чем в США, но близко к цифрам Западной Европы, однако их рабочий статус сильно различался по возрасту и семейному положению. Так, 70% женщин, нанятых на условиях, в первом приближении сравнимых с условиями для мужчин (согошоку), моложе 29 лет; 85% женщин, занятых неполный рабочий день, - замужние. Женщины массами входят в рабочую силу после 20 лет, прекращают работать после заключения брака, чтобы воспитывать детей, а потом возвращаются в рабочую силу на неполный рабочий день. Эта структура профессионального жизненного цикла подкрепляется японским Налоговым кодексом, который делает более выгодным для женщин вносить относительно малый вклад в семейный доход, чем добавлять к нему второе жалованье. Стабильность патриархальной японской семьи с низкой нормой разводов и разъездов и сильной солидарностью между поколениями 104, держит мужчин и женщин вместе, в одной семье, препятствуя поляризации социальной структуры в результате очевидного дуализма трудового рынка. Необразованная молодежь и пожилые работники мелких и средних компаний - это другие группы, составляющие сегмент нестабильно занятых, границы которого трудно установить из-за текучести трудового статуса в японских сетях фирм105. На рис. 4.7 сделана попытка схематически представить сложность японской структуры рынка труда.
Таким образом, похоже, что Япония практикует уже некоторое время логику дуали-стичного трудового рынка, которая распространяется в западных экономиках. Этим путем она объединяла выгоды преданности кадрового ядра с гибкостью периферийного рынка труда. Первая была существенной, так как гарантировала социальный мир через сотрудничество между менеджментом и профсоюзом компании и повышала производительность, накапливая знания в фирме и быстро ассимилируя новые технологии. Последняя позволяла быстро реагировать на изменения спроса на труд, а также на конкурентное давление со стороны оффшорного производства в 1980-х годах. В 1990-х годах численность иностранных иммигрантов и поденщиков начала расти, предоставляя дополнительный выбор и увеличивая гибкость в низкоквалифицированных сегментах рабочей силы. Вместе взятые, японские фирмы, кажется, способны справиться с давлениями конкуренции, переобучая свое кадровое ядро и вводя технологию, умножая свои гибкие трудовые ресурсы как в самой Японии, так и в своих глобализованных производственных сетях. Однако, поскольку эта практика опирается, в сущности, на профессиональную угнетенность высокообразованных японских женщин, она не будет продолжаться вечно. Я предполагаю, что распространение скрытой гибкости японского рынка труда на ядро рабочей силы лишь вопрос времени106. Тем самым в перспективе исчезнет самая продуктивная система трудовых отношений конца индустриальной эры.
Итак, в целом, налицо действительно фундаментальная трансформация работы, работников и организации работы в наших обществах, но ее нельзя оценивать в традиционных категориях устарелых дебатов вокруг "конца труда" или "деквалификации труда". Превалирующая модель труда в новой, основанной на информации экономике - это модель кадрового ядра (сформированного опирающимися на информацию менеджерами и теми, кого Райх называет "аналитиками символов") и располагаемой рабочей силы, которую можно заменить автоматизацией и/или нанятыми/уволенными/оффшорными рабочими в зависимости от рыночного спроса и трудовых затрат. Более того, сетевая форма организации бизнеса позволяет получать требуемую рабочую силу извне и отдавать работу в субподряд в качестве форм экстернализации труда в процессе гибкой адаптации к рыночным условиям. Аналитики правильно различают, кроме всего прочего, формы гибкости в ставках заработной платы, в географической мобильности, профессиональном статусе, договорной гарантии и выполнении рабочих задач107. Часто все эти формы сваливают в кучу, чтобы в собственных целях представить в качестве неизбежности то, что на деле является результатом делового или политического решения. Однако истинно и то, что текущие технологические тенденции благоприятствуют всем формам гибкости, так что в отсутствие специфических соглашений о стабилизации одного или разных измерений работы система будет эволюционировать к многоликой обобщенной гибкости работников и условий труда. Эта трансформация потрясла наши институты, вызвав кризис в отношениях между работой и обществом.

89 Non-standard working under review//Industrial Relations & Review Report, no. 565, August 1994; 5-14,
90 Robinson (1993).
91 OECD (1994Ь); см. также Bosch et al. (eds) (1994): esp. 11-20).
92 Jost (1993).
93 Marshall (1994).
94 Bielenski (ed.) (1994); о социальных проблемах, связанных с работой с неполным днем, см. Wanne et al. (eds) (1992).
95 Hewitt (1993). Это интересное исследование особо цитируется в работе Freeman and Soete (1994).
96 NIKKEIREN (1993).
97 Kumazawa and Yamada (1989).
98 Kuwahara (1989).
99 Inoki and Higuchi (eds) (1995).
100 Collective Author (1994).
101Nomura(1994).
102 Joussaud (1994).
103 Shinotsuka (19940; Collective Author (1994).
104 Gelb and Lief Palley (1995).
105 Takenori and Higuchi (1995).
106 Kuwahara (1989); Whitalker (1990).
107 Freeman and Soete (1994).

4.6 Информационная технология и реструктуризация отношений между трудом и капиталом: социальный дуализм или фрагментированные общества?

Источник: US Bureau of Census (1994); разработано Mishel and Bernstein (1994).
Рис. 4.8. Соединенные Штаты: ежегодный рост медианного дохода семей, 1974-1993 гг.
(Данные за 1989 и 1993 гг. были пересмотрены с использованием весов переписи 1990 г.)

В альтернативных точках зрения, преобладающих в ОЭСР, МВФ и правительственных кругах крупных западных стран, предполагается, что тенденции роста безработицы, неполной занятости, неравенства доходов, бедности и социальной поляризации являются в целом результатом несоответствия квалификации, отсутствия гибкости на рынках труда110. Согласно таким взглядам, в то время как профессиональная структура/структура занятости совершенствуется, в смысле роста значения образования как компоненты квалификации, требуемой для информациональных работ, рабочая сила не соответствует новым задачам либо из-за низкого качества системы образования, либо по причине неадекватности этой системы обеспечению нового типа квалификации, в которой нуждается возникающая профессиональная структура 111.
В своем сообщении исследовательскому институту ILO Карной и Флюйтман подвергли этот широко распространенный взгляд уничтожающей критике. После обширного обзора литературы и свидетельств, касающихся отношений между квалификацией, занятостью и заработной платой в странах ОЭСР, авторы заключают:
"Несмотря на кажущееся согласие относительно аргумента о квалификационном несоответствии, касающемся предложения труда, свидетельств, поддерживающих его, крайне мало, особенно в отношении улучшенного образования и большего и лучшего профессионального обучения, которые решат либо проблему открытой безработицы (Европа), либо проблему распределения заработной платы (США). Мы утверждаем, что намного более убедительным является аргумент, что лучшее образование и расширение профессионального обучения могли бы в долгосрочной перспективе внести вклад в повышение производительности и темпов экономического роста" 112.
В том же смысле Дэвид Хоуэлл показал для США, что, несмотря на растущий спрос на работников высокой квалификации, не это было причиной существенного падения средних ставок заработной платы американских рабочих между 1973 и 1990 гг. (падение недельной ставки с 327 до 265 долл. в 1990 г., измеренное в долларах 1982 г.). Характер квалификации также не является источником роста неравенства доходов. В совместном исследовании с Вулфом Хауэлл показывает, что хотя доля низкоквалифицированных рабочих в США по отраслям уменьшается, доля низкооплачиваемых рабочих в тех же отраслях растет. Некоторые исследования также предполагают, что высокая квалификация все равно пользуется спросом, хотя высококвалифицированных людей хватает, но высокая квалификация не обязательно означает более высокие ставки заработной платы113. Так, в США, хотя падение ставок реальной заработной платы было более заметно для малообразованных, жалованье людей с образованием на уровне колледжа между 1987 и 1993 гг. также стагнировало114.
В Соединенных Штатах в 1980-1990-х годах семейный доход падал (см. рис. 4.8), и это прямое следствие экономической реструктуризации. Ставки заработной платы и условия жизни продолжали ухудшаться в 1990-х годах, несмотря на сильное экономическое оздоровление в 1993 г115. Исследование Бюро переписи США в 1994 г.116 показало, что, несмотря на значительный рост экономики в целом (3%) и рост среднедушевого дохода на 1,8%, медианный семейный доход в 1993 г. снизился на 1% по сравнению с 1992 г. С 1989 по 1993 г. типичное американское домохозяйство потеряло 7% своего годового дохода. Количество американцев, живущих за чертой бедности, также выросло в 1993 г. до 15,1% (с 13,1% в 1989 г.), а неравенство доходов продолжало расти до рекордных уровней: в 1993 г. верхние 20% американских семей получали 48,2% общего дохода, в то время как нижние 20% зарабатывали 3,6%, усиливая структуру неравенства доходов, сложившуюся в 1980-х годах. Согласно Туроу (1995: 78), медианная зарплата для мужчин, занятых полный рабочий день, начала падать в 1973 г., и за 20 лет снизилась с 34 048 до 30 407 долл. В тот же период заработок верхних 20% стабильно возрастал и реальный показатель ВВП на душу населения увеличился на 29 %. Семейный доход поддерживала зарплата женщин, но к концу 1980-х годов и она начала падать в реальном выражении, снижая доходы домохозяйств. В начале 1990-х годов верхнему 1% населения принадлежало 40% всех активов - вдвое больше, чем в середине 1970-х годов, что соответствовало уровню конца 1920-х годов, т.е. периоду перед введением прогрессивного налогообложения. Иллюстрацию потрясающей прогрессии неравенства доходов в США см. на рис. 4.9. Кроме того, через полстолетия после того, как Гуннар Мюрдаль раскрыл "Американскую дилемму", Мартин Карной в недавно вышедшей прекрасной книге обоснованно утверждал, что расовая дискриминация продолжает увеличивать социальное неравенство, способствуя маргинализации большой доли американских этнических меньшинств117.
Хотя Америка является крайним случаем неравенства доходов и падения уровня реальной заработной платы среди индустриальных наций, ее эволюция значима, поскольку она представляет модель гибкого рынка труда, на которую нацеливаются большинство европейских стран и уж, конечно, европейские фирмы 118. И социальные последствия такого явления в Европе очень сходны. Так, в Большом Лондоне между 1979 и 1991 гг. реальный доход домохозяйств в нижнем дециле распределения доходов понизился на 14 %, а отношение реального дохода самого богатого дециля к беднейшему почти удвоилось за десятилетие, увеличившись с 5,6 до 10,2119.

Источник: US Congressional Budget Office (1991); составлено Mishel and Bernstein (1994). Рис. 4.9. Соединенные Штаты: рост доходов по квантилям, 1980-1989 гг.

Логика этой модели высокодинамичного рынка труда взаимодействует со специфичностью трудовых институтов в каждой стране. Так, исследование германских трудовых отношений показывает, что сокращение занятости в результате введения компьютеризованного оборудования в 1980-х годах было обратно пропорционально уровню защиты рабочих, предоставляемому профсоюзами в отрасли. Однако и фирмы с высоким уровнем защиты были также фирмами с высочайшим объемом инновации. Это исследование показывает, что не существует неизбежности конфликта между совершенствованием технологической базы фирмы и сохранением большей части ее рабочих путем общего переобучения. Эти фирмы были также фирмами с высочайшим уровнем членства в профсоюзах121. Исследование Харли Шейкена, касающееся японских автомобилестроительных компаний в Соединенных Штатах и автомобильного завода Saturn в Теннесси, приходит к сходным выводам, показывая эффективность вклада рабочих и участия профсоюзов в успешном введении технологических инноваций при одновременном снижении потери рабочих мест122.
Именно эти институциональные вариации объясняют показанную нами разницу между Соединенными Штатами и Европейским Союзом. Социальная реструктуризация принимает форму давления на ставки заработной платы и условия труда в США. В Европейском Союзе, где трудовые институты лучше защищают свои исторически завоеванные позиции, чистым результатом является рост безработицы из-за ограниченного вступления в ряды рабочей силы молодых рабочих и из-за раннего ухода из них пожилых людей или рабочих, оказавшихся запертыми в неконкурентоспособных секторах и фирмах123.
Что касается индустриализирующихся стран, они по крайней мере три десятилетия демонстрируют модель разграничения между формальными и неформальными городскими рынками труда, что равносильно гибким формам, распространенным в зрелых экономиках новой технологической/организационной парадигмой124.
Почему и как на заре информационной эпохи происходит эта реструктуризация отношений между трудом и капиталом? Она вытекает из исторических обстоятельств, технологических возможностей и экономических императивов. Чтобы воспрепятствовать сокращению прибылей, не запуская инфляции, национальные экономики и частные фирмы с начала 1980-х годов воздействовали на трудовые затраты либо путем увеличения производительности без создания дополнительных рабочих мест (Европа), либо путем снижения затрат на создание значительного количества новых рабочих мест (США). Профсоюзы, главное препятствие для односторонней стратегии реструктуризации, были неприспособлены к представлению интересов новых типов рабочих (женщин, молодежи, иммигрантов), а также к действиям на новых рабочих местах (офисы частного сектора, высокотехнологичные отрасли промышленности) и к функционированию в новых формах организации (сетевое предприятие в глобальном масштабе)125. Когда необходимо, политически инспирированные наступательные стратегии помогали историческим/структурным явлениям, работающим против профсоюзов (например, наступление Рейгана на авиадиспетчеров, Тэтчер - на угольщиков). Но даже социалистические правительства во Франции и Испании, когда давление конкуренции мешало резко отступить от новых управленческих правил глобальной экономики, продолжали изменять условия рынка труда, тем самым ослабляя позиции профсоюзов.
Эти исторически новые отношения между капиталом и трудом стали возможными благодаря использованию мощных информационных технологий и организационных форм, питаемых новой технологической средой. Способность собирать и рассеивать рабочую силу по конкретным проектам и задачам где угодно и в любое время создала возможность появления виртуального предприятия как функционального единства. В дальнейшем это стало вопросом преодоления институционального сопротивления развитию такой логики и/или получения уступок от работников и профсоюзов из-за потенциальной угрозы виртуализации. Экстраординарное увеличение гибкости и приспособляемости, ставшее возможным при новых технологиях, противопоставило жесткость труда мобильности капитала. Это сопровождалось непрестанным давлением с целью сделать трудовой вклад возможно более гибким. Производительность и прибыльность возросли, однако труд потерял институциональную защиту и стал все больше зависеть от индивидуальных условий сделок на постоянно меняющемся рынке труда.
Как это было на протяжении большей части человеческой истории, общество разделилось на победителей и побежденных в бесконечном процессе индивидуализированных неравных сделок. На этот раз было мало правил, касающихся того, как выигрывать и как проигрывать. Квалификации оказалось недостаточно, поскольку процесс технологического изменения ускорил свой темп, постоянно повышая требования к квалификационным качествам. Членство в корпорациях, даже гражданство перестало быть источником привилегий, так как ускоренная глобальная конкуренция постоянно перекраивала изменчивую геометрию работы и рынка. Никогда труд не играл столь значимую роль в процессе создания стоимости. Но никогда рабочие (безотносительно к их квалификации) не были более уязвимы для организации, ибо они стали "подтянутыми" индивидами, которые отданы на откуп гибкой сети и местоположение которых в этой сети неизвестно ей самой.
Таким образом, на поверхности общества становились/становятся дуалистичными, с увеличивающимися верхним и низшим слоями на обоих полюсах профессиональной структуры, при сжимающейся середине, причем темп и пропорции соответствующего процесса зависят от положения каждой страны в международном разделении труда и от ее политического климата. Но в глубинах складывающейся/возникающей социальной структуры информациональной работой был запущен более фундаментальный процесс: дезагрегация труда, провозглашающая возникновение сетевого общества.

107 Freeman and Soete (1994).
108 Harrison (1994); ILO (1994).
109 Arthur (1989).
110 Этот взгляд обычно выражается Аланом Гринспеном, председателем Совета управляющих Федеральной резервной системы США, Международным валютным фондом и другими кругами международных экспертов. Экономический дискурс, артикулирующий этот тезис, см. в работах Krugman (1994); а также Krugman and Lawrence (1994).
111 Cappelli and Rogovsky (1994).
112 Camoy and Fluitman (1994).
113 Howell (1994); Howell and Wolff (1991); Mishel and Teixeira (1991).
114 Center for Budget and Policy Priopities, Washington, D.C., Cited by New York Times, October 7 1994: 9; см. также Murphy and Welch (1993); Bernstein and Adier (1994).
115 Mishel and Bernstein (1994).
116 Цит. по: New York Times, October 7 1994. См. также Newman (1993).
117 Camoy (1994).
118 Sayer and Walker (1992).
119 Lee and Townsend (1993:18-20).
120 Byme (1994).
121 Wamken and Ronning (1990).
122 Shaiken (1993,1995).
123 Bosch (1995).
124 Pones el al. (1989); Gereffi (1993).
125 Оценки упадка традиционного тред-юнионизма в новых экономико-технологических условиях см.: Camoy et al. (1993a); Gourevitch (ed.) (1984): Adierand Suarez (1993).
4.7 Приложение А
Статистические таблицы для главы 4

Источник: a) Singelmann (1978); б) 1970: Population Census; 1980-1991: Current Population Survey, Bureau of Labor Statistics;
Labor statistics; Employment and Earnings, разные выпуски.

Таблица 4.2. Япония: процентное распределение занятости по отраслям экономики

Таблица 4.3. Германия: процентное распределение занятости по отраслям экономики

Источник: a) Singelmann (1978); б) Statistisches Bundesamt, Volkszahlung.

Таблица 4.4. Франция: процентное распределение занятости по отраслям экономики

** Данные 1989 г. - предварительные. Связь включает почтовые услуги.
*** Прочие услуги включают все неприбыльные услуги в 1968-1989 гг.
Источник: a) Singelmann (1978); б) INSEE, Annuaire statislique de la France.

Таблица 4.5. Италия: процентное распределение занятости по отраслям экономики

* Цифра включена в категорию, находящуюся выше.

Источник: a) Singelniann(1978);6) 1961-1981: Inslilulo Cenlrale di statistics, Censimento generate delta popolazione; 1990: Isliluto nazionale di statistica, Annuario Siatistico llaliano, 1991.

Таблица 4.6. Соединенное Королевство: процентное распределение занятости по отраслям экономики

* Цифра включена в категорию, находящуюся выше. Цифры могут не составлять в сумме 100% из-за округления.
Данные по Великобритании относятся к совокупной занятости, в то время как по Соединенному Королевству - к занятым по найму, имеющим работу в данный момент.
В данных по Соединенному Королевству за 1980 г. коммунальные предприятия включены в добывающий сектор промышленности; химическая промышленность в 1980 г. включена в металлургию.
Источник: a) Singelmann (1978); b)-d) 1970-1992: Annual Abstract of Statistics, and Employment Gazette; 1971-1981: Office of Population Censuses and Surveys, Census Reports.

Таблица 4.7. Канада: процентное распределение занятости по отраслям экономики