Цыганков П. Политическая социология международных отношений

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава XII . Конфликты и сотрудничество в международных отношениях

Конфликты и сотрудничество относятся к наиболее существенным характеристикам международных отношений, рассматриваемых как процесс, и представляют собой неразрывно связанные стороны взаимодействия их участников. Выражаясь языком Гегеля и Маркса, они являются «диалектической парой» то есть взаимно предполагающими и взаимно обусловливающими друг друга противоположностями, которые могут «меняться местами». Это означает, что процессы международного сотрудничества всегда включают в себя конфликтное измерение и наоборот всякий конфликт предполагает ту или иную долю сотрудничества его участников.

В рамках системного подхода конфликты и сотрудничество принадлежат к числу важнейших условий функционирования международных систем, характеризующих степень их стабильности. При этом критерии стабильности международной системы связаны с ее изменениями, в зависимости от которых система либо сохраняет себя, либо настолько трансформируется, что происходит переход к иному типу системы, либо, наконец, она разрушается. С этой точки зрения, конфликт присущ как нестабильному («революционному»), так и стабильному типу международных систем. Однако отличительными чертами стабильных систем является то, что ценности, которые разделяются ее составными частями (участниками международных отношений), не подвергаются постоянному сомнению (а); существует консенсус относительно правил соперничества между этими участниками (б); отношения между ними характеризуются умеренностью (в). В «революционной» системе, напротив, наблюдаются несовместимость ценностей, непрерывное оспаривание правил и отсутствие умеренности 1 , а, следовательно, и слабая степень сотрудничества.

Таким образом, положение о том, что различие и противоположность между конфликтами и сотрудничеством нельзя абсолютизировать, не означает, что они тождественны друг другу. Каждому из этих основных измерений международного процесса свойственна своя собственная динамика, заслуживающая специального рассмотрения.

1. Основные подходы к исследованию международных конфликтов

Существуют три основных подхода, или, иначе говоря, три основных направления в изучении международных конфликтов: «стратегические исследования», «исследования конфликта», «исследования мира» 2,3 . Главное, что их объединяет, это стремление осмыслить роль данного социального феномена в функционировании международной системы, в отношениях между ее различными составными частями и сформулировать на этой основе выводы, имеющие практическое значение. В то же время между ними имеются и различия, касающиеся методологических основании и содержательной проблематики исследований, характера их связи с практикой международных отношений и т.п. Поскольку указанные различия во многом объясняются различиями в трактовке содержания самого понятия «международный конфликт», а также имея в виду и самостоятельное значение этого понятия для выработки теоретических представлений, адекватных международной политической практике, постольку стоит, хотя бы коротко, рассмотреть его.

Известный американский ученый Л. озер определял социальный конфликт как «столкновение между коллективными акторами по поводу ценностей, статусов, власти или редких ресурсов, в котором цели каждой из сторон состоят в том, чтобы нейтрализовать, ослабить или устранить своих соперников» 4 . Соглашаясь с таким пониманием, одна часть исследователей международных отношений исходит из того, что конфликт имеет объективное содержание. Так, с точки зрения К. оулдинга, это «ситуация соперничества, в которой стороны осознают несовместимость возможных позиций и каждая сторона стремится занять положение, несовместимое с тем, которое хочет занять другая» 5 . Иначе говоря, речь идет о противоположности интересов, одновременная реализация которых участниками международного взаимодействия невозможна именно ввиду их объективности.

Напротив, с точки зрения Дж. Бертона, .»конфликт носит в основном субъективный характер... Конфликт, который как будто затрагивает «объективные» расхождения интересов, может быть преобразован в конфликт, имеющий позитивный результат для той и другой сторон, при условии такого «переосмысления» ими восприятия друг друга, которое позволит им сотрудничать на функциональной основе совместного использования оспариваемого ресурса» 6 .

Представители акционалистской ветви в социологии международных отношений стремятся объединить преимущества обоих подходов. Рассматривая конфликт как несовместимость целей, они в то же время подчеркивают, что суждение об этом не может основываться на одном лишь логическом сопоставлении последних, а требует «анализа практических условий, необходимых для их реализации» 7 .

Методологической основой отечественных исследований международного конфликта, нашедших отражение в литературе 70-х 80-х годов, чаще всего выступает положение диалектической философии, согласно которому конфликт это крайняя форма обострения противоречия 8,9,10 . «Проявившееся противоречие, пишут авторы учебного пособия «Основы теории международных отношений», требует от сторон-носителей противоположных интересов действий по его разрешению (конечно, не обязательно немедленных). Если одна или обе стороны... при этом прибегают к стратегии конфронтации, то налицо конфликт» (см. прим.8, с.96). Близкое понимание международного конфликта характерно и для других авторов (см., например, прим.9, с.33-34),

Различия в трактовке содержания понятия «международный конфликт» находят отражение и в подходах к анализу его как феномена международной жизни. Как уже отмечалось, одним из наиболее традиционных среда них является подход с позиций «стратегических исследований».

Отличительные черты анализа международных конфликтов с этих позиций состоят в их направленности на решение практических задач, связанных с обеспечением национальных интересов и безопасности государства, созданием благоприятных условий для победы в возможной войне. Отсюда ясно, что эти исследования осуществляются в рамках парадигмы политического реализма с ее приоритетом государственно-центричной модели международных отношений и силовых методов в достижении целей. Как подчеркивает известный канадский специалист А. Лего, «в своем главном значении стратегия всегда состояла в использовании силы дом достижения политических целей». Ее крупнейшим теоретиком был Клаузевиц 11 . Более того, представители стратегических исследований нередко склонны редуцировать международный конфликт к одному из его видов вооруженному столкновению государств. С этой точки зрения, конфликт начинается тогда, «когда одна или другая сторона начинает рассматривать противоречие в военных терминах» 12 . И все же чаще подчеркивается, что «большая стратегия» отличается от военной стратегии, «поскольку ее подлинная цель заключается не столько в том, чтобы искать военных действий, сколько в том, чтобы добиться выгодной стратегической ситуации, которая, если и не принесет сама по себе решения, то, будучи продолжена средствами военных действий, безусловно, обеспечит его» 13 . Американский ученый Дж. М. Коллинз определяет «большую стратегию» как «науку и искусство использования элементов национальной мощи при любых обстоятельствах, с тем, чтобы осуществлять в нужной степени и в желательном виде воздействие на противную сторону путем угроз, силы, косвенного давления, дипломатии, хитрости и других возможных способов и этим обеспечить интересы и цели национальной безопасности» 14 . Большая стратегия пишет он, в случае ее успеха устраняет необходимость в прямом насилии. Кроме того, ее планы не ограничиваются достижением победы, но направлены и на сохранение прочного мира (см. прим. 14).

Центральная задача стратегических исследований состоит в попытке определить, каким должно быть наиболее адекватное поведение государства в конфликтной ситуации, способное оказывать влияние на противника, контролировать его, навязывать свою волю. С появлением ядерного оружия перед специалистами в области таких исследований появляется ряд принципиально новых вопросов, поиски ответов на которые придали новый импульс стратегической мысли. Стратегические исследования становятся на Западе одним из ведущих направлений в науке о международных отношениях. Достаточно сказать, что в США существует более тысячи созданных с целью осуществления таких исследований институтов, не говоря уже о Рэнд Корпорейшн, Вашингтонском институте оборонных исследований, Центре стратегических и международных изучений Джоржтаунского университета и др. (см. прим.11, с.38). В Советском Союзе соответствующие изыскания велись в рамках ведомственных научных подразделений и прежде всего исследовательских учреждений системы «силовых министерств». В настоящее время в россия появляются и независимые аналитические центры.

Одной из приоритетных проблем стратегических исследований является проблема войны, ее причин и последствий для того или иного государства, региона и международной (межгосударсгвенной) системы в целом. При этом если раньше война рассматривалась как, хотя и крайнее, но все же «нормальное» средство достижения политических целей, то огромная разрушительная мощь ядерного оружия породила парадоксальную, с точки зрения традиционных подходов, ситуацию. С одной стороны, обладающее им государство получает новые возможности для проведения своей внешней политики и обескураживающие любого потенциального агрессора способности обеспечить свою национальную безопасность (в военном значении этого понятия). А с другой стороны, избыток мощи, который дает ядерное оружие, делает абсурдными всякие мысли о его применении, о перспективе прямого столкновения между его обладателями.

Отсюда главный акцент делается не на военных, а на политических аспектах ядерных вооружений, на стратегии не вооруженного конфликта, а устрашения противника. Порожденное стратегией устрашения «равновесие террора» позволяло удерживать глобальную международную систему в состоянии относительной стабильности. Однако это была, во-первых, статическая стабильностъ в ее конфронтационной форме 15 , и, во-вторых, она не способствовала устранению вооруженных конфликтов на уровне региональных и субрегиональных подсистем.

В конце 80-х годов, с приходом к власти в ведущих странах Запада неоконсервативных сил, появляется попытка преодоления вышеназванного парадокса ядерных вооружений, стремление выйти за рамки стратегии устрашения и реабилитировать понятие военной победы в ядерный век. С другой стороны, возникают новые тенденции в американской и западноевропейской политике в области вооружений и военных технологий. Были предприняты инициированные администрацией Рейгана в США и французскими официальными политическими кругами в Европе попытки выработать новую «большую стратегию», которая позволила бы открыть новую, «пост-ядерную» эру в мировой политике. В рамках проектов, известных как соответственно СОИ и «Эврика», ставится цель создания принципиально новых типов вооружений, дающих преимущество не наступательной, а оборонительной стратегии и минимизирующих возможные последствия гипотетического ядерного удара, а в перспективе призванных обеспечить их обладателям «ядерную неуязвимость». Вместе с тем оба проекта имеют и самостоятельное значение, стимулируя научные и технологические изыскания в ключевых отраслях экономики и общественного производства.

Окончание «холодной войны», развал Советского Союза и крушение биполярной структуры глобальной международной системы знаменуют поворот к новой фазе в разработке «большой стратегии». На передний План выдвигаются задачи адекватного ответа на вызовы, которые диктуются распространением в мире новых типов конфликтов, генерируемых ростом децентрализованного политического насилия, агрессивного национализма, международной организованной преступности и т.п. Более того, сложность указанных задач, приобретающих особую актуальность в условиях все большей доступности новейших видов оружия массового уничтожения как ядерного, так и «обычного» характера, снижает возможности их решения на пути стратегических исследовании с традиционной для них «точкой зрения «солдата», пытающегося избрать наилучшее поведение перед лицом противника, и не задающегося вопросами о причинах и конечных целях конфликтов» (см. прим N 3 стр.10) .Это

получают другие подходы и, в частности, те, которые находят применение в рамках такого направления, как «исследования конфликтов».

Центральными для этого направления являются как раз те вопросы, которые не ставятся в рамках «стратегических исследований» то есть вопросы, связанные прежде всего с выяснением происхождения и разновидностей международных конфликтов. При этом по каждому из них существуют расхождения.

Так, в вопросе о происхождении международных конфликтов могут быть выделены две позиции. В рамках одной из них международные конфликты объясняются причинами, связанными с характером структуры международной системы. Сторонники второй склонны выводить их из контекста, то есть внутренней среды системы межгосударственных отношений.

Й.Галтунг, например, предложивший «структурную теорию агрессии» 16 , считает причиной международных конфликтов разбалансирование критериев, позволяющих судить о том месте, которое занимает данное государство в международной системе, когда его высокое положение в этой системе, в соответствии с одними критериями, сопровождается недостаточным или непропорционально низким положением в каком-либо другом отношении. Например, финансовая мощь такого государства, как Кувейт, диссонирует с его незначительным политическим весом; ФРГ, являвшаяся экономическим гигантом, была ограничена в своих дипломатических возможностях. С этой точки зрения, можно сказать, что демографический, ресурсный, научно-технический и производственный потенциал России находится в явном противоречии с характерной для нее сегодня экономической ситуацией и, соответственно, с тем местом, которое она занимает в системе межгосударственных отношений.

«Возникновение агрессии, утверждает Галтунг, наиболее вероятно в ситуации структурного разбалансирования» (см. прим. 16, с.98-99). Это касается и глобальной международной системы с наблюдающимся в ее рамках «структурным угнетением», когда индустриально развитые государства, уже в силу самих особенностей функционирования присущего им типа экономики, выступают в роли угнетателей и эксплуататоров слаборазвитых стран. Однако само по себе наличие структурного разбалансирования еще не означает, что вытекающие из него конфликты обязательно достигнут своей высшей степени военного противостояния. Последнее становится наиболее вероятным при двух условиях: вопервых, когда насилие превращается в неотъемлемую и привычную черту жизни общества; во-вторых, когда исчерпаны все другие средства восстановления нарушенного баланса (см. прим. 16).

К рассмотренным взглядам примыкают и взгляды американского исследователя Органски. Основываясь на теории политического равновесия, или баланса сил, он исходит в анализе причин конфликта из того, что нарушения структурного равновесия в международной системе объясняются появлением в ней государств-»челленждеров». Их растущая мощь приближается к мощи наиболее сильных держав, занимающих в мировом порядке ведущие позиции, но значительно отстает от уровня их политического влияния 17 .

Еще одной разновидностью «структурного» подхода к вопросу о происхождении международного конфликта является стремление объединить предложенный К.Уолцем анализ трех уровней индивида, государства и международной системы (см. также прим.6, с.106-108). На первом уровне исследование причин международного конфликта предполагает изучение естественной природы человека (« animus dominandi », о котором упоминает Г. Монгентау) и его психологии прежде всего особенностей психологического облика государственных деятелей (отражаемых, например, в теориях инстинктов, фрустрации, агрессии и т.п.). На втором рассматриваются детерминанты и факторы, связанные с геополитическим положением государств, а также специфика господствующих в них политических режимов и социально-экономических структур. Наконец, на третьем уровне выясняются характерные черты международной системы: «полярность», или «конфигурация соотношения сил» (Р.Арон), другие структурные признаки.

К структурным представлениям о происхождении международных конфликтов могут быть отнесены и господствовавшие в советской литературе взгляды на их характер и природу. Происхождение конфликтов объяснялось неоднородностью глобальной международной системы со свойственным ей разделением на мировую капиталистическую систему, мировой социализм и развивающиеся страны, в среде которых, в свою очередь, усматривались процессы размежевания на классовой основе. Причины же конфликтов, их основной источник выводились из агрессивной природы империализма (см., например, прим. 10). *

Как уже говорилось, некоторые авторы видят происхождение международных конфликтов в особенностях взаимодействия межгосударственной системы и ее внутренней среды. С этой точки зрения, наиболее благоприятным для вооруженных конфликтов или предшествующих им кризисов является международный контекст, характеризующийся размыванием или же резким изменением в соотношении сил. В том и другом случае государства теряют ясное представление об их взаимном положении в международной иерархии и пытаются покончить с возникшей двойственностью (как это произошло, например, в отношениях между США и СССР во время «Карибского кризиса» 1962г.).

Отсутствие общепринятого понимания структуры международной системы делает различия между «структурным» и «контекстуальным» подходами трудноуловимым. Впрочем, как подчеркивают исследователи теорий международных отношений, указанные подходы тесно связаны друг с другом и содержат ряд общих идей (см. прим. 17, с.327). В самом деле, их объединяет, например, явная приверженность государственно-центричной модели международной системы со всеми вытекающими отсюда последствиями, главным из которых является сведение всего многообразия международных конфликтов к межгосударственным противоречиям, кризисам и вооруженным столкновениям. Об этом говорят и различные типы классификации конфликтов.

Так, Ф. Брайар и М.-Р. Джалили выделяют три группы международных конфликтов, которые отличаются по своей природе, мотивациям их участников и масштабам. К первой группе они относят классические межгосударственные конфликты; межгосударственные конфликты с тенденцией к интеграции; национальноосвободительные войны и т.п. Во вторую группу включаются территориальные и не территориальные конфликты; в свою очередь, последние могут иметь социально-экономические, идеологические мотивы или же просто вытекать из воли к могуществу. Наконец, в зависимости от масштабов, конфликты подразделяются на генерализованные, в которые втянуто большое количество государств и которые способны перерасти в мировые конфликты, а также региональные, субрегиональные и ограниченные (по количеству участвующих государств) конфликты (см. прим. 3, с. 109). Существует множество других классификаций, критериями которых выступают причины и степень напряженности международных конфликтов, характер и формы их протекания, длительностъ и масштабы и т.п. Подобные классификации постоянно дополняются и уточняются, предлагаются новые критерии и т.п. В то же время следует отметить, что по крайней мере в одном отношении радикальных изменений в общей картине типологии и классификации международных конфликтов, за небольшими исключениями, пока не произошло. Речь идет о том, что подавляющее место в таких классификациях и сегодня по-прежнему отводится конфликтам между государствами. Это касается как отечественных, так и зарубежных работ, систематизированных в нашей литературе в 80-е годы (см., например, прим.9, с.58-87) . Такое положение не может не влиять и на состояние третьего направления в анализе международных конфликтов «исследований мира».

По существу, в рамках названного направления («автономность» которого, как и тех, что были рассмотрены выше, носит относительный характер) речь идет о широком комплексе вопросов, связанных с поисками урегулирования международных конфликтов. В рассмотрении данной проблематики могут быть выделены три основных подхода. Один из них связан с традициями американской школы « Conflict Resolution », второй основывается на видении, присущем европейскому течению « Peace Research », третий делает акцент на процессе международных переговоров.

Значительную роль в развитии первого подхода продолжает играть созданный в 1955 году при Мичиганском университете « Journal of Conflict Resolution ». Приверженцы данного подхода уделяют центральное место анализу вопросов, относящихся к механизмам разрешения и контроля конфликтов и поиску на этой основе путей перехода от конфронтации к сотрудничеству. Большое значение придается разработке математических и игровых методов изучения социального конфликта. Одна из широко распространенных позиций состоит в том, что конфликты являются универсальным феноменом, присущим всем сферам общественной жизни. Это означает, что они не могут быть устранены в том числе и из области международных отношений. Поэтому речь должна идти о таком анализе конфликтов, который позволил бы управлять ими с целью найти общую пользу для каждого из участников 19 . С этой точки зрения, существует четыре способа разрешения социальных конфликтов: 1) соглашение в результате совпадения мнения всех сторон; 2) соглашение в соответствии с законодательной или моральной волей внешней силы; 3) соглашение, навязанное одной из сторон конфликта; 4) ситуация, когда застарелый конфликт теряет свою актуальность и разрешается сам собой 20 .

В осознании возможностей разрешения международных конфликтов мирными средствами большую роль сыграли публикации выходящего в Осло периодического издания Journal of Peace Researche . Одним из важных выводов, сделанных в рамках формируемого им идейно-теоретического течения, стал вывод о том, что мир это не просто отсутствие войны, но прежде всего законность и справедливость в отношениях между государствами 21 . Й. Галтунг идет еще дальше, считая, что мир это не просто отсутствие прямого насилия, но и отсутствие любых форм насилия, в том числе и тех, которые проистекают из структурных принуждений. Одной т характерных черт данного течения западной конфликтологии является присущая ему значительная степень нормативизма. Мир рассматривается его представителями не только как ценность, но и как цель, достижение которой предполагает активные действия его сторонников. Средства таких действий могут быть разными некоторые из авторов не исключают даже временного использования силы, усугубляя тем самым внутреннюю противоречивость течения 22 .

Различие между рассматриваемыми течениями носят в значительной мере условный характер. Подтверждением может служить тесное сотрудничество их представителей в исследовании происхождения, природы и способов урегулирования конфликтов. Так, Д. Сингер, один из известных представителей американской школы бихевиоризма в науке о международных отношениях, в 1972- 73 г . избирается президентом Международного общества исследователей мира ( Peace Research International Society ), a c 1974 г . возглавляет Комитет по изучению конфликтов и мира Международной Ассоциации политических наук. Немаловажным является и то обстоятельство, что оба течения одним из важнейших средств урегулирования конфликтов считают переговоры.

Проблема переговоров принимает относительно самостоятельное значение в западной конфликтологии с середины 60-х годов. Как отмечают отечественные специалисты, на работы по международным переговорам оказали влияние два во многом противоречащих друг другу направления: с одной стороны, это разработка проблем мира ( Peace Research ), а с другой идеи «силового подхода». Соответственно, если первая тенденция способствовала формированию представления о переговорах как средстве разрешения международных конфликтов и достижения мира, то вторая была направлена на разработку оптимальных путей достижения выигрыша на переговорах . Вместе с тем завершение эпохи холодной войны и глобальной конфронтации приводит к новым тенденциям в состоянии переговоров. В целом эти тенденции сводятся к следующему:

Во-первых, международные переговоры становятся основной формой взаимодействия государств. Они активно воздействуют на дальнейшее уменьшение роли военного фактора.

Во-вторых, растет объем и количество переговоров. Их объектом становятся все новые области международного взаимодействия (экология, социально-политические процессы, научнотехническое сотрудничество и т.п.).

В-третьих, возрастает переговорная роль международных организаций.

В-четвертых, в сферу переговоров вовлекаются специалисты, не имеющие дипломатического опыта, но располагающие той компетенцией в области сложных научно-технических и экономических проблем, которая необходима при анализе новых сфер взаимодействия между государствами.

Наконец, в-пятых, возникает необходимость коренного пересмотра процесса управления переговорами: выделения наиболее важных проблем для высшего государственного руководства; определения сферы компетенции разных рабочих уровней; разработки системы делегирования ответственности; повышения координирующей роли дипломатических служб и т.п. 24 .

Разработка проблемы международных переговоров, обогащаясь новыми выводами, все более заметно выходит за рамки конфликтологии. Сегодня переговоры становятся постоянным, продолжительным и универсальным инструментом международных отношений, что вызывает необходимость в выработке имеющей прикладное значение «переговорной стратегии». Такая стратегия, по мнению специалистов, предполагает: а) определение действующих лиц; б) классификацию, в соответствии с подходящими критериями, их характеристик; в) выявление иерархии ценностей (ставок) в том порядке, в каком ее представляют себе стороны; г) анализ соотношения между целями, которых хотят достичь, и средствами, которыми располагает определенная сторона в тех областях, где она имеет возможность действовать (см. прим.24, с.76 и 78).

В анализе международных переговоров бесспорны наметившиеся попытки целостного, системного подхода, понимание их как процесса совместного принятия решения в отличие от других видов взаимодействия (например, консультаций, дискуссий, которые не обязательно требуют совместного принятия решений), стремление выделить их отдельные фазы (структуру) с целью нахождения специфики действий участников на каждой из них (см. прим.23, с.109-110). Вместе с тем было бы ошибкой полагать, что сегодня уже существует некая общая теория переговоров, частью которой являлась бы теория международных переговоров. Скорее можно говорить лишь о существовании определенных теоретических основ анализа и ведения переговоров. И не только потому, что переговоры не занимают самостоятельного места в решении международных проблем. Они не представляют собой цель, а являются лишь одним из инструментов ее достижения.

Сказанное во многом относится и к исследованиям конфликтов. Несмотря на многочисленные попытки создания общей теории конфликтов, ни одна из них не увенчалась успехом 25 . Не существует и общей теории международных конфликтов. На эту роль не могут претендовать ни полемология, ни конфликтология, ни социология конфликтов. Во-первых, многочисленные исследования не выявили какой-либо устойчивой корреляции между теми или иными атрибутами международных акторов и их конфликтным поведением. Во-вторых, те или иные факторы, которые могли бы рассматриваться как детерминирующие конфликтный процесс, как правило, варьируются на различных фазах этого процесса и поэтому не могут быть операциональными в анализе конфликта на всем его протяжении. Наконец, в-третьих, характер мотивов и природа конфликтов редко совпадают между собой, что также затрудняет возможности создания единой теории конфликтов, годной на все случаи (см. прим. З, с.108).

Более того, определенный оптимизм, высказываемый некоторыми из видных специалистов относительно состояния исследовании международных конфликтов 26 , не помешал заметному кризису, в который эти исследования вступили с конца 80-х годов.

Окончание «холодной войны», крушение «социалистического лагеря» и развал СССР выводят на передний план вопросы, которые, не являясь радикально новыми по своему существу, отражают сегодня феномены массового масштаба, свидетельствующие о переходном характере современного международного порядка и не освоенные ни одним из рассмотренных выше теоретических направлений в исследовании международных конфликтов. Глубина встающего в этой связи комплекса проблем показана американским ученым Дж. Розенау, обратившим внимание на все более заметное «раздвоение» международной арены, на которой «авторы вне суверенитета» демонстрируют сегодня влияние, конкурирующее по своим последствиям с влиянием традиционных (государственных) авторов 27 . Его значение подчеркивают М.-К. Смуц и Б. Бади французские специалисты в области политической социологии, отмечающие трудности в идентификации негосударственных авторов, которые придают международным конфликтам и насилию роль «рационального» средства в достижении своих целей 28 .

Движения сопротивления, партизанские и религиозные войны, национально-этнические столкновения и другие типы негосударственных международных конфликтов известны человечеству издавна. Однако господствующие социально-политические теории, основанные на государственно-центристской парадигме, отказывали им в праве на концептуальную значимость, рассматривая их либо как явления маргинального порядка, не способные оказывать существенного влияния на основные правила международного общения, либо как досадные случайности, которые можно не принимать в расчет ради сохранения стройности теории.

Утрата монополии на легитимное насилие и обвальная дезинтеграция ранее унитарных государств, а в иных случаях соединение обоих этих процессов («ливанизация») вызвали к жизни новые виды конфликтов, не укладывающиеся в привычную типологию, построенную на основе различий в применяемых средствах (политическое давление, экономическая блокада, вооруженное столкновение), степени используемого насилия (воины малой интенсивности и т.д.), геостратегических (глобальные, локальные и региональные конфликты), мотивационных (территориальные и нетерриториальные конфликты), структурных (идеологические, экономические, политические и т.п.) и других известных критериев. Одновременно происходит и банализация отмеченных выше типов негосударственных конфликтов. Как и новые их виды, они уже не могут быть урегулированы при помощи механизмов из арсенала классической международной стратегии (военное подавление, «баланс сил», «равновесие страха» и т.п.). В конфликтах в Северной Ирландии, на Ближнем Востоке, на юге и на севере Индии, в Камбодже, Афганистане, между республиками бывшей Югославии, на территории прежнего СССР, конечно, можно найти сходные черты. Однако это сходство в большей степени касается отсутствия сколь-либо полной ясности относительно природы и путей урегулирования указанных конфликтов, их «неправильности», с точки зрения соотношения целей и средств их участников, опасности, которую они представляют для мирового сообщества. Каждый из этих конфликтов многомерен, содержит в себе не один, а несколько кризисов и противоречии, каждый уникален по своему характеру. Переговоры, консультации, посредничество, соглашения и т.п. средства урегулирования обнаруживают здесь свою весьма низкую эффективность. Их действенность определяется возможностями формализации конфликта, придания ему официального статуса, четкого определения его причин и идентификации бесспорных легитимных представителей сторон то есть как раз тем, что, как правило, оспаривается участниками рассматриваемых конфликтов. Отсюда нарушение уже заключенных соглашений, неуважение к посредникам (и даже их физическое устранение). Отсутствует ясность и относительно протагонистов конфликтов, их главных действующих лиц. «Боевики», «мафиозные группировки», «сепаратисты», «бандформирования» и т.п. термины отражают не столько понимание проблемы, сколько ее эмоциональное восприятие.

Таким образом, известные сегодня результаты исследования международных конфликтов если и не утрачивают своего значения в свете новых явлении, то обнаруживают беспочвенность своих претензии на всеобщность, соответствие лишь части международных реалий. Данный вывод верен и в отношении международного сотрудничества.

2. Содержание и формы международного сотрудничества

Понятие «международное сотрудничество» отражает такой процесс взаимодействия двух или нескольких авторов, в котором исключается применение вооруженного насилия и доминируют совместные поиски реализации общих интересов. Вопреки обыденному пониманию, сотрудничество это не отсутствие конфликта, но «избавление» от его крайних, кризисных форм. Иллюзия «прозрачности» содержания данного понятия послужила, видимо, причиной того, что попытки его определения встречаются достаточно редко. Одна из них принадлежит Ж.П. Дерриеннику, согласно которому «два автора находятся в состоянии сотрудничества, когда каждый из них может быть удовлетворен только в том случае, если удовлетворен и другой, то есть когда каждый из них может добиться достижения своей цели только тогда, когда этого может добиться и другой... Результатом чисто кооперативного отношения может быть ситуация, в которой либо оба автора удовлетворены, либо не удовлетворен ни один из них» (см. прим.7, с.110). Такое определение достаточно адекватно отражает суть проблемы, поэтому на него вполне можно опираться при дальнейшем рассмотрении вопроса. *

Традиционно отношения сотрудничества включают в себя двустороннюю и многостороннюю дипломатию, заключение различного рода союзов и соглашений, предусматривающих взаимную координацию политических линий: например, в целях совместного урегулирования конфликтов, обеспечения общей безопасности или решения других вопросов, представляющих общий интерес для всех участвующих сторон.

Как уже было показано, развитие сотрудничества между государствами и другими авторами международных отношений вызвало к жизни целую систему межгосударственных и негосударственных организаций глобального и регионального значения. Рост взаимозависимости мира, возникновение и обострение глобальных проблем необычайно увеличили объективные потребности в усилении многостороннего сотрудничества и способствовали расширению его сфер. Сегодня это уже не только вопросы торговли, таможенных правил, пограничных урегулирований или военно-политических союзов, но и задачи, связанные с необходимостью нахождения адекватных ответов на экологические вызовы, освоением космоса, совместным использованием ресурсов общего пользования, развитием коммуникационных сетей, контролем вооружений и т.д. В то же время, как бы ни многообразны были эти сферы и направления и сколь бы велико ни было их значение, центральным и наиболее важным из них остается политическое сотрудничество, от успешности которого во многом зависит решение задач взаимодействия и в других областях.

Особое значение приобретают вопросы политической интеграции. Она тесно связана с экономической, однако не сводится к ней и не представляет собой явление «вторичного» иди «надстроечного» порядка.

В советской литературе осмысление интеграционных процессов было связано с развитием и институализацией западноевропейского сотрудничества, а также сотрудничества стран членов СЭВ, и ограничивалось главным образом обсуждением экономических аспектов проблемы. При этом в основе такого осмысления лежала идеологическая установка, основная суть которой сводилась к перепеву старой ленинской догмы, в соответствии с которой Соединенные Штаты Европы либо невозможны, либо реакционны. 29 «В рамках капитализма, писал, например, в 1963 г . И. Иванов, «интегрируются» не только экономические потенциалы разных стран, но и все пороки и противоречия их экономики, во много раз увеличиваемые «интеграцией». Именно поэтому капитализм не в состоянии обеспечить подлинного сближения наций» (цит. по: прим. 29; с.59). Такая возможность признавалась лишь за «социалистической интеграцией». Дальнейшая разработка проблемы, как показывает Ю.В. Шишков, под давлением практических потребностей постепенно принимала более содержательный характер. И тем не менее, в силу «естественных» и понятных причин, освободиться от идеологических установок и экономического детерминизма советской науке не удалось.

В политическом отношении международная интеграция представляет собой более высокую по сравнению с вышеназванными форму сотрудничества. Это создание единого политического сообщества на основе союза двух или более политических единиц 30 .

«Интеграция, пишут П.-Ф. Гонидек и Р. Шарвэн, это одновременно процесс и состояние, имеющее тенденцию заменить раздробленные международные отношения, состоящие из независимых единиц, новыми более или менее широкими объединениями, наделенными минимальными полномочиями решений либо в одной или нескольких определенных областях, либо во всех областях, которые входят в компетенцию базовых единиц. На уровне индивидуального сознания интеграция призвана породить лояльность и приверженность новому объединению, а на структурном уровне участие каждого в его поддержке и развитии» 31 .

С точки зрения географических масштабов объединительных процессов, различают глобальный, региональный, субрегиональный уровни интеграции.

Существуют также различные этапы, или фазы интеграции от связей взаимозависимости в рамках плюралистической международной системы, или стремления «встроиться в систему цивилизованных государств» до формирования единой политической общности. Впрочем, следует сразу же сказать, что последняя является, скорее, идеальным типом и как феномен реальной практики международных отношений не существует.

И все же основная суть интеграционного политического процесса, его главная тенденция ведет в направлении к выходу за рамки простой координации внешних политик и постепенной передаче суверенитета к новым коммунитарным структурам. Поэтому первые исходные ступени, вроде только что названных, могут быть отнесены к интеграции лишь условно.

Научное исследование проблемы интеграции связано с осмыслением реальных интеграционных процессов начиная с попытки создания в довоенный период Лига Наций и вплоть до нынешних усилий США, Канады и Мексики по формированию североамериканского экономического союза и направлено на то, чтобы выявить в них общие тенденции, связанные с причинами, детерминирующими факторами, основными чертами данного феномена, наиболее продвинутой формой которого является сегодня Европейский Союз (до ноября 1993 г . называвшийся Европейским экономическим сообществом). Наиболее известными являются три теоретических направления, или три научные школы: школа функционализма и неофункционализма школа федерализма и школа транснационализма (или «плюралистическая школа»). *

Отправным моментом изучения феномена международной интеграции с позиций «функционализма» стал вопрос о причинах неудачи в создании Лига Наций, которым задался английский исследователь Д. Митрани. В разгар второй мировой войны, в 1943 году он публикует статью, озаглавленную «Мир и функциональное развитие международной организации», в которой делает вывод о несостоятельности любой предварительной модели политической интеграции. С его точки зрения, Лига Наций потерпела поражение прежде всего потому, что государства увидели в ней угрозу своему суверенитету. Между тем глобальная международная организация не способна не только преодолеть негативные последствия национальных суверенитетов, но и просто гарантировать мирные отношения между государствами. Поэтому для поддержания мира после окончания второй мировой войны нет смысла в амбициозных проектах создания международных институтов, наделенных наднациональной властью и призванных обеспечить политическую интеграцию государств. Вместо этого необходимо способствовать сотрудничеству между государствами в решении задач, представляющих совместный интерес и связанных с их конкретными потребностями экономического, социального, научно-технологического и т.п. характера. Прагматические выгоды подобного сотрудничества постепенно подтолкнут государства к созданию необходимых для этого межгосударственных органов, которые, в свою очередь, создадут предпосылки и для политической кооперации.

Тем самым «функционализм» предлагает не просто расширение межгосударственного сотрудничества в отдельных сферах, которое носило бы чисто технический характер. Он видит в нем путь к достижению политической цели интеграции государств в более широкую общность через постепенное отмирание их суверенитетов. Национальное государство он рассматривает как слишком узкое с точки зрения возможностей для решения новых экономических, социальных и технических проблем, которые могут быть решены только на уровне международного сотрудничества. Поэтому межгосударственные отношения должны быть перестроены таким образом, чтобы вместо «вертикальной» территориальной замкнутости были созданы действенные «горизонтальные» структуры, администрация которых была бы призвана координировать межгосударственное сотрудничество в конкретных сферах. Это позволит устранить экономические и социальные причины конфликтов, а затем постепенно и безболезненно преодолеть государственные суверенитеты. В результате длительной эволюции сотрудничество между государствами станет столь тесным, а их взаимозависимость столь высокой, что не только станет немыслимым вооруженный конфликт между ними, но будет достигнуто состояние необратимости. Международная среда претерпит глобальные изменения, благодаря которым солдаты и дипломаты уступят место администраторам и техникам, отношения между канцеляриями прямым контактам между техническими администрациями, а защита суверенитетов прагматическому решению конкретных вопросов 32 .

Таким образом, наряду с прагматизмом функциональный подход к исследованию интеграционных процессов содержит и заметную долю нормативности. Подобная двойственность, как отмечает Ш. Зоргбиб, отчасти способствовала его успеху: «идеалист чувствителен к содержащемуся в нем «мондиализму»; реалист успокоен сохранением в среднесрочной перспективе, основных атрибутов государственного суверенитета в конечном счете «финальная фаза», как и в других доктринах, может быть отодвинута в очень далекое будущее» 33 . Очевидно и практическое влияние «функционализма» особенно на создание и развитие Организации Объединенных Наций и, в частности, такого ее института, как ЭКОСОС (Социальный и экономический совет Объединенных Наций), получившего мандат на координацию межгосударственной деятельности в соответствующих сферах. В Хартии ООН уделено значительное внимание именно ее функциональным обязанностям, а Генеральная Ассамблея формирует такие институты, как Конференция Объединенных Наций по торговле и сотрудничеству и Организация Объединенных Наций по индустриальному развитию. В то же время именно практическое применение положении «функционализма» в практике международной интеграции обнаружило и его недостатки. Вопервых, его следствием стала слишком большая децентрализация международного сообщества, определенная дисперсия его усилий. Громоздкие и многочисленные технические организации породили новые проблемы координации. Одновременно появилась и опасность того, что параллельно с падением значения государственного суверенитета будет происходить рост суверенитета специализированных организаций. Так, представитель МОТ на конференции в Сан-Франциско отказывался от субординации ООН во имя суверенитета своей организации (см. прим. 33, с.120). Во-вторых, обнаружилось, что в реальной практике международной интеграции функциональное сотрудничество не ведет автоматически к «отмиранию суверенитета». Более того, европейский процесс показал, что особенно болезненной является именно проблема передачи государствами «в общий котел» части их политической и военной компетенции. В-третьих, само функциональное сотрудничество нуждается в подкреплении его мероприятиями политического характера.

Указанные недостатки отчасти были воспроизведены и «неофункционализмом». Его представители Э. Хаас 34 , Л.Линдберг 35 и др. отстаивают идею, согласно которой потребности сотрудничества в том или ином секторе экономической, социальной или культурной деятельности способны вызвать эффект Цепной реакции в других, что, в свою очередь, приведет к необходимости создания специализированных наднациональных институтов для их координации и таким образом к ускорению процесса политической интеграции. При этом начинать следует с ограниченных экономических проектов, которые воспринимаются гораздо легче, чем «крупные политические повороты». Поскольку для их осуществления от государств не требуется отказа от собственной политики, а достаточно лишь простого сходства интересов в конкретной области, постольку и добиться его относительно легче. Вместе с тем «неофункционалисты» подчеркивают необходимость структурных условий успеха интеграции, которым должны отвечать государства (например, политический плюрализм, консенсус относительно фундаментальных ценностей), а также отмечают, что логика функциональной интеграции носит не механический, а вероятностный характер, и сам этот процесс зависит от множества факторов.

Если «функционализм», придавая политическим институтам немаловажное значение, считает их производными, или же параллельными экономическим, социальным и др. процессам, то «федерализм» ставит их в центр своей концепции. Вместе с тем его представители (А. Этциони, А. Спинелли, К. Фридрих, Дж. Элэзэр и др.) характеризуют федерализм как «договорный отказ от централизма, структурно оформленную дисперсию полномочий между различными центрами, законные полномочия которых гарантируются конституцией» 36 . Международная интеграция на пути федерализма рассматривается по аналогии с «внутренними режимами» государств, построенными на принципах федерального устройства, то есть на основе этатистской модели. В основе этой модели лежит несколько принципов, раскрывающих ее суть. Во-первых, это двойное гражданство в условиях существования центрального и регионального правительств. Во-вторых, многообразие роли региональных правительств. В-третьих, цикличность изменения силы и роли региональных правительств. Наконец, в-четвертых, это происхождение федерализма, которое имеет два источника и, соответственно, две цели: воздействие центростремительных сил и проблем, влекущих за собой федерализм как средство проведения единой политики; влияние центробежных сил, в результате которого федеративные признаки формируются с целью предотвращения распада общества (см. прим.36, с.42-43). «Федерализм» обоснованно подчеркивает значение, которое имеет для международной интеграции политическая воля ее участников, а также роль распределения полномочий, их фрагментации между различными уровнями как гарантии против возможных злоупотреблений своей властью со стороны центра.

Казавшаяся едва ли не полностью иллюзорной на первых порах (первые работы А. Спинелли были опубликованы тоже в разгар второй мировой войны) концепция федерализма медленно, через противоречия, но все же убедительно обретает некоторые зримые черты в интеграционном процессе в Западной Европе. Они становятся особенно заметными с первых всеобщих выборов в Европарламент в 1979 г ., придавших новый импульс институциональному развитию. В 1984 г . Европарламентом был принят разработанный А. Спинелли проект договора о Европейском союзе. В нем отмечалось, что в сферу деятельности Союза входит область сотрудничества, находящаяся под эгидой Совета Европы, а также деятельность, подведомственная институтам Союза. Полномочия между Союзом и государствами распределяются на основе принципа субсидиарности: Союз выполняет только те задачи, которые сообща могут быть решены более эффективно, чем государствами в отдельности. Институты призваны служить эффективному укреплению позиций Комиссии, оптимизации процесса принятия решения, разделению законодательной власти между Советом и Парламентом.

В феврале 1985 г . был принят Единый Европейский Акт, который еще не институализировал Европейский союз, но стал важным этапом на пути к этому. Он состоит из двух частей, одна из которых посвящена Сообществам, другая политическому сотрудничеству. В первой фиксируется цель создания единого рынка к концу 1992 г . Вторая ограничивается институализацией пятнадцатилетней практики и ее закреплением в юридических обязательствах. В качестве цели называется формирование и проведение единой внешней политики, что предполагает постоянные взаимные консультации между двенадцатью странами, учет ими позиций друг друга, а также обязательные совместные обсуждения в вопросах, затрагивающих общие интересы, до принятия решений на национальном уровне. Наконец, 1 ноября 1993 года вступили в силу Маастрихтские соглашения, предусматривающие создание к 2000 году валютно-экономического и военно-политического союзов 12 европейских государств. Европейское сообщество изменило свое название и стало Европейским союзом. Было принято решение о месте нахождения 10 новых европейских организаций валютного института, Европола, Европейского агентства по проблемам окружающей среды и др. Решено также о принятии в ряды Европейского союза к 1 января 1995 года Австрии, Швеции, Норвегии и Финляндии. Кроме того, после многократных отсрочек было принято решение о вступлении в силу с 1 февраля 1994 года Шенгенских соглашений, подписанных восемью из двенадцати государств. В дополнению к свободному перемещению капиталов, товаров и услуг внутри союза они предусматривают беспрепятственное передвижение людей, то есть фактическую отмену границ.

И все же это не означает, что федерализм с самого начала являлся концептуальной базой европейской интеграции. В начале этого процесса теоретически были возможны три пути: 1) наиболее традиционный сотрудничество в рамках союзов или ассоциаций между государствами, остающимися суверенными и независимыми; 2) наиболее смелый федерация, учреждающая в ряде областей единую наднациональную политическую власть; 3) наиболее оригинальный функциональная интеграция, дающая возможность общих действий в рамках специализированных институтов. На практике первый путь оказался необходимым и полезным, но недостаточным, второй нереализуемым. Поэтому процесс интеграции пошел по пути развития функциональной модели, позволяющей выйти за рамки простого сотрудничества и подготовить условия для возможной федерации 37 .

Таким образом, одним из главных недостатков федералистской модели международной интеграции является то, что при всей своей внешней привлекательности, она имеет значительно меньше шансов на успех, чем функциональная модель, поскольку удельный вес элемента нормативности в ней еще более высок. Поэтому, учитывая недостатки других рассмотренных выше концепций, реальный процесс международной интеграции может быть понят лишь с учетом комплексного понимания преимуществ каждого из них. В сущности, именно об этом и идет речь в «плюралистической» концепции К. Дойча.

Процесс интеграции рассматривается в рамках этой концепции в терминах коммуникационных сетей, передающих сообщения и сигналы, обменивающихся информацией, способствующих выполнению определенных функции и накоплению опыта. Дойч анализирует два типа политических объединений, каждому из которых соответствует свой особый процесс интеграции «амальгамное» и «плюралистическое».

Под первым понимается «слияние в соответствующей форме двух или нескольких ранее самостоятельных единиц в более широкое объединение, наделенное определенным типом общего управления». Во втором интегрирующиеся единицы сохраняют политическую самостоятельность. При этом осуществление «амальгамный» интеграции нуждается в целом комплексе разнообразных условий социокультурного и политического характера, среди которых приверженность населения интегрирующихся общностей одним и тем же ценностям; обоснованное ожидание выгод от интеграции; достаточное знание друг друга и, соответственно, предсказуемость поведения. Процесс интеграции должен сопровождаться лояльностью населения к возникающим новым политическим институтам, глубоким осознанием своего единства, а также выходом на политическую арену новой генерации руководителей. В конечном итоге должен сформироваться общий образ жизни, который и становится основой для «амальгамной» интеграции.

Реализация «плюралистического» типа интеграции не требует столь обширных и столь жестких условий. Основные социокультурные ценности интегрирующихся единиц просто не должны противоречить друг другу; предсказуемость поведения касается лишь ограниченной сферы общих интересов; требуется также адекватная реакция политических элит на сигналы и действия заинтересованных правительств и населения. Кроме того, успеху интеграции способствует восприятие объединительной идеи интеллектуальными кругами и политическими движениями, как и постоянное развитие сетей коммуникации и всестороннего взаимодействия. В 70-е годы под руководством К. Дойча было проведено обширное исследование в Германии (ФРГ) и Франции, в процессе которого были осуществлены интенсивный контент-анализ различных крупных ежедневных изданий, зондажи общественного мнения, экспертные опросы руководящих кадров, изучение статистики международных сделок. В результате обнаружилось, что благоприятный образ единой Европы, сформировавшийся у населения обеих стран, не привел к вытеснению приверженности национальным ценностям. Поэтому был сделан вывод о том, что «плюралистическая» версия европейской интеграции имеет более вероятное будущее, чем «амальгамная» (цит. по: прим. 33, с.125-127).

Завершая рассмотрение проблемы международного сотрудничества, следует подчеркнуть, что здесь так же, как и при анализе конфликтов, было бы ошибкой делать выводы относительно их причин каждый раз, когда обнаруживаются какие-либо корреляции. Так же как и конфликты, интеграционные процессы многомерное и сложное явление, как бы «ускользающее» от анализа и «неподдающееся» единой и окончательной типологизации. Поэтому та или иная региональная (субрегиональная, государственная) модель интеграции не может быть механически «перенесена» ни в теоретическом, ни (тем более) в практическом плане на другой, даже очень «похожий» регион, но с иными социокультурными и экономическими особенностями и традициями. Во-вторых, стихийно возникнув в какой-либо сфере взаимодействия международных акторов, интеграция может остаться без последствий во всех остальных сферах, более того может обратиться вспять или даже смениться противоположным процессом, если она не будет подкреплена соответствующими политическими мероприятиями, закрепляющими благоприятные предпосылки и условия ее реализации и формирующими институциональные основы ее дальнейшего продвижения. Наконец, в-третьих, вряд ли верно рассматривать интеграционные тенденции как процессы, определяющие существо международных отношений, а тем более пытаться на этой основе судить о будущем этих отношений. Как было показано выше, содержание международных отношений определяется не только сотрудничеством, но и конфликтами, в том числе и такими, которые сопровождаются дезинтеграцией ранее единых политических образований (примеры этого дают судьба СССР, Югославии, Чехословакии). Современная реальность не дает оснований полагать, что на смену им придет гармоничный международный порядок. Этой проблеме посвящена следующая глава.

Примечания

1. Hoffmann S . International Systems and International Law. In: The International System. Theoretical Essays, Princeton , 1961. p.208.
2. Groom A.J . Paradigms in conflict: The strategist, the conflict researcher and the peace researche. In: Conflict: Readings in management and resolution. London, 1990.
3. Braillard Ph., Djalili M.-R . Les relations intemationales. Paris, 1988. Ch.5.
4. Coser L . The Functions of Social Conflicts. New York, 1956. p.8.
5. Boulding K. Conflict and Defence. A General Theory. New York , 1962.
6. Burton J . Resolution of Conflict In: International Studies Quaterly, XV, 1, March 1972. p.9-10.
7. Derriennic J.-P . Esquisse de problematique pour une sociologie des relations intemationales. Paris, 1977. p.110.
8. Антюхина-Московченко В.И., Злобин А.А., Хрусталев М.А . Основы теории международных отношений. М., 1988. С.96.
9. Доронина Н.И . Международный конфликт. М., 1981. С.31.
10. Международные конфликты/ Под редакцией В.В.Журкина и Е.М.Примакова. М ., 1972. С . 15.
11. Legault A. Vingt-cinq ans d'etudes strategiques: Essai critique et survol de la documentation. In: B. Korany et coll. Analyse des relations intemationales. Montreal 1987. p.42.
12. Bloomfield L . Controlling Small Wars. Penguin Press, 1972. p.26.
13. Гарт Лиддел . Стратегия непрямых действий. М., 1957. С.339.
14. Коллинз Джон М. Большая стратегия. Принципы и практика. М., 1975. С.40.
15. Богатуров А.Д., Плешаков К.В . Динамика международной стабильности// Мировая экономика и международные отношения. 1991. № 2.
16. Galtung J . A Structural Theory of Agression. In: Journal of Peace Research. 2, 1964.
17. Barrea J . Theories des relations intemationales. Paris, 1978. p.325.
18. Senarclens P . de. La politique internationale Paris, 1992. p.41-49.
19. Wright Q . Escalation of International Conflict In: Journal of Conflict Resolution. 1965. 4.
20. Социальный конфликт: современные исследования. Реферативный сборник. М., 1991. С.65.
21. Senghaas D ., ed. Kritische Friedensforschrung. Frankfurt, 1971.
22. Schmid H . Politics and Peace Research, In: Journal of Peace Research. Vol.V, 1968.
23. Лебедева М.М., Хрусталев М.А . Основные тенденции в зарубежных исследованиях международных переговоров// Мировая экономика и международные отношения. 1989, № 9. С.107
24. Опроцессе международных переговоров (опыт зарубежных исследований)/ Отв. редакторы Р.Г.Богданов, ВА.Кременюк. М., 1989. С .7.
25. Международные отношения как объект изучения. М ., 1993. С .57.
26. Singer D . Vers una science de la politique intemationale: perspectives, promesses et resuftats. In: B. Korany et coll. Analyse des relations internationales. Approches, concepts et donnees. Montreale. 1987. p.292.
27. Rosenau J. Turbulence in World Politics. Princetion. 1990.
28. Badie В ., Smouts M.-C. Le retournement du monde. Sociologie de la scene internationale. Paris, 1992.
29. Шишков Ю.В. Интеграция и дезинтеграция: корректировка концепции// Мировая экономика и международные отношения. 1993. №10.
30. Braillard Ph. Tbeories des relations internationales. Paris, 1977. p.135.
31. Gonidec P.-F., Charvin R . Relations Internationales. Paris, 1984. p.435.
32. Mitrany D. A. Working Peace System. An Argument for the Functional Development of International Organization. London, 4th ed., 1946.
33. Zorgbibe Ch . Les relatons internationales. Paris, 1975. p.119.
34. Haas E . The Uniting of Europe : Political, Social and Economic Forces, 19501957. London, 1958.
35. Unaberg L . The Political Dynamics of European Economic Integration. London, 1963.
36. Натан Р.П., Хоффманн Э.П . Современный федерализм// Международная жизнь. 1991. №1. С .42-43.
37. Gerbet P. Penser I `Union europeenne. In: Penser le XX- е siecle. Sous la direction de Andre Versaille. Bruxelles. 1990. p.198.

* Как известно, отечественная социально-политическая литература этого времени отличалась идеологической перегруженностью, в значительной мере она носила откровенно апологетический характер, объявляла любые позиции, не совпадающие с марксистско-ленинской парадигмой, ненаучными и т.п. В то же время указанные особенности нередко носили в большой степени формальный, внешний характер. Это, в частности, относится ко многим работам, посвященным «критике буржуазных теорий», которые способствовали ознакомлению научной общественности с состоянием зарубежной науки в той или иной области.

* Хотя, как уже отмечалось, базовым для акционалистской социологии выступает понятие не интереса, а действия.

* Иногда их рассматривают отдельно - фактически, как разные направления. Так, например, Ж. Барреа выделяет четыре школы: «плюралистическую», «функционалистскую», «неофункционалистскую» и «федералистскую» ( Barrea J . Theorie des relations internationales . Louvain , 1984).