Устрялов Н. Итальянский фашизм

ОГЛАВЛЕНИЕ

11. Социальный облик фашизма.

К 1921 году черные рубашки становятся уже заметным фактором итальянской политической жизни. В них облекаются многие, кого испугал призрак большевистской революции, кому худо живется, кто чувствует себя обиженным, обделенным, обездоленным.
Большой успех выпал на долю фашизма в кругах молодежи, ставшей ядром и непосредственной средою нового течения. Уже впечатления школы начала 20 века подготовили итальянское юношество средних классов к фашистскому кругу идей: либералы, стремясь отвратить симпатии нового поколения от Ватикана, воспитывали в нем нелюбовь к древнему Риму; сказывалась также и работа националистов. Война, оросив патриотизм интеллигентной молодежи жертвенной кровью, усилила его напряженность и, главное, действенность; вместе с тем она поселила в душах семена "иллегализма", веру в могущество силы, сомнения в универсальной значимости права и правовых путей. Нельзя отрицать, что подчас эти семена войны давали колючие всходы и достаточно горькие плоды. Чтобы ввести в русло и обратить на пользу бурливый водный поток, требуется твердая воля и ясный направляющий ум. Сила, конечно, имеет свои права, но чтобы стать творческой, она должна быть осмысленной. Голое насилие - карикатура силы и результат бессилия, слабость, рядящаяся под силу.
Лидеры фашистов живо ухватились за военную молодежь, хотя их первоначальные настроения - республиканские и революционно-синдикалистские - не всегда и не во всем соответствовали состоянию ее умов. Но, рано созревшая, выбитая из колеи и жаждущая дела, она была им существенно необходима: без нее они остались бы штабом без армии. В основном она вполне подходила для их целей, антибольшевистских, патриотических и "цезаристских". Они рассчитывали в дальнейшем переделать ее окончательно по своему образу и подобию.
И фашизм демонстративно объявляет себя "партией молодежи" и свое дело - "ставкой на молодость". Его задача - "омоложение нации". Он говорит о "ритме жизни", об усилении темпа "обращения крови". Маринетти - итальянский Маяковский - предлагает заменить Сенат "Советом юнейшин". Восторженная молодежь фиумских отрядов Д'Аннунцио перекочевывает к фашистам - всерьез и надолго: фашизм для нее - реванш, прибежище, радость. Любимейший фашистский гимн посвящен юности и юношеству, "весне красоты":

Giovinezza, giovinezza,
Primavera di bellezza.
Nel fascismo e la salvezza
Della nostra liberata.

Среди студенчества фашизм обретает сплошные массы последователей. И по мере того, как его кадры наполняются пылающей молодостью, - растет его порыв, смелеет его тактика, ширятся его планы. В противоположность красным пролетариям, расслабленным антимилитаристской пропагандой и лишенным авторитетного руководства, черные рубашки начиняются горячей проповедью героизма и муштруются в духе суровой орденской дисциплины. "Фашистский воин не знает ничего, кроме своего долга - провозглашает устав фашистской милиции. - Его единственное право - исполнять свой долг и любить его... <Эта формула явственно навеяна учением французских солидаристов, которые в свою очередь взяли ее у О.Конта. Отвергая "метафизическое представление субъективного права", Л.Дюги с величайшим сочувствием цитирует слова Конта ("Systeme de politique positive", 1895, I, p. 362): "никто не владеет иными правами, кроме права всегда выполнять свой долг" (см. Леон Дюги, "Социальное право, индивидуальное право и преобразование государства", Москва, 1909, с. 27). Муссолини неоднократно высказывался в этом же смысле: "свобода - не право; она - обязанность" (из цит. речи мэрам коммун). В этом строе мыслей есть также нечто и от Сен-Симона; одним словом, у него есть предки.>Повиновение этой добровольной милиции должно быть слепым, безусловным и почтительным - вплоть до высшей степени иерархии, высшего начальника и исполнительного комитета партии".
Но ведь юность имеет и свои пороки: порывистость, нетерпимость, вспыльчивость, излишняя самоуверенность. А если юность вдобавок разнуздана войной, разнуздываются и ее пороки. Несмотря на уставы и правила, движение черных рубашек, подстрекаемые местью и ненавистью, часто утрачивает в пылу борьбы сознание разумных границ. Там звенят оконные стекла союзного консульства за грехи коварного Версаля, здесь пылает белый кооператив за компанию с красным, там страдают невинные от лихих налетов буйной ватаги, тут вершится злобное издевательство над поверженным уже врагом. То здесь, то там прорываются излишествами violenti senza scopo - бессмысленные насильники.
Эти безобразия создавали у некоторых впечатление, что перед ними - "шумное движение, опирающееся более на мускулы и оружие, чем на мозги" (отзыв "автономного социалиста" Дж. де Фалько). Однако трудно отрицать, что у вождей фашизма имелись и мозги. Они ими настойчиво пользовались для оправдания мускулов и оружия. Они доказывали, что победить красную революцию можно лишь ее собственными средствами. Они заимствовали у последней и философское оправдание печальных излишеств: лес рубят - щепки летят!..
Если "нация двадцатилетних", военная молодежь оказалась живой сердцевиной, ударным авангардом фашизма, то это не значит, конечно, что ею и исчерпывались его человеческие ресурсы. Фашизм явился характернейшим отражением интересов и настроений так называемых "средних классов". <См. об этом верные замечания у L.Stoddard, "Social classes in post-war Europe", London, 1925, с. 107-113. "Без поддержки и энтузиазма средних классов - пишет автор - успех фашизма был бы невозможен".>
За ним пошла интеллигенция, в массе своей довольно безболезненно отрекшаяся от сумеречных кумиров либерально-демократического государства. К нему охотно примкнуло чиновничество, материально обездоленное, страдавшее от падения лиры, досадливо следившее за флиртом власти с рабочими, за ростом заработной платы в области труда физического при всеобщем забвении о труде умственном. И, главное, фашизму пришла на помощь буржуазия, испуганная красным призраком и разочарованная в демократических кабинетах официального Рима.
Крестьяне-собственники, мелкие коммерсанты, домовладельцы, рантье, затем и крупная буржуазия, капиталисты, даже волей-неволей и помещики - вся эта пестрая смесь политических устремлений и социальных сил объединяется против большевизма за фашизм. Следует сюда еще прибавить значительную часть верующих католиков, возмущенных антирелигиозной проповедью экстремистов. В результате получился внушительный, хотя и чрезвычайно разномастный, блок, против которого красные не смогли выдвинуть ни единства действий, ни воли, ни подлинного энтузиазма, ни способности, ни материальных средств. Наскок анархии пробудил инстинкт самозащиты у буржуазии и обостренное чувство родины у интеллигенции. Патриотическая горечь одних сочеталась с классовой заинтересованностью других. Фашизм ощущал под собою твердую почву: ему предлагали свои услуги многочисленные друзья и могучие попутчики.
Эту истину не склонны отрицать и его политические противники. "Яркость и оригинальность фашизма - пишет, например, Н.Иорданский - обнаруживается только тогда, когда он подходит к социально-политическим проблемам крестьянства и мелкой буржуазии". В глазах советского автора, фашизм - "ловкий компромисс буржуазии с деревней". <"Мировой фашизм", Гиз, 1923, статья Н.Ирданского, с. 86.> Верное наблюдение! Но было бы, пожалуй, справедливо сказать, что социальный "компромисс", легший в основу фашизма и сознательно им учтенный, был на деле еще более широк, многогранен и емок.
Легко себе представить сколько изощренной изворотливости необходимо было проявлять фашистским вождям в этой кипучей обстановке, в этих редкостно сложных условиях: чем больше союзников и попутчиков, тем больше хлопот и опасностей! Запутанность положения усугублялась географическими особенностями Италии. На каждом большом участке фашистское движение неминуемо приобретало особенный привкус, локальный оттенок. В Триесте и вообще на северо-восточной границе оно окрашивалось по преимуществу в националистические и противославянские тона. В долине По, в районе Феррары и Мантуи ему приходилось выступать в крестьянском ("кулацком") облачении - против домогательств сельского пролетариата. В Болоньи и везде, где развился на казенные средства красный кооперативизм, за него цеплялся крупный и мелкий торговый люд. В Пизе, во Флоренции и других университетских центрах под его знаменем собирается интеллигенция, тогда как в тосканских деревнях, где отсутствуют батраки, но волнуются меццадри, оно притягивает к себе оторопелых помещиков. В одном месте в него вливаются воинствующие католики; в другом к нему пристают антиклерикалы и масоны. На севере оно испытывает сильные республиканские влияния; на юге, не знавшем большевизма, им не брезгуют местами и чистокровные монархисты. Нужно было время, чтобы перебродили встревоженные страсти, улеглось народное море, отстоялась и определилась новая идеология послевоенной Италии. Нужны были последние и решительные схватки, чтобы установилось относительное социальное равновесие на основе произведенного испытания всех втянутых в состязание сил. Но все же можно сказать, что основные черты и тенденции наступающего фашизма начали обозначаться значительно раньше, еще на фоне революционного сумбура конца 1920 года.
"Так создавалось движение. Элементы, побуждаемые положительными интересами или послушные своему идеалу, элементы, вышедшие из армии, из буржуазии, из промышленности, из денег, из школы, неутоленные страсти, подавленная ненависть, нарушенные обещания, оскорбленные чувства, все безумие войны и все послевоенные ферменты, собранные, сосредоточенные в известный момент и в атмосфере вулкана: - вот из чего вышел фашистский взрыв в Италии". <Доменико Руссо, цит. соч., с. 84. Согласно данным фашистского конгресса в ноябре 1921, состав фашистских организаций выражался к этому времени в след. круглых цифрах: индустриальных рабочих 24 тысячи, трудящихся сельского хозяйства 34 т., земельных собственников 18 т., учащихся 20 т., государственных и частных служащих 22 т., пром. и торг. буржуазии 18 т., лиц либеральных профессий и учителей 12 т., а всего около 150 тысяч. Из этого подсчета явствует, что свыше одной трети членов фашизму поставила деревня и свыше одной трети - интеллигенция (подробнее см. "Мировой фашизм", с. 14-19).>
Социалистические и особенно советские авторы, характеризуя фашизм, обыкновенно определяют его, как чисто классовую, буржуазную реакцию против итальянского революционного движения рабочих и батраков: "защита интересов буржуазии, утверждение ее диктатуры против диктатуры пролетариата - такова основная заповедь фашизма". <"Мировой фашизм", статья Мещерякова, с. 289. Г.Сандомирский (цит. соч., с. 53-54) дает более обстоятельное и содержательное, но по существу аналогичное определение социальной природы и основной направленности фашизма: "Фашизм - пишет он - вербует своих сторонников среди крупных аграриев и мелких кулаков, среди королей тяжелой промышленности и мелких торговцев, среди интеллигенции, чиновничества, учащейся молодежи, армии и полиции, насчитывающих в своих собственных рядах выходцев из различных социальных групп. Фашизм - милиция класса, которая для своего существования великолепно использует каждую социальную группу внутри этого класса. Он финансируется и банкирами, и заводчиками, и торговцами, и помещиками, и владельцами пароходных и железнодорожных компаний. Его пытаются использовать, как орудие в междоусобной борьбе при столкновении своих интересов все названные группы, и в то же время все имущие классы Италии используют его, как сторожевого пса против попыток "бунтующих рабов", т.е. рабочих и батраков Италии". Ср. также несколько громоздкое определение Д.Магеровского: "Фашизм - это режим диктатуры империалистической буржуазии, устанавливаемый в целях восстановления разлагающихся капиталистических отношений и подавления классовой борьбы пролетариата, опирающийся не только на классовые организации крупной буржуазии, но и на организации мелкой городской и сельской буржуазии, и на некоторые организации пролетариата, непосредственно руководимые империалистической буржуазией, и осуществляющий свои мероприятия через диктатуру единой партии, при помощи централизованного или децентрализованного террора" (статья "Фашизм и фашистское государство" в журнале "Советское право" 1926, № 6, с. 5).> Однако сами фашисты оживленно оспаривают такое толкование. Они утверждают, что фашизм, олицетворяя собою порыв общенациональный и потому надклассовый, с первых же месяцев своего существования был одинаково направлен как против непомерных требований пролетариата, так и против жадных аппетитов буржуазии. "Фашизм - пишет, например, пылкий французский его поклонник К.Эймар - есть восстание средних классов против сил национального распада и воинствующего космополитизма с одной стороны, и против чрезмерных домогательств пролетариата, а также наглых притязаний нуворишей - с другой; восстание прозорливого патриотизма против антипатриотизма и чувства социальной справедливости против безнравственности новых, скандально нажитых богатств". <Camille Aymard, "Bolchevisme ou Fascisme? Francais, il faut choisir!", Paris, 1925, p. 206. Cp. Prezzolini, o. c., p. 70.> Нам уже приходилось упоминать о фашистских выпадах против "плутократии". Следует прибавить, что вместе с тем в своих речах Муссолини не уставал и не устает повторять о сверх-классовом характере фашистского государства: "Фашистское правительство - твердит он рабочим - не собирается, не может, не хочет делать антирабочей политики: это было бы глупо и бессмысленно... Вам нечего бояться моего правительства... Наше государство примиряет интересы всех классов. Оно хочет величия Нации".
Одно из первых воззваний диктатора после победы было обращено к людям труда: "Трудящиеся, - гласило оно, - не должны смотреть на правительство, как на своего прирожденного врага. Они найдут в правительстве естественное средство своего возвышения".
Когда в палате депутатов, на первом заседании после фашистского переворота Д'Арагона высказал обычный социалистический взгляд на буржуазное происхождение фашизма, Муссолини в своем ответном слове счел нужным специально остановиться на вопросе об отношении правительства к буржуазии. "Не говорите, - заявил он, - что фашистская политика будет услужать капиталистам. Есть буржуазия и буржуазия. Есть буржуазия, которую вы сами принуждены уважать в плане технической и исторической необходимости. Ибо и вы чувствуете, что это интеллигентная и продуктивная буржуазия, созидающая и направляющая промышленность, необходима. В текущий, по крайней мере, период истории без нее не обойтись. И есть буржуазия невежественная, ленивая и паразитарная. Но, однако, уничтожив ее, сам Ленин теперь стремится поставить на ее место буржуазию направляющую и творческую. Будьте спокойны: если капиталистические круги надеются, что мы снабдим их чрезмерными привилегиями, они ошибутся в ожиданиях. Никогда они их от нас не получат. Но если, с другой стороны, некоторые рабочие круги, обуржуазившиеся в дурном смысле этого слова, рассчитывают извлечь из нашей системы несправедливые преимущества, избирательные или иные, - они тоже обманутся. Никогда уже им их не видать".
Эта тирада очень характерна для идеологии фашизма. "Если буржуазия хочет видеть в нас громоотвод, она ошибется" - твердил Муссолини в 1920. Фашизм объявлял себя "другом предпринимателей, но не буржуазии".
Однако одно дело идеология, а другое - реальная основа, действительный социальный облик движения. Субъективные устремления руководящих исторических деятелей отнюдь не могут считаться единственной или даже главной пружиной больших исторических событий и социально-политических процессов. Историческая объективная логика, обусловленная интересами, чувствами, действиями огромных человеческих масс, имеет свои законы и знает свои категории. Вожди принуждаются приспосабливать заветные свои цели к непосредственным массовым интересам и настроениям, чтобы тем самым обеспечить поставленным целям торжество. Но зачастую, воплощаясь, первоначальные планы претерпевают существенные метаморфозы, ибо, как это еще отметил один из историков христианской церкви, "победа какой-либо идеи есть порча этой идеи". <Ср. об этом мою статью "Гетерогения целей" в книге "Под знаком революции", Харбин 1927, с. 197.>
Историки фашизма довольно единодушно отмечают, что за три года своей дороги к власти он пережил немалую эволюцию: в 1922 году он уже далеко не тот, что в 1919. Выступления Муссолини в первые месяцы жизни фашистских отрядов носят еще на себе резко выраженный социалистический налет. Но уже начиная с осени 1920, когда "новые рекруты" обильно заполняют собою боевые линии черных рубашек, когда появляются и достаточно солидные денежные средства, обеспечивающие развитие дальнейшей борьбы, - в речах вождя мало-по-малу замирают некоторые старые ноты и всплывают некоторые новые. С особой внушительностью и все усиливаясь, звучат мотивы национальной дисциплины, иерархии, порядка, традиции. Все меньше слышно о "левой программе, стремящейся осуществить политическую и экономическую демократию", о "частичной экспроприации капитала", о "передаче железных дорог пролетарским организациям", о "чрезвычайном прогрессивном налоге" и прочих мерах обуздания "плутократии", заводятся новые речи насчет монархии и республики, насчет клерикализма, папы, религии и т.д.
Вдумываясь в эту затейливую трансформацию, невольно приходишь к выводу, что перед нами - сложное, многостороннее социально-политическое явление. Сказать, что фашизм есть сторожевой пес буржуазии так же просто, как объявить его священным гением нации, исцелителем всех болезней, вместилищем всего высокого и прекрасного. Такие плакатные, упрощенные подходы и стилизованные, схематические клички мало что объясняют и годны разве лишь для злободневных целей практической уличной политики. Следует внимательнее и "бескорыстнее" проследить внутреннюю сущность изучаемого предмета в ее развитии и полноте.
Изменяются предпосылки фашизма - эволюционирует и фашизм, эволюционирует и Муссолини. Чутьем политика он безошибочно учитывает, что только величайшая гибкость может сохранить и спасти движение. Не прояви гибкости и приспособляемости фашистская верхушка - фашизм увял бы и погиб от худосочия, отцвел бы, не успев расцвесть, точь-в-точь как "ардитизм" великолепного Д'Аннунцио. Но гибкость обоюдоостра. Не всегда различима грань, отделяющая тактическую эволюцию от органического перерождения. Эта проблема, в связи с большевизмом и нэпом, как известно, некогда очень занимала Ленина и поныне причиняет миллион терзаний его ученикам в России. Но ее вполне уместно поставить, mutatis mutandis, также и в отношении к итальянскому фашизму.
Однако, чтобы лучше уяснить ее, вернемся сначала к внешней истории фашистского движения.