Травин Д., Маргания О. Европейская модернизация

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 9. ЧЕХОСЛОВАКИЯ: "ИЗМ" С ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЛИЦОМ

CAHTA-KЛAУС ЧЕХОСЛОВАЦКОЙ ПРИВАТИЗАЦИИ

Большую роль в процессе чехословацких экономических реформ играла приватизация. Если в Венгрии процесс передачи государственного имущества в руки новых собственников

485

оказался медленным, постепенным, растянутым на неопределенный срок, то в Чехословакии разработали широкомасштабную программу приватизации, которая должна была быстро втянуть в преобразования большинство предприятий. Модель избранная этой страной, с самого начала находилась в центре дискуссий, развернувшихся среди экономистов и политиков. Дискуссии эти не утихают до сих пор, хотя приватизация в основном уже осуществлена. Теперь спорят о ее результатах.
Суть проблемы состоит в следующем. Приватизация может делать упор на продажу имущества, в результате чего оно, как правило, сразу переходит в руки эффективного собственника, способного осуществить реструктуризацию предприятия и обеспечить необходимые инвестиции. Либо приватизация может обеспечивать бесплатную (точнее, как правило, платную, но с льготными условиями) передачу имущества сравнительно широкому кругу лиц, что создает некоторую иллюзию достижения социальной справедливости.
В начале 90-х гг., когда дискуссия о формах будущей приватизации достигла в Центральной и Восточной Европе своего пика, квалифицированными специалистами в основном высказывалось мнение о преимуществах первого подхода. Так, например, И. Гросфельд проанализировала самые разные взгляды на перераспределение прав собственности, а затем пришла к выводу. "С точки зрения экономической эффективности наиболее желательным решением было бы то, которое обеспечивает распределение всеобъемлющих и свободно передаваемых прав собственности между отдельными гражданами, так чтобы рынок капиталов определял стоимость имущества фирмы и ее пригодность. Это создаст сильные стимулы для предпринимательского риска и организует движение капиталов между различными отраслями". Достижение такого результата, по мнению Гросфельд, невозможно ни при передаче прав на имущество трудовым коллективам, ни при создании системы финансовых институтов (например, инвестиционных фондов), выдающих в качестве собственников [366, с. 145].
Оптимальный результат мог бы быть достигнут, если бы имущество не распределялось, а продавалось на аукционах,

486
поскольку, во-первых, покупка уже является некой гарантией ответственности нового владельца, а во-вторых, таким образом обеспечивается сразу большая концентрация собственности, чем при равномерном распределении. Такой подход предлагался, например, С. Кавалецом для Польши [396]. Для Венгрии механизм платной приватизации был обоснован Я. Корнаи [95, с. 50-59].

Однако реформы осуществляются в конкретном обществе, где существует взаимосвязь между различными процессами. То, что наиболее желательно, не всегда реально достижимо. Например, А. Ослунд в полемике с Я. Корнай отмечал : "Сильные собственники желательны, но разве реалистично надеяться, что они появятся на относительно разрушенном рынке? Только на достаточно плюралистическом рынке могут возникнуть здоровые собственники" [262, с. 75]. В таком же духе высказался, характеризуя непосредственно чехословацкие условия, и Душан Тришка - советник по вопросам приватизации Вацлава Клауса: "...если стандартные методы приватизации будут применяться, процесс растянется на десятилетия, может быть, на столетия" (цит. по: [525, с. 266]).
Обобщая эти высказывания, можно заметить, что в той стране, где отсутствуют капиталы и где рыночные отношения возникают фактически одновременно с началом приватизации, предприятия, управляемые государственными менеджерами, могут долго еще влачить жалкое существование и ждать, пока найдется ответственный собственник. И напротив, даже если акции предприятия попадают в руки случайному человеку, конкуренция со временем обеспечивает их переход в руки более надежного собственника(1).

(1). В этих рассуждениях есть некоторая аналогия с положениями, лежащими в основе теории социального рыночного хозяйства. В чисто экономическом плане изымать у производителя с помощью налогов большую долю созданного им продукта часто бывает нецелесообразно, но для поддержания стабильного существования общества в целом такое изъятие бывает необходимо. Точно так же и приватизацией. Если принять во внимание тот факт, что в

487

В Чехословакии, где не было столь длительного периода рыночного развития экономики, как в Венгрии, и такого сильного частного сектора, как в Польше, реформаторам пришлось в наибольшей степени вести приватизационный процесс по компромиссному пути.
Примерно таким же образом обстояло дело и в России. А потому российская модель приватизации оказалась в значительной степени похожа на модель чехословацкую, с той только разницей, что сравнительная слабость государства вынудила российских реформаторов в большей степени пойти на уступки директорам, фактически уже контролировавшим свои предприятия, и трудовым коллективам. В России, как и в Чехословакии, в той или иной форме в процесс приватизации были вовлечены практически все граждане страны, а не только предприниматели. Возможно, несколько по-другому складывалось только положение дел в Москве, где ценность приватизируемого имущества в среднем была значительно выше, нежели в провинции. Соответственно и приватизация в Москве прошла не так, как в других частях России.
Наверное, возможности для приватизации в России были даже хуже, чем в Чехословакии, поскольку наша страна почти совсем не представляла интереса для серьезного иностранного капитала. В Чехословакии все же дела обстояли в этом плане получше.

Нельзя сказать, что к Чехословакии не проявляли интереса зарубежные инвесторы. Некоторые авторы полагают даже, что немецкие фирмы рассматривали Чехословакию в качестве более привлекательного места для осуществления вложений, чем территорию бывшей ГДР, поскольку у чехов значительно ниже была зарплата [384, с. 508]. Но хотя уже в

().странах, осуществляющих быстрый переход от административной к рыночной экономике, существуют сильные эгалитаристские настроения масс, но нет сильных частных предпринимателей, обладающих крупными капиталами, то можно прийти к выводу о целесообразности использования в процессе приватизации разного рода компромиссов (подробнее см.: [190, с. 4-6]).

488
1991 г. примерно сотню крупных предприятий удалось продать иностранным, преимущественно германским, инвесторам (например, автомобильное производство комплекса заводов "Skoda" было приобретено немецким концерном "Volkswagen", "Siemens" инвестировал крупные капиталы в производство электроники и в тяжелое машиностроение на той же "Skoda" и т.д.)(1), внутренний инвестор не был готов к осуществлению серьезных вложений [505, с. 92]. Этого инвестора практически вообще не было.
К тому же в Чехословакии сохранялись серьезные опасения относительно слишком активного притока в страну обиженных после Второй мировой войны и вынужденных бежать из Судет в Германию немцев. Поскольку потенциальный иностранный капитал был в подавляющем большинстве именно немецким, требовалось найти более сложные подходы к приватизации, чем стандартная продажа имущества.
Таким образом, разгосударствление стало в Чехословакии более заметной составной частью процесса реформ, нежели в соседних странах. Там переход государственного имущества в частные руки фактически был автоматическим следствием перехода к рынку. В Чехословакии же приватизация оказалась не столько естественно протекающим процессом, сопровождающим либерализацию и финансовую стабилизацию, сколько результатом воплощения в жизнь глобальной программы, в составлении которой участвовали и чиновники, и правительственные эксперты, и менеджеры предприятий.

В Праге авторы приватизационной стратегии любили для разъяснения своей позиции использовать сравнение с шахматной партией. В начале игры шахматист может иметь лишь

().Попутно можно заметить, что иностранные инвесторы в
Чехословакии очень быстро настраивались на "нацио
нальный колорит" страны, где большое значение имеет государственное регулирование. Так, например, они стали лоббировать в правительстве использование протекционистских мер для того, чтобы защитить себя (теперь уже как местного производителя) от иностранной конкуренции [384, с. 509].

489

самые общие представления о том, как он будет действовать в середине партии, и совершенно не иметь конкретных идей относительно своей стратегии в эндшпиле. Важно выиграть партию. Точно так же главная задача реформаторов - осуществить приватизацию. Важно по возможности сделать это быстро и не допустить наиболее неэффективного с экономической точки зрения развития событий - приватизации в пользу трудовых коллективов (о том, как негативно влияет на производство власть коллективов, см. главу о Югославии). Все более частные вопросы - это сфера конкретных поисков, находок и возможных компромиссов, заключаемых по мере возникновения проблем.

Говоря об этих компромиссах, прежде всего следует отметить, что в Чехословакии была разработана самая крупная реприватизационная программа среди всех стран Центральной и Восточной Европы (если не считать Восточную Германию). Посредством возвращения незаконно национализированного имущества осуществлялась приватизация государственных сельскохозяйственных предприятий и жилья.

В тех же случаях, когда реприватизация оказывалась невозможна, правительство предоставляло гражданам финансовую компенсацию. Каждый, кто имел право на такую компенсацию, получал деньгами по 30 тыс. крон, тогда как оставшуюся часть суммы ему выдавали акциями Денежного рыночного приватизационного фонда. Этот Денежный фонд, управляемый институтами, связанными с Национальным фондом имуществ, принимал широкое участие в приватизации, поскольку для него специально резервировалось 3% акций каждого предприятия.
Реприватизация была естественным элементом стратегии реформ именно для Чехословакии. В этой стране, имевшей самый высокий в Восточной Европе уровень развития частной собственности и производства еще в XIX столетии, к началу 90-х гг. XX века доля негосударственного сектора в экономике оказалась меньшей, нежели в соседних Венгрии и Польше. Естественно, такое положение дел не могло считаться справедливым. Реприватизация в какой-то мере восстанавливала справедливость и обеспечивала при этом переход имущества в частные руки.

490
Другим элементом приватизационной программы, привлекающим к участию в разгосударствлении широкие слои населения, стало использование ваучеров. При этом на крупных предприятиях правительство предоставило менеджменту большую степень свободы действий для разработки конкретных планов приватизации.
Правительства республик Чехия и Словакия отобрали конкретные предприятия, которые должны были быть отданы в частные руки за первые две "волны" приватизации. В Чехии, например, таких предприятий оказалось 3220. Каждое из них могло представить собственные предложения по осуществлению разгосударствления. Предприятия должны были сами определить, какую долю акций направить для распределения через ваучерный механизм. Но наряду с использованием ваучеров менеджерами могли предлагаться и другие способы приватизации.
Вначале чешское правительство ожидало, что только порядка 800-1200 предприятий предложат схемы, содержащие в качестве одного из элементов ваучерный механизм. И это было бы нормально, поскольку представлялось, что участие граждан в приватизации не будет таким уж широким. Однако ваучеры, несколько неожиданно для правительства, получили среди граждан значительную популярность.
Неожиданность состояла в следующем. Поскольку за регистрацию своего права на участие в приватизационном процессе в Чехословакии (в отличие от России) надо было заплатить немалую сумму - 1000 крон (это составляло примерно четверть среднемесячной зарплаты), то можно было ожидать отказа от участия в приватизации большого числа людей. И действительно, к 10 января 1992 г. было продано населению лишь 2 млн. приватизационных буклетов(1). Но затем процесс резко ускорился. Уже к 15 февраля в Чехословакии было зарегистрировано 8 млн. 419 тыс. владельцев ваучеров, что составляло

(1).Буклет отличался от нашего российского ваучера. Он не был единой бумагой, а содержал 1000 купонов, что позволяло участнику приватизации варьировать свои действия.

491
примерно три четверти от общего числа граждан, имеющих право на получение приватизационных купонов [443, с. 1-5].

Такой скачок популярности ваучерной программы определялся деятельностью многочисленных быстро сформировавшихся инвестиционных фондов. Граждане, которые вчера еще не знали толком, каким образом можно было бы с помощью участия в приватизации окупить затраты на приобретение буклетов, теперь вдруг получили чрезвычайно выгодные предложения от заинтересованных в этом профессионалов.
Буквально с самого начала процесса приватизации активную роль в ней стали играть инвестиционные компании, сформировавшие фонды для привлечения ваучеров населения. С помощью агрессивной рекламной кампании они стремились "затащить" к себе как можно больше граждан.
Некоторые компании обещали сразу же выплачивать крупные суммы наличными за то, что граждане вложат свои купоны именно в их фонды. Эти суммы в 10-15 раз могли превышать ту регистрационную плату, которую владельцы ваучеров внесли при получении буклетов. Так поступали, например, фонды, созданные Чешским сберегательным банком (Ceska spofitelna), Инвестиционным банком (Investicni banka), и многие другие фонды - менее крупные.
Формально все это, как правило, выглядело кредитом, который предоставляется под залог взятых у граждан ваучеров. Но большинство клиентов инвестиционных фондов с самого начала не собиралось отдавать взятую взаймы сумму обратно, передавая, таким образом, права на свой ваучер кредитору. Иначе говоря, в отличие от ситуации с российскими чековыми инвестиционными фондами, вкладывая ваучер в которые гражданин надеялся на получение дохода в будущем, в Чехословакии обладатель приватизационного буклета просто желал осуществить элементарную спекуляцию и положить в карман живые деньги сразу же после продажи своего права на участие в разделе государственной собственности. А фонды, таким образом, были не столько инвестиционными фондами в обычном понимании этого слова, сколько скупщиками ценных бумаг.
В связи этим возникло множество скандальных историй. Например, один из банков, создавших инвестиционную компанию,

492

обещал предоставлять ее клиентам специальные кредиты (правда, не уточнил, под какой процент). Когда дело дошло до выполнения взятых на себя обязательств, оказалось, что кредит, выдаваемый в обмен на ваучер, предоставляется под 23%, причем эти деньги плюс небольшие комиссионные надо выплатить сразу же при его получении. Таким образом, заемщик реально приобретал лишь примерно три четверти обещанной ему суммы, и это сильно уменьшило число граждан желающих пользоваться такой льготой.
Но наиболее скандальную известность приобрел фонд "Harvard Capital and Consulting" - единственный крупный фонд, созданный не финансовым институтом, а физическим лицом, 29-летним выпускником гарвардской бизнес-школы Виктором Коженым. Он начинал обрабатывать граждан уже в тот момент, когда они только получали свои ваучеры, и обещал им выплачивать ежегодно дивиденд, в десять раз превышающий ту сумму, которую они вложили [482, с. 1-3; 293, с. 908, 913].
Таким образом, данный фонд больше походил на классический тип подобного финансового института, хотя стратегия такого рода компаний, как "Harvard Capital and Consulting", очень напоминает ту, которую избрали откровенно мошеннические финансовые структуры в России(1).

(1). Коженый имеет биографию типичного авантюриста. В финансовых кругах его называют "пражским пиратом". В 16 лет он с родителями уехал из родной Чехословакии в ФРГ, позднее перебрался в США. Там он продемонстрировал хорошие способности, окончил Гарвард, но на стабильной работе в банке не задержался из-за склонности к ведению в рабочее время личных дел. В 1989 г. Коженый перебрался в Прагу, где стал налаживать контакты в бюрократических кругах. На родине он жил до 1994 г. и был в течение этого промежутка времени обвинен не только в финансовых махинациях, но даже в сборе компромата на министров. После отъезда из Чехии Коженый жил в Швейцарии и на Багамских островах, а затем принял участие в приватизации государственной собственности Азербайджана, где приобрел столь же скандальную известность, как и в Праге [174а, с. 192-201].

493
Однако между тем, что получилось у нас, и тем, что полуось в Чехословакии, имелось все же существенное различие . Бережливый и зажиточный житель Чехословакии не склонен был в основной своей массе быстро востребовать свои дивиденды, предпочитая инвестировать их и увеличивать таким образом свой капитал. Это очень помогало инвестиционным компаниям, поскольку предотвращало паническое изъятие ранее вложенных средств, которое рано или поздно охватывало все финансовые компании, оперирующие в России.
В конечном счете именно инвестиционные компании сумели в Чехословакии сосредоточить в своих руках основной объем ваучеров, причем концентрация капитала оказалась весьма значительной. Так, например, только семь ведущих фондов сосредоточили в своих руках 45% всех купонов [293, с. 908].
Применительно к той стратегии, которую избрало правительство в области приватизации, участие инвестиционных компаний и вызванное этим значительное расширение участия граждан дало несколько неожиданный эффект. Большое число граждан оказалось лично заинтересовано в реализации ваучерной программы, что естественным образом поставило барьер на пути роста активности менеджеров и трудовых коллективов в борьбе за получение привилегий в ходе приватизации. Теперь в ответ на всевозможные требования, предъявляемые с их стороны, и на возможное лоббирование их интересов через парламент правительство могло опираться на ваучерную программу и добиваться именно ее реализации в интересах большей части народа.
Примерно так и получилось на деле. К 15 января 1992 г. чешское министерство приватизации получило 5934 приватизационных проекта от предприятий. К концу января за счет предоставления конкурирующих проектов (любая заинтересованная сторона могла по разрешению правительства за два месяца с момента объявления содержания условий базового проекта представить альтернативный проект) общее число документов возросло до 10 тыс. Одна четверть из всей этой массы представляла базовые проекты, а три четверти - конкурирующие.

494
Словацкое министерство приватизации получило в общей сложности 1,5 тыс. проектов.
Использование системы конкурирующих проектов позволило противопоставить директорскому подходу иные варианты. Как показал анализ конкурирующих проектов 24,9% этих предложений поступило от менеджеров самих предприятий и 3,6% - от менеджеров отдельных заводов входящих в состав предприятий. Но 39,7% предложений поступило от различного рода внешних покупателей, том числе иностранных. Наконец, 3,6% документов было представлено в министерства от прежних собственников фирм [444 с. 1].
Ваучерный метод приватизации предлагался лишь в 2530 чешских и 736 словацких проектах. Это говорит о том, что менеджмент не был заинтересован в широком распространении акций своих предприятий среди населения. Но теперь уже правительства республик имели возможность для осуществления маневра, которой они и воспользовались.
Было принято решение рассматривать вначале преимущественно проекты, содержащие использование ваучерного метода. В противном случае могло произойти обесценение того огромного числа купонов, которое оказалось на руках у населения. До марта 1992 г. властями в основном одобрялись лишь ваучерные проекты. Затем произошло увеличение доли и других предложений (по большей части предполагающих прямые продажи акций за деньги) в числе одобренных правительством. Тем не менее в ходе первой волны приватизации было рассмотрено только 7 тыс. проектов из более чем 11 тыс. имевшихся. Остальные предложения содержали проекты, не связанные с использованием ваучеров.

При рассмотрении проектов имелись существенные расхождения во взглядах между представителями министерства приватизации и отраслевых министерств, которые должны были давать свои заключения. Последние предпринимали попытки лоббирования в пользу менеджеров предприятий. Однако министерство приватизации сразу же заявило, что будет противиться предоставлению трудовым коллекти-

495

вам предприятий более 10% от общего объема их акций [470, с. 82](1).
Практически без существенных льгот трудовым коллективам прошла в Чехословакии и малая приватизация. Если объект не был внесен в план большой приватизации и не должен был возвращаться своему старому владельцу (реституция имела приоритет перед продажей новым собственникам), то он выставлялся на аукцион. Около двух третей предприятий оказалось приватизировано через аукционы, в которых коллектив участвовал на общих основаниях. Преимущества предоставлялись только чехословацким гражданам по отношению к иностранцам, да и то данная привилегия касалась лишь первого тура аукциона. Если желающих приобрести предприятие не оказывалось, то объявлялся второй тур, в который уже допускались и иностранцы.

Основной задачей малой приватизации считалась не продажа имущества по максимально высокой цене, как, скажем, в Венгрии, а скорейшая трансформация собственности, позволяющая сформировать класс предпринимателей, которых в Чехословакии к моменту начала разгосударствления практически не было. Поэтому продаваемые предприятия были "очищены" от долгов и всяких других обязательств, а для продажи часто использовался голландский аукцион, на котором цена понижается, а не повышается, как на обычном аукционе. Подобная практика позволяла рано или поздно дойти до такого уровня цены, который позволял худо-бедно реализовать имущество, даже если спрос на него был не слишком высоким. Иногда продажная цена снижалась в большей степени, чем хотело правительство, поскольку на аукционах появлялись подставные участники, роль которых состояла лишь в том, чтобы способствовать передаче имущества заранее определенному для этой цели покупателю [350, с. 62-63, 72].

(1).По другим данным, доля коллективов составила в ходе чехословацкой приватизации даже не 10, а только 5 процентов [505, с. 93].

496

Таким образом, малая приватизация в Чехословакии в основном проводилась ради реализации тех же самых задач которые стояли в основе программы приватизации крупных предприятий: передача имущества в частные руки, насколько необходимо; привлечение эффективного собственника, насколько возможно.

Некоторая специфика приватизационного процесса отличала Словакию. В этой республике постарались, сохранив общий чехословацкий подход к разгосударствлению, ограничить все же возможности осуществления глобального контроля над собственностью со стороны инвестиционных фондов, сделав упор на обычного частного инвестора. Иначе говоря, в Словакии попытались адаптировать оригинальную схему к той практике, которая применялась в соседних странах с трансформирующейся экономикой.
Для этого словацким инвестиционным фондам было запрещено контролировать более 20% капитала отдельной конкретной приватизированной компании. Правда, этот запрет не слишком помог делу. Инвестиционные фонды быстро научились его обходить. В 71,4% случаев фонды заключали между собой специальные соглашения о совместном контроле над компаниями. Таким образом, они все равно сохраняли контроль, причем формально не нарушая никаких правил.
Кроме этого, словацкой особенностью приватизации стало меньшее внимание, уделяемое использованию ваучерных схем. В Словакии не стали слишком стремиться к тому, чтобы ускорить процесс приватизации. Там4решили постараться в большей мере привлечь к приватизации иностранные компании. Для этого им была предоставлена возможность вкладывать капитал на индивидуальных условиях, если они оказывались готовы инвестировать свои деньги в предприятия, особо нуждающиеся в реструктуризации. Например, в качестве такого рода индивидуальных условий инвестирования могли применяться налоговые льготы [504, с. 228, 232-233].

Таким образом, конкретный механизм приватизации в Чехословакии оказал весьма существенное воздействие на распределение собственности. Можно сказать, что государственное регулирование здесь, несмотря на довольно либе-

497

ральный общий характер чехословацких преобразований, сыграло большую роль, чем, скажем, в Венгрии, предпочитавшей градуализм шокотерапии и сохранявшей существенные элементы этатизма в финансовой области. Однако любопытно заметить, что приватизация в Чехословакии являлась не только формой государственного регулирования, осуществляемого в имущественной сфере. В ней содержались некоторые неочевидные механизмы регулирования финансов. И это при том, что с формальной точки зрения проводившиеся в Праге финансовые реформы казались довольно либеральными.

На первый взгляд может показаться, что разгосударствление и финансовая стабилизация - это процессы, практически не связанные друг с другом (за исключением того случая, когда доходы, полученные от продажи имущества, идут в бюджет). Но в Праге все было сложнее.
В механизме чехословацкой приватизации содержались не слишком бросающиеся в глаза элементы, которые в корне меняли те либеральные принципы, что были широко разрекламированы и выдавались за суть процесса разгосударствления. На самом деле приватизация была не такой уж либеральной, какой казалась на первый взгляд. Более того, определенные стороны системы разгосударствления оказывали свое негативное воздействие на финансовую политику, тоже казавшуюся, на первый взгляд, достаточно прогрессивной.

Как отмечал Томаш Ежек, который сначала был министром приватизации Чехословакии, а затем возглавил Национальный фонд имуществ, "важнейшей финансовой операцией Фонда в 1992 г. была эмиссия облигаций, с помощью которых решались проблемы фирм, имеющих долги. Эмиссия эта осуществлялась для того, чтобы акционерные компании, приватизированные посредством использования ваучеров, могли бы продержаться на плаву достаточно долгое время, т.е. до тех пор, пока реальный собственник не возьмет ситуацию под свой контроль" (цит. по: [293, с. 898]).
Таким образом, под эгидой Фонда фактически осуществлялись скрытые квазибюджетные операции. "Либеральное"

498
правительство не отказалось от идеи финансовой поддержки предприятий, неспособных самостоятельно выжить в условиях рыночной конкуренции, а продолжало покрывать их убытки, делая это, правда, тем способом, который не бросается в глаза. Ежек был отнюдь не случайным человеком. Он являлся одним из лидеров гражданско-демократической партии Клауса, а значит, доверенным лицом главного идеолога чехословацких реформ.
Эмиссия облигаций была, естественно, отнюдь не безобидным действием, имеющим одни лишь положительные стороны. Необходимо было мобилизовать финансовые ресурсы, которые шли бы на выкуп этих облигаций. В результате почти половина тех сумм, которые Фонд получал от денежной приватизации, т.е. от продажи пакетов акций чехословацких предприятий за реальные деньги, шла на погашение задолженности другой группы приватизируемых фирм - тех, на которые реальный, обладающий капиталами инвестор не готов был идти. В 1992 г. это квазибюджетное финансирование промышленности составило примерно 3% ВВП страны [293, с, 900]. Как отмечалось выше, Чехословакия оставалась практически второй после Венгрии страной по размеру бюджетного перераспределения валового продукта. С учетом этих дополнительных процентов чехословацкий этатизм оказывается еще более впечатляющим.
Почему чехословацкое правительство шло на осуществление столь странной экономической политики? В общем-то примерно по той же причине, по которой правительство Анталла в Венгрии увеличивало долю государства в ВВП. Только венгры делали это открыто через бюджет, тогда как для чехословацкого правительства большое значение имели скрытые квазибюджетные операции. Специально изучавшие данный вопрос эксперты К. Бром и М. Оренштейн выделяют три основных фактора, повлиявших на соответствующие действия Клауса [293, с. 898].
Во-первых, правительство не хотело брать на себя ответственность за банкротства предприятий, которые могли начаться в массовом порядке, если бы не оказываемая им финансовая поддержка. Действительно, Клаусу удалось поддер-

499
живать безработицу на сравнительно низком уровне и долгое время сохранять популярность своей партии и своей администрации среди широких слоев населения.
Во-вторых, приватизация осуществлялась еще до того, как произошло разделение страны на два отдельных государства - Чехию и Словакию. Поскольку множество нерентабельных предприятий находилось в Словакии, реформаторы считали политически некорректным применение по отношению к ним жестких действий со стороны правительства и банков, являющихся фактически чешскими.
В-третьих, считалось, что такого рода политика должна будет осуществляться не слишком долго и что собственники в обозримой перспективе реально возьмут процессы под свой контроль. Поэтому определенный компромисс в плане смягчения бюджетных ограничений не считался слишком уж сильным отходом от либеральных преобразований. Ради достижения политической стабильности можно было пойти на некоторые жертвы.
Приватизация и действия Фонда были не единственным способом осуществления скрытой промышленной политики. Она осуществлялась также и через специально созданный для этой цели в феврале 1991 г. Konsolidacni banka (КБ). В его прямую обязанность входило предотвращение банкротств.
КБ выкупал плохие ссуды у коммерческих банков за 80% их стоимости. Деньги, необходимые для решения этой задачи, мобилизовывались из различных источников, в том числе они одалживались у Центробанка под льготный процент, что означало расширение денежной эмиссии. В 1991 г. КБ выкупил таким образом примерно четверть всей внутренней задолженности, образовавшейся в Чехословакии. Около шести тысяч фирм оказались объектами осуществления подобных операций[293,с.9О1].
Вся эта история очень напоминает тот взаимозачет, который осуществил в России Виктор Геращенко вскоре после того, как стал главой Центробанка в 1992 г., только у нас это делалось стихийно, без солидной предварительной подготовки, без создания для выкупа долгов специального кредитного
института.

500
Имелись в Чехословакии и прямые попытки осуществления взаимозачета. Эта политика велась под эгидой министерства промышленности и торговли. В ее основе лежало представление о том, что фирмы должны друг другу, а потому с помощью компьютера надо лишь выявить те цепочки взаимной задолженности, которые можно ликвидировать посредством взаимозачета. Однако министерство недооценило масштабы трансформационного спада в стране. Дело было отнюдь не в неспособности предприятий самостоятельно расшить кризис неплатежей. К середине 1993 г. таким образом была ликвидировано лишь 9,1% от общей величины дебиторской задолженности. Некоторые специально опрошенные представители чехословацких фирм говорили, что подобного результата они могли бы достигнуть и сами, причем для этого не потребовалось бы тратить столь крупные суммы, которые израсходовали государственные чиновники [293, с. 902]. Причем любопытно отметить: если Фонд имуществ вынужденно оказался втянут в государственную регулирующую деятельность, то министр промышленности и торговли Владимир Длоугий сознательно был настроен на то, чтобы его ведомство играло как можно более активную роль в осуществляемой правительством промышленной политике. Таким образом, подводя итог анализа своеобразного механизма квазибюджетных операций, осуществлявшихся с использованием приватизационного механизма, центробанковских кредитов и взаимозачетов, можно отметить следующее. Главному идеологу чехословацких реформ Вацлаву Клаусу удавалось выступать в роли своеобразного Санта-Клауса, неизменно сохраняющего популярность и раздающего подарки. Либеральная риторика наряду с серьезными реальными достижениями в области либерализации и финансовой стабилизации обеспечивали Клаусу дома и за рубежом имидж одного из самых прогрессивных реформаторов Центральной и Восточной Европы. Но скрытые от постороннего глаза механизмы регулирования позволяли ему не вступать в острый конфликт с теми слоями населения, которые обычно страдают практики шокотерапии.

501

ЧЕХИЯ: СВЕТ В KOHЦЕ ТОННЕЛЯ

На начальном этапе экономических преобразований Чехия отличалась наибольшей политической стабильностью среди всех посткоммунистических стран. В 1992 г. Клаус, опираясь на те особенности риторики и политики, о которых шла речь выше, сумел, находясь во главе своей гражданско-демократической партией (ГДП), выиграть парламентские выборы с большим преимуществом. Эта победа ознаменовала окончание борьбы между двумя крыльями Гражданского форума. Технократы, ведомые Клаусом, смогли сформировать правящую коалицию, в которую вошли также неолибералы из Гражданского демократического альянса и представители Христианско-демократического союза. Коалиция имела прочные позиции в парламенте и спокойно правила страной на протяжении четырех лет.
Клаусу не пришлось сразу же после осуществления радикальных преобразований испытать на себе ту переменчивость народной любви, которую испытали Бальцерович в Польше и Гайдар в России. Клаусу, единственному среди политиков либеральной ориентации, удалось провести реформы и сохранить власть, не проиграв на выборах левым силам. Похожая стабильность была, как мы видели, отмечена еще в Словении, но там левые силы практически от власти не уходили и сами почти постоянно осуществляли серьезные Реформы, за исключением лишь сравнительно короткого промежутка времени. В 1993 г. произошло важнейшее событие в истории страны. Чехословакия разделилась на отдельные республики - Чехию и Словакию. Разделение произошло в отличие от разделения Югославии абсолютно мирным путем. А в отличие от разделения СССР оно произошло уже после того, как основные необходимые шаги реформ были осуществлены. Тем не менее чрезвычайно важные для завершения модернизации преобразования должны были идти и после 1993 г. С этого момента

502
реформы в Чехии и Словакии осуществлялись абсолютно независимо друг от друга.
В Чехии первые два-три года независимого существования приобрели форму своеобразного триумфального шествия к рынку, к ценностям европейской хозяйственной культуры. В 1994 г. начался очевидный экономический подъем. И хотя Чехия не была первой страной, перешедшей от трансформационного спада к подъему, достижения чешских реформаторов трудно было переоценить. Ведь страна переходила к рынку практически из административной системы, не имея такого фундамента промежуточных реформ, как тот, который имелся у Венгрии, Польши и Словении. Чехия начинала из одного ряда с СССР, а спустя всего лишь три года показывала результат не худший, нежели наиболее передовые соседи по Центральной и Восточной Европе.
В среднем за период 1994-1996 гг. экономический рост в Чехии составил 4,3%. Если же обратиться к показателям финансовой стабильности, то здесь Чехия в полной мере смогла сохранить имевшиеся у нее исходные преимущества. В 1994 г. инфляция уже снизилась до уровня, не превышающего 10%, и вплоть до 1998 г. держалась в рамках, чрезвычайно приятных для любого потенциального инвестора. Клаусу удалось добиться даже существенных позитивных сдвигов в плане сокращения доли государственных расходов в ВВП. К 1998 г. этот показатель снизился до 43% ВВП, что по европейским меркам было очень даже неплохо. И хотя бюджетный дефицит имелся, он не превышал 2%, вполне приемлемых, скажем, для вступления в Евросоюз [387а, с. 56].
Иными словами, Клаус поначалу несколько "мухлевал" со своими реформами, делая их на вид более радикальными, чем они были на самом деле. Но со временем реформатор "исправился". Начавшийся в стране экономический рост Клаус использовал в отличие от многих известных в мире правителей-популистов для того, чтобы закрепить имевшиеся в Чехии реальные достижения. Пожалуй, можно применительно к тому периоду выделить два момента, не вполне приемлемых с либеральной точки зрения. Во-первых, понемногу нарастал размер задолжен-

503
ности. Но это оказывалось не слишком страшно, поскольку общий размер чешского долга был не столь велик, как у некоторых соседей. Во-вторых, устойчиво отрицательными стали торговый баланс и баланс по текущим операциям. Но это нельзя было поставить в вину только Клаусу, поскольку данной болезнью страдали и многие соседи Чехии.
"Экономическая трансформация завершена",- объявил Клаус в конце 1995 г. В этот момент положение страны казалось как никогда более благоприятным. Трудности переходного периода остались позади. Многие западные инвестиционные банки оценивали Чехию как место, наиболее благоприятное во всем посткоммунистическом мире для осуществления капиталовложений. Многие западные экономисты начинали говорить о чешском "экономическом чуде" и характеризовали страну по образцу быстро развивавшихся в 70-80-е гг. государств Юго-Восточной Азии в качестве "восточноевропейского тигра". Сами чехи поверили в то, что они на удивление хорошо прошли через этап экономических преобразований и имеют основания чувствовать себя более счастливыми, нежели их восточноевропейские соседи.
Государство в целом выглядело как хорошо управляемая корпорация, просто обреченная на то, чтобы иметь позитивные производственные результаты. Хорошее состояние макроэкономических показателей давало основания Клаусу доказывать, что Чехия уже находится в той же группе экономически развитых стран, что и западные соседи, входящие в Евросоюз, а не в той, где расположились Польша, Венгрия и Словакия, не говоря уж о государствах, образовавшихся на развалинах бывшего Советского Союза или бывшей Югославии. Придя к такому выводу, чехи не особо стремились к расширению сотрудничества в рамках вышеградской четверки. Прага полагала, что слишком тесные взаимоотношения с Варшавои, Будапештом и Братиславой могут скорее затормозить вхождение в Евросоюз, нежели ускорить его.
Тем не менее через полтора года после того, как Клаус завил об окончании периода трудностей, Чехия вошла в состояние серьезного политического кризиса и столкнулась со значительными экономическими неурядицами. Выяснилось, что

504
эта страна, несмотря на свои богатые культурные и экономические традиции, а также высокий уровень ВВП на душу населения, не застрахована от проблем, встречающихся при прохождении трансформационного процесса [462, с. 22,и 25].
В первой половине 90-х гг. безработица в Чехии держалась на уровне примерно в три раза более низком, чем в Венгрии, и в четыре раза более низком, чем в Польше [338, с. 129]. С одной стороны, это было вроде бы неплохо. Однако с другой стороны, проблема переходной экономики в значительной степени определялась тем, каковы причины столь высокого уровня занятости. Ведь Чехия сумела поддержать занятость так и не пройдя через структурную трансформацию.
Налицо имелось серьезное противоречие. На официальном уровне произносилось много красивых слов в духе чикагской школы, предназначенных большей частью для наблюдателей из западных государств. Из этой риторики можно было сделать заключение о том, что страна идет по пути максимально возможной либерализации. Но на практике при взгляде на микроэкономический уровень выяснялось, что консервативный менеджмент чешских предприятий так и не предпринял серьезных шагов в плане осуществления их реструктуризации. На своих рабочих местах оставались люди, которых настоящий частный собственник должен был бы уже уволить. В результате этого производительность труда в чешской экономике выросла за десять пореформенных лет лишь на 6 %, тогда как, для сравнения, производительность труда в венгерской экономике увеличилась более чем на треть, а в польской - на 29% [410, с. 4].
Понятно, что в такой ситуации чешская экономика должна была постепенно либо терять международную конкурентоспособность, либо снижать уровень оплаты труда. Но второе было практически невозможно. Реальная среднемесячная зарплата росла быстрыми темпами: в среднем за период 1992-1996 гг.- почти на 8% в год, т.е. значительно быстрее, чем рос валовой продукт (рассчитано по: [231, с. 329]). Следовательно, чуть раньше или чуть позже должен был наступить серьезный кризис.
Производительность труда могла бы поднять реструктуризация производства, но на предприятиях не имелось того

505
собственника, который способен был бы ее обеспечить. Приватизационный процесс шел по своеобразному кругу. Граждане приобретали у государства право на участие в приватизации в основном для того, чтобы передать его инвестиционным фондам. Но эти инвестиционные фонды во многих случаях контролировались банками, которые по-прежнему принадлежали государству. Получалась вроде бы абсурдная ситуация, когда имущество формально уходило из рук неэффективно управляющего им чиновника, но так и не переходило к эффективному собственнику.
Авторы приватизационной модели полагали, что система все же станет работать после того, как акции приватизированных компаний начнут с весны 1993 г. покупаться и продаваться на фондовой бирже. Вторичный рынок должен был сформировать возможности для прихода реального инвестора, который заменит собой неэффективно работающих старых менеджеров.
Однако эти менеджеры держались на своих местах значительно более прочно, чем могло показаться вначале. Процесс смены собственника шел медленно. Инвестиционные компании реально не могли вести реструктуризацию предприятий. В итоге старые номенклатурные связи, установившиеся еще в период господства экономики советского типа, позволяли директорам предприятий сохранять позиции и обеспечивать реальную независимость от любого контроля со стороны. Инвестиционные компании осуществили замену всего лишь примерно 10% менеджеров тех предприятий, которые они контролировали. Остальные старые директора остались на своих местах [293, с. 915].
Более того, из-за наличия системы старых номенклатурных связей возникло даже такое любопытное явление, как "банкротство банкротств". В принципе, для развития рынка необходимо было бы, чтобы часть предприятий, не способных сводить концы с концами, обанкротилась. Но банкротства так и не происходили, поскольку предприятия находились в долгу у банков, а между менеджерами, работавшими в промышленности, и менеджерами, работавшими в кредитной сфере, существовали прочные отношения еще со времен существования экономики советского типа. Усугубляло проблему еще и то, что инвестиционные

506
компании, имевшие в своих портфелях крупные пакеты акций предприятий, в свою очередь были почти всегда подконтрольны банкам. В итоге к ноябрю 1993 г. банкротства были инициироВаны только в 30 фирмах, хотя неудовлетворенные требования со стороны кредиторов имелись в тысячах случаев [411, с. 462].
Банкротства происходили недостаточно интенсивно не только из-за особенностей чешской приватизации и системы корпоративного управления, но также по причине несовершенства законодательства и судебного механизма. Так, в частности, если даже процедуру банкротства пытались инициировать возмущенные кредиторы, суд, как правило, проявлял излишнюю осторожность в данном вопросе. Возбуждение дела могло оттягиваться разными способами порой на целый год.
Суды страдали из-за отсутствия желания работать в новых рыночных условиях. Но кроме того, страдали судебные органы также и из-за отсутствия квалифицированной экспертизы по экономическим и финансовым вопросам. Наконец, важным недостатком системы было и то, что кредиторы не могли участвовать в назначении временной администрации на том предприятии, где было инициировано банкротство. В результате совместного действия всего этого комплекса специфических особенностей банкротство в Чехии если и происходило, то оказывалось направлено скорее на ликвидацию предприятия, нежели на его реструктуризацию и финансовое оздоровление [318, с. 9]. Вся эта специфическая деятельность законодателей, принимавших весьма осторожные нормативные акты, и судов, затягивающих процессы, вряд ли была случайной. В Чехии сложилась такая практика, при которой делалось все возможное, дабы защитить предприятия от давления рыночных сил и не слишком обострять социальные отношения в обществе. Таким образом, и менеджеры на предприятиях, и представители различных ветвей государственной власти на практике совместно осуществляли действия, переводящие реформу, формально имевшую вид радикального перехода, в состояние, близкое к градуализму.
Характеризуя возникшую ситуацию, исследователи отмечали, что "чешская нестандартная приватизация - вместе с

507
роспуском отраслевых министерств, имевшим место в самом начале экономических реформ, и разработкой антимонопольной политики, а также комплекса других мер по деконцентрации - имела целью подорвать власть промышленного лобби... На практике, однако, очень быстро возникли новые коалиции, и старый менеджмент признал, что приватизация вполне может быть использована в качестве средства сохранения власти" [301, с. 249-250].
В самом по себе факте сохранения власти менеджментом, возможно, и не было бы ничего плохого. Однако этот менеджмент сохранял свою власть в ущерб повышению экономической эффективности предприятий, что уже представляло собой для пореформенных Чехии и Словакии серьезную проблему.
К 1997 г. в Чехии уровень концентрации собственности в одних руках благодаря росту значения инвестиционных фондов и благодаря вторичному рынку акций достиг западноевропейского уровня. Он даже превысил тот уровень концентрации, который имелся в США и Великобритании - странах с большим числом мелких инвесторов. Однако согласно обследованию, проведенному в Чехии Мировым банком, стратегические инвесторы были крупнейшими собственниками только на одной трети предприятий. Что же касается инвестиционных фондов, то они доминировали в более чем половине случаев из тех, которые оказались известны исследователям.
Удержание власти менеджментом приводило к различного рода последствиям. В частности, одним из последствий стало сохранение на новом этапе в несколько иной форме старой спонтанной (номенклатурной) приватизации. Менеджеры использовали имеющиеся в их распоряжении средства для тайного вывода активов предприятия (так называемые "тоннельные операции"). Они заключали фиктивные контракты или контракты по слишком высоким ценам с разного рода компаниями, которыми в действительности они сами и владели. Отсутствие должного контроля со стороны собственника за их деятельностью позволяло менеджерам класть в карман изрядную долю тех богатств, которые имелись на управляемых ими предприятиях[318,с. 10-12].

508
К проблеме эффективности функционирования чешских предприятий из реального сектора экономики вплотную примыкает проблема функционирования банковского сектора. Вплоть до середины 1998 г. четыре крупнейших чешских банка оставались по большей части государственными, хотя в ходе массовой приватизации и были проданы существенные доли их акций, Формально функционирование банков было весьма успешным. Чехия среди всех стран Центральной и Восточной Европы имела наиболее мощный банковский сектор, составлявший почти 200% годового ВВП, что было даже больше, чем в Венгрии и в развитых странах Западной Европы, таких как Германия, Франция, Испания. Что же касается Словении или Польши, то их Чехия по данному показателю опережала в несколько раз. Такая мощь чешских банков определялась, прежде всего, сохранявшейся в стране на протяжении всего этапа реформ финансовой стабильностью, большой ролью, выпавшей на долю финансовых посредников в переходных процессах, а также отсутствием альтернативных финансовых институтов.
Однако эффективность функционирования банков, контролируемых государственными менеджерами, оставляла явно желать лучшего. По оценкам экспертов МВФ, к концу 1998 г. порядка трети предоставленных государственными банками ссуд могли квалифицироваться как плохие, сомнительные или же не отвечающие стандартам кредитования. Даже если исключить из этого числа кредиты, предоставляемые Konsolidacni banka в целях предотвращения банкротств плохо работающих предприятий, о чем говорилось выше, все равно доля проблемных кредитов составляла примерно 18%.
Кроме того, велики были и издержки банков, связанные с оплатой труда собственных работников. Они в 1995-1998 гг. возросли примерно на 40%. Чешские банки фактически поддерживали ту далеко не лучшую традицию монополизации и работы на интересы инсайдеров, которая сложилась еще в XIX столетии в Австро-Венгерской империи у венских банков, а потом была перенята банками пражскими.
Все это вместе взятое - плохие ссуды, некачественный менеджмент, высокие издержки - обернулось слишком большим бременем, возложенным на банковскую систему.

509
Вследствие этого весьма велики были потери, которые несли банки. Причем с наступлением азиатского финансового кризиса, затронувшего и Европу, эти потери стали особенно ощутимыми. В 1998 г. банковский сектор потерял суммы, более чем в два раза превышающие те потери, которые имели место в 1997 г. Кроме того, по крайней мере один из крупных чешских банков столь неудачно вложил свои средства, что сильно погорел на дефолте российского правительства [318, с. 19-22].
Причины подобного положения банковского сектора вытекают из изложенных выше проблем. С одной стороны, удержание банков в государственной собственности, а с другой - установление слишком близких контактов с менеджментом промышленных предприятий определяли сохранение сформировавшейся еще в годы господства экономики советского типа практики злоупотреблений.
В конечном счете, когда кризис серьезно затронул чешскую банковскую систему, она стала сокращать объем кредитов, предоставляемых предприятиям. Если в 1996 г. они составляли 45% от всей величины банковских активов, то к концу 1998 г. данный показатель снизился до 40%. В то же время возросло значение межбанковских депозитов и вложений в государственные ценные бумаги [318, с. 23].
Неудивительно, что страдающий от недостатка качественного корпоративного управления чешский реальный сектор экономики, столкнувшись в дополнение ко всему еще и с переменой отношения недавно столь лояльных к нему государственных банков, начал показывать плохие результаты деятельности. В 1997 г. Чехию поразил экономический спад. Поначалу он составил лишь 1 % ВВП, но в 1998 г. увеличился до 2,2%. Кризисным оставался и 1999 г., хотя падение ВВП оказалось уже меньше 1%. В целом за период 1997-1999 гг. произошло еще и заметное падение инвестиций [231, с. 328].
Таким образом, можно сказать, что чехам в очередной раз не удалось создать общество с особым "человеческим лицом". Не удалось воспарить над буднями восточноевропейских проблем. Страна двигалась вперед, но не могла при этом миновать естественных трудностей.

510.
С. Гомулка отмечал, что длительный экономический спад в Чехии, имевший место в 1997-1999 гг., трудно объяснить, если не учитывать низкого качества корпоративного управления, которое существовало на предприятиях страны после проведения массовой приватизации. Поставленные новыми собственниками менеджеры не смогли адекватно прореагировать на изменившиеся макроэкономические условия. В конечном счете Гомулка сделал вывод о том, что "в Чешской республике длительная задержка с приходом экономического роста заставила по-новому взглянуть на преимущества быстрой ваучерной приватизации. Именно этот отрицательный опыт Чешской республики и гораздо более высокие показатели экономического роста в Польше, Эстонии и, в последнее время, Венгрии способствовали формированию "нового мышления", согласно которому успех переходного процесса зависит прежде всего от быстрого создания условий - институциональных, правовых, микро- и макроэкономических, благоприятствующих развитию и росту нового частного сектора, включая прямые иностранные инвестиции" [361, с. 78-79].
В принципе, можно согласиться с выводом о том, что польские и венгерские предприятия управляются лучше, нежели чешские. Однако предпосылкой успеха поляков и венгров стало развитие частного сектора и осуществление постепенных реформ государственных предприятий в годы, предшествовавшие началу радикальных преобразований. Для того чтобы вверить судьбу государственных компаний отечественному или зарубежному частнику, требуется, с одной стороны, наличие эффективно работающего негосударственного сектора, а с другой - хотя бы относительно приемлемое отношение менеджеров реструктурируемых предприятий к приходу внешнего инвестора.
Иначе говоря, успехи Польши и Венгрии, думается, были связаны не столько с тем, что они обошлись без массовой приватизации на раннем этапе своих реформ, сколько с тем, что они в целом лучше, нежели Чехословакия, были подготовлены к работе в рыночных условиях. В Чехословакии на самом деле выбор приходилось делать не между массовой приватизацией и переводом предприятий в руки стратегического ин-

511
вестора, а между массовой приватизацией и сохранением государственного бюрократического управления на протяжении довольно длительного времени. В этом смысле, думается, сравнительно более медленное развитие и сравнительно худшее корпоративное управление в Чехии были предопределены стартовыми условиями.
В 1996 г. правительство предприняло некоторые меры для того, чтобы улучшить качество корпоративного управления в республике. Поправки, внесенные в Коммерческий кодекс, были направлены на то, чтобы защитить миноритарных акционеров, явно страдавших, как отмечалось выше, от вывода активов менеджерами. С одной стороны, на общих собраниях акционеров теперь требовалось собирать 75% голосов для принятия решений по ключевым вопросам. С другой же стороны, законодательство теперь требовало от крупных собственников в обязательном порядке выкупать долю, принадлежащую миноритариям, если те желали продать свои акции. Таким образом, они могли либо оказывать большее воздействие на принятие решений, либо расставаться с компанией, не потеряв при этом денег, вложенных в собственность.
Спустя два года приняли поправки в законодательство об инвестиционных фондах, в соответствии с которыми они обязаны были повысить степень открытости информации. Кроме того, снижался с 20 до 11 % акций верхний уровень контроля за корпорациями. Иначе говоря, инвестиционные фонды вынуждены были продать часть находящихся у них под управлением бумаг, дав тем самым возможность более эффективно работающим стратегическим инвесторам установить свой контроль над предприятиями.
И наконец, в 1997-1998 гг. правительство вплотную подошло к приватизации государственных банков. По вопросу о продаже принадлежавших государству долей были достигнуты договоренности с крупными зарубежными банками [318, с. 12-13, 26].

А тем временем в стране стали намечаться серьезные политические изменения, приведшие в конце концов к смене власти. В 1996 г. длительное правление возглавляемой Клаусом коалиции впервые оказалось поставлено под удар. На парламентских выборах оппозиция смогла завоевать 101 место в

512
нижней палате парламента, состоящей из 200 депутатов . Таким образом, правящая коалиция теперь уже не имела абсолютного большинства, хотя гражданско-демократическая партия по-прежнему оставалась сильнейшей среди всех представленных в парламенте сил.
Клаус сформировал правительство меньшинства, но оно из-за своей слабости оказалось неспособно принимать радикальные решения. На повестке дня стояло осуществление важнейших преобразований в жилищно-коммунальной сфере, в банковском и энергетическом секторах, в здравоохранении, но они откладывались из-за невозможности обеспечения политического согласия относительно продолжения реформ.
Резко активизировалась почувствовавшая вероятную возможность прихода к власти оппозиция в лице социал-демократической партии и ее лидера Милоша Земана. Земан стал использовать популистские лозунги для того, чтобы привлечь на свою сторону как коммунистический электорат, так и сторонников крайне правых сил [462, с. 26].
Вплоть до апреля 1997 г. правительство, парализованное как внешним противостоянием, так и своими внутренними конфликтами, вообще неспособно было адекватно реагировать на быстро нарастающие экономические трудности. Несколько возрос бюджетный дефицит, динамика зарплаты превосходила динамику производительности труда, увеличивался дефицит торгового баланса. Наконец, пакет мер, необходимых для обеспечения стабилизации, был все же предложен парламенту. Однако успеха так и не достигли из-за неспособности правительства проявить жесткость в условиях, когда симпатии избирателей стали от него уходить.
Внутренние экономические и политические трудности пришлись как раз на тот период, когда имело место объективное ухудшение состояния дел на мировом рынке. Дали о себе знать первые толчки азиатского финансового кризиса. В мае 1997 г. валютные спекулянты предприняли атаку на крону. Центробанк попытался защитить национальную денежную единицу и удержать ее в 15-процентном валютном коридоре. Для достижения этой цели было потрачено порядка $3 млрд. Однако все было безуспешно. Крона упала, и это стало силь-

513
нейшим ударом по политическим позициям Клауса, поскольку стабильность национальной валюты являлась одним из принципиальных положений, на котором держалась вся выстроенная им конструкция. Стало ясно, что в его системе далеко не все находится под контролем, и "благополучная" Чехия, так же как и ее соседи, может страдать от серьезных экономических трудностей.
К концу мая появился пакет дополнительных экономических мер, предназначенных для того, чтобы удержать крону от дальнейшего падения. Теперь правительство и Центробанк отказались как от фиксации валютного курса, так и от удержания его в коридоре. Валютный курс стал плавающим. С одной стороны, это означало фактический отказ от политики дорогой кроны, привлекающей капиталы в страну и способствующей повышению конкурентоспособности за счет роста производительности труда. С другой же стороны, перемена политики создавала возможности для ограничения темпов роста реальной зарплаты и повышения конкурентоспособности экономики за счет упора на дешевизну рабочей силы. В перспективе появилась возможность выхода из кризиса, но текущее положение тем не менее оставалось тяжелым.
На фоне столь явно вырисовывающихся трудностей стало постепенно меняться состояние общественного мнения. Обратили внимание на успехи соседей - Польши, которая уже на протяжении целого ряда лет имела стабильный экономический рост, и Венгрии, начавшей как раз в это время преодолевать трудности, определявшие ее развитие в первой половине 90-х гг. Впервые за весь пореформенный период почти половина опрошенных граждан отметила, что до 1989 г. жизнь в стране была лучше.
Многие заговорили о необходимости ухода Клауса со своего поста. Его партия продолжала отстаивать своего лидера, понимая, что без него она вообще ничего собой не представляет. Наконец, правящая коалиция, для того чтобы иметь возможность приступить к энергичным действиям, решила имитировать обновление правительства. Она заменила двух министров и поставила перед парламентом вопрос о доверии, несмотря на то что коалиция формально не имела половины

514
депутатских мандатов, доверие было получено большинством в один голос, так как один социал-демократ за прошедшее с момента выборов время был исключен из своей партии [462, с. 27].
Однако личные позиции Клауса теперь оказались не столь прочными, как раньше. В декабре 1997 г. после скандала, связанного с проблемой финансирования партии, Клаус вынужден был подать в отставку с поста председателя правительства республики. Тогда же произошел и раскол его партии, в результате чего часть ее молодых членов образовала новую праворадикальную политическую партию "Уния свободы" [231, с. 308].
Наконец, после парламентских выборов 1998 г. Клаус уже не смог сформировать правительство. Власть перешла к социал-демократам во главе с Земаном. Левые силы все же сменили правых в Чехии, как это было раньше и в других странах с переходной экономикой. Но в Праге данное событие произошло значительно позже, чем в Варшаве, Будапеште или в столицах прибалтийских республик.
Клаус не смог вернуться к власти и на следующих парламентских выборах, проведенных в 2002 г. Левый поворот в Чехии оказался достаточно сильным после столь энергичного правого начала. Однако любопытно отметить, что политический климат Чехии, отличающейся высоким уровнем демократической культуры, определил принципиально иную судьбу Клауса, нежели Бальцеровича в Польше или тем более Гайдара в России. В обществе в целом сохранился высокий уровень уважения к тому человеку, который начал осуществлять рыночные преобразования и много сделал для Чешской республики. В конце 90-х гг. Клаус по согласованию с социал-демократами занял пост председателя палаты депутатов парламента. А в 2003 г. он был избран на пост Президента Чешской республики вместо Вацлава Гавела, отработавшего положенный по Конституции срок.
Тем временем чешская экономика постепенно начала выходить из кризиса. Как и в большинстве других стран Центральной и Восточной Европы, чешские левые не стали осуществлять популистский курс в экономике. Курс на финансовую стабильность был не только продолжен, но даже усилен. Инфляция после некоторого взлета в 1998 г. (связанного, по всей

515
вероятности, с изменением валютного курса) снизилась на рубеже веков до уровня, не превышающего 5% годовых [319,с. 412].
Правительство социал-демократов завершило приватизацию крупнейших банков, а также приступило к реструктуризации и приватизации ряда ведущих промышленных предприятий страны. Переход власти в руки левых сопровождался громкими заявлениями о том, что ранее правыми был избран неправильный курс приватизации. Но на самом деле очередной этап разгосударствления в Чехии показал иное. Страна просто вышла на тот уровень развития, когда можно подолгу заниматься отдельными предприятиями, не слишком заботясь о том, как функционирует основная масса фирм, поскольку эта основная масса уже действует в рыночных условиях.
В 2000 г. возобновился экономический рост. Характерно, однако, что безработица возросла по сравнению с периодом середины 90-х гг. более чем в два раза. Не имело работы порядка 8% экономически активного населения. Возрос практически в три раза и уровень долговременной безработицы (т.е. безработицы, превышающей по продолжительности один год), достигнув 4,19 % [320, с. 3, 13]. В отдельных регионах, прежде всего в Северной Чехии (Мост, Хомутов, Острава, Теплице), уровень безработицы оказался гораздо выше среднего по стране: 16-20% [231, с. 326].
Думается, что применительно к Чехии это можно рассматривать скорее как положительный момент, нежели отрицательный. Общий уровень безработицы все же не слишком высок по современным меркам, но сам факт ее усиления при росте производства означал, скорее всего, активизацию структурной перестройки на предприятиях. Той перестройки, которой столь не хватало Чехии в середине 90-х гг.
Об этом, в частности, свидетельствует тот факт, что численность занятых сократилась за период 1995-2001 гг. в таких сферах экономики, как промышленность и сельское хозяйство, но возросла на 3,6 процентных пунктов в сфере сервиса. Что же касается положения дел внутри промышленности, то здесь занятость увеличивалась в отраслях высоких технологий, а в традиционной тяжелой индустрии, напротив,

516
сокращалась. Еще одним показателем происходящих изменений стало увеличение доли квалифицированных и высококвалифицированных специалистов в общей структуре занятости, тогда как доля малообразованных работников снижалась [320, с. 4].
Короче говоря, период "тоннельных операций", отражающих незавершенность экономических реформ, подошел к концу - и появился, наконец, свет в конце тоннеля. В целом можно сказать, что Чехия успешно завершила свою экономическую модернизацию. Хотя реформы 90-х гг. не дали столь впечатляющих результатов, как реформы в Польше, Словении или Венгрии (если принять во внимание весь длительный путь венгерских реформ), "оправдательным моментом" для Чехии служит то, что страна должна была переходить к рынку без всякого переходного периода.