Семигин Г.Ю. Антология мировой политической мысли. Политическая мысль в России

ОГЛАВЛЕНИЕ

Адоратский Владимир Викторович

(1878—1945) — теоретик и историк марксизма-ленинизма. Окончил юридический факультет Казанского университета. С 1904 г. начал работать в организациях Российской социал-демократической партии. Большевик. В 1905 г. арестован, выслан в Астраханскую губернию. После ссылки жил главным образом за границей. С 1918 г. вел просветительскую работу. С 1928 г.—член дирекции Института Ленина, в 1931—1939 гг.— директор Института Маркса — Энгельса — Ленина; одновременно руководил Институтом философии АН СССР. Академик АН СССР (с 1932 г.). Свою научную деятельность посвятил вопросам теории и истории марксизма, изданию сочинений К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина. Теоретические интересы Адоратского сосредоточивались на проблемах государства, власти. Он различал юридическое и политическое понимание феноменов государственности и государственной власти. Считал, что право и государство — абстрактные категории юриспруденции и политики, а реальность, соответствующая этим понятиям, есть “власть, вооруженная сила”. Вслед за А. А. Богдановым придавал большое значение институционализации в государственных формах идеи организации, изначально присутствующей в сознании и психологии масс. Он подчеркивал, что государство (идея и реальность) есть организация власти, хотя значительная часть организационных задач жизни общества лежит вне границ сознательного властного руководства. (Тексты подобраны Е. Л. Петренко.)

О ГОСУДАРСТВЕ

(К вопросу о методе исследования)

Глава первая

НЕУДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНОСТЬ ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ ДЛЯ РЕШЕНИЯ ВОПРОСА О ГОСУДАРСТВЕ

(...) Причина всех ошибок признанных авторитетов в государственной науке, причина их беспомощности в суждениях о явлениях политической жизни, которые, казалось бы, более всего входят в круг именно их компетенции и о которых у них должны бы иметься наиболее правильные и ясные понятия, причина этого — незнакомство признанных авторитетов государственной науки с действительной жизнью обществ, совершенно неправильное представление о сущности общественного процесса. Действительность заслонена от них идеей — абстракцией (...) И эту-то бледную абстракцию, это слабое, неполное, мало похожее на подлинную действительность отражение действительности, ее идеологическое отражение специалисты государственной теории принимают за самую жизнь, за подлинную действительность. На самом же деле неоспоримым фактом является то, что жизнь гораздо сложнее бледной юридической абстракции, во власти которой неизменно находятся почти все специалисты-государствоведы. (...)

Вывести науку о государстве из этого тупика можно лишь одним путем. Вместо пережевывания абстракций, принятых за действительность, изучать жизнь действительных обществ во всей ее полноте и на этом основании стараться понять политическую жизнь — жизнь государства, т. е. отношения господства, организации власти в ее фактической сущности и идеи о власти, какие имеют обращение в самой этой организации и в остальном обществе. (...)

(...) Правовые идеи — это идеология*, а не теория общества.

А эти идеи именно являются единственным предметом занятий юриста**. Тем же идеологическим характером отличается и понятие государства. (...)

Правовые идеи всегда заняты взаимными отношениями людей. Если правовые нормы говорят нам о тысячах неодушевленных предметов, то только в той мере, в какой эти предметы играют роль в людских отношениях.

Кроме того, правовая идея отличается еще тем, что она всегда занята не тем, что есть, а тем, что должно быть. Роль, которую играют правовые идеи, заключается в том, что они служат руководством для людей, проводящих их в жизнь, руководством, как надо формировать известные социальные отношения. (...)

Итак, право как идеология — это идеи о должном в области общественных отношений. Но не надо думать, что право охватывает всю общественную жизнь в целом, что оно заглядывает во все уголки человеческих отношений. Нет, оно ограничивается лишь отношениями, благодаря различным обстоятельствам в разное время возбуждающими к себе интерес права, отношениями, возбуждающими столкновение и борьбу. Пункты, которых право касается, выдвинуты особенностями общественных отношений. В частности, государственное право знает далеко не все политические отношения, и нам придется еще увидеть, что как раз наиболее важное в политике иррелевантно для юриста.

Кроме того, правовая идея, порожденная жизнью и, следовательно, отразившая жизнь, никогда не дает отражения, верного действительности этой жизни. Идея права — практическая идея — совершенно не обладает теоретическими свойствами верности и точности. У юристов вы встретите и человека, но лишь в виде субъекта прав, и действия человека, но как юридические действия, и волю, но как лишь юридическое волеизъявление, т. е. не всякую волю, но только такую, которая релевантна для юриста. Все это абстрактно, схематично и является лишь бледным отражением живой действительности. Мир юриста — это особый мир, где все застыло, тогда как в действительности все движется и меняется. Юрист знает состояния, в действительности же существуют процессы.

* Под идеологией мы разумеем систему идей, утерявших сознание своего земного происхождения. Идеолог занимается своими идеями как самостоятельными сущностями. По его представлению, эти идеи развиваются независимо, подчиняются только их собственной особой закономерности. (...)

** Во избежание какого бы то ни было недоразумения в вопросе о том, что мы, собственно, критикуем в праве и в юристе, следует отметить, что мы отрицаем не право вообще, а право как научное познание действительности, не юриста как идеолога, а юриста как теоретика общества (...). Пока существует явление, породившее идеологическое представление о современном государстве,— явление эксплуатации непосредственных производителей собственниками средств производства, до тех пор будут существовать идеологи и юристы как необходимые персонажи практической жизни.

Вот эти два качества правовой идеологии, ее неполнота по отношению к предмету, составляющему ее содержание, — к общественным отношениям людей и ее неадекватность действительности этих отношений, и заставляют нас настаивать на той мысли, что идеи юриста не имеют ничего общего с идеями ученого, теоретика. Ведь от теоретических идей мы требуем как раз тех двух качеств, каких не хватает праву. (...)

Юрист, занятый вопросами государственного права и утверждающий, что юридическое понятие государства и есть единственное действительно научное и т. д., занимается явлениями из области политической жизни (не явлениями, собственно, а идеями, но для юриста этого противоречия не существует, т. к. вне идей никаких явлений общественной жизни он не признает).

Но вот имеется целый ряд фактов, чрезвычайно важных для политической жизни. Эти факты относятся к политике, к государству, к властвованию, а для юриста они иррелевантны, т. к. право о них не знает, о них молчит. Оценивало ли русское государственное право весь вес и всю роль “съезда объединенного дворянства”. Фактически в руках этого учреждения был суверенитет. Но право о нем ничего не знало. Для юриста потому это учреждение было иррелевантно. Как же можно говорить о научности юридического познания государства, когда такой важный факт политической жизни не находит себе в нем отражения? Ни в ком не возбуждает сомнений то положение, что сущность государства — это власть. А юрист ничего не знает об этой действительной власти.

Ясно, что государственная жизнь, политическая жизнь, имеет свое особенное и независимое течение, далеко не вполне умещающееся в голове юриста, и что поэтому об исчерпывающей полноте юридического понятия государства, а следовательно, и о научности его говорить не приходится. Благодаря недостаткам права — того материала, которым занимается юрист, — он роковым образом осужден на повторение, развитие и сохранение всех ошибок и аббераций. (...)

Суверенитетом наделяется государство, конструированное как личность. Но изображает ли это правильно действительную власть? Есть ли это подлинная действительность? Нисколько. Это лишь образ, способный действительность не изобразить, а лишь затемнить.

К нему и нельзя подходить с теоретической меркой, ибо это практический принцип как и другие, того же порядка, как, например, принцип народного суверенитета, они имеют огромное значение для построения государственного плана и в качестве лозунга политической борьбы за то или иное изменение существующего, и в качестве действующего принципа для исполнителей государственной организации.

Но тут принцип не научная теория, а орудие действия. Очень важно, чтобы государственный строй был осуществляем людьми, руководящимися принципом народного суверенитета. Но эта идея совершенно неадекватно выражает действительные отношения общественной жизни. (...)

Неприкрытый реакционный смысл принципа суверенитета государства настолько ясен, что возбуждает недовольство среди либеральных юристов-государствоведов, им эта открытая реакционность неприятна, не оттого, что она реакционна, а оттого, что она открыта. (...)

Право и государство вовсе не представляют из себя самостоятельных сущностей. Понятия о них, существующие в головах юристов и практических деятелей, — это идеи, являющиеся лишь звеньями в цепи своеобразного процесса общественной жизни.

Самое же явление, которое скрывается под этой идеей, под этой видимостью, есть власть, вооруженная сила.

Сущность государства есть, следовательно, насилие, вооруженное завоевание. Так говорит Гумплович, уяснивший себе, что для того, чтобы понять, что такое государство, надо выйти из привычного круга идей и, главное, из этой самой идеи государства и найти в действительной общественной жизни явление, которое можно было бы считать субстратом этой идеи. И вот явление это, по его мнению, вооруженная сила.

Но на этом остановиться тоже нельзя, т. к. сила есть лишь средство, не она, следовательно, является решающей. Не вооруженное насилие является причиной политического господства, не оно является и целью его. Причина, которая вызывает к жизни политическую организацию общества, есть распадение его на классы, вызванное ростом производительных сил. Действие, ради которого главным образом и существует политическая организация, — это содействие и поддержка эксплуатации в том виде, в каком она устанавливается господствующим в обществе способом производства и соответствующим классовым строением общества. Представления о праве и государстве — это только идеи, абстракции, которые отражают сложные и запутанные явления общественной жизни. (...)

(...) Дело в том, что государство — это организация людей и с этой своей стороны есть явление из области психической жизни. Без идей организация, которую надо понимать как согласованные совместные действия людей, находящихся в определенных отношениях друг к другу, не может существовать. Отсюда необходимость и важное значение организационных идей, отсюда вся важная роль человека, занятого их развитием.

Но организация эта своеобразна, и ее отличительные черты обусловливают особенность ее идейного имущества. Эта организация своим сознательным руководством охватывает не всю жизнь общества, она не исчерпывает собой всей общественной жизни. Это организация только власти, а не производства. Важнейшая же и решающая часть общественной жизни — задача материального общественного производства — остается вне пределов действия этой организации, вне сознательного руководства.

Но хотя в действительности политическая организация далеко не исчерпывает собой всей общественной жизни, она все же в своем сознании претендует на исчерпывающее значение. Хотя организация эта подчинена слепой необходимости, которая какими-то стихийными процессами ломает старые, отживающие организации власти и вырывает из рук прежних властителей бразды правления, но ей, этой организации власти, кажется, что она сознательно руководит общественным процессом.

Хотя эта организация является вторичным явлением, вызванным причинами изменений в производстве — именно ростом производительных сил, но она склонна считать себя главной и основной причиной всего общественного развития. Хотя власть редко имеет самостоятельное значение и есть лишь орудие классового господства, а государство вообще существует ради экономических интересов, но она вечно обнаруживает стремление выказывать и считать себя самоцелью.

Словом, идея об этой организации обособляется, субстанциируется и представляет действительные отношения в обратном виде, не так как они существуют на самом деле. И понимание сущности общественного единства как политического единства упрочивается тем более, что иному пониманию общества благодаря разорванности его и противоречиям в нем, благодаря сложности и запутанности отношений в нем до известного момента нет места. (...)

Печатается по: Адоратский В. О государстве (К вопросу о методе исследования). М., 1923. С. 7—13, 18—19, 28—29, 32—33, 38—39, 50—52, 87, 89,90.

ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Адоратский В. 06 идеологии//Под знаменем марксизма. 1922. № II—12; Он же. Научный коммунизм К. Маркса. М., 1925; Он же. О ленинских выпусках по вопросу о государстве// Большевик. 1930. № 10. Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология