Семигин Г.Ю. Антология мировой политической мысли. Политическая мысль в России

ОГЛАВЛЕНИЕ

Ткачев Петр Никитич

(1844—1885)— революционный деятель, публицист, политический мыслитель. Учился в петербургской гимназии, из 5-го класса которой поступил на юридический факультет Петербургского университета. Сразу же принял участие в студенческих волнениях, был арестован и заключен сначала в Петропавловскую, затем в Кронштадтскую крепость. Спустя 7 лет сдал экстерном экзамены за полный курс университета и получил степень кандидата права. Активно участвовал в деятельности организации “Народная Воля”. Сотрудничал в журналах “Русское слово” и “Дело”. В 1873 г. вынужден был уехать за границу. Вскоре вступил в резкую полемику с П. Лавровым и Ф. Энгельсом. В 1875 г. начал издавать в Женеве журнал “Набат”, ставший органом якобинского направления в революционном народничестве. В 1877г. ему удалось с помощью французских коммунаров-бланкистов создать законспирированное “Общество народного освобождения”. Ткачев считал единственными революционными силами передовую интеллигенцию и общинное крестьянство, а единственным видом революции в России — бланкистский захват власти революционным меньшинством. Написал ряд работ по философии, истории, праву, экономике. Свою мировоззренческую позицию называл “реализмом” (или рационализмом). Применительно к природе — это “механический закон органической природы”; применительно к обществу — “закон общественного самосохранения”; применительно к политике — “философия действия”. (Тексты подобраны 3. М. Зотовой.)

ЗАДАЧИ РЕВОЛЮЦИОННОЙ ПРОПАГАНДЫ В РОССИИ

(Письмо к редактору журнала “Вперед!”)

НЕБОЛЬШОЕ ЛИЧНОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ

(...) Редакция отказалась принять мои условия, я отказался от сотрудничества, этим вполне и окончательно исчерпывался вопрос о наших личных отношениях. Но кроме этого личного вопроса тут был затронут другой вопрос, вопрос общий, вопрос, имеющий, по моему мнению, весьма существенное значение для всей нашей революционной молодежи, вопрос, тесно связанный с некоторыми основными пунктами ее революционной программы. Это — вопрос о задачах и целях русского революционного журнала, т. е. о задачах и целях революционной пропаганды вообще. Около него-то и вертелись все мои объяснения с редакцией; он-то и составляет предмет настоящего моего письма (...) Я думаю, что, с одной стороны, оно может послужить к выяснению существенных пунктов нашей революционной программы, с другой — бросит некоторый свет на отношение наиболее радикальных кружков нашей революционной молодежи к журналу “Вперед!”, оно покажет сторонникам этого журнала, где следует искать истинные причины той холодности, того недовольства, которое проглядывает в их отношениях. (...)

ПИСЬМО К РЕДАКТОРУ ЖУРНАЛА “ВПЕРЕД!”

Я отказался от сотрудничества в вашем журнале, потому что вы отказались предоставить мне наравне с вами право решающего голоса в выборе и помещении статей, право контроля над общим направлением журнала *. Но мне было бы прискорбно, если бы вы и ваши сторонники, основываясь на этом факте, вывели заключение, что я разошелся с вами из-за личного самолюбия, из-за вопроса о первенстве. В общем деле, м. г., в деле, касающемся дорогих для меня интересов русской революционной партии, я никогда еще не руководствовался, никогда не могу руководствоваться личными побуждениями; я всегда их приносил и всегда буду приносить в жертву этой партии, этого общего всем нам дела, дела русской революции. Я не хочу, чтобы даже вы могли превратно истолковать мое поведение, набрасывать тень на руководившие мною мотивы. Поэтому, не довольствуясь нашими личными объяснениями, я вам решаюсь писать. Прочтя это письмо внимательно и обсудив беспристрастно мои аргументы, вы должны будете убедиться, что я поступил так, как обязан был поступить всякий честный человек, дорожащий интересами революционной партии. (...)

* Я говорю здесь только о себе, потому что другие наши сотрудники отказались от тех прав, которых я требовал для них и для себя.

II

Что подразумевает наш журнал под словом революция. Народное движение, направленное к уничтожению существующего порядка вещей, к устранению тех исторически выработавшихся условий экономического быта, которые его давят и порабощают. Это слишком обще. Какое движение? Осмысленное, разумное, вызванное ясным сознанием принципиальных недостатков диких общественных условий, руководимое верным и отчетливым пониманием как его средств, так и конечных целей. Это сознание и это понимание должны быть присущими всему народу или по крайней мере большинству его, — только тогда, по вашему мнению, совершится истинная народная революция. Всякую другую революцию вы называете искусственным “навязыванием народу революционных идей”. (...) “Будущий строй русского общества, — гласит ваша программа, — осуществлению которого мы решились содействовать, должен воплотить в дело потребности большинства, им самим сознанные и понятые”. (...)

Следовательно, революцию вы понимаете в смысле осуществления в общественной жизни потребностей боль-.шинства, им самим сознанных и понятых. Но разве это будет революция в смысле насильственного переворота? Разве когда большинство сознает и поймет как свои по-„требности, так и те пути и средства, с помощью которых их можно удовлетворить, разве тогда ему нужно будет прибегать к насильственному перевороту? О, поверьте, оно сумеет тогда сделать это, не проливая ни единой капли крови, весьма мирно, любезно и, главное, постепенно. Ведь сознание и понимание всех потребностей придет к нему не вдруг. Значит, нет резона думать, будто и осуществлять эти потребности оно примется зараз: сначала оно сознает одну потребность и возможность удовлетворить ее, потом другую, третью и т. д., и, наконец, когда оно дойдет до сознания своей последней потребности, ему уже даже и бороться ни с кем не придется, а уже о насилии и говорить нечего.

Значит, ваша революция есть не иное что, как утопический путь мирного прогресса. Вы обманываете и себя и читателей, заменяя слово прогресс словом революция. Ведь это шулерство, ведь это подтасовка!

Неужели вы не понимаете, что революция (в обыденном смысле слова) тем-то и отличается от мирного прогресса, что первую делает меньшинство, а второй — большинство. Оттого первая проходит обыкновенно быстро, бурно, беспорядочно, носит на себе характер урагана, стихийного движения, а второй совершается тихо, медленно, плавно, “с величественной торжественностью”, как говорят историки. Насильственная революция тогда только и может иметь место, когда меньшинство не хочет ждать, чтобы большинство само сознало свои потребности, но когда оно решается, так сказать, навязать ему это сознание, когда оно старается довести глухое и постоянно присущее народу чувство недовольства своим положением до взрыва.

И затем, когда этот взрыв происходит,— происходит не в силу какого-нибудь ясного понимания и сознания и т. п., а просто в силу накопившегося чувства недовольства, озлобления, в силу невыносимости гнета, — когда этот взрыв происходит, тогда меньшинство старается только придать ему осмысленный, разумный характер, направляет его к известным целям, облекает его грубую чувственную основу в идеальные принципы. Народ действительной революции — это бурная стихия, все уничтожающая и разрушающая на своем пути, действующая всегда безотчетно и бессознательно. Народ вашей революции — это цивилизованный человек, вполне уяснивший себе свое положение, действующий сознательно и целесообразно, отдающий отчет в своих поступках, хорошо понимающий, чего он хочет, понимающий свои истинные потребности и свои права, человек принципов, человек идей.

Но где же видано, чтобы цивилизованные люди делали революции! О нет, они всегда предпочитают путь мирного и спокойного прогресса, путь бескровных протестов, дипломатических компромиссов и реформ — пути насилия, пути крови, убийств и грабежа. (...)

Даже нашему III Отделению, впадающему в умоисступление при одном слове революция, подобная революция — ваша революция, революция, обусловленная “ясным сознанием и пониманием большинством своих потребностей”, не может быть страшной. Напротив, его прямой интерес состоит в том, чтобы пропагандировать ее идеи. С помощью такой пропаганды можно совсем сбить молодежь с толку, представляя ей действительную революцию как искусственное навязывание народу несознанных и непрочувствованных им идей, как нечто деспотическое, эфемерное, скоротечное и потому вредное; уверяя ее, что победа народного дела, что радикальный переворот всех существующих общественных отношений зависит от степени сознания народом его прав и потребностей, т. е. от степени его умственного и нравственного развития, можно незаметно довести ее до убеждения, будто развивать народ и уяснять ему его потребности и т.п.— значит подготовлять не торжество мирного прогресса, а торжество истинной революции. (...)

IV

М. г., не думаю, что вы не можете этого понять, не можете потому, что в вас нет той веры, которая составляет нашу силу. Вы не верите в революцию, вы не верите в народ, вы не верите, что он может совершить ее без предварительной подготовки. Точно так же вы не верите и в нашу революционную молодежь; вы не верите, что она уже готова к революционной деятельности. И в том, и в другом случае причина вашего неверия одна и та же: постоянное смешение понятия революции с понятием мирного прогресса. Вы думаете, будто революции всегда должно предшествовать, что она всегда должна подготовляться знанием, будто знание пролог революции.

В нашем народе вы видите полное отсутствие знания, и вы говорите, что народ еще не готов для революции. Замечая, что и наша молодежь по части знаний не особенно сильна, вы находите, что и она еще недостаточно подготовлена к революционной деятельности, вы советуете ей поручиться, а потом заняться обучением народа. И конечно, с вашей скрытой, потаенной точки зрения, той точки, которую вы никогда не решитесь открыто высказать, но с которой вы и ваш журнал никогда не сходят, с точки зрения мирного прогресса,—- вы правы, тысячу раз правы. Всякий, кто хочет содействовать мирному прогрессу, должен учиться, учиться и учиться, накоплять и распространять знания; они — необходимое условие этого прогресса. Но они — совсем не необходимое условие революции. Они создают прогресс. но не они создают революцию.

Революции делают революционеры, а революционеров создают данные социальные условия окружающей их среды. Всякий народ, задавленный произволом, измученный эксплуататорами, осужденный из века в век поить своею кровью, кормить своим телом праздное поколение тунеядцев, скованный по рукам и по ногам железными цепями экономического рабства, — всякий такой народ (а в таком положении находятся все народы) в силу самых условий своей социальной среды есть революционер; он всегда может', он всегда хочет сделать революцию; он всегда готов к ней. И если он в действительности не делает ее, если он в действительности с ослиным терпением продолжает нести свой мученический крест... то это только потому, что в нем забита всякая внутренняя инициатива, что у него не хватает духа самому выйти из своей колеи; но раз какой-нибудь внешний толчок, какое-нибудь неожиданное столкновение выбили его из нее — и он поднимается, как бурный ураган, и он делает революцию.

Наша учащаяся молодежь точно так же в большинстве случаев находится в условиях, благоприятных для выработки в ней революционного настроения. Наши юноши — революционеры не в силу своих знаний, а в силу своего социального положения. Большинство их —дети родителей-пролетариев или людей, весьма недалеко ушедших от пролетариев. Среда, их вырастившая, состоит либо из бедняков, в поте лица своего добывающих хлеб, либо живет на хлебах у государства; на каждом шагу она чувствует свое экономическое бессилие, свою зависимость. А осознание своего бессилия, своей необеспеченности, чувство зависимости всегда приводят к чувству недовольства, к озлоблению, к протесту.

Правда, в положении этой среды есть и другие условия, парализующие действие экономической нищеты и политической зависимости; условия, до известной степени примиряющие с жизнью потому, что они дают возможность эксплуатировать чужой труд; условия, заглушающие недовольство, забивающие протест, развивающие в людях тот узкий, скотский эгоизм, который не видит ничего дальше своего носа, который приводит к рабству и тупому консерватизму. Но юноши, еще не охваченные губительным влиянием условий второго рода, еще не втянувшиеся в будничную практику пошлой жизни, не успевшие присосаться ни к одному из легализированных способов грабежа и эксплуатации, юноши, не видящие ничего в будущем, кроме необеспеченности и зависимости, вынесшие из прошлого безотрадные воспоминания о всякого рода унижениях и страданиях, которым зависимость и нищета подвергают человека, — эти юноши, едва они начинают сознательно мыслить, невольно, неизбежно приходят к мысли о необходимости революции, невольно, неизбежно становятся революционерами. В революции они видят единственную возможность выйти из того положения, в которое втиснули их данные экономические и политические условия нашей социальной жизни*. (...)

Напрасно царские опричники с каким-то диким бешенством топчут и давят молодые силы, напрасно пускают они в ход все возможные и невозможные средства, чтобы устрашить, запугать или хоть развратить молодежь, напрасно восстановляют они против нее общественное мнение, бросают в нее грязью и инсинуациями, напрасно: ни их угрозы, ни их ласки, ни их кары, ни их преследования, ни их клеветы —

* Может быть, для вас, м. г., для вас, не знающих молодежи, не понимающих ни ее стремлений, ни ее идеалов, чуждых ее духу,— может быть, для вас, говорю я, все эти мои соображения покажутся недостаточно убедительными. В таком случае позвольте мне сослаться на слова одного из типических представителей нашей современной молодежи. Вы можете видеть конкретное “подтверждение моих отвлеченных, абстрактных умозаключений”.

“Кто мы и чего должны мы хотеть в силу самой необходимости?” — вот вопрос, который поставил Нечаев в первом номере “Общины”. и вот как он отвечал на него:

“Мы, дети голодных, задавленных лишением отцов, доведенных до отупения и идиотизма матерей”.

“Мы, взросшие среди грязи и невежества, среди оскорблений и унижений; с колыбели презираемые и угнетаемые всевозможными негодяями, счастливо живущими при существующем порядке”.

“Мы, для которых семья была преддверием каторги, для которых лучшая пора юности прошла в борьбе с нищетой и голодом, пора любви, пора увлечений — в суровой погоне за куском хлеба”. “Мы, у которых все прошлое переполнено горечью и страданиями, в будущем тот же ряд унижений, оскорблений, голодных дней, бессонных ночей, а в конце концов суды, остроги, тюрьмы, рудники или виселица”.

“Мы находимся в положении невыносимом и так или иначе хотим выйти из него”.

“Вот почему в изменении существующего порядка общественных отношений заключаются все наши желанные стремления, все заветные цели”.

“Мы можем хотеть только народной революции”.

“Мы хотим ее и произведем ее” (“Община”, № 1, стр. 3).

ничто не может одолеть ее. Десятки, сотни юношей ежегодно гибнут в этой неравной борьбе, но на месте погибших борцов сейчас же являются новые, и борьба продолжается почти без отдыха, без перерывов.

Это точно какая-то сказочная тысячеголовая гидра: отрубят одну голову, на ее месте вырастает другая сейчас же! И ни в одном царском арсенале нет такого орудия, которым можно бы было ее убить. Чтобы ее убить, нужно изменить социальные условия той среды, из которой выходит наша учащаяся молодежь, нужно перестроить заново все здание нашей общественной жизни, т. е. деспотическое государство должно убить прежде всего само себя. В этой-то неуничтожимости (при данных, разумеется, условиях), в этой, так сказать, бессмертности нашей революционной молодежи и заключается один из основных элементов ее силы. На сознании этой силы она основывает свою веру в свое революционное призвание. И эта вера, одушевляя и вдохновляя юношей, дает им смелость мужественно поддерживать неравную борьбу с их страшным врагом, укрепляет их энергию, поощряет их на отважные подвиги, делает из них героев. (...)

(...) Конечно, со своей точки зрения, вы вполне правы, поступая таким образом, и я вас не обвиняю, я хочу лишь раскрыть перед вами практические последствия вашей пропаганды, тот вред, который она может нанести интересам вашей революционной партии.

До сих пор я рассматривал значение этой пропаганды со стороны ее влияния на революционную молодежь.

С этой стороны я признаю ее вредной в четырех отношениях. Она вредна, во-первых, потому, что вы спутываете понятия молодежи, подтасовывая идею революции идеей мирного прогресса; беря на себя роль защитника первой, вы в сущности защищаете лишь вторую, и, нападая на попытки вызвать революцию искусственно, вы этим самым дискредитируете в глазах наших юношей революцию вообще.

Во-вторых, она вредна потому, что тот путь, на который вы указываете молодежи как на единственный полезный в деле подготовления революции, совсем не единственный, и, идя по нему, она будет не приближаться, а скорее удаляться от возможности осуществления насильственного переворота в ближайшем будущем; она будет работать не для торжества революции в настоящем, а для торжества мирного прогресса в будущем.

В-третьих, ваша пропаганда вредна потому, что вместо того, чтобы возбуждать и подстрекать молодежь к непосредственной практической революционной деятельности, она отвлекает от нее, проповедуя революционерам не столько необходимость, настоятельную необходимость этой деятельности, сколько необходимость “строгой и усиленной подготовки к ней”. Притом же ваши советы насчет “самообразования” и “самовоспитания” не соответствуют ни социальному положению нашей революционной среды, ни господствующему среди нее настроению и резко противоречат с теми святыми обязанностями, которые страдания народа налагают на каждого революционера.

В-четвертых, она вредна потому, что подрывает в молодежи веру в ее силы, в возможность для нее непосредственной революционной деятельности, в возможность самой революции в ближайшем будущем.

VI

(...) На органе этой партии лежат две обязанности: с одной стороны, он должен возбуждать партию к деятельности, разъяснять ей пути этой деятельности, развивать и защищать ее программу, содействовать ее объединению и ее организации, с другой — он должен служить в ее руках практическим орудием борьбы ее с установленным порядком, средством революционной агитации.

Я показал вам, м. г., что ваш журнал не удовлетворяет первой задаче, что он, указывая на слишком исключительные пути революционной деятельности и устраняя все другие (путь непосредственной народной агитации, путь заговоров) как бесполезные и даже вредные *, вносит в партию

* Во время наших личных объяснений по этому поводу вы в принципе согласились со мною, что для осуществления революции недостаточно одного только уяснения народу его прав и потребностей, недостаточно одной только пропаганды, нужна и непосредственная агитация (т. е. непосредственный призыв народа к бунту, непосредственное возбуждение в нем революционных страстей), и государственный заговор. Но ваша уступка, как всякая вынужденная уступка, была уступкой только наполовину. Да, вы согласились вместе со мною признавать полезность и необходимость заговора и народной агитации, но вы все-таки остались при том убеждении, что оба эти средства — как средства, непосредственно вызывающие переворот. — могут быть применяемы в практике лишь тогда только, когда “мы будем считать себя вправе призвать народ к осуществлению этого переворота” (основной пункт вашей программы). А право это, опять-таки говорю вашими же словами, мы получим “лишь тогда, когда разъединение, дезорганизует ее наличные силы и извращает ее программу; подрывая в ней веру в свои силы и в возможность революции в ближайшем будущем, уверяя ее в недостаточной подготовленности к ней народа и т. д., он ослабляет и парализует ее энергию, направленную к непосредственному осуществлению насильственного переворота.

Удовлетворяет ли он по крайней мере второй своей задаче — служит ли он средством практической революционной агитации? (...)

(...) Ваш журнал решительный противник борьбы агитационной, он признает лишь одну борьбу — борьбу философскую, борьбу с точки зрения общих принципов. В своей программе (стр. 6) вы говорите, что для вас всего важнее вопрос социальный, т. е. те общие экономические принципы, которые лежат в основе исторического общества, и что внимание вашего журнала исключительно будет обращаться на факты, имеющие наиболее тесную, прямую связь с этими принципами, следовательно, на факты из экономической жизни народа; факты же, в которых экономические принципы воплощаются лишь косвенно, посредственно, будут интересовать вас только в слабой степени, вы отодвинете их на задний план.

Политический вопрос, т. е. тот политический вопрос, который всех нас давит, безумный деспотизм самодержавия, возмутительный произвол хищнического правительства, наше общее бесправие, наше постыдное рабство — все это для вас вопросы второстепенные. Вы слишком заняты созерцанием коренных причин зла, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Но коренные причины зла одинаковы как для России, так и для всей западной Европы, только в Западной Европе благодаря более высокому развитию экономической жизни они проявляются в более резких, более рельефных формах и их влияние на все прочие сферы жизни, и в особенности на сферу политическую, осязательнее, нагляднее. течение исторических событий укажет само минуту переворота и готовность к нему народа русского” (...). Пока же этого указания еще не воспоследовало, пока народ еще не подготовлен к перевороту, т. е. пока “он не уяснил себе своих прав, обязанностей и потребностей”, до тех пор вы признаете только один путь — идти в народ, только одну деятельность — пропаганду народу разумных социальных идей — возможной и полезной. На все другие пути и деятельности вы смотрите или по крайней мере должны смотреть с точки зрения вашей программы как на попытки искусственно вызвать революцию, а такие попытки, говорите (...), “едва ли могут быть оправданы в глазах того. кто знает, как тяжело ложатся всякие общественные потрясения на самое бедное большинство...”.

Отсюда, в интересах разъяснения фальшивости и несправедливости общих экономических принципов гораздо практичнее обращаться за фактами к Европе, а не к России. Ее жизнь представляет если и не более обильный, то во всяком случае более разработанный материал для подобного разъяснения, чем наша. Вы это понимаете, и потому ваш журнал гораздо пристальнее следит за рабочим движением в Западной Европе, чем за внутренней жизнью России; вопросам общеевропейского интереса он уделяет столько же, если не больше, места, как и вопросам, имеющим специально русский интерес. (...)

Вот потому-то истинно революционная партия ставит своей главной, своей первостепенной задачей не подготовление революции вообще, в отдаленном будущем, а осуществление ее в возможно ближайшем настоящем. Ее орган должен быть и органом этой идеи; мало того, он должен служить одним из Практических средств, непосредственно содействующих скорейшему наступлению насильственного переворота. Иными словами, он должен не столько заботиться о теоретическом уяснении и философском понимании принципиальных несовершенств данного порядка вещей, сколько о возбуждении к нему отвращения и ненависти, о накоплении и распространении во всех слоях общества чувств недовольства, озлобления, страстного желания перемены.

Следовательно, хотя интересы революционной партии и не исключают теоретической, научной борьбы, но они требуют, чтобы борьба практическая, агитаторская была выдвинута на первый план. Они требуют этого не только ввиду настоятельной неотложности революции, но также и ввиду других не лишенных значения соображений. Наша молодежь, наше интеллигентное меньшинство страдает не столько недостатком ясного понимания несостоятельности общих экономических принципов, лежащих в основе нашего быта, сколько недостатком сильных аффективных импульсов, толкающих людей на практическую революционную деятельность. Следовательно, .развитие этих импульсов (что и составляет одну из главных задач революционной агитации) в высокой степени необходимо в интересах более усиленного комплектования кадров революционной армии. (...)

VII

После всего мною сказанного я, как мне кажется, имею некоторое право утверждать, что с точки зрения насущных интересов русской революционной партии задачи ее революционной пропаганды могут быть формулированы следующим образом.

1. По отношению к образованному большинству, по отношению к привилегированной среде, равно как и по отношению к пароду, она должна преследовать главнейшим образом цели агитаторские. Она должна возбуждать в обществе чувство недовольства и озлобления существующим порядком, останавливая его внимание главным образом на тех именно фактах, которые всего более способны вызвать и разжечь это чувство. При выборе этих фактов она должна соображаться не столько с тем, в какой мере в них воплощаются общие принципы данного порядка, сколько с тем, в какой мере они причиняют действительные, осязательные страдания людям той или другой среды.

2. По отношению к революционной молодежи, к своей партии она должна преследовать цели по преимуществу организационные. Убеждая ее в настоятельной необходимости непосредственной, практической революционной деятельности, она должна выяснить ей, что главное условие успеха этой деятельности зависит от прочной организации ее революционных сил, от объединения частных, единичных попыток в одно общее, дисциплинированное, стройное целое. Наша революционная практика выработала несколько путей революционной деятельности: 'путь государственного политического заговора, путь народной пропаганды (именно то, что ваш журнал называет “развитием в народе сознания его прав и потребностей”), путь непосредственной народной агитации (т. е. непосредственного подстрекательства народа к бунту). Не время теперь спорить, какая из этих деятельностей полезнее, какой путь целесообразнее.

Все три пути одинаково целесообразны, все три деятельности одинаково необходимы для скорейшего осуществления народной революции *.(...)

* Доказать несомненную истинность этого положения очень нетрудно. Ни одна из этих трех революционных деятельностей, взятая в отдельности, взятая сама по себе, не может привести к скорому осуществлению народной революции. Достигнуть этой цели возможно лишь при одновременном применении всех их.

В самом деле, если мы, следуя вашим, м. г., советам, ограничимся одним лишь развитием в народе сознания, сознания его прав и потребностей. то революции мы никогда не дождемся. Но если, с другой стороны, мы ограничимся одним лишь непосредственным подстрекательством к бунту, то хотя мы и будем иметь большую вероятность добиться бунта, но зато не будем иметь никаких гарантий, что этот бунт оставит после себя какие-нибудь прочные результаты, что он не будет очень скоро подавлен, что он разрастется в действительную революцию.

Наконец, если мы ограничимся одним лишь государственным заговором, то хотя с помощью этого средства произвести переворот весьма легко неудобно, но переворот этот будет иметь характер государственный, а не народный; он не проникнет в недра народной жизни, он не подымет и не взволнует низших слоев общества, он взбаламутит лишь одну его поверхность, короче говоря, это совсем не будет народной революцией.

Печатается по: Ткачев П. Н. Соч В 2 т. Т. 2. М„ 1976. С. 12—13 16— 19, 23—25, 26, 29, 31, 34—35 36— 39.

ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Ткачев П. Н. Избр. литературно-критические статьи. М.—Л 1928; Он же. Избр. соч. М., 1932—1937. Т. 1—6- Он же Соч' В 2 т. М., 1975—1976. Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология