Семигин Г.Ю. Антология мировой политической мысли

ОГЛАВЛЕНИЕ

Рормозер Гюнтер

(род. в 1927 r.) — виднейший представитель современного консерватизма в Германии, ученый с европейским именем. Изучал философию, теологию, историю в Мюнстере. С 1963 г. профессор Кельнского университета, в 1976—1996 гг.—заведующий кафедрой социальной философии университета Хоэнхайм (Штутгарт). Дал фундаментальную разработку политической философии национал-консерватизма и философии религии. По мировоззрению гегельянец. Г. Рормозер выступает за демократический просвещенный консерватизм в сочетании с классическим либерализмом, за их взаимодействие. Основы консервативного мышления он видит в христианской религии, а также в национальном и историческом сознании. Христианство считает незаменимым источником нравственности для народов, сформировавшихся в лоне этой религии. Новый консерватизм, критически преодолевший односторонность прошлых учений и вобравший в себя высшие достижения классики, квалифицируется Рормозером как императив выживания для всего человечества. Г. Рормозер интересен также как глубокий аналитик политических процессов в Германии. Ему принадлежит историко-философское обоснование таких ключевых понятий политической науки, как либерализм и консерватизм, демократия, правовое и социальное государство и др. Книги Г. Рормозера дают серьезное исследование духовных и политических процессов, происходящих в России в постсоветский период. Эта тема раскрывается им в широком историческом контексте судеб эпохи Нового времени. (Тексты подобраны А. А. Френкиным.)

КРИЗИС ЛИБЕРАЛИЗМА

[...] Положение обостряется. Германия находится на поворотном пункте своего исторического развития. Поворот назад или упадок — так воспринимают многие немцы альтернативу. Борьба за новую политическую, моральную, культурную ориентацию страны ведется всеми общественными силами, исходя именно из этой альтернативы.

Проявления кризиса, наложившие отпечаток на все сферы общественной и личной жизни, нагнетают такое ощущение, что дело может дойти до катастрофы: — Кризис демократии бросает на Германию тень Веймара. — Кризис процесса объединения Германии провоцирует опасность нового раскола, хотя и другого рода. — Кризис европейской идеи может погубить мечту об объединенной Европе, совместными усилиями заботящейся о своем самосохранении. — На смену конфликту Восток — Запад, закончившемуся вследствие крушения социалистической системы, вероятно, лишь временно, приходит конфликт Север — Юг, представляющий собой вызов значительно более крупного масштаба. — Возрождение исламского фундаментализма ставит Европу в ситуацию борьбы за свою духовную и культурную идентичность. — Век социал-демократии, о котором говорил Ральф Дарендорф, идет ныне, пожалуй, к своему концу. — Кризис социального государства лишает Германию интегративной силы, которой страна была обязана своей сплоченностью. — Из-за потери национальной идентичности возникает новый национализм.

После того как в Германии сознательно покончили с просвещенным и самокритичным консерватизмом, новый национализм может привести к возвращению фашистского мышления. Под влиянием этого национализма уже претерпевает изменения система политических партий в стране. — Отдаленные последствия неомарксистской культурной революции 60-х годов выразились в гегемониальном господстве либерализма, который проявил свойства как либертаризма, так некоторым образом и тоталитаризма. Этот либерализм лишает нашу демократию способности к духовно-политическому обновлению.

Крушение тоталитарного социализма никоим образом не означает триумфа либерализма: напротив, либерализм сам оказывается в ситуации кризиса, вызывающего в нашей памяти воспоминания о Веймаре. Разложение культуры и морали приобретает необозримые размеры. — Религия снова стала фактором мировой политики. В то же время в Германии драматическим образом ускоряется процесс дехристианизации. — Политическое управление этими кризисными процессами, по всей очевидности, потеряно. Более того, политики сами находятся в состоянии беспомощности, не зная, куда они должны вести граждан. Эрозия всех идеологий, имевших влияние в эпоху социализма — капитализма, лишает политиков ориентации и способности осуществлять руководство. Германия должна-таки совершить поворот в духовной области. Об этом так много говорилось раньше, однако сейчас поворот в духовной области стал императивом выживания Распаду нравственности и культуры мы ничего не сможем противопоставить, пока у нас не будет обновленного консерватизма, самокритичного и опирающегося на свои лучшие традиции.

Прогрессирующая либерализация — сама носитель болезни, на лечение которой она претендует. Такой либерализм, как у нас в Германии, исчерпал свои возможности. Ему придется уйти, поскольку он уже добился своего успеха: такого же рода судьбу Маркс предсказывал капитализму. И именно потому, что речь идет о сохранении принципов классического либерализма, абсолютно необходимых для современного общества, именно поэтому нельзя более оставлять все духовно-политическое пространство на откуп одному лишь нынешнему либерализму. В условиях кризиса либеральной демократии наш либерализм нигде не может вытащить себя из болота сам, как Мюнхаузен, дернувший себя за волосы. А поскольку социализм после своего крушения уже не представляет альтернативы, по крайней мере в ближайшее время, то в сложившейся обстановке неудержимо возникают новые правые.

Если же мы не хотим решения наших проблем ни в левом, ни в правом духе, тогда .нужно осознать необходимость самокритичного консерватизма, способного и готового учиться на своих собственных ошибках. Справиться с ситуацией исторического кризиса .такого масштаба, как нынешний, не под силу либерализму, которому не хватает корректировки и противовеса со стороны консерватизма. [...] До сих пор западному обществу было просто оправдывать свое существование и объяснять смысл своих усилий. Достаточно было постоянных ссылок на необходимость противостояния альтернативе реального социализма в любом ее виде.

Мы настолько жили в духовном, идеологическом отношении, а тем самым и политически за счет самого факта существования социализма, что даже не задумывались над тем, что произойдет, если мы лишимся возможности оправдывать наше собственное существование ссылками на несказанную нищету реального социализма. Так что ныне западное общество оказалось перед небывалым философским вызовом. Либерализм должен теперь представить свое обоснование и оправдание,. исходя из своего собственного существа и собственной деятельности. Не на кого больше сваливать вину за собственные ошибки и упущения. Ссылками на истощенный социализм подменяли ведь до сих пор отсутствие собственного мышления.[...] Мы все еще мыслим в политике лишь социально-экономическими категориями. [...] Всякие иные категории, выходящие за рамки социально-экономических, у наших политиков отсутствуют.

Духовные, исторические, культурные, а иногда и религиозные аспекты политической ситуации остаются едва ли замеченными нашими политиками. И это видно не только по тому, насколько они бессильны по отношению к войне на Балканах, но и в том, как они занимаются проблемой объединения Европы. Европа представляет собой исторически сложившийся феномен культуры, ее дальнейшее формирование должно осуществляться с учетом именно этих факторов. А что делают наши политики? Действуя в чисто бюрократической манере, они сводят объединение Европы к экономической интеграции. [...] Между тем Европе нужна фундаментальная политическая идея как направляющий образ будущего. У нас утрачено само понятие “политического отношения”. [...] Все более увеличивается несоответствие между историческим вызовом, с одной стороны, и возможностями ответить на этот вызов одними лишь либеральными методами. [...] Кризис политики в условиях нашей либеральной системы должен быть преодолен самим либерализмом, но преобразованным. Ибо либеральной демократии нет альтернативы. [...] Лишь будучи легитимирована убедительной моральной идеей, политика может обрести авторитетность. Без авторитета нет политики. Допускаемое нашей либеральной системой систематическое разрушение авторитета опасно, потому что утрата авторитета открывает дорогу грубому, варварскому насилию.

Политике нужна идея, ей необходим авторитет и этос, лежащий в основе политики. [...] Обращаясь к политической философии Платона, Гоббса и Карла Шмитта, нам следовало бы подумать о духовно-моральных предпосылках либеральной политики. Кризис либерализма — это не только кризис политических институций, но также в существенной степени и кризис либеральной культуры. Поражение Веймарской республики уже преподнесло нам однажды этот урок. [...] Кризис нынешнего либерализма не ставит под сомнение правильность либеральных принципов, если их верно понимать.

Слабости сегодняшнего либерализма — следствие чрезмерности либерализма в сфере культуры и политики и недостаточности либерализма в экономике. [...] Победу либерализма над социализмом связывают прежде всего с победой рыночной экономики над плановой и централизованной экономикой. От наличия свободного рынка зависит и свободный- характер самой политической системы и ее культуры. Несомненно, идея свободного рынка составляет социально-политическое ядро либерализма. [...] Условия — рамки и правовые предпосылки, необходимые для функционирования рынка, может и сегодня создать только государство. [...] В свете негативного опыта централизованной плановой экономики возрастает значимость следующих двух основных принципов всякой либеральной системы:

1. Без рынка обойтись нельзя. Эффективно удовлетворить материальные потребности общества можно только посредством дееспособного рынка. [...)

2. Средства производства не должны при этом непременно находиться в руках частных собственников. [...] Важнейшие экономические решения принимают сегодня не собственники предприятий, а менеджеры, находящиеся на службе у этих предприятий.

Акционерная форма собственности вполне сочетается с принципом рыночной экономики. Решающим элементом рыночной экономики является принцип конкуренции. [...] Западное общество не создает ныне относительного равенства шансов для всех с точки зрения доступа к рынку. [...] Последовательный либерал считает, что в принципе все должно подчиняться логике рынка. Для консерваторов же, а, впрочем, также и для либеральных социалистов существуют, напротив, определенные цели, ценности, которые нельзя отдавать на откуп законам рынка и подчинять им. Потому что если предоставить рынок самому себе, он ликвидирует конкуренцию и тем самым самого себя. В конце концов тогда на рынке останется всего один сильнейший.

Только государство, сильное государство может обеспечить относительное равенство шансов конкурентов. Для этого созданы соответствующие политические инструменты вроде антимонопольных законов. [...] Правовое государство, рожденное Французской революцией, составляет, пожалуй, величайшее политическое достижение в мировой истории. И поскольку без правового государства мы не жили бы в условиях свободы, всем нам нужно — при всей нашей критике реального либерализма — защищать либеральные принципы. [...] О правовом государстве можно говорить, когда все равны перед законом. [...] Решающим условием осуществления либерализма в экономической, социальной, правовой области является проведение различий между государством и обществом. [...] Либеральная демократия немыслима без дееспособной общественности.

Предпосылкой этого является плюрализм. [...] Но плюрализм как выражение различных мнений и интересов возможен [...] лишь в том случае, если общественная дискуссия ведется на основе определенного основного консенсуса. Основной консенсус составляет условие и рынка (договоры должны соблюдаться), и общественного плюрализма. Спор имеет смысл до тех пор, пока есть какая-то форма общности . Иначе споры лишь разжигают еще более конфликты, которые могут разрушить и погубить общество.

В целом же индивид в либеральном государстве совершенно свободен. [...]Либеральное государство ограничивает сферу своего вмешательства только самым необходимым, оставляя индивиду свободное пространство, в котором тот действует по своему усмотрению. Основные права человека определяют границы вмешательства государства в жизнь отдельного человека. [...] Отказ от публично признанной истины имеет для всякого либерального строя центральное значение. [...] Каждый решает сам, что он считает истиной. [...] Инстанцией, компетентной решать спорные вопросы, считается отныне лишь юридический процесс или иной процесс разбирательства, рассмотрения вопроса. [...] Либеральное государство не требует от своих граждан признания решений, принятых в соответствии с установленной процедурой, в качестве правильных и истинных. В этом состоит сила и либеральность данного государства.

Обязанность гражданина — признать решения, принятые корректно и в установленном порядке, даже в том случае, если он считает их неверными. И здесь возникает вопрос, а можно ли все обстоятельства человеческой жизни передать на процедурное рассмотрение, чтобы судьба их решалась таким формальным образом. Можно ли решать мнением большинства, к примеру, вопросы жизни и смерти? Одна из причин гибели веймарской демократии заключалась в том, что она представила все вопросы ценностей, религии, нравственности на решение большинства. [...] Проблема политической власти решается либерализмом путем замены власти на право. Либеральное государство специфично тем, что оно само ограничивает свою власть, чтобы обеспечить и гарантировать основные права гражданина.

Основная проблема либеральной философии — это проблема ограничения власти. [...] Либерализм стремится к сведению власти до минимума, к ее нейтрализации, в этом состоит его долгосрочная стратегия. Функции современного правового государства сокращаются до основных, в остальном же общественная жизнь, как предполагается, должна складываться свободно по усмотрению граждан и общественных групп. [...] Либеральное конституционное государство следует принципу разделения властей, имея в виду, что различные ветви власти должны взаимно контролировать и нейтрализовать друг друга. [...] Подведем итоги. Либерализм продемонстрировал значительные достижения, их нужно признать и защищать впредь. К таким достижениям и относится правовое государство, экономика, основанная на принципе конкуренции, разделение между государством и обществом, исключение из политических споров вопроса об истине. Либерализм функционирует, когда в обществе сохраняется нормальное положение и достигнут относительно высокий уровень благосостояния. В остальном же от классического либерализма ныне уже ничего не осталось.

Правовое государство повреждено, разделение властей подорвано. Философская, в конечном счете христианская, основа либерализма находится в состоянии распада. Нормальной ситуации в обществе как условия, необходимого для существования либерализма, не было именно в периоды всех крупных кризисов XX в. [...] Справиться с кризисом такого масштаба, какой имел место в Германии в конце Веймарской республики или в России сегодня и какой наступает, быть может, снова у нас, либерализм, видимо, в принципе не в состоянии. [...] В основе своей либерализм вообще не имеет собственного отношения к государству и к категории политического. [...] Как идеология, ведущая свое происхождение от естественного права, либерализм не способен к историческому и политическому мышлению, он исключает такой тип мышления. Либерализм мыслит в категориях модели и процедуры. Он не располагает категориями, которые позволяли бы ему принимать особые меры в чрезвычайных ситуациях. Отношение к государству у него лишь чисто функциональное.

Представление о том, что государство и политика могут представлять собой нечто большее, чем службу по согласованию интересов различных сторон, чуждо либерализму совершенно. Либерализм предполагает наличие основного консенсуса в обществе, однако внести какой-то вклад в культурную основу такого консенсуса сам он не в состоянии. Плюрализм сам же по себе никакое общество сцементировать не может. [...] Люди вспоминают о том, что тоталитарные режимы XX в. оправдывали свой террор, господство, угнетение, подавление свободы тем, что только они одни владеют истиной. [...] Нужно отличать классический либерализм от нынешнего, который перерождается в либертаризм.

Принципиальное различие между ними состоит в том, что классическая либеральная философия не отказывалась от ответа на вопрос об истине в принципе. Она не оспаривала также того, что обществу совершенно необходимо взаимопонимание относительно истины. Классическая либеральная философия делала при этом лишь ту оговорку, что решение вопроса об истине может быть достигнуто только в результате организованной на принципах конкуренции дискуссии. [...] Истина может быть найдена лишь при условии, что все люди будут иметь возможность участвовать в ее поиске. Никто не должен быть исключен из этого процесса, так как иначе может возникнуть опасность, что именно исключенный и обладает пониманием истины, которого нет у остальных.

Поэтому классический либерализм совершенно не совместим ни с какими формами преследования людей за их убеждения. Между тем терроризирование людей за их убеждения мы как раз и переживаем ныне повсеместно. Тот, кто преследует и маргинализирует другого человека только потому, что у того иные убеждения, которые воспринимаются как неподходящие, тот перестает быть либералом. В том, что люди перестали у нас быть либералами, состоит одна из решающих перемен времени. Либерализм принимает качественно иной облик, выступая в форме либертаризма, когда он исключает саму постановку вопроса об истине как таковую, исходя из того, что никакой истины нет вообще. Даже если бы истина существовала, мы не могли бы, дескать, познать ее.

Либерализм, выступающий как либертаризм, не располагает знанием истины. Для него есть только мнения. А поскольку нет более масштабов и критериев для качественного различения разных мнений, все мнения оказываются в равной степени подходящими и оправданными. [...] Тогда путь от анархии до тирании становится уже и так долог. Тоталитарные системы XX в. появились ведь у нас не как гром среди ясного неба. Они не были также результатом заговоров отдельных непросвещенных лиц, каких-то конспиративных соглашений. Тоталитарные системы имели определенное историческое происхождение, которое теснейшим образом было связано с безразличием позднего либерализма к истине и ценностям. Предпосылкой возникновения тоталитарных систем был распад , кризис буржуазного общества. [...] Вопрос о нормах и ценностях оказался в нашем обществе рыхолощен. Считается, что каждый человек имеет право выбирать себе ценности. [...] Однако если либерализм строится только на свободе как своеволии, он обречен на гибель. На своеволии нельзя построить никакого порядка.

Если своеволие как один из моментов свободы абсолютизируется, распространяется на свободу в целом, то не может быть никакого государства, а тем более “нравственного государства”. Тогда появится фундаментализм. К свободе относятся в современном мире правовое государство и мораль, согласий которой люди живут в соответствии с законом разума. Но на ком держится правовое государство? Кто является хранителем нравственности? Гегель отвечает на эти вопросы однозначно: христианская община. Община с ее вдохновением, выводящая каждого человека из его естественного состояния и приподнимающая его, является тем местом, где формируется свободное сознание. Именно здесь происходит тем самым и нравственное воспитание индивида. Без такого христианского нравственного воспитания свобода в обществе и в государстве не имела бы основания. [...] Сейчас, 50 лет спустя после окончания второй мировой войны, стало очевидно, что “эмансипировались” мы в ФРГ именно от нравственности.

После 1945-го немцам еще было ясно, что пережитая ими катастрофа была в какой-то мере обусловлена дехристианизацией. При продолжающейся потере нравственности свобода теряет свое содержание [...] Современный либерализм все более освобождается от христианских корней, которым он обязан своим возникновением. [...] Если либерализм не будет скорректирован просвещенным консерватизмом, судьба его самого рано или поздно окажется под вопросом. Речь идет о таком консерватизме, для которого человек не только существо, озабоченное своим материальным благополучием, но и культурное существо. Человеку недостаточно одного лишь удовлетворения материальных потребностей и признания его как индивидуума. Он хочет также получить признание в своей принадлежности к национальным и другим коллективам. То есть он нуждается в признании как культурное существо.

Между тем либерализм не в состоянии дать такое понятие культуры. Создать это способен лишь обновленный, консерватизм, осознающий свои либеральные и христианские корни. [...] Лишь такой просвещенный консерватизм был бы также в состоянии отмежеваться от набирающего рост движения “новых правых”. [...] Если мы не сформируем эту силу, тогда в нынешней ситуации единственной альтернативой либеральной идеологии останутся лишь новые правые и, быть может, новый фашизм. Кто не хочет такого развития событий, тот должен выступить на стороне просвещенного консерватизма, способного к обновлению и отвечающего новым историческим требованиям. [...] Новый консерватизм не должен повторять ошибок консерваторов 20-х годов, а именно вырождаться в слепой антилиберализм.

Современное общество без либерализма вообще нежизнеспособно. [...] Либерализм нуждается в существовании определенного противовеса в виде разумного и просвещенного консерватизма, который бы корректировал его, постоянно поворачивал бы его лицом к действительности. [...] Новый консерватизм должен пересмотреть также свое отношение к религии, конкретно к христианству. [...] Он не сможет поэтому стать гуманным, если у него не будет религиозных, а конкретно — христианских основ. Буржуазное общество вследствие односторонности своего развития привело к утрате смысла жизни, создало душевную опустошенность. [...] Оно не в состоянии уже ответить на вопрос об историческом смысле и целях своего существования. Это общество исчерпало себя в потреблении, технике, гедонизме, не имея уже никаких иных целей. Тогда буржуазное общество не располагает уже больше духовными и моральными силами для обеспечения своего будущего и основ своей собственной легитимности. Оно иссякает внутренне. [...] Новый принцип, пришедший по крайней мере с наступлением экологического кризиса на смену принципу утопии, ставит во главу угла задачу самосохранения. [...]

Альтернатива идеологическому мышлению означает мыслить историческими категориями, исходя из исторического сознания. Такое мышление дает нам снова возможность понять суть современной ситуации. Консерватор тот, кто мыслит исторически. [...] Вывод следует из сказанного следующий: нам нужен новый, либеральный консерватизм, черпающий свое нравственное обоснование в духовных источниках национальной культуры и истории. [...] Почему для политики, которая ограничивается лишь регулированием и упорядочиванием земных отношений вроде заботы о всеобщем благе, почему для такого рода политики столь важно, чтобы ей противостояла религия, а также церковь как институционализированная форма религии? Это важно для того, чтобы политика могла, сверяясь с истиной религии, устанавливать рамки своих возможностей, что она может и что нет.

Не имея противовеса в виде религии, политика подвержена почти непреодолимой склонности выйти за все рамки и границы. Тогда политика не располагает более критерием, посредством которого она могла бы определять, что подлежит ее компетенции и что нет. [...] С другой стороны, религии, христианству также должна противостоять независимая и самостоятельная политика, подчиненная только критериям и императивам разума. Если религия в свою очередь не признает этих границ и начинает заниматься политикой таким образом, чтобы осуществить cnqa религиозные требования политически, тогда перед нами опасность религиозно обусловленной нетерпимости, религиозного безумия и фанатизма. Религиозное безумие и фанатизм могут иметь для народов и их культур, а также для благочестивых верующих и церквей такие же катастрофические последствия, как и вдохновленная квазирелигиозными идеями политика, служащая тем, кто обещает спасение. Человечность человека и корни свободы зависят от того, удастся ли провести различение между политикой и религией, в то же время не разделяя их полностью.

Религия и политика должны существовать во взаимодействии. [...] Наше общество скреплялось до сих пор социальным государством. Рост социального государства в Германии после 1945 г. был уникальным явлением. Кроме своих чисто социальных функций, это государство выполняло также функцию интеграции общества, которую в других странах, у других народов выполняет национальная идея. Возникает вопрос, что будет скреплять наше общество, если и дальше пойдет нынешняя эрозия социального государства, да и государства в целом. После 1945 г. нашей стране не приходилось нести никакой политической ответственности в мире. Освобожденная от множества политических обязанностей, страна могла бурно отдавать все свои силы росту материального благосостояния. Социальное государство приняло на себя в принципе все заботы, освободив немцев от всякого риска. И немцы могли тем самым без какого-либо стеснения и без всяких ограничений посвятить себя полной эмансипации каждого индивида. Мы не поняли, однако, что время это миновало. Наступает серьезная, чрезвычайная ситуация. Теперь жизнь покажет, как обстоит дело с культурными основами нашего сообщества.

Печатается по: Рормозер Г. Кризис либерализма. М., 1996.

НОВЫЙ КОНСЕРВАТИЗМ: ВЫЗОВ ДЛЯ РОССИИ

[...] Либерализм в Германии, ставший эталоном либерализма, почти достиг пределов своих возможностей. Об этих пределах дают представление три фактора непримиримых противоречий. 1. Проблема власти. Либерализм с его классической программой преобразования власти в право достиг такой точки, когда уже нет власти, способной поддерживать право и правопорядок и обеспечивать законность. [...]

2. Проблема гомогенности — второй источник противоречий либерализма. [...] Даже представители бундесвера считают, что гомогенность таит в себе опасность фашизации, и либерализм, по их мнению, противостоит гомогенности. Они предлагают заменить гомогенность гетерогенностью, поскольку полагают, что всякая форма гомогенности отличается реакционностью. [...] Представители нашей либеральной интеллигенции, будь то либералы или неомарксисты, сплачиваются в единый фронт, выступая против любой формы гомогенности в Германии. Они полны решимости устранить то, что возродилось на почве социальной революции, как птица Феникс из пепла: народ.

Народ, считают они, — понятие, которое должно исчезнуть из словаря немцев. Но в то же время они сетуют, что в этом прославляемом ими гетерогенном обществе распадаются все связи и не к кому обращаться с социал-демократическим призывом к солидарности. Тотальная утрата гомогенности приводит не только к утрате политической власти государства, но и к потере политической дееспособности. В политике это ведет к тому, что все политические категории заменяются экономическими понятиями. У нас больше нет политики, которую мог бы занимать какой-либо иной предмет помимо движения финансов и проблем распределения. В гетерогенном обществе каждый хочет увеличить свою долю общественного богатства, но не готов что-то отдавать обществу. [...]

Существует ведь форма культурной общности, исторически сложившееся бытие тех, кого объединяет общая судьба, историческая память и кто выступает как однородная общность, отличная от других, располагающих иными формами культуры и иными историческими традициями. Возрождение темы национального сознания представляется, при всех различиях, сходным феноменом у русских и немцев.

3. Внеисторичность. Важный урок, который следует извлечь из либерально-либертарной тенденции, состоит в том, что этот путь ведет в никуда. Если немцы не переосмыслят свою роль в истории и свое будущее, то Россия не найдет в Германии того партнера, на которого она вправе рассчитывать. Известно, насколько судьба немцев зависит от того, как сложатся российско-германские отношения. [...] Консерватизм так тесно связан в России у народа с инстинктом самосохранения, что не нуждается, собственно, в каком-то теоретическом, не говоря уже об идеологическом, оправдании. Большинство российских либералов, подвергающих критике определенные нездоровые проявления националистического, исторического и православного мышления, не ставят, однако, тем самым под вопрос консерватизм как таковой, а по нашим меркам даже сами консервативны.

Такого понимания необходимости нового консерватизма в Германии нет. [...] Экологический кризис заставляет пересмотреть заново соотношение двух направлений — консерваторов и прогрессистов. Несомненно, что тенденция в этом отношении состоит в возрождении консервативного мироощущения и мышления во всем мире. Быть консерватором стало теперь элементарным условием выживания человечества, всей нашей цивилизации. Таков новый смысл консервативного мышления. Это значит, что руководствоваться и дальше безоглядно лишь критерием прогресса было бы самоубийством. Что касается дальнейшего прогресса, то консерваторы выступают за него во всех разумных , оправданных формах, когда это необходимо и убедительно обосновано.

Но приоритет обретает основополагающий консервативный императив выживания человечества, означающий “сохранение”. Он становится теперь критерием приемлемости конкретных форм прогресса. Разумеется, это не означает конца истории или того, что впредь не нужны никакие изменения. [...] В действительности консерватизм означал в эпоху Нового времени, как правило, не отказ, а осуществление изменений, но без идеологии, прагматично и компетентно. Сегодня на первом плане стоит сохранение. И все задуманные изменения нужно проверять, соответствуют ли они императиву сохранения, тем самым ограничивая их. Раньше приоритет был за прогрессом. Что еще можно и нужно сохранить, было лишь побочным вопросом. Сегодня же вопрос стоит наоборот: какие изменения можно предпринять, исходя из необходимости сохранения цивилизации, из императива выживания человечества? [...]

Причины возрождения консервативного сознания в России представляются мне следующим образом. Во-первых, тот факт, что консервативный дух имеет глубокие корни в тысячелетней российской истории. Русский народ обладает инстинктивным чутьем консерватизма. Во-вторых, всякое планомерное изменение культуры порождает большую силу сопротивления. Глубокие перемены в культуре требуют более длительного времени, чем жизнь трех поколений, как это было в России. В-третьих, существует антропологическая константа, некая постоянная величина, которая консервативна. В самой натуре человека есть некое “консервативное ядро”, вследствие чего человек противится попыткам переделать его, допуская их лишь до определенных пределов. Этот момент оказался камнем преткновения для социализма. В-четвертых, особый вызов духу консерватизма бросают исторические кризисы, они резко сокращают пространство, в котором дееспособен либерализм и его политика. Либерализму всегда нужно, чтобы развернуться, нормальное положение в обществе с исправно функционирующими институтами.

Но как только оказывается под вопросом элементарное снабжение населения всем необходимым, как только отказывают институты и рушится общественная безопасность, либерализм становится беспомощен. О чем свидетельствует опыт XX в. [...]

Какие консервативные элементы оставались в СССР постоянно? Во-первых, сильная государственность в самой резкой форме. Восхищение этим феноменом можно встретить, например, у такого видного консервативного философа ФРГ, как Арнольд Гелен. [...] Во-вторых, безотносительно к идеологической семантике Советская Россия основывалась на авторитете. Не только в государстве, но и в обществе, со всей ясностью и определенностью. И третьим элементом режима был принцип иерархии. Существовала, таким образом, триединая консервативная структура: государство — авторитет— иерархия. {...} Создавая новую Россию, народ не может отбросить историческую память этого семидесятилетия, сколь бы страшной она ни была, не может прервать преемственность. И в этой эпохе есть определенные элементы, которые нужно было бы сохранить для новой России, очистив их от наслоений или, пользуясь гегелевским понятием, “в снятом виде”.

Не будь этих жизненных устоев, как могла бы тогда столь долго продержаться сама советская система? Только террором? Только извращениями? Ведь с функциональной точки зрения советский режим добился выдающихся достижений: покончил с неграмотностью, впервые в истории к руководству страной смогли прийти дети рабочих и крестьян. Во время второй мировой войны русский народ сумел вынести бесконечные муки, проявив высокую моральную стойкость. А превращение после войны в мировую сверхдержаву? Все эти достижения были бы невозможны, если бы советская система не мобилизовала духовные силы, относящиеся в известной мере к самым давним и лучшим консервативным традициям. [...] Консерватизм представляет собой, несомненно, исторически универсальный феномен.

Еще во времена до Французской революции он существовал в качестве значительной силы, обеспечивавшей преемственность развития общества. Как естественно возникший феномен, консерватизм присутствовал в качестве элементарных основ, представлений во всех культурах, в обществе любого типа. Это было с давних времен вопросом выживания.

Одновременно всегда были и оппозиционные, еретические движения, ставившие этот естественный консерватизм под сомнение. [...] Естественно выросшему в Западной Европе консерватизму пришлось претерпеть под влиянием Французской революции фундаментальные изменения. Он стал качественно иным. [...] Определенный консерватизм заключен в самой натуре человека. Когда человеку предстоит взять на себя ответственность, к примеру, за семью и собственность или, быть может, за некую более крупную общность, он склоняется, понятным образом, к консерватизму. [...] Сохранение семьи есть принцип глубочайшего консервативного смысла. Лишь тот, кто способен позаботиться о собственной семье, заинтересован и в сохранении всего окружающего мира. А у кого нет ни семьи, ни собственности, кто находится на уровне промышленного пролетариата XIX века, описанного Марксом, у того нет интереса не только в сохранении этого мира хоть в каком-то определенном состоянии, ему безразлична вообще судьба этого мира. Ни натура, ни собственное положение не пробуждают в нем такого интереса.

Таким образом, в противовес естественно вырастающему в обществе консерватизму возникает нигилизм, обусловленный в какой-то мере реальным положением. Революции XX в., как национал-социализма, так и сталинская, были нигилистическими. [...] Эпоха Нового времени в целом всегда характеризовалась диалектическим взаимодействием прогрессивных и консервативных сил. Эта эпоха [...] не только не сделала консерваторов чем-то излишним, но, напротив, впервые создала исторические предпосылки для консервативного мироощущения и мышления и поставила их на повестку дня. [...]

Печатается по: Рормозер Г., Фре нкин А. А. Новый консерватизм: вызов для России. М., 1996.

ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Rormoser G. Religion und Politik in der Krise der Moderne. Graz Wien-Kцln, 1989;

Idem. Der Ernstfall. Zur Krise unzerer liberalen Republik. Berlin, 1994 (рус. пер.: Кризис либерализма. М., 1996);

Idem. Neues kons ervatives Denken als Ьberlebensimperativ. Frankfurt/Main, 1994 (zusammen mit A. Frenkin) (рус. пер.: Новый консерватизм: вызов для России. М ., 1996);

Idem. Die Wiederkehr der Geschichte. Bietigheim/Baden, 1995; .

Idem. Emanzipation oder Freiheit. Berlin, 1995. Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология