Семигин Г.Ю. Антология мировой политической мысли

ОГЛАВЛЕНИЕ

Ясперс Карл

(1883—1969)—один из основателей экзистенциализма, политический мыслитель и публицист. Большую популярность приобрел в кругах либеральной интеллигенции ФРГ после разгрома фашизма. На протяжении всего послевоенного времени Ясперс активно обращается к важнейшим проблемам общественного и политического развития Западной Германии. Программное сочинение Ясперса “Истоки истории и ее цель” (1949) посвящено проблеме единства человеческой истории. По мнению Ясперса, единство не может обрести реальность ни в правильном мироустройстве, ни .в открытом взаимопонимании •к согласии. Единство — бесконечно далекая точка соотнесения, одновременно истоки и цель. Продвигаясь сквозь мировую историю, человечество приближается к основам подлинной истории, где возможно единение. На этом этапе взаимоотношения людей должны строиться на достойных человека принципах и началах, главным из которых является свобода. Публикуемый текст из данного сочинения выражает политическое кредо философа — его понимание роли и значения свободы, демократии, правового государства, гуманно устроенного общества. Другая крупная работа — “Куда движется ФРГ?” (1966) отражает опасения мыслителя за судьбу демократии в связи с “окостенением” политических партий, бюрократизацией административного аппарата, активизацией неофашизма и т. д. Выступая в защиту прав и интересов народа, Ясперс говорит о необходимости привлекать народ к участию в политической жизни, развивать его политическое самосознание. Место Ясперса в развитии мировой политической мысли определяется глубокой разработкой проблем власти, политической свободы, демократии, поисками взаимопонимания между различными культурами, народами, верованиями. (Текст подобран Р. И. Соколовой.)

ИСТОКИ ИСТОРИИ И ЕЕ ЦЕЛЬ

[...] Свобода возникает только с изменением человека. Ее нельзя создать посредством институтов, насильственно введенных в сообщество не претерпевших изменения людей; она связана с характером коммуникации, связей и общения между готовыми измениться людьми. Поэтому-то свобода как таковая не может быть запланирована, но люди при правильной постановке и решении конкретных задач сообща обретают свободу.

Привести людей к свободе — значит привести их в такое состояние, когда они в диалоге будут открываться друг перед другом. Однако это еще не будет освобождением от обмана. Не будет, если при этом останутся какие-то невысказанные задние мысли, если сохранятся резервы, которые приберегают, внутренне прерывая связь с собеседником, если в высказывании по существу кроется попытка что-либо утаить, солгать или схитрить. Подлинное общение чистосердечно и откровенно. Истина рождается лишь в полной обоюдной открытости.

С истиной, а тем самым и со свободой несовместимо как спокойное обывательское существование в рамках принятых условий, так и подчинение диктаторской власти, когда для всех существует лишь одно установленное мировоззрение и высказывать свои мысли можно лишь соответствующими фразами, которые проникают даже в частные письма; столь же несовместим с истиной и свободой фанатический пафос, с которым агрессивно и обидно для других декларируется обладание истиной и который по существу направлен лишь на то, чтобы унизить других. При таком фанатическом акцентировании истины ее неполнота проявляется именно в неполноте общения.

В действительности же окончательной абсолютной истиной не обладает никто. Искать истину означает постоянно быть готовым к коммуникации и ждать этой готовности от других. [...]

Теоретически размышляя о желаемом и разумном, мы легко забываем о главной реальности, о власти, которая повседневно, хотя и в скрытой форме, присутствует в нашей жизни. Обойти власть нельзя. Однако если нет такого человеческого существования, где бы в качестве неизбежной реальности не присутствовала власть независимо от того, осознает ли это каждый отдельный человек или нет, если власть как таковая есть зло, то возникает вопрос: как ввести власть в действительно необходимые рамки, как превратить ее в средство обеспечения порядка, действующего до того предела, вне которого ей уже почти незачем выступать? Другими словами, как устранить присущее власти зло?

Ответ на эти вопросы дает идущая в истории с незапамятных времен борьба между законностью и насилием. Справедливость должна быть осуществлена законом, на основе некоего идеального закона, на основе естественного права. Однако этот идеальный закон обретает свое реальное воплощение лишь в качестве исторического закона общества, которое создает для себя законы и повинуется им. Свобода человека начинается с того момента, когда в государстве, в котором он живет, вступают в действие принятые законы.

Такая свобода называется политической свободой. Государство, в котором действует свобода, основанная на законах, называется правовым государством. Правовым государством является такое, в котором законы принимаются и подвергаются изменению только законным путем. В демократических государствах — это воля народа, его деятельность или участие, выраженные прямо или косвенно через его периодически избираемых путем свободных выборов представителей, облеченных его доверием. Говоря о политической свободе, мы имеем в виду свободу народа, которая является внутренней свободой его политического состояния. Внешняя свобода государства может сочетаться с внутренней деспотичностью и несвободой. Внешняя несвобода государства обычно, хотя и не всегда, влечет за собой вместе с утратой суверенитета внутреннюю несвободу. [...] Сила внутриполитической свободы изначально вырастает, правда, только из политического самовоспитания народа, конституирующего себя в качестве политической нации. [...]

Все это звучит очень просто: создается впечатление, будто людям достаточно проявить должное понимание и добрую волю, чтобы в силу естественного права и проистекающей из него законности жить в условиях идеальной свободы. Однако, во-первых, право всегда конкретно для каждого данного исторического положения — именно поэтому законы меняются в соответствии с изменившимися условиями. Во-вторых, необходимо обуздывать власть, всегда готовую нарушить закон,— отсюда основанное на законе насилие, направленное против преступления. [...]

В условиях законности царят непосредственность, свобода и покой. В условиях насилия царят молчание и скрытность, принуждение и неспокойствие. В правовом государстве господствует доверие, в государстве насилия — всеобщее недоверие друг к другу.

Доверию нужна твердая опора, несокрушимая основа, нечто настолько вызывающее всеобщее уважение, что любой нарушитель без какого бы то ни было затруднения может быть объявлен преступником и изгнан из общества. Подобная несокрушимость доверия именуется легитимностью. [...]

Основу легитимности Ферреро *1*, например, видит в наследственном праве монархов или в завоевании большинства голосов на всенародных выборах. Носитель законной, легитимной власти может править безбоязненно, опираясь на согласие народа. Властитель, не опирающийся на законность, испытывает страх перед народом, осуществляемое им насилие порождает насилие других, из страха он вынужден прибегать ко всевозрастающему террору, а это в свою очередь ведет к тому, что страх становится преобладающим чувством в данном обществе. Легитимность подобна кудеснику, беспрестанно создающему необходимый порядок с помощью доверия; нелегитимность — это насилие, которое и повсеместно порождает насилие, основанное на недоверии и страхе.

Основа легитимности легко может быть подвергнута критике, показаться сомнительной: так, например, наследственное право можно считать неразумным, ибо оно глупым и бесхарактерным людям также дает законную власть, а избрание большинством голосов — неубедительным, так как оно может быть вызвано ошибкой, случайностью, совершено под влиянием минутного настроения вследствие манипулирования массами. Поэтому легитимности всегда грозит опасность. Рассудок легко может поставить ее под вопрос. Поскольку, однако, выбор может быть только между легитимностью и деспотизмом, легитимность — единственный путь (тем более что на этом пути можно исправить совершенные ошибки), встав на который человек может жить, не испытывая страха. Наша эпоха видит его в выборах и голосовании.

В основах легитимности есть множество недостатков, многое несправедливо и нецелесообразно. Избранные на государственные посты люди могут быть глупцами, законы — несправедливыми и пагубными, их действие возмутительным. Легитимность власти защищает избранных и законы, но не полностью. Новые выборы смещают людей, новые легитимные решения изменяют законы. То обстоятельство, что оба эти акта совершаются законным путем, позволяет внести необходимое корректирование без применения насилия. Сознание легитимности заставляет мириться с серьезными недостатками во избежание абсолютного зла — террора и страха — при деспотичном режиме. Политическая свобода устанавливается не в результате чисто рассудочных соображений, она связана с легитимностью.

Для того чтобы власть не выродилась во всемогущество, необходима легитимность. Только при наличии легитимности существует свобода, так как легитимность сковывает власть. Там, где исчезает легитимность, уничтожается и свобода. [...]

Свобода единичного человека — при условии, что все люди будут свободны, — возможна лишь в том случае, если она может существовать наряду со свободой для всех остальных. В правовом отношении единичный человек сохраняет сферу своего произвола (негативная свобода) , который позволяет ему изолироваться от других. Однако нравственное отношение свободы проявляется именно в открытости взаимного общения, которое раскрывается без принуждения, на основе любви и разума (позитивная свобода).

Лишь при осуществлении позитивной свободы, гарантированной правом на негативную свободу, обретает свой смысл тезис: человек свободен в той мере, в какой он видит свободу вокруг себя, т. е. в той мере, в какой свободны все.

Человек имеет два притязания: во-первых, на защиту от насилия; во-вторых, на значимость своих взглядов и своей воли. Защиту предоставляет ему правовое государство, значимость его взглядам и воле — демократия. Свобода может быть завоевана только в том случае, если власть преодолевается правом. Свобода борется за власть, которая служит праву. Своей цели она достигает в правовом государстве. Законы имеют одинаковую силу для всех. Изменение законов происходит только правовым путем.

Необходимое применение насилия регулируется законом. Действия полицейской 'власти могут быть направлены только против правонарушителей и в формах, установленных законом и исключающих произвол. Поэтому нет необходимости в политической полиции. [...]

К нерушимости прав человека как личности присоединяется его право участвовать в жизни общества. Поэтому свобода возможна только при демократии, т. е. при доступном для всех участии в волеизъявлении. Каждый человек в зависимости от уровня его политической зрелости и убедительности его взглядов может рассчитывать на признание. [...]

В демократическом государстве правительство может быть законным путем, без применения насилия свергнуто, изменено в своем составе или подвергнуто различным преобразованиям, и это в действительности постоянно происходит. В свободном демократическом обществе одни и те же люди не могут длительное время беспрерывно занимать правительственные должности.

Защите отдельного человека от насилия соответствует защита всех от власти отдельного человека. Даже величайшие заслуги перед государством не являются основанием для неприкосновенности власти индивидуума. Человек остается человеком, и даже лучший из людей может стать опасным, если его власть не сдерживается определенными ограничениями. Поэтому несменяемая власть вызывает принципиальное недоверие, и даже тот, кто обладает наибольшей властью , должен, хотя бы на время, отступить после очередных выборов. В этих условиях не может быть непомерного возвеличивания какого-либо государственного деятеля. А тот, кто в сложившейся ситуации беспрекословно передает свою власть другому, становится предметом всеобщей благодарности и уважения. [...]

Свобода требует открытой, ничем не ограниченной дискуссии. Для того чтобы эта дискуссия могла осуществляться в самом широком объеме, на основе полной осведомленности, свобода требует ознакомления со всеми доступными людям сведениями, со всеми данными, с аргументацией мнений всех сторон, причем это требование обращено ко всему населению.

Поэтому необходима свобода прессы, собраний, свобода слова. Можно убеждать, можно заниматься пропагандой, но только в свободной конкуренции. Ограничения возможны лишь во время войны, но и тогда ограничивается лишь сообщение сведений, а не сообщение мнений. Ограничения существуют также в уголовном праве (защита от клеветы, оскорблений и тому подобное).

Каждый человек приходит к решению в ходе совместного обсуждения. Политический противник не становится врагом. Свобода может быть сохранена только при готовности к совместной деятельности даже с противником. В принципе обсуждение вообще не имеет пределов (исключение составляет та ситуация , в которой оказывается замешан преступник). [...]

Политическая свобода есть демократия, но она выступает в исторически обусловленных формах и ступенях. Демократические формы исключают господство массы (охлократию), которое всегда выступает в союзе с тиранией. Поэтому предпочтение отдается аристократическому слою, который постоянно пополняется из всех слоев населения в зависимости от личной деятельности, заслуг и успехов и в котором народ видит своих представителей. Эта аристократия выступает не как класс или элита. Формирование ее посредством воспитания, проверки ее достоинств и выбора, который лишь в некоторой степени может быть преднамеренным, является условием свободной демократии. Непременное требование демократии состоит в том, чтобы эта элита не фиксировалась и не превращалась тем самым в диктаторское меньшинство. Свободные выборы должны служить проверкой заслуг элиты и подвергать ее постоянному контролю, вследствие чего стоящие у власти лица сменяют друг друга и возвращаются, вновь появляются на политической арене или окончательно покидают ее. Проведение выборов и формирование политической элиты осуществляют партии. В свободном обществе непреложно существует несколько партий, по крайней мере две. Партия по самому своему понятию и словесному значению есть часть. В свободном обществе притязание партии на то, чтобы быть единственной, исключено. Партия с претензией на тоталитарность противоречит свободе. Победа такой партии уничтожает свободу. Поэтому свободные партии хотят, чтобы наряду с ними существовали другие партии. Они отнюдь не стремятся искоренить их. Побежденные в данный момент партии переходят в оппозицию, но несут при этом свою долю ответственности за Целое. Они действуют в соответствии с тем, что в какой-то момент при иных результатах выборов они в свою очередь окажутся у власти. Наличие влиятельной оппозиции является обязательным признаком свободного общества. С техникой демократии связан демократический образ жизни. Отсутствие одного признака означало бы исчезновение другого. Состояние политической свободы может быть сохранено только в том случае, если в массе населения постоянно живо сознание свободы, если оно всегда направлено на все реалии этой свободы и люди заботятся о том, чтобы сохранить ее. Известно, какой ценой была завоевана эта свобода: как в ходе исторического процесса, так и в самовоспитании народа в целом. Политическая свобода должна создавать возможность для всех остальных свобод человека. Политика направлена на осуществление целей общественного порядка в качестве основы, а не в качестве конечной цели человеческой жизни. Поэтому политической свободе одновременно присущи два момента: страстное стремление к свободе и трезвость в оценке непосредственно стоящих перед ней целей. Для того чтобы общественный строй мог предоставить человеку наибольшую свободу, правовой порядок должен быть ограничен существенно необходимым. Политика свободы становится нечистой, если в ней отводится место и другим мотивам. Признаком политической свободы является отделение политики от мировоззрения. По мере роста свободы из политической сферы устраняется религиозная (конфессиональная) и мировоззренческая борьба. [...] В политике речь идет о том, что в одинаковой степени важно для всех людей, — о независимых от содержания веры интересах существования, настолько понятных всем людям, что с помощью порядка, права и договора они .могут удовлетворить взаимные требования. Возникает вопрос, где же выступает то, что не является общим для всех людей: мировоззрение, исторически сложившаяся вера, все те специфические тенденции, которым необходима своя сфера действия. Здесь общим для всех является лишь то, чтобы такая сфера для них существовала. Человеку свойственно считать свой образ жизни единственно правильным, ощущать каждое существование, не похожее на его собственное, как упрек, как посягательство на свои права, ненавидеть его. А это ведет к стремлению навязать собственные представления другим и, если это возможно, формировать в соответствии с ним весь мир. Политика, в основе которой лежат тенденции такого рода, стоит на пути к насилию, увеличивает насилие. Она стремится не к тому, чтобы выслушать противника или вести с ним переговоры — разве только для видимости, — она подчиняет его. Политика же, источником которой является стремление человека к свободе, преодолевает свои неправомерные импульсы и удовлетворяется скромной целью. Она ограничивается интересами существования, стремясь предоставить людям все доступные им возможности, если только они не идут вразрез с тем, что жизненно необходимо всем. Эта политика терпима по отношению ко всем, за исключением тех, кто своей нетерпимостью способствует утверждению насилия. И направлена демократическая политика на постоянное уменьшение насилия. Подобная политика основана на такой вере, смыслом и целью которой является свобода. Вера может быть бесконечно разнообразной по своему содержанию, однако общим для верующих является глубокая серьезность в понимании необходимой справедливости и законности условий и процессов в человеческом обществе. Лишь верующие люди способны на величие в смирении, лишь они надежны в нравственном аспекте своей политической деятельности.

Поскольку политика касается жизни человека как бы на ее низшем уровне, на уровне человеческого существования в мире,— от нее, правда, зависит все остальное, отсюда и чувство ответственности, и страстность в политической деятельности,— однако непосредственно она не касается высоких проблем внутренней свободы человека, вопросов его веры и духовной жизни. Она лишь создает условия для них.

Остановимся на примере. [...] .Научный марксизм дал чрезвычайно плодотворный метод познания, однако в качестве абсолютизированного тотального учения в области философии истории и социологии он превратился в заблуждение — что может быть научно доказано, — в мировоззрение, предающееся фантазиям. Обобществление средств производства "на крупных предприятиях для того, чтобы устранить присвоение частными лицами прибавочной стоимости, — это политическая цель, к которой можно стремиться, признавая ее справедливой, и не будучи правоверным марксистом.

Принципы веры в качестве путеводной нити политики приносят вред делу свободы. Ибо претензия на исключительное обладание истиной ведет к тотальности, а тем самым к диктатуре и к уничтожению свободы. В условиях политической свободы складывается инстинктивное недоверие к мировоззренческим партиям, которые тем самым фактически теряют свое влияние. [...]

Сохранение свободы предполагает наличие этоса, духа совместной жизни, который становится как бы самим собой разумеющимся свойством человеческой натуры; это — понимание форм и законов, естественная гуманность в общении, внимание и готовность помочь, уважение к правам других, постоянная готовность пойти на компромисс в житейских вопросах, отказ от насилия над группами меньшинства. В рамках такого этоса все партии, действующие в условиях свободы, единодушны. Даже консерваторы и либералы солидарны в своей верности этим объединяющим их общим принципам.

Свобода гарантируется писаной или неписаной конституцией. Однако нет такого абсолютно надежного механизма, который мог бы гарантировать наличие свободы. Поэтому в свободном обществе всегда ощущается забота, направленная на то, чтобы сохранить в неприкосновенности наиболее для него существенное, самое свободу, права человека, правовое государство, оградить их от посягательств и от временно пребывающей у власти партии большинства. Необходимы такие институты, которые начинают действовать, если избранное на основе большинства голосов правительство на мгновение забывает об основных требованиях всеобщей политической свободы (сюда относятся принятие повторных решений через определенное, достаточное для пересмотра вопроса время, плебисцит, заседания суда, устанавливающие конституционность принятых решений). Не абстрактная абсолютная значимость демократических методов и не механическое большинство как таковое являются во всех случаях надежным средством для выражения действительной, подлинной воли народа. Если в большинстве случаев эти демократические методы эффективны, то иногда возникает необходимость поставить их в определенные границы, но это допустимо тогда, и только тогда, когда опасность грозит правам человека и самой свободе. В этих случаях, в этих пограничных ситуациях следует жертвовать принципами во имя спасения самих принципов. [...]

Нет такой окончательной стадии демократии и политической свободы, которой все были бы довольны. Постоянно возникают конфликты, когда индивидуум испытывает ограничения, выходя за пределы гарантированных, равных для всех возможностей, когда сдерживается свободная конкуренция, разве что только это происходит для предотвращения явной несправедливости, когда не принимается во внимание неравенство природных способностей и заслуг людей, когда многие граждане не обнаруживают в законах государства ту справедливость, которую они уже положили в основу в сфере своего непосредственного существования. [...]

Воля к справедливости никогда не бывает полностью удовлетворена. Но когда под угрозой политическая свобода, приходится мириться со многим. Политическая свобода всегда достигается ценой чего-то, и часто ценой отказа от важных преимуществ личного характера, ценой смирения и терпения. [...]

Свобода, особенно если она внезапно предоставляется народу, не подготовленному самовоспитанием, может не только привести к охлократии и в конечном счете к тирании, но уже до этого способствовать переходу власти в руки случайно возникшей клики, поскольку люди по существу не знают, за что они отдают свои голоса. [...]

Нет другого пути к свободе, кроме того, на который указывает воля всего народа. Только при полном презрении ко всем людям, за исключением самого себя и своих друзей, можно предпочесть путь тирании. Этот путь ведет к самоназначению отдельных групп, призванных якобы господствовать над рабами, неспособными определить свою судьбу и нуждающимися в опеке; взгляды этих рабов формируются пропагандой, а горизонт суживается искусственными заслонами. В лучшем случае это волею судьбы может привести к мягкой диктатуре.

К народу обращаются оба — и демократ, и тиран. Мир вступил в век, когда тот, кто хочет править народом, должен произносить определенные фразы. К народу обращается как тот демагог, замышляющий преступление и обман, так и тот, чьи намерения благородны, кто служит свободе. Кто из них преуспеет, может решить только народ. Тем самым он предрешает и свою собственную судьбу.

Однако если это окончательное решение и надлежит вынести народу, то необходимо сделать все возможное, чтобы помочь ему принять правильное решение. Тирания изобретает такие методы, которые в оглушительном грохоте избирательной кампании создают видимость волеизъявления народа, методы, с помощью которых люди многое узнают (чтобы служить пригодным орудием политической борьбы), но остаются неспособными вынести собственное суждение. Напротив, демократия, поскольку исход выборов остался ее единственным законным средством, пытается сделать выборы истинным выражением подлинной, не подверженной изменениям воли народа.

Единственно действенное средство для этого — приобщать всех людей к знанию, пробуждать их волю, чтобы они научились, размышляя, постепенно осознавать ее. Людей отнюдь не следует учить, как в школе, только техническим приемам и навыкам (если они научатся только этому, то превратятся лишь в орудия рабства, способные выполнять фашистские требования: верить, повиноваться, сражаться). Для того чтобы выносить самостоятельное суждение, нам, людям, необходимо научиться критически мыслить и понимать, необходим мир истории и философии. В процессе постоянного роста образования надо поднять все население на более высокий уровень, вести его от частичного знания к полному, чтобы каждый человек поднялся над догмой и вознесся к свободе. [...]

Второй путь — практическое самовоспитание народа посредством участия большинства в решении конкретных задач. Поэтому для развития демократического этоса необходимо свободное и ответственное за свои действия, коммунальное управление.

Только то, чему люди учатся в своей повседневной практике, то, что они постоянно совершают в узкой сфере своей жизни, может сделать их достаточно зрелыми для демократической деятельности во все больших масштабах.

Третий путь — организация самой избирательной кампании. [,..] Решающим фактором сохранения свободы и законности, устранения деспотизма и террора являются подлинные выборы. Признаком деспотизма служит устранение подлинных выборов, замена их видимостью выборов, посредством которых деспотизм как будто отдает должное укоренившемуся в наше время стремлению к свободе. Устранение подлинных выборов напоминает казни королей в прошлом; теперь казнь совершается над народным суверенитетом. Уничтожение истоков легитимности сразу влечет за собой чудовищное насилие и уничтожение свободы. [...]

Обращаясь к событиям Французской революции. Ток-виль*2* глубоко проник в смысл того, во что обращается подчинение большинству. Во всех тех случаях, когда преклонялись перед человеческим разумом, выказывали безграничное доверие его всемогуществу, его праву на любое преобразование законов, институтов и нравов. Это было по существу не столько преклонением перед разумом человеческим, сколько перед своим собственным. [...]

Если, однако, народ действительно не хочет свободы, права, демократии? Это представляется нам невозможным при ясном понимании народом своих подлинных желаний, мыслимых лишь в затуманенном лишениями и страстями сознании.

В этом пункте и заключается постоянная неустойчивость свободы. Необходимо, чтобы о сохранении свободы : заботились все. Ибо свобода — самое драгоценное благо; оно никогда не приходит само собой, не сохраняется автоматически. Сохранить свободу можно лишь там, где она осознана и где ощущается ответственность за нее.

Свобода всегда подвергается нападению и поэтому всегда в опасности. Там, где эта опасность более не ощущается, свобода уже почти утрачена. [...]

Политическому идеалу свободы, как и любому идеалу вообще, противостоят важные моменты реальности, в которой свобода якобы оказалась невозможной. Между тем сама свобода человека является тем источником, из которого в опыте могла бы возникнуть та реальность, которая на основании прежнего опыта считалась невозможной. [...]

Решающим признаком свободного состояния является вера в свободу. Достаточно даже того, что мы пытаемся приблизиться к идеалу политической свободы и что эти попытки, пусть даже далеко не полностью, удаются. Из этого-то и возникает надежда на будущее.

КУДА ДВИЖЕТСЯ ФРГ?

Факты. Опасности. Шансы

Если народ абсолютно лишен политического воспитания посредством открытой идейной борьбы партий, то большинство склоняется к сохранению уже привычного. [...] Политика как таковая, большая политика и общность судьбы на пути к свободе не проникают в сознание народа. Смысл демократической оппозиции заключается в оживлении политической жизни посредством споров, контроля, готовности, несмотря на различные цели, самой взять на себя правительственную ответственность и показать себя в этом качестве с хорошей стороны. Правительство и оппозиция, хотя и борются между собой за власть, стоят на общей почве единых государственных интересов.

Если оппозицию не признают как творческую силу, необходимую для государства, то она является противником, которого оценивают отрицательно, как врага государства, и поэтому, собственно, считают недостойным. Если оппозиция не имеет собственных продуманных и увлекающих народ целей и путей, она уподобляется правящей партии. Для потерпевших поражение партийных деятелей речь идет уже не о важных политических делах, а только о том, чтобы самим войти в правительство, неважно благодаря чему и как.

С прекращением деятельности оппозиции как безусловно необходимого фактора формирования политической воли в государстве демократическая свобода перестает существовать, так как приостанавливается политическая борьба в сознании народа. [...]

В результате того, что не сложилось ни творческой оппозиции, ни ансамбля борющихся на общей почве правительства и оппозиции, появилась тенденция к образованию большой коалиции, или всепартийного правительства. Если дело дойдет до этого, мнимая демократия полностью исчезнет в авторитарном правительстве олигархии партий, ответственность за которое отныне будут нести все, т. е. никто. К чему это приведет, пожалуй, никто не предполагает. Те, кто действует, исходя из таких тенденций, не представляют себе последствий.

А последствия будут таковы. Партии интересуются только своими делами. У них общий интерес — господство. Как оно осуществляется и к чему ведет — все больше покрывается тайной. Отсутствует оппозиция и контроль. Внутренняя борьба — это интриги. Политической концепции нет, тем более что предпочтение отдается не государственным интересам народа, а интересам самой олигархии. [...] Она создает авторитарное правительство с помощью меньшинства граждан, которые сами объявили себя политическими деятелями. Это сплоченное меньшинство господствует над подавляющим большинством народа. [...]

Демократия означает самовоспитание и информирование народа. Он учится думать, он знает, что происходит, он выносит суждения. Демократия постоянно способствует процессу просвещения народа. Олигархия партий, напротив, означает пренебрежение к народу. Она склоняется к тому, чтобы лишить народ информации. Пусть уж он лучше остается темным. Народу не нужно знать цели, которые ставит перед собой олигархия, если они вообще есть у нее. Вместо этого ему можно преподносить возбуждающие фразы, общие выражения, замысловатые требования морального характера и тому подобное. Народ постоянно находится в состоянии пассивности под влиянием своих привычек, эмоций, своих непроверенных случайных мнений.

Олигархия партий не сознает своей наглости. Больше того, она требует уважения к себе, к лицам, занимающим в данный момент посты канцлера, министров, президента. Ведь все мы, рассуждают они, — представители народа, мы же не можем быть наглыми. Мы стали святыми, потому что избраны народом. Кто оскорбит нас, тот оскорбит народ. Благодаря занимаемым постам мы пользуемся полагающимися нам властью и славой. [...]

Главное состоит в том, чтобы видеть побуждения непосредственных участников событий и всего народа, поскольку эти побуждения проистекают из свободы. Лишь в них мы усматриваем причину несчастья. [...] Безопасность в условиях демократии имеет элементарные пределы. Она существует до тех пор, пока, если нет единства, действует принцип большинства. Насилие может быть исключено только в том случае, если меньшинство примирится с большинством в надежде путем последующего убеждения изменить последнее. Без принципа большинства нет активно функционирующей демократии.

Но что, если при этом большинство само ликвидирует демократию, принцип большинства? Если большинство передает неограниченную власть меньшинству, называющему себя авангардом, элитой, партией? Если большинство ликвидирует основные права, которые, согласно нашей конституции, не подлежат никаким изменениям? Если посредством свободы голосования уничтожается сама свобода?

Если ликвидируется республиканский путь развития, если политика в полном смысле этого слова прекращается, то остается самоотречение от демократической республики [...] или гражданская война. [...]

Со времен веками существовавшего сословного государства у народа остались привычки, которые сильны еще и сегодня: уважение к правительству как таковому, каким бы оно цц было; потребность почитать государство в лице представительных политиков взамен кайзера; верноподданность по отношению к власти, кем бы она ни олицетворялась, вплоть до последнего чиновника государственного учреждения; готовность к слепому почитанию; вера в то, что правительство сделает все, что надо. Верноподданные рассуждают так: нам не стоит беспокоиться за правительство, оно позаботится о нашем благополучии и о нашей безопасности в мире; мы горды тем, что живем в могучем государстве и можем предъявлять загранице справедливые и солидные требования. [...] Короче говоря, общественное сознание у нас часто представляет собой сознание верноподданности, а не демократическое сознание свободного гражданина. Правда, в тех случаях, когда не следует бояться последствий, верноподданный ворчит, но он остается послушным, уважительным и ничего не предпринимает. [...]

Нынешнее положение характеризуется тем, что крайне мало людей, способных и готовых взять на себя ответственность в больших масштабах. Каждый стремится укрыться за чьей-либо спиной, не хочет ни за что отвечать, не отваживается поступать в соответствии с собственными принципами, со всей серьезностью принимать решения: таков уж я есть, иначе не могу и готов нести за это ответственность. Люди, занимающие руководящее положение, уклоняются от выполнения более высоких задач, имеющих жизненно важное значение ведь с политической точки зрения это означало бы взять на себя руководство и ответственность. В результате вакуум заполняется людьми, которые думают,. возможно даже не отдавая себе в этом отчета, что способны справиться с такой задачей. В этой непоколебимой, но фактически необоснованной самоуверенности их поддерживают беспомощные верноподданные. Когда совершенно отсутствует и не допускается личная ответственность граждан, они — признавая это или нет — хотят послушания. Таким образом прокладывается путь к авторитарному господству, а затем — к диктатуре.

Вследствие всего этого политическое мышление как населения, так и правящих кругов парализуется. Правящие круги пустили политику на самотек; ничего не предпринимая, они занимаются болтовней, терпят все, что сваливается на них, и не делают из этого никаких выводов. Они не действуют, поскольку имеют перед собой лишь мнимые цели, которые нереальны и не волнуют их. Правительство превращается в бюрократическую администрацию. Бюрократы же не могут осуществлять политику или изменить ее. Люди, находящиеся у власти, манипулируют постановлениями парламента и специально ассигнованными средствами, чтобы обеспечить себе голоса избирателей. [...]

Уменьшается политический контроль. Оппозиционные партии приспосабливаются к обстановке. Они борются не за контроль над правительством, а за то, чтобы разделять власть. Следственные комитеты являются редкостью. Невозможно избавиться от впечатления, что они созданы скорее для оказания поддержки олигархии партий, чем для полного вскрытия неблаговидных фактов в интересах народа. Никто серьезно не относится к праву контроля, осуществляемого парламентом. [...]

Усиливаются попытки все засекретить, тем самым ослабевает стремление к правде, надежность права. Жажда власти может неограниченно расти за ширмой секретности. Все чаще происходят акты произвола властей. Развивается чуждое свободе интриганство. Усиливается тенденция к осуществлению цензуры в интересах авторитарной политической власти. Она уже проявляется в косвенных мерах. [...]

О приближении Диктатуры свидетельствуют тенденции к дискредитации свободного духа. Встает вопрос: не замирают ли у нас вообще воспитание, просвещение, научно-исследовательская работа, духовная жизнь, не снижается ли инициатива? Нехватка творческих сил всячески скрывается. Люди достигают чего-то в жизни благодаря не столько своему уму и характеру, сколько посредством связей. У нас призывают к развитию личности, но делают все для того, чтобы она не развивалась и не могла проявить себя. Отсюда проистекают бессилие и отсутствие размаха жизни, энергия которой либо обращена в простой труд, либо впустую растрачивается на болтовню, требования, ругань, успокоения. Деятельность на предприятиях и преходящие, быстро забываемые акции проводятся без веры. В итоге массы людей подготавливаются к установлению государства диктатуры и даже стремятся к ней. [...]

Сравним вильгельмовское и веймарское государства. В империи Вильгельма*3* не велось никакой серьезной борьбы против государственного строя. Правда, социал-демократы и центристы хотели парламентской демократии в условиях конституционной монархии. Мыслящие политики, подобно Максу Веберу, понимали слабость и даже смертельную опасность рейха, политика которого делалась назначенными чиновниками, а не людьми с задатками государственных руководителей; такие руководители вырастают только в реальной политической борьбе, но таковой не было. Макс Вебер жаловался на ужасающее превосходство западных государственных деятелей над немецкими чиновниками. Виной всему была якобы “система”.

В Веймарской республике государство не пользовалось уважением. Значительная часть народа и рейхсвер были его врагами. Их влекло к другому государству — к антидемократическому германскому рейху и к кайзеровской монархии. Напряженность в самом государстве ослабила его, так как внутренние силы были против него. Ведь это государство воспринималось как следствие поражения 1918 г. Им нельзя было гордиться, его презирали. Демократические силы не выдвинули выдающихся деятелей и не проявили энтузиазма в отношении политической свободы и связанной с этим ответственности; больше того, они показали, что являются лишь представителями определенных интересов, и были мелочными в спорах о ничтожных вещах, не продемонстрировав никакого морально-политического достоинства. Такое положение привело к установлению господства национал-социализма. [...]

Во время первой мировой войны образовались отечественная партия и партия свободы. Отечественная партия победила, она предотвратила возможность своевременно заключить мир (который называли “отказом от мира”) и привела к крупному поражению. В веймарский период, после того как была предпринята инспирированная партией свободы попытка изменить характер государства, идеология националистической отечественной партии превратилась в антигосударственную и привела к национал-социализму. [...] То, что происходит на нашем пути к диктатуре, но что еще можно предотвратить, однажды, с введением чрезвычайных законов, станет свершившимся фактом. Как Гитлер в свое время понял, что он может прийти к власти в Германии только законным путем, а получив эту власть, ликвидировать всякую законность, точно так же с помощью чрезвычайных законов поступит и диктатура. [...]

Сила жестокого, противоречащего свободе стремления к власти заключается в фанатизме и магии экстремизма, в готовности поставить на карту все, в уверенности в победе, в недопустимом упрощении, парализации движения как такового, в нехватке чувства меры и способности задумываться, в методе шантажа, в умении использовать слабость противника, в ненависти ко всему либеральному, гуманному, свободному, к человеку как человеку.

Слабость либерализма — в доверии “происходящему, к разуму, который, дескать, пробьет себе дорогу, в ожидании, в склонности к компромиссам даже там, где никакой компромисс уже невозможен, в нерешительности и медлительности, в отсутствии готовности действовать со всей энергией. У него нет постоянной готовности отстаивать политическую и личную свободу, которая находится под угрозой. Привычка к имеющейся свободе, которую как таковую уже не воспринимают разумом, порождает пассивность, ведет к ослаблению чувства ответственности за свободу. Сознание опасности притупляется. Вина за все это лежит частично на демократическом обществе, члены которого предают сами себя, так как не понимают смысла республиканской свободы, не готовы на жертвы и не имеют смелости пойти на все ради свободы. Поэтому побеждают те, которые хотят все или ничего, хотят фанатически и готовы умереть за это.

Одна из величайших опасностей кроется в терпении верноподданных, довольных своим бытием, пока они получают свою долю благосостояния. Они не сознают своей ответственности за политику, они покорны. Вначале они мирятся с едва заметными оковами, а в конце концов оказываются в застенке, из которого уже нет выхода. Всегда найдутся жестокие, энергичные, сообразительные люди, а также и те, кто охотно пойдет за ними. [...]

Нужно сейчас, с одной стороны, понять существующие реальности и, с другой — осознать прошлое, из которого мы вышли. Почему стал возможен 1933 год? Это был не результат какого-то естественного процесса, не мнимая историческая необходимость, а дело рук самих немцев. [...]

Я вовсе не враг партий. Я убежден в том, что демократический режим в государстве невозможен без представительного органа (парламента) и без партий. О партиях написано много книг, в том числе и главным образом французских и английских. Очевидно, что партии различны в разных демократических государствах, есть различие и в общих опасностях, угрожающих им, а также в том, как стремятся устранить эти опасности. [...]

Партии должны быть вплетены в общую политическую ткань, и не одни они играют в ней роль. Я выступаю за развитие таких сил, такой системы и такого контроля, которые ограничат партии и включат их в одно большое политическое целое. Верно, что у меня имеется склонность к аристократизму. Но и она ведь составная часть демократии. Демократия, лишенная способности признавать аристократизм выдающихся людей, теряется в условиях “диктатуры большинства”. [...]

Тот факт, что народ учится развивать активность в настоящее время, является гарантией от смертельной опасности, от олигархии партий...

Главная задача состоит в том, чтобы привлечь народ к участию в политической жизни. Если политики заинтересованы в проведении политики свободы, то должны максимально информировать народ, обосновывать ему свои цели, указывать средства и пути и таким образом воспитывать его.

Говорят, что народ должен “созреть”, прежде чем ему можно предоставить политическую свободу. Немецкий народ, дескать, еще незрелый. Но ждать нет никакого смысла. Народ должен проявлять себя уже сейчас, иначе он никогда этого не сделает. Скрытого, естественного процесса созревания народа не бывает; только в результате свободных политических акций, организуемых мелкими группами и отдельными лицами, народ начинают понимать то, что для него важно.

Народ созревает для демократии в процессе собственной политической активности. Поэтому предпосылкой демократии являются понимание народом необходимости его широкого участия в политической жизни и его действительное участие в ней, а также доверие к народу — не к такому, каков он есть, а к такому, каким он может стать.

Если хотят утвердить демократию, то единственной мыслью должна быть следующая: каким образом народ сам обеспечит себе возможности или как они ему будут даны, чтобы он мог проявлять разностороннюю политическую активность и таким образом достичь политической зрелости? Ибо, если народу не позволяют участвовать в политической деятельности, не существует другого способа для его созревания. Политическая зрелость не наступит сама собой.

ПРИМЕЧАНИЯ

*1* Г.Ферреро (1871—1942)—итальянский социолог, историк и публицист.

*2* А. Токвиль (1805—1859)—французский социолог, историк и политический деятель.

*3* Вильгельм II (1859—1941)—германский император и прусский король (1888—1918). Активно способствовал возникновению первой мировой войны. Свергнут Ноябрьской революцией 1918 г.

ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Jaspers К. Die geistige Situation d er Zeit. Berlin; Leipzig, 1932;

Idem. Die Schuldfrage: Ein Beitrag zur deutschen Frage. Zьrich, 1946;

Idem. Der philosophische Glaube. Zьrich, 1948;

Idem. Die Atombombe und die Zukunft des Menschen. Mьnchen, 1962;

Idem. Wohin treibt die Bundesrepublik? Tat sachen. Gefahren, Schansen, Mьnchen, 1966;

Ясперс К. Истоки истории и ее цель. Вып. 1, 2. M., 1991;

Он же. Истоки истории и ее цель. Философская вера. Духовная ситуация эпохи//Смысл и назначение истории. М„ 1991;

Он же. Куда движется ФРГ? Факты. Опасности. Шансы. М 1969;

Он же. Ницше и христианство. М 1994. Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология