Семигин Г.Ю. Антология мировой политической мысли

ОГЛАВЛЕНИЕ

Муссолини Бенито

(1883—1945)—основатель и глава итальянской фашистской партии, фашистский диктатор в Италии в 1922—1943 гг. Муссолини начал политическую деятельность в канун первой мировой войны, был одним из лидеров “ультрареволюционного” движения в Итальянской социалистической партии, из которой был исключен в 1914 г. за поддержку вступления Италии в войну на стороне Антанты. В марте 1919 г. основал фашистскую организацию и в 1922 г. совершил государственный переворот, приведший к установлению фашистской диктатуры в Италии в 1926 г. В 1929 г. подписал Латеранское соглашение, гарантировавшее фашистам поддержку со стороны католической церкви, а в 1933 г. заключил договор о политическом и военном союзе с фашистской Германией. По инициативе Муссолини Италия ведет экспансионистскую политику (захват Эфиопии в 1936 г., Албании в 1939 г. и др.) и вступает в 1940 г. во вторую мировую войну. После поражения немецко-фашистских и итальянских войск диктатура Муссолини в июле 1943 г. пала, но еще в течение двух лет (1943—1945 гг.) он возглавлял марионеточное правительство на оккупированной германским вермахтом территории Италии. В 1945 г. Муссолини был захвачен партизанами и казнен по приговору военного трибунала Комитета национального освобождения Северной Италии. Муссолини не был политическим философом в прямом смысле этого слова, но в своей работе “Доктрина фашизма” он изложил основные аспекты этого учения в наиболее ясном и общем виде. Это прежде всего концепция абсолютизации государства, и в ней можно найти многие элементы таких социальных теорий, как коммунизм и либерализм, тоталитаризм и демократия, словом, всех течений, признающих необходимость государственного способа организации общества. Работа “Доктрина фашизма” впервые была опубликована в Итальянской энциклопедии (eneiklopedia italiana) в 1932 г. как энциклопедическая статья “Фашизм”. (Текст подобран и переведен с английского О. Л. Безручкиным.)

ДОКТРИНА ФАШИЗМА

Как и все здоровые политические концепции, фашизм является и действием, и мышлением; действием, которому присуще учение, — учение, возникающее из данной системы исторических сил, в которых оно находится; и он действует на них изнутри. Следовательно, он имеет форму, соответствующую случайностям времени и пространства; но он имеет также и духовное содержание, которое делает его выражением истины в более высокой области истории мысли. Не существует иного способа проверить духовное влияние в мире той человеческой воли, которая доминирует над волей других, кроме как иметь концепцию временной, специфической реальности, на которой должно быть проверено это действие, а также и непрерывной, универсальной реальности, в которой пребывает и существует временное. Чтобы знать людей, надо знать человека, а чтобы знать человека, необходимо ознакомиться с реальностью и ее законами. Не может быть концепции Государства, не имеющей в основе своей концепции жизни — философии или интуиции, системы идей, развивающейся в рамках логики или сконцентрированной на вере и созерцании, но всегда, хотя бы потенциально, органической концепции мира.

Таким образом, многие из практических выражений фашизма — такие, как партийная организация, система образования, дисциплина, — могут быть поняты только в связи с его общим отношением к жизни, с его духовной позицией. Фашизм видит в мире не только поверхностные, материальные аспекты, в которых человек проявляет себя как индивид, опирающийся на самого себя, сосредоточенный на самом себе, подчиняющийся естественному закону, инстинктивно влекущему его к жизни в недолгом, эгоистическом удовольствии; он видит не только индивида, но и нацию и страну; индивиды и поколения соединяются моральным законом с общими традициями, миссия которого — подавить инстинкт к жизни, замкнутой в узком круге удовольствий, построить высшую жизнь, основанную на долге, свободную от ограничений времени и пространства, в которой индивид через самопожертвование, отказ от частных интересов и даже через смерть может достичь того идеального духовного существования, в котором состоит его ценность как человека.

Итак, это духовная концепция, возникающая из общей реакции века на пассивный материалистический позитивизм XIX в. Антипозитивистская, но позитивная; не скептическая, не антагонистическая, не агностическая, не пессимистичная, не лениво-оптимистичная, каковы, вообще говоря, все те целиком негативные учения, которые стоят в центре жизни и которые находятся за пределами человека, тогда как, упражняя свою свободную волю, человек может и должен создать свой собственный мир. Фашизм нуждается в человеке активном, вкладывающем в действие всю свою энергию: ему нужен человек, точно сознающий окружающие его и противостоящие ему трудности. Он считает жизнь борьбой, в которой человек Должен завоевать себе достойное место, в первую очередь подготовив себя (физически, морально и интеллектуально) к тому, чтобы стать орудием, способным завоевать его. Это относится как к индивиду, так и к нации, так и к человечеству. Отсюда — высокая ценность культуры во всех ее формах (творческой, религиозной, научной) и неоценимая важность образования. Отсюда и сущностная важность труда, с помощью которого человек покоряет природу и создает свой, человеческий мир (экономический, политический, этический, интеллектуальный ).

Позитивная концепция жизни, очевидно, является этической. Она не включает в себя всю область реальности, так же как и человеческую деятельность, управляющую ею. Ни одно действие не может быть лишено ценности, которую дарует всем вещам нравственная цель. Поэтому жизнь, как она понимается фашистами, серьезна, сурова, религиозна; все ее проявления уравновешиваются в мире, поддерживаемом моральными силами и подчиненном духовной ответственности. Фашист пренебрегает “легкой” жизнью.

Фашистская концепция жизни является религиозной концепцией, в которой человек рассматривается в его постоянном отношении с высшим законом, дарованным объективной. волей, превосходящей индивида и поднимающей его до сознательного участия в духовном обществе. Те, кто не выходит за пределы соглашательского рассмотрения религиозной политики фашистского режима, не могут осознать, что фашизм есть не только система правления, но и в конечном счете система мышления.

В фашистской концепции истории человек является человеком лишь благодаря духовному процессу, которому он помогает, будучи членом семьи, социальной группы, нации, а также истории, в которую все нации вносят свои вклад. Поэтому велика ценность традиций в литературе, в языке, в обычаях, в правилах общественной жизни. Человек вне истории — ничто. Следовательно, фашизм противостоит всем индивидуалистическим абстракциям, основанным на материализме XVIII в. И он противостоит всем якобинским утопиям и нововведениям. Он не верит в возможность “счастья” на земле, как это было характерно для экономической литературы XVIII в., и, следовательно, он отвергает телеологическое понимание, согласно которому когда-нибудь в будущем человеческая семья получит, наконец, решение всех своих проблем. Такое понимание противоречит опыту, который учит, что жизнь — это непрерывное движение и постоянный процесс эволюции. В политике фашизм придерживается реализма, на практики он стремится иметь дело лишь с теми проблемами, которые представляют собой непосредственный продукт исторических состояний и которые находят или предлагают свои собственные решения. Только включаясь в процесс реальности и вступая во владение силами, позволяющими работать в ней, человек может воздействовать на человека и на природу.

Антииндивидуалистическая фашистская концепция жизни подчеркивает значение Государства и принимает индивидуальное лишь настолько, насколько его интересы совпадают с интересами Государства, которое олицетворяет совесть и универсальную волю человека как исторической сущности. Она противостоит классическому либерализму, возникшему как реакция на абсолютизм и исчерпавшему свою историческую функцию, когда Государство стало выразителем совести и воли народа. Либерализм отрицал Государство во имя индивида; фашизм подчеркивает права Государства как выразителя настоящей сущности индивида. И если свобода должна быть атрибутом живущего человека, а не абстрактной функцией, выдуманной индивидуалистическим либерализмом, то фашизм выступает за свободу, за единственную свободу, имеющую ценность,—свободу Государства и индивида в Государстве. Фашистская концепция Государства всеобъемлюща; вне его не существует ни человеческих, ни духовных ценностей, либо они имеют ценность значительно меньшую. Понимаемый таким образом фашизм тоталитарен, и фашистское Государство — синтез и объединение, включающее в себя все ценности, — объясняет, развивает и придает силу всей жизни народа.

Вне Государства нет индивидов или групп (политических партий, культурных объединений, экономических союзов, социальных классов). Поэтому фашизм противоположен социализму, которому неизвестно единство внутри Государства, сливающего классы в единую экономическую и этическую реальность, и который не видит в истории ничего, кроме классовой борьбы. Фашизм противоположен и тред-юнионизму как классовому оружию. Но, будучи вовлеченным в орбиту Государства, фашизм видит реальные потребности, которые дали начало социализму и тред-юнионизму и которые заняли должное место в объединенной или корпоративной системе, где противоположные интересы координируются и гармонизируются в единстве Государства.

Индивиды образуют классы в соответствии с определенными интересами. Они образуют профсоюзы на основе известной экономической деятельности; но в первую очередь они образуют Государство, которое является не просто некоей группой, суммой индивидов, составляющих большинство. Следовательно, фашизм противоположен той форме демократии, которая отождествляет нацию с большинством, сводя ее до уровня наибольшего числа; ненастоящей демократией является такой строй, при котором нация рассматривается с точки зрения качества, а не количества, и как идея она наиболее сильна, поскольку наиболее этична, наиболее последовательна, наиболее правдива и выражает себя в людях, причем в сознании и воле немногих, если не вообще одного, и стремится выразить себя в сознании и воле масс, целостной группы, этнически сформированной под влиянием природных и исторических условий в нацию, двигающуюся по тому же самому пути развития и духовного становления. Не раса, не географический регион, а народ, исторически увековечивающий себя, масса, сплоченная идеей и вдохновленная волей к жизни, волей к власти, к самосознанию себя как личности.

Будучи воплощенной в Государстве, эта высшая личность становится нацией. Это не та нация, которая образует Государство; это древняя натуралистическая теория, лежавшая в основе рекламы в XIX в. и служившая национальным правительствам. Напротив, это Государство, создающее нацию, дарующее волю и, следовательно, настоящую жизнь людям, осознавшим свое нравственное единство.

Право на национальную независимость возникает не из каких-либо чисто литературных или идеалистических форм самосознания и уж совсем не из более или менее пассивной и не осознанной de facto ситуации, а из активной, сознающей себя политической воли, выражающейся в действии и готовой защищать свои права. Короче, оно возникает из существования, в конечном счете in fiere (в возникновении. — Лат.) Государства. В общем Государство, будучи выражением универсальной этической воли, создает право на национальную независимость.

Нация, выраженная в Государстве, является живым, этическим бытием лишь настолько, насколько она прогрессивна. Бездеятельность есть смерть. Таким образом. Государство— не только авторитет, который управляет и придает законную форму и духовную ценность индивидуальным волям, но и власть, которая делает их волю осязаемой и уважаемой за пределами своих собственных границ, оказывая тем самым практическое содействие универсальному характеру решений, необходимых для обеспечения их развития. Это подразумевает организацию и расширение, если не сразу, то потенциально. Таким образом, Государство отождествляет себя с волей человека, развитие которой не может быть остановлено препятствиями и которая путем достижения самовыражения демонстрирует свою собственную безграничность.

Фашистское Государство как высшее и наиболее могучее выражение личности является силой, но силой духовной. Оно суммирует все проявления нравственной и интеллектуальной жизни человека. Его функции, следовательно, не могут ограничиваться лишь поддержанием порядка и сохранением мира, как это представлено в учении либерализма. Это не просто механическое устройство для определения области, внутри которой индивид может соответствующим образом реализовывать свои права. Фашистское Государство — внутренне принятый стандарт и правило поведения, дисциплина человека как целого; оно пронизывает волю не в меньшей степени, чем интеллект. Оно стоит за принцип, ставший центральным мотивом человека как члена цивилизованного общества, глубоко погружающегося в свою личность; оно живет в сердце человека мысли и человека действия, артиста и ученого: душа души.

Иными словами, фашизм — не только законодатель и основатель институтов, но и воспитатель и покровитель духовной жизни. Объект его перестройки — не только формы жизни, но и их содержание — человек, его характер и его вера. Для достижения этих целей он вводит дисциплину и использует авторитет, входя в душу и управляя с неоспоримой властью. Поэтому он избрал своей эмблемой прутья ликторов*1* — символ единства, силы и справедливости.

[...] Когда в марте теперь уже далекого 1919 г. я созывал съезд в Милане через газету “Poppolo d'ltalia” оставшихся членов интервенционистской партии, которые сами участвовали в операциях и которые следовали за мной со времени создания фашистской революционной партии (основанной в январе 1915 г.), у меня не было никакой особой теоретической позиции. У меня был живой опыт лишь одного учения, социализма, с 1903—1904 до зимы 1914 г., т.е. примерно десяти лет; и, несмотря на то что я участвовал в социалистическом движении первоначально в качестве рядового члена, а затем в качестве лидера, до сих пор у меня дет практического опыта этого учения. Мое собственное учение даже в этот период всегда было учением о действии. Единогласной, общепринятой теории социализма после 1905 г. не было, когда в Германии началось ревизионистское движение во главе с Бернштейном, и примерно тогда же под давлением веяний времени также возникло левое движение, которое, однако, в Италии не продвинулось дальше разговоров, а в российских социалистических кругах заложило основы большевизма. Реформация, революция, централизация — даже эхо этих идей истощилось, в то время как мощное течение фашизма призвано было обосновать идеи, начавшиеся с Сореля*2*, с Лагарделя в “Социалистическом движении” и с итальянского тред-юнионистского движения, которое на протяжении всего периода 1904—1914 гг. звучало новой нотой в итальянских социалистических кругах.

После войны, в 1919 г., социализм как учение был уже мертв: он существовал лишь как ненависть. Он мог действовать, особенно в Италии, лишь одним способом: быть возмездием для тех, кто хотел войны и кто теперь должен был “искупить” ее результаты. “Poppolo d'ltalia” получила титул “газеты бывших мастеров и производителей”, и слово “производитель” уже было выражением способа мышления. Фашизм не был порожден каким-то подробно разработанным учением; он родился из желания действовать и с самого начала был не столько теорией, сколько практикой; это была не просто политическая партия, а даже в течение первых двух лет оппозиция всем политическим партиям, и собственно живое движение. Название, которое я дал впоследствии этой организации, определило ее характер. И если сегодня перечитать теперь уже покрывшийся пылью времени отчет о съезде, на котором была учреждена “fasci Italia n a di combattimento”, в нем найдешь не четко выраженное учение, а лишь набор афоризмов, предчувствий и честолюбивых стремлений, которым было суждено, очистившись от шлака, развиться в упорядоченную систему доктринальных концепций, сформировав политическое учение фашизма, отличающегося от чего-либо другого, существовавшего в прошлом или существующего сейчас.

“Если буржуазия, — сказал я затем, — считает, что в нашем лице она найдет громоотвод, то она сильно заблуждается; мы сразу должны начать работу. [...] Мы хотим приучить рабочий класс к настоящему и эффективному руководству, а также убедить его в том, что успешное управление промышленностью или коммерческим предпринимательством — вещь нелегкая. [...] Мы должны сражаться с любой ретроградной идеей, инструментальной или духовной. [...] Когда будет открыт путь к завоеванию мест в правительстве, мы должны иметь достаточно воли, чтобы бороться за них. Мы должны торопиться; когда разрушится нынешний режим, мы должны быть готовы к тому, чтобы занять его место. Мы, и никто другой, имеем право на успех, поскольку именно мы ввергли страну в войну и привели ее к победе. Сегодняшний метод политического представительства неудовлетворителен; мы должны иметь представительство, исходящее из заботы о людях. Против этой программы могут быть возражения, что это возврат к концепции корпорации, но это не имеет значения. [...] Поэтому, я надеюсь, наше собрание оправдает национальный тред-юнионизм с экономической точки зрения”. [...]

Итак, разве это не странная вещь, что даже в этот первый день в “Piazza San Sepolcro” возникло слово “корпорация”, которое позже, в ходе революции, стало выразителем одного из созданий общественного законодательства и одной из основ режима.

Годы, предшествовавшие мартовским событиям в Риме, были годами больших трудностей, во время которых необходимость действия не допускала теоретизирования или любого рода детальной проработки учения. В деревнях и городах должна была развернуться битва. Было много споров, но — что было важнее и священнее — погибли люди. Они знали, как погибнуть. Возможно, не хватало учения, прекрасно сформулированного и заботливо разъясненного по главам и параграфам, но было нечто, решительно занявшее его место, — вера. Точно так же любой, кто может вспомнить события того времени с помощью книг, статей, заявлений конгрессов и речей, более или менее значительных, любой, кто знает, как исследовать и взвешивать доказательства, обнаружит, что основы учения были отброшены на время конфликта. Особенно в эти годы фашистская мысль вооружилась, отточилась и стала великой задачей организации. Проблема отношения между отдельным гражданином и государством, близкая к ней проблема власти и свободы, политические и социальные проблемы, а также проблемы сугубо национальные — для всех них было найдено решение, в то время как одновременно продолжались борьба против либерализма, демократии, социализма и масонов и “карательная экспедиция”. Но после того как выяснился отчасти неизбежный недостаток системы, противники фашизма лицемерно отрицали его возможность создать свое собственное учение; несмотря на это, учение вырастало и формировалось у них на глазах, и “довольно буйно”; вначале, как это происходит со всеми идеями в ранний период,— в виде позитивного конструирования, нашедшего свою реализацию в законах и институтах режима, которые были последовательно введены в 1926—1928 гг.

Фашизм сейчас совершенно оригинален не только как режим, но и как учение. И это означает, что сегодня фашизм, применяя свое практическое чутье не только к себе, но и к другим, сформулировал собственную индивидуальность и особую точку зрения, на которую он может ссылаться и, следовательно, на основе которой он может действовать, сталкиваясь с любыми возникающими в мире проблемами — практическими или интеллектуальными.

И в конце концов чем больше фашизм рассматривает и анализирует будущее и развитие человечества, отвлекаясь от политических сиюминутных моментов, тем больше не верит он ни в возможность, ни в полезность вечного мира. Тем самым он отрекается от доктрины пацифизма — поддерживать отказ от борьбы и трусить перед лицом жертвы. Война — единственное, что поднимает на высшую ступень всю человеческую энергию и отмечает печатью благородства людей, имеющих мужество встретить ее. Все остальные испытания лишь суррогаты, которые никогда реально не ставят людей в такую ситуацию, когда они вынуждены принимать великое решение — альтернативу жизни или смерти. Поэтому учение, основанное на этом вредном постулате мира, враждебно фашизму. И следовательно, враждебны духу фашизма, хотя и приемлемы с точки зрения пользы, которую могут они принести в конкретных политических ситуациях, все международные лиги и общества, которые, как покажет история, могут быть развеяны по ветру с появлением сильного национального чувства на любой основе — эмоциональной, духовной или практической. Этот дух антипацифизма вносится фашизмом даже в индивидуальную жизнь; гордый девиз штурмовиков Ме ne frego*3* начертанный на повязках раненых, есть проявление философии не просто стоической, итог доктрины не только политической — это воспитание к сражению, принятие риска сражения и новый путь жизни для Италии. Поэтому фашист принимает жизнь и любит ее, ничего не зная о суициде и презирая его: он рассматривает жизнь как долг, борьбу и завоевание,—жизнь, которая должна стать лучше и полнее; он живет для одного, но среди всех остальных — тех, кто рядом, и тех, кто далеко, современников и тех, кто придет после него.

Такая “демографическая” политика режима является результатом вышеупомянутой предпосылки. Поэтому фашист действительно любит своего ближнего, но его ближний — это не просто неопределенное и неясное понятие; эта любовь к ближнему не препятствует необходимой в процессе воспитания жестокости и еще менее различию статусов и физическому дистанцированию. Фашизм отвергает любое универсальное объятие, и, для того чтобы жить достойно в сообществе цивилизованных людей, он бдительно присматривается к современникам, беря на заметку их образ мышления и в случае изменения их склонностей, их интересов не позволяет им быть обманутыми сиюминутными и ошибочными явлениями.

Такая концепция жизни делает фашизм полной противоположностью учению, основывающемуся на так называемом научном и марксистском социализме, материалистической концепции истории, согласно которой история человеческой цивилизации может быть объяснена просто через конфликт интересов различных социальных групп, а также изменением и развитием средств и орудий производства. То, что изменения в сфере экономики—новые открытия в области сырьевых материалов, новые методы их обработки и научные достижения — имеют огромное значение, отрицать невозможно; но то, что этих факторов достаточно для объяснения истории человечества, а остальными можно пренебречь, — абсурдная иллюзия. Фашизм всегда верил и верит сейчас в святость и героизм, т. е. в действия, не испытывающие прямого или косвенного влияния экономики, если отбросить экономическую концепцию истории, в соответствии с которой люди есть не что иное, как марионетки, болтающиеся взад и вперед на волнах случайности, тогда как .настоящие руководящие силы не контролируются ими, то следует отказаться и от существования неизменной и неоспоримой классовой войны — естественного наследия экономической концепции истории. И в конце концов фашизм отрицает, что классовая борьба может быть преобладающей силой в трансформации общества. Эти две фундаментальные концепции социализма, будучи таким образом опровергнутыми, не содержат в себе ничего “левого”, а лишь сентиментальные вздохи — столь же Древние, сколь и само человечество — об общественном договоре, который должен облегчить страдания и горести покоренных. И вновь здесь фашизм отвергает концепцию “экономического” счастья, которую призван реализовать социализм и, соответственно, в данный момент экономической эволюции гарантировать каждому максимальное благосостояние. Фашизм отвергает материалистическую концепцию счастья, оставляя таковую ее собственным изобретателям — экономистам первой половины девятнадцатого века; иначе говоря, фашизм отвергает ценность тождества “благосостояние = счастье”, которое может свести человека до уровня животного, стремящегося к одному — быть жирным и хорошо накормленным, — и тем самым человечество может деградировать до простого физического существования. После социализма фашизм обрушивается на всю систему демократической идеологии и отвергает как ее теоретические предпосылки, так и практическое применение. Фашизм отрицает, что большинство может направлять человеческое общество одним лишь фактом своего большинства; он отрицает, что множество может управлять путем периодической консультации, и утверждает неизменно полезное и плодотворное неравенство людей, которое не может быть до конца выравнено путем такой простой механической операции, как всеобщее избирательное право. Демократический режим можно определить как иллюзию суверенитета, время от времени даруемую людям, тогда как реальная действующая власть находится в руках других, скрытых и не несущих ответственности, сил. Демократия — режим, номинально лишенный короля, но на деле управляемый многими королями — королями более абсолютистскими, деспотичными и разрушительными, чем один настоящий король, даже если он тиран. Это объясняет, почему фашизм, первоначально, в 1922 г., склонявшийся (по причинам целесообразности) к идее республиканизма, отверг эту точку зрения накануне мартовских событий в Риме; будучи убежденным, что вопрос о политической форме не является в данный момент вопросом первостепенной важности, и затем, изучив примеры прошлых монархий и республик, пришел к заключению, что в качестве абсолютного стандарта между монархией или республиканизмом нет разницы, а оба строя представляют собой формы, в которых находит свое выражение политическая, историческая, традиционная или психологическая эволюция отдельной страны. Фашизм смещает антитезу “монархия — республиканизм”, тогда как демократия до сих пор живет этой идеей, неизменно подчеркивая недостатки первого режима и приветствуя второй режим как правильный. Сегодня можно наблюдать существование республик, по природе своей реакционных и абсолютистских, а также монархий, вобравших в себя самые возвышенные социальные и политические надежды будущего. “Разум и наука, — говорит Ренан *4* (один из вдохновенных предшественников фашизма) в своих философских размышлениях, — являются продуктами человечества, но представлять разум в качестве прямого продукта людей и прямого результата их действий — значит обмануться химерой. Для существования разума нет необходимости в том, чтобы все осознали это. И в любом случае, если бы такое насилие над истиной было необходимо, оно было бы невозможно в низах демократического общества, которое выглядит так, будто должно по самой своей природе уничтожить любой институт дворянства. Принцип, согласно которому общество существует исключительно благодаря благосостоянию и личной свободе всех индивидов, составляющих его, не кажется соответствующим планам природы, работе, которая, похоже, принимает во внимание лишь расы, тогда как индивиды приносятся в жертву. Весьма велика опасность того, что последняя стадия этой концепции демократии (хотя я должен поспешить отметить, что термин “демократия” может быть интерпретирован различными способами) закончится таким состоянием общества, в котором стадо дегенератов не будет иметь других забот, кроме удовлетворения низших потребностей заурядных людей”. Таков Ренан. В демократии фашизм отрицает абсурдную договорную ложь политического равенства, наряженного в одеяние коллективной безответственности, и миф о “счастье” и неопределенном прогрессе. Но если демократия может быть понята в различных формах, — иными словами, взяв демократию в качестве средства организации такого общества, в котором население не сводится до уровня пассивной части Государства, — то тогда фашизм может называться “организованной, централизованной и авторитарной демократией”. Фашизм абсолютно оппозиционен к учениям либерализма как в политической, так и в экономической сфере. Не стоит чрезмерно преувеличивать (как это бывает с объектом сиюминутного успеха в споре) ни важность либерализма в прошлом веке, ни то, что это была не более чем одна из многих теорий, появившихся в этот период как религия для человечества на все времена —и в настоящем и в будущем. Либерализм процветал лишь полвека. Он родился в 1830 г. как реакция на создание Священного союза и достиг высшей точки своего успеха в 1848 г., когда даже Пий IX *5* был либералом. Сразу же после этой даты он начал разлагаться, так как если 1848 год был годом света и надежды, то последующий, 1849 год — годом тьмы и трагедии. Римская республика получила смертельный удар от родственной республики (имеется в виду Франция ) , и в том же году Маркс выпустил евангелие социалистической религии — знаменитый “Манифест Коммунистической партии”. В 1851 г. Наполеон III выдвинул свой далеко не либеральный coup d'Etat *6* и царствовал во Франции до 1870 г., когда был смещен народным движением, что явилось следствием военного поражения, которое можно считать одним из наиболее значительных в истории. Победителем стал Бисмарк*7*, ничего не знавший о религии свободы или о пророках, открывших эту веру. И весьма симптоматично, что такой высокоцивилизованный народ, как немцы, полностью игнорировал религию свободы на протяжении всего девятнадцатого столетия. Это было не что иное, как интермедия, представленная тем, что получило название “смешной Франкфуртский парламент”, существовавший в течение очень короткого времени. Германия достигла своего национального единства без учения либерализма — учения, весьма далекого от немецкого склада ума, ума по сути своей монархического, тогда как либерализм и логически и исторически является предвестником анархии. Стадиями достижения Германией единства были три войны — в 1864, 1866 и 1870 гг.,— предводителями в которых были такие либералы, как фон Мольтке Старший*8* и Бисмарк. Что касается единства Италии, то его долг либерализму гораздо меньше, чем он представлен в работах Мадзини и Гарибальди *9*, которые не были либералами. Если бы не было интервенции антилиберала Наполеона, то мы не получили бы Ломбардию; без помощи опять же антилиберала Бисмарка в Садова и Седане, вполне возможно, мы никогда не получили бы Венецию в 1866 г. или не смогли бы войти в Рим в 1870 г. В период с 1870 .по 1914 г. даже самые высокопоставленные “священники” этой религии вынуждены были признать сгущение сумерек над их верой — разгром ее декадансом в литературе и упадком практики,—иными словами, национализмом, футуризмом и фашизмом. Эра либерализма, накопив бесчисленное множество гордиевых узлов, попыталась распутать их в кровопролитной мировой войне, и никогда еще ни одна религия не требовала от своих сторонников таких жертв. Может быть, либеральные боги захлебнулись в крови? Но сегодня, сейчас, либеральная вера должна закрыть двери своих опустевших храмов; опустевших, поскольку люди во всем мире осознали, что проповедь либерализма — агностицизм в области экономики и пассивность в области политики и морали — приведет, как это уже было, к подобному разрушению. Вдобавок следует отметить, что все политические надежды сегодня — антилиберальны, а значит, в высшей степени смешно пытаться классифицировать эту единственную веру как не подлежащую суду истории, как если бы история была полем охоты, предназначенным для одних лишь профессоров либерализма, как если бы либерализм был последним, не подлежащим обжалованию вердиктом цивилизации.

Но отрицание фашистами социализма, демократии и либерализма не означает, что фашизм мечтает привести мир назад, к состоянию, предшествующему 1789 г., дате, которая, кажется, открывает время, наследующее полулиберальный век. Мы не хотим возврата, фашизм не поменяет Деметрия на его высшего священника. Абсолютная монархия как более чем слепое принятие власти в духе Екклезиаста осталась в прошлом и не вернется.

Точно так же окончились и привилегии феодальной системы, а также разделение общества на замкнутые касты; фашистская концепция власти не имеет ничего общего с такой политикой. Партия, полностью управляющая обществом, — факт в истории совершенно новый, для которого нет аналогий и параллелей. В своей конструкции фашизм пользуется всеми имеющими жизненно важную ценность элементами либеральных, социалистических или демократических учений; он поддерживает то, что может назвать несомненными фактами, которыми мы обязаны истории, но отбрасывает все остальное, т. е. концепцию, которой может быть любое учение, бесспорно действенное для всех времен и народов. Так, из того, что XIX век был веком социализма, либерализма и демократии, не следует, что XX век также должен быть веком либерализма, социализма и демократии: политические учения проходят, но человечество остается; и скорее можно ожидать, что этот век будет веком власти, веком левых, веком фашистов. И поскольку XIX век был веком индивидуализма (либерализм всегда означал индивидуализм), то можно ожидать, что нынешний век будет веком коллективизма, а следовательно, это будет век Государства. То, что новое учение может использовать все ныне живущие элементы предшествующих учений, является чисто логическим выводом.

Нет ни одного учения, появившегося как совершенно новое, совершенно определенное, ничем не обязанное прошлому; ни одно учение не может похвастать полной оригинальностью — оно всегда должно происходить, хотя бы исторически, из учений, предшествующих ему, и развиваться в дальнейшем в другие учения. Так, научный социализм Маркса — наследник утопического социализма Фурье, Оуэна и Сен-Симона; либерализм XVIII в. также связан со всей передовой мыслью XVII в., а концепция демократии—наследница энциклопедистов. Каждое учение стремится направить человеческую деятельность к определенной цели; но деятельность людей также воздействует на учение, трансформирует его, адаптирует к новым потребностям или заменяет его чем-то другим. Таким образом, учение должно проверяться не просто словами, а живым действием; и поэтому ценность состоит в том факте, что он наполнен прагматизмом, но в то же время имеет волю к существованию и волю к власти — твердую основу перед лицом реальности “насилия”.

Основание фашизма — концепция Государства, его характер, его долг, его цель. Фашизм рассматривает Государство как абсолют, в сравнении с которым все индивиды или группы относительны и должны рассматриваться только по отношению к Государству. Концепция либерального Государства не является концепцией ведущей силы, направляющей игру и развитие (как материальное, так и духовное) коллективного тела, а лишь силы, ограниченной функцией фиксирования результатов. Фашистское Государство, напротив, обладает своим сознанием и имеет свою волю и индивидуальность — это может быть названо этикой Государства. В 1929 г., на первой ассамблее, посвященной пятилетнему юбилею фашистского режима, я сказал: “Для нас, фашистов, Государство не просто страж, озабоченный исключительно долгом гарантии личной безопасности граждан; и это не организация с чисто материальными целями, такими, как гарантия определенного уровня благосостояния и мирных условий жизни; для реализации этих целей достаточно простого административного совета. И в то же время это не просто отделенное от всяческих контактов с комплексом материальной действительности политическое творение, которое улучшает жизнь индивидов и жизнь народа в целом. Государство, как оно понимается и создается фашистами, — это духовный и нравственные факт в себе, поскольку его политическая, юридическая и экономическая организация является конкретной вещью; и такая организация должна быть в своей основе и своем развитии манифестацией духа. Государство является гарантом безопасности как внешней, так и внутренней, но оно также страж и передатчик духа народа, как он прорастал через века в языке, обычаях и вере. И Государство — не только живая реальность настоящего, оно также связано с прошлым и в конечном счете с будущим и потому выходит за пределы узких рамок жизни индивида,— юно представляет постоянный дух нации. Формы самовыражения Государства могут изменяться, но неизменна необходимость таких форм. Именно Государство делает граждан образованными в области гражданских добродетелей, давая им сознание их миссии, сплачивая их воедино, внося гармонию в различие их интересов через справедливость и передавая будущим поколениям духовные завоевания науки, искусства, закона и солидарности человечества. Оно ведет людей от примитивной племенной жизни к тому высшему выражению человеческой силы, каковым является империя; оно хранит в веках имена его членов, погибших за его существование и подчинение его законам, оно хранит память о лидерах, увеличивших его территорию, и о классах, увенчавших его славой, служащих примером для будущих поколений. Когда концепция Государства приходит в упадок и начинают преобладать тенденции разъединения и развала со стороны индивидов или отдельных групп, то нациям, в которых появляются такие феномены, приходит конец.

С 1929 г. и по сей день политическая и экономическая эволюция повсеместно шла по пути усиления действенности этих предпосылок учения из-за величайшей важности Государства. Это единственная сила, способная разрешить Драматические противоречия капитализма, и то состояние дел, которое мы называем кризисом, может быть побеждено только Государством или группой Государств. Где тень Жюля Симона, декларировавшего на заре либерализма, что “государство должно работать для того, чтобы сделать себя ненужным и подготовить путь к своему собственному исчезновению”? Или Мак-Каллок, который во второй половине прошлого века заявил, что Государство должно сражаться против опасности “править слишком много”? Что бы сказал сегодня англичанин Бентам*10* по поводу продолжающейся и неизменно призываемой интервенции Государства в сферу экономики, тогда как, согласно его теориям, индустрия должна требовать от Государства не более чем обеспечения мира? Или немец Гумбольдт", согласно которому наилучшее Государство — это ленивое Государство? Действительно, вторая волна либеральных экономистов была не столь категорична, как первая, и дверь приоткрыл, хотя и весьма осторожно, сам Адам Смит, который возглавил интервенцию Государства в область экономики; но как либерализм подразумевает индивидуализм, так фашизм подразумевает Государство. Между тем фашистское Государство — уникальное и оригинальное творение. Оно не реакционно, но революционно в том плане, что предвидит решение универсальных политических проблем, которые в политической сфере повсеместно должны решаться борьбой партий, слишком большой властью парламентского режима и стихийностью политических собраний; когда он сталкивается с проблемами в области экономики — путем синдикализма, важность которого постоянно усиливается (так же как и в области труда и промышленности), и, наконец, в моральной сфере — путем усиления порядка, дисциплины и подчинения тому, что является определяющим моральным кодом страны. Фашизму нужно Государство, которое будет сильным и органичным целым и в то же время основывающимся на широкой народной поддержке. Фашистское Государство включает в себя даже экономическую деятельность нации, и через созданные им корпоративные общественные .и образовательные институты его влияние достигает всех явлений национальной жизни и включает в себя (в рамках соответствующих организаций) все политические, экономические и духовные силы нации. Государство, основывающееся на поддержке миллионов, признающих его власть, постоянно сознающих его силу и готовых всегда служить ему, не является старым тираническим государством средневекового господина и не имеет ничего общего с абсолютистскими правительствами до и после 1789 г. Индивидуальность в фашистском Государстве не уничтожается, а скорее умножается, так же как солдат в полку не ослабляется, а усиливается числом своих сотоварищей. Фашистское Государство организует нацию, но оставляет достаточное поле свободы для индивида; последнее лишает свободу всей ее бесполезности и, возможно, вреда, но оставляет то, что является существенным; решающей силой в этом вопросе может быть не индивид, а лишь Государство: Фашистское Государство не безразлично к религии вообще и в частности к той особой и позитивной вере, каковой является итальянский католицизм. Государство признает не теологию, а мораль, и в фашистском Государстве религия рассматривается в качестве одного из глубочайших проявлений духа человека и потому не только уважается, но и защищается и поддерживается. Фашистское Государство никогда не пыталось создать своего собственного бога, как это пытались сделать во Франции Робеспьер и “бешеные” в Конвенте, и не предпринимало тщетных попыток уничтожить религию в сердцах людей, как это делает большевизм; фашизм уважает бога аскетов, бога святых и героев, равно как и бога, как он понимается “простыми людьми” и коему они поклоняются.

Фашистское Государство является воплощенной волей к власти и управлению. Римская традиция здесь—идеал силы в действии. Согласно учению фашизма, правительство представляет собой не столько то, что выражено в территориальных и военных терминах, сколько то, что выражается в терминах моральности и духовности. О нем надо думать как об империи, т. е. как о нации, которая прямо или косвенно правит другими нациями, не имея желания завладеть ни единым квадратным ярдом территории. Для фашизма подъем империи, т. е. расширение нации, является сущностным проявлением жизнеспособности и противоположностью признакам упадка. Люди, которые возвышаются или поднимаются вновь после периода упадка,—всегда империалисты; любое отступление есть признак упадка и смерти. Фашизм -— это учение, наилучшим образом приспособленное представлять стремления и надежды народа, такого, как народ Италии, который поднимается вновь после многовекового унижения И внешнего порабощения. Но империя требует дисциплины, координации всех сил и глубоко осознанного чувства долга и жертвенности: этот факт объясняет многие аспекты практической работы режима, характер множества сил в Государстве и необходимость строгих мер, которые должны быть приняты против тех, кто будет противостоять этому спонтанному и неизбежному движению Италии в XX в. или попытался бы противостоять ему напоминанием изношенной идеологии XIX в., идеологии, отвергнутой всюду, где достало мудрости предпринять великий эксперимент общественной и политической трансформации, поскольку никогда еще не была столь острой нужда нации во власти, в управлении, в порядке. Если каждая эпоха имеет свое собственное, характерное для нее учение, то существуют тысячи признаков, указывающих на фашизм как на характерное учение нашего времени. Учение должно быть живым, и это доказывается тем фактом, что фашизм создал живую веру, и то, что эта вера весьма сильна в умах людей, доказывается теми, кто страдает и умирает за нее.

Отныне фашизм обладает в мире универсальностью всех тех учений, которые, самоорганизуясь, представляют этап в истории человеческого духа.

Перевод сделан по: Social and Political Philosophy. Readings from Plato to Ghandi//Ed. by J.Somerville and R.E.Santoni. N.Y., 1963. P. 424— 440.

ПРИМЕЧАНИЯ

1* Прутья ликторов — знак должностной и карающей власти.

2* Сорель Жорж (1847—1922) — французский философ, теоретик анархо-синдикализма.

3* Мне это не страшно (um.).

4* Ренан Жозеф Эрнест (1823—1892)—французский философ, писатель. Политический идеал Ренана — элитарное общество с олигархическим правлением “мыслящей аристократии”.

5* Пий IX (1792—1878)—римский папа с 1846 г. В 1846—1847 гг. согласился на ряд либеральных мер. В 1849 г. возглавил контрреволюцию.

6* государственный переворот (фр.).

7* Бисмарк Отто фон Шёнхаузен (1815—1898) — рейхсканцлер Германской империи в 1871—1890 гг. Осуществил объединение Германии на прусско-милитаристской основе.

8* Мольтке Хельмут Карл Старший (1800—1891)—германский генерал-фельдмаршал и военный теоретик, идеолог германского милитаризма.

9* Гарибальди Джузеппе (1807—1882), Мадзини Джузеппе (1805— 1882) — вожди Рисорджименто — национально-освободительного движения за объединение Италии.

10* Вентам Иеремия (1748—1832)—английский философ, социолог и юрист. Основоположник философии утилитаризма.

11* Гумбольдт Вильгельм (1767—1835) — немецкий философ, филолог, языковед, государственный деятель. Один из виднейших представителей немецкого классического гуманизма. Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология