Мусихин Г. Россия в немецком зеркале (сравнительный анализ германского и российского консерватизма)

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья.
Георгий Иванов

Пожалуй, ни с одной другой страной Россию не сравнивают так часто, как с Германией. Особый повод к этому дал XX век, в котором обе страны «подарили» миру классические образцы тоталитарных режимов. Это стало болезненным результатом модернизации, в результате которой в обеих странах не удалось сохранить баланс между старым и новым. Очевидно, что подобное развитие событий имело историческую основу, коренясь в более раннем периоде исторического пути Германии и России. Именно там необходимо искать предпосылки для сходного в своей трагичности и различного в своих конкретных проявлениях развития двух стран.

В этом отношении особый интерес представляет судьба германского и российского консерватизма, так как именно это течение общественно-политической и культурной жизни способствует сохранению преемственности входе исторического развития или, напротив, — своим упорным сопротивлением всякому нововведению - приводит к кардинальным переменам.

6

Однако прежде чем углубляться в историю консерватизма Германии и России, необходимо определить то содержание, которое вкладывается в понятие «консерватизм».

Понятие «консерватизм» на первый взгляд не представляет серьезной проблемы, ибо уже по своему лексическому значению консерватизм означает сохранение. В данном случае — сохранение старого общественного государственного устройства от новых веяний. Однако тогда получается, что и нынешняя коммунистическая партия Российской Федерации, желающая сохранить еще оставшиеся и вернуть уже разрушенные атрибуты прошлого, и М. Тэтчер, и Р. Рейган, и Г. Коль, придерживающиеся кардинально различных идеологических установок и предлагающие диаметрально противоположные методы решения конкретных социально-экономических проблем, могут быть объединены под общим ярлыком консерватизма, что не соответствует реальности, т. к. содержание понятия «консерватизм» гораздо богаче и проблематичнее, чем просто понятие «сохранение».

Уже по этой причине дефиниция консерватизма является довольно сложной и неоднозначной задачей. По проблеме определения консерватизма существовало и существует несколько подходов, и мы рассмотрим основные из них.

Ценностный подход к консерватизму видит в охранительстве неизменную идеологию, определяемую абсолютными ценностями, действительными везде и во все времена. С. Хантингтон назвал эту дефиницию автономной, ибо согласно ей консерватизм «не обязательно связан с интересами определенной социальной группы, не зависит в своем возникновении от определенной констелляции социальных

7

циальных сил. Консерватизм есть своеобразная система всеобщих идей. Он определяется такими универсальными ценностями, как справедливость, порядок, равновесие, сдерживание» (142, S. 455). Именно это определение больше всего нравится самим консерваторам, так как сообщает их позициям в борьбе с прогрессистами дополнительную прочность. Так, Фридрих Юлиус Шталь решающим преимуществом консервативной партии считал то, что ее программа покоится «не на основанной людьми теории, она есть данный порядок, данная религиозная, нравственная и правовая традиция» (68, S. 286). Согласно этому подходу политические аспекты консерватизма сложно отличить от мировоззренческих. Более того, по мнению Курта Ленка, «то, из чего подпитывается консерватизм как политическое направление, по-преимуществу не политический импульс, но видение мира, специфическая, форма понимания действительности» (154, S. 50). Об этом писали и оппоненты консерваторов. Так, О. Флехтхейм, один из левых историков-политологов, в начале 60-х гг. заявлял, что «консерватизм не политическое движение, не политическая теория, а общественное направление, которое среди прочего имеет и политические последствия» (126, S. 83).

Однако если исходный пункт консерватизма носит внеполитический. можно даже сказать, вневременной характер, то совершенно необязательно, что охранительный импульс будет направлен именно в сферу политики. В результате понимание консерватизма как стиля жизни и мировоззрения приводит, по мнению А. Грабовски, к довольно серьезному противоречию, так как сторонники консервативной партии отнюдь не всегда «испытывают нужду в консервативном мышлении, а... носители консер-

8

вативного мировоззрения отнюдь не всегда являются сторонниками консервативных партий» (131, S. 771).

Еще одно уязвимое место подобного ценностно-мировоззренческого определения консерватизма в том, что оно рассматривает основополагающие принципы, защищаемые охранителями, как вечные и неизменные, не учитывая изменчивости человеческих представлений о ценностях в ходе исторического развития. А если учесть, что эти ценности никогда не существовали «в чистом виде», данный подход к консерватизму, по мнению Клауса Эпштейна, заслуживает ни много ни мало упрека в утопичности, так как «вследствие этого чрезмерного критерия невозможно, чтобы консервативное общество когда-либо существовало и когда-нибудь сможет существовать» (125, S. 17). Нужно сказать, что обвинения в утопизме и неисторизме гораздо «убийственнее» звучат в адрес консерваторов, чем либералов или социалистов, т. к. последние два направления изначально выступали как создатели проекта нового общественного устройства, доказывая принципиальную достижимость такого порядка. Консерваторы же, изначально апеллируя к конкретной действительности, презентовали себя как принципиальных противников любого прожектерства, которое (с их точки зрения) ведет к утопизму. И поэтому если охранителям указывали на утопичность самой сущности их мировоззрения, то теряло смысл само существование консерватизма.

Для следующей дефиниции консерватизма характерно его определение как тенденции к сохранению status quo. С. Хантингтон назвал эту дефиницию консерватизма (являясь ее сторонником) ситуативной, так как, по его мнению, согласно такому подходу, охранительная идеология «возникает из определенной, но повторяющейся

9

исторической ситуации, в которой носители стабильной организации используют консервативную идеологию как защиту» (142, S. 455). По мнению К. Эпштейна, определение консерватизма как защиты существующих отношений вообще слишком глобально. По этому определению все господствующие группы, которые хотят остаться у власти, — консервативные (125, S. 17). Согласно такой классификации, к консерваторам можно причислить Фукидида, Цицерона с Брутом, Филиппа Испанского и так далее. И если мы сведем воедино все позиции, которые обороняли перечисленные здесь исторические деятели, то выяснится, что между этими позициями мало общего, а зачастую они противоположны. Подобный упор на ситуативность в ущерб историчности снимает проблему «смерти» консерватизма, о которой говорилось в начале статьи, превращая консерватизм в лишенную ценностной окраски функцию, которая для сохранения существующего порядка готова использовать любые средства*. Понимая таящиеся здесь опасности, С. Хантингтон, с одной стороны, выдвигает принцип идеационных и неидеационных идеологий, а с другой — опирается на Э. Бёрка как на парадигматического консервативного автора. Однако, на наш взгляд, это лишает ситуативный подход в определении консерватизма методологической чистоты и целостности, как принцип идеационности-неидеационности является не ситуативным, а ценностным определением, Бёрк же писал свои произведения в конкретной исторической ситуации и защищал не идею status quo,

_____________

* Более подробно о ситуативном подходе см. статью: Сокольская И. Б. Консерватизм: идея или метод // Полис. 1998. № 6.

10

а реальные политические институты, существовавшие в реальных условиях конца XVIII века.

Поэтому с нашей точки зрения более применим подход, рассматривающий консерватизм как явление истории Нового времени, вызванное к жизни необходимостью защиты существующих устоев от новых веяний европейской общественно-политической жизни. С. Хантингтон считает такую дефиницию консерватизма аристократической, так как это «специфическое и исторически уникальное движение: реакция феодально-аристократического класса на французскую революцию, либерализм и наступление буржуазии в конце XVIII — первой половине XIX вв.» (142, S. 454). Родоначальником такого подхода к консерватизму является Карл Манхейм — один из зачинателей научного исследования консерватизма. По его мнению, именно вследствие Великой французской революции в общественно-политической жизни «развилась тенденция к поляризации мышления... Различные стили мышления развивались в соответствии с партийными направлениями, так что можно говорить о мысли либеральной или консервативной» (88, S. 577). За точку отсчета сторонниками этого подхода принимается знаменитая книга Эдмунда Бёрка «Размышления о революции во Франции», вышедшая в 1790 г . Новалис. один из самых ревностных почитателей Бёрка в Германии, так оценил значение его произведения: «О революции написано много антиреволюционных книг. Но Бёрк написал революционную книгу против революции» (63, S. 184).

Однако нужно с большой осторожностью подходить к консерватизму как общеевропейскому явлению, потому что, в отличие от либерализма, консерватизм с самого начала имел очень сильные национальные особенности.

11

Ведь если идеи Просвещения и Великой французской революции распространялись по Европе почти в неизменном виде, то охранительные тенденции проявлялись в каждой стране по-разному, так как защищали уникальность исторически сложившегося порядка. Е. Р. Хубер считал, что хотя консерватизм и «стал общеевропейской реакцией на французскую революцию, но с самого начала он различался по национальным особенностям. В английском консерватизме, при всем его внимании к институту короны, определяющей была не монархическая, а парламентская идея», (140, S. 326). Таким образом, несмотря на то, что Э.Бёрк оказал огромное влияние на становление германского консерватизма, он, как считает К. Манхейм, «был всем чем угодно, только не тем, чем считали его первый переводчик Бёрка на немецкий язык Гентц и его друг Адам Мюллер» (88, с. 580). Немецкие охранители представляли родоначальника английского консерватизма таким реакционером, каким Бёрк никогда не был. Это произошло в силу того, что противодействие идеям Просвещения и революции в Германии было гораздо более сильное, чем в Англии.

Первые очаги этого сопротивления начали возникать еще до начала революции, поэтому некоторые исследователи, в частности К. Эпштейн, склонны оспаривать Великую французскую революцию как точку отсчета для германского консерватизма. К. Эпштейн считает, что германский консерватизм возник еще в 70-е гг. XVIII в. как реакция на идею Просвещения (125, S. 19), и выражает свое несогласие с К. Манхеймом, который отделяет Юстуса Мёзера от германского консерватизма, отводя ему роль традиционалистской предтечи этого явления (125, S. 388).

12

Здесь затрагивается довольно сложная проблема соотношения традиционализма и консерватизма, которая требует пояснения.

Манхейм считает, что традиционализм — это не защита каких-то жизненных устоев, а сама жизнь в соответствии с этими устоями, поэтому «традиционалистское поведение представляет собой практически чистую серию реакций на раздражители. Поведение же консервативное осмысленно, вдобавок осмысленно по отношению к изменяющимся от эпохи к эпохе обстоятельствам» (132, S. 596). Таким образом, традиционализм является тем способом жизни, который присущ людям во все времена и из которого, в силу стечения исторических обстоятельств, на рубеже XVIII-XIX вв. вырос собственно консерватизм. В этом смысле можно не согласиться с Мартином Грайфенхагеном, который считает, что разделение между традиционализмом и консерватизмом проблематично, так как «границы между структурно антропологическим и историческим явлениями методологически противоречивы» (132, S. 53). У Манхейма традиционализм и консерватизм существуют в неразрывной взаимосвязи, при этом, как уже сказано, на основе традиционалистского образа жизни формируется консервативный образ мышления.

Если говорить о возникновении собственно консерватизма, то необходимо отметить существенное отличие российского и германского опыта: для Германии побудительный мотив и момент возникновения консервативной идеологии как общественно-политического явления в основном совпадают с Европой, в случае же с Россией дело, на наш взгляд, обстоит сложнее.

Хотя Просвещение и Великая французская революция оказали огромное воздействие на общественно-политиче-

13

скую жизнь России, но не они, по нашему мнению, стали главным «раздражителем» для российских охранителей. В России эту роль выполнили преобразования Петра I, которые вряд ли можно считать проявлением политики просвещенного абсолютизма; последний консерваторы обвиняли в узурпации власти и в отказе от патриархальных и христианских ценностей монархизма, что с точки зрения многих охранителей являлось не меньшим источником для революционных потрясений, чем собственно деятельность просветителей. Однако первая оформленная традиционалистская реакция на петровский перелом в жизни страны последовала только во времена Екатерины II в лице князя Михаила Щербатова, который рассматривал деятельность императрицы как логическое продолжение петровских преобразований. К тому же его книга "О повреждении нравов в России» была написана «в стол», поэтому не имела никакого воздействия на современников.

Первой акцией российского консерватизма можно считать выступление Н. М. Карамзина против реформаторских проектов Сперанского, инициированных в начале XIX века Александром I. То есть общественно-политическая жизнь в России была настолько вялой, что с момента возникновения предмета противодействия для охранителей России до того, как консервативные тенденции стали сколько-нибудь заметным явлением русской общественно-политической жизни, прошло около ста лет, и формально зарождение российского консерватизма можно также считать реакцией (правда, немного запоздалой) на Великую французскую революцию. Хотя, как уже было сказано, не она была главным предметом недовольства зарождающего консерватизма, ибо рассматривалась как достаточно чуждое для России явление. Главная опасность виделась

14

именно в искусственном привнесении революционной заразы из Европы на русскую почву путем необдуманных и поспешных правительственных реформ. Этот мотив будет одним из ведущих в российском консерватизме различных оттенков на протяжении всего XIX в.

Таким образом, если в Германии усилия консерваторов были направлены на то, чтобы доказать ошибочность развития либеральных тенденций в жизни общества и затормозить это развитие, то в России консерваторы указывали на ошибочность заимствования этих тенденций из Европы и противодействовали перенесению их на русскую почву, т. е. российский консерватизм был изначально менее связан с европейской традицией, что делало его «не совсем консерватизмом» в историческом значении этого понятия.

Однако в судьбе консерватизма Германии и России есть особенности, которые выделяют обе эти страны из ряда других европейских государств того времени. В обеих странах консерватизм в его различных вариациях (от реакции до реформизма) долгое время сохранял господствующее положение (если не в теории, то на практике). В отличие от Великобритании, где консерваторы были вынуждены соответствовать реалиям развитого гражданского общества, и Франции, революционный радикализм в которой заставлял охранителей действовать часто в условиях жесточайшего цейтнота, консерваторы Германии и России на первых порах не были поставлены в жесткие временные рамки и «творили» (или бездействовали) в условиях достаточно стабильной общественной обстановки.

Таким образом, консерваторы двух стран получили исторический шанс приспособить старые традиции к новым реалиям, находясь при этом в условиях достаточной

15

общественной стабильности. Шанс этот был упущен отчасти из-за оснований, присущих консерватизму в целом, отчасти из-за особенностей, характерных только для охранительного движения Германии и России, самая существенная из которых, на наш взгляд, состоит в раздвоенности консервативного мировоззрения немецких и российских охранителей, сообщавшей консервативному восприятию и (самое главное) способу действия в обеих странах неустранимую неустойчивость.

Выявление этих особенностей, а также их влияние на историю двух стран составляет предмет данной книги. Основная задача исследования состоит в акцентации того влияния, которое охранительные идеалы оказали на историю Германии и России. Главное внимание будет уделено сравнительному анализу процесса развития консерватизма Германии и России, имея в виду прежде всего разную степень вовлеченности двух стран в общий контекст европейской культуры. Именно этот отчасти объективный, отчасти субъективный фактор был решающим при формировании различий в консервативном мышлении и мировоззрении Германии и России. Однако обнаружение общего и особенного во взглядах российских и немецких консерваторов не является самоцелью данного исследования. Цель монографии — найти те противоречия в охранительном мышлении и мировоззрении, которые ослабляли устойчивость консервативных воззрений в обеих странах, что в немалой степени способствовало кардинальному перелому в жизни обеих стран и пресечению консервативной традиции в том виде, в каком она сформировалась на протяжении XIX в.

Так как мы условились рассматривать консерватизм в качестве конкретно-исторического явления, то нижнюю

16

хронологическую границу данного исследования необходимо установить на последней четверти XVIII в., когда шло формирование собственно консервативного мышления и мировоззрения — в столкновении с рационалистическими построениями Просвещения, которые Великая французская революция перевела из теоретической сферы в область реальной политики. Верхние хронологические рамки, на наш взгляд, необходимо провести 1917-1918 гг., когда в обеих странах произошел революционный перелом исторического развития, приведший к кардинальной трансформации всей общественно-политической жизни.

Методологическую основу исследования составляет социология знания, одним из основоположников которой был К. Манхейм, синтезировавший в своих произведениях идеи М. Вебера, Э. Трёльча, Д. Лукача, Г. Риккерта, Э. Гуссерля. Развивая веберовскую концепцию идеальных типов, Манхейм разработал методологию интерпретации «духовных образований» (феноменов духовной культуры), формирование которых рассматривается не «с точки зрения вечности», а тесно увязано с конкретно-историческим развитием. Именно так Манхейм подошел к процессу становления консервативной идеологии, придя к выводу, что это не просто идеология, а особый стиль мышления, которое рассматривает человека, общество и государство под определенным углом зрения. Более детально методологические установки Манхейма по отношению к особому консервативному мышлению разработал М. Грайфенхаген, попытавшийся выделить идеально-типические элементы консервативного мировоззрения в Германии.

Основным методом исследования является сравнительный историко-философский анализ воззрений российских и немецких консерваторов. При этом консерватив

17

ная идеология будет рассматриваться с разных точек зрения (особенности консервативного мышления, мировоззренческие установки, отношение к возможности перемен), что позволит, на наш взгляд, не только обозначить те или иные особенности консервативных идей, но и выявить мотивацию тех или иных охранительных мероприятий в Германии и России.

Основу источниковой базы монографии составили произведения ведущих теоретиков консервативной мысли Германии и России. На наш взгляд, в Германии эту роль прежде всего сыграли романтики, заложившие стержневые направления немецкого консервативного мышления. Были использованы выдержки из фундаментального исследования А. Мюллера «Элементы государственного искусства», помещенные в источниковом приложении монографии Л. Эльма «Консервативное мышление, 1789-1848/49» (59), а также два сборника различных статей и выступлений А. Мюллера, изданные в 20-е гг. XX в.: «Лекции о немецкой науке и литературе» (60) и «Двенадцать речей об ораторском искусстве и его упадке в Германии» (61). Помимо произведений А. Мюллера были использованы также работы Ф. Шлегеля и Новалиса (28, 62, 63, 66, 67), так как именно эти три автора заложили основы романтического представления о человеке, обществе и государстве. Особый интерес представляет эссе Новалиса «Христианство или Европа» (62), ставшее (наряду с произведениями Э. Бёрка (36), Ж. де Местра, X. Доносо Кортеса) одним из манифестов европейского консерватизма.

Однако опора только на произведения романтиков дала бы, безусловно, неполную картину о немецком консерватизме, так как среди идеологов и практиков консервативной политики в Германии имелось достаточно тех, кто был

18

далек от романтизма. Главным теоретиком неромантического направления немецкого консерватизма был К. Л. фон Галлер, многотомное исследование которого «Реставрация государственной науки» (47) пользовалось широкой популярностью среди прусских охранителей. Защищавшаяся Галлером идея частноправового формирования сословно-корпоративного государства была заимствована им у Ю. Мёзера, многочисленные статьи которого (56, 57, 58) стали первой серьезной попыткой традиционалистской критики идей Просвещения. Близок по духу с Галлером был и Л. фон Марвиц, лидер аристократической фронды против реформ Штейна-Гарденберга. В своих многочисленных записках, меморандумах и проектах, собранных и систематизированных впоследствии Ф. Мёзелем, Марвиц отстаивал необходимость сохранения юнкерской милитаристской Пруссии (54, 55). Другим последовательным защитником позиций легитимизма с позиции силы и верности традициям был Л. фон Герлах, оставивший после себя двухтомник воспоминаний (38, 39), а также довольно обширную переписку со многими влиятельнейшими государственными деятелями своего времени (35, 46). Примечательно, что младший брат Леопольда фон Герлаха — Эрнст Людвиг фон Герлах, будучи не меньшим ревнителем традиций легитимизма и являясь одним из основателей партии прусских консерваторов, все же был против односторонней силовой трактовки государства и заложил основы христианского консерватизма, основанного на идеях жертвенности и патернализма. Это нашло отражение в посмертном издании записок и речей Э. Л. фон Герлаха (43, 44) и в его многочисленных статьях для «Kreuzzeitung», главным идеологом которой он был долгие годы.

19

Итог формирования основных идеологических постулатов прусского (а впоследствии и общегерманского) консерватизма подвел Ф. Ю. Шталь, который прежде всего в своей «Философии права» и ряде других произведений (66, 67, 68) попытался преодолеть противоречие силовой и христианской составляющих немецкого охранительного мировоззрения. Он также выступил с довольно развернутой критикой Гегеля (политические произведения которого (2, 3) зачастую ошибочно трактовались как однозначно консервативные) за его склонность к систематизаторству, которую немецкие консерваторы считали либеральным «грехом». Нужно отметить, что наибольший вклад в критику данного компонента либерализма внес основатель исторической школы права Ф. К. фон Савиньи, небольшая книга которого «О призвании нашего времени» (65), а также его многотомное исследование по истории римского права внесли большой вклад не только в становление консервативной идеологии в Германии, но и в развитие истории и юриспруденции.

Особое место среди теоретиков немецкого консерватизма занимает Лоренц фон Штейн. Следуя в фарватере основных консервативных представлений о человеке, обществе и государстве, он тем не менее выступил с достаточно новаторскими идеями создания социальной монархии, которая смогла бы преодолеть усиливающуюся пропасть между богатством и бедностью. Наиболее последовательно Л. фон Штейн изложил свои взгляды в «Истории социального движения во Франции», которая выдержала множество изданий (72).

Идея социальной монархии нашла отклик не только у «пишущих», но и у «действующих» немецких консерваторов, то есть у высокопоставленных государственных

20

чиновников. Одним из первых в этом ряду был И. М. фон Радовиц, который в своих многочисленных парламентских выступлениях и печатных публикациях предостерегал от надвигающейся «пауперской революции» и видел единственное спасение в созидании социальной монархии (64). Не был чужд социальной политике и О. фон Бисмарк, о чём он также оставил письменные свидетельства в своих парламентских речах, многочисленных письмах и мемуарах (1, 35).

Помимо произведений ведущих консервативных авторов, в работе использовались также программные документы различных консервативных партий и организаций. Один из самых лучших сборников партийных программ в Германии был составлен еще в начале XX в. Ф. Саломоном (41, 40), а на сегодняшний день самым полным и подробным сборником такого рода считается справочник Вильгельма Моммзена, выдержавший множество изданий (40).

Уникальным источником по истории консервативной мысли Германии является газета «Kreuzzeitung», которая была больше чем газетой, объединяя вокруг себя наиболее последовательных приверженцев консервативной идеологии, желавших быть «святее папы» и зачастую вступавших в конфликт с правительством (49. 50, 51, 52, 53).

Основоположником консервативной идеологии в России справедливо считается великий русский историк H.M. Карамзин. «Письма русского путешественника» (9), «Письмо сельского жителя» (10) и особенно политический очерк "О древней и новой России» (12) заложили основу консервативного мировоззрения в нашей стране, хотя многие темы, затронутые Карамзиным, были подняты еще М. Щербатовым в его памфлете «О повреждении нравов в России» (17). Однако данное произведение носило во мно-

21

гом повествовательно-традиционалистский характер и вряд ли может рассматриваться как политический манифест; к тому же эта работа Щербатова не имела широкой известности середины XIX века.

Куда больший резонанс имели произведения славянофилов, которые, отталкиваясь во многом от Карамзина, еще более заострили «русскую тему», придав охранительной идеологии в России подчеркнуто националистический характер. Особую роль в этом сыграли И. В. Киреевский (13) и А. С. Хомяков (27), а также близкий к ним М. Погодин (19, 20), которые, в отличие от братьев Аксаковых, сконцентрировались на вопросах русской культуры. Не скрывал своих славянофильских корней и Н. Я. Данилевский, книга которого «Россия и Европа» была очень популярна в 70-80-е годы XIX века. Однако если говорить о влиянии славянофильства на официальную охранительную идеологию, то следует констатировать поверхностность этого влияния. Это особенно заметно в публицистических произведениях К. Победоносцева, который заимствовал идеи славянофилов только для того, чтобы оправдать существующую систему самодержавия (18). То же самое можно сказать и о творчестве К. Леонтьева, который с предельной откровенностью представлял царский деспотизм и цезарепапизм идеальной для России формой правления (15).

Особое место занимают произведения Л. А. Тихомирова (23, 24), которые можно считать артикуляцией реформистского направления российского консерватизма.

Большой интерес в качестве источника по истории консервативной мысли представляет "Русский вестник", бывший наиболее солидным охранительным изданием последней трети XIX — начала XX веков. Именно в его

22

публикациях, написанных зачастую на злобу дня, особенности российского консервативного мировоззрения высветились наиболее отчетливо (6. 7, 21, 22, 29, 30), а кризис консервативной идеологии в ходе революции 1905-1907 гг. также наиболее зримо проявился на страницах этого издания (31-34), прекратившего свое существование в 1906 г .

Помимо вышеперечисленных основных источников по истории консервативной мысли Германии и России использовались и некоторые другие материалы (5, 8, 16, 22, 25,26,37,48,73).

Целенаправленного сравнительного анализа консерватизма Германии и России до недавнего времени не предпринималось ни в российской (советской), ни в немецкой историографии. Только в 1996 году вышла книга Г. Рормозера и А. Френкина «Новое консервативное мышление как императив выживания» (180), где в форме диалога рассматриваетя соотношение консервативной парадигмы в Германии и России. Косвенно эта тема затрагивалась в некоторых исследованиях (93,94,98, 133,138,144, 151, 162, 170), в основном немецких авторов. Среди российских изданий наибольший интерес представляют сборник статей «Россия и Германия: Опыт философского диалога» (97), а также небольшой, но очень содержательный научно-аналитический обзор Бориса Орлова «Политическая культура России и Германии: попытка сравнительного анализа» (93).

При этом необходимо отметить, что теме зарождения и развития консерватизма вообще и его особенностям в Германии посвящено множество исследований немецких ученых. Отправным пунктом здесь стала концептуальная работа К. Манхейма «Консервативное мышление» (88),

23

заложившая основы научного понимания консерватизма как конкретно-исторического явления. Это исследование стало отправным пунктом и для тех, кто не соглашался с Манхеймом. Так, А. Грабовски, упрекавший Манхейма в односторонней аналитичности, в своей также ставшей программной статье «Консерватизм» (131) построил исследование на иной трактовке тех моментов,. которые высветил Манхейм: антирационализм, опора на реальную действительность и т. д. Именно Манхейм и Грабовски стали теми методологическими полюсами, между которыми развивалось исследование консервативной идеологии в Германии. До Второй мировой войны в этом русле работали Йоахимсен (144), Мартин (156), Роден (179), Нойманн (168); в послевоенный период — Барт (112), Флехтхейм (126), Хан (135), Козеллек (149), Купиш (153), Ромейн (181), Ровланд (183) и другие. Самой серьезной попыткой оспорить исходную точку европейского консервативного мышления, за которую Манхейм принял Великую французскую революцию, было фундаментальное исследование К. Эпштейна «Происхождение консерватизма в Германии» (125). Однако, собрав большое количество эмпирического материала, Эпштейн (на наш взгляд) не смог опровергнуть методологические положения Манхейма, который отделял стадию традиционализма от собственно консерватизма. Наиболее заметным событием в послевоенной истории изучения консерватизма Германии стала книга М. Грайфенхагена «Дилемма консерватизма в Германии» (132). Работа. насыщенная большим количеством фактического материала, стала успешной попыткой систематического изложения процесса становления и развития консервативного мировоззрения в Германии. Грайфенхаген, опираясь на методологическое наследие

24

М. Вебера и К. Манхейма, выделил несколько стержневых понятий, составивших, по его мнению, основу мировоззрения немецких охранителей: традиция, авторитет, институциональность, органицизм, склонность к диалектике. Представляет большой интерес монография К. Ленка «Немецкий консерватизм» (154), в которой автор прослеживает ступени формирования консервативной идеологии, отмечая ее изменчивость во времени. В историографии ГДР заслуживает внимания книга Л. Эльма «Консервативное мышление, 1789-1848/49» (124), которая, опираясь на большой фактический материал, даст марксистскую трактовку природы консервативного мышления.

В нашей стране единственной монографией, посвященной проблеме зарождения и развития европейского (и в частности германского) консерватизма, остается книга А. А. Галкина и П. Ю. Рахшмира «Консерватизм в прошлом и настоящем» (77).

Нельзя не сказать о работах, в которых проблема собственно консерватизма не является доминирующей, однако, затрагиваясь косвенно, эта тема приобретает достаточно оригинальное звучание. К таковым исследованиям можно отнести книгу П. У. Велера «Немецкий рейх 1871-1918» (197), в которой рассматриваются особенности формирования социальной структуры Германской империи, и в том числе — особенности слоев общества, склонных к охранительному мировоззрению. Здесь же следует упомянуть последнюю крупную работу Ф. Фишера — одного из самых «громких» имен в послевоенной немецкой историографии. Его книга «Союз элит» (127) прослеживает преемственность в развитии правящего слоя Германии с 1875 по 1945 год и иллюстрирует склон-

25

ность правящей элиты страны к реакционным и зачастую безответственным действиям. Э. Р. Хубер в своей многотомной «Немецкой конституционной истории» (139-141) показывает участие консерваторов в государственном строительстве Германии. С. Хаффнер и В. Венор в книге «Прусские профили» (134), повествующей об утраченном прусском колорите, который был «растворен» в объединенной Германии, затрагивают проблему особой патриархальности во взаимоотношениях прусского дворянства со своими подданными.

Нельзя не упомянуть о фундаментальном исследовании Э. Трёльча «Историзм и его проблемы» (104). так как историзм с его особым вниманием к идее континуитета начинался как неотъемлемая часть консервативного мышления, о чем неоднократно в своих работах писал и Ф. Майнеке (158-161).

Значительное количество исследований немецких историков посвящено отдельным проблемам и периодам в истории немецкого консерватизма. В первую очередь необходимо отметить работы, затрагивающие тему политического романтизма, который придал немецкому консерватизму неповторимый колорит. Это прежде всего монография К. Шмитта «Политическая романтика» (184) — одно из самых глубоких исследований на эту тему, — а также работы Я. Баксы (115-117), который является, пожалуй, самым авторитетным интерпретатором взглядов ведущих представителей немецкого романтизма: А. Мюллера, Ф. Шлегеля, Новалиса, Баадера, Генца и других. Представляют интерес исследования различных аспектов немецкого романтизма таких авторов, как К. Фрицше (127), Г. П. Хендрикс (137). П. Клюкхорн (146), X. Рейсс (176).

26

С политическим романтизмом тесно переплетена проблема консервативного понимания взаимоотношений Церкви и государства, драматизм которых, на наш взгляд, особенно удачно показал X. Ю. Шёпс (185, 186), сконцентрировав свое внимание на судьбе Э. Л. фон Герлаха и его последователей, которые, защищая чистоту принципов христианского консерватизма, вступили в конфликт с интересами государственной власти. Неоднозначность отношения немецких консерваторов к церковной политике Бисмарка наиболее подробно освещена в монографии Э. Шульте «Отношение консерваторов к культуркампфу» (189).

Немецкие исследователи также обратили внимание на то, что тема социального реформизма, у охранителей Германии возникла на основе христианского патернализма, об этом писали X. Хеффтер (136), И. Б. Мюллер (167), Х. Ю. Шёпс (187, 188).

В нашей стране проблема консервативного реформизма в Германии, на наш взгляд, наиболее полно и последовательно изложена в диссертации Т. 3. Шмидт «Германский буржуазный реформизм конца XIX — начала XX вв.» (111). Данная тема рассматривается также в некоторых работах А. Б. Цфасмана (107, 108) и И. В. Розанова (97).

Масса исследований в Германии посвящена партиям и другим политическим организациям немецких консерваторов. Крупнейшей работой такого рода остается монография X. Боомса «Немецкая консервативная партия» (120). Существует также ряд исследований, посвященных истории формирования партийно-политической системы Германии, в которых партийным организациям консерваторов уделено существенное место (118, 169, 193, 194). Наиболее интересными работами, посвященными эконо-

27

мическим интересам немецких консерваторов, являются, на наш взгляд, книги Х.-И. Пуле (172). Э. Штока (192), К. Веттера (195).

Заслуживают внимания работы биографического жанра посвященные тем или иным представителям консервативного лагеря в Германии. Об исследованиях, посвященных романтикам, уже говорилось выше. Представляют также интерес исследования В. Моммзена (164) и Э Батлера (114), которые высвечивают консервативные тенденции во взглядах Гёте. Книга Г. Риттера посвящена ф. фон Штейну (178) — одной из самых неоднозначных фигур новой немецкой истории, которого Риттер считает консерватором «в конечном счете». Сходных взглядов придерживался и В. Изенбург, сконцентрировавшийся на рассмотрении воззрений Ф. фон Штейна на государство (143). Если консерватизм Ф. фон Штейна не бесспорен, то верность идеалам легитимизма со стороны Л. фон Марвица вне всяких сомнений: его общественно-политической деятельности уделил особое внимание Г. Рамлов, считающий деятельность Марвица началом консервативной политики в Пруссии (173). Особый интерес для нашего исследования представляет статья К.-К. Крауса «Леопольд фон Герлах — защитник России» (151), в которой исследуются мотивы, побуждавшие прусских консерваторов занимать «русофильские» позиции.

Большой массив литературы в Германии посвящен различным аспектам деятельности Бисмарка, однако нас в первую очередь интересуют работы, затрагивающие отношение Бисмарка к консервативной идеологии. К таковым прежде всего относятся уже упоминавшаяся нами монография X. Хеффтера «Партия Кройццайтунг и политика картелей Бисмарка» (136), книга Л. Галла «Бисмарк.

28

Белый революционер» (130) и небольшая, но очень содержательная статья Ф. Майнеке «Герлах и Бисмарк» (159), а в отечественной историографии — работы С. В. Оболенской (90-91) и В. В. Чубинского (110).

Неоднозначность отношения Бисмарка к консервативной идеологии не в последнюю очередь диктовалась его принадлежностью к высшему чиновничеству, которое всегда было достаточно автономно в общественно-политической борьбе. Поэтому для нас особый интерес представляли исследования, посвященные немецкой (особенно прусской) бюрократии (107, 108, 175, 196, 198).

Если касаться исследований по российскому консерватизму, то как это ни парадоксально, но лучшее, на наш взгляд, исследование проблем последнего содержится в «Истории либерализма в России » В.В. Леонтовича (87). Это исследование представителя русской эмиграции в Германии, раскрывая особенности российского прогрессизма, неизбежно затрагивает «сопутствующее» либерализму консервативное направление. Из последних российских изданий заслуживает внимание книга А. М. Руткевича (83), хотя следует отметить недостаточное внимание автора данного исследования к конкретным источникам консервативной мысли.

Большим разнообразием отличается литература, посвященная исследованию различных аспектов российского самодержавия. В этих работах прямо или косвенно затрагивается проблема консервативной идеологии и практики. Наибольший интерес представляют исследования, касающиеся сложной и неоднозначной темы самодержавного реформизма. Так, монография С. В. Мироненко (89) посвящена борьбе, развернувшейся вокруг реформаторских проектов в начале XIX века. Еще одной «развилкой»

29

российской истории, когда прогрессистское и охранительно- реакционное направления боролись за преобладающее влияние на самодержавие, была третья четверть XIX века - время подготовки и осуществления великой реформы 1861 года и последующих преобразований. Наиболее интересными работами, исследующими данный период и уделяющими достаточное внимание консервативной идеологии того времени, являются, на наш взгляд, монографии П. Г. Зайончковского (82), В. А. Твардовской (103) и В. Г. Чернухи (109).

Масса работ концентрирует свое внимание на переломном моменте начала XX века, когда альтернатива — реформа или революция — еще не была разрешена и правящие круги России должны были выбрать либо реакционно-реставраторский. либо реформаторский путь развития. Наибольший интерес в этой связи представляют работы А. Я. Авреха (74), А. Бахтуриной (76), П. Г. Захарова (84), И. К. Кирьянова и М. Н. Лукьянова (86), В. С. Дякина (81), Ю. Б. Соловьева (97-101).

Как уже отмечалось, в отечественной историографии уделяется недостаточное внимание исследованию различных направлении российской консервативной мысли. Исключение составляет творчество славянофилов, спор которых с западниками давно стал объектом внимания со стороны историков. Наиболее тщательное исследование указанной темы содержится в монографиях Е.А. Друзинской (80) и Н. И. Цимбаева (106), хотя основное внимание уделено полемике вождей славянофильства с западниками, а не выявлению собственно консервативной основы славянофильской идеологии. Это свидетельствует о том, что тема российского консерватизма мало исследована и еще ждет своего часа.

30