Морозов И. Политический экстремизм – леворадикальные течения

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА II. ЛЕВЫЙ ЭКСТРЕМИЗМ КАК СОЦИАЛЬНОПОЛИТИЧЕСКОЕ ЯВЛЕНИЕ

Рассматривая такое сложное и противоречивое явление политического процесса, как левый экстремизм, необходимо условиться относительно содержания данного термина. Поскольку левый экстремизм является своеобразным «частным случаем» политического экстремизма вообще, необходимо, прежде всего, условиться относительно рабочего определения последнего. В решении данного вопроса существует несколько подходов.

Психологический, личностно ориентированный подход, дает определение экстремизма как формы политического поведения индивида, характеризующейся сильным эмоциональным компонентом.
Сторонники социальнополитических и экономических подходов, как правило, стараются строить определение термина на базе политического фактора. При этом проявляется стремление увязать сущность экстремизма с тем объектом, против которого он направлен. В этом плане характерна трактовка, применяемая в отечественной политологии, утверждающая, что экстремизм есть: «Приверженность в политике и целях к крайним взглядам и действиям... В политическом плане экстремизм выступает против сложившихся общественных структур и институтов, пытаясь подорвать их стабильность, расшатать и низвергнуть ради достижения своих целей, как правило, силовыми методами... Экстремизм политический направлен на уничтожение существующих государственных структур и установление диктатуры тоталитарного порядка «левого» или «правого» толка».

Целесообразно обратиться к этимологии слова «экстремизм». В современные романогерманские языки (а затем и в русский) слово введено из латинского языка в ХVII веке. Теперь слово «extrem» принимает значение крайнего противоречия, чрезвычайности, противоположности. От этой основы и произошли интересующие нас лексические новообразования.
Окончательное смысловое значение слова «экстремизм» оформилось уже в ХХ веке. В современном немецком языке под экстремизмом понимается предельно жесткая радикальная позиция. Экстремистом является крайне, радикально (решительно) настроенный человек; в зависимости от политических убеждений это может быть левый или правый экстремист. Понятие «левый» в данном случае трактуется как принадлежность к политическому течению левого толка. В английском языке под экстремизмом также понимается пропаганда крайних политических мер (один из вариантов толкования термина). В большом словаре немецкого языка «DUDEN» экстремизм характеризуется как крайняя (в политическом значении) позиция или направление; социально напряженная борьба.
Однако, как политологи, мы не можем при выработке определения экстремизма руководствоваться исключительно критериями лингвистического, этимологического подхода. Необходимо учитывать ряд факторов. Среди которых важнейшие: цели сторонников данного политического движения; методы их реализации.

Под политическим экстремизмом можно подразумевать стремление определенных групп социума или отдельных граждан утвердить господство и обеспечить реализацию своей политической программы, цели и последствия осуществления которой несовместимы с интересами большинства; подобные преобразования декларируется проводить немедленно, силовым путем преодолевая возможное сопротивление. Причем центральным ядром политического экстремизма является его идеология, которая может быть представлена национализмом, «коммунизмом» (в данном случае подразумеваются исключительно утопические теории широкого спектра от анархизма, до концепций бесклассового общества тоталитарного типа), воинственной религиозной доктриной.
Наряду с тремя традиционными разновидностями политического экстремизма (левый коммунистический, правый националистический, религиозный) в последние десятилетия ХХ века наметились и зачатки альтернативной экстремистской идеологии. Ее базой являются концепции коренного переустройства политической системы (зачастую в мировом масштабе), основанные на экологических и пацифистских компонентах. При этом некоторые ведущие российские политологи видят в экологических идеях потенциальную идеологическую базу для неототалитарного политического режима, способного утвердиться в ХХI веке.
Как отмечали в своей работе социологи В.В. Витюк и С.А. Эфиров: «Левый экстремизм изначально представлял собой попытку установить справедливый общественный порядок наиболее быстрыми и радикальными средствами. Концепция социальной справедливости в левом экстремизме возникла из умозрительного представления о «свободном» и «справедливом» обществе равных. Эта концепция имела крайне неопределенный и вместе с тем фанатикорелигиозный характер, порождавший убеждение, что во имя святой освободительной цели доступны любые средства».

На наш взгляд, определение «левого экстремизма», предлагаемое в качестве рабочей категории в данном исследовании, должно удовлетворять возможности применения как в теоретических работах общего плана, в исследованиях среднего уровня, так и в прикладных методиках, ориентированных на практику антитеррористической борьбы и превентивных мер по сдерживанию развития левоэкстремистских процессов в современном гражданском обществе.
В этой связи в качестве авторского определения предлагаем следующую формулировку Левый экстремизм есть социальнополитическое явление, выраженное в стремлении определенных политически активных групп социума или отдельных индивидов реализовать следующие основные задачи: а) разрушение существующей государственной системы; б) создание декларируемого «более справедливого» общества на идеологической основе заимствований как из социалистических и коммунистических концепций, так и собственных новейших левоэкстремистских доктрин; которое осуществляется всеми доступными средствами.

При этом левый экстремизм следует воспринимать как категорию двойственного рода. Вопервых, выступая в качестве активного субъекта формирования социальнополитической атмосферы в стране, он воспринимается единой, автономной категорией. Вовторых, левый экстремизм есть многофакторное явление с достаточно сложной структурнофункциональной системой.
Попытка классификации форм левого экстремизма всегда вызывала затруднение отечественных исследователей (как в силу вышеуказанной особенности данного явления, так и по идеологическим мотивам). Можно сказать, что в советских (российских) социальнополитических науках данный вопрос удовлетворительного разрешения не получил. Российский психиатр М. Буянов, в последнее время обратившийся к теме экстремизма, указывает на общую однотипность психики экстремистов (и террористов) всех направлений. Поэтому он подвергает сомнению целесообразность попыток классификации экстремизма.

Однако ставить во главу угла исключительно психопатологический подход, психологический подход на наш взгляд неоправданно. Левый экстремизм наполнен не только действиями психически неполноценных индивидов (террористов). Это конгломерат разнообразных политических доктрин, философских исканий, программных установок, практических методик вооруженных действий и т.д. И оценивать данное явление без учета перечисленных факторов чревато глубокой методологической ошибкой.
Примечательна типология левых движений, разработанная в свое время западногерманскими обществоведами коммунистической ориентации. Они выделяют: «традиционных коммунистов», «неортодоксальных марксистов», «маоистов», «неоформленных левых», «левых гедонистов». Данная типология, приведенная в источнике кратко и схематично, нацелена на идентификацию политических течений, в том числе и сектантского характера. В современных условиях в научнотеоретических и прикладных исследованиях обращаться к ней невозможно.
Можно предложить следующую градацию основных форм левого экстремизма:
1) левый экстремизм как теоретикофилософское течение;
2) левый экстремизм как политическое движение.

Особой категорией является ультралевый терроризм. При общей схожести с политическим левым экстремизмом и программными заимствованиями из теоретикофилософского направления, это понятие особого рода. Идеология ультралевого терроризма имеет свою специфику, сам объект исследования может быть разделен на собственные формы проявления. Однако тождество основных задач, однотипность социального состава, не позволяют провести между левым экстремизмом и ультралевым терроризмом непреодолимый барьер, качественно разделяющую грань. На наш взгляд, наиболее правильно говорить об ультралевом терроризме как особом виде левого экстремизма.
Основным содержанием теоретикофилософского направления в левом экстремизме выступает поиск и разработка альтернативных типов и вариаций организации социума. Причем альтернативная модель строится на основе различных заимствований из классического марксизма, анархизма, утопического социализма, подвергнутых существенной модернизации и трансформации.

Как правило, представители данного направления показывают бесперспективность развития западного открытого общества (советский тоталитарный строй также подвергается критике), акцентируют внимание на его пороках и недостатках. Даже не призывая прямо к немедленной коренной ломке общественных, политических и экономических отношений, авторы неизменно подводят к мысли о неизбежности и необходимости таковой. Существующие отношения предлагается заменить «более прогрессивными и справедливыми». Заимствования из социальнополитических исканий прошлого подвергаются в теоретикофилософском экстремизме переориентации на современную обстановку.
Необходимо особо подчеркнуть, что рамки теоретикофилософского левого экстремизма достаточно размыты. Это даже не столько самостоятельное направление, сколько сфера пересечения отдельных компонентов различных философских и политических концепций, взглядов, мнений. Поэтому нецелесообразно жестко идентифицировать с теоретикофилософским направлением левого экстремизма конкретных мыслителей или целые философские школы. Это уместно лишь по отношению к некоторым составляющим их концепций.

Теоретикофилософская разновидность левого экстремизма явление вполне естественное не только для общества индустриальной фазы развития, но и более ранних периодов. Это направление философской, художественной и (в меньшей степени) политической мысли. Данное понятие следует четко отделять от другого явления идеологии ультралевого терроризма, разрабатываемой самими боевиками и близкими к ним кругами для оправдания своих акций, вооружения террористического движения определенной тактикой, промежуточными задачами и конечными целями.
Наиболее ярко феномен теоретикофилософского левого экстремизма характеризуют некоторые компоненты работ В. Райха (теория «сексуальной революции»), Г. Маркузе (теория одномерности современного человека, обоснованный поиск альтернативных носителей революционности), Т. Адорно (теория отрицания любой завершенности и системы, тяга к абсурду). Причем философия Т. Адорно была взята на вооружение движением молодежного протеста 60х годов и оказала значительное воздействие на формирование программных установок «новых левых» (Ю.Н. Давыдов в качестве ярких представителей этого направления называет таких ведущих философовэкзистенциалистов, как ЖанПоль Сартр и Альбер Камю). Наиболее характерно, что никто из данной группы теоретиков не представил четкой и целостной доктрины левоэкстремистского толка. Зачастую сами авторы указанных разработок выступали против революционного, насильственного пути преобразования общества, потрясенные ходом молодежных волнений 60х годов. Однако их отдельные высказывания и теоретические положения широко использовались левыми радикалами всех направлений.

Теоретикофилософский левый экстремизм представляется закономерной реакцией на социальнополитические (прежде всего) и экономические (в меньшей степени) кризисы, неизбежные при эволюции общества открытого типа. Данное направление разрабатывается представителями интеллектуальной элиты общества как духовномировоззренческие искания в технократической атмосфере личностного отчуждения. Однако данное направление зачастую подводит теоретическую базу под деятельность различных леворадикальных политических, и даже террористических движений (вопреки воле авторов). Но это не дает основания относить данное направление социальнополитической теории к факторам, представляющим угрозу для системы государственной безопасности и политической стабильности. Само по себе оно не способно породить политический левый экстремизм или ультралевый терроризм, но может способствовать консолидации идеологической платформы этих движений. Впрочем, история ультралевого политического терроризма ХVIIIXIX веков показала, что активные экстремисты, ведущие работу по дестабилизации существующей государственной системы, всегда найдут теоретическое обоснование своей деятельности.
Синтез доктрин леворадикальной трансформации гражданского общества, государственных структур и практической борьбы за власть (или против существующей власти) дает политическую форму левого экстремизма. Данная категория включает в себя деятельность политически активных групп граждан, представляющих собой структурно оформленные и иерархически упорядоченные объединения (зачастую принимающие вид официально зарегистрированных партий, общественных движений, либо самопровозглашенные образования), чьи усилия направлены на пропаганду идеи немедленного отстранения от власти господствующей политической элиты с последующим проведением реформ, направленных на слом утвердившихся в государстве социальных, правовых и экономических отношений, и замену их на иную, обычно тоталитарную систему, декларируемую как социализм (или даже коммунизм). Данные политические движения активно используют идеологическую базу и классического социализма, и доктрин, ориентированных на практику борьбы за реальную власть под лозунгами социализма.

Помимо агитационной работы, политические левоэкстремистские организации могут проводить разнообразные показательные акции в форме митингов, демонстраций, которые переходят в уличные беспорядки, захват и удержание административных зданий. Таким путем временно дестабилизируется обстановка в одном или нескольких районах. При этом экстремисты обычно все же не применяют огнестрельного и других видов оружия, способного повлечь многочисленные жертвы. Очевидно, один из основных индикаторов, позволяющих разводить левоэкстремистские и левотеррористические движения, заключается в том, что экстремисты, при всех их агрессивных лозунгах, все же не осуществляют сознательной и планомерной физической ликвидации своих противников.
Как свидетельствуют фактические данные, акции левых экстремистов проводились почти исключительно в крупных городских центрах. Политический левый экстремизм предельно урбанизирован (даже для аграрноиндустриальных стран). Наиболее яркий пример акций подобного рода можно наблюдать в ходе так называемой «студенческой революции» в конце 60х годов.

Левоэкстремистские движения, как правило, критически и агрессивно относятся к традиционным коммунистическим партиям, хотя различие между ними заключается даже не столько в глубине требуемых преобразований, сколько в радикализме предлагаемых методов их достижения. Если ортодоксальное коммунистическое движение (КПСС и ее западноевропейские сателлиты) способно было разрабатывать долгосрочную стратегию и относительно четко ее придерживаться, то левоэкстремистские организации в хронополитическом измерении несостоятельны. Их деятельность целиком сконцентрирована на текущем моменте. Образно говоря, время основной враг политического левого экстремизма быстро достигнув точки «предельной активности», он постепенно начинает терять своих сторонников, неуклонно сокращая сферу социальнополитического влияния.
Единственным «звездным часом» политического левоэкстремистского движения может стать только революционная ситуация, да и то лишь при благоприятном стечении обстоятельств. Однако в индустриальном (а особенно в постиндустриальном) обществе на высоких стадиях развития социальнополитических процессов и экономической модели, революционная ситуация возникает крайне редко, только в том случае, если правящие политические и экономические элиты допускают грубейшие ошибки в управлении государством в течение длительного хронологического периода. Политический левый экстремизм следует рассматривать как дестабилизирующий фактор по отношению к государственной системе. Однако его ресурсы не стоит переоценивать. Более серьезную угрозу в плане государственной безопасности представляет ультралевый терроризм.

Ультралевый терроризм можно определить как вооруженную борьбу леворадикальных групп или отдельных лиц, действующих на основе внутренней убежденности, конечной целью которой является разрушение существующей государственной системы и отношений гражданского общества с помощью физического уничтожения представителей государственных структур и массового запугивания населения. Причем подобная вооруженная борьба обосновывается различными идеологическими доктринами революционной войны.
Предлагаемое рабочее определение термина «ультралевый терроризм» не является догмой, претендующей на универсальность. Хотя в отечественной и зарубежной политологии имеется большое количество трактовок, все они, помимо достоинств, имеют и определенную ограниченность и направлены на реализацию локальных задач. Например, чтобы пресечь возможность ассоциации ультралевого терроризма с традиционным пониманием левого фланга политической оппозиции, советские исследователи предпочитали употреблять этот термин исключительно в кавычках.

Особо подчеркивалось, что сама попытка определения ультралевого терроризма весьма затруднительна изза целого ряда причин. Если западные политологи могли расширять толкование термина до таких рамок, что в него попадала и борьба стран социалистического блока за расширение своих сфер влияния, и национальноосвободительные движения в странах «третьего мира»; либо определение давалось по тем или иным внешним признакам терроризма, то идеологи коммунистического движения старались воздвигнуть нерушимый барьер между ультралевым терроризмом и силами, которые в общих чертах сохраняли ориентацию на СССР.
Во всех отечественных работах неизменно, пусть и в разных вариациях, подчеркивался тезис о том, что «Марксистсколенинская теория всегда отвергала террор в качестве способа достижения политических целей». Действительно, везде, где В.И. Ленин рассматривал вопрос о терроризме, он критиковал его, но не принципиально, а лишь с точки зрения практической целесообразности борьбы за власть, чем было проникнуто все его мировоззрение. Кроме того, политическая история РСДРП(б) демонстрирует умелое использование террористической тактики, если она могла оказаться эффективной.

Определение терроризма ультралевой ориентации, предложенное В.И. Лениным, можно выразить в следующих тезисах: основным содержанием терроризма является месть отдельным лицам; основной движущей силой террористической борьбы являются замкнутые группы интеллигентов; терроризм оторван от революционной борьбы, которую ведут народные массы.
Другим важнейшим вопросом рассматриваемой проблемы является классификация видов и форм проявления ультралевого терроризма. Этот аспект также до настоящего времени не получил полного разрешения. В основу классификаций исследователи различных политологических школ и направлений кладут либо основные движущие силы, либо идеологические аспекты, либо хронологическую эволюцию. Зачастую можно наблюдать логическую неупорядоченность предлагаемых классификаций или прямое смешение форм ультралевого, ультраправого или религиозного терроризма.
Например, У. Лакер предложил следующую классификацию видов терроризма:
• националистический и сепаратистский терроризм;
• терроризм, инспирированный коммунистами и троцкистами;
• терроризм «новых левых».

При этом автор отмечает общую бесперспективность тактики террора, хотя последняя и способна нагнетать атмосферу коллективной паники. В другой работе он пишет: «Городской терроризм может подорвать слабые правительства или сыграть роль катализатора этого процесса, но он не может служить инструментом непосредственного захвата власти».
В классификации В. Хальвега мы наблюдаем смешение понятий партизанской войны (герильи) и терроризма. Можно сказать, автор склонен считать терроризм частным случаем герильи: «Проблема герильи становится в современном мире многообразной по формам своего проявления практически во всех странах земного шара. Можно выделить:
1. городскую герилью;
2. сельскую герилью;
3. кадровую герилью, существующую в больших городах (направлена на уничтожение определенных категорий государственных служащих);
4. герилью, основанную на захвате авиалайнеров».
Стремление рассматривать ультралевый терроризм как составную часть (или разновидность) партизанской войны присуще почти всем западным политологам, работавшим над данными вопросами в 70х80х годах. Сама партизанская война при этом рассматривается как оружие различных промарксистских движений, ведущих борьбу за власть в странах «третьего мира». Большую роль в становлении этой традиции (да и всей методологической базы исследований в данном направлении) сыграли более ранние фундаментальные исследования Й. Шмидта и К. Шмита.

К. Шмит первым выдвинул принцип классификации эволюции концепций партизанских войн в следующем виде:
1. От Клаузевитца до Ленина.
2. От Ленина до Мао Цзедуна.
3. От Мао Цзедуна до Рауля Салана.
Последующие исследователи использовали либо саму схему Шмита, либо принципы градации, добавляя новые ступени, ведущие к концепциям ультралевого терроризма, разработанных в 70х80х годах.
Один из вариантов подобной «лестницы» предложил западногерманский публицист Г. Машке. Хотя конечной его целью выступало объяснение феномена ультралевого терроризма в ведущих капиталистических странах, он все же сместил акцент исследования на «третий мир». При анализе обстановки начала 70х годов, которую предпринимает Г. Машке в начале своей работы, мы видим, что автор объединяет национальноосвободительные, левотеррористические и марксистские (ведущие партизанскую войну) движения в единое целое.

Хотя тактические и идеологические заимствования между этими движениями действительно достаточно существенны, не следует, на наш взгляд, упрощенно сводить их в одно явление.
Г. Машке отмечает, что сам термин и первая модель герильи обозначились в 1808/1813 годах, применительно к борьбе испанского народа против наполеоновской агрессии. Затем методика была углублена прусскими военнополитическими теоретиками: Клаузевицем, Шарнхорстом, Гнейзенау. Далее герилья нашла развитие в ходе Второй мировой войны. Ее, по мнению Г. Машке, можно было наблюдать в СССР, Восточной Европе, Китае, Бирме, Индокитае. Затем, приобретая все более волюнтаристские черты, теория герильи поэтапно трансформировалась Мао Цзедуном, Хо Ши Мином, Фиделем Кастро и, наконец, достигла предельной крайности во взглядах Че Гевары. Эту последнюю, тупиковую и обреченную на поражение модель и заимствовали левые радикалы в ведущих капиталистических странах.

Другой западногерманский публицист, Ф. Алеман, местом зарождения герильи считает «третий мир», конкретно Латинскую Америку. И уже с этого континента данное явление было перенесено в передовые промышленные центры мира. Эволюция шла по следующей схеме:
1. кубинская герилья (разработанные в ее ходе методы ведения партизанских действий систематизированы и опубликованы в 1960 году Эрнесто Че Геварой);
2. по всей Латинской Америке возникли вооруженные движения, пытающиеся копировать кубинский опыт;
3. Неудачи этих партизанских движений привели к тому, что Карлос Маригела разработал новую доктрину (в отличие от Че Гевары, который делал ставку на крупные повстанческие отряды в сельской местности, он отдавал предпочтение действиям небольших «тактических боевых групп» в городах);
4. систематизированный и обобщенный опыт, изложенный Маригелой, был взят на вооружение западноевропейскими левотеррористическими организациями.

Весьма характерна для западного методологического подхода типология терроризма, предложенная английским социологом Полом Уилкинсоном. Он выделяет: революционный терроризм, субреволюционный терроризм, репрессивный терроризм.
Признаки революционного терроризма: наличие многих политических движений и партий, имеющих на вооружении тактику террора и постоянно ее применяющих; революционный терроризм ставит своей целью осуществление политической революции. Признаки субреволюционного терроризма: движим политическими мотивами; осуществляет свои действия радикальными методами; склонен оказывать принуждающее воздействие на правительство. Признаки репрессивного терроризма: применение систематических террористических актов; наличие активно действующих групп или отдельных персон, стремящихся во всем действовать наперекор государству. Это низшая форма бунтарства. Способы применения терроризма по П. Уилкинсону классифицируются следующим образом: спонтанные убийства; террор против самодержавия; террор как средство борьбы за освобождение от иностранного господства, террор как форма сопротивления против тоталитаризма, террор как средство борьбы с либеральной демократией, интернациональный и субреволюционный терроризм.
Более упорядочена ориентированная на практическое использование полицейскими экспертами классификация Г. Шнайдера, который выделяет в терроризме три основных течения:
националистический терроризм;
социалреволюционный терроризм (леворадикальный);
правоэкстремистский (неофашистский и неонацистский) терроризм.

Интересующий нас терроризм социалреволюционеров «... не так давно возник и развился в Южной Америке. Эти террористы преследовали цель осуществить социальную революцию вдруг и «из ничего».
В данном пособии мы прелагаем классификацию форм ультралевого терроризма, в основе которой лежат следующие категории:
а) степень организационной оформленности и численный состав движения;
б) масштаб районов боевых действий (относительно всей территории страны или региона, если речь идет о международной организации);
в) социальный состав боевых группировок и поддерживающих их групп населения;
г) идеологический базис и тактические задачи группировок.
С учетом этих критериев мы выделяем следующие формы проявления ультралевого терроризма:
1) «Группы протеста»
2) Спонтанный террор
3) Городская герилья
4) «Очаговая» герилья
5) Революционная герилья
Данная классификация отражает возрастание показателей по всем четырем категориям. Рассмотрим данные формы проявления ультралевого терроризма более подробно.

«Группы протеста» представляют собой стихийно сложившиеся небольшие объединения леворадикалов, разочаровавшихся в методике конституционной борьбы с существующим режимом. Они не имеют структурной идеологической платформы, нелегальных систем поддержки. Четкая стратегия действий и специальные навыки диверсионной деятельности и нелегальной работы у них отсутствуют. Используются примитивные средства для уничтожения так называемых символов капитализма: торговых центров, издательств и так далее. В российских условиях подобными символами, похоже, выступают памятники монархам. При проведении акций террористы стараются по возможности все же избегать человеческих жертв, во всяком случае, убийства не выступают здесь самоцелью.
Спонтанный террор. Эта форма ультралевого терроризма во многом искусственна. В ее основе лежит концепция западногерманского ультралевого террориста М. Бауманна. Базис его тактики предельная децентрализация террористического движения. Он отмечал, что основные западногерманские левотеррористические группировки допустили ошибку, создав координационноуправляющий штаб движения. Против него были брошены лучшие специалисты, задействован огромный аппарат мощного государства. «Rote Armee Fraktion», наиболее крупная в тот период террористическая группировка, не могла долго противостоять таким силам, начались неизбежные провалы.

Бауманн видел выход в превращении организованного движения в борьбу одиночектеррористов, заранее не планирующих акции и никого не привлекающих на помощь. Непредсказуемость поведения террористов, по его мнению, должно способствовать успешному проведению акций, а автономность каждого боевика не позволит полиции напасть на след путем агентурной работы. Однако при этом боевик вынужден обладать высокими профессиональными качествами. По этому поводу М. Бауманн отмечает: «... ты должен нападать неожиданно, заранее не планируя, а так, как тебе придет в голову... Ты должен разбираться в радио, ты должен уметь прослушивать полицейскую волну, ты все должен учить, все должен знать». Автономность профессиональных террористов от руководящего центра является не показателем слабого структурнофункционального развития движения, а тактическим ходом, позволяющим достигнуть относительной неуязвимости для ответных ударов.
Городская герилья. Это наиболее опасная форма ультралевого терроризма, сопровождающаяся многочисленными человеческими жертвами. Идейным вдохновителем и разработчиком основных направлений тактики городской герильи был бразильский коммунист Карлос Маригела. Хотя практическая деятельность его как руководителя левотеррористических отрядов оказалась крайне неудачной (в 1969 году движение было разгромлено, а сам Маригела убит), однако его теоретические разработки, изложенные в «Мини учебнике городского партизана», стали руководством к действию ультралевых террористов всего мира. В теорию герильи Маригела привнес два новых важных принципа: перенесение опорных баз партизан из сельской местности в города, которые превращаются в центры борьбы в «сердце системы»; смещение акцентов от крупных партизанских формирований с централизованным руководством на мелкие, почти взаимно изолированные группировки.

Именно данная модель находится в основе деятельности главных ультралевых террористических группировок индустриально развитых стран. Стратегия революционной борьбы представлялась К. Маригеле в трех этапах:
1) подготовка и организация партизанских групп;
2) начало и развитие герильи;
3) развертывание и преобразование герильи в маневренную войну.
Как указывает Конрад Детрец, Маригела основной задачей на первой стадии называл «... обучение ядра боевиков, не склонных к компромиссам по отношению к традиционным левым партиям... по отношению к оппортунистам, отвергающим революционную борьбу. Будущие боевики получают необходимую для развертывания герильи боевую подготовку».

Действия городских партизан создадут в стране атмосферу революционной войны. Маригела, вопреки мнению отечественных исследователей, придавал большое значение работе с широкими народными массами. Не призывал он и к опоре на маргинальные слои: «Городской партизан проводит различие между радикалами и маргиналами. Эти в своей активности добиваются персональной выгоды, нападают без разбора, на эксплуататоров и эксплуатируемых. Среди их жертв мужчины и женщины из народа. Городской партизан, напротив, преследует политические цели и атакует только правительство, крупных капиталистов и иностранных империалистов, в особенности североамериканских. Другой фактор, присутствующий в городской зоне, и наносящий не меньший вред, чем маргиналы, создающие путаницу правые контрреволюционеры, которые грабят банки, подкладывают бомбы, организуют похищения...».
В ходе вооруженной борьбы городская герилья преследует две основные цели: физическая ликвидация руководящего и рядового состава вооруженных сил и полиции; изъятие средств у государства, крупных капиталистов, крупных владельцев недвижимости и империалистов. Небольшие экспроприации обеспечивают индивидуальное содержание городского партизана, значительные идут на развитие революции.

От будущих бойцов городской герильи Маригела требует всесторонней подготовки: помимо знания основных способов защиты и нападения, хорошей физической формы, требуется умение водить автотранспорт, парусные и моторные суда, управлять самолетом; уметь добывать пропитание в джунглях, горах и т.д.; иметь представление о топографии, механике, электронике.
Большое значение Маригела уделял вопросам конспирации, которым уделяет отдельную главу своей работы. Он отмечает также, что традиционная формула оценки боеспособности NKAM (N продовольствие, K топливо, A снаряжение, M боеприпасы) рассчитана на крупные регулярные части и в условиях городской герильи несостоятельна. Принципы городского партизана, начинающего без всякой опоры, практически с нуля, по его теории необходимо соотносить с формулой: MGMS (M моторизация, G деньги, W оружие, M боеприпасы, S взрывчатые вещества). Основой структуры городской герильи является небольшая группа в 45 человек. Маригела противник жесткой организационной формы, отдает предпочтение инициативе боевых групп.
Представляя значительную угрозу существующей политической системе и в целом общественной безопасности, способная в определенной степени дестабилизировать обстановку в государстве, в реальном измерении боевых сил городская герилья крайне ограничена. Боевые отряды не в состоянии вести прямые бои с правительственными войсками, нанося действительно существенный урон в живой силе и технике; они не в состоянии установить контроль даже над малой частью территории страны. Поэтому реальное поле боя для городских партизан слабо охраняемые государственные учреждения, частные компании, транспортные средства и пути сообщения, второстепенные военные и полицейские объекты.

Наиболее сильный компонент в тактике городской герильи отсутствие географических ограничителей масштабов деятельности. Террористические акции могут проводиться и против зарубежных объектов данного государства: посольств, военных баз, авиалайнеров. В этом отношении городская герилья действительно является «войной без фронтов».
Иллюстративный пример данной тактики дают воспоминания Патриции Херст, входившей в «Симбионистскую освободительную армию» СОА США: «Для совершения революции… СОА должна разделиться на три группы, по три члена в каждой, основываясь на их сильных и слабых личных качествах… Группы должны действовать как совершенно независимые, самообеспечивающиеся единиц, совместно тренирующиеся и действующие вместе. Когда мы выходили на улицы, мы должны были идти каждый своим путем, не встречаясь, за исключением временных военных совещаний всех групп СОА. Каждая боевая группа должна вербовать сообщников и перестраиваться, с тем, чтобы стать полным боевым отрядом. Мы обязаны развивать революцию, вступая на путь «поиска и разрушения», стреляя и убивая полицейских. По ночам мы должны рыскать по улицам, охотясь на полицейских везде, где мы натыкались на них, на постах или в полицейских машинах. Мы открываем пулеметный огонь и затем исчезаем в ночи. Так выглядит настоящая партизанская война. СОА должна нападать только на полицейских и других врагов народа. Пройдет время, и народ осознает нашу миссию и будет укрывать боевые группы СОА в своих домах. Другие присоединяться к нам, когда это все начнется».

Очаговая герилья. Данная модель создана в странах «третьего мира» и рассчитана на практическое использование в слаборазвитых регионах с преобладанием аграрного населения; в индустриально развитом государстве «Очаговая» партизанская война не может принести успеха.
Автором данной модели является всемирно известный профессиональный международный революционер Эрнесто Че Гевара. Исходя из опыта Кубинской герильи, он выделил три базовых теоретических тезиса своей концепции:
1) народные силы могут победить регулярные части правительственных войск методом партизанской войны;
2) не всегда целесообразно ждать, когда возникнут все условия революционной ситуации, их может создать повстанческий центр;
3) в слаборазвитых странах «третьего мира» упор следует делать на развертывание борьбы в сельской местности, с главной опорой на крестьянство.

Концепция получила название «очаговой», так как ее основная схема: создание в труднодоступной местности зоны, контролируемой партизанами, которая противостоит правительству; и это противостояние должно, с одной стороны, истощить силы правящего режима, с другой, постепенно привлекать к вооруженной борьбе все более широкие массы населения, демонстрируя им возможность успешных действий против превосходящих сил противника. Постепенно данный очаг партизанской войны набирает силу и разрастается. Расшатав правящий режим, посеяв панику среди его войск и других опорных институтов, партизанские отряды объединяются в единый фронт и переходят к прямым и решительным атакам на города, в открытом бою довершая разгром потерявшей веру в победу регулярной армии государства.

Концепция «Очаговой герильи» очень быстро обрела чрезвычайную популярность и стимулировала деятельность национальноосвободительных и промарксистских вооруженных движений в Латинской Америке и, в меньшей степени, Азии и Африки. И это несмотря на то, что в практической деятельности Че Гевара регулярно терпел поражения. Пытаясь опробовать «очаговую» модель, он не смог развернуть широкомасштабной гражданской войны ни в Конго, ни в Боливии, где и погиб в 1967 году.
В 60х70х годах «очаговая герилья» рассматривалась как способ ведения антиимпериалистической, антидиктаторской борьбы под лозунгами социализма (в той или иной трактовке; зачастую за образец бралась советская модель «реального социализма»). Отдельные ее положения также были заимствованы «городскими партизанами» в Западной Европе. Постепенно доктрина Че Гевары утратила былой авторитет. Ее критики указывали на изначальную ошибочность идеи главенства субъективных факторов революционной ситуации над объективными.

Как отмечал критик альтернативных антиимпериалистических доктрин Джек Уоддис: «Одной из главных причин поражения многих партизанских движений в других странах Латинской Америки была именно эта попытка создать «очаг» без необходимой политической подготовки, без связей с политическими организациями в ключевых центрах, способными обеспечить поддержку народа и материальную помощь, способными воспользоваться обстановкой, созданной партизанами, для ускорения политического кризиса правительства. Не будет преувеличением сказать, что принятие упомянутой теории Дебре (последователь Че Гевары, продолжатель теоретического обоснования «очаговой» концепции И.М.) явилось серьезным фактором, способствовавшим возникновению конфликтов между партизанами и политическими организациями, а также внутри самих партизанских сил».
Однако ход боевых действий против сепаратистов в Чеченской республике во второй половине 90х годов показал, что концепция «очаговой» партизанской войны, при соответствующем идеологическом обеспечении (в данном случае религиозный фанатизм на базе ислама), на определенном этапе может быть эффективным средством борьбы против превосходящих регулярных вооруженных сил государства. Не удивительно, что концепции Че Гевары и его сторонников вновь оказались в центре внимания военных экспертов и политических аналитиков, а образом этого погибшего левого экстремиста открыто восхищался полевой командир чеченских бандформирований Хатаб.

Революционная герилья. Подробное рассмотрение данной категории выходит за рамки нашего исследования, поскольку это уже гражданская война, осуществляемая партизанскими методами. Однако ультралевый терроризм, как правило, всегда выступает составной частью революционной герильи если процессы вооруженного сопротивления развиваются до стадии революционной герильи, то ультралевый терроризм превращается во вспомогательное оружие, разновидность тактики партизан. В ходе революционной герильи могут активно использоваться ультралевая идеология, политические убийства, захват заложников, диверсии на государственных объектах и другие формы террористической атаки, систематизированные К. Маригелой. Решающая роль при этом принадлежит крупным партизанским отрядам, основным объектом атаки которых являются правительственные войска. Коренное отличие революционной герильи от «очаговой» в том, что первая зарождается и протекает в условиях революционной ситуации партизанские отряды выступают как аккумулятор всех антиправительственных сил, а не пытаются создать эти силы своими показательными акциями; а «очаговая» герилья стремится сама создать революционную ситуацию, сформировать силы вооруженной оппозиции и ослабить прочность враждебного режима.
Анализ идеологического обеспечения ультралевого терроризма второй половины ХХ века задача крайне сложная. К объекту изучения можно подойти с трех позиций.
• Идеология ультралевого терроризма не более чем разновидность левоэкстремистских теорий и лозунгов, например «новых левых», ничего принципиально нового идеологи террористических движений по сравнению с ними не создали.
• Ультралевое террористическое движение вообще не имеет целостно оформленной идеологической доктрины, все сводится к набору лозунгов, бессистемных, эмоционально окрашенных высказываний.

• Ультралевое террористическое движение обеспечено соответствующей идеологией, присущей именно данному социальнополитическому явлению, со своими истоками, спецификой и этапами развития.
В отечественной науке утвердился взгляд, что у левотеррористического движения отсутствует целостный идеологический базис. Эта точка зрения обосновывалась примерами многочисленных логических несоответствий в программных работах террористов, упрощенным пониманием ими политических и экономических процессов. Несколько иной подход демонстрирует исследование А.М. Халмухамедова. Автор считает, что левотеррористические группы неразрывно связаны с движением «новых левых», в недрах которого и сформировались. Радикальные лозунги студенчества явились идеологией террористов.
Рассматривая столь сложный вопрос, на наш взгляд необходимо учитывать два фактора: идеология не была создана сразу, шел процесс эволюции (поэтому не следует смешивать положения начального периода с более поздними доктринами); тесное переплетение вопросов идеологии и тактики практического террора. Недоучет этих факторов может привести к тому, что идеологическая платформа ультралевых предстает, на первый взгляд, хаотичной мешаниной из идеалистических мечтаний и утопических нелепостей, а авторы будут восприниматься как депрессивные, социально дезориентированные личности.
На формирование левотеррористической идеологии оказали определенное влияние классическая марксистская теория, программы революционной борьбы движений «третьего мира». Среди них доминировали теоретические разработки Че Гевары, Карлоса Маригелы и, в меньшей степени, Мао Цзедуна. Именно они привнесли установку на примат вооруженной борьбы, недооценку объективных условий революционной ситуации, убежденность в непреодолимо глубоком кризисе мировой капиталистической системы.

Заимствования осуществлялись как из теорий «новых левых» Г. Маркузе и М. Фуко, так и их радикальных адептов, ориентированных на политическую деятельность в конкретной социальнополитической обстановке: Р. Дучке и Ф. Вольфа.
Наиболее полно и системно идеология ультралевого терроризма представлена в работах западногерманских «левых». Ведущими идеологами ультралевого терроризма в ФРГ являются Х. Малер и У. Майнхоф. Именно они заложили основу идеологической доктрины, которая затем будет лишь корректироваться и дополняться. После гибели У. Майнхоф и отхода Х. Малера от левотеррористического движения, в рядах террористов уже не будет достаточно ярких интеллектуальных лидеров, способных под новым углом зрения рассмотреть обоснование и программу своей борьбы, или качественно продолжить углубление традиционной теоретической базы. Менее значительный вклад также был сделан А. Баадером, Г. Энслин, Ф. Тойфелем.
Эволюция идеологической платформы ультралевого террористического движения проходила следующие этапы.
1. Стихийнобунтарские взгляды (60е годы).
2. Разработка базовой платформы (70е годы).
3. Корректировка базовой платформы (80е годы).
Необходимо учесть, что идеология движения не была взята в готовом, заранее созданном виде, она оформлялась параллельно процессу развития группировок, на фоне практической террористической деятельности, когда сенсационно удачные и крупномасштабные операции сменялись тяжелыми потерями в группировках, психологическим кризисом и депрессией уцелевших террористов. Все это накладывало весьма заметный отпечаток.

На первом этапе систематизированной идеологической концепции не существовало. Германские леворадикалы, вступающие на путь вооруженного протеста, поразному мотивировали свою деятельность. Андреас Баадер на первый план выдвигал антиимпериалистический (антиамериканский) фактор, выступая против американской агрессии во Вьетнаме; Гудрун Энслин призывала бороться с фашистским наследием и его рецидивами в государственной модели ФРГ; Фриц Тойфель и его сторонники из «Matrazenlager №1» большое значение придавали личной свободе, «сексуальной» революции.
Позднее Ф. Тойфель и Р. Ланггнас выдвинули знаменитый лозунг: «Лучше поджечь универмаг, чем владеть им», сущность которого заключается в необходимости нанесения ударов по наиболее ярким символам, олицетворяющим существующую систему, чтобы привлечь внимание общественности к ее порокам. В данном аспекте проявляется влияние идей «новых левых» периода кризиса, конкретно принцип «ограниченного правонарушения», «насилия против вещей, а не против личностей».
В начале 70х годов начинают активную работу по созданию программы, стратегии и тактики левотеррористического движения Х. Малер и У. Майнхоф. Как отмечают зарубежные исследователи, между ними с самого начала шла дискуссионная борьба по идеологическим вопросам. Если Малер предложил ориентироваться на уже существующие теоретические разработки левых экстремистов Франции, возглавлявших в этой стране крупное движение молодежного протеста, то Майнхоф предлагала подумать над собственными вариантами идеологии. Надо отметить, что террористы безоговорочно согласились с точкой зрения У. Майнхоф, которая всегда пользовалась в их среде непререкаемым авторитетом, что и обеспечило за ней роль ведущего идеолога движения. Х. Малер, несмотря на свой незаурядный интеллект и активную публицистическую деятельность, так и не смог войти в состав «генерального штаба» RAF (Rote Armee Fraktion).

Ульрика Майнхоф была убеждена, что боевые акции способны воздействовать на сознание «потенциально революционной» части пролетариата и вовлечь ее в борьбу. RAF вовсе не «дистанциировалась от масс», как утверждали советские исследователи. В одном из важнейших программных документов «Красная армия создается», У. Майнхоф обращалась к широким слоям населения, экономическое положение которых неустойчиво. Именно в их рядах лидер террористов планировала найти поддержку.
По мнению У. Майнхоф, «революционные традиции в ФРГ разрушены и слабы»; но в то же время уже сложились определенные условия для революции. Однако чтобы вовлечь пассивные массы в борьбу, нужна «революционная инициатива», авангард, который своими атаками на капитал ускорит процесс объединения и укрепления оппозиционных режиму сил. Существующий же в государстве режим по сути своей антидемократичен. Народным массам это необходимо доказать. Своими акциями RAF как раз и заставит государство сбросить лживую маску, обнажив фашистскую сущность. Х. Малер отмечал по этому поводу: «Нынешняя РАФ руководствуется таким принципом сначала надо, чтобы все стало совсем плохо, чтобы потом стало лучше. Это означает, что надо выманить наружу фашизм».

Первоначально террористы хотели следовать классическому ленинскому принципу о сочетании легальной и нелегальной работы: «Разрабатывая концепцию, мы планировали комбинировать городскую герилью с постепенной разъяснительной работой. Мы хотели, чтобы каждый из нас одновременно работал внутри существующих социалистических групп на рабочих предприятиях и в местных регионах, приобретая опыт, пытаясь влиять на дискуссии, обучаясь». Однако, как далее констатирует У. Майнхоф, в ФРГ сочетание легальной и нелегальной работы оказалось невозможным, так как все оппозиционные политические и социальные организации находятся под жестким контролем полиции, вплоть до того, что ее агенты сами составляли расписание и содержание дискуссий, организовывали проведение собраний. Любая попытка контакта с такими организациями ведет к раскрытию и провалу.
Идеологи ультралевого терроризма считали, что революция в современном высокоразвитом обществе возможна под воздействием, прежде всего, внутренних факторов, их отношение к странам «реального социализма» было крайне сдержанным. Опору следовало искать среди недовольных в недрах самой капиталистической системы. И. Фетчер и Г. Ромосер именно Ульрике Майнхоф приписывают разработку доктрины о первостепенности практики вооруженной борьбы над теоретическими компонентами. При этом победы или поражения являются главными критериями проверки жизнеспособности стратегической концепции.

У. Майнхоф постоянно использовала такой термин из ленинского лексикона, как «рабочая аристократия», обрушивая критику как на данную социальную категорию, так и на «псевдореволюционных левых», отвергающих путь вооруженного сопротивления. Х. Малер большое внимание уделял прогнозу возникновения революционной ситуации в современном индустриальном обществе (конкретно в Германии). Согласно его концепции, революционная ситуация существует, но носит латентный (скрытый) характер; страна находится в состоянии социального и экономического кризиса.
Важно отметить, что идеологи ультралевого терроризма вовсе не отказывали пролетариату в праве считаться движущей силой революции. Легенду о современной апатии народных масс создали, по их мнению, социалисты. Между тем пролетариат, согласно их расчетам, быстро и основательно учится революционной борьбе. Большую роль также играют студенчество и интеллигенция: «Студенческие выступления в 1968/1969 годах в США, Японии и Западной Европе обозначили начало периода революционных потрясений в империалистических странах. Характерной новизной в истории классовой борьбы является факт, что необходимая для осуществления господства в капиталистической системе высокоиндустриального общества интеллигенция, лишает ее своей поддержки и поворачивает к революционным идеям».

Во всех приведенных выше тезисах видно определяющее влияние теоретиков «новых левых», к которым в принципе можно отнести и собственно Х. Малера, до его обращения к террористическим организациям. Именно под воздействием данного опыта Х. Малер столь упорно ищет «альтернативные революционные силы», порой доходя до курьезов. Однако помимо теоретика Х. Малера существовал и собственно штаб RAF, который в лице У. Майнхоф настойчиво продолжает взывать к «революционности» пролетариата, в чем чувствуется желание террористов взять за основу все же традиционное наследие марксистсколенинской революционной теории.
Выдвинув в центр борьбы «альтернативные революционные силы», Х. Малер был вынужден признать, что самостоятельно они пока не могут сокрушить центры империализма (то есть ведущие капиталистические страны, в которые входит и ФРГ). Поэтому особое значение в его теории придается революционной и национальноосвободительной борьбе в странах «третьего мира». Эти процессы способствуют ускорению общего кризиса капитализма и в глобальном масштабе ведут к «окружению метрополии». Практическая вооруженная революционная деятельность, ведущаяся зачастую преступными способами, Х. Малером также признается основным содержанием борьбы против существующей системы. Однако: «Она направлена против богачей и властвующих, а защищает неимущих и угнетенных. Мы победим!»

У. Майнхоф, при ее приверженности необходимости самостоятельной разработки теоретической платформы, указывала на допустимость и целесообразность включения в нее отдельных компонентов из наследия не только революционных движений «третьего мира», но и таких экстремистских организаций, как, например, американские «Черные пантеры». По ее предложению западногерманские террористы стали называть полицейских не иначе, как свиньями: «Каждый тип в униформе есть свинья. Это не человек». Вооруженных защитников правительства она рекомендует систематически уничтожать. Как надеялся А. Баадер, последствиями применения данной безжалостной тактики станет то, что «Свиньи будут метаться в темноте, пока не окажутся вынужденными превратить политическую ситуацию в военную», то есть обнажить диктаторскую сущность государства.
В целом же Баадер, будучи непосредственным вожаком подпольных сил RAF, в интеллектуальном плане значительно уступал профессиональным публицистам и обществоведам У. Майнхоф и Х. Малеру. Поэтому его личный вклад в создание идеологии ультралевого терроризма был скромен. Он, например, указывал: «Акции РАФ сейчас являются способом подготовки военнополитических кадров, совершенствованием боевого потенциала группы и обучения революционеров, укрепления группы в среде симпатизирующих. Борьба только лишь начинается».

А. Баадер прямолинейно объявлял о целях борьбы и пытался развеять представление о группировке, как о слабой, затравленной и обложенной в подполье горстке экстремистов. В его послании в редакцию западногерманской газеты «Бильд» говорилось: «Сила герильи заключается в решительности каждого из нас. Мы не обращены в бегство. Мы здесь и ведем вооруженное сопротивление против существующего собственнического порядка и прогрессирующей эксплуатации народа».
Подробную характеристику пороков капитализма террористы приводят в работе «Служить народу городская герилья и классовая борьба». В документе рассматриваются различные сферы социальной, экономической и политической жизни ФРГ, в каждой из которых обнаружены признаки глубокого кризиса и эксплуататорская сущность существующих отношений.
Заключительный этап развития ультралевой террористической идеологии (80е годы) отмечен лишь незначительными новыми тезисами. Стали преобладать выпады против НАТО, антиимпериалистические лозунги, призывы к сохранению мира на планете.
В начале 1990х годов руководство RAF объявило о пересмотре своей идеологической доктрины. Произошел отказ от наиболее агрессивных тезисов вооруженной борьбы. Террористы заявили о своей готовности сотрудничать со всеми представителями социалистической оппозиции, в дискуссиях с которыми будет выработана новая идеологическая платформа.
Существовали ли расхождения по идеологическим вопросам внутри самого левотеррористического движения? Советские исследователи положительно отвечают на данный вопрос. Например, в отличие от RAF, Движение 2 июня и Революционные ячейки отказались от социальной, политической и экономической аргументации своей деятельности. В их воззваниях преобладает эмоциональный, а не логический момент. Но при этом они стремились к более широкому опору на массы, чем RAF.
Эти и другие аргументы отечественных исследователей не лишены оснований. Однако надо учесть, что базовая идеологическая платформа уже была создана основателями RAF, и после их ареста и ликвидации в рядах террористов из «Движения 2 июня» и «Революционных ячеек» уже не было талантливых теоретиков с основательным гуманитарным образованием. Кроме того, не было необходимости повторяться. Тезис об идеологическом отрыве RAF от масс, как показал анализ источников, вообще несостоятелен.

В работах западных политологов действительно указывалось, что «Движение 2 июня» и «Революционные ячейки» не имели крупных работ, направленных на идеологическое оправдание своих акций. Но они же отмечают, что поздние тексты ультралевых террористов вообще не поддаются идентификации, настолько тусклыми и шаблонными по своему содержанию они были.
Подводя итоги, можно отметить, что достаточно полно оформленная идеология ультралевого террористического движения была. Причем в значительной степени она базировалась на традиционных марксистсколенинских концепциях о сущности капиталистических механизмов, гегемоне революции, революционной борьбе. При этом традиционные теории причудливо наложились на заимствования из альтернативной идеологии «новых левых», с их бунтарско разнузданными лозунгами (вплоть до символа женских грудей, якобы зовущих молодежь в бой не хуже красного знамени). Однако последним аспектам не следует предавать решающего значения, представляя террористическую идеологию образцом нелепости. Большое влияние также оказали антиимпериалистические и национальноосвободительные движения с их концепциями революционной войны.
Можно сказать, что идеологи ультралевого терроризма старались по возможности не выходить из рамок марксистсколенинского наследия с его наиболее фундаментальными понятиями. И лишь когда окружающая действительность и национальная специфика не позволяли этого, начинались поиск и разработка альтернативных доктрин.

В той или иной степени идеологию ультралевого терроризма на определенном хронологическом отрезке разделяла значительная часть интеллигенции, молодежи, маргинальных слоев. «Поддержка, которую оказывали эти группы, оценивается РАФ в 10 20 % от западногерманского населения». Даже с поправкой, что эти цифры сильно завышены, ультралевые группировки по степени влияния на массы вполне могли сравниться с политической партией.
Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология