Кеннеди П. Вступая в двадцать первый век

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть первая. Общие тенденции

3. СРЕДСТВА КОММУНИКАЦИИ, ФИНАНСОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И РОСТ ТРАНСНАЦИОНАЛЬНЫХ КОРПОРАЦИЙ

Любая попытка ответить на вопрос, могут ли современные новые технологии предотвратить надвигающийся демографический кризис, должна учитывать ответы еще на два кардинальных вопроса: какие группы и отдельные лица создают, контролируют и имеют доступ к новым эпохальным открытиям и каковы общие экономические обстоятельства, делающие возможными эти научные прорывы. В данной главе я буду доказывать, что мировая экономика становится гораздо более целостной и в общем гораздо более богатой, хотя накапливание богатства и его потребление происходят отнюдь не равномерно. Однако я буду доказывать также, что главными создателями новых технологий, которые держат открытия в своих руках, все чаще становятся крупные транснациональные корпорации, обладающие глобальной сферой влияния, но не глобальной ответственностью. Далекие от заинтересованности в ликвидации разрыва между «имущими» и «неимущими», эти объединения международного бизнеса и инвестиций в условиях происходящих перемен могут сделать его еще более глубоким.
Целый ряд взаимосвязанных причин лежит в основе бурного расширения сфер деятельности мировой экономики, происшедшего в последние десятилетия. Самая очевидная из них, особенно по сравнению с беспокойными межвоенными годами, заключается в том, что после 1945 г. ведущие торговые государства создали такую систему взаимоотношений, которая стремится обеспечить достаточную финансовую и экономическую стабильность и ограничить протекционистские тенденции. Когда американский доллар стал мировой валютой, США выступили в роли «кредитора на крайний случай», каким был в конце XIX в. лондонский Сити и какого вообще не существовало в 1920—1930 гг. И

65

послевоенные десятилетия стали свидетелями примечательно долгого периода стабильности во взаимоотношениях великих держав, во всяком случае в том смысле, что большинство самых мощных государств мира в эти годы не воевали друг с другом.
Стабильность вкупе с необходимостью восстановления экономики после разрушений, причиненных второй мировой войной, привела к беспрецедентно высоким показателям роста мирового промышленного производства. С 1953 по 1975г. оно возрастало в среднем на целых 6% в год (4% на душу населения), и даже в 1973—1980 гг. средний ежегодный рост составлял 2,4%, что, согласно историческим стандартам, представляло весьма внушительную цифру. Табл. 1 наглядно показывает этот невиданный прирост (особенно по сравнению с низкими показателями развития мировой промышленности в межвоенные годы).
Таблица 1
Мировое промышленное производство в 1900--1980 гг.1

Эти цифры отражают только рост производства. Рост услуг, таких, как реклама, банковское дело, общественное питание и страхование, был еще более значительным, поскольку подобные виды деятельности начали занимать в валовом национальном продукте (ВНП) большинства передовых стран (в Соединенных Штатах — намного более 70%) все более значительную долю. Торговля сельскохозяйственной продукцией после 1945 г. также неуклонно росла, как и международная потребность в сырье (особенно в нефти). Десятилетия стабильности в отношениях между великими державами и общий рост благосостояния

66

привели к бурному развитию индустрии туризма и путешествий, причем эта отрасль стала одной из ведущих и начала обеспечивать большое число рабочих мест. В результате после 1945 г. мировая экономика выросла больше, чем за всю предыдущую мировую историю; фактически только с 1950 по 1980г. глобальный ВНП вырос в 4 раза — от 2 до примерно 8 трлн, долларов США.
Глобальный экономический рост оказался более благоприятным для среднего гражданина стран с передовой экономикой, нежели для жителя развивающегося мира. К 1991 г. ВНП на душу населения в Швейцарии вырос до 36 300 долларов в год, немногим отстали от нее Швеция (32 600), Япония (29 000) и Германия (27 900 долларов)*. В то же время соответствующий показатель для Индии составил 360, для Нигерии — лишь 278 долларов2, а для десятков стран к югу от Сахары, а также Южной и Юго-Восточной Азии еще ниже3. Чудовищность этого неравенства в уровне благосостояния — житель Швейцарии имеет средний доход, в несколько сот раз превышающий доход уроженца Эфиопии, — сказывается на различии уровней детской смертности, продолжительности жизни и возможности получить образование. После почти пяти десятилетий беспрецедентного глобального экономического роста мир вступает в XXI в. с более чем миллиардом людей, живущих в бедности, — страшная цифра, если учесть, что она включает «обездоленных, борющихся за выживание, с доходом, меньшим, чем 370 долларов в год»4, хотя и условия жизни многих миллионов людей из таких стран, как Ботсвана или Гватемала, где ВНП на душу населения достигает относительно удовлетворительных 750 или даже приличных 1000 долларов в год, привели бы в ужас обитателей «первого мира».
Неравномерность процветания на планете тесно взаимосвязана с деятельностью возникших крупных транснациональных компаний, особые ориентации которых все менее увязываются с интересами страны, в которой они образовались. Соревнуясь с конкурентами за господство на мировом рынке, они выработали стратегию направления инвестиций и размещения производства в разных частях мира, используя происшедшие революционные изменения в средствах коммуникации для осуществления
*
Далее идут Австрия (24 800 долларов), США (23 100) и Канада (23 100). Все цифры округлены примерно на 100 долларов и приведены согласно средневзвешенному курсу, существовавшему в период подготовки книги к изданию (1993 г.). Под Германией имеется в виду только Западная Германия.

67

финансовых операций, которые создали планетарный рынок товаров и услуг. Играющие важную роль уже в сегодняшнем мире, эти корпорации приобретут еще большее значение в будущем благодаря крушению торговых барьеров времен «холодной войны» и все большей интегрированности мировой экономики5.
Возникновение компаний с преимущественно международными, а не национальными интересами — не новое явление. Его зачатки можно усмотреть в космополитических частных банках, действовавших в конце XIX — начале XX в. Усилению этих банков способствовали ранняя «коммуникационная революция» — изобретение телеграфа — и отсутствие войн между участниками коалиций великих держав. Дом Ротшильдов в 1900 г., например, имел филиалы во Франкфурте, Вене, Париже и Лондоне, работавшие в ежедневном контакте друг с другом. Компания «Ллойд» в Лондоне до 1914 г. обеспечивала страхованием большую часть пароходной индустрии Германии и была готова выплачивать компенсацию за потери даже в условиях англо-германской войны. Среди первых многочисленных транснациональных компаний можно назвать «Левер брайзерз» (предтеча «Юнилевера»), чьи производственные мощности были развернуты от Западной Африки до Индии, а также ведущие нефтяные компании, осуществлявшие по всему свету разведку новых месторождений нефти и перемещавшие продукты ее очистки с одного рынка на другой. Компания «форд» тоже стала «международной», когда решила производить легковые автомобили и грузовики по обе стороны Атлантики.
Однако нынешняя глобализация в развитой и интегрированной экономике отличается от этих отдельных и изолированных примеров широким распространением и многообразием этого явления. Как отмечалось выше, транснациональные структуры возникли в условиях послевоенного нового международного экономического порядка, характеризовавшегося отказом от протекционизма и стремлением к восстановлению мировой торговли, и получили дополнительный импульс в 70-е годы благодаря решению Соединенных Штатов отказаться от золотого стандарта, за которым последовала общая либерализация контроля за курсом валют, сначала в отдельных странах, а затем и во многих других. Это не только обеспечило большую ликвидность мировой торговли, но и увеличило поток транснациональных капиталовложений, поскольку компании могли осуществлять внешние инвестиции без оглядки на ограничения, прежде налагавшиеся центральными банками.

68

Хотя финансовая либерализация способствовала расширению мировой торговли, она имела еще одно последствие — набирающее силу вложение капиталов не в торговлю, а в сферу производства и услуг. Все чаще операции с иностранной валютой совершались не в форме оплаты иностранных изделий или их сборки, а в виде чистых спекулятивных сделок с конкретной валютой или другими финансовыми активами. Широкое перемещение потоков капитала, сверх уровня, который требовался для финансирования небывалого роста мировой промышленности и торговли, тесно связано с двумя событиями: отменой регулирования мировых денежных рынков и революцией в глобальных средствах коммуникации, вызванной появлением новых технологий. Без скачкообразного прогресса в создании новых поколений компьютеров, их программного обеспечения, спутников, волоконно-оптического кабеля и высокоскоростной электронной передачи информации мировые рынки не могли бы действовать как одно целое, а текущая экономическая и другая информация — о политических и культурных событиях, новых идеях, революциях, тенденциях в потреблении и т.д. — мгновенно не передавалась бы на более чем 200 тыс. мониторов, связанных в единую глобальную коммуникационную систему. И все это, по мнению многих ученых, лишь начало6.
Если оставить в стороне черные рынки и торговлю наркотиками, то физические операции с большими количествами наличных банкнот стали излишними. Потоки ценных бумаг сменились электронными сделками, которые происходят круглосуточно, попеременно оживляясь то на одном, то на другом рынках. От биржи к бирже — будь то в Токио, Гонконге или Сингапуре, Лондоне, Франкфурте или Цюрихе, Нью-Йорке, Чикаго или Торонто — спекулятивная скупка и продажа иен или акций «Дженерал моторс» продолжается все двадцать четыре часа, представляя собой единый рынок. Ежедневно обмен иностранных валют производится примерно на один триллион долларов и намного превосходит суммы, используемые для покупки товаров и услуг или инвестирования в иностранные заводы и фабрики. Действительно, к концу 80-х годов операции на мировых фондовых биржах более чем на 90% не имели отношения к торговле или вложению капитала7.
В рамках этой системы — и главным образом благодаря ей — многие удачливые компании быстро интернационализируются. Учитывая существование глобального рынка, конкуренция между фирмами — будь то производители автомобилей или самолетов,

69

фармацевтические компании, изготовители компьютерной техники или издательства — подталкивает их к созданию производств и торговым операциям во всех основных экономических регионах мира. Тем самым компания не только выигрывает от размаха своей экономической деятельности, но и надеется защитить себя от капризов валютных колебаний, характерных для стадии экономического роста, и от политического вмешательства. Спад, скажем, в Европе в меньшей мере коснется той фирмы, которая работает также на охваченных бумом восточноазиатских рынках, нежели той, которая зависит исключительно от европейской ситуации. Компания, занимающаяся производством товаров, запрещенных в некоторых государствах (особенно в области биотехнологий, опасных для окружающей среды), может перенести производство в те части мира, где подобные запреты отсутствуют. Многонациональные корпорации, недовольные «волюнтаристским регулированием» государств, желающих защитить местные фирмы от свободной конкуренции, часто обходят барьеры, предпочитая строить свои заводы вне защищенной регулированием территории. Если многонациональная компания преодолевает протекционистские препоны, перед ней открывается возможность получить солидную прибыль, по крайней мере в первые годы работы на вновь открытом рынке. Даже научные исследования, направленные на развитие производства, переносятся из Соединенных Штатов в Швейцарию, из Германии в Калифорнию, когда это отвечает потребностям компании. Из тех же соображений крупная компания стремится приобрести небольшие научно-исследовательские или новационные фирмы на другой стороне планеты, чтобы лишить преимуществ своих конкурентов.
Широко распространенная, но несколько поверхностная интерпретация этих тенденций, не разделяемая специалистами по международному консалтингу и банковскому делу, сводится к тому, что экономические последствия глобализации могут быть только благотворными. Согласно этой точке зрения, если прежде государственное регулирование мешало потребителю купить качественные товары, то нынешняя свободная торговля дает возможность индивидам и компаниям покупать самое лучшее на мировом рынке. Кроме того, определенную роль в этом процессе глобальной открытости и конкуренции играют не только фирмы, но и города, регионы и страны, располагающие квалифицированной рабочей силой и современной инфраструктурой, по крайней мере если они принимают правила игры, т.е. готовы привлекать иностранный капитал и производство, сводя ограничения (в том

70

числе налоги) к минимуму. Если вы следуете этим правилам, то многонациональные корпорации обязательно постучатся в вашу дверь8. В результате резко повысится благосостояние, а проигравших не будет.
Столь оптимистическая интерпретация также приветствует способность революции в области средств коммуникации влиять на политику и общество. В мире, где имеется более 600 млн. телевизоров, все зрители являются потребителями не только новостей и всевозможных идей, но и коммерческих товаров. Правительствам авторитарных государств становится все труднее держать свои народы в неведении. Чернобыль был быстро сфотографирован французским коммерческим спутником, а снимки быстро переданы на весь мир, включая и сам Советский Союз. Подавление китайским правительством выступления студентов на площади Тяньаньмынь и шок, испытанный всем миром от этого события, сразу же потрясли и Китай благодаря радио, телевидению и телефаксу. Когда в конце 1989г. рухнули коммунистические режимы в Восточной Европе, сообщения и видеосюжеты о падении одного из них стимулировали сходные процессы в соседних государствах9. Другими словами, подобно тому как в 60-е годы телевидение помогло сформировать американское общественное мнение и политику в отношении гражданских прав и войны во Вьетнаме, так и распространение всевозможных средств связи приводит к подобному же ходу развития во всем мире10. Считается, что знание и открытость несут с собой истину, честность, справедливость и демократию.
Такое радужное представление о справедливом и гармоничном мировом экономическом порядке, основанном на свободной повсеместной торговле и всепроникающем телевидении, выглядит чудовищно наивным в свете демографических, экологических и региональных проблем нашей планеты. Бодрые напоминания о том, что «дискриминируемый потребитель» может ныне купить ручку фирмы «Монблан» или «дипломат» от «Виттона», где бы ни был произведен этот товар11, похожи на столетней давности восторги экономиста Джевонса, писавшего о возможности без особого труда купить аргентинскую говядину или китайский чай* . Здесь налицо явная неспособность понять, что новые технологии хороши не для всех, что подавляющее большинство мирового населения не в состоянии купить вышеназванные товары и что глубокие изменения в экономическом производстве и
__________________
* См. выше, с. 23

71

в сфере коммуникаций могут принести на своей волне не только благотворные последствия, но и разочарования.
Поскольку в последнее время процесс глобализации стал предметом пристального внимания широкой общественности, стало легче выделить те группы, интересам которых он уже причинил или может причинить ущерб: сторонникам экономически замкнутого национального государства, группам и компаниям, которые защищают внутренние рынки, рабочим, потерявшим работу из-за того, что транснациональные компании перенесли в другие регионы производство и сборку, и районам, где возросла безработица (особенно среди квалифицированных рабочих). Кроме того, вызывает опасения энергозависимость широкой, полностью компьютеризованной системы финансового обеспечения торговли. Наконец, энтузиасты глобализации, сосредоточившись, по-видимому, исключительно на ее значении для «триады» процветающих обществ — Северной Америки, Европы и Японии12, забывают о трудностях включения в перспективе в этот процесс четырех пятых населения Земли, не вполне готовых к новым тенденциям в коммерческой и финансовой сферах.
С точки зрения сегодняшних экономических националистов глобализация угрожает подрывом целостности национального государства как центральной организующей силы во внутренних и внешних делах. Детально эта проблема будет обсуждаться в главе 7, однако ее общая постановка совершенно очевидна:
подобно нелегальной миграции или глобальному потеплению, интернационализация производства и финансов разрушает способность нации осуществлять контроль над внутренними делами. Мысль о том, что мы вступаем в эру, когда не будет национальной технологии, национальных компаний и национального промышленного производства, повергает в замешательство всех традиционно мыслящих людей. В США, в частности, экономика которых в течение долгого времени была гораздо более замкнута на саму себя, чем, например, экономика Нидерландов или Англии, таким людям невыносимо было бы слышать, что «поскольку почти любой фактор производства — деньги, технология, фабрики, оборудование — беспрепятственно пересекает границы, то сама идея американской экономики становится бессмысленной, как и понятия американской корпорации, американского капитала, американской продукции и американской технологии»13. Если продукция более не является «американской», тогда какой смысл пытаться измерить экспортно-импортный торговый баланс или дисбаланс в американо-японской

72

торговле высокими технологиями? В то время как энтузиасты глобализации ждут не дождутся, когда национальные правительства и их представительства станут невидимками на рынке, многим другим нелегко согласиться с подобным исчезновением. Проторенные пути более знакомы и более удобны, и, кроме того, люди, которых вы знаете и к которым можете обратиться (в сенате, парламенте, министерстве финансов), кажется, по-прежнему контролируют экономическое положение.
Не только теоретические, но и практические, повседневные мотивы заставляют, по крайней мере бизнесменов и политиков, выступать в защиту конкретных национальных интересов от последствий глобализации. Примером в этом отношении могут служить попытки компаний «Крайслер» и «Хайстер» (последняя производит грузоподъемники) избавиться от соперничества японских конкурентов, для чего они попытались добиться введения ограничений или специальных ввозных пошлин на том основании, что американской промышленности был нанесен ущерб недобросовестными зарубежными поставщиками. Их действия неожиданно привели к обратным результатам, поскольку обнаружилось, что «американские» хайстеровские грузоподъемники и автомобили Крайслера содержали больше импортных компонентов, чем японские14.
Рассмотрим также проблемы, вызванные попытками Франции и Италии ограничить долю Японии на их внутреннем автомобильном рынке всего лишь 2—3 %. Подобный протекционизм был возможен, когда эти две страны еще сохраняли экономическую замкнутость. Создание же свободного от тарифов Европейского сообщества означало, однако, что на продажу японских автомобилей, собранных в Англии и более чем на 80% состоящих из местных деталей, не может быть наложен запрет ни в одной из стран, входящих в ЕС, поскольку это вызовет возражения со стороны Европейской комиссии в Брюсселе. Более того, если бы японские производители машин ввозили автомобили на французский и итальянский рынки со своих американских заводов, а протекционистски настроенные политики в Париже и в Риме вступили бы в спор с Соединенными Штатами, то министерство торговли США, обычно хорошо известное «задаваемыми Японии трепками», ходатайствовало бы на рынке третьей страны в пользу японских компаний. Хотя японские фирмы действуют в соответствии с тем, что сегодня легкомысленно называют «новой логикой глобального рынка», эти процессы предполагают все большую утрату местными властями возможностей защиты политических

73

интересов и контроля над собственной экономической судьбой. Действительно, реальная «логика» мира без границ состоит во всеобщей неподконтрольности; контролем обладают, пожалуй, только менеджеры транснациональных корпораций, ответственные перед держателями акций, которые, можно сказать, стали новыми суверенами, инвестировавшими свои средства в компанию, которая дает самые высокие прибыли.
Если основные корпорации оторвались от своих национальных корней, это тем более верно относительно мобильной, круглосуточно заведенной, не знающей границ, нацеленной на получение прибыли системы международных финансов. Огромные суммы капитала, называемые одним из авторитетов в области инвестиций «самым рациональным из всего сущего»15, перемещаются в ней туда-сюда, будучи то вкладываемыми в акционерный капитал той или иной страны, то изымаемыми в соответствии с просчетами их финансовых перспектив.
Однако даже если деньги — самое рациональное из всего сущего, отсюда не следует, что капитал защищен от нестабильности, паники и финансовых колебаний. Сорок лет назад курсы иностранных валют отражали фундаментальные характеристики торговых балансов конкретных стран, и большинство текущих валютных операций отражало поток товаров. Сегодня ежедневный объем валютных торгов в несколько сот раз превышает цену обмениваемых товаров, и прежнее соотношение не выдерживается. По всему миру миллионы индивидуальных инвесторов, компаний и банков спекулируют на валютных рынках, автоматически следуя выдаваемым компьютером цифрам, которые показывают, увеличивается или уменьшается цена, скажем, доллара по отношению к другим валютам. Эти участники биржевой игры быстро реагируют на экономические реалии, такие, как последние результаты торгов и рост процентных ставок, параллельно мешая правительствам и центральным банкам предпринимать необходимые финансовые меры из страха перед тем, что международные инвесторы могут покинуть их рынок. Они же могут предпринять меры воздействия на национальную валюту, в результате которых заметного понижения процентных ставок, полезного для промышленности и занятости в стране с точки зрения правительства, может вообще не произойти. Эти же инвесторы крайне чувствительно реагируют на политическую нестабильность, угрозу войны или политическое убийство. Валютные рынки крайне быстро и основательно дестабилизируются в случае особо серьезных

74

событий, таких как, например, сильное землетрясение в Токио или смерть президента Соединенных Штатов Америки.
Идеологическое неприятие этой глобальной системы прослеживается скорее в Европе, нежели в США, исповедующих политику laissez-faire (свободной торговли). Реальность сегодня такова, что любое правительство, которое воспрепятствует стремлению международных финансовых структур к неограниченной прибыли, увеличив налоги на граждан, например, или подняв планку отчислений с финансовых сделок, вскоре же обнаружит, что его активы уменьшились и валюта упала в цене. Затруднения правительства Вильсона в Великобритании в конце 60-х годов, провал попытки администрации Миттерана «идти своей дорогой» в экономической политике Франции в начале 80-х годов, опыт бесчисленных режимов в развивающемся мире — все это ясно показывает: если вы не следуете правилам рынка, ваша экономика жестоко пострадает. Более того, идея рынка не принимает во внимание никакие важные обстоятельства. Если, скажем, французское правительство социалистов из гуманных побуждений пытается улучшить положение образования, здравоохранения, жилищные условия и коммунальные услуги для своих граждан, оно должно само изыскать средства на осуществление этих мероприятий, не обращаясь к иностранным инвесторам, которых может интересовать лишь собственная прибыль, а вовсе не благополучие указанных граждан. Рациональный рынок по самой своей природе не чувствителен к социальным идеалам и справедливости.
Помимо политических, существуют еще и практические проблемы, связанные с возложением на одну валюту — доллар США — чрезвычайной роли в международной финансовой системе. В 40—50-х годах не существовало альтернативы такому положению, имевшему под собой твердые основания — сильную и устойчивую экономику США, крупные резервные запасы у этой страны в валюте и положение самого крупного кредитора в мире, незначительный бюджетный дефицит, фиксированный друг к другу (и к золоту) курс валют, контроль над внешнеторговыми операциями на бирже. К тому же возможность колебаний на финансовых рынках была невелика при относительно малых перемещениях капитала. Сегодня таких условий уже не существует. Доля США в мировых активах значительно сократилась; страна растеряла валютные запасы и покрывает дефицит с помощью займов за границей, что за короткий период превратило ее в международного должника; оборот спекулятивного капитала

75

значительно увеличился, а соответствующий институциональный контроль ослаб; для американского политического руководства стал привычным огромный бюджетный дефицит, оно больше не пытается дисциплинировать рынок, а попытки в этом отношении политиков тех стран, которые лишены выигрышного положения, даваемого особой ролью доллара США, обречены на провал.
Ортодоксальные экономисты выдвигают немало аргументов, желая обосновать неизбежность и необходимость сохранения нынешней финансовой системы. На рост американского дефицита, утверждают они, иностранцы просто отвечают покупкой большего количества долларов, поскольку в силу равных структурных причин никакая другая валюта не может его заменить, по крайней мере в обозримом будущем. Следовательно, согласно оптимистической точке зрения, положение доллара США остается «неуязвимым»16. История учит, однако, как сложно удерживать определенный международный монетарный режим, будь его основой золотой стандарт, фунт стерлингов или влияние лондонского Сити, как это было в 1914г., особенно когда стержневая экономика начинает утрачивать свою относительную силу и конкурентоспособность17. Современные экономические тенденции — уменьшение американской доли в мировых активах, укрепление других валют, таких, как иена и экю, возникновение новых финансовых центров, расходование на уплату долгов все большей доли национального богатства США — наводят на мысль, что сложившаяся после 1945 г. международная валютная система, возможно, также клонится к своему закату, не имея, по-видимому, адекватной замены.
В конечном счете самое главное во всех этих рассуждениях — вопрос о доверии. Необходимо, чтобы в систему как таковую верили. Если доверие к ней утрачено, если все большее число людей испытывает сомнения относительно масштабов американской задолженности, относительной ценности доллара или непрочности токийского фондового рынка, то эта неуверенность легко может перерасти в подобную взрыву панику, особенно когда система способна за полдня торгов бросить в обращение или изъять из обращения сотни миллиардов долларов. Центральные банки и министерства финансов устанавливают «аварийный» контроль, дабы избежать финансового «краха», однако такой контроль пока еще в полной мере не прошел испытаний на практике, а само его существование свидетельствует о наличии у тех, кто пытается контролировать широкий и свободный поток

76

капиталов, серьезных опасений, что в один прекрасный день люди утратят доверие к существующей финансовой системе.

* * *

Что общего имеют эти финансовые материи с. подготовкой к 2025 г. и с более серьезными проблемами, с которыми сталкивается мировое сообщество? На первый взгляд может показаться, что расчеты объемов капиталовложений, выполненные разработчиками из какой-либо транснациональной компании, и ежедневные манипуляции спекулянтов на токийской бирже имеют мало общего с проблемами, встающими перед производителями земляных орехов из Западной Африки или горняками, добывающими олово на рудниках в Малайзии. Если это верно, тогда огромная пропасть между богатыми и бедными в современном мире увеличивается, ибо как в действительности сможет сосуществовать насыщенная технологическими новациями транснациональная корпоративная культура, свободная от влияния любого правительства и недосягаемая для местных регулятивных актов, с многоязычными, голодными и неудовлетворенными массами, численность которых, как предполагается прогнозами о росте мирового населения, достигнет 8—10 млрд. человек18? Кроме того, если углубляющаяся финансовая нестабильность действительно является следствием быстродействующей, но безответственной международной валютной системы, то жестоким ударам в первую очередь подвергнется международный экономический порядок, а вероятнее всего цены на товары развивающегося мира — кофе, какао, руду. Об этом предупреждают уроки 1930-х годов и нефтяного кризиса, разразившегося в 70-е годы. Продолжающаяся зависимость развивающихся стран от монокультурного экспорта позволяет предположить, что то же самое произошло бы и сегодня. И если события в Центральной Америке Уолл-Стрит может просто не заметить, то действия самого Уолл-Стрита будут иметь самые серьезные последствия для всего развивающегося мира.
Даже в рамках самих промышленно развитых государств воздействие глобализации производства, инвестиций и услуг имеет серьезные последствия. До недавнего времени многие крупные компании еще сохраняли типичные черты корпорации, сформировавшейся после 1945 г., т.е. располагались в конкретном регионе, обеспечивали работой национальную квалифицированную рабочую силу и менеджеров, а также занимались

77

благот и заботились о социальном здоровье «города компании». Хотя еще существуют такие локальные и патерналистские фирмы, международная конкуренция постоянно вынуждает их забывать о преданности своему городу, региону или стране. «Соединенные Штаты, — заявил один видный представитель американских деловых кругов, — не могут автоматически обратиться к нам за помощью. Не существует такой управляемой государством установки сознания, которая отводила бы стране преимущественную роль»19. В результате штаты, регионы, города и строящиеся поселки становятся «агентами на торгах», вынужденными побеждать на аукционах за право строительства у себя новой фабрики или, чаще, за сохранение существующего завода, который транснациональная компания задумала переместить. Если территориальные власти в состоянии предложить достаточно действенную приманку — налоговые уступки, субсидии, учебные гранты, — как это сделал в 1983 г. Данвилл, штат Иллинойс, дабы заполучить подряд на строительство нового завода по сборке грузоподъемников, то они смогут получить желаемое; если же они не идут на достаточные уступки, как не согласился на них в ходе тех же торгов Портленд, штат Орегон, то их ожидает фиаско. Если профсоюз на каком-то заводе готов согласиться с требованиями корпорации, как это сделали рабочие «Дженерал моторс» в Арлингтоне, штат Техас, тем самым способствуя закрытию другой фабрики этой фирмы — в Ипсиланти, штат Мичиган, где мнения в профсоюзе оказались менее единодушными, то предприятия могут выжить, по крайней мере до следующего раза20. Поскольку муниципальные власти и различные объединения ведут торг за одни и те же рабочие места, то создание новых или сохранение старых рабочих мест в одном регионе означает рост безработицы в другом. Кто бы ни стал победителем или побежденным, ясно одно — местные власти и корпорации, получившие глобальное могущество, находятся в «неравных весовых экономических категориях»21.
В развитом мире глобализация влияет также на возможности продвижения по службе и структуру занятости вообще. В Соединенных Штатах, которые последовали принципу свободной торговли с большей готовностью, чем другие индустриальные страны, существует спрос на юристов, инженеров-биотехнологов, редакторов-экономистов, программистов и специалистов в области стратегического планирования, поскольку они привносят высокую «добавленную стоимость» во все, над чем работают. Спрос на их услуги растет во всем мире — всюду требуется

78

программное обеспечение, краткое и грамотное с правовой точки зрения письменное изложение дела или комментарии о дипломатическом кризисе для специальной колонки в газете или журнале, как и спрос, поистине международный, на средства передачи этого знания (электронная почта или факс). В отличие от работника закусочной, полицейского, школьного учителя или рабочего эти творцы или носители высокой добавленной стоимости уже не привязаны к региональной или даже национальной экономике. Они стали действующими и процветающими частицами мира без границ и, подобно растущему числу своих коллег в Европе, Японии и Австралии, останутся таковыми, пока их образование, навыки, компетенция и изобретательность будут нужны разбросанным по всему миру потребителям этого «товара».
Гораздо более важна судьба тех четырех пятых американцев, на работу которых нет международного спроса. Миллионы квалифицированных рабочих, «синих воротничков» — ядро рабочей силы, традиционно создающее высокий процент дохода на душу населения в США и опора Демократической партии, — потеряли работу, поскольку многочисленные американские фирмы не выдержали международной конкуренции или перенесли промышленное производство в другие страны, располагающие более дешевой рабочей силой. В 80-х годах профсоюз автомобилестроителей потерял 500 тыс. членов, в то же время компании типа «Дженерал моторс» увеличили численность своих рабочих за рубежом22. В то время как в стране исчезали высокооплачиваемые рабочие места, создавались и миллионы новых рабочих мест. К сожалению, в подавляющем большинстве низкооплачиваемые временные или не защищенные профсоюзом рабочие места, не требующие особой квалификации, например, работа в закусочных, на бензоколонках, в дешевых супермаркетах, отелях или такие профессии, как уборщик или садовник. Все возрастающее число американцев столкнулось с тем, что их реальный уровень жизни, как и реальный уровень национальной производительности, с середины 70-х годов не увеличивался. Углубилась пропасть между одной пятой американцев, относящихся к высшему классу, и нижестоящими остальными четырьмя пятыми всего общества, и эта одна пятая населения, пусть не очень резко, отделила себя от остальных.
Хотя еще рано говорить об этом с определенностью, но изменения, происходящие в американском обществе, а также в обществах, идущих «американским путем», могут вновь обострить прежний спор об отношениях между Севером и Югом в

79

международной политике. Семья, главный кормилец которой потерял работу, потому что завод был переведен в Мексику или Таиланд, вряд ли будет сочувствовать призывам расширить помощь более бедным странам. Работники, которым не довелось учиться в колледже и которые цепляются за свои низкооплачиваемые места уборщиков в больницах и офисах, будут крайне недовольны проникновением в страну иммигрантов (легальных и нелегальных), готовых работать больше и за меньшие деньги. Политики в своих избирательных округах, пострадавших от закрытия транснациональными компаниями заводов, будут пытаться — и уже пытаются — добиться большей защищенности внутреннего рынка, оставив без внимания интересы развивающегося мира. И если хорошо обеспеченные профессионалы, которые получили образование в университетах, водят «вольво», жертвуют средства в «Оксфам» (Оксфордский комитет помощи голодающим — Oxford Famine Relief — благотворительная организация с центром в Оксфорде, Великобритания, занимающаяся оказанием помощи пострадавшим от голода или стихийных бедствий в различных странах), следовательно, больше обеспокоены проблемами окружающей среды, более решительно отстаивают необходимость мало популярных среди населения реформ, направленных на локализацию тревожных глобальных тенденций, то этого нельзя сказать о большинстве населения страны, которое столкнулось с трудной проблемой сохранения собственного уровня жизни.
Для развивающегося мира последствия революций в финансовой системе и системе коммуникаций и усиления транснациональных корпораций еще более неблагоприятны. Подавляющая часть написанной в восторженных тонах литературы о преимуществах глобализации фокусируется на том, что происходит в Европе, Северной Америке и Японии, да еще в некоторых «ответвлениях» этой «триады» (Южной Корее, Бразилии, Австралии). Остальной мир как бы остается в тени. С точки зрения теории laissez-faire и ее приверженцев от Адама Смита и Ричарда Кобдена до Кенити Омэ23 эти страны могут вписаться в подобный контекст, только когда усвоят уроки рынка и обретут качества, которые позволят им успешно конкурировать в мире без границ:
образованное население, большое число инженеров, проектировщиков и других специалистов, развитая финансовая структура, хорошие коммуникации, накопленные знания и хранилища для них (библиотеки, компьютеры, лаборатории), необходимый

80

капитал и энергичные предприниматели, а также, быть может, одна-две крупные молодые и агрессивные транснациональные корпорации. Если все это появилось в Южной Корее, то почему нет шансов у любой другой страны мира?
В главе 10 доказывается, что это соблазнительное предположение слишком абстрактно. И дело не только в том, что его реализация потребовала бы положить конец продажным режимам, чрезмерным военным расходам, никчемной бюрократии, протекции особым интересам, отсутствию правовой защиты, религиозному фундаментализму и всем прочим препятствиям для коммерции, существующим ныне во многих странах Центральной Америки, Ближнего и Среднего Востока и Африки южнее Сахары. Она предполагает также изменение систем ценностей, господствующих во многих развивающихся странах мира, систем, противоречащих принципам западного рационализма, научного исследования, нормам права и капитализма. Если эти глубокие изменения не произойдут, трудно представить себе, что зародившиеся в Эфиопии или на Филиппинах транснациональные компании, располагающие достаточным капиталом и талантливыми сотрудниками, начнут завоевывать место под солнцем в Японии или в Новой Англии, с боем отвоевывая стратегические высоты, поскольку их исторический выбор совпал по времени с серединой глобальной экономической стадии.
Принятие логики глобального рынка затруднено также структурными препятствиями, которые мешают сегодняшнему развитию многих развивающихся стран. Идилические картины, на которых сверхэффективные транснациональные корпорации соревнуются в стремлении донести самые последние свои новинки до дискриминируемого потребителя через весь земной шар, а правительства становятся почти невидимками, являют собой приятное зрелище; однако в них игнорируется тот факт, что беднейшие народы нуждаются не просто в зрелищных эффектах либерализованной экономики свободного рынка, но также в огромных инвестициях в социальную сферу. В преимущественно аграрной африканской стране, население которой удваивается каждые 25 лет, самыми настоятельными мероприятиями остаются планирование семьи, защита окружающей среды, здравоохранение, образование и создание основной инфраструктуры, — и как раз в их финансировании не слишком заинтересованы действующие на свободном рынке транснациональные корпорации. Другими словами, необходимы огромные государственные вложения — будь то в Центральной Африке или

81

Восточной Европе, — прежде чем многие из этих государств станут привлекательными для инвестиций, осуществляемых японскими или американскими компаниями. Но вопрос о том, каким образом могут образоваться эти государственные средства, поднимается адептами глобализации крайне редко, если вообще обсуждается,
Кроме того, если развивающейся стране удастся перестроиться по восточноазиатской модели, привлечь иностранные инвестиции, осуществить подъем производства, экспорта и уровня жизни, то для нее, в свою очередь, наступит вероятность того, что филиалы заводов и рабочие места переместятся за ее границы, поскольку транснациональные компании ищут для производства и сборки изделий более дешевые регионы для приложения капитала. Согласно теории «мира без границ», такой вариант развития возможен, и если принципы предложения и спроса действительно работают эффективно, то подобная деиндустриализация и относительная безработица не смогут воцариться на долгое время:
«В этой взаимосвязанной экономике нет абсолютных победителей и побежденных. Преимущество проигравшего состоит в том, что, несмотря на его пошатнувшееся материальное положение, появляется незанятая рабочая сила, доступная по разумной цене»24. И если бы в Соединенных Штатах вдруг обесценились деньги и рабочая сила, некая американская автомобильная компания тотчас пожелала бы перенести свои сборочные цеха обратно, и точно так же, скажем, великодушная транснациональная компания вернулась бы в Малайзию или Бразилию, если бы там произошли подобные изменения. Сие бесхитростное рассуждение не принимает в расчет отношения рабочего населения и правительств индустриальных стран к переносу производств транснациональных корпораций в другие места, примером чему служат события в северной Англии или в долине Огайо. В равной степени вероятна обратная реакция: озлобленность местного населения за отношение к себе как к экономическим пешкам в крупных играх компаний «первого мира».
Две причины вызывают возмущение бедных стран космополитическим капитализмом: революция в области финансов и системе коммуникаций и рост транснациональных корпораций. Первая из них приводит к тому, что, вопреки ожиданиям некоторых оптимистов, информация о западном образе жизни, передаваемая посредством 1,5 млрд. радиоприемников и 600 млн. телевизоров, отнюдь не повсеместно вызывает всеобщее восхищение. Хотя, конечно, можно считать замечательным техническим и промышленным достижением, что с конца 80-х годов миллиарды

82

людей от равнин Внутренней Монголии до Анд впервые получили возможность наблюдать на экранах своих телевизоров за событиями, происходящими во внешнем мире25. Впечатляет также и то, что информационная революция сыграла особенно важную роль в свержении коммунистических режимов, проигравших, безусловно, в схватке с Западом.
Неоднозначные последствия имеет и появляющееся у беднейших четырех пятых населения мира желание подражать процветающему Западу, который они постоянно видят по телевизору. Если внутренние препятствия реформам непреодолимы — а именно это и наблюдается во многих развивающихся обществах, — то реакцией на новую информацию может быть, с одной стороны, массовая миграция в богатые регионы земного шара, а с другой — уход в фундаментализм и отрицание западных ценностей (особенно массового потребительства). В развивающихся странах возможно также усиление разочарования и озлобленности на структурные препятствия, мешающие достижению уровня жизни индустриальных демократий. Вместо создания массы потребителей кейсов фирмы «Виттон» приход телекоммуникационной революции в развивающиеся страны может вызвать еще большую озлобленность миллиардов «неимущих» против «имущих», в том числе инженеров и менеджеров транснациональных компаний в их собственной среде.
Нельзя не считаться с тем, что связавшие весь мир воедино средства коммуникации могут служить разным силам. Исламская фундаменталистская революция против шаха Ирана направлялась из Парижа аятоллой Хомейни путем широкого распространения на его родине магнитофонных записей его проповедей. Воздействие телевидения также неоднозначно. Все более расширяется разрыв между восприятием зрителями развивающегося мира поражающего их богатства, которое представлено во многих развлекательных сериалах, и гражданами развитых стран, которым часто показывают немыслимую нищету, отвратительное питание, последствия войн и природных бедствий, типичные для Африки, Ближнего и Среднего Востока и других регионов. Страшные бедствия — подобные эфиопскому голоду 1985 г. — иногда приводят в ужас зрителей и вызывают широкий общественный резонанс. Показ снятых на пленку курдских семей, бегущих от гнева Саддама Хусейна в начале 1991 г., реакция европейских правительств и американского общественного мнения — все это заставило Белый дом оказать помощь в создании анклавов курдских беженцев.

83

Но телевидение постоянно ищет новые и драматичные темы, и освещение уже происшедших событий быстро отступает на задний план. В то же время, как уже говорилось выше, люди, понесшие экономический урон из-за увеличения размеров помощи развивающимся странам или убежденные в том, что первоочередного внимания требует лечение болезней собственного общества, все менее склонны поддерживать филантропические поступки в пользу бедных государств, особенно если эти акции требуют значительного перераспределения ресурсов. Помощь пострадавшим от бедствия — это одно, а деньги для структурных изменений — уже совсем другое. Тем не менее, учитывая, что 95% будущего роста населения придется на развивающиеся страны, никуда не деться от основного вопроса: как люди планеты будут относиться друг к другу на заре XXI в., если растущим миллиардам беднейших крестьян показывают богатство Запада (но не делятся им), а миллионы процветающих семей в индустриальных странах видят демографические и экологические бедствия, от которых страдают их собратья — такие же люди? И к чему это приведет — к реформам или к апатии и озлобленности?
Еще одно последствие глобализации, которое будет подробно обсуждаться в следующих главах, посвященных биотехнологии и робототехнике, состоит в том, что компании в развитом мире вкладывают капитал в новые технологии, которые могут причинить серьезный ущерб более бедным странам, поскольку делают ненужными миллионы рабочих мест в сельском хозяйстве и промышленности. Такие капиталовложения диктуются все тем же стремлением к увеличению дохода, являющимся движущей силой технологического развития, по крайней мере со времен промышленной революции; но точно так же, как осознанное создание механизированной текстильной фабрики, сталелитейного завода или железной дороги имело глубокие непреднамеренные последствия для местного и зарубежного населения, так и некоторые ныне возникающие технологии, вероятно, будут иметь глубокие последствия для современных обществ, особенно в развивающемся мире. Поэтому по мере приближения XXI в. люди полнее осознают, что их судьба становится все более открытой для воздействия сил, безответственных в полном значении этого слова.