Кеннеди П. Вступая в двадцать первый век

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть первая. Общие тенденции

2. ДЕМОГРАФИЧЕСКИЙ ВЗРЫВ

Земля, в отличие от соседних с ней планет, окутана биологической оболочкой, называемой жизнью. Сама эта оболочка «чрезвычайно тонка, так тонка, что ее вес едва ли превышает одну миллиардную часть веса самой планеты. …[Она] столь незначительна по размеру, что с огромным трудом может быть замечена наблюдателями, находящимися в других местах нашей Галактики»1 . Внутри этой оболочки, сосуществуя с растениями, животными, насекомыми, и другими организмами, живет человечество. Человек стал Homo sapiens примерно полмиллиона лет назад, когда прошло уже довольно долгое время после возникновения многих других форм органической жизни. Но вследствие роста населения Земли и экономической деятельности человечества сегодня существует угроза для этой тонкой оболочки материи, которая делает данную планету уникальной.
Физическое воздействие экспансии человечества на природное окружение, и в частности на атмосферу земли, столь велико, что этой проблеме будет посвящена одна из следующих глав (см. главу 6). В данной главе будут рассматриваться демографические изменения, их последствия для общества и возможные результаты неравномерного прироста населения в разных регионах.
Как мы увидим, неодинаковые темпы роста населения в разных регионах — решающий аспект всей демографической проблемы. Если бы население Земли увеличивалось и уничтожало ресурсы равным темпом по всей территории планеты, перед ним и тогда стояла бы достаточно серьезная задача. Но она дополнительно осложняется тем, что для разных народов демографические тенденции неодинаковы — некоторые показывают быстрый рост, другие переживают состояние равновесия, третьи — абсолютного падения. Эта несбалансированность влияет на то, как

37

воспринимают друг друга расы, живущие на Земле; она воздействует на международную и внутреннюю политику, социальное устройство, обеспечение продовольствием, энергией, миграционные потоки. Кроме того, в отличие от других мировых процессов, рассматриваемых в этой книге, например, глобального потепления или воздействия биогенетики на производство продуктов питания, контуры демографического взрыва вырисовываются уже достаточно четко.
Хотя существуют некоторые колебания в прогнозируемых оценках общей численности населения Земли к 2025 и 2050 гг., эти приблизительные цифры пугают, особенно если рассматривать их в исторической ретроспективе. В 1825 г., когда Мальтус вносил окончательные поправки в первоначальный вариант своей работы «Опыт о законе народонаселения…», на планете насчитывался примерно 1 млрд. жителей, и этой цифры человеческий род достиг в течение тысячелетий. Однако к тому времени индустриализация и медицина получили достаточно высокое развитие, чтобы способствовать неуклонному и быстрому росту численности населения. В течение следующего столетия население мира удвоилось и достигло 2 млрд., а еще за 50 лет (1925—1976) оно снова удвоилось, превысив 4 млрд. человек. К 1990 г. население планеты возросло до 5,3 млрд.2 Правда, в последние десятилетия рост населения замедлился в связи с наблюдающимся во многих странах снижением уровня рождаемости. Демографы ожидают, что средний размер семьи уменьшится а будущем даже в тех странах развивающегося мира, где сегодня население растет очень быстро, поскольку урбанизация и другие факторы вызывают демографические изменения и стабилизацию уровня рождаемости. Но это произойдет лишь в следующие десятилетия и в том случае, если прогнозы окажутся верными; ныне же, поскольку рождаемость превышает смертность, картина напоминает гигантский супертанкер, начинающий замедлять скорость в открытом море. Замедляя число оборотов, он пройдет еще значительное расстояние до полной остановки. Прежде чем мы достигнем гак называемого «глобального изменения уровня рождаемости», которое ожидается авторитетами из Организации Объединенных Наций примерно к 2045 г., супертанкер пройдет долгий путь.
Насколько продолжительным он будет на самом деле? Поскольку региональные уровни рождаемости и смертности со временем изменяются, демографы используют для расчета этих тен-

38

График 1. Рост численности населения, 1750 — 2100 (в миллиардах )

1750     1800     1850     1900    1950    2000       2050      2100

Источник: «The Economist». January, 20, 1990, р. 19.

денций сложную формулу, а затем предлагают три возможных варианта развития ситуации (высокий, средний и низкий). Согласно средней цифре, к 2025 г., когда, возможно, примерно половина читателей этой книги еще будет жить, население Земли составит 8,5 млрд. человек3. Даже самая низкая возможная численность населения — 7,6 млрд. человек — предполагает, что она возрастет примерно наполовину. Если правилен самый высокий показатель, население к тому времени почти удвоится, достигнув 9,4 млрд. Согласно подсчетам Всемирного банка, совокупное население земли может «стабилизироваться» примерно на уровне 10—11 млрд. человек во второй половине XXI в., однако другие расчеты дают цифру 14,5 млрд.4
Существует еще один метод подсчета, позволяющий проследить прирост населения мира за каждый год. В 1950— 1955 гг. ежегодный прирост населения мира составлял около

39

4 7 млн. человек — чуть больше, чем сегодняшнее население Англии и Уэльса. В 1985—1990 гг. к населению Земли ежегодно добавлялось примерно 88 млн. новых жителей, что равно сегодняшнему населению Мексики. Если следовать высокому варианту определения уровня рождаемости, то в 1995—2000 гг. прирост населения составит примерно 112 млн. в год — таково сегодня население Нигерии5.
Упоминание о Мексике и Нигерии подводит нас к самой сути проблемы, ведь прирост населения идет в основном за счет развивающихся стран: 95% всего роста населения планеты от настоящего времени до 2025 г. будет отмечаться именно здесь. Оценка, согласно которой в 1 990—1995 гг. «средний» ежегодный прирост населения составит 1,7%, содержит значительный разброс по территориям, поскольку амплитуда колеблется от совсем небольшого прироста в Европе (0,22%) до гораздо более быстрого увеличения населения в Африке (3,0%)6. Пожалуй, лучше всего судить о драматической ситуации в области демографии по тому факту, что в 1950г. население Африки равнялось половине населения Европы, к 1985г. его численность сравнялась (примерно по 480 млн.), а к 2025 г., по прогнозам, в Африке будет жить в три раза больше человек, чем в Европе (1 млрд. 580 млн. против 512 млн.)7.
Почему же все-таки население некоторых стран быстро растет? Ответ прост: сегодня они находятся в том же положении, что Англия и Франция во времена Мальтуса, представляя собой преимущественно аграрные страны, в которых значительное понижение уровня смертности коснулось лишь первого поколения. История свидетельствует, что уровень рождаемости в аграрных обществах обычно очень высок, но также высок и уровень смертности, особенно детской. «Из 1000 новорожденных детей от 200 до 400 обычно умирают в первый год жизни», а многие не доживают до 7 лет8. В доиндустриальных, аграрных обществах широко практикуются ранние браки, и супруги стремятся иметь много детей по той простой причине, что, даже если большинство детей умрет в младенческом возрасте, каждый выживший ребенок все-таки увеличит рабочую силу семьи.
Поэтому легко представить себе, что происходит с населением аграрного общества, когда смертность снижается, как это имело место в XIX в. в Европе. Сегодня смертность падает гораздо быстрее в более обширных районах развивающегося мира, а потому общее число живущих на планете людей в течение нескольких десятилетий стремительно возрастает. В Тунисе, например,

40

уровень младенческой смертности (т.е. число смертей в течение первого года жизни на 1000 младенцев) в промежуток между 1965—1970 и 1985—1990 гг. снизился с 138 до 59, а уровень детской смертности (т.е. число смертей детей до пяти лет на 1000 рожденных) в тот же самый период упал с 210 до 99. Неудивительно, что общее население Туниса за три десятилетия с 1960 по 1990 г. удвоилось9. Меняется также соотношение между старым и молодым поколениями. Сегодня в Кении 52% населения составляют те, кому меньше 15 лет, число же людей старше 65 лет составляет только 2,8 %.
По иронии судьбы этот демографический взрыв явился результатом главным образом развития медицины и здравоохранения на Западе; особенно важную роль сыграло применение иммунизации и антибиотиков, а также использование ДДТ для борьбы с малярией. Поскольку уровень смертности после 1960 г. снизился, число детей, выживших в младенчестве и раннем детстве, быстро увеличилось; кроме того, у населения в связи с ростом производства продовольствия появилась перспектива более продолжительной жизни. Оглядываясь назад на опыт Европы XIX в., можно утверждать, что демографический взрыв вполне можно было предсказать. Вчерашнее совершенно естественное желание сократить младенческую смертность в развивающемся мире сегодня привело к непреднамеренному последствию — росту населения, далеко превзошедшему предсказания Мальтуса. Так, на самом бедном и быстро увеличивающем свое население Африканском континенте проживает сейчас около 650 млн. человек, но, согласно прогнозам, общая численность населения к 2025 г. здесь возрастет почти втрое и составит 1580 млн., при этом население Нигерии может увеличиться с 113 до 301 млн. человек, Кении — с 25 до 77, Танзании — с 27 до 84, Заира — с 36 до 99 млн. человек, причем без соответствующего прироста (а практически при сокращении) ресурсов10.
В других развивающихся регионах мира наблюдается примерно такой же рост населения. В Китае число жителей может составить почти 1,5 млрд. в 2025 г. по сравнению с сегодняшними 1,13 млрд. человек, еще быстрее растущее население Индии, составляющее сегодня 853 млн., может достичь того же уровня. Учитывая приблизительность статистических данных и возможное изменение уровней рождаемости и смертности в обеих упомянутых странах, можно представить себе, что в 2025 г. Индия будет впервые в письменной истории человечества иметь

41

самое большое население и затем в короткие сроки достичь общей численности в 2 млрд. человек. Кроме этих «демографических гигантов», беспрецедентно высокой численности населения к третьему десятилетию следующего века достигнут и другие страны: Пакистан — 267 млн., Индонезия — 263, Бразилия — 245, Мексика — 150, Иран — 122 млн. человек11.
За этой впечатляющей статистикой стоит реальность: каждый человек ежедневно нуждается в 2—3 тыс. калорий и 2,5 л воды, а получает сегодня, за исключением достаточно благополучных стран, значительно меньше и того и другого. Граждане государств благоденствия мельком узнают о бедности, которую влачат миллионы, из телепередач о голоде, допустим, в Эфиопии или из журнала «Нэшнл джиогрэфик», где часто помещаются фотографии трущобных пригородов в Латинской Америке с поражающими воображение грязью и запущенностью, их изможденных обитателей с признаками болезней, окруженных множеством малолетних детей. Если это зрелище вызывает сострадание уже сегодня, то что же будет, когда таких человеческих существ в указанных регионах станет втрое больше?
Из двух месторасположений массовой нищеты, в сельской местности и в городах, в последних она растет гораздо интенсивней по причине склонности более молодой и подвижной части населения в поисках лучшей доли покидать сельскохозяйственные области. В 1985 г. 32% населения развивающегося мира жило в городских зонах, но ожидается, что это цифра возрастет до 40% к 2000 г. и примерно до 54% -- к 2025. Сегодня в городских зонах развивающихся стран живет 1,4 млрд. человек, а к 2025 г. эта цифра достигнет 4 млрд. К этому времени Латинская Америка будет самым урбанизированным регионом мира, поскольку около 85% ее населения будет жить в городах, в Африке — примерно 58, а в Азии — почти 53 %. Уже к концу нынешнего столетия будет существовать 20 крупнейших городов — мегаполисов — с населением 11 или более миллионов человек, из них 17 — в развивающемся мире. Во главе списка — Мехико (по оценкам, в 2000 г. число жителей достигнет 24,4 млн.), за ним Сан-Паулу (23,6 млн.), Калькутта (16 млн.), Бомбей (15,4 млн.) и Шанхай (14,7 млн.).
Эта тенденция не просто отображает проблему роста городов, но влечет за собой изменение наших социальных и культурных представлений о городской жизни. В течение тысячелетий города (Ниневия, Тир, Рим, Константинополь, Венеция, Амстердам, Лондон, Нью-Йорк, Токио) были центрами благополучия, творчества,

42

культуры, в них жили высшие и средние классы, строились прекрасные здания и концертные залы, кварталы прорезали восхитительные бульвары, площади украшались памятниками, зеленели парки. Многие европейские города, такие, как Стокгольм или Копенгаген, которые и сегодня сохраняют свою привлекательность — и не только для их благополучных жителей, — несомненно, не утратят своих прежних функций. Напротив, мегаполисы с 20 млн. жителей, расположенные в Азии, Центральной и Южной Америке, будут становиться рассадниками нищеты и социальной неустроенности. Уже сегодня чрезмерная концентрация людей — 143 тыс. на квадратную милю в Лагосе (Нигерия) и соответственно 130 тыс. в Джакарте (Индонезия) по сравнению всего лишь с 11 400 человек на квадратную милю в Нью-Йорке, — делает немыслимым для их обитателей пользование благами, предоставляемыми традиционными европейскими городами12.
Подумаем теперь о нагрузке, которая ляжет на уже сегодня неудовлетворительные (или несуществующие) жилищные условия, санитарное состояние, транспортные узлы и системы коммуникаций, распределение пищи в таких мегаполисах, если их население удвоится или утроится. В большинстве этих стран непропорционально большая часть ограниченного национального богатства находится в собственности правящих элит, которые обычно не считаются со зреющим недовольством растущих городских масс. Как будет питаться избыточное население, особенно в голодные годы, и что произойдет с извечно напряженными взаимоотношениями между городом и деревней? Но даже в случае благоприятного решения продовольственной проблемы можно ли обеспечить для миллиардов молодых людей сносный уровень медицинской помощи и образования, а позже новые рабочие места достаточно быстро, чтобы предотвратить рост массовой безработицы и социального недовольства? Это положение напоминает время, когда стотысячные толпы бродяг в 1780-х годах шатались по улицам Парижа, однако грядущие масштабы могут просто поразить воображение. В настоящее время рабочая сила в развивающихся странах в целом составляет примерно 1 млрд. 760 млн. человек, но ее численность к 2025 г. возрастет до более чем 3,1 млрд., что предполагает потребность в 38—40 млн. новых рабочих мест каждый год13. Со временем урбанизация приведет к снижению скорости прироста населения, но она же в ближайшие 20—40 лет успеет невиданно обострить в развивающемся мире буквально все проблемы, связанные с непомерной скученностью населения, отвратительными условиями

43

жизни для огромного большинства тех, кто сейчас пребывает в младенчестве или должен родиться.
Поистине остается один случайный — и трагический — фактор, который способен внести серьезные поправки во все статистические выкладки, — это эпидемия СПИДа, которая особенно бушует в Африке, на том континенте, где и зародилась. Причиной СПИДа является вирус иммунодефицита человека (ВИЧ), который ослабляет иммунную систему и делает невозможной борьбу с инфекциями. Оценка влияния СПИДа на демографию осложняется тем, что может пройти 8—10 лет, прежде чем у пораженного вирусом человека проявятся симптомы болезни, которые в 100% случаев приводят к смертельному исходу. График роста эпидемии СПИДа выглядит как айсберг. «Заболевшие — надводная часть айсберга. Но гораздо большая и более страшная подводная его часть состоит из тех, у кого обнаружилась положительная реакция на ВИЧ, но симптомы болезни еще не проявились»14. Многие люди, либо зная, либо не ведая о своей инфицированности, разносят инфекцию.
Хотя, по оценкам, в Африке в 1988г. было зарегистрировано примерно 100 тыс. случаев СПИДа, можно с уверенностью констатировать, что эта цифра отражает только 5 или менее процентов носителей ВИЧ. В целом от СПИДа в истекшие 90-е годы умерло на этом континенте 2 млн. человек, но и эта оценка представляется заниженной, если учесть недавние сообщения. Так, Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) сообщила, что анализы у 25—30% беременных женщин в некоторых странах Африки дали положительную реакцию на ВИЧ и есть целые семьи, страдающие от этого заболевания15. Сравнительно недавно ВОЗ пересмотрела свои прежние оценки, согласно которым 25—30 млн. человек в мире к 2000 г. станут носителями ВИЧ-инфекции, подняв планку до 40 млн., при этом значительно увеличен прогноз по Азии и предсказано, что 90% жертв СПИДа составят жители развивающихся стран, главным образом из беднейших слоев16. Подсчеты, проведенные в 1992 г. гарвардскими эпидемиологами, дали цифру в 100 млн. человек, включающую больше жителей Азии, нежели Африки.
Если в следующие несколько лет не будет найдено защитных лекарств против СПИДа, то высокий уровень рождаемости в Африке начнет «сдерживаться» большей смертностью. В одной недавней статье сообщается (в противоположность оценке Всемирного банка, согласно которой ежегодный рост населения в Центральной и Восточной Африке в начале следующего века может

44

понизиться до 2,75%), что «некоторые исследователи СПИДа предсказывают рост народонаселения всего лишь на 1 % или же, если следовать самым мрачным из всех предположений, абсолютное его падение к 2 010 г.» В другой статье говорится о том, что после 2000 г. в Уганде и соседних государствах «будет умирать больше людей, чем рождаться», и задается вопрос: насколько мудро настаивать ныне на контроле над рождаемостью?17 Хотя эти мрачные оценки вполне укладываются в классическую формулу мальтузианского контроля над рождаемостью, все же предпочтительнее выглядят более оптимистичные прогнозы демографов, полагающих, что распространение ВИЧ-инфекции в Африке достигнет своего пика, поразив 20—30% взрослого населения, и что эпидемия СПИДа уменьшит первоначальный уровень прироста населения, скажем, с 3 до приблизительно 2% в год18. Следовательно, население Африки в целом будет быстро расти, но этот рост будет сопровождаться гибелью миллионов людей, больных СПИДом. Кроме того, в отличие от других бедствий, которые опустошают Африку, СПИД поражает несравненно большее число взрослых людей, т.е. продуктивную и (в какой-то мере) образованную часть населения; таким образом, он, не говоря уже о страшных человеческих страданиях, наносит серьезный экономический удар по обществу.
Если отвлечься от ужасной эпидемии СПИДа, остается главная проблема: как могут бедные аграрные страны справиться с чрезвычайно быстрым ростом населения? Если следовать Мальтусу, то пришлось бы ответить, что в конечном счете вмешается природа: мучительный голод, борьба за выживание, открытые конфликты, война и болезни уменьшат — быть может, даже резко — численность населения. Однако, как мы видели, в период, когда Мальтус писал свой «Опыт о законе народонаселения», промышленная революция создавала средне- и долгосрочное решение проблемы для быстро растущего населения Великобритании, проявившееся в возросшей производительности промышленности и урбанизации, что вело к увеличению дохода на душу населения, постепенному изменению стиля жизни и репродуктивных моделей поведения большинства семей, замедливших рост населения.
Некоторые государства, некогда жестко причисляемые к «третьему миру», в последнее время копируют модель, два столетия назад характерную для Великобритании. Таковы «новые

45

индустриальные страны» (НИС) Восточной Азии, такие, как Сингапур, Тайвань и Южная Корея, а также, возможно, некоторые из их соседей, например Малайзия. Вдохновляемые фантастическим экономическим ростом Японии и отчасти подражающие последней, эти восточно-азиатские государства достигли быстрого, ориентированного на экспорт роста валового национального продукта в последние десятилетия более чем на 10% ежегодно (т.е. ВНП удваивался каждые 7 лет). И сейчас этот ежегодный рост составляет 6—7%, что значительно превышает средне-мировой, а его незначительное снижение свидетельствует, вероятно, о том, что экономика этих стран преодолевает подростковую стадию развития. Создав собственные сталелитейные заводы, верфи, электронные фирмы, национальные авиалинии и получая (особенно Тайвань и Южная Корея) очень высокие доходы от внешней торговли, НИС становятся с каждым годом все богаче, и их ВНП на душу населения приближается к соответствующим показателям таких европейских стран, как Португалия, Испания и Греция.
Одновременно с подъемом уровня жизни в этих странах упал общий коэффициент рождаемости*, например, в Южной Корее—с 4,5 в 1965—1970 гг. до 2,0 в 1985—1990 гг., в Сингапуре — с 3,5 до 1,7 за тот же период, так что некоторые правительства теперь проводят политику, направленную на увеличение рождаемости, т.е. сходную с политикой стран, характеризующихся зрелой экономикой. Коэффициент смертности также снизился, а уровни младенческой смертности и средней продолжительности жизни приблизились к соответствующим показателям в Европе и США. Не удивительно, что количество супружеских пар, использующих противозачаточные средства, здесь значительно больше, чем в Африке или Южной Азии. Если взглянуть на другие показатели развития этих обществ, таких, как уровень мужской и женской грамотности, санитария и т.д., то станет ясно, что экономика НИС ушла далеко вперед по сравнению с отсталым уровнем большинства других развивающихся государств19. Если эти тенденции сохранятся, то в начале следующего
__________________
* Общий коэффициент рождаемости определяется исходя из коэффициента плодовитости — среднего числа детей, какое имеют женщины в данном обществе за период их способности к деторождению. Учитывается и тот факт, что девочки реже умирают в раннем возрасте, чем мальчики, и что примерно половину рождаемых детей составляют мальчики, которые не принимаются в расчет при расчете коэффициента плодовитости.

46

столетия Южная Корея и Тайвань могут оказаться среди самых экономически здоровых и богатых государств мира.
Итак, не является ли решением проблемы помощь росту «торговых государств», которые могли бы рассчитывать на получение благ и преимуществ, достававшихся в прошлые столетия Нидерландам и Великобритании, а ныне — Японии и Южной Корее?20 Однако сразу же после формулирования этого вопроса становятся очевидными трудности. Прежние и нынешние торговые государства — Венеция, Нидерланды, Великобритания, Япония, Сингапур, Тайвань — это относительно небольшие страны, имевшие и имеющие выгодное географическое положение, грамотное население, открытость для доступа новой зарубежной техники и образа жизни. Это едва ли можно сказать о Заире, Иране, Мали, Афганистане или Эфиопии, где соединение препятствий структурного и культурного характера блокирует развитие (подробнее об этом см. в главе 10).
Подобно тому как первоначальный промышленный рост Великобритании происходил не без издержек, аналогичный рост Японии, Тайваня и Кореи также потребовал значительных потерь. Как мы позже увидим, загрязнение атмосферы огромным увеличением выбросов СО3, уничтожение лесов и болот ради настоятельной потребности в увеличении производства продуктов питания и росте добычи полезных ископаемых, превращение прибрежных рыбацких поселков в гигантские верфи, строительство крупных сталелитейных заводов — все это нанесло непоправимый ущерб природе, и не только в самих промышленных регионах, но и далеко за их пределами, поскольку восточно-азиатские компании, копируя европейские и американские, без зазрения совести постоянно выкачивают из развивающегося мира нефть, газ, вывозят лесоматериалы и другие виды сырья. Такие государства, как Южная Корея, фактически достигшие европейского уровня жизни, в своем потреблении энергии и продовольствия также стоят на уровне Европы. Но, учитывая их относительно малые размеры, новые индустриальные страны не являются главной причиной экологической деградации Восточной Азии, особенно в сравнении с государствами Запада. Если бы, допустим, каждый из 1 млрд. 200 млн. китайцев достиг уровня потребления, сопоставимого с тем, каким обладают японец или американец, это нанесло бы окружающей среде колоссальнейший ущерб.
Проблема «народонаселение и экономический рост» стала причиной серьезных разногласий в научном мире между

47

демографами и экономистами. В 60-х годах негативная корреляция между демографическим развитием и экономическим ростом не вызывала сомнений: больше означало хуже из-за дополнительных затрат на растущих детей, снижения доходов на душу населения и перемещения капиталов из эффективных сфер экономики в социальную область для удовлетворения увеличивающихся потребностей численно возрастающего населения21. В начале 80-х годов «ревизионистская школа», выступавшая за повышение уровня рождаемости (ее типичным представителем являлся Джулиан Саймон, автор книги «Конечные ресурсы»), доказывала, что «в конечном счете... доход на душу населения будет скорее всего выше при растущем населении, чем при стационарном как в более развитых, так и в менее развитых странах»22. Согласно этой концепции, существует долговременное преимущество (несмотря на необходимость краткосрочных затрат, связанных с присмотром за детьми и их образованием), заключающееся в появлении более многочисленного работоспособного населения в возрасте от 15 до 64 лет. Учитывая изобретательность и творческий потенциал людей, сторонники этой школы утверждали, что чем выбор среди населения больше, тем лучше для цивилизации; если в среднем из каждых 100 человек окажется 2—3 по-настоящему творческих личностей, то лучше иметь население в 100 млн., чем в 1 млн.
То, что рост народонаселения подталкивает к экономическому развитию, иногда верно, но не всегда. Слабость этого аргумента следует искать не в утверждениях о снижении дохода на душу населения, а в общих условиях современного мира, в котором происходит этот рост. Уровень роста населения во многих менее развитых странах сегодня, вопреки его адептам, намного превосходит те скромные возможности, которые должны способствовать экономическому развитию. Если они исходили из общего коэффициента рождаемости — 2,5, — это одно; реальные же коэффициенты: в Нигерии — 7,0, Сирии — 7,8 и в Руанде — 8,3 — уже совсем другое.
Кроме того, становится все более ясно, что рост народонаселения воздействует на природный мир и может повлиять на социальное устройство и международную систему. Демографический взрыв не столько усложняет жизнь ищущих работу и плохо питающихся молодых людей, которые являются материальным потенциалом в этом буме, сколько причиняет огромный ущерб во многих других областях. Человеческая деятельность и экологический ущерб будут рассматриваться более

48

подробно ниже, а сейчас мы наметим общие контуры этой темы. Практически все исследователи, за исключением немногочисленных «ревизионистов», согласны в том, что прогнозируемый прирост населения мира не может быть обеспечен необходимыми для жизни средствами, если сохранятся наши нынешние формы и уровни потребления. В отличие от животных человек уничтожает леса, сжигает природное топливо, осушает болота, загрязняет реки и океаны и переворачивает землю в поисках руды, нефти и других полезных ископаемых. Поэтому становится совсем небезразлично, живет ли на планете, как это было в 1975 г., 4 млрд. людей, вовлеченных в такого рода деятельность, или же 8— 9 млрд., ожидаемых к 2025 г.
Если 95% прироста населения, ожидаемого к 2025 г., придется, как полагают, на развивающиеся страны, то может показаться, что главная проблема возникнет именно здесь. Если обитатели Африки, Центральной Америки и других развивающихся регионов умерят свое традиционное чадолюбие, то, согласно одному аргументу, они не только будут меньше эксплуатировать землю, но и нанесут меньше вреда своим тропическим лесам, водным ресурсам и экосистеме в целом. Кроме того, поскольку их жизнедеятельность способствует глобальному потеплению, взрывообразный рост численности населения Юга грозит отразиться на более развитом Севере.
Однако, даже если это верно, жители развитых регионов тратят гораздо больше земных ресурсов, чем население развивающихся стран просто потому, что их уровень потребления значительно выше. Так, в США, где живет лишь 4% населения мира, потребление нефти равняется одной четверти ее ежегодного мирового производства: в 1989 г. их потребности в 6,3 млрд. баррелей нефти в 10 раз превысили потребление Англии или Канады и в сотни раз — потребление большинства стран «третьего мира», которые используют нефть весьма умеренно. Тот же дисбаланс наблюдается и в потреблении многого другого: от бумаги до говядины. Согласно одному подсчету, средний американец в течение жизни наносит вдвое больший ущерб природе, чем швед, втрое — чем итальянец, в 13 — чем бразилец, в 35 — чем индиец и в 280 (!) раз — чем житель Чада или Гаити, потому что уровень его потребления гораздо выше23. Согласитесь, это не очень приятная статистика для людей, ощущающих угрызения совести.
С точки зрения специалистов-экологов, земля испытывает давление человечества как бы с двух сторон: со стороны

49

чрезмерного и расточительного потребления богатого населения развитых стран и со стороны миллиардов новых людей, рожденных в развивающемся мире и желающих (что совершенно естественно) повысить собственный уровень благосостояния. Это, в свою очередь, побудило ряд специалистов — из института «Уорлдуотч», «Гринписа», Фонда народонаселения ООН — назвать данную проблему «гонкой со временем». По их мнению, если мы, как можно быстрее не предпримем никаких усилий, чтобы стабилизировать численность населения в мире, обуздать расточительное потребление энергии, продовольствия и других ресурсов и установить контроль за загрязнением окружающей среды, тогда за достаточно короткое время мы будем иметь столь перенаселенную и истерзанную землю, что позже вынуждены будем заплатить очень большую цену за свое коллективное равнодушие24.
Этот взгляд, который является вызовом той позиции, согласно которой рост народонаселения желателен, а экономические достижения — наиболее полезное измерение материального достатка страны, навлек на себя критику со стороны многих экономистов. По их оптимистическому мнению, природные ресурсы не являются абсолютной суммой, которая неуклонно уменьшается;
скорее, многие ресурсы создаются благодаря человеческой изобретательности и труду, и технология обладает бесконечной способностью воспроизводить все новые ресурсы. Скудость предметов потребления, таких как нефть, заставляет искать (и открывать) новые запасы и создавать альтернативные источники энергии, обеспокоенность уровнем мирового производства продовольствия приводит к значительному повышению производительности сельского хозяйства благодаря открытиям в области биотехнологии и т.д. Насколько Мальтус был не прав в своих предсказаниях, настолько же окажутся неправд сегодняшние экономисты-фаталисты2 5.
Только время покажет, какая из этих позиций более верна. однако, когда Мальтус писал первый вариант своего «Опыта», население мира насчитывало менее миллиарда человек; сегодня оно движется к цифре, по меньшей мере, 7 или 8, а то и всех 10 млрд. Если оптимисты правы, то в мире просто будет больше процветающих людей, даже если это процветание будет распределяться неравномерно. Если же они ошибаются, то человечество в целом может в гораздо большей степени пострадать из-за своего беззаботного стремления к экономическому росту, нежели в том случае, если бы умерило свои нынешние потребности.

50

Еще прежде, чем мир сможет рассудить этот спор — что произойдет не раньше 2025 г., — он может столкнуться еще с одним потенциальным последствием глобального демографического взрыва — его воздействием на национальную безопасность, которая традиционно зависит от наличия мужчин, способных служить в армии. Уменьшающееся население поставляет меньше рекрутов для вооруженных сил, и, если во враждебных государствах уровень рождаемости выше, страна попадает в положение относительной стратегической уязвимости26. Так, несколько лет назад аналитики НАТО предупреждали, что уменьшение на Западе возрастной группы дееспособных молодых людей сократит численность вооруженных сил. Но перестройка в СССР и соглашения о снижении военного противостояния между Востоком и Западом, а также плохо учтенные натовскими прогнозистами собственные демографические трудности Советского Союза развеяли такие опасения. Уже в 70-е годы разрыв в общих коэффициентах рождаемости между почти не растущим русским населением и быстро увеличивающимся населением южных республик СССР, где соединились местный национализм, мусульманская религия и образ жизни, незнание русского языка и глубокая неприязнь к контролю Москвы, глубоко беспокоил советских военных стратегов27. Теперь, когда эти республики обрели независимость, эта непосредственная и острая проблема для России исчезла, однако остаются трудности, состоящие в том, что отдельные этнические группы численно растут гораздо быстрее, чем их соседи.
Не менее актуальными, чем проблема пополнения вооруженных сил, являются важные последствия изменений в росте народонаселения для международной безопасности: перспективы расширения масштабов социального недовольства, политической нестабильности и региональных войн. Как отмечалось ранее, многие известные исторические события — военные набеги викингов на ближние и дальние страны, экспансия елизаветинской Англии, революционной Франции, вильгельмовской Германии, кипящие страсти, которые раздирают сегодня Центральную Америку и Ближний и Средний Восток, — инициировали общества, переживающие бум роста населения и иногда не справляющиеся с задачей приложения сил растущего числа энергичных молодых людей28. Иногда несбывшиеся ожидания нового поколения приводят к взрывам насилия и революциям. Часто эта не находящая

51

выхода энергия направляется ловкими и беспринципными политиками в русло внешних авантюр и завоеваний*.
Жителям развитых стран, выражающим недовольство падением коэффициента рождаемости — «недостаточным деторождением»29, — возможно, полезно было бы присмотреться к тем регионам в современном мире, которые переживают полосу серьезнейших потрясений: Центральной и Южной Африке, Юго-Восточной Азии, Афганистану, Кашмиру, Ближнему и Среднему Востоку, Северной Ирландии, окраинам бывшего СССР, району Африканского Рога. Все эти регионы, отягощенные быстро растущей молодой популяцией, характеризует затаенная амбициозность социальных и экономических ожиданий. Безусловно, нельзя считать случайным совпадением, что палестинская интифада — «война камнями», которая ведется подростками против израильских оккупационных сил, — началась в секторе Газа, плотность населения которого составляет 4206 человек на квадратную милю (в Израиле этот показатель равен 530)30. Конечно, идеологическое соперничество, расовая и религиозная ненависть и многие другие факторы тоже вносят свой немалый вклад в эти гражданские и региональные войны. Тем не менее социальные последствия демографического взрыва, по-видимому, создают тот фон, который значительно ускоряет и обостряет жестокие конфликты. Это так же верно в отношении древней Македонии, как и сегодняшнего Ближнего Востока, с той лишь разницей— связанной с быстрым ростом народонаселения, — что в сегодняшние битвы вовлечены десятки миллионов людей, а не тысячи воинов времен Александра Великого. Какое будущее нас ожидает, если масштабы социальных волнений будут увеличиваться с той же скоростью, что и численность мирового населения?
В то время как демографический взрыв (и истощение ресурсов) является самой большой проблемой, стоящей перед развивающимися регионами, многие развитые страны сталкиваются с противоположной тенденцией — вялого или даже
_________________
* Я употребляю здесь слова «часто» и «иногда», так как не стремлюсь утверждать, что бурный рост населения будет или должен приводить к нестабильности или экспансии. Здесь играют немаловажную роль и другие факторы (природа режимов, геополитические условия, состояние экономики и т.д.).

52

отрицательного роста населения. В этих странах, достигших высокого уровня жизни и качественного медицинского обслуживания, уровень смертности очень низок. Чтобы численность населения удерживалась на нынешнем уровне, коэффициент плодовитости для каждой женщины должен составлять 2,1 ребенка. Данные ООН свидетельствуют однако, что с 60-х годов в большинстве развитых государств происходит снижение этого коэффициента:
в Италии с 2,5 до 1,5, а в Испании — с 2,9 до 1,731.
Наиболее очевидные причины сокращения рождаемости: изменившееся положение женщин и новые открывшиеся возможности для них в западных обществах; получение широкого доступа к высшему образованию и последующее стремление к профессиональной карьере; откладывание деторождения на более поздний срок, ведущее к уменьшению количества детей; доступность самых разнообразных противозачаточных средств. Эти тенденции накладываются на влияние урбанизации на воспроизводство, особенно в больших городах. То ли потому, что городская жизнь привлекает наиболее энергичных, сильных и честолюбивых представителей молодежи, то ли — что более вероятно — потому, что людям трудно растить детей в тесных условиях многоквартирных домов, оставляющих мало места для выхода их энергии, но только урбанизация повсюду ведет со временем к снижению коэффициента рождаемости. Ключевым является, конечно, выражение «со временем». Задолго до того, как города стали «виновниками» падения уровня рождаемости, они привлекали миллионы людей, искавших работы, социального благополучия и бежавших от трудностей жизни в перенаселенном, испытывающем нехватку ресурсов аграрном сегменте общества.
Бросается в глаза и различное влияние возрастной структуры населения на развитые и развивающиеся страны. Если первые должны заботиться в основном о постоянно растущих миллионах людей старше 65 лет, то вторые несут на себе нелегкое бремя заботы о молодом поколении, которому не исполнилось еще пятнадцати. Причина достаточно проста. Возрастная структура быстро растущих обществ представляет собой пирамиду, как видно на примере Мексики (см. график 2), широкое основание которой представляет большинство молодежи в возрасте до 20 лет, а более узкая вершина — незначительное количество пожилых людей. Если происходит резкое уменьшение коэффициента рождаемости, то основание пирамиды становится более узким, и относительно небольшому числу молодых людей приходится заботиться об относительно большой группе пожилых.

53

График 2. Возрастные структуры

Быстрый рост

Мексика

США

Зап. Германия

86420246842024 42024

%                    %                %         Годы

от насел,             от насел,             от насел, рождения

светлый- Мужчины         тёмный- Женщины

Если в беднейших африканских странах насчитывается лишь 2—3% людей старше 65 лет, то в процветающих государствах их доля значительно выше: в Норвегии, например, они составляют 16,4 %, а в Швеции — 18,3 %32. Средняя же цифра старения населения более богатых стран* в целом неуклонно растет как
__________________
* Под «более богатыми» странами здесь имеются в виду 24 постоянных члена Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР).

54

из-за падения общего коэффициента рождаемости, так и благодаря улучшению медицинского обслуживания пожилых людей: к 2010 г. примерно на 15,3 %, а к 2040 г. на 22% их население будет состоять из людей старше 65 лет. Однажды это может создать дополнительные препятствия для международного взаимопонимания — а скорее, для взаимопонимания Севера и Юга, — поскольку процветающие общества будут все больше средств вкладывать в социальное обеспечение своих престарелых граждан и не смогут оказать достаточной помощи остальным жителям земного шара в решении сложных проблем с множеством младенцев, появившихся на свет в разгар демографического бума, и подростков.
Не перед всеми передовыми обществами проблема быстрого старения населения стоит в равной мере остро. В США, например, непрерывный приток иммигрантов и относительно высокий уровень рождаемости в семьях этнических меньшинств означают не только надежду на общий рост населения, но также и то, что нижней части основания пирамиды возрастных структур не угрожает быстрое сужение. В Скандинавских странах благодаря отлаженной системе поддержки материнства также удалось преодолеть наметившееся падение коэффициента рождаемости. Однако другие развитые страны, такие как Германия, Италия и Япония, уже столкнулись с этим и пытаются преодолеть последствия значительного роста числа пожилых людей, шедшего параллельно с процессом сокращения молодой части населения.
С макроэкономической точки зрения, такое развитие нежелательно. В целом население в возрасте от 15 до 64 лет, стремясь главным образом к благополучию и богатству, мало заботится о здоровье и социальных услугах. Старые же люди, как и малолетние, больше потребляют, предъявляют высокие требования к системам здравоохранения и социального обслуживания. Частично это финансовое бремя может быть облегчено (по крайней мере, в богатых государствах) путем поощрения сбережений у населения и функционирования прогрессивных пенсионных систем. Тем не менее в странах, где финансируются дорогостоящие способы продления жизни людей старше 75 лет, встает вопрос о том, не лучше ли использовать эти ресурсы на какие-то другие цели, скажем, вложить их в профилактическое медицинское обслуживание молодежи или в совершенствование системы образования. Наконец, выражается обеспокоенность, что анормальная возрастная структура и приоритетные капиталовложения страны в обеспечение высокой доли «зависимых возрастных групп» могут стать

55

тормозом для роста ее населения, для укрепления ее позиции в отношении государств с большей долей трудоспособных возрастов и большими вложениями средств в производство.
И все-таки эта проблема слишком сложна, чтобы с определенностью можно было сказать, что все последствия тенденции старения общества обязательно вредны. Сокращение рабочей силы может стимулировать значительные инвестиции в автоматизацию и другие трудосберегающие области, как это происходит в современной Японии*. Стареющее население может также накопить больше сбережений и таким образом увеличить совокупные национальные сбережения, хотя это неочевидно, поскольку старые люди могут постепенно истратить личные накопления. Общество, в котором меньше молодежи, имеет меньший уровень преступности и менее склонно к войнам, хотя в нем также меньше и потенциальных призывников в вооруженные силы, наличие которых крайне важно в случае угрозы со стороны внешнего агрессора. И можно ли вообще сосчитать здесь все плюсы и минусы?
По иронии судьбы все эти последствия, отрицательные и положительные, однажды могут коснуться и жителей развивающегося мира, если они переживут нынешний этап демографического взрыва. В конечном счете проблема старения населения в более развитых и менее развитых странах одна и та же. Разница здесь во времени и в масштабах. Средний возраст европейцев составляет в настоящее время 33,9 года, однако ожидается, что к 2020 г. и средний возраст населения Мексики составит 33,4 года. Более драматичен пример Китая, который на протяжении ряда лет пытался жестко контролировать численность своего населения с помощью политики «одна семья — один ребенок». В результате относительного ее успеха «Китай в 2025 г. будет иметь столь же высокую долю людей старше 60 лет, как и Европа в 2010 г.»33 Будут ли эти регионы иметь одинаковые финансовые и прочие ресурсы для вложения их в благополучие людей старше 60 лет — это уже другой вопрос, особенно если принять в расчет огромные количественные (в численности населения) различия. Около одной пятой всего населения Италии (11 из 55 млн. человек) в 2010 г. будет старше 65 лет. Если население Китая достигнет в 2025 г. численности в 1,5 млрд. человек, то при том же раскладе, что и в Италии, здесь будет 300 млн. представителей зависимых групп, причем нет
__________________
* СМ. главы 5 и 8.

56

никакой гарантии, что для поддержания такого числа пожилых людей здесь будет достаточное количество продовольствия.
До сих пор проблема старения населения рассматривалась почти исключительно с точки зрения материальных для общества и личностных для субъектов последствий, однако существует еще глубоко укорененная в психологии и культуре людей проблема, деликатно названная в одной работе «боязнью заката нации»34. Этот феномен имеет долгую историю, но особый интерес он приобрел в конце XIX в. в Европе и Соединенных Штатах в связи с ростом получивших отражение в литературе того времени политических движений, которые выступали против «упадка» расы, против того, чтобы какие-то человеческие род, вид или культура были поглощены морем «менее развитых» народов. Главным в этих движениях была вера в то, что расовая и лингвистическая группа (нация) занимает особое место в Истории, имеет уникальные качества, вносит свой вклад в развитие мировой цивилизации и должна быть сохранена, что предполагает поддержание здоровья и количественный прирост данного народа. И сейчас стоит только слегка снизиться коэффициенту рождаемости, как культурные пессимисты начинают утверждать, что нация клонится к упадку, и призывать к предотвращению «начавшейся биологической дегенерации»35.
Обычный результат таких кампаний — инициирование пронаталистской политики, призывающей женщин определенного этноса иметь как можно больше детей. Она принимает разные формы — от введения карающего законодательства (запрещающего аборты и применение контрацептивов) и использования более конкретных мер (пособия на детей, забота о них до и после рождения, уменьшение рабочего дня для беременных женщин) до призывов и пропаганды (награждение медалями и званиями, как например, званием «Мать-героиня» в Советском Союзе за воспитание пятерых или, еще лучше, десятерых детей). Эти кампании защищались как правыми, так и левыми, их поддерживали и консерваторы-патриоты на Западе, и чиновники в некоторых социалистических государствах на Востоке; только либеральная «середина» противостоит попыткам вмешательства в право каждой семьи определять свой размер36.
Оборотной стороной «боязни заката», безусловно, является зависть к другим народам, численность которых растет гораздо более высокими темпами, и восходящая к дарвиновской борьбе видов, основанная на страхе точка зрения, согласно которой быстро растущая нация будет посягать на народ с нулевой или

57

снижающейся рождаемостью и в конечном счете поглотит этот последний. Такие опасения получают особенно широкое распространение в случае неравномерного увеличения этнических групп в одной стране, поскольку это, как полагают, может в конце концов изменить экономический и политический баланс. Переживания израильтян, связанные с тем, что воспроизводство арабов в (расширенных) границах Израиля идет быстрее, чем еврейского населения, изменение баланса христианско-мусульманского населения в Ливане (в пользу мусульман), рост напряженности и опасений в столь отдаленных друг от друга местах, как Квебек и Фиджи, — все это напоминает нам о политических последствиях уменьшения численности населения. Иногда понимание этих тенденций может привести и к положительным результатам. Интересно, в какой мере принятию правительством Южной Африки решения об отказе от апартеида способствовало понимание им уменьшения доли белых в общей численности населения страны с одной пятой в 1951 г. до одной седьмой в начале 80-х годов и до предполагаемой одной девятой или одной одиннадцатой части к 2020 г.?37 В целом, однако, когда тот или иной этнос осознает процесс относительного падения своей численности, он гораздо чаще проявляет непримиримость и склонность к конфликтам, а не к компромиссам.
* * *
Существует еще один выход из ситуации, когда бум народонаселения совпадает с относительным уменьшением материальных ресурсов: люди часто стремятся перебраться в другие местности или регионы, которые привлекают их своими возможностями. Одной из форм миграции является перемещение населения из деревни в город, как это происходит сегодня в развивающемся мире. Это вызывает социальные осложнения лишь в самих городах; что же касается правительств и государственных органов, то они обычно гораздо больше озабочены совсем другой формой перемещения населения — миграцией из одной страны в другую.
Одна из причин этой озабоченности — чисто материальная. Поскольку люди (в отличие от перелетных птиц) остро нуждаются в пище, одежде и жилище и испытывают потребность во многих других вещах, миграция всегда поднимает вопрос о распределении ресурсов. Если пищи и земли в избытке, как это было в

58

XIX в. на Великих равнинах в Америке, тогда проблема не столь остра (но отнюдь не с точки зрения равнинных индейцев); если же ресурсы ограничены, что ощущается сегодня во многих европейских странах, то поток миграции безусловно остро ставит проблему обеспечения иммигрантов всем необходимым. Кроме того, масштабная иммиграция вызывает страх перед утратой контроля над национальными границами и традиционным суверенитетом, опасения, что этнически гомогенная, или «чистая», раса будет разбавлена смешанными браками, боязнь не просто чужих людей, но также чуждых образа жизни, религиозных норм и культурных обычаев, посягательств вновь прибывших на собственность, систему образования и социальные блага, которыми владеют и которые оплачивают уроженцы данной страны. В последнее время выражается также опасение, что нелегальная иммиграция, скажем, в США, является причиной эпидемий старых и новых болезней — холеры, кори, СПИДа, — которые ложатся дополнительным бременем на систему здравоохранения, а также провоцируют озлобленность по отношению к иностранцам. Наконец, коренное население боится угрозы того, что если иммиграция продолжится, то оно само окажется в меньшинстве.
Больше всего в последнее время опасаются неконтролируемой миграции европейские государства, а также — что можно воспринимать как иронию истории — Австралия и Соединенные Штаты. В конце концов в течение минувших нескольких столетий Европа сама была источником наиболее мощного миграционного потока в мировой истории. Его первые проявления можно усмотреть в еще более ранней экспансии на Восток германских племен и иберийцев в восточном и южном направлениях. Однако именно промышленная революция в Европе, вызвавшая масштабный рост населения, а также средств коммуникаций и производства вооружений, действительно стимулировала исход с континента вовне. В 1846—1890 гг. среднегодовая эмиграция из Европы достигала 377 тыс. человек, а в 1891—1910 гг. она возросла до 91 1 тыс. С 1846 по 1930 г. более 50 млн. европейцев отправились за моря в поисках новой жизни38. Но поскольку население европейских стран в этот период быстро увеличивалось и у себя на родине, их доля в населении мира неуклонно возрастала. Так, согласно одному подсчету, «население Европы и выходцев из нее составляло примерно 22% человечества в 1800 г. и примерно 30% в 1930 г.»39 Таков был демографический фундамент того явления, которое впоследствии было названо «мировой революцией вестернизации»40. Другие

59

общества на планете, хотели того или нет, вынуждены были считаться с экспансией западноевропейцев, их политического, культурного и экономического укладов. Многие из этих обществ попали под непосредственный политический контроль европейских иммигрантов.
Основное различие между прежней и нынешней ситуациями состоит в том, что прежде миграция направлялась из технологически передовых обществ в менее развитые', современные же миграционные потоки идут главным образом из менее развитых обществ в Европу, Северную Америку и Австралию. Учитывая глобальный дисбаланс в тенденциях роста населения, это движение должно в принципе помочь всем участвующим в нем сторонам. Миграция из менее развитых стран должна смягчить здесь проблемы избыточного населения и безработицы и в то же время компенсировать отрицательные тенденции в динамике населения и старении рабочей силы в развитых странах. Тогда почему бы Северной Америке не принять поток миллионов семей с южного берега Рио-Гранде, испытывающей нехватку рабочей силы Японии не впустить к себе огромное количество добровольных рабочих из Юго-Восточной Азии, а Европейскому сообществу с его седеющим населением не приветствовать миллионы безработных из Северной Африки? Поскольку большая часть Европы имеет отрицательные коэффициенты воспроизводства, а население Магриба (Алжир, Марокко и Тунис), по подсчетам, должно удвоиться через несколько десятилетий, они, как с явной насмешкой утверждает «Экономист», могли бы стать «отличной брачной парой»41.
Столь ироничный комментарий «Экономиста» относительно нынешних потоков миграции объясняется тем, что его редакторам прекрасно известно о неприязни к иммигрантам в тех странах, где отсутствует характерный для Америки «плавильный котел» — тигель традиций. В 50—60-х годах нашего века, на которые пришелся наибольший экономический подъем, европейские страны принимали рабочих из южной Италии и Португалии, затем из Турции, Югославии, Северной Африки и других экономически менее развитых регионов. Рабочие-иностранцы обеспечивали неквалифицированную рабочую силу для заводов и строек, занимали
__________________
* Немаловажное исключение — Соединенные Штаты, которые, по крайней мере к середине XIX в., были уже несомненно более развитым обществом, чем Ирландия, Италия, Польша, Россия и другие страны, из которых прибывали иммигранты.

60

самые низкооплачиваемые должности в здравоохранении, общественном транспорте, коммунальных службах (водопровод, канализация, вывоз мусора и т.п.) и в других подобных сферах. Проблема состояла, однако, в том, что страны-хозяева искали рабочую силу, а получали людей — рабочих (которые, соединяясь со своими семьями, нуждались в жилище, образовании и медицинской помощи), представителей национальных конгломератов, которые создавали в определенных частях города, обычно там, где сдавалось наиболее дешевое жилье, свои общины и открывали в таких районах свои магазины, рестораны с национальной кухней, храмы и мечети, привносили чуждые нравы и обычаи. Когда в конце 70-х годов принявшие их страны поразил кризис, выяснилось, что вернуть всех иностранных рабочих на их родину невозможно, тем более что многие из них продолжали оставаться полезными для работодателей. Поэтому к 1985 г. из 30 млн. людей, прибывших в Европу за несколько последних десятилетий в поисках работы, здесь остались 5 млн., которые, вместе со своими семьями, в целом составили 13 млн. постоянных иммигрантов.
Хотя законы стран-хозяев официально запрещают дискриминацию, нативистский предрассудок — превосходство граждан, родившихся в стране, над иммигрантскими общинами — безусловно существует: в Великобритании — против индийцев и пакистанцев, во Франции — против алжирцев и марокканцев, в Германии — против турок, а в отдельных частях США — против латиноамериканцев и выходцев из Азии. Глубинная подоплека этой напряженности — чуждость или, говоря другими словами, принадлежность к чужой расе. Белые американцы искренне приветствуют на своей земле тысячи образованных профессионалов из Скандинавских стран, Великобритании и Германии, точно так же австралийцы радушно принимают английских (но не китайских) иммигрантов, европейские колониальные метрополии не противились возвращению своих бывших поселенцев из Анголы, Родезии и Алжира (хотя Великобритания чинит препятствия угандийцам, индийцам и китайцам из Гонконга), немцы не испытывают неприязни к возвращению потомков немецких колонистов из зарубежья, а Израиль активно принимает еврейских (но не арабских) иммигрантов42.
Политическая и социальная напряженность, спровоцированная относительно ограниченной транснациональной миграцией недавнего времени, оставляет открытым вопрос: должны ли иметь место массовые миграционные потоки из одной страны в другую? Ввиду дисбаланса демографических тенденций между «имущими»

61

и «неимущими» обществами, представляется невероятным, чтобы в XXI в. не было великих миграционных волн. К этому выводу под водит даже приблизительная статистика. Австралия, население которой в 1990г. составляло 16,7 млн. человек и, по оценкам, к 2025г. плавно возрастет до 22,7 млн., соседствует с Индонезией, в которой прогнозируется рост населения с 180 до 263 млн. в тот же период времени. Страны Южной Европы — Испания, Португалия, Франция, Италия и Греция, — общее население которых может возрасти за 1990—2025 гг. всего лишь на 5 млн. человек, расположены поблизости от стран Северной Африки (Марокко, Алжира, Туниса, Ливии, Египта), в которых население , по прогнозам, за эти годы увеличится до 108 млн. Ожидается, что население США к 2025 г. вырастет на 25%, тогда как их южные соседи — Мексика и Гватемала — могут за то же время увеличить свою численность на 88 и 225% соответственно43.
Недавнее исследование, посвященное теме «народонаселение и безопасность», показало, что, поскольку вся территория земного шара ныне разделена между стабильными государствами, контролирующими собственные границы, совокупная миграция останется на гораздо более низком уровне, чем столетие назад44. Хотя ясно, что правительства предпринимают в наши дни огромные усилия, чтобы ограничить иммиграцию (и в некоторых случаях предотвратить эмиграцию), отчаявшихся мигрантов едва ли можно удержать. Ни закон об иммиграции и натурализации, принятый Соединенными Штатами в 1986 г., ни патрульные службы вдоль мексиканской границы не сократили поток мигрантов на север, который вновь вырос до более чем 1 млн. человек ежегодно. В июле 1991 г. под давлением возмущенных граждан впавшее в замешательство французское правительство предприняло ужесточение мер, направленных на уменьшение нелегальной миграции, и даже выделило специальный самолет для выдворения нелегалов; однако, несмотря на заявления лидеров правой оппозиции, твердивших о «шумовых эксцессах и запахе», исходящих от 4 млн. главным образом арабских иммигрантов, и признания самих правительственных министров, из коих следовало, что трудно принимать новых мигрантов, когда уровень безработицы в стране составляет 9,5%, этот спор создавал впечатление, что Франция потеряла контроль над своими границами45. Кроме того, во всей Западной Европе существует опасение, что Европейское сообщество, которое допускает внутреннюю миграцию и узаконивает новое местожительство, ослабит контроль стран-участниц над притоком населения из других

62

государств ЕС и подорвет их способность препятствовать проникновению нелегальных иммигрантов. В настоящее время уже 15 млн. мужчин, женщин и детей живут в лагерях в Центральной Европе и Юго-Восточной Азии, надеясь переселиться в Западную Европу. Эти обитатели лагерей, как и те, кто уже отправился в путь через Мексику и Турцию, еще столкнутся с массой препятствий, но многим из них удастся их преодолеть, поскольку часто им помогают и предоставляют кров уже переселившиеся родственники. Их порыв постоянно стимулирует, как мы увидим дальше, информационная революция, благодаря которой «сейчас даже жители самых бедных стран мира знают, как живут люди в других его частях», и пытаются добраться туда по земле, по воде или по воздуху46.
Этот побудительный мотив в перенаселенных развивающихся странах наложился на затянувшийся процесс уменьшения численности населения в развитых обществах. Сегодня, как и в прошлом, «миллиарды крестьян и бывших крестьян... жаждут перебраться в сельскохозяйственные районы, покинутые более богатым, урбанизированным населением»47. Когда благополучные семьи Северного полушария добровольно решают ограничиться одним или, самое большее, двумя детьми, они могут не понимать, что ступают на путь, который освобождает будущее многоплановое пространство (рабочие места, районы городов, проценты в мировом населении, преимущественное положение на рынках) для быстро растущих этнических групп как вовне, так и внутри их национальных границ. Однако именно это, в сущности, они и делают.
Итак, усиленные попытки взять миграцию под контроль вряд ли увенчаются успехом, особенно в преддверии важной тенденции к глобальному демографическому равновесию. Пожалуй, самой убедительной статистикой из всех является та, согласно которой в 1950 г. индустриальные демократии имели население, составлявшее пятую часть, к 1985 г. — шестую, — ак2025г. будут иметь прогнозируемую десятую часть населения Земли. К тому времени только две из них (США и Япония) окажутся в числе двадцати наиболее населенных стран, а почти все остальные будут восприниматься как «маленькие страны»48. Это относительное уменьшение их доли в мировом населении ставит развитые страны в следующие три десятилетия перед величайшей дилеммой. Если развивающимся странам удастся повысить производительность труда и уровень жизни, то доля Запада в экономическом продукте, в политической власти и влиянии будет

63

неуклонно уменьшаться, а это, в свою очередь, поднимет интересный вопрос: удержат ли «западные ценности» — либеральная социальная культура, приоритеты прав человека, веротерпимость, демократия, рынок — свое господствующее положение в мире, большинство обитателей которого не усвоило в свое время рациональных, научных и либеральных ценностей эпохи Просвещения49. Однако если развивающийся мир не выкарабкается из ловушки бедности, то более развитые страны будут взяты в осаду десятками миллионов мигрантов и беженцев, стремящихся поселиться в процветающих, но стареющих демократиях. Похоже, что, какое бы направление ни было избрано, результаты станут весьма болезненными для богатейшей шестой части населения Земли, которые ныне наслаждаются несоизмеримой (пять шестых) долей ее богатств.
Решение проблемы глобального демографического дисбаланса между богатыми и бедными странами является общим фоном для подхода ко всем другим основным силам изменений, которые сегодня существуют. Едва ли приходится сомневаться, что в настоящее время мы являемся свидетелями демографического взрыва в основных регионах мира, аналогичного тому, который наблюдался в Англии времен Мальтуса, однако в сотни раз более масштабного. Кроме того, он происходит в период невиданного научно-технического прогресса, коснувшегося технологии производства и создания новых материалов, торговли и средств коммуникаций, а также тех изменений, к исследованию которых мы сейчас переходим не только, чтобы рассмотреть их как таковые, но чтобы понять, каким образом они могут облегчить или усугубить надвигающуюся демографическую катастрофу.