Бутенко А., Миронов А. Сравнительная политология в терминах и понятиях

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПОПУЛИЗМ (французское слово populism е происходит от латинского populus – народ) – понятие, появившееся в начале XX в., под ним подразумевали тогда французскую литературную школу 20-х гг., считавшую своим принципом реалистическое изображение быта городской и сельской бедноты, плебса, но фактически оказавшуюся одной из разновидностей натурализма. Сейчас этот термин гораздо чаще употребляется в другом смысле: популизм – политологическое понятие, означающее специфические действия политических лидеров и партий, рассчитанные на дешевую популярность, на завоевание быстрой поддержки масс.

Появление популизма как устойчивого явления, как новой формы воздействия на массовое сознание при переходе от XIX к XX столетию отнюдь не было случайным. Именно в это время происходит качественный перелом – принципиальное изменение роли сознания в истории: объективные законы начинают пасовать перед сознательной деятельностью масс. Это не осталось незамеченным политикой и политиками. Если сознательные действия масс по силе своего воздействия на ход истории уравниваются с ролью объективных законов, то нужны новые средства мобилизации больших масс людей, способных подчинить их воле и задачам лидера, политика. Появляются харизматический лидер * иЭ

* Харизма (греческое слово charisma – милость, божественный дар) – исключительная одаренность; харизматический лидер – это лидер, который в глазах его последователей наделен особым авторитетом, основывающимся на

271

ПОПУЛИЗМпопулизм, нацеленные на решение этой задачи и являющиеся, в сущности, результатом осознания политиками уже происшедших и еще происходящих изменений в динамике истории. Харизматический лидер со своими популистскими идеями призван был заместить дрогнувшую веру в “железные законы” истории.

В рамках этого весьма благоприятного общеисторического фона, объективно способствовавшего широкому распространению популизма, были и другие, более конкретные причины, толкавшие в том же направлении. Прежде всего, следует отметить связанное с быстрым ростом и качественным изменением производительных сил постоянное воспроизведение деклассированных элементов и люмпенизированных масс. Возрастающий потенциал выбитых из колеи и легко поддающихся внешнему воздействию таких слоев, которые в силу неустойчивости и неопределенности положения готовы сложить с себя бремя поиска выхода и поверить

его исключительных личных качествах – мудрости, героизме, неподкупности и т.п., которых на самом деле у него может и не быть, но которые желает видеть в нем и приписывает ему масса.харизматическому лидеру, его подкупающим обещаниям, рассчитанным именно на доверчивость подобных масс, был и остается реальной человеческой базой популизма. XX век оказался на редкость богатым крутыми поворотами и изломами (две мировые войны, многочисленные революции, распад колониальных империй и т.п.), что требовало от политиков “быстрого реагирования”. Само собой разумеется, что здесь никакой серьезный политический анализ не мог угнаться за ошеломляющими популистскими лозунгами и обещаниями. Важно и то, что связанный со всей обстановкой рост влияния средств массовой информации позволял быстро и многократно трансформировать и усиливать воздействие на массы того или другого лидера, его популистских лозунгов и обещаний. Не последнее значение в росте влияния популизма имело и то, что могущественные силы, сконцентрированные под эгидой государства, если они становились добычей приходивших к власти лидеров-популистов, часто позволяли им выполнять часть своих широковещательных обещаний, чем резко повышалась авторитетность такого ха

272

ПОПУЛИЗМризматического лидера, а вместе с тем умножалась вера в сам популизм (обещание Гитлера дать каждому немцу по автомобилю и выпуск “фольксвагенов”, ежегодное снижение Сталиным цен на важнейшие товары народного потребления, хрущевская жилищная программа и т.д. и т.п.).

Среди многочисленных отличительных черт популизма (стремление ответить на наиболее насущные вопросы широких масс населения, масштабность популистских обещаний и их эгалитарный характер, броскость формулировок “Лягу на рельсы, если повышу цены” и т.д.) особое место принадлежит непосредственному общению с массами, прямому контакту лидера-популиста с народом, когда даются простые, в чемто ожидаемые массами ответы, прямо называются виновники провала популистских лозунгов, чем реабилитируется сам лидер, взамен невыполненных даются новые обещания и т.д.

Всякий раз, когда речь идет о популизме главное внимание обращается на раскрытие присущих популизму методов общения с массами, завоевания дешевой популярности, поддержки населения, но при этом почти ничего не говорится о том, как бороться с популизмом, как противостоять популизму как весьма искусному способу обмана масс.

Главное, чего не терпит популизм, это анализа обоснованности выдвигаемых популистами обещаний и показа тех тяжелых последствий, к которым неизбежно ведет популистская политика, как в том случае, если необоснованные популистские обещания будут выполнены, так и тогда, когда обнаружится, что обещания были даны только для завоевания расположения масс, а не для действительного решения насущных вопросов. Чтобы не быть голословным, обратимся к некоторым популистским обещаниям российского руководства. Сначала остановимся на борьбе с привилегиями, а потом на обещании не повышать цены на потребительские товары.

Нет надобности распространяться на тот счет, насколько населению нашей страны к середине 80-х гг. опостылела власть партийно-государственной бюрократии с ее привилегиями и беззастенчивой коррупцией. Не будет преувеличением сказать, что многие честные граждане незавидную свою жизнь связывали не с пло

273

ПОПУЛИЗМхой организацией всего производства (в том числе и распределения) в стране, а, в первую очередь, именно с распределением, с теми привилегиями, которыми пользовалась правящая номенклатура. Поэтому призыв Б.Ельцина развернуть широкую борьбу с привилегиями, “отобрать награбленное”, хотя и не сулил больших перемен в материальном положении широких масс, был встречен ими с неподдельным энтузиазмом. Популистский смысл призыва не был раскрыт, не было показано, что привилегии – неизбежный спутник государственноадминистративной системы управления. Поэтому, когда демократы пришли к власти и начался настоящий шабаш с “дележом добычи” новыми управляющими, массы были потрясены происходящим.

Для элементарно грамотного человека ясно: выйти из тяжелейшей ситуации, в которой находится страна, без экономических жертв со стороны народа (т.е. без повышения цен, снижения жизненного уровня) невозможно. Но стоило в свое время правительству Рыжова заикнуться об этом, а правительству Павлова сделать весьма робкие шаги в этом направлении, как поднялся вселенский шум. Да, бюрократические способы осуществления экономической реформы нужно было критиковать. Но нельзя было заявлять: “Лягу на рельсы, если повышу цены!”. Однако такое популистское заявление было сделано, а цены на важнейшие предметы потребления, товары повседневного спроса в результате десятимесячных реформ в России выросли в 50-60 раз и продолжают расти, а заработная плата выросла, в лучшем случае, в 10 раз. Граждане, живущие на заработную плату, стали жить в 56 раз хуже, чем они жили при господстве партийно-государственной бюрократии.

Почему же держатся популистские лидеры? По меньшей мере, по двум причинам. Во-первых, средства массовой информации – сегодня самая могущественная общественная сила – прислуживают демократам, скрывают правду от народа. Во-вторых, вопреки заявлениям демократов, основная часть населения страны не желает возврата назад, но пока не видит альтернативной силы, способной гораздо разумнее, чем демократы, провести необходимую экономическую реформу. Но можно не сомневаться, что народ вряд ли смирится с

274

ПОПУЛИЗМ продолжающимся популистским обманом.

Популизм* – Полемика о том, какая демократия нужна и на какую можно рассчитывать, характерна не только для общества, стремящегося установить ее. Этот вопрос включен в постоянный дискурс в условиях уже ставших демократическими систем, но претерпевающих социальные изменения. Классическое определение демократии как “управления, осуществляемого для народа и самим народом”, вполне достаточно в качестве начала размышлений о происходящем в США или где-либо еще. Но сразу заметим, для демократии характерно весьма неустойчивое отношение между ее элементами, а точнее – отношение взаимного недоверия.

Исторически популизм фигурировал как защитное и корректирующее, а отнюдь не разрушительное или революционное движение. Его суть в восстановлении утраченного. В начале XX в. калифорнийские фермеры, ре

* Данная статья – извлечение из обширной статьи: Биллеберг И. Популизм и плебисцит. Почему народу не нравится созданное общество?//Социологические исследования. 1992, № II с. 121-133.месленники, мелкие предприниматели совместно с рабочими выступили против могущественных организаций – банков, железных дорог, корпораций, коррумпированных законодателей и правительственных органов – и заклеймили позором правящую элиту. Их мишенью стали силы зла, которые, злоупотребляя взлелеянными упорством и трудом демократическими и экономическими принципами, захватили контроль над рынком, ценами, законодательством и администрацией и даже судами, причинили вред жизни людей, считавших себя полноправными и независимо мыслящими, но, к сожалению, оказавшимися на самом деле униженными и оскорбленными. Под флагом морали и справедливости началась борьба за жизнь идеалы, личное достоинство. Популизм и есть моральная кара за извращение системы. Задачей калифорнийских популистов было вовсе не строительство чего-то нового, а исправление несправедливости, возвращение того, что представлялось принадлежащим им изначально по праву. Безусловно, антиинституциональные и антиэлитарные чувства направлялись представителями элитарных кру-

275

ПОПУЛИЗМ

гов, обделенных в доступе к институциональному контролю, но жаждущих его заполучить...

Плодотворный эмпирический подход к изучению мотивов и влияния популизма содержится в анализе плебисцитарного законодательства, прежде всего, общественных инициатив как одной из форм, наиболее распространенных в Калифорнии. Хотя и не все калифорнийские инициативы отличаются чисто популистской природой, тем не менее большая часть их использует популистские настроения. Все они функционально рассчитаны на “народ” как власть, обладающую корректирующей силой... Схемы действий популизма при помощи инициатив можно обнаружить и в делах, касающихся контроля за большим бизнесом, охраны окружающей среды, налоговой надбавки в торговле, а также совершенствования защиты потребителя. Здесь суждение не должно быть скороспелым. Популистские аргументы и решения, которые по сути направлены против эксплуататорской элиты и институтов в целом, нельзя подогнать под жесткое одномерно-идеологическое клише “правое-левое”.

Политическое влияние популизма имеет консервативный характер в самом общем смысле слова, выражающийся в охране выпестованных традиционных ценностей. Его цели близки не только твердолобым консерваторам. Популистские кампании, возвышающие голос массового недовольства и протеста, невозможно вместить в рамки традиционной партийной принадлежности. Именно таковыми выступают движения за прямой контроль за законодательными органами, ограничение сроков выборных полномочий и переизбраний на официальный пост.

Социальные корни и функции популизма придают ему особую значимость, но благодаря устоявшимся демократическим ценностям и комплексности системы управления, этот феномен становится достаточно проблематичным. Исторические основания популизма нужно искать в двойственности реакции людей на кризисы в процессе развития, подрывающие устои жизни периферийной части населения, которая, если и понимает неизбежность реформы “их” общества, то только с позиции традиционных ценностей.

Популизм интерпретируется в достаточно мягкой

276

ПОПУЛИЗМформе – как преждевременная попытка поставить корпоративное государство под демократический контроль. Но были и такие толкователи, которые обращали внимание на менее достойные плоды популистского творчества: идеи конспирации, антисемитизма и шовинизма. Ныне популистская риторика, граничащая с расизмом, рассчитана на широкие массы, взбудораженные далеко зашедшими структурными и культурными изменениями.

Проблема легитимности популизма представляется вариантом поиска социальной базы реформ и разума. Реформаторы, рационалистически настроенные, полагают, что народ восприимчивый к популистским обращениям, нуждается в воспитании, и они обвиняют популистов в упрощении реальных проблем, т.е. структурных деформаций, требующих структурных реформ. С высоты рациональности популисты видятся жаждущими популярности приверженцами упрощенных решений а они – иррациональны... Тем не менее политическая критика популизма должна занять платформу, усиленную анализом социальных болезней, чреватых взрывным эффектом. И сегодня рационалистические критики популизма должны, наконец, решить для себя проблему – каким образом системную рациональность можно санкционировать и защитить свободным народным выбором, чтобы она стала работающей.

Обсуждая проблему легитимации, нужно обратить внимание на технику популистских кампаний. Поскольку политика предполагает легитимацию, то вопрос об источниках финансирования популистских кампаний так же важен, как и сумма затраченных денег (Пожертвования должны быть заявлены, а сообщения о них опубликованы в печати).

Вершиной популистской практики является создание службы экспертов по общественным отношениям. Она обнаруживает болевые точки общественной жизни, эмоционально окрашенные политические ценности. Один из наиболее эффективных инструментов в этой работе – прямая связь.

При помощи прямой связи можно обратиться к различным общественным кругам без всякого риска попасться на противоположных утверждениях. Различные популистские обращения доходят до общественности не

277

ПОСТТОТАЛИТАРНОЕ ОБЩЕСТВО

обязательно исповедующей одни и те же взгляды...

Популизм может быть выделен из сферы массовых чувств, таких как национализм, расизм, этноцентризм, на основе специфики его символических средств мобилизации гнева и обид людей. Он направляет их против институтов власти и элиты, которые, понятно, оторвались от “народа”. Функционально популизм можно расценивать в качестве движения, корректирующего, наказывающего, но не революционного. Это, своего рода, моральный курс лечения демократии, а не ее истязание. Нападая, например, на службу социальной защиты и разбухшую бюрократию, популизм лечит преимущественно консервативно. Популистские наладки могут, в известной мере, ослабить интегративные структуры, привести к разъединяющим общество результатам. Сказывается его радение за индивидуальную свободу и мораль в противовес коллективной мысли и согласию, за потребление и в противовес инвестициям. Но популизм сам по себе не способен трансформироваться в рабочую систему, ибо популистские движения обходят молчанием способы реализации желаемого. Демократической системе можно навязать популистские атрибуты, конфликты, но это не означает возникновения нового способа перестройки системы, тем более универсального для всех случаев жизни. Чтобы прервать бесконечную цепь популистских выступлений, вероятно, нужны реформы, позволяющие вовлечь движения, базирующиеся на классах, в организацию и жизнедеятельность всего общества...

ПОСТТОТАЛИТАРНОЕ ОБЩЕСТВО – собирательное политологическое понятие, обозначающее самые различные общественные устройства, возникающие в результате разрушения тоталитаризма, после него и на его развалинах. Характеризуя такие общественные устройства, естественно выделить ряд общих черт, обусловленных самой сутью разрушаемого в них тоталитаризма: устранение полной зависимости общества и человека от власти и постепенное восстановление гражданского общества, конец господства идеократии и моноидеологии, развитие плюрализма мнений и гласности, разрушение механизма репрессий и освобожде

278

ПОСТТОТАЛИТАРНОЕ ОБЩЕСТВО

ние граждан от постоянного страха, неопытность масс в политической сфере (особенно там, где тоталитаризм господствовал длительное время) и др. Как далеко по этому пути продвинулось то или иное посттоталитарное общество, зависит от конкретных обстоятельств.

Само собой разумеется, что по своим основным параметрам посттоталитарное общество в той или иной мере противоположно тоталитаризму, на развалинах которого оно и возникает. Но констатировать только это – мало, ибо характер посттоталитарного общества, а также его конкретной разновидности, возникающей в той или другой стране, зависит в первую очередь от двух обстоятельств: от того, какой вид тоталитаризма господствовал в данной стране, на смену чему приходит посттоталитарное общество; от того, какие общественно-политические силы осуществляют разрушение тоталитаризма, его замену иными порядками, кто является гегемоном внутри этих сил, какие цели он при этом преследует.

Одно дело, если мы сталкиваемся с посттоталитарным обществом, приходящим на смену фашистскому тоталитаризму, и другое – если речь идет о посттоталитарном обществе, заменяющем общественное устройство, созданное тоталитарной властью партийногосударственной бюрократии в бывших странах “реального социализма”. Существующие в каждом случае свои особенности (обусловленные спецификой господствующей идеологии разными механизмами массовых репрессий, а главное, разной социально-экономической основой, разным экономическим фундаментом тоталитаризма) не могут не проявить себя как в процессе разрушения тоталитаризма, так и в самом посттоталитарном общественном устройстве. Но эти, присущие определенным группам стран, особенности, конечно же, не могут заслонить индивидуальных отличий, присущих каждой отдельной стране.

Так, если мы имеем дело с посттоталитарным обществом, приходящим на смену фашистскому тоталитаризму, господствующему в обществе с частной собственностью, национал-шовинистической идеологией, всеобщей слежкой и особой формой сочетания страха и энтузиазма широких масс, то все это будет весьма непохоже на посттоталитарное общество, складывающееся

279

ПОСТТОТАЛИТАРНОЕ ОБЩЕСТВО

в результате антитоталитарной посткоммунистической революции, имеющее дело с засильем государственнобюрократической собственности, с интернационализмом “марксизма-ленинизма” и т.п. Но и то, и другое не будет одинаковым в разных странах: достаточно сравнить фашизм гитлеровской Германии с фашизмом Муссолини, чтобы убедиться в этом.

Как бы ни были похожи социально-экономические и общественно-политические устои жизни в бывшем Советском Союзе, Румынии, Венгрии и Югославии, вряд ли кто будет отрицать, что не только во времена Сталина, когда все страны особенно настойчиво загонялись в единое прокрустово ложе, существовавшие порядки в Советском Союзе и порядки в Югославии не были тождественными, но и много позже нельзя было опровергнуть то, что “режим Кадара” и “режим Чаушеску”, хотя и назывались одинаково властью трудящихся, на деле же представляли собой “две большие разницы”.

Особенно существенными являются различия между посттоталитарными обществами в зависимости от того, какие общественнополитические силы и на основе какого понимания осуществляют разрушение тоталитарного строя и создание посттоталитарного общества. И здесь дело не только в том, скажем, что возникшая после гитлеровского тоталитаризма аденауэровская Германия принципиально отличалась и от хрущевского и от горбачевского послесталинского Советского Союза, поскольку представляемые последними двумя лидерами силы и тенденции существенно расходились с тем, что имело место в Германии. Если же говорить о понимании, на основе которого происходит разрушение тоталитаризма, то вряд ли кто будет спорить, что “горбачевская перестройка” и “реформы Дэна” в Китае несут на себе печать отличий этих двух лидеров.

Если общественно-политические силы, разрушающие тоталитаризм и заменяющие его посттоталитарным обществом, качественно различны, как это мы видим в послегитлеровской Германии и послесталинском Советском Союзе, то и утверждаемые ими посттоталитарные общества отличаются друг от друга по всем основным параметрам. Если же эти силы не столь раз

280

ПОСТТОТАЛИТАРНОЕ ОБЩЕСТВО

личны, то данное обстоятельство, пусть и не столь заметно, но все же обязательно скажется на результате. Так, общественнополитические силы, утвердившие посттоталитарный строй в современной Польше, сходны, хотя и не тождественны тем силам, которые утвердили аналогичный строй в Чехословакии, но и имеющихся здесь различий вполне достаточно, чтобы результаты были далеко не одинаковыми.

С какими наиболее трудными проблемами сталкиваются посттоталитарные общества? Таких проблем огромное множество, укажем здесь только на две, связанные соответственно с экономикой и политикой.

Одна из главных задач для всех посттоталитарных устройств – воссоздание гражданского общества как независимой от государства и не подчиняющейся давлению власть имущих сферы частной (личной и семейной) жизни всех граждан, каждого человека. Насколько не одинаковы практические задачи, встающие в этой сфере перед разными посттоталитарными обществами, можно показать, сравнивая послегитлеровскую Германию и современную Украину. И дело здесь не только в том, что в Западной Германии пришлось сразу же активно бороться против наследия гитлеризма, национал-шовинистической идеологии, что облегчалось тотальным поражением Германии во Второй мировой войне. В отличие от этого у современной Украины вообще нет такой проблемы, ибо господство моноидеологии (в данном случае “марксизма-ленинизма”) было ликвидировано уже в годы горбачевской перестройки, да и интернационализм “марксизма-ленинизма” в известном плане антипод национализма, шовинизма. Но особенно важны различия в воссоздании гражданского общества – этой колыбели общечеловеческих механизмов прогресса – в том, что в Германии и при Гитлере, при всем его диктате, экономика все же основывалась на частной собственности и товарноденежных отношениях, чего не было в Советском Союзе. Другая важная и тоже общая задача всех посттоталитарных обществ – воссоздание демократии, демократических порядков, причем в той или иной степени гарантирующих от возврата тоталитаризма. Нет надобности доказывать, что и здесь в огромной мере сказывается не только то, име

281

ПОСТТОТАЛИТАРНОЕ ОБЩЕСТВО

лись ли в данной стране традиции демократизма и насколько прочными они были, но также и то, сильно ли дискредитировал себя тоталитаризм, насколько он внутренне гнил, но особенно то, какие общественнополитические силы участвуют в разрушении тоталитаризма, в строительстве нового общества. Есть все основания утверждать, что без участия широких народных масс, без того, чтобы сами трудящиеся благодаря своей организованности и силе, благодаря своему сознанию и своим самостоятельным требованиям демократизировали общественную жизнь, никакое разрушение тоталитаризма нельзя считать прочным и необратимым.

Посттоталитарное общество*. На протяжении многих лет эту систему (советскую. – Авт.) называют тоталитарной не только потому, что общество принудительно ей подчиняется, но и потому, что общество было насильственно переделано в соответствии с идеологической схемой. Так были соз

* Данная статья – извлечение из книги: Бжезинский З. Большой провал. Рождение и смерть коммунизма в двадцатом веке. Нью-Йорк, 1989 (на русском языке).даны условия для деполитизированной ортодоксии, настоящая политическая жизнь прекратилась, и молчаливое согласие, казалось, отражало тотальное общественное единодушие. Политика стала заповедным правом и прерогативой только верховного руководства.

Эволюционный отказ от тоталитарных характеристик системы, таким образом, потребует постепенного узаконивания более плюралистических форм политической жизни, таких, которые позволят обществу играть более активную роль и в результате приведут к тому, что некая разновидность действительной политической жизни станет нормой общественного существования. Окончательный ответ на вопрос о вероятности такой эволюции зависит от того, можно ли разрешить две явно несовместимые между собой дилеммы, присущие текущей советской реальности. Первая: можно ли достичь оживления экономики без действительно фундаментального пересмотра роли партии в управлении обществом? Вторая: можно ли достичь децентрализации экономики, так же как и сопутствующего ей необходимого сужения роли партии как главной правя

282

ПОСТТОТАЛИТАРНОЕ ОБЩЕСТВО

щей силы без существенного увеличения силы народов СССР, дабы децентрализация в конечном счете не стала эквивалентом поэтапного демонтажа Советского Союза?

Феномен коммунизма – это историческая трагедия. Порожденный нетерпеливым идеализмом, отвергающим несправедливость существующего порядка вещей, он стремился к лучшему и более гуманному обществу, но привел к массовому угнетению. Он оптимистически отражал веру в мощь разума, способного создать совершенное общество. Во имя морально мотивированной социальной инженерии он мобилизовал самые мощные чувства – любовь к человеку и ненависть к угнетению. Таким образом, ему удалось увлечь ярчайшие умы и самые идеалистические души, но он привел к самым ужасным преступлениям нашего, да и не только нашего столетия.

Коммунизм сегодня в состоянии общего кризиса – как идеологического, так и системного. Глубинные корни этого кризиса в малости его исторических достижений. Первоначальная его привлекательность в значительной мере была следствием того факта, что в начале XX в. многие из существовавших тогда систем, даже демократических, были невосприимчивы к страданиям и несправедливостям ранней капиталистической фазы промышленного развития. Но фактом является также и то, что ни один коммунистический режим не пришел к власти в результате свободно выраженной воли народа. Ни одна из правящих коммунистических элит – даже после десятилетий пребывания у власти – не желает обрести политическую легитимность, позволив своему народу сделать свободный выбор относительно продолжения существования коммунистической системы. Это нежелание подвергнуть коммунизм испытанию на демократию является частично следствием манихейства и самозванного присвоений себе исторической миссии, свойственных марксистско-ленинской доктрине, а частично – следствием знания, что коммунизм у власти не преуспел в удовлетворении стремления общества к материальному благосостоянию и стремления людей к личному счастью.<...>

Мизерность исторических достижений коммунизма отражена и в уровне жизни населения коммунистических

283

ПОСТТОТАЛИТАРНОЕ ОБЩЕСТВО

стран. Сорок лет спустя после Второй мировой войны советское правительство все еще распределяет мясо по карточкам, а недавно ввело карточки и на сахар. <...>

Это исторический провал, теперь откровенно признаваемый выступающими за реформы коммунистическими лидерами, имеет более глубокие корни, нежели “ошибки и эксцессы”, о которых стали наконец сожалеть. Он берет начало в тактических, институциональных и философских изъянах коммунистического эксперимента. Он, в сущности, глубоко коренится в самой природе марксистско-ленинской практики. <...>

Теперь обнаруживается новый феномен – посткоммунизм. Хотя XX в. не стал веком триумфа коммунизма, над этим веком тяготел коммунистический вызов. С увяданием самого коммунизма этот вызов начал быстро терять свою силу. Парадокс состоит в том, что будущий успех коммунизма будет все сильнее измеряться его способностью двигаться в направлении большей свободы предпринимательства и способностью демонтировать институции прямого партийного контроля над политической жизнью общества.Соответственно, посткоммунистическая система будет системой, в которой отмирание коммунизма дойдет до такой черты, когда ни марксистская теория, ни былая коммунистическая практика уже не будут в значительной мере определять – если будут определять вообще – текущую общественную политику. Посткоммунизм просто станет системой, в которой люди, провозглашающие себя “коммунистами”, уже не будут всерьез трактовать коммунистическую доктрину как руководство для социальной политики, – ни те, кто будет объявлять ее источником легитимности их власти, при которой система пребывает в состоянии стагнации, ни те, кто будет призывать к следованию ей, одновременно на деле успешно подрывая ее суть, ни те, кто станет отвергать ее, уже более не опасаясь делать это публично. Пусть и в различной степени, но об СССР, Китае и Восточной Европе можно сказать, что все они приближаются к такой посткоммунистической фазе.

Вслед за великим провалом коммунизма для коммунистических режимов существуют, говоря обобщенно, две долговременные возможности. Первая – эволюция в сторону все более

284

ПРАВА ЧЕЛОВЕКА

плюралистических обществ. Это первоначально будет означать введение различных степеней смешанности государственных и частных секторов экономики, узаконенных все более частым употреблением социалдемократической фразеологии, которая затем в некоторых случаях создаст отправной пункт для широкой народной поддержки решительного поворота к системе с преобладанием свободного предпринимательства. Вторая – пребывать в состоянии стагнации, в значительной мере сохранив существующие институции с власть предержащими, латающими изношенную доктрину, но сохраняющими диктаторскую власть посредством военно-полицейской коалиции, которая все в большей степени полагается на национализм, а не на ритуальную доктрину как на главный источник политической легитимности. В обоих случаях возникает вопрос: возможно ли, чтобы движение в том или ином направлении было эволюционным или же оно приведет к каким-то насильственным переворотам? Пока что исторические данные дают мало свидетельств в пользу первой возможности. Даже в относительно нетоталитарной Югославии монополистическая коммунистическая традиция, коренящаяся преимущественно в ленинизме, препятствует возникновению альтернативных источников политического руководства и пока что загоняет в тупик прогрессирующую трансформацию страны в нечто, приближающееся к социал-демократии.