Ашин Г. Курс истории элитологии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 9. Спор о структуре власти и структуре элит США

На протяжении всей второй половины ХХ века среди американских политологов ведутся острые дискуссии по вопросу о структуре власти в США. Кто является субъектом власти и субъектом политического управления? Наиболее известные политологи США, такие как Р. Даль, Т. Дай, У.Домхофф опубликовали книги под сходными названиями: Кто правит? Кто управляет Америкой? .

Ответы на этот вопрос даются не только весьма различающиеся между собой, но порой прямо противоположные. К концу века накал этой полемики не ослаб. За прошедшие десятилетия в ней лишь менялись акценты, менялись персоналии дискутантов, расширялся эмпирический материал. К концу века эта полемика институтизировалась, развиваясь внутри трех сложившихся направлений – политического плюрализма (власть плюралистична, детерминируется взаимодействием различных групп интересов), элитизма (власть концентрируется в руках небольшого числа людей, занимающих лидирующие позиции в важнейших социально-политических институтах), наконец, что эту власть не выпускает из своих рук господствующий класс США, представляющий прежде всего финансовую олигархию, владельцев и высших менеджеров крупнейших корпораций.

Собственно, спектр ответов на интересующий нас вопрос несколько шире. Мы можем выделить следующие основные точки зрения: 1. Позицию элитаристов (иногда их концепцию называют функциональной теорией элиты): власть в обществе осуществляется элитой, т.е. организованным и более или менее сплоченным меньшинством, имеющим в своем распоряжении рычаги власти; причем такое положение вещей – социальная норма (точка зрения Т.Дая). 2. Позиция элитологов, согласно которой власть в обществе, в частности, в современных Соединенных Штатах и других западных демократиях осуществляют элитные группы, но это — нарушение демократических прав народа, вызов демократии, положение, обрекающее большинство население на политическую пассивность, на превращение в объект манипуляции со стороны правящей элиты (критические теории элиты, яркий представитель – Р.Миллс). 3.Позиция сторонников классового подхода, которые считают дихотомию элита – масса альтернативой классовому подходу и потому отвергают его, считая, что власть в обществе (обществе классово-антагонистическом, во всяком случае), осуществляется господствующим эксплуататорским классом, владельцами средств производства, что понятие элиты не является необходимым при анализе политической системы, поскольку совпадает с правящим классом. Конечно, сторонники этой точки зрения – прежде всего, политологи-марксисты, неомарксисты, а также политологи, частично испытавшие марксистское влияние (например, У.Домхофф). 4. Позиция политологов, которые считают понятие элиты совместимым с классовым анализом общества; элита выступает как «исполнительный комитет» господствующего класса (Э.Карлтон). 5. Плюралистическая концепция, согласно которой понятие элиты, применимое по отношению к недемократическим политическим системам, не «работает» при анализе современного демократического процесса, который представляет собой результат взаимодействия и конкуренции между «группами давления», выражающими интересы различных социальных слоев, определенный баланс интересов между различными слоями населения и выражающими их интересы «групп давления» или «вето-групп» (Д.Рисмен). Эту позицию можно назвать «радикальным плюрализмом». 6.Наконец, среди плюралистов существует, так сказать, «ослабленный плюрализм», включающий в себя элементы элитизма, или «элитный плюрализм», когда политический процесс рассматривается как состязание и сотрудничество элит, выражающих интересы различных социальных групп (например, лидеры организаций рабочего класса, средних слоев, высшего класса), групп, играющих ведущую роль в основных сферах социальной жизни (политическая, экономическая, культурная и другие элиты – точка зрения В.Гэттсмена и многих других теоретиков элитного плюрализма).

Эту схему можно несколько упростить, объединив достаточно близкие между собой вторую и четвертую позиции, а также пятую и шестую. В этом случае конфликтующие позиции можно суммировать следующим образом, как это делает, в частности, американский политолог Г.Кербо :

Однако эта полемика ведется в западной политологии, так сказать, не «на равных». Среди указанных точек зрения безусловно превалирует, во всяком случае, количественно, плюралистическая концепция.

Теория политического плюрализма в последние десятилетия являются не просто широко распространенными, они практически безраздельно господствовали в американской и западноевропейской политологии, да и продолжают господствовать, оставаясь и поныне дежурным, наиболее распространенным объяснением существа западной демократии. Теоретики плюрализма – Д.Трумен, С.Липсет, Р.Даль и другие, менее известные, охотно ссылаются на то, что они – наследники демократических философских и политических традиций, связанных с именами Дж.Локка и Ш.Монтескье, отцов-основателей США, прежде всего Т.Джефферсона, идеологов либерализма XIX века Дж.Милля, А. де Токвилля. Кажется, ничто не предвещает заката эры торжества плюрализма. Однако некоторые симптомы этого заката уже начинают обозначаться. Плюралистические теории способствовали внедрению в массовое сознание образа справедливой демократической системы, учитывающей интересы всех групп населения. Этот образ, всемерно популяризирующийся западными средствами массовой информации, выполняет, как отмечают многие западные политологи, вполне определенные идеологические функции. Плюралистическая концепция как нельзя более импонирует и большинству американских и западноевропейских политиков, и теоретикам политологии академического плана: ее положения выгладят заманчиво либеральными, бесклассовыми, деидеологизированными. Не случайно, плюрализм в современной западной политологии стал чуть ли не синонимом демократии.

Теория политического плюрализма стала банальным общим местом современной политической науки, неким символом общей веры. Но веры без достаточных оснований. Вспоминается в этой связи мысль Н.А.Бердяева о том, что когда идеология находится в зените своего влияния и популярности, она почти наверняка утратила свои основания, а ее положения почти наверняка устарели. Хотелось бы уточнить постановку вопроса о политическом (и идеологическом) плюрализме. Вопрос не стоит так: хорош или плох плюрализм, справедлив он или несправедлив. Да, он хорош, он справедлив. Но вопрос совсем в другом: соответствует ли этой модели современная политическая реальность, в частности, политическая система США.

Усиление исполнительной власти, рост государственно-бюрократической машины, определенное снижение роли представительных учреждений вызывает тревогу в широких кругах общественности, в том числе американской и западноевропейской. Эти процессы не могли не получить определенного отражения в политологии, в которой отмечается пересмотр (причем отнюдь не безболезненный) ряда концепций и доктрин, популярных в 50-х – 70-х годах. Центральный вопрос этой полемики: является ли политическая система современных Соединенных Штатов образцом плюралистической демократии или же это элитарная структура? И в этом случае не является ли концепция политического плюрализма сознательно насаждаемой иллюзией?

Теории политического плюрализма и их критики. В модели плюралистической демократии ни один класс или группа населения не обладают монополией власти; организации, выражающие их интересы, выступают как «группы давления» на государственный механизм, который рассматривается как бесклассовый. В этой модели «диффузии власти» последняя рассредоточена между всеми социальными группами. Эта концепция отрицает классовую сущность политической власти, представляя государство в современных капиталистических странах с демократическим режимом как выражение воли всего населения.

Известно, что плюралистическая теория рисует социально-политический процесс в развитых капиталистических странах как конкуренцию и компромисс между множеством «заинтересованных групп», которые соперничают в разделе «сладкого пирога» – благ и преимуществ, создаваемых системой индустриального и постиндустриального общества. Взаимная конкуренция этих групп, по мнению сторонников этих концепций, страхует общество против опасности того, что одна из групп станет «доминирующей элитой». Предполагается, что «заинтересованные группы» через свои организации могут влиять на политическую систему, участвовать в социальном контроле и управлении, причем не с навязывая свою волю другим группам, а создавая коалиции, блокируя угрозы своим интересам, возникающие со стороны государственных органов, или других групп.

Модель плюралистической демократии претендует на целостное описание «демократического процесса» в современных развитых индустриальных странах, в которых по «техническим» (не по социальным) причинам не может быть осуществлена прямая демократия. Хотя индивидуум не участвует непосредственно в выработке государственной политики, предполагается, что он может вступить в формальную организацию, способную влиять на правительство в нужном ему направлении. Плюралисты исходят из того, что дифференцированность современного общества, включающего большое число групп – профессиональных, религиозных, этнических, региональных и т.п., – создает потенциал для образования организаций, выражающих их специфические интересы. Вопрос о классовых различиях и классовой борьбе отбрасывается как «марксистские крайности» (кстати, на этом основании игнорируется и марксистская критика плюралистических теорий). Организации рабочего класса – профсоюзы, партии – не организации для ведения классовой борьбы, а средство усиления определенных групповых позиций в системе существующих социально-политических отношений, прежде всего, на рынке труда.

Классическими работами по проблемам плюралистической демократии являются труды Д.Трумэна, Д.Рисмена, Р.Даля. Так, Даль пишет, что основная аксиома в теории и практике американского плюрализма такова: вместо единого центра суверенной власти должно быть множество таких центров, ни один из которых не должен быть полностью суверенным. Он утверждает, что это дает возможность гражданам и лидерам проявить свое искусство мирного улаживания конфликтов. Таким образом, структура политической власти США по Далю представляет собой полиархию, включающую множество центров власти. А подобная полиархия и представляет собой современную модель демократии.

Не следует понимать нас так, что мы – противники полиархии как модели, образца плюралистической демократии. Напротив, указанная модель заслуживает всяческого одобрения. Вопрос только в том, соответствует ли этой модели политическая система современных Соединенных Штатов. Вспомним при этом, что, по мнению Гегеля, истиной первого порядка является соответствие субъективного знания действительности, а истиной более высокого порядка – соответствие объекта идее объекта, его понятию, его нормативу. Тогда истины первого порядка – это истины политической социологии, а истины второго порядка – истины политической философии. И если бы Р.Даль писал книги по политической философии – дисциплине, делающей ударение на норматичности, тогда можно было бы только солидаризироваться с ним. Но ведь Р.Даль претендует на то, что он пишет труды по политической социологии, описывает реальный политический процесс в современных Соединенных Штатах. А вот соответствует ли полиархическая модель политической реальности США – проблема, по которой мнения самих американских политологов расходятся, и расходятся кардинально. Является ли модель плюралистической демократии реализованной в современных Соединенных Штатах или же это – лишь норматив, лишь цель, лишь общее направление движения, по которому развивается современная политическая система США?

Как отмечают американские политологи У.Домхофф, Р.Уотсон и др., лишь незначительное меньшинство американских граждан может оказать влияние на характер и направление внутренней и особенно внешней политики страны . В результате, по словам Р.Миллса, Соединенные Штаты управляются далеко не самыми лучшими, способными гражданами, но выходцами из узкого элитарного круга, главным образом, из богатейших семейств Америки.

Следует заметить, что Р.Миллс своей книгой «Властвующая элита» нанес по идеологии плюрализма ощутимый удар. «Американцы никак не хотят отказаться от представления, что государство – это своего рода автомат, действие которого регулируется принципом взаимоуравновешивания противоборствующих интересов», – иронизирует Миллс. «Когда говорят о «равновесии сил», – продолжает он, это вызывает представление о «равенстве сил», а равенство сил выглядит как нечто вполне справедливое и даже почетное. Но то, что для одного человека фактически является почетным равновесием, для другого часто оказывается несправедливым отсутствием равновесия. Господствующие классы охотно, конечно, декларируют существование справедливого равновесия сил и подлинной гармонии интересов, ибо они заинтересованы в том, чтобы их господство не прерывалось и не нарушалось» . В действительности, как доказывает в своей книге Миллс, властвующая элита безраздельно господствует в американском обществе, вследствие чего «все разговоры о демократии в США звучат как издевательство».

Близкие идеи, хотя и не в столь радикальной форме, причем не по отношению к общенациональному, федеральному уровню, а к региональному, развивал Ф.Хантер в книге «Верховное лидерство, США». Исследуя структуру власти в городе Атланта (штат Джорджия), он показал, что все городские заправилы принадлежат к миру финансистов или зависят от него, что они объединены по интересам в несколько клик, которые сговариваются между собой по важнейшим вопросам. Вывод его исследования был однозначным: действительная структура власти в США ущемляет интересы большинства в пользу интересов элиты» .

Dahl.R Who Governs? New Haven: Yale Univ. Press,1961. Dye T. Who's Running America? The Clinton Years, 6-th ed., N.J.,Prentice Hall,1995; 7-th ed.,2000; Domhoff W. Who Rules America? N.J.: Prentice Hall, 1967; Domhoff W. Who Rules America? Power and Politics in the Year 2000, L ., Toronto,1998.

Kerbo H. Social Stratification and Inequality, N.Y., 1996, p. 213.

См .: Domhoff W. The Powers That Be. Process of Ruling Class Domination in America, N.Y., 1979; Watson R. Promise and Performance of American Democracy. N.Y., 1972.

Миллс Р . Властвующая элита , М ., с .333, 336.

См .: Hunter F. Top Leadership, USA. Chapel Hill, 1959.

Ответ сторонников плюрализма Ф.Хантеру, а какже Миллсу не заставил себя долго ждать. Уже известный нам Р.Даль, исследуя структуру власти в другом американском городе – Нью Хейвене (штат Коннектикут), пришел к выводам, прямо противоположным выводам Ф.Хантера. Даль исследовал, кто в Нью Хейвене принимает решения в трех областях управления городской жизнью: 1) в выдвижении кандидатов (от партий) на политические и административные должности, 2) кто руководит городским планированием, 3) кто осуществляет руководство народным образованием. Результаты исследования свидетельствовали о том, что в Нью-Хейвене структура власти не пирамидальная, как на этом настаивал Хантер. Эта власть скорее рассосредоточена среди равных по статусу групп и индивидов. Ф.Хантер на материалах исследования, проведенного в Атланте, доказывал, что власть во всех наиболее важных областях городской жизни сосредоточена в руках городской элиты – собственников и высших менеджеров промышленных, коммерческих, финансовых корпораций и наиболее высокопоставленных чиновников. По Далю, напротив, получалось, что лидеры в каждой из трех исследуемых им структур Нью-Хейвена не были влиятельны в двух других структурах (только 3 из 50 выявленных им лидеров были влиятельны во всех трех структурах: мэр, его предшественник и руководитель городского планирования). Лидерство в Нью-Хейвене, другими словами, оказывается, по Далю, специализированным дисперстным (см. книгу Р.Даля «Кто правит?») .

Интересно, что через пару десятилетий структуру власти в том же Нью-Хейвене вторично исследовал другой американский политолог — У.Домхофф, написавший по материалам своего исследования книгу «Кто действительно правит?» . Домхофф критикует Даля с позиций теории класса, критикует его прежде всего за то, что тот в своем исследовании жестко разводит экономическую, политическую и социальную элиты. Исследуя членство в городских престижных клубах, он доказывал, что большинство членов экономической элиты города являются в то же время и членами элиты социальной, делая вывод, что реальная власть в городе (а в нем, как в капле воды, отражается ситуация, существующая в стране) – в руках представителей господствующего класса.

Реакция на работы Миллса и Хантера со стороны теоретиков господствующих направлений в социологии и политологии, прежде всего, со стороны теоретиков политического плюрализма, была резко враждебной. Тем не менее, после выхода в свет книги Р.Миллса «Властвующая элита» каждый, пишущий о структуре власти в США с позиций плюрализма, должен был искать аргументы против концепции Миллса. Этими поисками отмечены работы плюралистов конца 50-х – 70-х годов. Р.Даль обвинил Миллса в «логической неубедительности» и отсутствии достаточных эмпирических доказательств . Д.Белл назвал концепцию Миллса «вульгарной социологией». Критикуя «Властвующую элиту», он, в частности, писал: «Даже если , как настаивает Миллс, американская политика определяется элитой, стоит указать, что эта элита... созидательная» . В своей нашумевшей книге «Конец идеологии» Белл посвящает целую главу критике теории Миллса, где утверждает, что автор неточно и нестрого употребляет термин «элита», что он дает не эмпирический анализ власти в США, а лишь схему, причем «неудовлетворительную».

Постоянным нападкам подвергается и книга Ф.Хантера. Ее критики, в частности, Д.Ричи, утверждают, что «невозможно» доказать власть элиты в США, поскольку она не является явной, что клики, описанные Хантером, не связаны постоянно между собой, а вступают во временные отношения и соглашения друг с другом . Мы видели, что одна из книг Даля «Кто правит?» прямо направлена против Хантера. Даль утверждает, что политическая элита не является одновременно экономической и социальной элитой; сфера каждой из элит ограничена ее компетенцией, причем взаимная конкуренция этих элит заставляет их «чутко реагировать на нужды избирателей». Либеральная демократия, с точки зрения Даля, – это и есть «повседневный плюрализм», плюрализм в действии. Этот вывод повторен им в книге «Демократия в Соединенных Штатах — обещания и дела» и других работах . Одним словом, в 60-х годах в США и Западной Европе резко усиливается критика элитарных моделей политической системы современных развитых капиталистических стран, главным образом со стороны плюралистов. Ибо с изданием книг «Властвующая элита» Р.Миллса и «Верховное лидерство. США» Ф.Хантера обнаружилось, что анализ политической системы современных капиталистических стран, выявляющий дихотомию элита – масса, может нанести ущерб плюралистическим концепциям, а также нанести ущерб имиджу США как демократической стране. Д.Белл, Р.Даль, Д.Трумэн и другие плюралисты резко критикуют Р.Миллса, считавшего, что современная западная демократия предстает фактическим господством элиты финансового капитала.

Д.Трумэн критикует Миллса, а заодно и У.Липпмана, анализировавшего политическую систему США с прямо противоположных методологических позиций, за то, что они жестко противопоставляют элиту и массу, причем Липпман считает американскую политическую систему «всевластием масс», а Миллс — всевластием элиты. Трумэн утверждает, что оба они не правы, что распределение власти в США много сложнее: между элитой и массой стоят многочисленные ассоциации, «группы давления», профсоюзы, политические партии и т.д.

Критика Миллса раздалась и со стороны элитаристов, «функциональных» по отношению к политсистеме государственно-монополистического капитализма, напуганных радикальной позицией Миллса. Не случайно на IV Международном социологическом конгрессе Дж.Мейсел назвал Миллса «отцеубийцей» старой теории элиты. Потребовались «спасательные работы» по модификации элитаризма, смысл которых заключался в том, чтобы изменить его форму, но сохранить содержание. Большинство западных социологов стали требовать отказаться от понятия единой элиты, годного, по их словам, лишь для низкоорганизованных обществ, и признать множественность элит, что применительно к современным демократическим политическим системам правильнее говорить не о единой властвующей элите, а о плюрализме элит, о «распылении власти». На том же конгрессе В.Гэттсмен заявил, что понятие единой элиты не может быть отнесено к индустриальным обществам, а Дж.Мейсел утверждал, что ясно очерченная дихотомия элита – масса достаточна лишь для начального анализа политических систем и что ее необходимо уточнить и дифференцировать. Он признал, что теория элиты зашла в тупик, что по мере усложнения социально-политической структуры общества элиты распадаются до понятия, которое становится «саморазрушающимся».

Действительно, когда насчитывается множество элит, когда их находят в любом социальном слое, то общество рассматривается как баланс противоборствующих и взаимодействующих сил, различных групп (причем интересы каждой социальной группы выражает ее элита). Но о последнем обстоятельстве уже не обязательно упоминать: при данном подходе понятие «элита» настолько измельчено, что его можно вынести «за скобку» и утверждать, что общество представляет собой баланс «заинтересованных групп» (по терминологии Д.Трумэна) или «вето-групп» (термин Д.Рисмена). Элитарные теории оказались интегрированными политическим плюрализмом. В этих концепциях элиминируется само понятие «правящая элита», хотя они и исходят из элитарных установок. И можно согласиться с К.Прюитом и А.Стоуном, которые пишут о существовании в западной политической науке плюралистических теорий двух типов: плюрализм I – теории «вето-групп», плюрализм II – теории множества элит Различия их явно несущественны: это «чистый плюрализм» (или плюрализм I) и несколько «разбавленный» (плюрализм II). Поэтому явно ошибочна квалификация элитного плюрализма как концепции, находящейся посредине между плюрализмом и элитаризмом, как «разумного компромисса» между этими «крайностями». В действительности теории элитного плюрализма – вариант именно плюралистической идеологии.

Промежуточную позицию между элитизмом и плюрализмом пытаются занять и сторонники концепций «неограниченной» социальной мобильности в постиндустриальном обществе, считающие, что та или иная общественная страта, опираясь на свою организацию, в определенный момент может участвовать в осуществлении государственной власти. По существу, перед нами все тот же «ослабленный» вариант плюрализма. Так, сторонники концепций неограниченной социальной мобильности исходят из того, что в современном западном обществе каждый индивид может относительно свободно переходить из более низкой страты общества в более высокую, в том числе в элиту, а страты последовательно сменяют друг друга у руля государственного правления (что вполне вписывается как в концепции открытого общества, так и политического плюрализма). Однако оппоненты подобных взглядов ( У.Домхофф и др.) задают законный вопрос: есть ли возможность подняться в элиту у представителей всех классов или прежде всего (применительно к США) у белых англосаксов, протестантов из высших классов, чья власть основана главным образом на их богатстве, их позициях в финансах, индустрии, средствах массовой информации, которые получили дорогостоящее образование в частных школах, в элитных университетах, которые являются членами одних и тех же элитных клубов?

Но чем же объясняется распространенность и влиятельность различных вариантов плюралистической идеологии, в том числе элитного плюрализма? В значительной мере тем, что она учитывает определенные реальные процессы функционирования современных демократических политсистем, подчеркивает усложнение механизма властных отношений, некоторую автономию тех или иных социальных групп внутри господствующего класса. Иное дело, что этим моментам зачастую придается преувеличенное значение, и вся концепция выступает как утонченная форма оправдания статус кво. Демократические свободы, по этой теории, обеспечиваются взаимными разногласиями и равновесием элит. Функции «ограничения», «сдерживания» по отношению друг к другу выполняют политическая, экономическая, культурная, военная и другие элиты. Каждая из них представляет собой относительно замкнутую группу, строго охраняющую от «аутсайдеров» свои прерогативы и привилегии. Этот баланс элит объявляется единственно возможным ныне типом демократии.

Разделяя элиты по функциональному признаку, политологи плюралистической школы, естественно, не вскрывают классовую сущность каждой из этих элитных групп; они представляют эксплуататорский класс раздробленным на изолированные, конкурирующие между собой части (финансовая олигархия, политики, генералитет и т.д.), чье соперничество вытекает из «противоположности» функций управления. Например, С.Кёллер утверждает, что в современном западном обществе лидерство принадлежит не одной элите, «а скорее комплексной системе специализированных элит, связанных с социальным порядком и друг с другом различными способами». Магнаты бизнеса, верхушка политиков, выдающиеся деятели культуры – «все они влиятельны, но в разных сферах; различны их ответственность, источники власти, способы избрания. Этот плюрализм элит отражает и поддерживает плюрализм современных обществ» . Кёллер признает все же, что не все элиты одинаково влиятельны, и предлагает использовать термин «стратегические элиты» в отношении «тех элит, которые получили или добиваются влияния на общество в целом, в противоположность сегментарным элитам». Границы между стратегическими и сегментарными элитами Кёллер не считает четко выраженными. Она признает, что тенденция к плюрализму элит противоречит «давно замеченной тенденции» к монополизации власти, но тем не менее настаивает на своем главном тезисе, что в «либеральных плюралистических системах» лидерство осуществляется высокоспециализированными, функционально независимыми элитами.

Как уже отмечалось, Р.Даль сформулировал теорию полиархии – множественности центров власти (а значит, и элитных групп) в демократическом обществе. Демократией он называет систему, в которой власть дисперсна, в противоположность диктатуре, монополизировавшей эту власть. Даль утверждает, что хотя политическое влияние в обществе распределено неравномерно, это не означает, что верна «гипотеза об элите», которая представляется «циничной по отношению к демократии». Отрицание правящей элиты он обосновывает тем, что, во-первых, люди, имеющие власть, часто несогласны между собой и находятся в отношениях соперничества, и, во-вторых, власть различных групп людей является специализированной. Даль вводит понятие «кумулятивного неравенства», когда контроль над одним из ресурсов общества, например, политической властью, ведет к контролю над другими видами социальных ресурсов, таких, как богатство, военная мощь и т.д. Думается, что Даль вводит «работающее» понятие, уточняющее и объясняющее процесс концентрации и монополизации власти в обществе. Казалось бы, оно должно логически вести к признанию правящей элиты. У Даля же все обстоит иначе: защищая современную американскую политическую систему, он утверждает, что она не приводит к «кумулятивному неравенству», сохраняя конкуренцию различных сфер общественной жизни.

Плюралистическая теория обладает большим влиянием еще и потому, что опирается на классическую концепцию разделения властей (законодательной, исполнительной, судебной) в демократических странах, благодаря чему в обществе вырабатывается система «противовесов», с помощью которой одни органы власти могут удержать от «крайностей» другие. Впрочем, ныне большинство государствоведов вынуждены признать, что осуществление действительного равновесия исполнительной и законодательной власти, не говоря уже о судебной, никогда не удавалось; экспансионизм исполнительной власти – это труднооспоримый факт.

Еще раз подчеркнем, что теории элитного плюрализма имеют определенные реальные основания. Они связаны с усложнением социальной структуры современных индустриально развитых стран, которое имеет следствием нетождественность экономической и политической власти, экономической и политической структуры общества. Можно сделать вывод о том, что концепция элитного плюрализма создает несколько одностороннюю картину структуры политической системы современных развитых индустриальных стран..

Модели политической структуры США. Неоэлитизм. В 70-е — 90-е годы ряд американских и западноевропейских политологов (Т.Дай, Х.Цайглер, У.Домхофф и др.) предпринимают фронтальную атаку на плюралистическую концепцию политической структуры капиталистических стран. Они ставя под сомнение, в частности, исходное положение плюрализма о том, что индивид в капиталистической системе может воздействовать на политику государства, участвуя в организованных группах, и что поэтому население «современных демократических стран» инкорпорировано в многочисленные группы и организации. Американская действительность весьма далека от этого норматива, как это было продемонстрировано в ряде эмпирических исследований. Так, исследования известных американских политологов А.Алмонда и С.Вербы показали, что в США только 1% опрошенных заявил, что надеется воздействовать на те или иные решения правительства через свое участие в деятельности политической партии, и только 4% – через различные формальные организации, включая профсоюзы. Таким образом, лишь ничтожное меньшинство «мыслит в терминах плюрализма». Большинство же не верить в постулаты плюрализма, является в своих воззрениях «доплюралистическим» и в общественной практике ориентируется на индивидуальные действия. И дело тут не только в том, что большинство населения «не имеет непосредственного контакта с организациями, которые могли бы обеспечить представительство их интересов». Как доказывают сторонники концепции «массового общества», которую канадский социолог Р.Гамильтон называет «патологической инверсией плюралистической теории», в современных Соединенных Штатах наблюдается как раз тенденция упадка роли автономных организаций, которые в условиях государственно-монополистического капитализма неизбежно бюрократизируются и не снимают отчуждение индивидуума . Более того, сами эти группы, врастая в бюрократическую социальную структуру, служат не защите личности, но, напротив, оказываются дополнительным орудием в руках манипуляторской элиты.

К тому же многие, если не большинство, «добровольных», «демократических ассоциаций в действительности далеко не демократичны (это относится, в частности, и к политическим партиям). «Предположение, – пишет Гамильнон, что формальные организации являются демократическими – одно из главных допущений теории плюрализма» . И, добавим от себя, одно из самых шатких. Критики плюрализма отталкиваются от знакомой нам теории Р.Михельса о том, что в любой демократической организации с течением времени складывается элита, неподконтрольная массе членов организации, и тогда демократическая структура уступает место элитарной. А если ассоциации, формальные организации служат интересам элиты, то, как отмечает У. Домхофф, направление их влияния будет противоположно тому, на которое рассчитывают плюралисты .

Подводя итоги критики рассматриваемой концепции, Гамильтон пишет, что «теория плюрализма обнаруживает свою полную неадекватность». В описании того, как работает политический механизм индустриально развитых стран, она оказывается лишь «частично годной». «В лучшем случае, – отмечает он, – можно говорить лишь об ограниченном плюрализме или плюрализме для высшего и высшего среднего классов» . Вот это замечание представляется нам весьма примечательным: «плюралистическая демократия» оказывается демократией весьма ограниченной, ориентированной на верхние страты социальной пирамиды.

К.Прюит и А.Стоун ищут спасение демократии в организациях, ассоциациях, группах, которые квалифицируются ими как посредники между элитой и массами. Тиранические элиты и атомизированные массы вряд ли возможны в условиях активной жизни групп , в условиях развитого гражданского общества, пишут они, повторяя концепцию Д.Рисмена, У.Корнхаузера и других плюралистов (хотя сам плюрализм описывается ими в терминах элитного плюрализма, а организации рассматриваются как связь между элитами и неэлитами).

Наконец, многие политологи пишут о несостоятельности претензий теории политического плюрализма на «деидеологизированность», считая, что данная концепция – это идеология защиты капиталистического статус кво; ее идеал –замена классовой борьбы компромиссом различных социальных групп и реформистской деятельностью властей. Гамильтон замечает, что хотя плюралистическая теория «претендует на то, что представляет собой деидеологизированный реализм, она сама обнаруживает себя исключительно полезной и удобной идеологией» . Удобной, разумеется, для существующей политической системы. Ее сторонники представляют плюрализм как систему, регламентирующую конкуренцию заинтересованных групп в рамках буржуазно-демократических институтов и процедур. Все эти участвующие в конкуренции группы принимают общие «правила игры». И лозунг сторонников этого направления — «плюрализм в рамках консенсуса», согласия о сохранении фундаментальных основ системы, таких «правил игры», чтобы демократизм не выливался в «гипердемократию», чтобы он обеспечивал эффективное функционирование существующей политической системы.

Американские политологи Л.Филд и Дж.Хайли пишут, что в течение примерно полувека – с 1925 по 1975 годы – элитарная парадигма мало разрабатывалась, сменившись парадигмой «государства благоденствия», плюрализмом, недооценивавшим роль элит. Зато в последней четверти ХХ века она сменяется элитистской парадигмой, которая становится популярной .

Все более явное несоответствие плюралистической модели реальному социально-политическому процессу в ведущих капиталистических странах предопределяет и ослабление ее идеологических функций. Похоже на то, что плюралистическая теория перестает быть тем «фиговым листком» для прикрытия элитарной сущности буржуазной политической системы, каким ей надлежит быть по замыслу ее сторонников. Не случайно в западной социологической и политологической литературе последних лет отмечается, что «поток плюралистической ортодоксии становится все ширящейся критики» , что начинается нечто вроде «антиплюралистической революции».

Альтернативными по отношению к плюралистическим концепциям выступают, как мы уже видели, теории элиты. Не случайно критиков плюралистических концепций Т.Дая, Х.Зайглера и близких к ним по своим взглядам социологов называют «неоэлитистами». По словам Дая и Зайглера, они «бросили вызов» плюралистам, «поставив под сомнение эмпирическую обоснованность их теории, а тем самым подрывая их претензии на нормативные предписания» . Не отрицая того, что в американских правящих кругах существуют различные группы со специфическими интересами, они резонно замечают, что различия между этими группами и группировками касаются, в сущности, частных вопросов, тогда как в основных, существенно важных для поддержания существующей социально-политической системы, интересы элитных групп едины; между ними существует, как добавляет У.Домхофф, фундаментальное согласие, базирующееся на общности интересов, проистекающих из того, что они – члены правящего класса.

Книга Дая и Зайглера «Ирония демократии» сопровождается характерным подзаголовком: «Необычное введение в американскую политику». «Необычность» эта заключается в том, что книга «не основана на плюралистической идеологии», что само по себе для американской политической науки – большая редкость. Нужно отметить, что в критике плюрализма авторы занимают достаточно сильные позиции. Но их позитивная программа достаточно скудна: это не что иное, как консервативно-романтическая мечта о «мудрой», «квалифицированной» элите. Ответственность за неэффективность политики авторы возлагают на недальновидных политиканов, лишенных ответственности перед народом, которые прикрывают теорией политического плюрализма свои эгоистические интересы.

К тому же авторы полемизируют друг с другом. Так, Дай считает, что путем реформ в США можно установить подлинно демократическую систему, при которой каждый участвовал бы в принятии политических решений. Зайглер же возлагает надежды на систему «просвещенного лидерства, способного сохранить личные свободы и собственность», отмечая при этом, что «хорошо организованное общество, управляемой образованной элитой, предпочтительнее нестабильности массового общества» .

Дай справедливо пишет, что плюрализм в американской политологии – апологетическая теория, «пытающаяся доказать демократический характер американского общества... Она развивалась как идеология примирения идеалов демократии с реальностями индустриального технократического общества». Плюрализм рисует «открытую систему лидерства», которая позволяет выходцам из низших классов подняться в верхние слои общества. Дай показывает, что эти утверждения противоречат действительности, что «огромная власть в Америке сосредоточена в руках горстки людей». Последние представляют собой, по существу, закрытую элиту, причем несменяемую, ибо ее положение не зависит от таких эфемерных явлений, как выборы и смена администрации страны. Подлинная элита США – это Рокфеллеры и Меллоны, а не тот или иной формально избранный лидер. В составе этой элиты ведущую роль играют собственники и высшие менеджеры гигантских корпораций и банков, в нее входят владельцы средств массовой информации, правительственная верхушка (причем ее члены, как правило, сделали карьеру в промышленных и финансовых корпорациях). Однако элитарист Дай не столько осуждает такое положение, бросающее вызов демократической риторике американских политиков, сколько оправдывает его. Установки Дая весьма консервативны. Ссылаясь на то, что «Соединенные Штаты не уникальны в концентрации власти в руках немногих» (такое положение существует и в других странах и может считаться нормой), он выводит необходимость элиты из «общей нужды в поддержании общественного порядка» .

С иных, леворадикальных позиций критикуют теорию политического плюрализма Ф.Ландберг и У. Домхофф. Если бы теория политического плюрализма была верна, отмечает Ландберг, если бы важнейшие политические и экономические решения в США были результатом компромиссов между примерно равными по силе конкурирующими группами и каждая группа принимала бы участие в выработке таких решений, тогда наблюдалось бы гораздо большее равенство между различными группами в распределении денег, влияния, престижа. «Если решения, касающиеся распределения основных экономических средств, принимаются сообща, чем же тогда объяснить, что это распределение столь неравномерно? – задает вопрос Ландберг. С позиций плюрализма такое положение необъяснимо. Зато оно вполне объяснимо, если признать, что эти важнейшие для страны решения принимает элита США – магнаты финансового капитала и их ставленники на правительственных постах. Причем «почти все попытки представителей других... элит приобщиться к социально-политическим решениям финансово-политической элиты оказываются тщетными... Вся финансово-политическая элита и ее окружение – это сложное переплетение родственных отношений, наподобие тех, которые связывают старейшие аристократические семьи Европы» .

Ответить на поставленный Ландбергом вопрос пытается и У.Домхофф, который показывает, как собственники и менеджеры гигантских банков и промышленных корпораций осуществляют на практике свое господство в США. Он отмечает, что апологетические теории политического плюрализма всячески маскируют политический процесс, посредством которого «правящий класс осуществляет свое господство над правительством». Не в последнюю очередь из-за подобных концепций, которые широко пропагандируются в США всеми средствами массовых коммуникаций, многие американцы даже «не имеют понятия о существовании этого высшего класса».

Итак, действительную власть в капиталистических странах, и, в частности, в США, играет правящий класс – капиталисты, в структуре этого класса доминирующую роль играет монополистическая буржуазия. Но механизм осуществления этой власти достаточно сложен и хорошо закамуфлирован. Определенную роль в этом камуфлировании играют и плюралистические теории. «Плюралисты полагают, – пишет Домхофф, – что различные группы, включая профсоюзы, организации фермеров, потребителей, защитников окружающей среды, имеют возможность влиять на политические решения... и что нет такого явления, как правящий класс Америки» . Подобные утверждения чаще всего представляют собой сознательное искажение действительного положения вещей. В одной из своих книг Домхофф исследует сплоченность правящего класса США, проявляющуюся, в частности, в создании им аристократических частных клубов, куда допускаются лишь «избранные». Важнейшие для страны решения по политическим, экономическим и иным вопросам сначала зреют и обсуждаются в кулуарах элитных клубов и лишь затем проводятся через соответствующие буржуазно-демократические институты, становятся достоянием общественности. Таким образом, массы видят только внешнее действие политики, в процессе которого лишь «озвучиваются» решения, принятые действительной элитой в кулуарах. Именно в интересах правящего класса и осуществляется внутренняя и внешняя политика США, независимо от смены администраций. Политика, которую проводят «команды» президентов США, в действительности определяется этим классом. Таким образом, грубо попираются права американского народа, который фактически отстранен от формирования политики, отчужден от нее.

«Члены этого привилегированного класса, – пишет Домхофф, – как свидетельствуют исследования социологов и журналистов, живут в хорошо охраняемых апартаментах, их соседями являются такие же избранные, они посылают своих детей в частные школы, выводят своих дочерей в свет, посещают клубы для избранных..., их называют «патрициями», «брахманами», «аристократами», «бурбонами» в зависимости от того, как давно они разбогатели» . Вот это-то «избранные», имеющие совершенно отличный от масс доход и ведущие иной образ жизни, и определяют внутреннюю и внешнюю политику США, прежде всего, через организации господствующего класса, которые, с одной стороны, маскируют их власть, а с другой – делают ее более прочной, (ибо, как говорят, власть элиты тем прочнее, чем менее она заметна).

К дискуссии о структуре власти в США. Властвующая элита или плюрализм – центральная проблема в полемике о структуре власти в Соединенных Штатах, которая продолжается больше четырех десятилетий. «Каков характер этой власти?» – задают вопрос политологи Б.и П.Бергеры, исследующие эту дискуссию. Справедлива ли теория властвующей элиты или же многофакторная теория? .

В 50-х — 60-х годах в фокусе внимания находилась полемика между Р.Миллсом и Д.Рисменом по этой проблеме, которую подытожил видный американский политолог У.Корнхаузер . Миллс утверждает, что реальную власть в США осуществляет узкий верхушечный слой, в то время как народ фактически бесправен, не он решает основные политические вопросы. По Рисмену вопрос, кто властвует в США, носит спорный характер: «ситуация гораздо более неопределенна», чем кажется на первый взгляд. Сущность американской политической системы, подчас искажаемую в реальности, Рисмен видит в распределении власти меду различными автономными группами, обладающими правом вето в сфере своих интересов. Он считает «упрощенным» мнение радикалов о том, что Америкой управляет Уолл-стрит. Утверждение, что в США правит или должно править меньшинство, он отвергает как «марксистский экстремизм (в первом случае) или элитарный аристократический подход (во втором), допуская, однако, что последний был справедлив в прошлом. Несоответствие американской действительности своей схеме он склонен объяснять всякого рода досадными упущениями, расстройством соответствующих механизмов контроля и т.д.

Миллс рисует пирамиду власти в США, включающую три уровня: высший — реальная власть, которая осуществляется властвующей элитой; средний — который отражает групповые интересы, играет второстепенную роль, наиболее заметную в кулуарах Конгресса; наконец, низший — уровень «фактического бесправия» масс. Пирамида власти, рисуемая Рисменом, состоит из двух уровней, соответствующих второму и третьему ровням модели Миллса. Верхний уровень пирамиды Рисмена — «вето-группы», занятые прежде всего защитой своих интересов; низший — «неорганизованная публика». «Вето-группы» стараются не столько командовать «публикой», сколько привлечь ее в качестве союзника в своих маневрах против угрозы ущемления своей юрисдикции. Поэтому Рисмен утверждает, что существует плюрализм структур власти, что политическая власть в США представляется ситуационной и подвижной.

Миллс приводит огромный материал, свидетельствующий о том, что реальная власть в США концентрируется в руках элиты, отстраняющей от управления страной народные массы. Рисмен отрицает наличие правящей элиты, настаивает на аморфности структуры власти, отражающей разнообразие интересов главных организованных групп (политических партий, профсоюзов, организаций бизнеса, фермерских союзов и т.д.). Он субъективистски подходит к пониманию власти, считая, что главное – не столько материальные возможности и границы власти, сколько психическое состояние – насколько человек чувствует себя сильным или, наоборот, зависимым. «Если бизнесмены чувствуют себя слабыми и зависимыми, они действительно становятся слабее и зависимее безотносительно к ресурсам, которыми они располагают» .

Чья же модель адекватно отражает американскую действительность? Думается, однозначный ответ будет односторонним. Обе концепции имеют корни в особенностях политической системы современных индустриально развитых стран. Дело в том, что все большая концентрация власти в руках финансовых и промышленных магнатов сопровождается контртенденциями, сопровождается тщательной маскировкой этого процесса, сопротивлением демократических механизмов политической системы США.. Миллс выявляет существенную тенденцию в развитии современного капитализма — концентрацию власти в руках финансового капитала и зависимых от нее элитных групп (политической, военной элиты). При этом он, однако, зачастую отвлекается от внешней формы этого процесса, от важных для социологического анализа проявлений сущности. Миллс приближается к пониманию реальной структуры власти в США, показывая, что господство элиты базируется на единстве и переплетении интересов корпораций, политических и военных институтов, Рисмен уходит от анализа классовой сущности власти, настаивая на ее «дисперсии». Если сущность политической структуры США элитарна, то ее форма, ее оболочка, демократична. Механизм этого сокрытия сущности может быть предметом социологического и социально-психологического исследования. Рисмен и обращает внимание на зависимости, которые обеспечивают маскировку господства элиты, на внешне демократический и обезличенный механизм осуществления элитой власти, на «превращенную форму» определенного общественного отношения.

При социологическом анализе необходимо учитывать оба этих аспекта. Важно показать, что современное американское общество элитарно (как и его политсистема) по своей сущности (это удалось Миллсу), но необходимо раскрыть и социально-политический и социально-психологический механизм господства элиты (оказавшийся в фокусе внимания Рисмена и абсолютизированный им). Можно отметить, что Миллс порой слишком прямолинеен и недооценивает сложных окольных путей, используя которые элита реализует свою власть. Процесс, сущность которого вскрывает Миллс, на поверхности выступает так, как его описал Рисмен. Оба рассматривают один и тот же процесс, но первый – изнутри, второй – снаружи, первый раскрывает его сущность, второй – его внешние проявления.

В 70-е – 90-е годы этот незаконченный спор перерастает в полемику неоэлитаристов и теоретиков элитного плюрализма . Неоэлитисты рисуют следующую модель структуры политической власти в США (равно как и в других индустриально развитых странах):

1. Власть вытекает из распределения ролей и позиций внутри социально-экономической системы. Люди получают власть, занимая ключевые позиции экономических, финансовых, военных и правительственных институтах. Власть находится в руках меньшинства; небольшое число людей распределяет материальные ценности в обществе; массы не определяют политику.

2. Власть «структурна», то есть отношения власти продолжают существовать во времени независимо от частных изменений в периоды выборов: одни и те же элитные группы продолжают осуществлять власть в обществе независимо от исхода выборов. Для того, чтобы сохранить стабильность социально-политической системы, переход в элиту должен быть медленным, длительным, только тот, кто принимает основные согласованные правила элиты, допускается в правящие круги.

3. Существует явное различие между элитой и массами. Те немногие, которые управляют, не являются типичными представителями масс; элиты формируются преимущественно из представителей высшего социально-экономического слоя общества. Представители масс могут войти в элиту, только заняв высокий пост в институциональных структурах, причем принимая санкционированные элитой «правила игры».

4. Различия между элитой и массами основано прежде всего на контроле первой за экономическими ресурсами общества; индустриальные и финансовые лидеры образуют главную часть элиты.

5. Государственная политика выражает интересы не масс, а элиты. Существует конвергенция на уровне верхушки политической системы; небольшая группа оказывает преобладающее влияние в большинстве секторов американской жизни – индустрии, финансах, военных делах, внутренней и внешней политике.

6. Между членами элиты могут существовать разногласия, но их объединяет консенсус относительно сохранения политсистемы такой, какова она есть, и они действуют согласованно, особенно когда система оказывается под угрозой. Иначе говоря, элиты едины в подходе к основным ценностям социальной системы, расходясь лишь в частных вопросах.

7. Элита почти не подвержена влиянию масс или подвержена ему в малой степени (через выборы или какие то иные формы политической активности масс), она может рассчитывать на равнодушие большей части населения.

Сравним эту модель структуры власти в США с той моделью, которую конструируют сторонники теорий плюрализма:

1. Власть — атрибут отношений между индивидуумами, возникающих в процессе выработки решений. Независимо от своей социальной и экономической позиции каждый индивид имеет власть в достаточной
мере, чтобы побудить другого сделать то, что иначе тот бы не сделал.

2. Отношения власти не обязательно сохраняются во времени. Сеть отношений власти, формируемая для выработки конкретного решения, может быть заменена другой сетью, когда вырабатывается иное решение.

3. Различия между элитой и массами не фиксированы четко, они могут размываться. Индивиды относительно легко входят в ряды людей, принимающих решения (в зависимости от характера этого решения, от того, касается ли это решение непосредственно этих людей).

4. Различия между элитой и массами основываются главным образом на заинтересованности в принятии того или иного решения. Лидерство флюидно и мобильно. Доступ к принятию решений может быть открыт через овладение искусством лидерства, информацию о проблеме, знание демократических процедур. Богатство и экономическая власть открывают доступ к политической власти, но это – лишь один из путей к ней.

5. Существует множественность элит. Решения достигаются в процессе взаимодействия элит – заключением сделок, посредничеством, компромиссами. Люди, реализующие власть через принятие некоторых решений, отнюдь не обязательно имеют влияние при принятии иных решений. Нет элиты, доминирующей во всех областях социальной и политической жизни.

6. Существует конкуренция между элитами. Институты и организации разделяют власть, соперничая между собой. Хотя элиты обычно разделяют общее согласие относительно «правил игры», они преследуют различные политические цели. Политика – искусство компромисса между конкурирующими группами.

7. Массы могут оказывать значительное влияние на элиты, прежде всего, через выборы, через «группы давления». Конкуренция между элитами ведет к их подотчетности массам, хотя какие-то важные решения, затрагивающие жизнь людей, порой принимаются элитами, не подотчетными прямо массам.

Dahl R. Who Governs? Democaracy & Power in an American City. New Haven, 1961.

Domhoff W. Who Really Rules? New Haven and Community Power Reexamined, N.Y., 1978.

См .: American Political Science Review, 1958, June, p.463-467.

Encounter, 1960, No.6, p.55.

Ricci D. Community Power and Democratic Theory. N.Y., 1971.

Dahl R. Democracy in the United States: Promises and Performance. Chi., 1971.

Prewitt K., Stone A. The Ruling Elites. Elite Theory, Power, and American Demo с racy, N.Y.,1973, p.116-127.

International Encyclopedia of the Social Sciences, vol.5, N.Y., 1968, p.26.

См.: Г.Ашин. Доктрина «массового общества». М ., 1971.

Hamilton R. Class and politics in the United States. N.Y., 1972, p.39.

См . Domhoff W. The Higher Circles & The Governing Class in America, N.Y., 1970.

Hamilton R. Op.cit., p.45.

Prewitt K. Stone A. Op.cit., p.74.

Hamilton R. Op.cit., p.74.

Field L. and Higley J. Elitism. L., 1980, p.4-18

Femia J. Elites. Participation and the Democratic Creed. — Political Studies, 1979, N.Y., p.1.

Dye T., Zeigler H. The Irony of Democracy: An Uncommon Introduction to Amtrican Politics, Duxbury Press, 1992, p.VII.

Ibid., p.VIII-IX.

Dye T. Who's Running America? 6-th ed., New Jersey, 2000, p.3-10, 143,148.

Ландберг Ф., Богачи и сверхбогачи , М.,1971, с.395,397.

Domhoff W. The Powers That Be. Processts of Ruling Class Domination in America.NY,1979, p..XI. XII, 3, 7-8.

Dovhoff W. The Higher Circles & the Governing Class in America. NY. 1970.

Berger P. Berger B. Sociology. A Biographical Approach. N.Y., 1976, p.295. Gilbert D. and Kahl J. The Ametican Class Structure. A New Synthesis. Belmont, 1995, p.p. 190-204.

См . Culture and National Character. Ed. by S.Lipset and L. Lowenthal. Glencoe, 1961, p.252-262.

Riesman D. The Lonely Crowd. N.Y., 1953, p.253.

См . Dye T., Zeigler H. Op.cit., p.11-12.

Нужно сказать, что некоторые критики плюрализма утверждают, что он является скрытой формой элитаризма, что плюралисты ближе к элитаристской, чем к демократической позиции. При этом они ссылаются обычно именно на элитный плюрализм, который и рассматривают как вариант элитаризма. Однако если сомнение в демократическом характере элитного плюрализма представляется нам не лишенным определенных оснований, то суждение о том, что элитный плюрализм ближе к элитаризму, чем к плюрализму нам кажется ошибочным. Вторая из анализируемых нами моделей современных политических систем убедительно свидетельствует об этом, показывая, что элитный плюрализм – всего лишь вариант плюрализма.

Сравним обе модели структуры власти – элитистскую и плюралистическую. На наш взгляд, первая из них в гораздо большей степени отражает реальности современных капиталистических стран и, в частности, США. Однако остается нерешенным ряд вопросов, в частности, являются ли эти две модели альтернативными, как на этом настаивают как многие элитаристы, так и еще более многочисленные сторонники плюрализма.

Отвечая на этот вопрос, отметим, что нельзя преувеличивать различия двух указанных моделей, как это делают и неэлитисты, и многие сторонники плюралистической концепции. У них достаточно много точек соприкосновения, взаимных переходов, полутонов. В ряде существенных аспектов обе эти концепции не альтернативны, а комплементарны. Если мы проанализирует методологические принципы обеих концепций, мы сможем обнаружить их общность в ряде фундаментальных подходов, например, в игнорировании классовой сущности политических систем, в изображении государства бесклассовым органом порядка, в утверждении, что народ неспособен управлять обществом, что для этого необходимо политически активное меньшинство, элита или элиты.

Конец ХХ – начало ХХI века: продолжение дискусстии. В 90-х г.г., ХХ века и в первом десятилетии ХХ1 века полемика по вопросу о структуре власти и элит США активно продолжается. В ней можно проследить определенные тенденции, которые в своей совокупности составляют ее третий этап.

Постмодернистская эпоха, как правило, требует перехода от крайних точек зрения к попыткам синтеза, попыткам рассмотрения их не как альтернативных, но по возможности комплементарных, понимания того, что игнорировать мнение оппонента, считать истиной только свою точку зрения – значит занять тоталитпрную позицию навязывания своей идеологии, подавления взглядов других. А может быть, в ином взгляде, ином подходе есть зерно истины, которое не следует отбрасывать, а, наоборот, учесть при анализе проблемы. И действительно, в последние годы идут поиски компромиссов, хотя и не всегда последовательных (когда за компромисс выдается всего лишь некоторая модификация старой позиции). Так, в 1991 году вышло новое, дополненное издание книги одного из видных элитологов США Сьюзен Келлер «За пределами правящего класса. Стратегические элиты в современном обществе»( Keller S. Beyond the Ruling Class. Strategic Elites in Modern Society , Wan Brunswick ,1991). В ней, с одной стороны, можно видеть попытку перебросить мостик между плюрализмом и элитизмом – через ввод понятия «стратегические элиты» – понятия нужного, выполняющего определенные объяснительные функции. Но все же если это и мост, то мост не поперек реки (соединяющий плюрализм и элтитиэм), а скорее вдоль нее – уточняющий позиции плюралистов. Равным образом это – псевдомост между понятиями класса и элиты. Можно придраться к самому названию книги Келлер «Beyond the Ruling Class». Стратегические элиты, выделяемые Келлер, это не элиты вне или выше правящего класса, они составляют костяк функций, которые выполняют стратегические элиты в интересах правящего класса. Так что книга, на наш взгляд, должна была бы называться «Within the Ruling Class». Весь пафос книги – в модернизации концепции элитного плюрализма.

Идут поиски компромиссов и в плане сочетания принципов элитизма и демократии, стала влиятельной концепция демократического элитизма. В 90-х г.г. почти не осталось чистых плюралистов, которые бы напрочь отрицали наличие элит в политической системе США продолжали бы вслед за Д.Труменом и Д.Рисменом утверждать, что политические решения, принимаемые властями США – результат компромиссов между группами интересов. Американский социолог Т.Лоуи убедительно показал, что в этих группах интересов формируются свои элиты, которые наиболее активно лоббируют эти интнересы. Одним словом, имеет место уточнение концепции плюрализма, а не синтез его с элитизмом.

Среди сторонников анализа социальной структуры США сквозь призму дихотомии элита-масса происходят еще более существенные изменения. В свое время Миллс и Хантер использовали эту дихотомию для показа недемократичности политической системы США, которую они считали элитарной. Выше мы отмечали, что многие американские социологи, исследующие полемику плюрализма и элитаризма, ошибочно называют Миллса и Хантера элитистами. Миллса и Хантера правильнее называть антиэлитистами. Напротив, Дая и Цайглера можно с полным основанием называть элитаристами. Ведь для них наличие элиты – норматив для любого общества, и Америка в этом отношении не является исключением, для них это пример наиболее эффективной, квалифицированной элиты. Как и Миллс, Дай утверждает, что Соединенные Штаты управляются узкой элитной группой, как и Миллс, Дай – сторонник функционального или позиционного подхода к определению элиты, Наконец, Дай, как и Миллс, критикует плюрализм как ошибочную в целом позицию, во всяком случае, применительно к США, не подтвержденную эмпирически. Но на этом сходство Дая с позицией Миллса заканчивается, и обнаруживаются фундаментальные различия .Если Миллс использовал дихотомию элита-масса в аналитических целях, выступая с позиций обличения американской политики как весьма далекой от идеалов демократии, то Дай исходит из того, что наличие элиты – одно из основных условий организации общества, что нет и не может быть общества без элиты (это бы означало анархию и дезорганизацию), и поэтому вопрос может стоять не о наличии или отсутствии элиты, а о том, качество элиты, является ли она квалифицированной или нет. Наконец, если Миллс выступал с леворадикальных позиций (он был главой новых левых в США, одним из лидеров новых левых в мире в 50-х – 60-х годах), то Дай занимает консервативные позиции, считает, что элита должна управлять обществом (только высококвалифицированная и подготовленная, получившая элитное образование).

Наконец, как мы видели, существует и третья позиция по вопросу о характере американской политической системы – утверждение, что в США существует правящий класс, основу которого составляют финансовая олигархия, владельцы и менеджеры крупнейших корпораций, и которые фактически управляют этой страной. Большинство членов этого класса – наследственные богачи, большинство в детстве посещало элитные, так называемые именные школы, затем – элитные университеты, в основном университеты Лиги плюща {Ivy League}.Они осознавали себя как правящий класс. Сначала социализация происходила в семьях американских богачей, затем в тех самых элитных школах, где им внушалось, что они – особенные, готовящиеся занять высшие, наиболее престижные позиции в стране, затем на очереди были элитные университеты (при этом главное – членство в закрытых клубах этих университетов). Так закладывались неформальные связи, которые порой продолжались всю жизнь, члены этих клубов обычно всегда поддерживали «своих» и надеялись на солидарность соучеников. Это были «свои», «инсайдеры», сохраняющие дистанцию от аутсайдеров. Эти «избранные» охраняются от «простолюдинов» заборами своих имений. В этом кругу браки очень часто заключаются между членами того же класса, их можно назвать «династическими». Члены класса поддерживают связи между собой через закрытые аристократические клубы, где за ужином, за бриджем,. за гольфом они встречаются, где обсуждаются (и часто предварительно решаются важнейшие экономические и политические проблемы, вырабатывается общая стратегия – экономическая, внешнеполитическая и т.д. (с использованием фондов, созданных представителями этого класса , куда входят ведущие экономисты,, политологи, юристы). А затем выработанная программа передается законодательным и исполнительным органам страны, где заседают доверенные люди этого класса и которые «озвучиваются»для широких масс через решения Конгресса, Президента, пропагандируются средствами массовой информации, подавляющая часть которых принадлежит этому классу.

Кто пртдерживается подобных взглядов? В 50-х – 70-х годах это были прежде всего марксисты и неомарксисты Г.Аптекер, Ф.Ландберг, Б. Данэм. Несколько позже близкую точку зрения высказал профессор Калифорнийского университета М. Цейтлин. Но наиболее плодовитым и известным автором, опубликовавшим на эту тему целый ряд монографий, является, безусловно, У. Домхофф .

А теперь попытаемся сравнить модели структуры политической власти и элит США, предлагаемые рассмотренными нами тремя направлениями (см таблицу).

Кто же прав из основных дискутантов? Думается, что определенные основания имеет каждая из перечисленных концепций. Плюралистическая концепция привлекает своим генетическим родством с классическими демократическими теориями, с концепцией разделения властей, привлекает своим стремлением конкретизировать эти теории, раскрыть механизм реализации демократических принципов в современном обществе. Традиционная теория демократии, подчеркивая право каждого гражданина участвовать в политическом процессе, лишь декларировала это право, не раскрывала конкретные механизмы этого участия.

Плюрализм стремится сделать теорию демократии более реалистической, он, собственно, и видит свою задачу в том, чтобы выявить конкретные механизмы участия граждан в политическом процессе.

Типология концепций политической власти

(конец ХХ –начало ХХ1в.в.)

Его сторонники считают, что это свое право граждане могут реализовать, вступая в какую-либо существующую группу давления (pressure group) или создавая новые подобные группы, тем самым получая доступ к влиянию на политику, Отсутствие монополии какой-либо элитной группы на власть, существование противоборствующих центров власти, конкурирующих друг с другом, контролирующих друг друга (полиархическая модель), создает для этого условия и возможности. В американском обществе существует сеть элитных групп с различными программами, которые порой кооперируются друг с другом, порой борются между собой. Власть в обществе представляется диффузной, специализированной. Каждая элита властна в своей сфере, но не во всех сферах жизни. При этом различные элитные группы влияют друг на друга. Эта полиархическая модель привлекательна именно как нормативная модель, она весьма демократична. Однако у нее есть весьма уязвимое место. Главная ее слабость – в том, что плюралистическая модель рассматривается как реализованная в политической системе США.

Вот эту-то слабость и заметили критики плюрализма. Они не отрицают плюрализм как теоретическую концепцию, но они показывают несоответствие политической практики США идеальной модели политического плюрализма. Именно в этом несоответствии и обнаруживаются основания для острой критики плюралистов. На огромном эмпирическом материале они показывают, что реально важнейшие политические решения (как и экономические, как, собственно, и все социальные решения, от которых напрямую зависит жизнь миллионов и десятков миллионов людей), принимает небольшая элитная группа (несколько тысяч человек). Причем образ жизни этих людей качественно отличает от образа жизни подавляющего большинства американцев: они отличаются по богатству, по статусу, по степени влияния на исторический процесс

Рассуждая на уровне политической философии, т.е. делая акцент на нормативность, мы хотели бы отдать предпочтение плюрализму. Но когда плюралисты объявляют, что идеал плюралистической демократии реализован в современных Соединенных Штатах, это не может не вызвать возражений. В описании американской политической реальности, в описании структуры власти в США предпочтение приходится отдать неоэлитистам, которые убедительно показывают, что реальная власть узкой элитной группой, состоящей из нескольких тысяч человек, занимающих руководящие позиции в важнейших социально-политических институтах США.

Но неоэлитисты, на наш взгляд, совершают ошибку, абсолютизируя эту ситуацию, считая ее нормативом, принижая роль неэлитных страт в обществе, прежде всего, народных масс в социально-политическом процессе, имеют тенденцию негативно оценивать эту роль, возлагая все свои надежды на квалифицированную элиту и видя образец этой элиты в современной элите США. Позиция неоэлитистов страдает существенными пороками: утверждение, что именно элита является решающим субъектом политики, означает непонимание того, что в нормативном плане этот тезис противоречит принципам демократии, а вся концепция в целом игнорирует роль народных масс в историческом процессе, является неисторичной, ибо утверждает вечность и неизменность существования элиты как привилегированной социальной группы.

Наконец, серьезные аргументы выдвигают и сторонники концепции существования в США правящего или господствующего класса. Социальное неравенство объясняется не естественным неравенством человеческих способностей, а тем, что собственники основных средств производства, социального и символического капитала общества, составляют господствующий класс общества. Этот класс занимает привилегированное положение в обществе, контролирует экономику политику США, средства массовой информации, и защита своих привилегий – приоритетная ценность этого класса. Очевидно, что перед нами – один из вариантов марксистской и неомарксистской интерпретации политического процесса. Указанная концепция также уязвима для критики. Прежде всего, не может не вызывать сомнения то, что важнейшие решения по политическим, экономическим, социальным проблемам принимает тот самый господствующий класс в целом, который и является главным объектом критики (а затем эти решения навязываются этим классом массам). Нам представляется, что необходимо развести понятия: «высший класс» и «правящий класс». Система элит не совпадает с классовой структурой. Класс не есть нечто недифференцированное целое, нерасчлененное внутри себя, не есть некоторая абстрактная целостность. Интерес правящего класса осознается и выражается прежде всего наиболее активной его частью, авангардом, который опирается на определенную организацию – государственный аппарат, политическую партию и т.д. Под элитой обычно понимают те специфические группы, которые представляют исполнительную властно-политическую часть правящего класса.

Таким образом, отношения между элитой и правящим классом достаточно сложны и неоднозначны. Осуществляя управленческие функции политическая элита не только играет особую роль в жизни общества, но и обретает относительную самостоятельность по отношению к своему классу. И вырабатываемая квалифицированной элитой политическая стратегия – это не только выражение интересов высшего класса. Подобная примитивно-эгоистическая политика неминуемо приводила бы к социальным взрывам и гибели систему в целом и прежде всего ее высшего класса. Оптимальная политика, вырабатываемая политической элитой – это обычно компромисс (в идеале – консенсус) в отношениях между различными классами и слоями общества, что в долгосрочной перспективе более всего отвечает интересам самого высшего класса, потому что пролонгирует существование и развитие существующей социально-политической системы, ставящей высший класс в привилегированное положение. Вряд ли можно согласиться с марксистским тезисом о том, что право – это возведенная в закон воля господствующего класса (К.Маркс). Если бы это было действительно так, это приводило бы к перманентным социальным взрывам, которые невыгодны в первую очередь высшему классу. Думается, что право, как и политика, – это обычно компромисс, учитывающий (пусть в разной степени) интересы основных классов и социальных групп общества и тем самым пролонгирующий существование данной социально-политической системы, пролонгирующей status quo. Итак, труды политологов, анализирующих роль правящего класса в политическом процессе США и утверждающих наличие этого класса, содержат ряд правильных положений. Но это – не вся правда и не только правда. В каждой из рассмотренных нами моделей американской политической системы мы обнаружили и сильные, и слабые стороны.

И завершая анализ основных моделей структуры политической власти и структуры политических элит, мы хотели бы предостеречь от окончательных суждений, могущих звучать как приговор. Решение вопроса о том, кто прав из дискутирующих сторон, не может быть решен абстрактным теоретизированием. Правильность любого решения может быть подтверждена эмпирическими социологическими исследованиями. И при решении исследуемой проблемы мы будем опираться, как на определенный ориентир, на понимания различий между подходом политической философии, делающей ударение на нормативности, от подходов политической социологии, в фокусе внимания которой – описание наличного социального процесса.

* * *

Представляет интерес сравнение российской и американской элитологических школ. Не прост ответ на самый, казалось бы, элементарный вопрос: какая из двух школ старше. Корни российской элитологии, несомненно, глубже, за ней – тысячелетняя история, тогда как американской элитологии – менее четырех столетий. Однако такое сравнение не вполне корректно. Дело в том, что в России традиция элитологических исследований была прервана в ХХ веке на семь десятилетий. Согласно коммунистической идеологии, при социализме нет и не может быть элиты, а, следовательно, нет и предмета для элитологических исследований (это было так же справедливо, как известная реплика: «У нас в СССР секса нет»). Очевидно, что в «социалистических» странах была элита, причем деспотическая, тоталитарная. А эти семь десятилетий были исключительно важными для истории элитологии. В США именно в эти десятилетия бурно развивались элитологические исследования, и американская школа заняла доминирующие позиции в мировой элитологии. А России в конце 80-х – начале 90-х годов пришлось начинать свои элитологические исследования чуть ли не с нуля.

Далее. Было бы легче всего сделать вывод, который лежит на поверхности и представляется самоочевидным: российские элиты были, как правило, авторитарными, американские – демократическими, что российская элита монистична, а американская – плюралистична. Но такой однозначный вывод был бы некоторым огрублением действительности, которая всегда сложнее любой схемы. И российские, и американские элиты в начале своего развития были и авторитарны, и монистичны (пусть в разной степени, американские элиты сравнительно быстро эволюционировали в сторону демократизма и плюрализма, а в России долго и устойчиво преобладали элементы авторитаризма и даже тоталитаризма). Все же правильнее было бы говорить о тенденциях. Несомненно, что в российской политической истории преобладали авторитарно-монархические, автократические и тоталитарные режимы. Соответственно и элиты были востребованы недемократические. А когда в постсоветский период стала востребованной демократическая элита, такой элиты в готовом виде не оказалось, и элитные позиции сплошь и рядом заняла псевдоэлита или квазиэлита.

Напротив, американская политическая система строилась на началах в большей или меньшей степени демократических, ее парадигмой было гражданское общество и демократическая политическая культура (хотя было бы неправильным утверждать, что американская политсистема была на всем протяжении демократическо в нормативном смысле этого слова. Это было бы статической схемой, не раскрывающей динамизм американской политической системы, различные периоды которой весьма различаются с точки зрения соотношения роли и влияния народных масс и элит).

Р.Миллс справедливо связывал особенности американской элиты и элитогенеза с отсутствием этапа феодализма. В отличии от Европы и России американская элита не развивалась на базе феодально-аристократических корней, получив таким образом, несомненные преимущества. Миллс отмечал, что в Европе феодальные корни, феодальные традиции в определенной мере затемняют процесс эдлитогенеза, а в американском варианте процесс элитогенеза проявляется в более чистом виде, социальная структура (и ее элитный слой) в большей мере соответствует способностям и личным качествам членов элиты, на процессе структурализации общества не висят гири традиций европейской феодальной аристократии .

Важно еще одно существенное различие в структуре российских и американских элит. В России доминирующей элитной группой в обществе была (и, увы! остается) политико-административная элита (не потому ли в стране так много чиновников и всякого рода «начальников» и так мало талантливых бизнесменов и менеджеров – их давит административная элита и сонм подчиненных ей чиновников). В Соединенных Штатах на большей части их истории определяющую роль в структуре элит играла (и продолжает играть) – со всеми плюсами и минусами такого положения – экономическая элита.

И, поскольку речь зашла о структуре элит, отметим и определенное сходство – в обеих странах культурная элита играет второстепенную роль, порой роль периферийной силы, хотя она должна быть той референтной группой, на ценности которой ориентируется все общество. К тому же в России эта группа оказывается униженной – и в период, когда она подавлялась цензурой, и в период рыночных отношений, когда она неприлично обнищала и не ведет за собой общество, а вынуждена потакать вульгарным вкусам рынка.

Отметим и еще одну общую черту – и в российской, и американской элитологии мы наблюдаем борьбу и противостояние демократических и антидемократических концепций, противостояние элитаристиских и эгалитаристских тенденций. Впрочем, более корректен вывод о том, что как в России, так и в США развитие элитологии происходило в русле трех основных парадигм: элитарной (преимущественно консервативной), либерально-демократической (элитной) и эгалитаристской.(окрашенной преимущественно в левые цвета политического спектра). И если в дореволюционной России преобладали сочинения, написанные в рамках элитарной парадигмы, в Советской – в эгалитарной, в постсоветской – в элитистской, то в США – элитарные ( в начале истории США) и либерально-демократические (элитистские) и весьма слабо представлена эгалитарная парадигма. Вместе с тем, общей тенденцией в обеих странах является движение от элитарной парадигмы к элитистской.

Порой антиэлитаризм, проявляющий себя в обеих странах, оказывается мнимым (скрытым элитизмом), когда его американские сторонники (Д.Рисмен и ряд других теоретиков политического плюрализма) считают, что в подлинно демократической стране не может быть элиты ( а значит, ее как бы и нет), субъектом власти является народ, (хотя они признают факт социальной стратификации, наличие в этой стратификации высшей страты (по разным основаниям – богатству, политическому весу и т.д.). Но особенно скрытый элитаризм проявил себя в СССР в идеологии КПСС, когда в прокламировавшемся «обществе без элиты» оказывался правящий слой, обладающий институционными привилегиями и сосредоточивший в своих руках властные функции.

И для российской, и для американской элиты характерна мессианская идеология, стремление преподать ее остальному миру. Собственно, доктрина «избранности» народа – весьма древняя. Она характерна для древнего Китая (и не только древнего) как «серединной империи», центра мира, рассматривая другие народы как варварские. Подобные идеи характерны и для Древней Греции, и для Древнего Рима. Известно из Библии, что с подобной идеологией выступала элита древнееврейского народа. Кстати, Т.Джефферсон писал, что США – это «новый Израиль», «Земля обетованная», подчеркивая «избранничество» американского народа. Мессианская идеология характерна и для России (вспомним концепцию Филарета: «Москва – третий Рим»), стремление советской элиты навязать всему миру коммунистическую идеологию, проложить человечеству путь в «светлое будущее». Ныне претензии на мессианскую роль характерны для США. Американский внутриполитический элитизм в ХХ веке дополнился элитизмом внешнеполитическим, особенно в конце ХХ и начале ХХ в.в., когда ее элита сочла себя победителем в «холодной войне», единственным мировым лидером. Это подтолкнуло идеологию «избранничества», рассмотрение Соединенных Штатов как элитной страны. Война с Ираком 2003 года показала настойчивое стремление американской элиты экспортировать свою политическую систему в другие страны, имеющие иные традиции и иной менталитет. Термин «элита» стал распространяться и на межгосударственные отношения, «элитными» часто называют страны «золотого миллиарда», которые рассматриваются как субъект мирового процесса, а оставшиеся пять миллиардов – как объект руководства транснациональных корпораций.

Domhoff W. Who Rules America? Power & Politics in the Year 2000. L .– Toronto , 1998.

Между прочим, некоторые российские исследователи находят определенное сходство между элитогенезом в США и формированием советской политической элиты, когда были подрублены корни старого элитогенеза, корни, связывающие новую элиту со старой (Круглов М.Б. Технология власти. Мифы и реальности в истории России, М.,1997).

Подробнее см: Карабущенко П.Л., Рябцева Е.Е. Элита и общественность США: мнение и предпочтения, Астрахань, 2002.