Самброс А. Политика, демократия и жертвоприношения

Эссе посвящается Юлии Нестеровой – за терпение и помощь.
“Если тебя обещают поместить на алтарь,
спроси: в качестве божества или жертвы?”
Мариан Карчмарчик

Постановка проблемы (вместо «введения»)

Политика не является сферой распределения власти как принято считать. Суть политики состоит в том, что она, скорее, является определенным типом мировоззрения или, даже, режимом мировосприятия. Этот тезис основывается на том факте, что сама власть является функцией, а не значением, она всегда основывается на обладании смыслом. Это приводит к тому, что все рассуждения о «власть = господство», «власть = насилие» становятся частью более обширной модели, где сама власть есть обладание смыслом.
Можно с уверенностью заявить, что подобный подход к определению политики был обоснован Жаком Рансьером, хотя следует признать желание каждого автора видеть под рассматриваемым им предметом новую смысловую вселенную. Часто подобный подход заканчивается тем, что в определенный термин привносится новый смысл. Многие теории и концепции строятся на основе таких новых, привнесенных смыслов. К примеру, можно взять теорию Макса Вебера, который с легкостью вселил новый смысл в понятие «господство» отбрасывая другое понятие, успевшее уже набить оскому всем исследователям социальных дисциплин, – термин «власть».
Например, не только «знание» может представлять власть, скажем, с позиции передовых военных технологий. Примитивное, «пещерное» насилие, которое осуществлялось одним индивидом в отношении другого, находилось в таких же рамках обладания смыслом, как и отношения между преподавателем и студентом в рамках современного отечественного университета. Собственно, само осознание направленного насилия, как такового, является одной из самых сильных человеческих черт. Здесь же открывается и вторая сторона человеческой натуры – жалость, которую так сильно уничижал Ницше, рассуждая о «христианском милосердии».
Кроме того, сам режим политики, этот специфический тип мировоззрения, родил огромную вселенную материальных артефактов, символов, смыслов и значений, которые заполняют когнитивное пространство между индивидами. В данном случае индивид представляет собой некую «губку», которая впитывает определенные смыслы, её окружающие. Проблема лишь в том, что с каждым поколением количество смыслов или, если угодно, культурных кодов увеличивается, а способность губки к впитыванию качественно не изменяется. Поэтому, и во многом благодаря развитию информационных технологий, мы находимся в состоянии перманентной информационной передозировки, при постепенно снижающемся уровне нахождения смыслов. Другими словами: мы перестали понимать не только смысл определенных слов, символов, но и целых систем и структур.
Именно в этой точке стоит задуматься о том, что наша сконструированная политическая вселенная является, в первую очередь, продуктом нашего сознания. Если это действительно так, то не содержат ли политические процедуры, нормы и правила свои «альфа-вселенные»? Я более чем уверен, что они их содержат, и задача скомпрометированной в публичном пространстве нашего отечества политической науки состоит в том, чтобы находить первоначальные значения, пытаться хоть как-то удержать смыслы политической реальности в устойчивой форме. Для этого необходимы теории, которые могут объяснить процессы, происходящие непосредственно в нашем государстве и государствах-соседях. Без концептуального видения картины на макроуровне можем ли мы называть себя политологами – словом-калькой из двух языков? Увы, нет.
В значительной мере, эта работа является попыткой обосновать гипотезу иррационального поведения индивида (в мире политического), и собственно поиск этого иррационального индивида, которого я противопоставляю рациональному, «рыночному» индивиду. Характерной чертой второго является то, что он, ведомый специфическим чувством своей рациональности, выбирает из числа возможных альтернатив, ту, которая кажется ему наиболее приемлемой.
Вопрос, заметьте, здесь не ставится относительно того, чем конкретно мотивируется индивид: своими эгоистическими чувствами, желанием и преследованием общего блага или ещё чем-нибудь из этого рода. Когда мы говорим о рациональном индивиде, мы подразумеваем под этим действительное существование индивида, способного задумываться и делать осознанный выбор.
Современные демократические режимы четко показывают обратное – засилье популизма и цинизма в сфере публичной политики начиная от Лондона и до Рима, от Мадрида и до Киева подводят к мысли, что индивиды являются во многом иррациональными – они поддерживают определенные партии, не осознавая реальных причин  выбора.
«Электорат» – так принято называть массу, которая имеет право голоса, – не сопоставляет альтернативы, он действует импульсивно. Также, особенно в отечественной политологии, несколько лет назад в научных публикациях были популярными рассуждения о «протестном голосовании».
Последнее же представляется как форма мирного и вполне рационального протеста против, то ли политической конъюнктуры, которая в данный момент представлена на политическом рынке, то ли оно показывает абсолютное неверие индивида в возможность найти среди кандидатов достойного для получения власти. Опять же, рациональность этого поступка зависит от внутренней интерпретаций каждого отдельного человека. Однако желание «засвидетельствования» протеста путем голосования указывает не только (и не сколько) на рациональное (хоть и протестное) поведение индивида в конкретной политической системе, сколько на факт заинтересованности участия в демократических процедурах голосования.
Заметьте, я избегаю слова «выбор», так как далее попытаюсь объяснить, что, на самом деле, в таких государствах, как, например, Украина никакого выбора не происходит. Неправомерным, как мне кажется, будет рассмотрение западных демократий в рамках этой гипотезы, так как они очень отличаются от того, что существует на «постсоветских просторах». В аргументации этой работы я, по большому счету, буду использовать примеры из недавнего политического прошлого Украины, проводя, таким образом, исследование на грани философии политики, политической антропологии и прикладных политических дисциплин.
Фокус этой работы наведен на поиск первоначального смысла демократических процедур или даже демократии в её самом широком понимании как политического явления. Интересно, что демократию считают самой передовой политической технологией, которая постоянно усовершенствуется и привносит все новые и более совершенные модели учета мнений в решении общих вопросов. От классической теории демократии до агонистической модели Шанталь Муфф все теоретики, которые защищали «демократию», направляли свой взор в середину этого сконструированного организма, который не имел в реальности своего референта.
Проблема состоит не в том, что невозможно смоделировать «демократию» в отдельно взятом обществе (постсоветские государства здесь показательны), а в том, что гуманитарии исходили из определенного общего образчика демократии, давным-давно утратившего свою смысловую нагрузку. Чтобы пояснить этот тезис нам следует разобраться в значении понятия «демократия». Далее следует разбор основных моментов того, что условно можно назвать гипотезой голосования как жертвоприношения.

Основания власти: принцип «кратос» и принцип «архе»

Итак, существуют различные основания власти. В соответствии с этими основаниями возникает то, что мы называем типами политических устройств, а некоторые шутники именуют это явление терминами «политическая система» или, даже, «форма правления» (с последним термином, отчасти, можно согласиться).
Первую группу оснований следует свести к архе (Arkhein), вторую к кратии (Kratos). Первый термин в действительности означает, первоначало, основополагающий принцип власти, который дает возможность безошибочно установить перечень тех, кто имеет право властвовать. Например, в (мон)архиях правит индивид по принципу доблести – это единоличное властвование, которое со временем переросло в форму правления по принципу крови. С другой стороны находится (олиг)архия, где законное притязание на властвование имеют немногие, те, кто распределяет большую долю благ произведенных (со)обществом.
Короче говоря, большой плюс принципа архе в том, что он точен. С кратией всё обстоит несколько иначе – это понятие дает только представление о том, каковым должно быть политическое устройство, он не ведет к фиксации текущего status quo. Именно поэтому, понятие (демо)кратии настолько расплывчато и не однозначно. Хотя это довольно странно, учитывая тот факт, что само слово kratos более уместно в политологической терминологии, чем слово arkhein.
Масла в огонь подливает ещё и то, что слово демос сложно трактовать как народ. Если, конечно, мы подразумеваем под народом массу, которая неспособна к усвоению смысла, если мы подразумеваем под этим термином не качественное состояние (со)общества объединенного смысловым контекстом, а просто стадо – тогда всё становится на места. Однако если мы придаем термину демос более глубокий смысл, тогда неопределенными становятся оба понятия: как народ (демос), так и правление (кратия).
Интересно ещё и то, что разница между демосом и охлосом (и тот и другой термин можно использовать для обозначения бездумной массы) состоит в следующем: демос – это покорное стадо, тогда как охлос – это кричащая и уничтожающая всё на своем пути масса.
Отсюда исходит ещё одна проблема – границы (демо)кратии и (охло)кратии. Можем ли мы с уверенностью говорить о существовании (охло)кратии и (демо)кратии, или же эти типы политического устройства представляют собой разные стороны одной и той же монеты? Этот вопрос остается открытым.
Главное, что нам стоит запомнить – полнейшую неопределенность понятия «демократия», которое, за неимением лучшего, пытаются сконструировать различные исследователи. Дошло до того, что в ходе разбора демократических процедур гегемонистской стала концепция рыночного субъекта, предполагающая в первую очередь то, что индивид является рациональным. Конечно, свою роль сыграло и привязка гегемонистской методологии политической науки к реальной конъюнктуре на международной политической арене. Однако в данный момент разговор идет не о критике самой политической науки, а лишь об одном из её самых разрекламированных конструктах – демократии.
Разрабатывая в своё время тему виртуализации политического, я обратил внимание на следующий факт: демократический выбор зачастую осуществляется избирателем иррационально. Здесь я не буду повторять заезженное утверждение критиков демократии, будто сами демократические процедуры засвидетельствуют сегодняшнее состояние избирателей – для нас это не так важно, как поиск того, что в действительности определяет выбор, который избиратель делает в день голосования.
Увы, но теория рационального выбора со всем её развитым математическим аппаратом не может объяснить избирательный процесс, скажем в Украине (собственно в других пограничных государствах – тоже), ибо люди, чьи чаяния были преданы неоднократно, всё равно продолжают поддерживать определенные политические проекты, зачастую осознавая их фиктивность.
Популярные в народе фразы типа: «да все они одинаковые…» – лучше всего засвидетельствуют осознание украинским демосом той политической виртуальности, которая окружает их. Но избиратели продолжают участвовать в выборах, они, с какой-то маниакальной верой, готовы держать равнение на «своих» вождей, одновременно с этим проклиная в сердцах тот день, когда, собственно, эти вожди появились на свет.
Короче говоря, избиратели Украины (впрочем, как и избиратели России, Белоруссии и т.п. – не берусь судить о «западных демократиях», так как это совсем другая действительность) ведут себя крайне иррационально, что, впрочем, не мешает нам сделать анализ их поведения. Ведь иррационализм в социальном пространстве сводится во многом к социальным практикам, которые противоречат «здравому смыслу».
Пример: не бить себя головой об стену – это рационально, бить себя головой об стену – это иррационально (по очевидным физиологическим причинам). Но как в первом, так и во втором случае, существуют базисные основания для конкретного действия. Избирательный процесс в Украине – это ситуация, которая тождественна битью головой об стену, однако даже это иррациональное действие имеет под собой вескую причину. И причина эта кроется, конечно же, в культуре, а точнее – в том коллективном бессознательном, которое беспрерывно давит на нас. Оно определяет мотивы поступков, в том числе, и в отношении к политической действительности.

Связь современной демократии и ритуала жертвоприношения

Интересно, что в рамках политологических доктрин существует весьма интересное разграничение традиционной демократии (древнегреческой) и новой (модерной) демократии. К характеристикам первой относят жребий, к характеристикам второй – голосование. Эти два действия являются двумя главными процедурами, которые обеспечивают возможность передачи власти из рук одних людей в руки других.
Жребий – это жертва, которая приносится в символическом плане. Жертва – дар, который приносится божеству, в надежде на получение благосклонности с его стороны. Стоит заметить, что жребий – это только один из типов возможных жертв в сфере политического, собственно, как и вбрасывание бюллетеня.
Главное мое утверждение сводится к тому, что основополагающая демократическая процедура – голосование является в современных государствах, в известной степени, – символическим жертвоприношением. Не стоит примитивно интерпретировать жертвоприношение как убийство живых существ на алтаре, нет, сейчас всё намного сложнее. Вместо храмов у нас – избирательные участки, а вместо специального инструмента для убийства жертвы – бюллетень с перечнем наименований кандидатов. Акт отмечания фамилии и вбрасывания избирательного бюллетеня в урну (алтарь) – чем это не жертвоприношение?
Голосование – это и есть жертвоприношение, которое отличается от бросания жребия лишь по форме, но не по сути. Удивительно, но человек отчуждает часть своей «собственности» (в этом смысле право на властвование – и является этой собственностью, суверенитетом) ради того, чтобы заручиться поддержкой высших сил. Просто теперь это отчуждение суверенитета происходит немного по другим правилам, чем несколько тысяч лет назад, хотя результат голосования, как и результат жребия, качественно не отличаются между собой, ведь и в первом, и во втором случае, сама процедура определения формального правителя осуществляется через задабривание божеств.
В ходе жребия именно боги должны были определить правителя (среди числа граждан, т.е. – (полу)богов), а в ходе современного голосования избиратели всего лишь перетасовывают иерархию пантеона, они способны вынести на высшие позиции (полу)богов или понизить в иерархической структуре полноценных богов-политиков. Увы, это не происходит по рациональным мотивам и скорее похоже на броуновское движение. Избиратели-«неведомые» просто делают символическое жертвоприношение в надежде на то, что божество, которому они поклоняются в определенном регионе, подарит им свою благосклонность, если победит в электоральных состязаниях.
И нет здесь никакого рационализма, ведь для него требуется минимальные знания, понимание выгод и эффективная стратегия поведения на политической арене. Такой стратегией не обладает ни один рядовой избиратель в мире, а потому голосование – это жертвоприношение. И вообще: какой скрытый смысл несет в себе слово «голос»? И какая разница между, скажем, речью, и голосом в политическом измерении?
По идее, демократические процедуры должны нести в себе как раз установку на человеческую речь – как способ передачи собственного суждения. Однако сам порядок, при котором правит «народ» (демос) – «people» – не предполагает возможности выслушивания каждого. Он, этот порядок, предполагает только фиксацию эмоционального положения «people». Другими словами, разница между речью и голосом в том, что последним обладают животные и люди, коих можно «не учитывать». Речь же, напротив, имеет значение (или, как минимум, претензию на таковое значение) для всех. Именно поэтому лишь самые достойные имели право голоса в древнегреческих полисах, лишь красноречивым героям с белоснежной репутацией давали выступать от имени демоса на священных народных заседаниях.
Функция голоса – показать эмоциональное состояние плохо/хорошо; хвальбы/жалобы животных или толпы, которая стоит на площади. Функция речи – донести общезначимый смысл до всех участников политической системы, и до «неучтенных» в том числе. На площадях, где стоят люди, речью обладают те немногие политики, которые вещают с трибуны, обращаясь к «people». Именно эти современные глашатаи, вооруженные громкоговорителями, а если повезет, то и переносными сценами, уполномочены диктовать толпе смыслы, которые она, толпа, должна послушно впитать. Но, к большому сожалению, подобные мероприятия заканчиваются довольно закономерно и бессмысленно – толпа поедает смысл и растворяет его внутри себя, не оставляя возможности для согласованных рациональных политических действий.
Любая серьезная акция протеста грешит тем, что рано или поздно, она превращает «народные собрания» в охлократические «посиделки-кричалки-стоялки».
Из этого следует, что голосование воплощает процедуру засвидетельствования текущего состояния избирателя. Причем те, кто обладают речью, смотрят на этого избирателя, в лучшем случае, как на свой скот. Эдакое своеобразное проявление заботы о своей «собственности». Само отношения к людям осталось и остается в речи: рабы никуда не исчезли, они просто стали по-другому называться, а характер общественных отношений просто назначил им новые правила для их жалкой и ничтожной игры. Большинство из нас, простых смертных «хомячков», должны потратить большую часть своей жизни лишь на то, чтобы обеспечить себя маленькой норкой в большой выгребной яме современного общества.
Дополнительные доказательства гипотезы голосования как жертвоприношения можно сделать, разбирая структуру жертвоприношения и структуру голосования. Итак, для жертвоприношения необходимо определенное место (алтарь), определенное время (пора года, время суток и т.п.), определенная группа индивидов или один избранный индивид, который должен руководить этим процессом, ну, и, конечно же, сама жертва, которую приносят в дань божеству.
Демократическое голосование полностью подходит под вышеописанную структуру: алтарем является избирательный участок, непосредственным местом «убийства кролика» – кабинка для голосования, вместо ножа избиратель пользуется ручкой, вместо кролика – бюллетенем. Избиратель приходит на участок в определенное время, процессом руководят «обученные жрецы» – члены избирательных комиссий. Электоральное жертвоприношение не является обязательным для индивидов, хотя оно весьма желательно, и, более того, оно является «обязанностью» гражданина (а значит, носителя того суверенного богатства, которое он может отдать своему покровителю). Я думаю, что каждый из Вас уважаемые читатели, сможет провести кучу своих абсолютно нетривиальных параллелей между процессом жертвоприношения и процессом голосования.

Демократия и боги

Кто же эти высшие силы, в честь которых сейчас с завидной частотой то там, то тут происходит символическое жертвоприношение «кролика»? Эти высшие силы являются не чем иным, как богами. Для более адекватной интерпретации этого феномена стоит вспомнить пантеон древнегреческих богов, которые имели определенный виртуальный характер, что означает двойственный характер присутствия.
С одной стороны, эти боги имели «сценический образ», навыки и историю, описывающую их жизненный путь – это плод фантазии тех, кто веровал в богов. С другой стороны, такая вера порождала непрерывное присутствие этих виртуальных богов в жизни общества. Другими словами, общественные практики, а особенно политические, во многом определялись верой людей в пантеон богов. Сами же боги, а вернее их почитатели, рассеивались по региональному принципу (в разных полисах строились храмы поклонения различным богам).
Современные политики мало чем отличаются от древнегреческих богов. Они также существуют виртуально, о них также слагают истории-легенды. Ведь современные политики – это плод воображения в головах обывателей. Конечно, существуют реальные люди под именными образами «политико-богов», проблема заключается лишь в том, что среднестатистические индивиды знакомы с ними только через экран телевизора или монитор компьютера, газетный лист или голос, раздающийся с динамика. И если древнегреческих богов изображали в живописи, с них отливали статуи и слагали о них легенды, то мы можем сказать, что за несколько тысяч лет ничего фундаментального не произошло, хотя, если уж совсем честно, информационная эпоха намного упростила рождение новых «богов».
Итак, политико-религиозную иерархию в Элладе можно, с большой долей условности, представить как:

• полноценные боги (имеющие все атрибуты божеств: собственную легенду, которую невероятно сложно уничтожить, смысловое поле и т.п.);
• полубоги (те, кто претендует на позицию первых, менее знаменитые, но признанные представители пантеона или плоскости, которая находится вокруг тусовки богов);
• простые смертные (те, кто не имеют никакого смыслового пространства вокруг).

Если в отношении Греции используется слово «пантеон», то в отношении к нашим «олимпам» стоит применять термин «политикум». Так вот, структуру этого «политикума» можно представить как:

• полноценные политики (те кто имеет смысловое поле, представляют собой определенный образ или символ, легко узнаваемые персоналии);
• (полу)политики (претендующие на позицию первых, а поэтому пытающиеся максимально сильно бомбардировать виртуальное пространство своим присутствием, создавая своего референта в информационном поле);
• простые обыватели (масса, которую справедливо можно назвать словом «неведомые»).

Если выводы, сделанные в этом эссе, верны, то аналитическим фирмам, которые специализируются на разработке политического инструментария, стоит несколько пересмотреть свои подходы к «раскрутке» новых политических проектов. Ибо с этими проектами и единичными клиентами следует обращаться в виртуальном пространстве таким образом, как будто бы они являются виртуальными древнегреческими богами. Следует всё делать так, чтобы избиратели хотели принести жертву именно им. Стоит ли в таком случае обращаться к рациональным мотивам избирателя и уповать на его этос? Весьма сомнительно. Скорее следует придавать значение тому, что довлеет над этими индивидами столетиями в среде политических традиций..
Таким образом, поиск политических традиций становится ключевым для профессионального политолога-прикладника действием, которое может сулить ему в конечном итоге, значительные электоральные вливания без использования давно заезженных, компилированных и безосновательных «инновационных» стратегем.
В этой точке открывается огромная перспектива для исследований в рамках политической антропологии, которые необходимы для решения чисто прикладных задач строения политических проектов. Именно политическая антропология способна ответить на вопрос – чего жаждет избиратель, и за что он готов отдать часть своей сущности в пользу высших существ, в пользу его богов, в пользу наших политиков.
Здесь также существует иллюзия полета научной мысли: мы должны осознавать степень вымысла в наших рассуждениях. Признавая, что поступки человека в сфере политики определяются, в большей мере, врожденными, фактически, схемами поведения, можем ли мы заявить, что все поступки и действия человека всецело определяются бессознательным? Увы, нет… Невозможно просчитать поступки человека, опираясь на традиции и структуры социального поведения, которые существовали на определенной территории долгие годы. К большому сожалению политологов , часть индивидов в полной мере обладают рациональным сознанием, которое, как ремень безопасности, удерживает их от бессмысленных, с точки зрения рыночно-капиталистической модели общества, поступков. Но таких людей немного, а традиции довлеют над всеми.
Итак, в каждом национальном государстве, а может даже и в каждом большом регионе этого национального государства, существует свой небольшой политический «Олимп». Всю историю этой «горы» практически невозможно осознать полностью, ибо она состоит из одной большой макроистории, которая является почти непостижимой в силу своего необъятного характера, скрытых перипетий и невозможности установить истину. С другой стороны, есть микроистории – рассказы и представления, которые имеют региональный характер. Например, то, что рассказывают и знают люди о Юлии Тимошенко в Днепропетровске (вотчине политика), не соответствует представлениям об этом политике, скажем, в Киеве. То, что рассказывают о Викторе Януковиче в Донецке, кардинально отличается от его же истории во Львове.
Это значит, что политтехнологи работают с историями, с рассказами о политиках, с легендами о богах. В сознании эллинов, так же как и сейчас в сознании украинцев (и других ближних народов), не существовало общепринятой религиозно-политической догматики. Она, как я уже и говорил, имела региональный характер. Так, Додома был городом Зевса, Дельфы – городом Аполлона, Гера почиталась на Самосе, Асклепий в Епидавре, Афина (кто бы мог подумать ) в Афинах.  Понятно, что позиционирование и истории об Аполлоне в Дельфах и, скажем, на Самосе отличались.
Что же мы видим теперь? Теперь, конкретно в Украине, ничего не изменилось. Так или иначе «сильные регионы» утверждают своих божеств во всеукраинском масштабе. Двумя главными регионами установления божеств в Украине за последние 20 лет были: Днепропетровский регион (команда Кучмы, команда Тимошенко) и Донецкий регион (команда Януковича).
Но этот пример, в данный момент, актуален не только для украинцев. Скажем, в России, также есть несколько больших групп рождения политических божеств: первая из них – это питерская группа с её вершинами айсберга в виде Владимира Путина и Дмитрия Медведева, вторая – московская. Для примера полубога из этой региональной группы можно с уверенностью взять Юрия Лужкова. Последний – более чем показательный пример драматического падения из политического «Олимпа» России.

Жертвоприношение и дарообмен, структура политического жертвоприношения

Следует пояснить разницу между жертвоприношением и дарообменом. Факт в том, что жертвоприношение является одной из форм дарообмена в символическом смысле. Однако стоит понимать, что если процесс дарообмена строится, в конечном итоге, на обязательствах стороны, которая принимает дар, то в жертвоприношении не существует «обязательств», которые бы заставили полноценного Бога считаться с чаяниями толпы, приносящей ему жертву. Зевс далеко не всегда был благосклонен к тем, кто приносил ему жертвы. Практически всегда политики ближнего зарубежья и нашего с Вами отечества не были благосклонны к своим избирателям, которые принесли им в жертву своё номинальное право править.
Непрекращающуюся электоральную поддержку политиков, которые постоянно «обманывают» свой электорат, исходя из вышесказанного, легко объяснить. Для обычного индивида, который имеет лишь право голоса, но не речи, голосование и отдача своей маленькой частички суверенитета – чуть ли не единственная возможная форма жертвоприношения в нашем «современном» обществе.
Поэтому индивиды и воспринимают себя «отдающими дар», ожидая от политиков ответных действий. Однако проблема состоит в том, что политики, как конструированные образы, не могут ответить благосклонностью тем, кто приносит в их чести жертвы.  Реальные же люди, которые являются основой конструированных образов (не «телевизионная картинка» политика «А», а сам политик «А», как человек), также не способны к осознанию этого масштабного процесса – голосования.
Немного существует политиков, которые способны ощутить свой долг всем тем жертводателям, которые считают этого политика «А» обязанным им своим положением в обществе. Поэтому жертвоприношение является разрывом логики дарообмена, так как в действительности не существует второго участника дарообмена, сам дар, хоть и используется по назначению, однако, достигает своего адресата лишь отчасти, лишь в публичном политическом пространстве.
Как и религиозное жертвоприношение, политическое, также имеет свои специфические особенности. Они проявляются следующим образом: для политического жертвоприношения необходима специфическая констелляция пространства, времени, символов, процедур и участников действа. Рассмотрим подробнее структуру политического жертвоприношения на примере демократического голосования.
По поводу пространства. Оно имеет собственную внутреннюю структуру, связанную с символическим смыслом, придаваемым участниками действа каждой отдельной структурной части.

Это лишь поверхностные наброски доказательства того, что в структурном аспекте процедура демократического голосования «за кого-то» (за персону или виртуальную организацию-партию) идентична к  процедуре жертвоприношения.

«Испытания героев»

В этом подразделе данной работы речь пойдет об оплоте рационализма, которому наши уважаемые философы постмодерна приписывают то, что они называют «характерной чертой модерных государств» – о развитии бюрократического аппарата. Гражданин отсталого государства 2-го или 3-го мира, который сталкивался с ужасными формами бюрократии в разрешительной государственной системе (в противовес уведомительной), прекрасно поймет из своего личного опыта, что я имею в виду. Когда перед тем, как собрать организацию любителей бабочек, необходимо проделать столько ненужной и бесполезной, в государственном смысле, бюрократической работы, тогда невольно хочется больше никогда не любить бабочек, лишь бы не встречаться с этим ужасным выродком – разрешительной бюрократией.
Существует несколько моделей отсеивания людей для определенных нужд. Например, для человеческих жертвоприношений в традиционных обществах зачастую использовались самые лучшие, «чистые», в обрядном смысле, члены сообществ. Определялась эта «чистота» обычно через последовательную цепь критериев, главным из которых был критерий прохождения испытаний. В самом деле, испытания уровня традиционных обществ с ходом истории эволюционировали. Так, мы все сдаем определенные экзамены, чтобы получить новый социальный статус. Мы делаем это в школе, в ВУЗе, в армии, на работе. Это всё формы эволюционных ответвлений от тех форм испытаний, которые заставляли людей ходить по раскаленным углям, доказывая свою обрядную чистоту.
Бюрократия – это атавизм испытаний родом из нашего далекого пещерного прошлого. Это злая шутка коллективного бессознательного, которое пытается постоянно загонять нас в узкие рамки кастовых правил для «избранных героев» и «безмолвного быдла». Разрешительная  бюрократия – это испытания на проверку «геройства». Удивительно, но любая разрешительная бюрократическая система скатывается в конечном итоге к классическому дарообмену со всеми его атрибутами. Это очевидно и закономерно, в этом и состоит вся прелесть наших с вами государственных аппаратов.
Самой отвратительной и лицемерной чертой демократии является то, что в конституциях демократических государств, во время их разработки и принятия, устанавливается неправдивая аксиома, что народ (на деле граждане) является источником власти.
Демократия – это всегда порядки, которые устанавливаются сверху. Можно сказать, что демократия – это просто констелляция государственных учреждений, институциональный дизайн и т.п. Но порядки устанавливаются всегда теми, кто находится у руля, а значит, устанавливаются в их интересах с таким расчетом, чтобы минимизировать их личные издержки. Хуже всего то, что в эту мёртвую идею народовластия пытаются вселить дух справедливости, обвешивая себя знаменами корректного распределения ресурсов и т.п. На деле это означает лишь продолжение властвования ?-правителей, сохранение традиционных элементов управления и создание нового ритуала жертвоприношений в политическом пространстве.
И здесь совершенно не подходят аллюзии относительно того, что ?-правители будут заботиться в демократическом режиме о своих гражданах, как, скажем, фермер заботится о своём скоте. Ибо в действительности скот принадлежит фермеру, с этим все согласны, тогда как люди живут фантазиями о том, что они являются номинально свободными. Ну а если люди пользуются номинальной свободой, то в соответствии с этим, власть также может меняться совершенно номинально, без реальных необратимых изменений, которые мы приучены называть не иначе как «перевороты» (по принципу песочных часов) или «революции».

«Виртуальность» в рамках концепции голосования как жертвоприношения

Процесс виртуализации политики стал знаменательным не тогда, когда был изобретен Интернет, телекоммуникационные системы, радио, газеты или даже летописи. Процесс виртуализации начался намного раньше. С тех самых пор, как человек получил способность фантазировать и реферировать вселенную, которая его окружала, он и болеет этой «виртуальностью» – конструированием образов в своей голове.
Что-то подобное мы можем найти в работах Жана Бодрияра, обозвав это симулякром. Но в таком случае, мы не будем до конца правы. Скорее, окружающий мир является для нас мета-вселенной, со своим общим исходным кодом, но совершенно разными сервисами, приложениями и утилитами. Мы пленники собственного сознания, которое рождает причудливые смыслы и взаимосвязи между мысленными субъектами, которых, по-настоящему, в реальном мире не существует.
Короче говоря, мы делаем весьма строгое «позитивистское» утверждение: существует единая объективная реальность, которая не достижима для человека, но кроме этого существует огромное количество субъективных реальностей, которые имеют точки соприкосновения (или даже общие плоскости) между собой и этой единой, объективной реальностью. Всё, что существует в системе координат субъективных реальностей – это, по сути, конструированные предметы. Виртуальностью же являются точки пересечения и общие плоскости между субъективными реальностями.
Другими словами – виртуальность для нас – это «общие места», общие мифы, общие системы координат, символические конструкции. Источником виртуальности, в том числе и в политическом поле, является процесс смыслового конструирования. Проблема смыслового конструирования, да и вообще виртуальности, заключается в том, что некогда созданные «образы» и «символы» теряют первоначальное значение или часть того смысла, который был заложен в них при создании. Это приводит к знаково-смысловому хаосу в мире информационной неразберихи. Этот процесс – не что иное, как «распад смысла».
Вот, например, образ современного украинского коммуниста. Кто он? Член коммунистической партии, человек, который сочувствует великому делу товарища Ленина и октябрьской революции? А может коммунист – это один из руководителей коммунистической партии, который, не стесняясь, является капиталистом и спокойно чувствует себя в коалиции с партиями, поддерживаемыми владельцами крупного капитала? А может это Мария Константиновна, которой 83 года, и которая, вспоминая хлеб по 16 копеек, разгоняет по телу приятную дрожь? Кто из них настоящий коммунист? Нет однозначного ответа, и быть его не может.
Тот же прием справедлив в оценке, скажем, националистов, да и вообще любой партии. Кто такой этот страшный и грозный «регионал», кто – хитрый «бютовец» (а ныне, уже «батькивщиновец»), кто же такой покладистый «единорос», а кто – безызвестный российский оппозиционер?
Мы все находимся в заложниках у идеи конструирования политических образов, которые ведут лишь к шизофреническому разделению политического пространства на людей, одновременно могущих относиться и к коммунистам и к капиталистам, тем, кто проповедует реформы во благо малого бизнеса и отстаивает интересы крупных производителей. Всё это довольно пошло, всё это – возможности безграничной человеческой фантазии, которая, однажды придумав название вещам, вскоре уходит в тёмную пелену истории, позволяя смешивать значение слов и символов в одном непроницаемом для здравого ума котле, который мы по простоте душевной называем речью.
Сейчас интересно и примечательно одновременно то, что все озабочены конструированием виртуальных тел. Нам следует вернуться из идеального теоретического мира к обычному злободневному быту, чтобы прочувствовать существование наших бессмертных цифровых двойников, которые обитают на сайтах «Facebook» и «Twitter», «Вконтакте» и «Одноклассники». Эти цифровые виртуальные двойники – выражение того же конструирования, которое так сильно проявляется в плоскости политического мировоззрения. В социальных сетях мы строим своё идеальное, виртуальное «Я», свой ?-образ. То же делают и политики, только в более грандиозных масштабах.
В действительности, в эту виртуальную игру идеальных образов (субъективные идеальные образы каждого индивида в отдельности + идеальные образы политиков, составленные их имиджмейкерами) вливается новый смысл и новые правила. Все эти «лайки», вся эта вычурная ерунда с ведением «горизонтальных» избирательных кампаний в Интернете, в поддержку которой работают целые отделы блогеров, обязанные «подымать» нужные темы и, прошу прощения, «мочить» темы соперников, необходимы лишь для того, чтобы перенести процесс жертвоприношения и видимость фанатизма в цифровой формат.

Структура и иерархия театра политического абсурда (ТПА)

Я уже говорил ранее, что в действительности самой простой классификацией политической иерархии является разграничение трех позиций, а именно: «бог», «полубог», «представитель демоса» (той части человеческой массы, которая имеет номинальные политические права и способна исполнить процедуру политического жертвоприношения). В действительности, эта простая и во многом примитивная классификация основана на реальной власти, которую имеет индивид. От силы его влияния и способности конвертировать волю в конкретные решения мы можем оттолкнуться в проведении дальнейшей классификации, так как показатель «владения властью» является более статичным, чем занимаемая роль в публичном пространстве.
Начнем с самого простого – демоса. Он может исполнять много ролей, его можно по-разному преподносить. Если провести числовую прямую и задать на крайних точках 1 и -1, где «1» – это абсолютная поддержка, негодование и любовь большинства, «-1» – ненависть, страх и желание поквитаться с властями, а «0» – полная индифферентность, то нам открывается широкий спектр возможностей для манипулирования общественным мнением и ролями, которые затем будут приписываться демосу, а проще говоря (хотя и терминологически неверно), народу.
Далее следуют более интересные группы: роли, которые можно присвоить полубогам и богам. На самом деле, их не так уж и много. Немногочисленность этих ролей компенсирует то, что их играют разные актеры. Сложно выдумать что-то новое, но, честно говоря, то ли Фортуна улыбается этим индивидам, то ли у них есть отличные политтехнологи, потому что со временем ролей все же становится больше, по крайней мере, становится больше оттенков, с которыми их так упорно играют.
По большому счету, позиция бога или полубога фактически детерминирует политические роли, хотя и оставляет возможность «социального лифта» для самых изворотливых ребят.

Роли в ТПА являются более ситуативными, чем действительное обладание властью. Многие из ролей являются совместимыми, в некотором смысле, даже тенденциозными. Так, например, позиция «клоун» отлично спрягается с позицией «иждивенец» и «приспешник». С помощью таких слов можно не только описать функции определенного политика, но и его дальнейшую судьбу, масштаб его политических поступков. Этим же можно пользоваться при разработке дискредитационных кампаний, направленных на убийство виртуального тела одного из обитателей полутикума.
Отталкиваясь от этого, можно с уверенностью сказать, что сотворение легенд о событиях в рамках политикума, их поддержка и обеспечение, является тем объединяющим звеном, которое толкает в один котел и религию, и политику. Из-за этого приходится делать дополнительную дихотомию между чистым «бюрократическим» управлением и формами управления, которые возникают вследствие использования демократических процедур распределения власти. Последние, до мозга костей, которого у них нет, являются религиозными в самой своей основе. И эта религиозность проявляется не в пустом слове «традиции» или «ментальность», а в совершенно конкретном слове «жертвоприношение».

Режим «Х»

А можем ли мы представить существование демократического режима без его символических атрибутов, которые и представляют, по большому счету, его суть. Скажем так: можем ли мы представить демократию без процесса голосования за избрание правителя в современном мире? Думаю, что нет, ибо тогда не выполняется условие номинальной свободы, которая подразумевает возможность номинального выбора в виде символического жертвоприношения. Обывателям в таком случае пришлось бы объяснять, что они не владеют своей жизнью в полной мере и являются всего лишь цифрой в экономических отчетах полноценно действующих лиц.
Хотя это касается только смысловой нагрузки главной процедуры демократии. Допустим, действительно существует демократический режим без процесса голосования в современном мире. Назовем такой политический режим «Режимом «Х». Как в нем может распределяться власть? Ответ – только через систему архе, что соответственно отрицает демократическую модель сразу или же (и это единственный вариант) с помощью проведения жребия (т.е. видоизмененного типа жертвоприношения).
Стоит сделать оговорку относительно того, что жребий может бросаться в рамках единого поля равных в политическом смысле субъектов, которые каким-то образом заслужили право считаться гражданами. Это означает, что демократия никогда не сможет стать глобальным политическим режимом, ведь процедура голосовния сможет лишь выявить количественные показатели процесса жертвоприношения во всепланетном характере. Режим «Х» тоже не может создать адекватную систему глобальной демократической модели, ибо он всегда строится на противопоставлении «граждан» и «не граждан», «своих» (среди которых жребий возможен) и «чужих» (которые, не имеют права участвовать в бросании жребия).
Режим «Х» более практичен в своих процедурах, чем, скажем, модерные демократии, которые построены на голосовании. Ибо, бросая жребий среди достойных, прошедших в прошлом испытания и заслуживших право на участие в жертвоприношении героев, все в действительности равны (в политическом смысле), а это значит, что нет реальных критериев, по которым одни должны править, а другие нет. И единственным возможным способом передачи власти от одной социальной группы к другой является жребий.
Представьте режим «Х»: политические партии с определенной численностью членов (достаточно большой, чтобы минимизировать возможность участия в жребии маленьких партий), которые обеспечивают символическое жертвоприношение своим партиям, определяют собственных лидеров, идеологию, цели и задачи. После этого нормативная база создается таким образом, чтобы номинальная оппозиция в случае проигрыша в жребии получила меньшинство портфелей в правительстве, но всегда получала такие портфели, с помощью которых можно контролировать действия власти. С другой стороны, победители жребия формируют правительство и получают на определенный небольшой срок возможность управления государством. Плюсы этой системы очевидны, минусы – тоже, а вот доказательство того, что она хуже демократической системы номинального выбора – нет.
Но здесь существует ещё один момент. Для символического жертвоприношения необходим порядок героев на пантеоне, которым можно будет приносить жертвы. Первоначально он появляется не благодаря «выдумыванию легенд» – нет, эта практика появляется гораздо позже. Первоначально в демократических режимах всё упирается в разрешительные бюрократические процедуры – испытания. Например, для того, чтобы выдвинуть себя на пост президента государства, необходимо собрать определенное количество подписей и заплатить «вступительный взнос» – чем Вам не испытание? А стоит ли вспоминать о бумажной волоките, связанной с деятельностью партий или общественных организаций? Думаю, что и так всё вполне понятно.
Поэтому актуальным вопросом остается определение лучшего возможного типа государственного режима. Демократия стала, выражаясь словами Хаека, словом-лаской. Многие ли политики смогут заявить в своей предвыборной программе, что они против демократии и, скажем, за диктатуру или тиранию? Единицы, обреченные в современных «развитых» странах на роль политических клоунов. Модность демократии, постоянное повторение этого слова, как магического заклинания, не способствует адекватному восприятию смысла, который должен быть связан с этим термином. Полисимволичность и даже более – полнейшая неопределенность «демократии» ставит обывателя в затруднительное положение: он подразумевает под этим словом что-то хорошее в сфере политического устройства, а что именно – неизвестно.
Быть демократом в современном мире, это всё равно, что придерживаться 10-ти заповедей для христианина. Сколь сильно наша привязанность к демократии определяется благами, которые она привнесла? Моё утверждение следующее: то, что сейчас подразумевается под демократией в идеале, должно воплощать процедуру, в ходе которой индивиды путем складывания голосов определяют лучшие пути решения тех или иных возникающих перед сообществом проблем. Однако тогда возникает вопрос: как часто мы голосуем за конкретные решения? Крайне редко, и этот процесс имеет объективные социальные тормоза – он не терпит большие сообщества. Даже в рамках небольшой общины, например, деревни, очень сложно прийти к общему знаменателю, как же перенести структуру приема решений путем прямого голосования на общегосударственный масштаб? Ответ прост и лаконичен – никак. Нет социальных механизмов, которые могут заставить всех думать, критиковать и соглашаться. Большинство индивидов вообще неспособно к созданию оригинальных путей решения конкретных проблем, их удел – это выбирать между вариантами, которые предложили более сообразительные и талантливые представители сообщества, чем они.
О какой демократии можно тогда говорить? Она заходит в глухой угол каждый раз, когда мы вспоминаем о прелестях самой процедуры голосования, которую без тени смущения можно назвать бессмысленной. Конечно, подобное заявление не стоит воспринимать буквально, голосование в действительности является универсальным способом принятия решений, это невозможно отрицать. В рамках небольших общин, общественных организаций и коммерческих структур практическое голосование за конкретные решения остается одной из самым популярных моделей «утверждения пути». Но в сфере политического всё несколько иначе.
Люди, в так называемых, «демократических» государствах голосуют не за политические программы, за которыми находиться политики, а за политиков, за которыми номинально находятся их «программы действий на ближайшие n-лет». Это вновь и вновь отодвигает рациональную сторону человеческой природы, заставляя большинство из нас окунаться в чан безумия, называемый профессионалами в сфере политической науки, публичной политикой, апогеем которой является избирательный процесс.
Поэтому не стоит воспринимать голосование в политической сфере как что-то, что имеет отношение к практической, рациональной процедуре принятия коллективных решений? Задача голосования в сфере политического сводится к сохранению status quo, к возможности стабилизации политической структуры, к обоснованию и защите преемственности, к фиксированию социальных статусов. Именно поэтому «демократии» зачастую оказываются олигархиями – это свойство голосования за виртуальные, конструированные образы. Идет ли речь о партиях или об отдельных политиках – не важно.

Архонты, тираны и правила жертвоприношений

Архонт – это индивид, который, соответствуя определенному принципу архе, не просто  претендует на власть, но уже является активным пользователем этого наркотика. Другими словами, архонтом является любой правитель, которому власть перешла номинально законным образом. Это означает, что архонтами сейчас можно обозвать любого правителя, который получил власть не в разрыве с традициями принесения жертв.
Стоит пояснить, что я противопоставляю тиранов архонтам. Первые получили свою власть благодаря силе, в любом её проявлении, минуя общую схему, в которой от всех и каждого ждут следования традициям. Тираны, как это ни парадоксально, в подавляющем большинстве случаев являются радикальными демократами, в том смысле, что они определяют «волю народа» только им свойственным способом – единоличным командным управлением. Архонты же напротив, являются консерваторами в плане соблюдения всех общественных норм. Таким образом, суть этого политического разграничения состоит в отношении и соблюдении управленческих традиций, которые никакого отношения к качеству власти, и качеству управления не имеют. Так, тиран может принести большее благо общине, чем архонт, при равных начальных условиях. История, по моему глубокому убеждению, должна в конечном итоге прийти к тому, что слово «тирания» будет освобождено из объятий негативных коннотаций.
Что же о правилах политических жертвоприношений, которые более всего влились в историю благодаря демократической шизофрении, то следует сказать несколько слов о балансе жребия. Как я уже замечал, большинство демократических процедур, в действительности, сводятся к жребию. Но рациональная человеческая натура, также как и иррациональная, имеет свой ареал обитания, захват которого непосилен ни иррациональности отдельного индивида, ни всей мощи коллективного бессознательного человечества. Этот ареал сравним с утренним похмельем, после выдающейся ночной попойки – рациональность  человека вступает в силу в тот момент, когда жребий уже брошен и нет возможности «вернуть всё на круги своя». Именно в этот момент в силу вступает пояс безопасности любого жребия – процедура испытаний.
Испытания могут принимать любую форму: от знаменитых поединков за первенство в варварских племенах, до цивилизованных расспросов о семействе и достатке при входе в полисный магистрат.  Доселе, я рассказывал об испытаниях, которые требуют жертвоприношения – это условия процедурной «чистоты», это первый род испытаний, которые существуют в политико-религиозной вселенной. Второй тип испытаний – это рациональное звено в цепи человеческих рассуждений, это требования, которые могут быть предъявлены кандидату уже после того, как он удачно прошел процедуру жертвоприношений в его пользу, это испытания за шаг до получения титула политического божества.
В современных государствах пограничья функцию испытаний «до процедуры жертвоприношений» выполняет необходимость соответствия кандидата требованиям, которые прописаны в законах. Удивительная вещь: конституции современных государств содержат мировоззренческо-религиозные посылы, в высшей степени иррациональные. Все эти уверения о равенстве прав, все эти гарантии на возможность равного доступа к власти… Но не тут-то было – на каждую «бестолковую» по своей сути конституцию найдется добрая кипа рациональных законов. И хоть они не соответствуют иррациональным положениям конституций, тем не менее, именно они нормируют политический быт, делая его хоть немного структурированным и понятным для обывателя.
Функцию испытаний «после процедуры жертвоприношения» исполняют (пост)выборные митинги несогласия, политические восстания и акции протеста. Также довольно часто кандидаты сталкиваются с диверсиями и остальными рациональными человеческими подлостями, которые пытаются пошатнуть самое святое – легитимность и честные претензии на правление.
Самыми распространенными примерами испытаний «до процедуры жертвоприношения» являются:

• наличие гражданства (т.е. пребывание в лагере «своих»);
• владение специфическими знаниями (языком);
• собирание тысяч подписей;
• достижение определенного возраста;
• наличие определенного нормативного капитала (например, регистрация партийных ячеек и т.п.);
• самое важное – наличие материального капитала;

Последний бой – он трудный самый: требования обладания капиталом сначала относились, по большей части, к владению землей, сейчас же всё стало до неприличия пошло – для того, чтобы стать архонтом, Вам следует принести в жертву государству n-ю сумму денег.

• и многое другое.

В действительности, за несколько тысяч лет ничего особо не изменилось. Как и в Афинской демократии, сейчас люди лишены права законодательной «инициативы»: в Афинах этой инициативной обладал Сенат, сейчас же этим занимается парламент. Основная разница состоит в том, что в Афинах люди безмолвно сидели на каменных скамейках, возвышаясь на холме Пникс, и могли утвердить или отвергнуть решение, предлагаемое сенатом народу. Сейчас же народ сидит безмолвно у экранов своих мониторов и смотрит на принятые парламентом решения.
Политические права реально только уменьшились. Если ранее от демоса хотя бы требовался «одобрямс», то теперь от того, что принято называть словом «народ» в демократических странах, ждут только тихого повиновения. Во времена демократических Афин происходило активное обсуждение и пояснение принимаемых решений, для этого призывались ораторы – достойнейшие из достойнейших. Сейчас же расшифровка принятых парламентом или даже правительством решений является элементом самообразования граждан.
Благо мы избавились от внешней атрибутики религиозного вмешательства в политику: мы лишены тех жрецов, которые, бегая вокруг холма Пникс, приносили жертвы богам во имя «качественного проведения народного собрания».
Отказ от внешней атрибутики вовсе не значит отказа от действительного характера деятельности политических организмов. Чего только стоят присяги, которые приходится давать каждый раз, когда ввязываешься в более-менее серьезные отношения с политическими организмами. Я уже не говорю о присяге на верность государству или народу. Можно вспомнить о целом потоке конвейерных этических кодексов и различных присяг внутри партий или значимых общественных организаций.
Присяга (клятва) – это ещё один тип символической жертвы – это тавро, которое должно заставить всё существо индивида окунуться в омут религиозно-политических предрассудков. Присяга является одним из многочисленных элементов фиксации политической реальности – она стремится к заключению невозможных и, зачастую, бессмысленных односторонних гарантий, даваемых индивидом с помощью слов, давно утративших свои первоначальные значения.
Здесь открывается ещё один важный момент характера и логики жертвоприношений. Так существует два качественных пути принесения чего-либо в жертву. Первый – это символическое жертвоприношение, когда индивид отдает что-то, условно говоря, «ненужное в хозяйстве» (например, акт сжигания костей быков в Древней Греции). С другой стороны – это принесение в жертву лучшего и отборного по схеме «испытания героев», о чем я уже писал выше. Сейчас же в демократических процедурах заложена та же схема принесения в жертву «ненужного» и «лучшего», что и ранее.
Пассивные избиратели – абсентеисты, которые игнорируют выборы, или люди, которые приходят на избирательный участок и ставят символ напротив графы «не поддерживаю…», вносят свою небольшую лепту в процесс жертвоприношений. Они отдают своё право выбирать архонта другим индивидам, увеличивая своей неявкой или антагонизмом ко всем кандидатам вес каждого отдельно взятого голоса, который был отдан в копилку «за кого-то».
Поэтому, пассивные избиратели невольно совершают акт жертвоприношения, когда отказываются выбирать архонта – тем самым, они отказываются от своей частички суверенитета в пользу большинства активного демоса. А вот активные избиратели приносят лучшее, что у них есть, в жертву и делают это целенаправленно (зачастую теряя в кабинке для голосования и время, и собственное достоинство).

Партии: проблемы определения

Современные партийные организмы являются ни чем иным, как атавизмом эпохи конца ХІХ века. Это отлично видно на постсоветском пространстве. Опять же, для примера, мы можем взять партии, которые в настоящий момент функционируют в Украине. Законодательство нашей прекрасной страны сводится к тому, что партии строятся по образцу ХІХ века, как будто технологии (не только социальные но, собственно, коммуникационные) не сдвинулись с места ни на йоту.
Партии, как сообщества, направленные на консолидацию определенных социальных слоев, понадобились когда, во-первых, эти социальные слои возникли, во-вторых, этим социальным слоям была дана возможность выражать коллективное мнение. Эволюция политических жертвоприношений здесь налицо: конечно давным-давно в Греции существовал свой пантеон богов, которым молились как правители, так и демос. Однако, смещение результатов символического жертвоприношения от конкретных персоналий к несуществующим в реальности коллективным артефактам (партиям), обладающим собственным символическим полем и коллективным виртуальным телом, активно произошло впервые в ХІХ веке вместе с развитием рабочего движения.
То же советское прошлое с «руководящей ролью коммунистической партии в жизни общества» как нельзя лучше демонстрирует создание нового коллективного виртуального организма, которому и должны совершаться жертвоприношения.
И дело тут вовсе не в противопоставлении политических организмов, основывающих собственную власть на силовом принуждении, и иерократических организмов, основывающих свою власть на обладании специфическим смыслом, высшей истиной, а в выявлении совершенно нового, доселе невиданного адресата жертвоприношений. Очевидный вопрос: можно ли ставить религиозные организации, например христианские церкви,  которые также являются иерократическими организациями,  на одну ступень, скажем, с КПСС? Ведь, по сути, каждая религия имеет своё коллективное виртуальное тело, которое проявляется в её организации и закреплении смыслов, таких как: «христианин», «мусульманин» или «буддист». Ответ таков: да, в полной мере и процедурный, и символический, и смысловой аспект религиозных и политических жертвоприношений соответствуют друг другу.
Единственная разница в том, что политика, как и религия, является отдельным типом мировоззрения, а значит, кроме коллективного виртуального «Я», в политике существует ещё и холодный расчет, чистая рациональная сила, которая выходит за рамки иерократического сознания. Собственно, в этом и есть основное отличие двух типов мировоззрения: религиозного и политического.
Что же следует уяснить о партиях? Резюме: когда-то давно, в конце ХІХ – начале ХХ века, они были необходимы для консолидации эволюционирующих политических индивидов. Поэтому классические партии – это, фактически, религиозные организации, доходящие в своём иррациональном безумии до таких форм, как КПСС или НСДАП. Сейчас же внутригосударственные политические организмы избавились от бремени иерократии в собственной структуре. Теперь партии не болеют великими идеями, им не присущи этические кодексы или своды правил «строителей коммунизма». Они нашли совершенно новую форму требования жертвоприношений в собственную пользу – лишенная смысла демократическая беготня. Да, и пусть она вызвана потребностями эволюции человеческого рода и прогресса общества (если, надеюсь, не регресса), однако, демократия, со всей её толерантной вычурностью, прячет в своих подолах отсутствие смысла, пустой бег белки в колесе, который, увы, не сможет привести нас ни к чему хорошему.
Партии – это не орудия достижение власти, как принято считать. Сейчас партии – это формы противопоставлений, функции, с помощью которых мы можем поделить мир вокруг нас на «своих» и «чужих». Партии – это губки, впитывающие наш формальный суверенитет. Партии – это мыльный раствор, которым натирают наши глаза, заставляя нас поверить в существование плюрализма мнений и интересов. Партии – это величайший обман современных демократий.

Христианство и жертвоприношения: следствия в политической плоскости

Важно понять следующее – христианская религия, и даже более того, христианская культура, под влиянием ценностей которой находится весь «западный» мир, насквозь пропитана идеей жертвенности. Основной религиозный символ, которым оперирует христианство – это жертва Иисуса Христа, отданная за спасение всего человечества. Эта специфическая жертвенность имела одно особенное следствие в христианской этике – идею прощения. Именно это иррациональное нравственное начало, которое поменяло принцип талиона «око за око» на принцип «ударили по правой щеке – подставь левую», высмеивалось Ницше, как «прививание слабости».
На самом деле, как в религиозном, так и политическом пространстве, акт жертвы пророка способствовал переходу самих процедур жертвоприношения из реального пространства в символическое. С одной стороны, его культивировали религиозные организации – церкви, выработав свои мифологические структуры и социальные практики, которые и должны были соблюдать верующие. С другой стороны, демократия, кроме уже заложенной в самом базисе и истоках этого политического режима системы жертвоприношений, получила дополнительную подпитку из рук христианской догматики.
Ведь существование христианско-демократических партий – это реальность. Что, спросите Вы, общего между христианством и демократией? Идея жертвенности, жертвоприношений и символической чистоты, которую требуют как демократические, так и христианские практики.
Да и вообще, что такое современные христианско-демократические партии? Это партии, появившиеся после Второй мировой войны, перестав быть иерократическими организмами. Их суть – симбиоз политического и религиозного мировоззрения, которое не выходит за рамки новозаветной «толерантности» (уж простите за сарказм).
Христианство – это как масло, подливаемое в огонь демократических практик, а демократия – это утилита последней модели, поставленная на сервис христианства. Вместе они ещё больше способствуют укоренению традиций символических жертвоприношений и в плоскости политики, и в плоскости религии. Они усиливаю друг друга.

Критика политтехнологов

Политика – это искусство требовать жертв

Если данная работа кажется Вам ещё не слишком претенциозной, остался последний рубеж – изменение отношения к политическим технологиям. Я буду говорить о вещах, которые действительно существуют и которые практически невозможно исправить, а в конкретно нашем с Вами государстве – и подавно. Этот раздел только частично затрагивает выводы, которые я сделал в эссе «Политика, демократия и жертвоприношения». Данный раздел работы является абсолютно самостоятельным. Цель, которую я преследовал при его написании – показать, насколько закостенел классический подход работы с электоратом.
Если Вы не являетесь политтехнологом или человеком, которому в профессиональной деятельности не понадобится данная информация, прошу Вас отнестись к этому разделу очень скептически – это место, где я со своей колокольни пытаюсь прокричать советы людям, мыслящим рекламными плакатами, клипами, речами и прочей ерундой. Это мой монолог, направленный в сторону политтехнологов.
Да, и вот ещё что: конечно, мой жалкий полевой опыт участия всего в трех избирательных компаниях, в которых я прогрессировал от «мальчика, раздающего газеты на перекрестке», до «аналитика», занимающегося разбором политической рекламы и ведущего, одновременно с этим, политическую кампанию мажоритарщика, не является авторитетным. Но в этом вся и прелесть – я знакомлю читателей со своим собственным мнением, а поэтому здесь снимаются все вопросы относительно объективности и т.п. Добро пожаловать в царство включенного наблюдения и нескрываемого сарказма.
Политические технологии во многом являются продуктом специфической профессиональной среды, представители которой, перевоплощаясь в образ героя из разряда Остапа Бендера, пытаются «развести» на деньги собственного заказчика. В подавляющем большинстве случаев политические и избирательные кампании ведут дилетанты или профессионалы, которые, собственно, от первых ни чем не отличаются, по крайней мере, смысловой базой, на которой основывается их профессиональный метод. А как много глупости и безалаберности политтехнологов встречается среднестатистическому политикану по дороге к вершине политикума.
Есть, конечно, проблески интеллекта и воли в этом царстве тьмы, но если прикинуть, то в Украине найдется 4-5 групп серьезных рекламистов, которые могут справиться с политическими кампаниями. Надеюсь, Вы знаете, о ком я говорю.
Так вот, оглядываясь на выводы, которые мы сделали по ходу этой работы, и некую новую информацию, направленную на (де)конструирование «образа» политических партий и объединений, мы можем вывести некий вектор адекватной и эффективной деятельности в рамках политических кампаний. Безусловно, он будет касаться четырех вещей: «рациональности», «иррациональности», «финансов» и «жертвоприношений».
Что рационально в плане применения политических технологий? Ответ прост: ничего, ибо совершенно не рекомендуется заигрывать с человеческим этосом. Человечество, вообще, совершенно неблагодарная масса. Нам нужен только иррациональный пафос и мощь настоящего шоу. Но сейчас не об этом…
Для заказчика, который в реальных условиях обычно находится за рамками партии, важно правильное распределение ресурсов. Я уже говорил о том, что партии потеряли дух иерократических организаций, они уже более не способны к продуцированию универсальных смыслов, однако до сих пор, как и в ХІХ веке, партийные организмы являются «черными дырами» для денег спонсоров. И это невозможно исправить. Хорошо, если деньги, выделенные на всеукраинские кампании, успевают доходить из центрального киевского штаба в его районные ячейки. Это хорошо. Очень хорошо, если хотя бы 10% от запланированной спонсором суммы дойдет до областных центров. Фантастика, если деньги попадают в районные центры.
По сути, сейчас партии – это те же конторы политтехнологов, которые не справляются с собственными обязанностями, воруют из собственных бюджетов и не могут провести адекватные избирательные (не говоря про политические) кампании. Если позволите, это такой маленький совет различным «спонсорам» и бесплатная реклама хороших контор рекламистов – не давайте деньги партиям, найдите людей, которые возьмут с Вас много денег, но сделают свою работу качественно. Такие компании могут представить Вам вполне реалистичный финансовый отчет, привязанный к полученному на выборах результату (в некоторых из подобных компаний есть мониторинговые комитеты и т.п.).
Задача партий (а в современности – конгломерата из «политиков» и «спонсоров») состоит в захвате и правильной эксплуатации власти. Рекламу следует отдавать на аутсорсинг. Честно говоря, поэтому партии и ненавидят продвинутые конторы рекламистов и отдельных раскрученных политтехнологов – они заслужено отбирают у партий их хлеб.
Но дилетанты-политтехнологи хуже партий: они делают то же самое, что и партии. Они берут кучу денег и, возможно, воруют меньше, чем партии, однако их результат ненамного лучше. Обычно результаты партий и «контор на стороне» тождественны. И проблема здесь только в одном – базовых методах работы с электоратом.
Если Вы не принимаете в расчет истинный смысл демократических процедур, в конечном итоге Вы и не сможете выиграть. Если Вы не знаете и не умеете применять то, что условно можно назвать «региональными политическими традициями» – Вы проиграете выборы. Для того, чтобы уметь управлять общественным мнением в рамках определенной территории, стоит быть либо очень хорошим эмпатом от природы, либо заняться политической антропологией (которая, увы, в современной Украине популярностью не пользуется).
Я выделяю всего два больших направления работы с электоратом на любом уровне:
1. Выстраивание медийных историй (легенд/мифов).
2. Непосредственная работа с электоратом (работа в «поле»).
Разграничение этих двух типов работ с электоратом основывается на разных источниках получения информации. Если информация получается избирателем из медиа или СМИ, тогда это блок медийных историй (1). Если информация передается непосредственно от одного человека, к другому – то это и есть непосредственная работа с электоратом (2). Так, например, работа агитаторов, раздающих на улице газеты, встречи кандидатов с электоратом на митингах, «рассылки» и группы в Интернет-сообществах и социальных сетях – это (2). Выпуски новостей, разнообразные политические ток-шоу, рекламные ролики – это (1).
Именно по этим двум направлениям я и буду проводить анализ. Начнем со второго. Непосредственная работа с электоратом многими политтехнологами доводится до абсурда. На местных выборах 2010 года в Украине многие партии и отдельные мажоритарные кандидаты вернулись к бессмысленной технологии «спама агитаторов». Представьте: Вы приходите домой после рабочего дня и только садитесь за стол или включаете телевизор (для впитывания очередной порции политических легенд), как тут в вашу дверь начинают робко звонить агитаторы. Обычно они протягивают Вам газету или буклет, после чего считают своё дело выполненным, а Вы, в полном раздражении, возвращаетесь со «спамом» в руках к своему занятию. Да, и это только в тех 10-15% случаев, когда люди догадываются открыть дверь квартиры, не посмотрев предварительно в глазок.
То же относится и к палаткам, которыми так густо усеяны площади и автобусные остановки накануне выборов. Это навязывание собственного присутствия без доказательства своей божественной мощи. Интересно, но только палатки коммунистов в Украине не являются объектами навязывания собственного присутствия. Палатки КПУ – это место, зачастую, добровольного общения пенсионеров, до сих пор болеющих за левое дело.
Но если не брать в расчет вымирающих коммунистов и их постепенно отмирающий электорат, то приходится констатировать, что технология «агитационного спама» бессмысленна, ведь кроме Вашего раздражения, партия/кандидат, подославшие Вам своего агитатора, ничего не получат. Почему так происходит? Во-первых, потому что людям не нравится чувствовать себя яблочком на мишени. Во-вторых, подход «больше лекарства – выше вероятность вылечить болезнь» здесь не подходит. Скорее даже наоборот: электорат только «отравится» вашей «пилюлей» (если сделает попытку её заглотнуть). Сколько бы маститые политтехнологи не говорили о бессмысленности этой технологии, штабы партий и дилетанты-политтехнологи делали и, скорее всего, ещё долгое время будут делать акцент именно на этом методе непосредственной работы с электоратом. Это можно объяснить следующим:

• чем больше агитаторов, тем больше возможность украсть деньги руководителями политической/избирательной кампании (особенно это касается партийных функционеров, которые, в подавляющем большинстве случаев, креативом не блещут и особыми профессиональными качествами тоже);
• этой технологией пользуется «большинство» политических акторов, а никто не хочет чувствовать себя обделенным. По большому счету, тщеславие политиков – это одна из главных доходных статей политтехнологов;
• всем необходимо показывать полное погружение в политическую кампанию и собственную занятость: громоздкая агитационная кампания – лучший способ «замылить» глаза заказчику, который часто совершенно не разбирается в подобных кампаниях и не имеет политического советника «на стороне», способного провести аудит и оценить соотношение показателей потраченных финансов к полученному результату.

Главная причина «несрабатывания» классических агитационных кампаний заключается в том, что они являются агрессивными. Здесь стоит пояснить разницу между агрессивными и деятельными сценариями непосредственной работы с электоратом (1). Агрессивный сценарий работы с электоратом – это постоянное насаживание информации о себе: размещение палаток возле станций метро, рынков, автобусных остановок, активное использование агитаторов, которые бегают по улицам и домам, пытаясь заставить каждого взрослого прохожего взять очередной выпуск продажной газетки или рекламный буклет партии/кандидата. Агрессивный сценарий – это навязывание себя в самых разнообразных и, зачастую, неподходящих для этого местах (например, «добровольно-принудительное» собрание работников предприятия). Я думаю, что если он когда-то и работал, то это было очень давно, тогда, когда «небо было ещё синим, а трава зеленой».
С другой стороны, существует деятельный сценарий работы с электоратом. В действительности, он не является менее затратным, чем агрессивный, возможно даже наоборот. Деятельный сценарий – это когда рекламная информация о кандидате попадает к индивиду либо из его собственного окружения, либо из «ненавязчивого» источника информации. Это во многом обратные процессы к агрессивной электоральной кампании. Если агитатор приходит к Вам домой и предлагает газету, то он является непрошенным гостем и он прекрасно чувствует свою невыгодную позицию. Когда избиратель по собственному желанию приходит на встречу с кандидатом, то уже избиратель является гостем, более того, избиратель является желанным гостем, и он также прекрасно чувствует это.
Собрания митингов в поддержку кандидата/партии на площадях или закрытых залах – суть одно и то же. Эта практика намного эффективнее, чем простой «спам агитаторов». Но деятельная избирательная компания требует концентрации ресурсов «на месте», она отлично подходит для выборов в мажоритарном округе. Например, при деятельном сценарии кандидат фактически идет на определенные договоренности со своими избирателями. Обычными ходами «завоевания доброжелательности электората» в деятельных сценариях являются установка детских площадок, покупка небольших, но ключевых (по количеству персонала) предприятий, с их последующей модернизацией; наведение чистоты на улицах, электрификация и разнообразные виды «косметического ремонта» дорог, дворов, парков и т.п.
Многие из методов деятельного сценария политических кампаний, распространенных в Украине, находятся за пределами правового поля. Так, самый распространенный и один из самых дорогостоящих методов получения благосклонности – подкуп электората – не всегда является эффективным (т.е. только 20-30% от денег, потраченных на голоса избирателей, действительно конвертируются в электоральные баллы). Другой, не менее распространенный метод – раздача «продуктовых пакетов» – также не является допустимым с точки зрения украинского законодательства, однако более эффективным с точки зрения практики политических технологий.
Как первый, так и второй метод (покупка избирателей/раздача продуктовых пакетов) осуществимы через разнообразные фонды и программы поддержки неимущих. Вспоминая избирательную компанию Леонида Черновецкого 2006 года можно сделать вывод о том, что он смог победить и Александра Омельченко, и Виталия Кличко, которые пользовались агрессивным сценарием, только благодаря своему, возможно и не совсем нравственному, деятельному сценарию работы с электоратом.
В 1997 году Л. Черновецкий основал фонд «Социальное партнерство», благодаря которому он в будущем и стал мэром столицы Украины. Все пайки, которые раздавал этот фонд на протяжении 9-ти лет, включая бесплатные обеды и оказание медицинской помощи, осуществляемые при благотворительной столовой «Стефания», создали базовый электорат этого политика. Кроме того, благотворительному фонду не могут запретить тратить деньги на неимущие слои населения, невзирая на то, что владелец фонда участвует в избирательной гонке. Поэтому следует запомнить, что эффективно тратить деньги на приобретение электората в Украине, оставаясь в рамках законодательства, можно только благодаря фондам. В конечном итоге, избирательные кампании Л. Черновецкого должны стать классическим примером применения деятельных сценариев работы с электоратом.
Что же касается построения медийных историй (1), то здесь существует абсолютно нетривиальная связь с гипотезой голосования как жертвоприношения. Во-первых, для создания легенды о божестве необходимо выбрать правильную роль в театре политического абсурда. Если роль будет не соответствовать реальным возможностям кандидата – ничего не выйдет. Когда новые партии обещают всё изменить, когда идет провозглашение «инновационности» и «первооткрывательства», это не действует. Да и вообще, публичная политика уже давным-давно набила оскому украинскому обывателю. Необходимо занимать свободные ниши, необходимо искать слабые места на политическом поле и завоёвывать их.
Во-вторых, сам способ подачи легенды, её правильное территориальное позиционирование во многом определяют успех восхождения партии/кандидата на вершину политикума. В структуре «правильной» легенды партии/кандидата должны существовать следующие этапы:

• Наличие действия или факта, связанного с партией/кандидатом и затрагивающим интересы большей части общества. Так, Арсений Яценюк сделал своё политическое имя благодаря тому, что он был спикером украинского парламента. Главное действие, которое он совершил – это театральный уход из парламента (роль «изгнанника») после развала очередной «оранжевой» коалиции с целью создания новой политической силы – «Фронта перемен». Виктор Янукович, например, был представлен украинской аудитории как премьер-министр, преемник Анатолия Кинаха. До этого он был отечественной аудитории неизвестен (и долгое время играл роль «кандидата от власти»). Юлия Тимошенко стала известной благодаря своёму амплуа «газовой принцессы» в ЕЭСУ и скандалу, в центре которого был Павел Лазаренко. Другими словами, каждый из современных украинских политиков в самом начале играет «первоначальную» роль, учитывая внешние обстоятельства и собственные возможности;
• Открытие многостороннего диалога, в рамках которого происходит корректировка занимаемой позиции. На этом этапе происходит всестороннее «обсасывание» первоначальных позиций, свершившихся фактов, да и вообще, политического status quo в телевизионных ток-шоу, выпусках новостей, различных изданиях и т.п. Это этап применения пресловутой «джинсы», изменения имиджа и воспитания партий/кандидатов. Это самый большой во временном измерении этап, который имеет одним из своих внутренних компонентов получение обратной связи;
• Непосредственное, открытое рекламирование партии/кандидата во время избирательной кампании. Продуктами этого этапа являются ролики, плакаты, буклеты, билборды и вся прочая рекламная продукция, цель которой – зафиксировать разработанную и откорректированную политическую роль, образ, который и будет претендовать на место во власти.

Если не существует качественной проработки одного из этих этапов, политическую кампанию можно считать проваленной, так как её результат (даже если это победа) совершенно не связан с политическими технологиями и теми средствами, которые были на них потрачены.
Для первого этапа-«факта», достаточно просто создать скандал. Так движение Femen стало узнаваемым благодаря отлично сделанным запоминающимся медиа-скандалам в плоскости украинской публичной политики. С другими этапами продвижения своего политического проекта у Femen сейчас плоховато, однако идея эксплуатации скандалов понятна. Так без последующей доработки роли в театре политического абсурда (ТПА) любой политический проект и политическое движение обречены на провал. Это же справедливо и для третьего этапа – непосредственной политической рекламы. Насколько бы она не была креативной и классной, она бессмысленна, пока неправильно выбрана роль в ТПА и пока она не отшлифована в медийной плоскости.
Исходя из этого короткого разбора составных частей политической кампании, а следовательно и работы политтехнологов, можно сделать несколько рекомендаций:

• вы (политтехнологи) должны обращаться с Вашим кандидатом/партией как с актором, которому избиратели должны отдать в жертву своё символическое право на правление. Никогда не забывайте об этом! Ведь сакрализация власти – это процесс, который, как огонь, необходимо постоянно поддерживать. Последовательное выполнение трех этапов развертывания политической легенды/мифа должны стать для Вас основной схемой проведения всей политической кампании;
• обращайте внимание на политические традиции конкретного региона, его историю и политические мифы, распространенные в нем. Ваша задача состоит не в том, чтобы «создать что-то радикально новое», а в том, чтобы привязать Вашего кандидата/партию (мнением, оценками, действиями) к уже существующим политическим мифам, к общей легенде регионального политикума;
• если Вы занимаетесь кандидатом/партией, которые уже имеют своё место на вершине отечественного политикума, то Ваша роль сводится к двум возможным действиям:
• удержание электората (при хороших показателях). Здесь противопоказаны новые сенсации и сотворение новых основополагающих фактов. Правильная стратегия в данной ситуации заключается в том, чтобы акцентировать внимание ядерного электората на решениях, принятие которых он ожидает. Т.е. при хороших показателях нельзя менять курс политической силы или кандидата. Виктор Ющенко сделал роковую ошибку, вступив в конфликт с Юлией Тимошенко. Он потерял всю свою грандиозную электоральную мощь, которая ему досталась по результатам «оранжевой революции».
• завоевание электората (при негативном сальдо электоральных показателей и резком уменьшении поддержки кандидата/политической силы). Здесь необходимо повторить все этапы выстраивания новой политической легенды: от начального «факта» (резонансного события) до политической рекламы, которая этим фактом будет манипулировать.

Так на сегодняшний момент падение рейтинга Партии регионов должно говорить её политтехнологам о необходимости появления нового резонансного факта (которое всегда вызывает как противников, так и сторонников). Думаю, что для выборов 2012 года таким «фактом» мог бы стать переход украинской армии полностью на контрактную основу – с закрытием социального института всеобщего призыва, с последующим увольнением части личного состава армии (офицеров, чьи услуги больше не понадобятся). Действительно, это решение создаст много новых противников конкретной политической силы, а именно, военнослужащих, которые потеряют работу. Однако, если сделать это под осенний призыв 2012 года, ПР получит значительные электоральные вливания. Оглушение сенсацией перед выборами – это одна из составных частей стратегии партии власти, которая теряет собственные позиции на политическом поле.

Послесловие

Современные демократии, одной из разновидностей которых является украинская демократия, сотканы из иррациональных процедур. Корни этих процедур уходят в далекое прошлое – во времена становления первых религиозных культов (таких, как, например, культ огня в Древней Греции).
Признание иррациональности индивида, действующего в рамках правил современных демократий, может стать основой для развертывания альтернативной модели политического рынка. Собственно, само слово «рынок» более неприменимо по отношению к политической реальности, так как этот «рынок» – суть рациональной модели, где каждый индивид выбирает лучшую альтернативу из общего их числа. Вместо «рынка» мы используем слово «пантеон», которое в нашем государстве можно заменить словом «политикум» (отображение ТПА в плоскости публичной политики).
Действия относительно вездесущей потребности легитимации правителей в рамках данной гипотезы мы просто переоцениваем. Конечно, вопрос легитимности правителей – один из центральных вопросов политической науки. Мы с Вами переоцениваем его, утверждая, что индивид не передает своё право на правление (которого у него в реальности нет) политику, а приносит его в жертву, тем самым, отдавая свою символическую мощь определенному виртуальному телу (конкретному политику или партии).
Таким образом, мы сделали основное противопоставление архонтов (правителей, которые соответствуют критериям легитимации) и тиранов (которые завладели властью, не выполняя легитимирующих требований конкретного времени).
Важно также понять, что разрыв между религиозными и политическими системами мировосприятия произошёл в реальности совсем недавно (номинально христианско-демократические партии подтверждают обратное). Политика, в первую очередь, – это тип мировоззрения, который в начале ХХІ века устанавливает собственные правила игры.
Последний вопрос, который я хотел поднять в послесловии, – это вопрос относительно «запроса на идеологии» в Украине. Многие известные политологи утверждают, что в Украине существует огромный запрос на идеологические партии. Мне кажется, что этот тезис не соответствует действительности. В Украине нет и в ближайшее время быть не может запроса на идеологические партии. Главная причина этого – постепенное отмирание партий иерократического типа, которые, собственно, и являются «идеологическими».
Последним оплотом подобных иерократических структур в Украине является КПУ, однако и она «идеологическая» чисто в номинальном смысле, так как ей достался «счастливый билет» родом из СССР, который уже на протяжении 20 лет дает этой партии электоральные вливания. Голосование за КПУ – это голосование за божество, обреченное на изгнание из политикума украинского государства. Голосование за КПУ – это голосование за иерократический организм, который давным-давно умер, оставив после себя лишь медленно тлеющее виртуальное тело.
Самый простой способ раскритиковать мои тезисы – заявить о том, что в Европе в настоящий момент происходит восстановление идеологий на основе социальных (этнических, расовых и культурных) конфликтов. Мол, правые партии в Европе (см. ЕС) возрождаются, вслед за ними начинают стряхивать нафталин с плеч и левые политические силы. Может быть и так, может действительно в Европе начинаются процессы построения новых иерократических движений, которые только набирают свою силу и виднеются отдельными акциями безумцев (таких как, например, исламофоб Андерс Брейвик). Однако для меня это выглядит весьма сомнительно.
Во-первых, социальные конфликты не обязательно ведут к развитию политических движений. Скорее наоборот, современные партии из последних сил цепляются за «идейность», пытаясь скрыть отсутствие какой-либо объединяющей идеи между собственными сторонниками, кроме как идеи захвата и использования власти. Корпоративность партий нового типа, их стремление захватить власть без эксплуатации «великой идеи» – большое испытание для будущего всего мира.
Во-вторых, в любом случае, идет восстановление идеологий в Европе или нет, Украине ещё очень долго не светит развитие идеологических политических сил. Ведь у нас даже нет серьезных культурных конфликтов (уже не говоря ни о расовых, ни об этнических). Да и вообще, скрывать своё желание власти под маской идеологии – невыгодное дело в ХХІ веке. Идеологии выродились как необходимая плата за разрыв двух типов мировоззрения: политического и религиозного.
Самброс Андрей
(впервые текст эссе было опубликовано на сайте Polit club)

ЛЮБЕЗНО ПРИСЛАНО АВТОРОМ
.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология