Кокорев В. Концепции конституционного выбора: между мечтаниями Платона и анархо-синдикализмом

В. КОКОРЕВ. исполнительный директор фонда экономической инициативы

Эта статья была написана в ходе работы над переводом двух ключевых сочинений Джеймса Макджилла Бьюкенена - одного из выдающихся экономистов второй половины XX в., ставшего классиком экономической науки наряду с М. Фридменом, К. Эрроу, Р. Коузом, Ф. фон Хайеком. Дж. Бьюкенен - представитель неоинституционального течения экономической мысли, уже - один из создателей теории общественного выбора, еще уже - теории конституционного выбора, или конституционной экономики (constitutional economics). Цель статьи - показать место его концепции в ряду экономических и политических исследований, а также обрисовать наиболее значимые проблемы и перспективы развития современной теории конституционного выбора.

"Мы находимся в положении... человека, держащего в руках связку ключей и пытающегося открыть одну за другой несколько дверей. Рано или поздно ему удается подобрать ключ к очередной двери, но проблема взаимно однозначного соответствия между ключами и дверьми у него остается".
Юджин Вигнер

Классификация видов выбора

В фокусе экономических исследований находится процесс выбора между альтернативными вариантами использования редких ресурсов. Так считалось не всегда, однако сегодня это определение "предмета" экономической науки стало традиционным - оно признается ведущими учеными-экономистами (хотя некоторыми с большими оговорками) и воспроизведено в различных вариациях практически во всех современных учебниках по данной дисциплине. Многое, конечно, зависит и от "диафрагмы", ограничивающей взгляд того или иного ученого, поскольку "редкость и выбор характеризуют любые ресурсы, в какой бы форме ни протекало их распределение - в рамках политического процесса (включая решение о том, какие отрасли облагать налогом, как быстро расширять предложение денег и нужно ли вступать в войну), через семью (включая выбор супруга и планирование размеров семьи, определение частоты посещения церкви и распределение времени между сном и бодрствованием) или при организации научных исследований (включая распределение учеными своего времени и умственных усилий между различными научными проблемами) и так далее до бесконечности" .
Выбор всегда персонален, это предопределено биологически. Люди не могут "сливаться" в процессе выбора в некое единое существо. Никакой социальный организм не имеет центра принятия решений, находящегося "вне" индивидов. Общественное "сознание" не существует иначе, как в и через "сознание" индивидов. Нет никакой первичной воли, направляющей развитие общества, формирующей цели общественного развития и выбирающей их вне всякой связи с предпочтениями людей. Другими словами, логика коллективной организации может быть сведена к логике индивидуального расчета.
Однако в зависимости от того, требуется ли согласование предпочтений и поведения индивидов в процессе выбора (и если требуется, то какого числа индивидов), может ли быть принято решение об использовании редких ресурсов в соответствии с одним из имеющихся вариантов без такого взаимосогласования (и если может, то будет ли оно реализовано на практике), следует различать три типа выбора: индивидуальный, двухсторонний и коллективный.
Индивидуальный выбор человек делает в сфере сугубо личного, когда напрямую не затрагиваются интересы других людей. Стричь волосы или отращивать их (пример Дж. Бьюкенена), пить утром кофе или чай, идти по правой или по левой стороне парковой аллеи -эти решения в современном мире индивид может принять сам, поинтересовавшись мнением другого лишь в справочном порядке, и, самое главное, он практически всегда может их реализовать.
Наиболее широко распространен второй тип выбора - двухсторонний, когда требуется согласование предпочтений двух индивидов. Вновь воспользуемся примером Бьюкенена - покупка арбуза у придорожного лотка. Прохожему нравится арбуз, предлагаемый ему продавцом, и он покупает его. Выбор сделан и тем, и другим. Они вступили в сделку и осуществили ее "без детального знания политических убеждений, сексуальных предпочтений или экономического положения своих реальных партнеров по обмену... В этом классическом смысле рыночный обмен полностью обезличен и кажется совершенно идеальным типом взаимодействия, воплощенным в упорядоченной анархии. В таких взаимоотношениях каждый человек принимается именно таким, какой он есть, и очень часто таким, каким он хочет выглядеть. Торговец фруктами с лотка может бить свою лошадь, отстреливать собак и есть крыс. Но ни одна из этих черт его характера не должна влиять на мой чисто экономический обмен с ним".
И, наконец, тот же индивид, который решал, стричь или не стричь ему волосы, покупать или не покупать арбузы у придорожного лотка, может выступать агентом, или субъектом, коллективного выбора в ситуациях, когда он принимает решение в составе группы. Повторим еще раз: логика коллективных действий может быть выведена из логики индивидуального расчета . Индивид всегда преследует свой "интерес", хотя, конечно, каждый понимает его по-разному. Но нет никаких оснований полагать, что индивид, действуя в составе коллектива, руководствуется исключительно общественным долгом, ставя перед собой вневременные, внеситуационные нравственные задачи, которые становятся для него внутренним обязательством.
Деление коллективного выбора на подразряды тесно связано с таксономией групп. Существует принципиальное различие между двумя типами групп - "олигополистическими" (в которых участники взаимозависимы, то есть поведение одного оказывает значительное влияние на поведение остальных) и "латентными" (в которых действие одного участника не отражается на других в такой степени, чтобы у них появились какие-либо причины реагировать на него). Это разграничение зависит от количества индивидов в группе: "Чем меньше группа, тем больше вероятность того, что вклад индивида будет действительно значительным" . Но не только. "Группа, индивиды которой в очень разной степени заинтересованы в получении коллективного блага и которая добивается блага крайне ценного в сравнении с издержками по его получению, будет ближе к обеспечению себя коллективным благом, чем другие группы с таким же числом участников" . Если критерий классификации групп установлен, то можно провести достаточно четкую грань между выбором, осуществляемым членами "олигополистической" группы, и выбором "латентной" группы. Последний можно обозначить термином "общественный выбор".
Предложенное определение несколько отличается от более традиционных, но им не противоречит. Как правило, когда говорят об общественном выборе, имеют в виду процесс принятия политических решений . Но участие государственных органов - не только не необходимое, но и недостаточное условие выбора "латентной" группы. Еще меньшее значение в построенной выше понятийной конструкции имеет цель группы. Для того чтобы выбор группы классифицировать как общественный, важна не цель, которую преследуют участники данного процесса, не конкретные качественные характеристики коллективного блага, которое будет обеспечено этой группой, важна только сила взаимодействия членов группы, которая в конечном счете и обусловливает выбор механизма согласования предпочтений. (Естественно, эти рассуждения имеют смысл, только если мы признаем, что все общество можно рассматривать как "латентную" группу.)
Но чтобы принимать решения, группа должна договориться о том, как делать выбор и как обеспечивать его реализацию. Общественный выбор правил выбора, правил "игры" был назван конституционным, общественный выбор в прогрессе "игры" -постконституционным.

Конституционный выбор как логическая предпосылка общества

На первый взгляд изложенная выше классификация видов выбора предельно проста. Но она становится абсолютно бессодержательной, если предположить, что конституционный выбор не сделан и люди находятся в состоянии, подобном анархии Гоббса, иначе говоря, общество как социальная система не существует. Чтобы человек мог решить, стричь или не стричь ему волосы, он должен иметь право это делать, то есть с его решением должны (конечно, неявно) согласиться другие люди. Бьюкенен размышляет о том, что и это право можно сузить - человеку может быть запрещено болеть педикулезом. Следует учитывать, что подобные ограничения могут быть очень подвижны, сфера индивидуального расширяется и сужается в зависимости от того, в каких социальных условиях оказывается индивид. Так, вопрос о том, стричь или не стричь волосы, в российской армии просто не стоит. То же самое можно сказать и о двухстороннем выборе. Пока не будут определены права собственности продавца на предлагаемый им товар и права покупателя на уплачиваемое им количество всеобщего эквивалента, обмен не может состояться. Конституционный выбор выступает предпосылкой формирования общества в самом широком значении данного термина. Однако сегодня отсутствуют (да и вряд ли завтра появятся) свидетельства того, что в истории человечества существовала особая стадия определения правил "игры", стадия, которую мы могли бы назвать конституционной. Иначе говоря, конституционный выбор - не историческая, а логическая предпосылка появления общества. Следовательно, и институализирован он должен быть концептуально.
Умозрительность конституционного выбора порождает гораздо более серьезную методологическую проблему. Если признать, что конституционный выбор - логическая предпосылка возникновения общества, и одновременно принять индивидуализм как универсальный метод оценки социальных явлений, то возникает парадокс. С одной стороны, для того чтобы индивиды могли сделать конституционный выбор, их положение должно быть определено с приемлемой степенью точности, поскольку, выбирая, они формируют свои ожидания относительно будущего на постконституционной стадии и делают в соответствии со своими предпочтениями расчет относительно конституционных норм. Однако, с другой стороны, для того чтобы индивиды были определены с какой-либо степенью точности, в том числе и как личности, обладающие некими правами, включая право на выбор и на саму жизнь, должен быть сделан конституционный выбор. Существование такого парадокса в теории свидетельствует либо о нелогичности суждений, либо о незавершенности теории.
Перед парадоксом конституционного выбора меркнут другие связанные с ним проблемы: "неконституциояность" выбора правил конституционного выбора, очевидная информационная асимметрия участников и чрезвычайно высокие трансакционные издержки по его осуществлению, которые будут подробно рассмотрены ниже. Естественно, все эти проблемы, так же, как и парадокс конституционного выбора, могут анализироваться и решаться исключительно гипотетически.
Итак, возможно ли разрешить парадокс конституционного выбора? Если для возникновения общества должен быть сделан конституционный выбор, а он, в свою очередь, должен осуществляться индивидами, уже идентифицируемыми как члены общества, то выход из этой логической коллизии может быть только один - признать одномоментными акты возникновения общества и заключения конституционного договора. Такой процесс наиболее адекватно может быть охарактеризован термином "взрыв": перестройка системы, переход от дообщественного состояния к обществу происходили со скоростью, стремящейся к бесконечности.
Эту и подобные ей гипотезы вряд ли удастся подтвердить (или опровергнуть) историческими свидетельствами, опытным путем. Теоретически она весьма привлекательна, но еще недостаточно обоснована. Такие занятия, впрочем, как и создание любых моделей конституционного выбора, имеют смысл только в том случае, если можно утвердительно ответить на вопрос, наиболее ясно сформулированный А. Эйнштейном: может ли человеческий разум без всякого опыта, путем одного только размышления понять свойства реальных вещей?

Общественный договор: se поп e vero, e ben trovato
(если это и не верно, то все же хорошо придумано)

Институтом особого вида двухстороннего выбора - обмена - служит рынок. Институтом особого вида общественного выбора - конституционного - выступает общественный договор. Если отказаться от мысли, что любое общественное устройство является "помазанным" и что любое общество - эманация некоей первичной воли, то нельзя представить себе иной формы его институализации.
Имеются две основные концепции общественного договора , которые условно можно назвать гоббсовской и локковской. Согласно модели Т. Гоббса, государство возникло из естественных догосударственных форм существования людей, когда они жили разобщенно и находились в состоянии "войны всех против всех". На государя были перенесены права отдельных граждан, добровольно ограничивших свою свободу, то есть он становился абсолютным сувереном. Общественный договор, по Гоббсу, может быть интерпретирован как добровольный договор о слепом подчинении, чем-то похожем на рабство. Естественно, что у Гоббса гражданские обязанности, вытекающие из общественного договора, совпадают по своему содержанию с моральным долгом, различаясь лишь характером санкций. В отличие от этой абсолютистской теории в модели Локка государству передается только часть "естественных прав" (отправление правосудия, внешние сношения и т.п.) ради эффективной защиты всех остальных - свободы слова, веры и прежде всего собственности. По Локку, законодательная власть должна быть отделена от исполнительной и "федеративной", причем сам государь должен подчиняться закону. Народ остается безусловным сувереном и имеет право не поддерживать и даже ниспровергнуть безответственное правительство.
Концепция общественного договора Бьюкенена разрабатывалась в русле локковской традиции. По Бьюкенену, договор должен включать в себя: во-первых, положение о допустимых границах поведения любого индивида с учетом интересов других членов сообщества (договор о правах человека); во-вторых, положение, в котором определялись бы позитивные права на владение или распоряжение запасами благ и ресурсов, пригодных для производства конечных благ (договор о правах собственности); в-третьих, положение, детально регламентирующее операции и возможности государства как агента, обеспечивающего реализацию прав человека и собственности (договор о "государстве защищающем"); наконец, в-четвертых, набор правил, в соответствии с которыми должна действовать коллективная организация при принятии и реализации решений, касающихся обеспечения общественными благами и их финансирования (договор о "государстве производящем").
Бьюкенен показал глубинную взаимозависимость и даже взаимозаменяемость различных видов прав. В самом деле, так ли уж различны по своей природе права, которые обычно принято обозначать как права человека, и так называемые права собственности? "Позволяет ли право на свободу слова, принадлежащее субъекту А и зачастую относимое к правам человека, войти в дом, принадлежащий субъекту В, который, следовательно, обладает правами собственности, и начать выкрикивать непристойности"? Позволяет ли право на свободу вероисповедания индивиду или группе индивидов отправлять религиозные службы там, где им захочется, например, в общественном парке? А выказывать публично свою веру? Позволяет ли право на жизнь нанести ущерб или вовсе разрушить, например, чужой автомобиль для того, чтобы предотвратить дорожное происшествие?
В контексте данной статьи нас не интересуют конкретные ответы на эти вопросы независимо от того, очевидны они для всех или почти для всех или требуют дополнительного размышления. Важно лишь то, что они помогают нам сделать вывод о невозможности идентификации прав собственности без определения прав личности (и наоборот, права личности не могут быть идентифицированы без определения прав собственности). Другими словами, эти две группы прав однородны.
Однородны в том же значении термина и права, подразделяемые по другому критерию на права индивида и права коллективной организации. Очевидно, в условиях, когда коллективная организация (например, и прежде всего государство) может произвольно изъять у индивида какой-либо объект, находящийся в его собственности, или произвольно ограничить его поведение, индивид не владеет этими правами, если в слово "владение" вкладывать тот же смысл, что и в ситуации, когда коллективная организация отсутствует вовсе или когда ее права строго ограничены. Вывод здесь тот же, что и указанный выше. Пока не определены права коллективной организации, не определены и права индивида.
Как это ни парадоксально, верно и обратное. Отсутствие у индивида каких-либо прав означает и то, что его влияние в коллективной организации может быть произвольным. В такой ситуации неизбежно возникновение диктатуры - власти одного над всеми, иначе говоря, неизбежна концентрация всех правомочий на верхней ступени иерархической лестницы. Однако столь сильная концентрация одновременно будет сопровождаться и размыванием прав. Наглядный пример тому - бывший СССР, в котором абсолютное большинство прав собственности на ресурсы, факторы производства и результаты деятельности было сконцентрировано в руках государства. Но из-за огромных масштабов и обезличенности аппарата государственного управления эти права при формальном наличии их обладателя были фактически не специфицированы. Не было ясно, за каким государственным органом закреплено то или иное правомочие. А верховный собственник - "Кремль" - физически не мог контролировать "движение" частичных правомочий по исполнительной вертикали.

Конституционный выбор как общественный выбор

В ходе любого процесса общественного выбора возникают по крайней мере три фундаментальные проблемы: выбора правил голосования; информационной асимметрии; высоких трансакционных издержек. Как уже упоминалось, конституционный выбор является одной из двух основных разновидностей общественного выбора. И хотя конституционные решения принимаются гораздо реже, чем постконституционные, названные проблемы должны быть тем или иным образом решены и в том, и в другом случае, иначе коллективное решение не может быть вынесено или вынесенное решение не будет "легитимным".
Правило голосования. Конституционный выбор - это выбор правил постконституционного выбора. Однако сами конституционные решения также должны приниматься по каким-то правилам. Следовательно, сообществу необходимо сделать предконституционный выбор. Но для принятия предконституционных решений нужно выработать соответствующие правила, то есть осуществить предпредкон-ституционный выбор и т.д. Подниматься вверх по этой логической лестнице можно до бесконечности, и нужно где-то остановиться. Почему же не на второй ступени? (Остановка на первой ступени - постконституционного выбора - равнозначна полному отказу от коллективных действий. „Коллективные решения не могут приниматься, если отсутствует хотя бы какая-то процедура согласования предпочтений индивидов.) Но и в этом случае на поверку оказывается, что любое предконституционное решение не конституционно. Процедура принятия предконституционных решений может возникнуть только как идеал в голове мыслителя (потом она может быть одобрена на основе процедуры принятия конституционных решений - тем самым создается видимость замкнутого круга). А это как раз та ситуация, которой стремилась избежать теория конституционного выбора. Задача оказалась нерешаемой. Так или иначе концепция выбора должна предшествовать выбору концепции.
Рассмотрим два "идеала" предконституционного выбора - Бьюкенена и Эрроу. Оба они весьма изящны. Первый прост, второй - более сложен.
Бьюкенен пишет: "Одним из способов избежать того, что на поверку оказывается безнадежной методологической дилеммой (выбор правил выбора. - В.К.), является принятие правила единогласия на первичной конституционной стадии...". Правило единогласия - один из краеугольных камней концепции Бьюкенена. Действительно, если решение принято единогласно, то, следовательно, оно легитимно независимо от процедуры его принятия. Но такое умозаключение имеет свои изъяны или по крайней мере требует принятия дополнительных "идеалов". Если после выбора хотя бы один индивид отказывается от своей "подписи" под общественным договором, аннулирует ли его отказ сам договор? Самый первый приходящий на ум ответ, который и будет, очевидно, наиболее "рациональным", - конечно, нет. Однако если встать на такую позицию, возникает новый вопрос. Что будет мешать составителям конституционного договора уже на стадии его заключения в условиях отсутствия какой-либо процедуры подтасовать результаты голосования и признать договор единогласно принятым, а если несогласные возмутятся, утверждать, что они изменили решение post factum? (Учтем, что закон, предусматривающий меру наказания за подлог, может быть установлен самое раннее только в конституционном договоре.)
Существует ли вообще "справедливое", "необходимое", "оптимальное" и т.д. правило голосования? Может ли оно быть найдено? Можно ли его сформулировать в принципе? Подобными вопросами задался К. Эрроу . По его мнению, такое правило должно удовлетворять критерию "независимости несвязанных альтернатив", согласно которому выбор той или иной альтернативы не должен зависеть от того, какие альтернативные варианты решений рассматривают выборщики. Но не существует правила, удовлетворяющего такому критерию, если выбор делается между тремя или большим числом альтернатив, а сам процесс выбора трактуется как сопоставление альтернатив в парах (переформулированная теорема невозможности Эрроу с добавлением последнего условия). Гипотеза "попарности", безусловно, рациональна. Сильная это ее сторона или слабая, можно спорить бесконечно. Разумеется, индивиды могут принимать решения, повинуясь импульсам такого "тонкого" образования, как душа. Однако предположим, что индивиды рациональны. Пусть сообщество из трех индивидов выбирает между тремя альтернативными решениями - А, В и С. Предпочтения индивидов располагаются в следующем порядке: АВС; ВСА; CAB. Тогда голосование не приводит к конечному результату. Индивиды не смогут "рассчитать согласие". В этом случае возможен только диктаторский выбор одного индивида или их группы.
Информационная асимметрия. Если между индивидами нет согласия по тому или иному вопросу, необходимо найти ненасильственные способы принятия решений. Иначе говоря, должны быть произведены компенсации либо теми, кто имеет более интенсивные предпочтения по данному вопросу, чем другие, либо, если предпочтения отличаются не сильно, теми, кто относительно богаче, либо в том же случае относительным большинством несогласному меньшинству. Естественно, компенсации должны выплачиваться и приниматься добровольно. Вследствие этого сообщество действует как "совокупный индивид", рационально выбирающий наиболее выгодную для себя альтернативу. Но принцип коллективной рациональности не будет работать через механизм компенсаций, если информация, которой располагают члены сообщества, асимметрична, то есть если существует информационное неравенство.
Представим, что один индивид или группа индивидов каким-то образом получили более полную информацию о последствиях принятия того или иного решения (выбора той или иной альтернативы по данному вопросу). Если для них не характерна исключительно альтруистическая модель поведения, они постараются воспользоваться этой информацией в своих интересах и провести выгодное для них решение. В результате более осведомленные индивиды станут богаче, однако нет гарантий, что принятое решение будет оптимальным для всего сообщества (например, по критерию Парето или по менее "сильному" критерию совокупного благосостояния). Иначе говоря, механизм компенсаций позволяет принимать решения в пользу более осведомленных индивидов, что приводит сообщество к состоянию, которое можно описать термином "информационная диктатура".
Трансакционные издержки согласования интересов. Даже если бы все члены сообщества находились в неведении (или имели одинаковую информацию) относительно своей роли в цепи событий, инициированных тем или иным конституционным решением, существует еще одна непреодолимая (во всяком случае, пока) проблема - издержек принятия решений. Дж. Бьюкенен и Г. Таллок во второй части "Расчета согласия" пишут, что отход от правила единогласия обусловлен именно существованием непреодолимо высоких издержек принятия решений, и сообщество (правда, остается неясным, какой именно орган сообщества) должно провести сопоставление издержек принятия решений и издержек коллективизации того или иного вида деятельности, чтобы найти, какое же большинство голосов является оптимальным для принятия конкретного решения по этому поводу.
Итак, викселианское правило единогласия при конституционен выборе фактически тождественно акту божественного освящения. Если твердо знать, что каждый член сообщества добровольно сделал (подчеркиваю: действительно добровольно и действительно сделал) выбор альтернативного варианта решения и выбор каждого совпал с выбором любого другого, а также если достоверно знать, что вес потомки всех членов сообщества согласятся с этим выбором, то такое решение будет абсолютно легитимным.

"Конституционная революция": процесс и результат

Процесс изменения правил конституционного выбора был назван "конституционной революцией". Хотя обычно революцию определяют как скачкообразный переход из одного качественного состояния в другое, в понятии "конституционной революции" акцент делается не на скачкообразности (и, конечно же, не на насилии как средстве утверждения нового общественного устройства), а на кардинальности преобразования, поскольку любое изменение в конституционных правилах, совокупность которых и составляет конституцию, оказывает непосредственное влияние на ход постконституционного общественного выбора и, следовательно, на все дальнейшее развитие общества.
Любая модель общественных преобразований состоит из двух, как правило, неравных частей - модели ("идеальной") конституции и модели "конституционной революции". У одних моделей редуцирована первая часть и гипертрофирована вторая, у других - наоборот. В заглавии статьи заданы две крайние точки спектра концепций "конституционной революции"- платонизм (в широком смысле) и анархо-синдикализм.
Платон мечтал об идеальном государстве. Очерк идеального государства он вложил в уста Сократа (диалог "Государство", кн. 2, 368а - кн. 4, 445е). Указал Платон и средства, позволяющие воплотить идеальное государство в жизнь (кн. 5 - 7). Более того, он не только рассмотрел возможность создания идеального государства, но и попытался претворить свой план в действительности, ради чего и ездил на Сицилию к царю Сиракуз. Это стремление воплотить мечту в жизнь характерно и для учеников и последователей Платона. Вспомним Аристотеля - воспитателя Александра Македонского, Цицерона, активно участвовавшего в политической жизни, Марка Аврелия - философа, занявшего римский трон, Плотина с его проектом Плотинополиса, императора Юлиана Отступника, последних афинских неоплатоников, отправившихся во главе с Дамаскием к персидскому царю Хосрову. Однако в позднейших диалогах возможность создания идеального государства Платон связывает с далеким прошлым: обществом при Кроносе ("Политик") либо государствами, некогда существовавшими, но погибшими во время мировых катаклизмов ("Тимей", "Критий").
Анархо-синдикалисты отрицали саму возможность "конституционной революции" (хотя, конечно, этот термин ими не использовался). Теоретически они отказались от политической деятельности в форме как подготовки насильственной смены власти, так и участия в работе парламента, не принимали политические партии. Созданный анархо-синдикалистами Берлинский интернационал профсоюзов в 1922 г. высказался против государственной власти, за переход к "либертарианскому коммунизму". Конечно, в разных странах Западной Европы данная доктрина имела различные оттенки и после первой мировой войны претерпела значительную эволюцию. Например, во Франции и в Испании анархо-синдикалисты стали реально заниматься политикой и оказали определенное влияние на рабочее движение в этих странах. В контексте настоящей статьи важна "чистая" концепция анархо-синдикализма, пусть и неявно выраженная, - отрицание каких-либо конституционных изменений, отказ от поиска путей улучшения ситуации политическими методами в сочетании с оппозицией власти.
Между двумя рассмотренными позициями находится широкий спектр концепций "конституционных революций", как уже сформулированных, так и потенциально возможных. Наиболее значимы среди них три - Бьюкенена, Ролза и Хайека.
В отличие от Ролза и Хайека Бьюкенен попытался отказаться от создания модели конституции, сосредоточив свое внимание на конституционной революции. В "Расчете согласия" его больше интересуют процедура и критерии перевода того или иного вида деятельности из сферы "частного выбора" в сферу "коллективного", а в "Границах свободы" - изменение видения роли государства, самой парадигмы общества. Он приводит пример конституционной революции - триумф политики laissez-faire под влиянием идей А. Смита в конце XVIII -начале XIX вв. "Адам Смит пытался освободить экономику от оков меркантилистского контроля..., он пытался показать, что с устранением действующих ограничений торговли ситуация улучшается во всех отношениях". Сегодня аналогом меркантилистского видения роли государства в экономике является так называемый "ситуационный подход", согласно которому государство должно выступать в роли брандспойта при тушении пожара. Ответ на вопрос, какова же должна быть новая роль государства, Бьюкенен преднамеренно выносит за скобки.
Ролз сделал попытку сформулировать принципы политической справедливости и рассмотреть конституцию как случай "несовершенной процедурной справедливости" . Справедливость конституции, по Ролзу, должна оцениваться с точки зрения соответствия двум параметрам: способности обеспечить равную свободу членам сообщества и справедливости и эффективности системы законодательства, принимаемой на ее основе. Но главное отличие модели конституции Ролза от концепции Бьюкенена состоит в разном понимании природы политического процесса. Ролз пишет: "Исторически одним из главных недостатков конституционного правления была неспособность обеспечить справедливую ценность политической свободы... Диспропорции в распределении собственности и богатства, далеко превосходящие то, что является совместимым с политическим равенством, обычно терпелись правовой системой... Особая ошибка заключается в том, что демократический процесс является самое лучшее контролируемым соперничеством; даже теоретически он не имеет тех привлекательных качеств, которые теория стоимости приписывает по-настоящему конкурентным рынкам" .
Конечно, вряд ли концепция, содержащая подобные оценки, может быть названа экономической теорией справедливости, хотя ради самой справедливости надо отметить, что Ролз и не претендует на такую характеристику. Напротив, он подчеркивает, что занят описанием некоего идеального устройства, сравнение с которым задает стандарт для оценки существующих институтов.
Хайек строит свою модель конституции как систему ограничений парламентского суверенитета. Например, он считает, что подлинно демократическому обществу необходимы три представительных органа: "Один - для занятия исключительно конституцией (он будет собираться с большими интервалами, лишь когда потребуются изменения в конституции); другой - для постоянного совершенствования кодекса справедливости; третий - для текущего правления, то есть для распоряжения общественными ресурсами" .
Подобных предложений он приводит довольно много. Нас не интересует здесь их качественная оценка, важно лишь то, что у Хайека за скобками остается модель конституционной революции, он не дает рекомендаций, как перейти от существующего конституционного устройства к предлагаемому им.
После столь краткого изложения некоторых положений теорий известных ученых-обществоведов можно сделать лишь один, но весьма важный вывод: в поистине фундаментальной концепции конституционного выбора должны взаимоувязываться модели и конституции, и конституционной революции.
В 90-е годы теория конституционного выбора как самостоятельная отрасль экономической науки сильно "сбавила" темпы своего развития по сравнению с предыдущими десятилетиями второй половины XX в. Это неудивительно. Контуры новой политической экономии были уже очерчены. Во многом это сделано стараниями лично Дж. Бьюкенена и сотрудников возглавляемого им Центра изучения общественного выбора. Однако сегодня, чтобы вдохнуть в теорию новую жизнь, нужна новая идея, а она не может появиться на заказ.
В ближайшие десятилетия должно произойти качественное изменение подхода к оценке роли государства в обществе. Ускорение процессов интернационализации ставит под вопрос само существование национальных государств. Все больше ученых и политиков говорят о том, что масштабы современного общественного сектора в развитых странах "слишком" велики, во многих из них целые отрасли экономики были весьма успешно приватизированы. Постиндустриальное государство уже не может обеспечивать высокие темпы развития национальных экономических систем. О кардинальном изменении видения роли государства говорить пока еще рано, но оно, вероятно, произойдет в ближайшие десятилетия и прежде всего потому, что обновилась сама экономическая теория.

Кокорев В. Концепции конституционного выбора: между мечтаниями Платона и анархо-синдикализмом. / Вопросы экономики, 1997, № 7. – С. 52-64

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Политология