3. Персональная повествовательная ситуация:
3. Персональная повествовательная ситуация: преобладание модуса рефлектора. Три названные оппозиции, таким образом, участвуют в триаде «повествовательных ситуаций» только по одному разу и лишь по одному из полярных признаков. А между тем соединение трех двучленных оппозиций теоретически должно дать шесть типов. Здесь нужно отметить, что Штанцель (1979, 189) недостаточно убедительно отграничивает «перспективу» и «модус» друг от друга. С одной стороны, он утверждает, что между внешней точкой зрения и модусом, в котором преобладает нарратор, существует «тесная взаимосвязь». А с другой, он упрямо придерживается трех оппозиций, увлекшись идеей о триадическом построении всего нарративного и нарратологического мира. Слабо мотивированная триадичность оппозиций побудила Д. Кон (1981, 176) и Ж. Женетта (1983, 77) счесть различение «перспективы» и «модуса» излишним, причем Кон готова была отказаться от первой оппозиции («перспектива»), а Женетт — от второй («модус») . Раз «перспектива» и «модус» практически совпадают, то вся система сводится к тем двум оппозициям, которые лежали в основе работ Штанцеля 1955 и 1964 г.: «идентичность» — «неидентичность сфер существования» и «аукториальность» — «персональность». Однако если строить типологию на основе двух двучленных оппозиций, то получаются не три «повествовательные ситуации» (различение которых опирается на разнородные критерии), а четыре четко определяемые формы . Тогда жанр романа «от первого лица» распадается, как и роман «от третьего», на «аукториальную» и на «персональную» разновидности, причем такая оппозиция обозначает не какие-нибудь сложные «повествовательные ситуации», а полярности точки зрения. В таком именно смысле термины «аукториальный» и «персональный» давно уже употребляются на практике при анализе текстов.
«Модус» у Штанцеля обозначает иную категорию, чем «модус» в системе Женетта. 6 См.: Шмид 1973, 27—28; Кон 1981, 179; Женетт 1983, 81. 112
Ж. Женетт и М. Бал
По Ж. Женетту (1972, 201—209), в типологии Штанцеля, как и в большинстве работ по вопросу о повествовательной перспективе, не делается различия между «модусом» (mode), или «способом регулирования нарративной информации» (1972, 181), и «голосом» (voix), т. е. смешиваются вопросы 1) «Кто видит?» и 2) «Кто повествователь?» (или «Кто говорит?»). Женетт сам сосредоточивается лишь на «модусе», определяющем того персонажа, «чья точка зрения направляет нарративную перспективу». «Перспектива», которая является (наряду с «дистанцией») одним из двух видов модуса, проистекает «из выбора (или отказа от выбора) некоторой ограничительной „точки зрения"» (1972, 201). Проводя такую редукцию, Женетт обращается к типологии «взглядов» (visions) Ж. Пуйона (1946), обновленной Ц. Тодоровым (1966, 141—142) под названием «аспекты наррации» (aspectsdurecit). Но во избежание визуальных коннотаций, свойственных терминам «взгляд», «поле зрения» и «точка зрения», Женетт, сославшись на термин «фокус наррации» (focusofnarration), предложенный в книге Брукс и Уоррен (1943), разработал свою типологию перспективы, пользуясь термином «фокализация» . Это понятие определяется им (1983, 49) как «ограничение поля, т. е. выбор нарративной информации по отношению к тому, что обычно называется „всеведение"». Следуя триадическим типологиям предшественников, Женетт (1972, 204—209) различает три степени фокализации:

7 Ср. обзоры: Риммон 1976; Бал 19776; Анжелет и Херман 1987, 183—193; Каблиц 1988; Ильин 1996д. 113

Но при всем стремлении Женетта к четкости определения категорий в этой триаде он совмещает три разные характеристики нарратора: 1) его знание, 2) его способность к интроспекции и 3) его точка  зрения.   Если   сосредоточиться   на  последней   черте,   то   трем   степеням   фокализации соответствуют следующие типы точки зрения: 1. «Нулевая фокализация»:
1. «Нулевая фокализация»: повествование ведется с точки зрения всеведущего нарратора.
2. «Внутренняя фокализация»:
2. «Внутренняя фокализация»: повествование ведется с точки зрения
персонажа.
3. «Внешняя фокализация»:
3. «Внешняя фокализация»: повествование ведется с точки зрения объективного нарратора, не имеющего доступа в сознание персонажа (или не дающего доступ в него читателю). Же нетто вская   триада   фокализации   не   раз   подвергалась   критике.   Наряду   со   смешением разнородных характеристик нарратора проблематичными в теории Женетта являются еще и следующие аспекты:
1)  Женетт сводит сложное, проявляющееся в разных планах явление перспективации к одному лишь ограничению знания. Мнимое усиление точности понятия достигается в результате его неоправданного сужения.
2)   Неясно, что именно подразумевается под «знанием» — общее знание мира, знание всех обстоятельств действия, включая его предысто-
114
рию, или знание того, что в данный момент происходит в сознании героя?
3) Перспективация вообще не поддается описанию с помощью критерия «знания», ибо от него нет пути к видению или восприятию, которые являются основой всякой фокализации (Каблиц 1988, 241—242).
4)      Типология Женетта допускает неприемлемое предположение о возможности повествовательного текста без точки зрения8.
5)  Различение трех типов фокализации основывается на неоднородных критериях: типы 1 и 2 различаются по субъекту фокализации, которым является или нарратор, или персонаж. А типы 2 и 3 различаются по объекту: во внутренней фокализации объектом является то, что воспринимается персонажем, во внешней же — сам воспринимающий персонаж9.
Значительную роль в широком распространении женеттовской теории фокализации сыграла Мике Бал, которая изложила ее на нидерландском, французском и английском языках, подвергнув критическому анализу и доработке (Бал 1977а, 38; 19776, 120). Из доработки получилась новая теория, к которой Женетт (1983) отнесся без особого восторга.
Бал (1985, 104) определяет «фокализацию» (сохраняя термин по чисто прагматическим причинам) как «отношение между видением, видящим агентом и видимым объектом». К большому недовольству Женетта (1983, 46—52), Бал постулирует для фокализации особый субъект, «фокализатора», которого она помещает между нарратором и актором и которому она приписывает особую активность:
Каждая инстанция [т. е. нарратор, фокализатор и актор] осуществляет переход из одного плана в другой — актор, пользуясь действием как материалом, делает из него историю [histoire]; фокализатор, выбирающий действия и точку зрения, с которой он их

излагает, делает из них наррацию
Марьет Берендсен  (1984,   141)  справедливо замечает,  что  понятие  «нулевой  фокализации»  внутренне противоречиво и от него следует отказаться.
9
«Во втором типе фокализированный персонаж видит, в третьем он не видит, а видится» (Бал 1977а, 28). Скрывающуюся здесь разницу между субъектным и объектным статусом персонажа Пьер Биту (1982) кладет в основу типологии, где фигурируют «объектная» и «субъектная» фокализации (ср. также Анжелет, Херман 1987, 182-193). 115
[recit], между тем как нарратор, превращая наррацию в речь, создает нарративный текст (Бал 1977а, 32— 33).
«Фокализатору» Бал (1977а, 33; 19776, 116) противопоставляет адресата, «имплицитного „зрителя"», даже предусматривая для той и другой инстанции особый нарративный уровень. Наряду с субъектом и адресатом фокализации она вводит и особый объект — «фокализируемое» (focalise), в качестве которого может выступать или персонаж, или окружающий его внешний мир. Против такой «эмансипации» «фокализатора» и наделения фокализации коммуникативным значением убедительно выступил У. Бронзвар (1981). А по Женетту (1983, 48), «фокализированным» может быть только сам рассказ и «фокализировать» может только нарратор. Обособление фокализации в качестве самостоятельного коммуникативного уровня, обладающего субъектом, объектом и адресатом, является наиболее спорной стороной теории Бал. Но основные положения ее теории были подхвачены другими нарратологами  .
Мысль об особой активности «фокализатора», к счастью, опущена в английской версии «Нарратологии» (Бал 1985). Здесь «фокализатор» определяется гораздо осторожнее — как «точка, из которой видятся элементы» (1985, 104). Эта точка находится или в одном из участвующих в повествуемой истории акторов («внутренняя фокализация»), или в некоем «анонимном агенте», находящемся вне истории («внешняя фокализация»). Фокализация, таким образом, предстает в виде дихотомии, не столь уж сильно отличающейся от традиционной дихотомии «внутренняя» — «внешняя» точка зрения.
Б. А. Успенский
Решающий вклад в развитие теории точки зрения сделал Борис Успенский в книге «Поэтика композиции» (1970). Переведенная скоро на французский (1972), английский (1973) и немецкий (1975) языки и встреченная многочисленными рецензиями в России   и на Западе  , 10 Напр. Риммон 1983, 71—85; Нюннинг 1990, 258—263.
Официальная оценка этого первого тома серии «Семиотические исследования по теории искусства» в СССР была сдержанной. Заслуживают внимания, однако, рецензии: Сегал 1970; Гурвич 1971; Ханпира 1971. 116
книга Успенского оказала значительное воздействие на международную нарратологию . Опираясь на работы формалистов, а также В. Виноградова, М. Бахтина, В. Волошинова, Г. Гуковского, Успенский обогатил нарратологию новой моделью точки зрения, охватывающей наряду с литературой также и другие «репрезентативные» виды искусства, как, например, живопись и кино. Создав новую модель точки зрения, Успенский не только заполнил большую лакуну в русской теории повествования, но и дал мощный толчок западной нарратологии, всегда уделявшей особое внимание проблемам точки зрения. Новизна «Поэтики композиции» заключается в том, что в этой работе рассматриваются различные планы, в которых может проявляться точка зрения. В отличие от традиционной нарратологии, моделировавшей точку зрения всегда однопланово, Успенский различает четыре плана ее проявления  :
1.  «План оценки» или «план идеологии», где проявляется «оценочная» или «идеологическая точка зрения».
2. «План фразеологии».
3. «План пространственно-временной характеристики».
4. «План психологии».
В каждом из этих планов «автор»15 может излагать события с двух разных точек зрения — со своей собственной, «внешней» по отношению к излагаемым событиям точки зрения, или с «внутренней», т. е. принимая оценочную, фразеологическую, пространственно-временную и психологическую позицию одного или нескольких изображаемых персонажей. Разграничение «внешней» и «внутренней» точки зрения вы-
12
См. особенно: Дрозда 1971; Шмид 1971; Жолкевский 1971; 1972; Фалк 1972; Матхаузерова 1972; Тодоров 1972; Фостер 1972; Шукман 1972; Стейнер 1976; Линтфельт 1981, 167—176.

13
Ср., напр., Линтфельт 1981; Риммой 1983.
14
Успенский (1970, 12) ссылается на написанную в конце 1940-х годов книгу Г. Гуковского (1959, 200), где встречается «намек на возможность различения точки зрения психологической, идеологической, географической».
Говоря об «авторе», Успенский чаще всего имеет в виду нарратора. Между этими двумя инстанциями он проводит, к сожалению, недостаточно четкое различие. 117
ступает как фундаментальная сквозная дихотомия, которая проводится во всех четырех планах . В плане психологическом возникает специфическая, известная по другим типологиям проблема амбивалентности противопоставления «внешней» и «внутренней» точки зрения. По определениям и примерам, приводимым Успенским, можно судить о том, что выражение «внутренняя точка зрения в плане психологии» имеет у него два разных значения, субъектное и объектное, т. е. обозначает. 1) изображение мира глазами или сквозь призму одного или нескольких изображаемых персонажей (сознание фигурирует как субъект восприятия), 2) изображение самого сознания данного персонажа с точки зрения нарратора, которому дано проникнуть в его внутреннее состояние (сознание является объектом восприятия).
Расслоение точки зрения по планам осложнено тем, что различаемые планы не существуют целиком независимо друг от друга и находятся иногда в тесной взаимосвязи, на что Успенский обращает должное внимание. Так, план оценки может выражаться фразеологическими средствами или через временную позицию нарратора, точно так же, как через фразеологию может быть выражена и психологическая точка зрения.
Особенно интересны наблюдения Успенского над взаимоотношениями точек зрения на разных уровнях в произведении. Точки зрения, вычленяемые в разных планах, как правило, совпадают, т. е. во всех четырех планах повествование руководствуется или только внешней, или только внутренней точкой зрения. И все же такое совпадение не обязательно. Точка зрения может быть в одних планах внешней, а в других — внутренней. Именно такое несовпадение и оправдывает, мало
Применяя эту дихотомию к разным планам, Успенский подчас ставит не очень убедительные диагнозы. Трактуя план фразеологии, например, он рассматривает «натуралистическое воспроизведение иностранной или неправильной речи» как выражение точки зрения «заведомо внешней по отношению к описываемому лицу», а «приближение к внутренней точке зрения» видит там, где «писатель сосредоточивается не на внешних особенностях речи, а на ее существе, так сказать, не на ее „как", а на ее „что" — переводя... специфические явления в план нейтральной фразеологии» (1970, 71). Однако точное воспроизведение речи персонажа связано не с внешней, а с внутренней фразеологической точкой зрения. Эта речь может приобретать чужие акценты в воспроизводящем ее контексте. Но это вопрос уже не фразеологии, а оценки. 118
того, делает необходимым вычленение разных планов, в которых может проявляться точка зрения. Анализируя различные случаи несовпадения оценочной и пространственно-временной точек зрения с психологической и фразеологической, Успенский, однако, приходит иногда к выводам, которые трудно назвать бесспорными. Так, например, в ироническом цитировании нарратором речи персонажа происходит не просто несовпадение внутренней фразеологической и внешней оценочной позиций, как считает Успенский (1970, 137). Поскольку в цитируемой речи выражена позиция персонажа, то дословная передача его речи связана с ориентировкой на внутреннюю точку зрения в плане оценки. Но поскольку данная речь на более высоком коммуникативном уровне, т. е. в тексте нарратора, приобретает дополнительные, чуждые для говорящего акценты, то можно говорить о внешней оценочной позиции. Тогда получается двойная оценочная точка зрения: первичная — внутренняя и вторичная — внешняя, пользующаяся первой как материалом для ее же выражения. Нарратор занимает внутреннюю позицию по отношению к речи персонажа, воспроизводя ее дословно, а не перефразируя, и в то же время сигнализирует контекстом, что сам он, как нарратор, занимает к воспроизводимой речи и ее семантике отличную от говорящего точку зрения. Итак, ирония основывается не просто на внешней точке зрения, а на одновременности двух оценочных позиций, на симультанной «внутринаходимости» и «вненаходимости», пользуясь понятиями Бахтина (1979).
Примеры, при помощи которых Успенский иллюстрирует несовпадение оценочной или пространственно-временной точек зрения с психологической, страдают от амбивалентного понимания внутренней точки зрения в плане психологии. Описывая Федора Карамазова «изнутри», нарратор занимает не обязательно внутреннюю точку зрения. Нарратор, хотя и проникает во внутреннее состояние героя, но все же излагает его с точки зрения внешней. Успенский и здесь смешивает субъектный и объектный аспекты психологии. Внутренняя позиция предусматривала бы видение мира глазами старого Карамазова. О внутренней точке зрения при изображении

основе «событиям»20. Без точки зрения нет истории. Истории самой по себе не существует, пока нарративный материал не становится объектом «зрения» или «перспективы». История создается только отбором отдельных элементов из принципиально безграничного множества элементов, присущих событиям. А отбор всегда руководствуется некоей точкой зрения.
Таков же принцип и фактуального повествования. Невозможно с чем-либо рассказывать, не применяя к безграничному множеству фактов определенной точки зрения и ограничивая тем самым их количество. Разница между фактуальным и фикциональным рассказыванием заключается только в том, что в первом — события реальны, а во втором — вымышленны.
Восприятие и передача
В предложенном определении точки зрения различаются два акта: восприятие и передача событий. Это различение необходимо, поскольку нарратор сообщает события не всегда так, как он их воспринимает. Там, где имеется несовпадение восприятия и передачи, нарратор пере-
О   противопоставлении   «событии»   и   «истории»   и   о   месте   точки   зрения   в   модели   нарративных трансформаций см. гл. IV. 122
дает не то, что он сам воспринимает, а воспроизводит под видом аутентичной передачи субъективное восприятие одного или нескольких персонажей. Такое несовпадение присуще повествованию с точки зрения персонажа, широко распространившемуся в русской прозе начиная с 1830-х годов.
Восприятие и передача событий — это разные акты в любом виде повествования. В существующих моделях точки зрения, или фокализации, четкого различения между восприятием и передачей не делается. Введенное Женеттом противопоставление «модуса» («кто видит?») и «голоса» («кто говорит?») приближается к такому различению, но проводит его непоследовательно. В этом Женетту мешает уже само по себе отождествление «экстрадиегетического» нарратора с автором (см. выше), что исключает для такого нарратора возможность собственного восприятия. Восприятие у Женетта — привилегия лишь персонажа, поэтому он и может постулировать существование «нулевой фокализации».
Планы точки зрения
Выше шла речь о том, что восприятие и передача событий обусловлены внешними и внутренними факторами. Эти факторы относятся к разным планам, в которых точка зрения может проявляться. Чтобы различить планы точки зрения, обратимся к мысленному эксперименту. Представим себе свидетелей автомобильной аварии, дающих показания перед судьей. Каждый из свидетелей предлагает свою версию случившегося, т. е. создает свою собственную историю аварии. Эти показания, даже при искреннем стремлении всех свидетелей к максимальной объективности, часто не совпадают друг с другом, но не только потому, что свидетели помнят случившееся с разной степенью ясности, но и потому, что они воспринимали событие по-разному, выделяя разные факты и обращая внимание на разные аспекты.
1. Пространственный план
Различия в восприятии свидетелями случившегося зависят в первую очередь от пространственной
точки зрения наблюдателя. Она вынуждает наблюдателя заметить одни и проглядеть другие
детали события и соответственно этому составить свою «историю». Пространственная
123
точка зрения — это точка зрения в собственном, первоначальном смысле этого слова. Все другие
употребления термина «точка зрения» отличаются большей или меньшей метафоричностью.
2. Идеологический план
Восприятие свидетелей может не совпадать, даже если им дана одна и та же пространственная точка зрения. Различие восприятий может быть следствием различий в идеологической точке зрения. Идеологическая точка зрения включает в себя факторы, так или иначе определяющие субъективное отношение наблюдателя к явлению: круг знаний, образ мышления, оценку, общий кругозор. Молодой человек, досконально разбирающийся в автомобилях и правилах дорожного движения, увидит в несчастном случае иные детали и аспекты, чем пожилая дама, никогда не водившая машину. Восприятие обусловлено знанием. Но на видение влияет и оценка. Это явствует

из сравнения показаний двух молодых людей, в равной мере обладающих знаниями о машинах и правилах движения, но придерживающихся различного мнения об автомобилях вообще. Восприятие аварии владельцем большой машины, как правило, отличается от видения ярого противника автотехники.
Разное восприятие свидетелями одного и того же происшествия вследствие различий их оценочной установки и жизненных интересов демонстрируется в рассказе Карла Чапека «Поэт» (из цикла «Рассказы из одного кармана»): водитель автомобиля наезжает на человека и скрывается с места происшествия. При допросе свидетелей оказывается, что они восприняли несчастный случай по-разному и никто из них не запомнил номерного знака машины. Полицейский, спеша на помощь раненому, не обращал внимания на машину. Студент-инженер заметил только, что машина имела четырехтактный двигатель внутреннего сгорания, но номером не заинтересовался. А поэт воспринял только «общую атмосферу». И все же именно по мотивам написанного им после происшествия стихотворения — лебединая шея, женская грудь и барабан с бубенцами — удается точно реконструировать бессознательно зафиксированный им номер: 735.
Выделение   особой  —   идеологической  —   точки   зрения   может  показаться   неприемлемым. Проблемой   является   не   сама   по   себе   релевантность   «идеологии»   для   точки   зрения,   а многоаспектность этого понятия и то, что идеологический план нельзя четко отделить от других 124
планов точки зрения. Поэтому Линтфельт (1981, 168) пытается в своей модели точки зрения обойтись без плана идеологии и обосновывает это тем, что с идеологией неразрывно соединены другие планы. И в самом деле, идеология имплицитно присутствует и в других планах. Но она может проявляться и независимо от других планов, в прямой, эксплицитной оценке. Я поэтому считаю необходимым выделение самостоятельного — идеологического — плана.
3. Временной пла
Если мы представим себе свидетелей, дающих свои показания в различные моменты, то обнаружим и значение временной точки зрения. Временная точка зрения обозначает расстояние между первоначальным и более поздним восприятием событий. Под «восприятием» понимается здесь не только первое впечатление, но и процесс его обработки и осмысления21. Какие последствия имеет сдвиг точки зрения на временной оси? Если сдвиг пространственный связан с изменением поля зрения, то со сдвигом временным происходит изменение в знании и оценке. С временным расстоянием может вырасти знание причин и последствий происшедшего, а это может повлечь за собой и переоценку событий. Свидетель, раньше ничего не смысливший в автомобилях и правилах движения, но теперь ознакомившийся с ними, может пересмотреть свои прежние показания, придав новое значение деталям, уже тогда воспринятым, но не понятым. С возрастающей временной дистанцией, отделяющей передачу события от его восприятия (или позднее осмысление от первого впечатления), знание свидетеля может и уменьшиться, если с течением времени отдельные факты им забылись.
И здесь иногда ставится вопрос о том, до какой степени оправданно выделение особого — временного — плана точки зрения. Ведь для точки зрения время имеет значение не само по себе, а как носитель перемен идеологического характера. Именно ввиду такой роли времени как носителя изменений в знании и оценке на вопрос, является ли время фактором, оказывающим влияние на восприятие и передачу событий, нельзя не ответить утвердительно.
Здесь важен не только промежуток времени между актом восприятия и актом сообщения (как я писал раньше: Шмид 1989, 441), но и промежуток между разными временными фазами восприятия. 125
4. Языковой план
Свидетель в своих показаниях может пользоваться или выражениями, соответствующими «тогдашним» его знаниям и внутреннему состоянию, или же выражениями, в которых сказываются изменения степени осведомленности, возросшая компетентность и нынешнее внутреннее состояние. Это указывает на значение точки зрения языковой. (Термин «языковая точка зрения», разумеется, крайне метафоричен. Здесь достигает своего апогея господствующая в теории точки зрения тенденция к переносному словоупотреблению.)
Особенную роль языковая точка зрения приобретает в фикциональных нарративах, где нарратор может передавать события не своим («тогдашним» или «теперешним») языком, а языком одного из персонажей.

Отграничение языковой точки зрения от идеологической иногда становится проблематичным. Наименования Наполеона в «Войне и мире» («Buonaparte» — «Bonaparte» — «Наполеон»), приводимые Успенским (1970, 40) как пример точки зрения в плане фразеологии, не ограничиваются языковой точкой зрения, а вбирают в себя также и оценочную точку зрения. Однако в распоряжении писателя существуют лексические и синтаксические средства, в которых оценочная позиция гораздо менее явно выражена, чем в случае наименований. Поэтому необходимо различать идеологическую и языковую точки зрения.
В нашем мысленном эксперименте языковую точку зрения мы соотнесли не с восприятием, а с передачей. Но языковой план имеет релевантность и для восприятия — ведь мы воспринимаем действительность в категориях и понятиях, предоставляемых нам нашим языком. Художественная литература, во всяком случае, исходит из того, что герой, воспринимая событие, артикулирует свое впечатление в речи (хотя бы во внутренней). На этом основывается передача восприятия персонажем действительности при помощи внутренней прямой речи. Язык нарратором, передающим восприятие персонажа, не добавляется, а существует уже в самом акте восприятия до его передачи. Вот почему языковая точка зрения релевантна и для восприятия событий.
5. Перцептивный план
Самый важный фактор, обуславливающий восприятие событий, который часто отождествляется с точкой зрения,  нарративной  перспективой или  фокализацией вообще,  — это  призма,  через которую события 126
воспринимаются. В перцептивном плане ставятся такие вопросы, как: «Чьими глазами нарратор смотрит на события?», «Кто отвечает за выбор тех, а не других деталей?»
В фактуальных текстах (каковыми являются и показания в суде) нарратор может передать только свое восприятие, причем выбор перцептивной точки зрения определен либо теперешним, либо более ранним восприятием. В отличие от них, в текстах фикциональных нарратору дается возможность принять чужую перцептивную точку зрения, т. е. воспринять мир глазами персонажа.
Техника изображения мира таким, каким его воспринимает персонаж, предполагает интроспекцию нарратора в сознание персонажа. Но обращение этой связи недопустимо: без внутренней перцептивной точки зрения интроспекция в сознание персонажа вполне возможна. Нарратор может описывать сознание персонажа, воспринимая его не с точки зрения данного персонажа, а со своей собственной. Федор Карамазов, например, описывается «изнутри», но никак не через призму его собственного восприятия. Интроспекция и перцептивная точка зрения — это разные вещи. Первая относится к сознанию персонажа как объекту, вторая — как призме восприятия. Различие этих аспектов следует тщательно соблюдать, чтобы не допустить смешения понятий, чреватого утратой стройности и употребимости той или иной модели точки зрения. Перцептивная точка зрения часто совпадает с пространственной, но такое совпадение является необязательным. Нарратор может занимать пространственную позицию персонажа, не воспринимая мир его глазами, не отбирая факты согласно его идеологической позиции и внутреннему эмоциональному состоянию. Примером тому служит описание комнаты капитана Лебядкина, на которое указывает Успенский (1970, 142—143; см. выше с. 119). Комната эта описывается такой, какой она представляется с пространственной точки зрения Ставрогина. Описывается то, что мог бы увидеть Ставрогин, но описывается не через его призму, производится не характерный для него отбор деталей.
Описание с перцептивной точки зрения персонажа, как правило, окрашено оценкой и стилем того же персонажа. Но это не обязательно: в планах перцепции, оценки и языка точки зрения могут не совпадать. 127
Наш мысленный эксперимент дал пять планов, в которых может проявляться точка зрения. Если привести эти планы в последовательность не по их значимости для проведенного эксперимента, а по их месту в создаваемой здесь систематической модели, то получится следующий ряд:
1. Перцептивная точка зрения.
2. Идеологическая точка зрения.
3. Пространственная точка зрения.
4. Временная точка зрения.
5. Языковая точка зрения.

Нарраториальная и персональная точки зрения
Нарратор имеет две возможности передавать события: применяя свою собственную точку зрения
«                                                   22
— нарраториалъную — или точку зрения одного или нескольких персонажей — персональную . Таким образом, получается простая бинарная оппозиция. Бинарность вытекает из того, что в изображаемом мире повествовательного произведения существуют две воспринимающие, оценивающие, говорящие и действующие инстанции, два смыслопорождающих центра — нарратор и персонаж. Третьего не дано. Поэтому для «нейтральной» точки зрения, существование которой постулируется рядом исследователей,
22
Эта названия произведены от инстанций, к которым относится точка зрения. Термин «нарраториальный» ввел Рой Паскаль (1977), термин «персональный» встречается уже у Штанцеля (1955). Доррит Кон (1978, 145—161; 1983, 179—180) называет нарраториальную и персональную точку зрения в повествовании «от третьего лица», следуя Штанцелю, «аукториальной» (authorial) и «фигуральной» (figurai), а в повествовании «от первого лица», в коем Штанцель не признает наличия разных точек зрения (Штанцель 1979, 270—272),
—    «диссонантной» (dissonant) и «консонантной» (consonant). Во избежание недоразумений следует подчеркнуть, что штанцелевская дихотомия «аукториальный» — «персональный» характеризует не типы точки зрения, а типы романа или «повествовательной ситуации». В последней совмещаются гетерогенные признаки. Таким образом, термин «аукториальный» у Штанцеля имеет разные значения, указывающие на то, что 1) нарратор сильно выявлен, выступая с оценками и комментариями, 2) это — нарратор от «третьего лица», а не от «первого», 3) точка зрения принадлежит не персонажу, а нарратору.
128
такими как Штанцель (1955)23, Петерсен (1977, 187—192), Линтфельт (1981, 38—39)24 и Брох (1983), так же как и для «нулевой фокализации», существование которой подразумевает Женетт (см. выше, с. 113), в нашей модели места нет . В оппозиции точек зрения «нарраториальная» — «персональная» маркирован второй член. Это значит: если точка зрения не персональная (и если противопоставление точек зрения не нейтрализовано по отношению ко всем признакам), то она рассматривается как нарраториальная. Нарраториальной является точка зрения не только тогда, когда повествование носит явный отпечаток восприятия и передачи индивидуального нарратора, но и в том случае, когда повествуемый мир в себе явного отпечатка преломления через чью бы то ни было призму не носит. Ведь нарратор в повествовательном тексте всегда присутствует, сколь бы безличным он ни был. А потому при последовательно проводимом анализе «нейтральная» («ничья») точка зрения или «нулевая фокализация» немыслимы.
В пользу утверждения, что в повествовательных текстах наряду с изложением с точки зрения нарратора и рефлектора вполне возможен третий, «нейтральный» способ, Ульрих Брох (1983, 136) приводит явление несобственно-прямой речи, где присутствуют одновременно и нарратор, и рефлектор. Но здесь точка зрения не «нейтральная», «ничья» или «нулевая», а гибридная, смешанная, двойная, в одно и то же время нарраториальная и персональная. Структурой несобственно-прямой речи обосновать необходимость или допустимость нейтральной точки зрения нельзя.
От большинства типологий точек зрения предлагаемая нами модель отличается тем, что вопрос о присутствии нарратора в диегесисе (так же как и вопросы о его компетентности, интроспекции, антропоморфности, выявленности и субъективности) рассматривается не как проблема точки зрения. Нарраториальная и персональная точки зрения
23
В более поздних работах Штанцеля (1964; 1979) понятие «нейтральной повествовательной ситуации» уже не встречается (ср. Брох 1983).
Линтфельт допускает существование «нейтрального нарративного типа» только для «наррации гетеродиегетической».
Тем не менее противопоставление нарраториальной и персональной точек зрения может быть снято, или «нейтрализировано», по отношению к тем или иным различительным признакам. Нейтрализация оппозиций, однако, вовсе не создает третьего, «нейтрального» типа точки зрения. 129
встречаются как в недиегетическом, так и в диегетическом повествовании.
Если соотнести два бинарных противопоставления «недиегетический» — «диегетический» и «нарраториальный» — «персональный», то получаются четыре возможных типа26:

1) Недиегетический нарратор повествует со своей собственной точки зрения. Примером тому может служить «Анна Каренина», где нарратор, не являющийся персонажем в повествуемой

стрелка. О романтическом ореоле, которым молодой офицер наделял Сильвио, помещик уже не
говорит. Повествуемое «я» во второй главе освободилось от прежнего романтизма.
Как же организованы перспективация и соотношение обоих «я» (повествующего и повествуемого)
в первой части «Выстрела»? Здесь преобладает точка зрения повествуемого «я», т. е. читатель
воспринимает Сильвио и странности его поведения в соответствии с видением и ценностными
мерками юноши, сначала восторженного, потом разочарованного и, наконец, одаряемого доверием
старшего друга. Но есть тут и акценты, выражающие трезвую точку зрения повествующего «я».
Таким образом, рассказ становится двуакцентным. Накладываются друг на друга два голоса, два
оценочных подхода: восприятие и оценка мира наивным юношей, подчиненные романтическим
схемам, охлаждены трезвой объективностью. При этом голос повествующего «я» маркируется
знаками некоей оговорки.
Вот несколько примеров того, как на голос романтически настроенного «я» накладывается акцент
отрезвевшего «я», вводящий некоторую оговорку, релятивацию и дистанцированность:
132
Имея от природы романическое воображение, я всех сильнее прежде всего был привязан к человеку, коего жизнь была загадкою и который казался мне героем таинственной какой-то повести (ПушкинА. С. Полн. собр. соч. Т. 8. М.; Л., 1948. С. 67).
Повествуемое «я» вряд ли говорило бы о своем «романическом воображении», не обозначало бы таинственную повесть пренебрежительным неопределенным местоимением «какой-то» и не употребляло бы глагол «казаться», подчеркивающий субъективность восприятия.
Мы полагали, что на совести его лежала какая-нибудь несчастная
жертва его ужасного искусства (Там же. С. 66).
Во фразе «несчастная жертва его ужасного искусства» явственно ощутим утрирующий голос трезвого повествующего «я». Некоторая дистанцированность заключена и в оговорке «мы полагали».
Впрочем, нам и в голову не приходило подозревать в нем что-нибудь похожее на робость. Есть люди, коих одна наружность удаляет таковые подозрения (Там же).
Последнее замечание дает понять, что мысль, которая тогда и в голову нарратору не приходила, теперь ему отнюдь не чужда. И его слова о «наружности», исключающей подозрение в «робости», могут быть поняты теперь как указание на романтические речи и позу Сильвио. Описание  романтического  демонизма  Сильвио  также   содержит  знак  модальности,   который вызывает сомнение в восприятии с точки зрения молодого повествуемого «я»:
Мрачная бледность, сверкающие глаза и густой дым, выходящий изо рту, придавали ему вид настоящего дьявола (Там же. С. 68).
Повествующее «я» ставит акцент на вид. А «вид» перекликается с «наружностью».
Само собою разумеется, что и после встречи с графом нарратор не перестает изменяться, а потому
в рассказе заметна дистанцированность повествующего «я» и по отношению к повествуемому «я»
второй главы. Подчеркивая свою прежнюю робость и застенчивость перед богатством графа,
нарратор как повествующее «я» дает почувствовать, что его отношение к этому теперь изменилось
так же, как и его отношение к романтизму Сильвио.
Итак, в «Выстреле» тщательно и последовательно разработана двуголосость персональной точки
зрения, на которую накладывается го-
133
лос повествующего «я». Но организация перспективы обнаруживается здесь прежде всего в плане
оценки, тогда как в плане стилистики противопоставление точек зрения слабо выражено. Оба «я»
придерживаются одного и того же языка, который они разделяют с Сильвио и с графом   .
Нарраториальная и персональная точки зрения в разных планах
Рассмотрим, как проявляется противопоставление нарраториальной и персональной точек зрения в различаемых нами пяти планах:
1. Перцептивый план
Когда изображаемый мир воспринимается глазами или сквозь призму того или другого персонажа,

речь идет о персональной перцептивной точке зрения. Когда же нет признаков преломления мира через призму одного или нескольких персонажей, то перцептивная точка зрения является нарраториальной (при этом безразлично, насколько выявлен и антропоморфен нарратор). Примером явно персональной точки зрения в перцептивном плане является изложение неожиданного свидания Пьера Безухова с Наташей Ростовой после окончания войны в Москве у княжны Марьи Болконской:
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто-то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», - подумал он, взглянув на даму в черном платье (ТолстойЛ. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 12. С. 214).
Выбор тематических единиц принадлежит Пьеру. В его восприятии предстают три единицы: 1) «невысокая комнатка, освещенная одной свечой», 2) «княжна», 3) «кто-то в черном платье». Отождествление «дамы в черном платье» с «одной из компаньонок княжны» происходит также в сознании Пьера. Поскольку Пьер эту даму не узнает, она дается в беглом восприятии без деталей: «в черном платье». Если Пьер узнал бы в ней Наташу, то «дама в черном платье», которая остается на периферии восприятия, стала бы центром его внимания. Он обнару-
О приемах перспективации в «Выстреле» и вообще в нарративах Пушкина см. Шмид 2001а. 134
жил бы в ней много свойств и деталей, и, следовательно, она была бы описана подробно. Персональная точка зрения в плане перцепции сопровождается, как правило, персональностью и других планов, прежде всего оценки и языка, т. е. то, что воспринимается глазами персонажа, оценивается и обозначается обычно соответственно идеологической и языковой точке зрения того же персонажа. Так, в «Двойнике» Достоевского повествование о хитрых и лукавых поступках двойника в большинстве случаев выдержано в стиле голядкинской речи и насыщено голядкин-скими оценками:
Только что приятель господина Голядкина-старшего приметил, что противник его... может даже решиться на формальное нападение, то немедленно, и самым бесстыдным образом, предупредил его в свою очередь. Потрепав его еще раза два по щеке, пощекотав его еще раза два, поиграв с ним, неподвижным и обезумевшим от бешенства, еще несколько секунд таким образом, к немалой утехе окружающей их молодежи, господин Голядкин-младший с возмущающим душу бесстыдством щелкнул окончательно господина Голядкина-старшего по крутому брюшку... (ДостоевскийФ. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 1. С. 166-167).
Но связь между перцепцией, языком и оценкой персонажа необязательна даже в этой повести, в которой персонализация доведена до крайности. Персональное восприятие может не облекаться в персональные оценки и языковые особенности персонажа . Таким несовпадением отмечено, например, описание первого появления двойника:
Прохожий [т. е. двойник. — В. Ш.] быстро исчезал в снежной метелице. Он тоже шел торопливо, тоже, как и господин Голядкин, был одет и укутан с головы до ног и, так же как и он, дробил и семенил по тротуару Фонтанки частым, мелким шажком, немного с притрусочкой (Там же. С. 140).
Перцептивная точка зрения здесь очевидно персональная (двойник появляется только в зрении Голядкина), но язык — нарраториальный, а оценки или нейтральны, или даны явно с точки зрения нарратора: выражения «тоже шел торопливо», «дробил и семенил», «мелким шажком, немного с притрусочкой» не воплощают ни речевого стиля, ни оценки Голядкина. Такие места, в коих галлюцинации господина Голяд-
29
Приведенное ниже (на с. 136) начало «Студента» являет собой пример иного несовпадения точек зрения: персональной оценке противостоит нарраториальная точка зрения в планах перцепции и языка. 135
кина предстают в объективном, несомненном виде, немало способствуют «сбивчивости» этой повести (на которую уже сетовал В. Г. Белинский во «Взгляде на русскую литературу 1846 года»). Вообще,  чем  меньше  персональность  перцепции  сопровождается  персональными  языком  и

оценками, тем более неуловимой она оказывается. Соотнесенность перцептивной точки зрения с тем или иным персонажем или с нарратором может быть вообще загадочной. Рассмотрим одну из центральных сцен «Анны Карениной», где не сразу ясно, кто именно видит, мыслит, чувствует: Она чувствовала себя столь преступною и виноватою, что ей оставалось только унижаться и просить прощения; а в жизни теперь, кроме его, у ней никого не было, так что она и к нему обращала свою мольбу о прощении. Она, глядя на него, физически чувствовала свое унижение и ничего больше не могла говорить. Он же чувствовал то, что долженчувствоватьубийца, когдавидиттело, лишенноеимжизни. Этотело, лишенноеимжизни, былаихлюбовь, первыйпериодихлюбви. Было что-то ужасное и отвратительное в воспоминаниях о том, за что было заплачено этою страшною ценой стыда. Стыд пред духовною наготою своей давил ее и сообщался ему. Но, несмотрянавесьужасубийцыпредтеломубитого, надо резатьнакуски, прятатьэтотело, надопользоватьсятем, что убийцаприобрелубийством.
И с озлоблением, какбудтосострастью, бросаетсяубийцанаэто тело, итащит, ирежетего;'так и он покрывал поцелуями ее лицо и плечи. Она держала его руки и не шевелилась (ТолстойЛ. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 18. С. 157—158. Курсив мой. — В. Ш).
Кому принадлежит сравнение любовника с убийцей? Сначала можно было бы предположить, что так чувствует Вронский («Он же чувствовал то...»), но вскоре становится ясно, что сам он вряд ли способен так воспринимать то, что почти целый год составляло для него «исключительно одно желанье его жизни» (Там же. С. 177). Поэтому здесь исключена нарраториальная передача чувств Вронского. Принимая во внимание, что вокруг выделяемых курсивом отрывков передаются чувства и внутренняя речь Анны, есть основание заключить, что источником образа свирепствующего любовника-убийцы является не кто иной, как она сама. В ее сознании такое представление закономерно: ведь оно является отражением «ужасной смерти» железнодорожного сторожа, когда Анна слышала, что сторож был разрезан колесами поезда «на два куска» (Там же. С. 81). В свете такого сцепления мотивов ее смерть под колесами поезда является последовательной 136
реализацией схемы ее ожиданий. Поскольку рассматриваемый ключевой момент в сцеплении мотивов смерти излагается с персональной точки зрения, автор дает нам указание на жизнестроительную или ведущую к смерти силу подсознания персонажа.
2. Идеологический план
Повествовательный текст в плане идеологии (или оценки) может отражать смысловые позиции либо персонажа, либо нарратора.
Примером персональной точки зрения в плане идеологии может служить начало «Студента» Чехова. Первые предложения этого рассказа (в которых «видит» и говорит, по всей очевидности, не персонаж, а нарратор) пронизаны все же отчетливо персональными оценками (выделяемые мною курсивом):
Погода вначале была хорошая, тихая. Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-тоживоежалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку. Протянул один вальдшнеп, и выстрел по нем прозвучал в весеннем воздухе раскатисто и весело. Но когда стемнело в лесу, некстатиподул с востока холодный пронизывающий ветер, все смолкло. По лужам протянулись ледяные иглы, и стало в лесу неуютно, глухоинелюдимо. Запахло зимой (ЧеховА. П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Соч. Т. 8. С. 306).
Еще до того, как ввести своего героя, нарратор описывает мир с его же идеологической точки зрения, не пользуясь, впрочем, ни лексическими, ни синтаксическими особенностями, свойственными персонажу, ни даже его перцептивной точкой зрения.
Когда в повествовательном тексте идеологическая точка зрения является персональной, в передаче персонально окрашенных отрезков может одновременно претворяться смысловая позиция нарратора. Пример персональной оценки, в передаче которой слышится явно дистанцированный

Aber am Vormittag hatte sie den Baum zu putzen. Morqen war Weihnachten (А. Беренд. «Женихи Бабетты Бомберлинг»).
...and of course he was coming to her party to-night (В. Вулф. «Миссис Дэллоуэй»).
2) Наречия настоящего времени:
Unter ihren Lidern sah sie noch heute die Miene vor sich... (Т. Манн. «Лотта в Веймаре»).
Такие соединения возможны и в русском языке:
...до завтра было еще далеко (Ф. М. Достоевский. «Подросток» // ДостоевскийФ. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 13. С. 241).
Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого (Л. Н. Толстой. «Война и мир» // ТолстойЛ. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 11. С. 372).
Нарраториальная точка зрения в плане времени соотнесена с временной позицией акта повествовательного. Для обозначения повествуемого времени здесь употребляются не дейктические, а анафорические наречия времени, т. е. такие обороты, как «в этот момент», «в этот день», «день тому назад», «в следующий день после описываемых
30  См. выше, с. 28, примеч. 32.
31  Немецкие и английский примеры приводятся по: Хамбургер 1968, 65. 139
происшествий» и т. п., отсылающие к моменту времени, фиксированному в тексте. Быстрое   чередование   персональной   и  нарраториальной  точек   зрения   во   временном  плане характеризует «Кроткую». Но тут. соотнесенность дейктических наречий с персональной точкой зрения, а анафорических — с нарраториальной подчас не соблюдается: Это было вчера вечером, а напйй--
Наутро?! Безумец, да ведь этр.^утр.0. было сегодня, еще давеча, только давеча! (ДостоевскийФ. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 24. С. 32).
Сначала нарратор излагает историю с нарраториальной точки зрения, т. е. с точки зрения времени повествования (дейктическое наречие, относящееся к «сегодня» повествующего «я» подчеркнуто сплошной линией). Переходя к рассказу о следующем утре («наутро»), нарратор переносится, как бы вытесняя страшный факт настоящего времени повествовательного акта, во временную позицию повествуемого «я» (пунктирная линия), не подозревающего о предстоящей катастрофе. Вдруг осознав идентичность повествуемого момента действия («наутро») со страшным настоящим повествования, он, вновь вернувшись на временную позицию повествования («сегодня»), порицая самого себя («безумец»), подвергает себя суду воображаемого судьи.
Одно и то же происшествие может восприниматься персонажем в разные моменты повествуемой истории, например когда персонаж вспоминает им пережитое. Но и нарратор может упоминать то или другое происшествие в разные моменты повествовательного акта. В том и другом случае сдвиг на временной оси истории или повествования может быть связан с изменением восприятия, основывающимся на изменении знания или норм.
Для персональной временной точки зрения характерны тесная связь повествования с действием и прикрепление наррации к переживанию и восприятию действительности персонажем. Эта связь сказывается и в степени детализации подробностей (в степени сжатия или растяжения повествования по отношению к происходящему), и в организации последовательности событий. Последовательное изложение с персональной точки зрения претендует на полное отражение происшествий, точнее, их восприятия персонажем. Перестановки мотивов событий вопреки временному порядку («анахронии» по Женетту 1972, 71) возможны здесь лишь постольку, поскольку они мотивированы ак-140
тами сознания персонажа — воспоминанием о прошлом или ожиданием будущего. Аутентичное же (а не только мысленное) предвосхищение более поздних происшествий («пролепсис», по Женетту 1972, 100) здесь не оправданно. В противоположность этому, нарраториальная временная

точка зрения предоставляет возможность свободного обращения со временем. Нарратор может по выбору скакать между разными временными планами и даже предвосхищать более позднее развитие действия, самим персонажам еще не известное.
5. Языковой план
В фикциональных нарративах нарратор может передавать события как своим языком (нарраториальная точка зрения), так и языком одного из персонажей (персональная точка зрения). Процитированный выше отрывок из «Скверного анекдота», демонстрирующий персональную точку зрения в плане идеологии, дает в то же время пример персонально окрашенных лексических единиц. (Как мы уже отмечали, фразеологическая и идеологическая перспективы могут совпадать.) Выделенные в тексте слова (которые и дальше неоднократно повторяются) передают ограниченный лексикон и стереотипное мышление генералов.
В «Двойнике» Достоевского нарратор сплошь и рядом переходит на языковую точку зрения главного героя — господина Голядкина. Нарратор как бы «заражается» не только лексикой, но и синтаксисом, манерой выражения своего героя, полной, с одной стороны, канцеляризмов, высокопарных фраз и псевдопоэтических оборотов, а с другой стороны, неуверенной, отрывистой, изобилующей повторяющимися пустыми словами вплоть до афазии:
Обратимся лучше к господину Голядкину, единственному, истинному герою весьма правдивой повести нашей. Дело в том, что он находится теперь в весьма странном, чтоб не сказать более, положении. Он, господа, тоже здесь, то есть не на бале, но почти что на бале; он, господа, ничего; он хотя и сам по себе, но в эту минуту стоит на дороге не совсем-то прямой; стоит он теперь — даже странно сказать — стоит теперь в сенях, на черной лестнице квартиры Олсуфья Ивановича. Но это ничего, что он тут стоит, он так себе. Он, господа, стоит в уголку, забившись в местечко хоть не потеплее, но зато потемнее, закрывшись отчасти огромным шкафом и старыми ширмами, между всяким дрязгом, хламом и рухлядью, скрываясь до времени и покамест только наблюдая за ходом общего дела в качестве постороннего зрителя. Он, господа, только наблюдает теперь; он, господа, тоже ведь может войти... почему же не войти? Стоит только шагнуть, и вой-
141
дет, и весьма ловко войдет (ДостоевскийФ. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 1.С. 131)32.
Однополюсная и разнополюсная точка зрения
Обычно решение нарратора в пользу нарраториальной или персональной точки зрения в разных планах принимается односторонне или однополосно, т. е. точка зрения относится к полюсу либо только нарратора, либо только того или другого персонажа. Такой случай однополюсной точки зрения иллюстрируется при помощи следующих схем:

Но нередко мы имеем дело с разнополюсной точкой зрения. Это мы наблюдаем в тех случаях, которые Успенский (1970, 136—143) характеризует как «несовпадение точек зрения, вычленяемых

в произведении на разных уровнях анализа». В приведенных выше примерах мы не раз сталкивались с такой разной отнесенностью точек зрения. В от-
32
Даже сам автор заразился манерой своего героя. Работая над «Двойником» Достоевский пишет брату: «ЯковПетровичГолядкинвыдерживает свой характер вполне. Подлец страшный, приступу нет к нему; никак не хочет вперед идти, претендуя, что еще ведь он не готов, а что он теперь покамест сам по себе, что он ничего, ни в одном глазу, а что, пожалуй, если уж на то пошло, то и он тоже может, почему же и нет, отчего же и нет? Он ведь такой, как и все, он только так себе, а то — такой, как и все. Что ему! Подлец, страшный подлец! Раньше половины ноября никак не соглашается окончить карьеру. Он уж теперь объяснился с е<го> превосходительством и, пожалуй (отчего же нет), готов подать в отставку» (Там же. С. 483). 142
рывке из «Студента» к полюсу персонажа относятся только идеологическая и пространственная точки зрения, между тем как в других планах точка зрения является нарраториальной. Такое разнополюсное распределение точек зрения иллюстрируется в следующей схеме:
Разнополюсная точка зрения (на примере отрывка из «Студента»)

Эта схема может осложняться еще и тем, что оппозиция нарраториального и персонального полюсов может в том или ином плане (или сразу в нескольких планах) сниматься («нейтрализоваться»), потому что однозначные признаки того или другого полюса отсутствуют . Если в том или другом произведении языки нарратора и персонажа совпадают, т. е. если оппозиция полюсов в плане языковом нейтрализуется, получается следующая схема (учитывается только план языка):

33
Во избежание недоразумений подчеркнем, что такого рода нейтрализация к «нейтральной» точке зрения, которая фигурирует у немногих теоретиков (см. выше, с. 127—128), не приводит. 143
Такая нейтрализация оппозиции полюсов может относиться также и к другим планам, даже ко всем планам сразу. В крайнем случае, если оппозиция нарраториальной и персональной точек зрения нейтрализована во всех планах, схема выглядит следующим образом:
Разнополюсная точка зрения (на примере отрывка из «Студента»)
_______план точки зрения_____________нарр. т. зр.____________перс, т.зр._______
перцепция                                                 х                                         х
идеология                                                  х                                         х
пространство                                            х                                         х
время                                                          х                                         х
язык                                                            х                                         х
К методике анализа точки зрения
В   анализе   повествовательного   текста   нелегко   прослеживать   все   пять   планов.   Признаки,