Шадурский М. Литературная утопия от Мора до Хаксли

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Утопическая романистика дает обширный материал для различного рода наблюдений и обобщений. Выявление генотипического кода и определение жанрового статуса литературной утопии позволяет проводить типологические исследования родственных явлений -философского романа, «романа идей», интеллектуального романа, романа путешествий, научной фантастики, литературы фэнтези, несущих в себе черты утопической модели мира. Кроме того, в произведениях утопистов предлагаются варианты «второго творения», обращение к которым открывает доступ к геофизическим, морально-этическим и политико-социальным параметрам «наилучшего» мироустройства, непреходящим или отмеченным печатью момента.
В истории словесности литературная утопия предстает самостоятельным феноменом, в котором, подобно другим жанрам, скрещиваются и находят выражение, согласно Л. Чернец, «важнейшие закономерности литературного процесса: соотношение содержания и формы, замысла автора и требований традиции, ожиданий читателей, устойчивых и быстро изменяющихся особенностей литературы...»1. Костяк жанра утопии образует структурно-семантический код - художественная модель мира, фиксирующая параметры миропорядка в терминах топоса (идеальное пространство), этоса (идеальные нравы) и телоса (идеальные отношения). Форма конструируемой действительности отображает в узловых моментах совершенство и неподвижность Вселенной, переносимые на содержание условного мира.
Постоянный атрибут художественного мира литературной утопии - оппозиция счастья и свободы. Прессинг наличной действительности, осмысливаемый писателями, провоцирует стремление к свободе и дальнейшему переходу к счастливому состоянию общества и государства. Однако достижение счастья неизбежно влечет за собой установление физических и метафизических делимитаторов: закрытые рубежи острова и моральные нормы, возведенные в ранг правовых, -цена счастья, которую следует заплатить ограничением свободы. Внешняя территориальная замкнутость проецируется на внутренние признаки предела в структуре художественного мира, так что преодоление географической границы оказывается равносильным преступлению пороговой дозволенности. Авторы утопий пытаются снять дихотомию счастья и свободы, наделяя адептов воображаемого общества
1 Чернец Л. В. Литературные жанры. М., 1982. С. 43.
110

безграничными духовными возможностями, интеллектуальной, политической или военной мощью, а также духовидческим потенциалом. Рецепты счастья или свободы всегда искусно выписываются, в то время как их верная дозировка по сей день остается неразгаданной. Приемлемый баланс свободы и счастья в художественном мире - обязательное условие убедительности любого утопического проекта.
Миромоделирующие построения авторов утопических произведений, видоизменившиеся в фактуре реальной действительности, обернулись, как показал исторический опыт XX в., зловещим кошмаром. Геофизическая, морально-этическая и политико-социальная контактность вымышленного края, который возводили поколения писателей, превратилась на практике в полную изолированность не просто острова, но целых стран и материков. Художественному воображению открылись репрезентативные варианты приведения человечества к счастью «железной рукой». Радикальный подрыв доверия к утопическим устроениям и назиданиям спровоцировал состояние внутрижанровой «энтропии» литературной утопии, при котором разрозненные голоса мастеров слова, зовущих к универсальному спасению, звучат отныне неуверенно и одиноко. Вероятно, наступила планомерная пауза, едва резонирующее молчание, дающее возможность собраться с мыслями и силами и учесть новый диктат времени.
Идеология постмодернизма, бросающая вызов предыдущим этапам литературной истории, подвергает переосмыслению и парадигму утопического миромоделирования. Приведем два примера. Культурно-исторический фон XVII в., когда «связь времен пропала» (Дж. Донн), послужил «точкой расхождения» в романах у. Эко «Остров накануне» (1995) и П. Экройда «Мильтон в Америке» (1996). Протагонисты произведений направляются в земли, контакт с которыми дарует им мимолетный проблеск прозрения о неизбывных основах мироустройства. Однако (личное и общее) счастье недоступно ни одному, ни другому путешественнику, пытающемуся обнаружить полноту существования «в небытии предыдущего дня» или в «кромешной тьме» Нового Света. Вызов утопической традиции, равно как и другим литературным течениям, оказался, по Н. Соловьевой, полезным, «поскольку в культурной памяти воскресли невостребованные и скрытые... возможности»2.
Подвижность семиосферы литературной утопии, фиксируемая средствами жанровой поэтики, свидетельствует о негасимом стремлении человека приблизиться к постижению гармонии мироздания, обретению острова.
2 Соловьева Н. А. Вызов романтизму в постмодернистском британском романе // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филол. М., 2000. № 1. С. 66.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел литературоведение