ведения или жанра»3, убедительные доказательства приводит Е. Черткова в пользу своей гипотезы о трансформации утопического сознания от поиска истины об идеальном государстве (утопии) к попыткам преобразования социума (утопизму), т.е. «движение от теоретического обоснования возможности должного к практическому утверждению должного в качестве сущего»4. Истоки жанровой семиосферы литературной утопии исследователь усматривает в разработанной Платоном классической модели идеального государства. Е. Черткова определяет основные константные атрибуты идеала Платона: «Из способа осмысления того, каким должен быть мир, чтобы соответствовать своему понятию, или Истине», утопическая мысль становится «представлением о том, каким должен быть мир, чтобы быть пригодным для счастливой жизни людей»5. Утопическое мышление, по замечанию К. Кумара, питается также иудейско-христианской традицией (эсхатологическим учением), что обусловливает его обращенность к вопросу человеческого счастья, которое придает вымышленным мирам, локализованным в пространстве, временное измерение: «Вплоть до XVIII века утопия предлагала вариации на тему идеального города, привнося при этом характерные для своего времени моменты: науку и технологию. Утопия оказалась расположенной преимущественно во времени, нежели в пространстве»6. По мысли В. Шестакова, идеальная модель мира создается писателями-утопистами посредством «гиперболизации духовного начала»7. Семиотическое пространство литературной утопии образуют вопросы, касающиеся построения «наилучшего» государства вообще и сфера культуры в частности.
В «Литературной энциклопедии терминов и понятий» утопия определяется как «литературный жанр, в основе которого - изображение несуществующего идеального общества»8. Исследователь английской утопической прозы Р. Гербер причисляет фантастичность, идейность и тенденциозность9 к интегральным характеристикам ли
3 Аинса Ф. Реконструкция утопии / пер. с исп. Е. Гречаной, И. Стаф. М., 1999. С. 20.
4 Черткова Е. П. Метаморфозы утопического сознания (от утопии к утопизму) // Вопросы философии. М., 2001. № 7. С. 57.
5 Ibidem. С. 55.
6 Kumar К. Aspects of the Western Utopian Tradition // History of the Human Sciences. London, 2003. Vol. 16, No. 1. P. 67.
7 Шестаков В. П. Эсхатология и утопия (Очерки русской философии и культуры). М., 1995. С. 36.
8 Ланин Б. А. Утопия // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2003. Стб. 1117.
9 Gerber R. Utopian Fantasy: A Study of English Utopian Fiction since the End of the 19th Century. New York, 1973. P. 121.
9

тературной утопии. По его мнению, художественный замысел писателя-утописта проистекает из идеи принципиального переустройства несовершенной действительности. Авторская идея имеет неотъемлемую тенденцию к совершенствованию неполноценности существования, которая восполняется фантастической (до неправдоподобия идеализированной) образностью. Основа утопической образности кроется, как полагает Ч. Кирвель, в мечте, к которой прибегало человечество, «не имея реальной возможности обрести в полной мере смысл своего существования»10.
Отправной точкой утопической рефлексии, находящей свое выражение в художественном произведении, служит недовольство действительностью. С одной стороны, человек погружен в мир повседневности, над которым довлеет социальное зло; с другой, индивид мысленно переселяется в трансцендентный мир блага, который не согласуется с существующим жизненным устройством. Жестокая правда жизни оказывается строительным материалом для идеала, который несет на себе, согласно Э. Баталову, «обратную проекцию одной исторической эпохи в другую, <...> т.е. проекцию, в которой устранены все минусы и усилены все плюсы»11. Дуализм утопического мышления заключается в сопряженности социально-критического момента с психологически обусловленным принципом надежды. Утопическое творчество приводится в движение не только и не столько отчаянием по поводу полной недостатков социальной реальности, сколько надеждой на совершенное переустройство мира. Формирование утопического мышления - свидетельство процессов осознания выдвигаемых эпохой требований, которым предстоит осуществиться. В понимании Э. Блоха, сущность утопии заключена в способности предчувствовать и наслаждаться этим предчувствием, покоящейся на подсознательном уровне в виде принципа надежды. Обобщая философские размышления Э. Блоха о роли надежды в конструировании социального идеала, С. Вершинин комментирует, что «надежда - это не только аффект ожидания, не только движение души, но и утопическая функция, влияющая на исторический процесс и социальную жизнь»12. Семантическое наполнение литературной утопии определяется синтезом в художественном мире произведений мировоззренческих и психоло
10 Кирвель Ч. С. Утопическое сознание. С. 12.
11 Баталов Э. Я. В мире утопии: Пять диалогов об утопии, утопическом сознании и утопических экспериментах. М., 1989. С. 32.
12 Вершинин С. Е. Философия надежды Эрнста Блоха: оправдание утопии: автореф. дис. ... д-ра филос. наук: 09.00.13 / Урал. гос. ун-т им. А. М. Горького. Екатеринбург, 2001. С. 29.
10

гических факторов, при котором изначальный негатив действительности перезаряжается неизменным позитивом надежды.
Массив дефиниций и интерпретаций литературной утопии13 возможно суммировать в следующих положениях: 1) утопия представляет собой литературный жанр; 2) описание идеальных политико-социальных установлений в утопическом произведении носит идеализированный характер; 3) утопическое произведение воплощает в себе мечту, исходящую из надежды на улучшение критикуемых существующих отношений. Суммация магистральных рецепций исследуемой категории позволяет конципировать понятие литературной утопии, утопия - литературный жанр, описывающий художественную реализацию мечты об идеальной политико-социальной модели мира, исходящей из критики существующих отношений и основанной на принципе надежды.
Еще одним фактором, с которым близко сопряжено семиотическое пространство литературной утопии, выступает устойчивый набор типологических черт жанра. К числу закономерных характеристик утопических произведений Ф. Аинса относит: пространственную изолированность, которая «обретает отчетливый характер географической фикции»; вневременностъ, которая «упраздняет проблему исторической причинности»; автаркию, или сведение контактов с внешним миром до минимума; урбанизм, или создание идеального города «на лоне природы, на плодородной земле», и регламентацию, т.е. придание единообразия «жизни, совместной работе и организации общего досуга обитателей идеального города, поделенного на кварталы»14. Рассматривая художественные особенности жанра утопии, воспринятые антиутопией, Т. Денисова выделяет закрытую систему приемов, к которым прибегали писатели, создавая свои проекты идеальной реальности: «замкнутость пространства, ограниченность места действия, дидактичность, акцентуация общественного, а не личностного начала, некая абстрактность, обобщенность в структурировании реальности, претензии на научную обоснованность»15. Помимо вышеперечисленных типологических особенностей, семиотическая емкость утопических произведений углубляется присущим жанру мифоцентризмом. Природная иррациональность утопического сознания вызывается интуитивным желанием следовать прежде всего повелениям некоторого
13 См.: Шестаков В. П. Понятие утопии и современные концепции утопического // Вопросы философии. М., 1972. № 8. С. 151-158.
14 Аинса Ф. Реконструкция утопии. С. 23-27.
15 Денисова Т. Н. Историзм и антиутопия // История зарубежной литературы XX века. М., 2003. С. 134.
11

ритуала, закрепленного привычкой или социальным поведением, а не продиктованного силами разума. Близость утопической модели мира к мифу детерминирована, по замечанию Э. Баталова, «мотивом гармонизации хаоса через социально-политическое насилие»16. Художественный мир литературной утопии обнаруживает также такие проявления мифопоэтики, как архетипические образы острова и героя-спасителя. Земли блаженства и достатка составляют предмет множества мифов и легенд, начиная с обособленных и самодостаточных островов Дильмун из шумерской поэмы, Ка из древнеегипетской «сказки», Вырай из восточнославянского фольклора и многих других. В литературной утопии присутствует архетип героя (реализованный в образах Утопа, Соламоны, Веды, старого раджи и пр.), который «избавляет людей от господства зла и ведет в мир гармонии»17.
От анализа семантических и факторообразующих элементов семиотического пространства литературной утопии представляется возможным перейти к рассмотрению ее базисных констант: топоса, этоса и телоса. Топос выступает стягивающим центром особенностей пространственной организации утопических произведений. Наличная действительность воспринимается утопическим мышлением несовершенной для воплощения проектов идеального переустройства, и, ведомые надеждой, писатели-утописты создают образ социального совершенства в краях, географически сомнительных. По словам Ф. Аинса, «остров, а также другие места островного типа - вершина горы, пустыня, уединенное убежище - эти архетипические локусы благодаря своей обособленности создают возможность для построения идеального пространства утопии»18. Латинское слово paradis, давшее название раю в европейских языках, означало в древнегреческом место, ограниченное со всех сторон. Масштаб утопического топоса может варьироваться. По мысли Э. Баталова, «это может быть община, город, страна, континент, мир в целом, космос»19. Топос литературной утопии свидетельствует об особом типе мировосприятия, в котором область художественного эксперимента оказывается максимально насыщенной идеями, что способствует выражению авторской позиции. Изучение определенного корпуса утопических текстов позволяет заключить, что в английской литературной традиции превалирует островной топос, к разработке которого обращались: Т. Мор («Утопия»), Ф. Бэкон («Новая Атлантида»), Дж. Гаррингтон («Республика Океа
16 Баталов Э. Я. В мире утопии. С. 88.
17 Ibidem. С. 89.
Аинса Ф. Реконструкция утопии. С. 23. 19 Баталов Э. Я. В мире утопии. С. 161.
12

ния»), Г. Невилл («Остров Пайнса»), Д. Дефо (романы о Робинзоне Крузо), С. Батлер («Едгин», «Возвращение в Едгин»), у. Моррис («Вести ниоткуда»), О. Хаксли («Остров») и многие другие писатели. Островное моделирование мира не только ограничивает плоскость художественного эксперимента, защищая ее от воздействия извне, но и предстает особым модусом национальной саморефлексии в английской литературной утопии. «De te fabula narratur» - фраза, предваряющая описание идеальной картины мира в «Океании» Дж. Гаррингтона. Трудно не согласиться с А. Свентоховским в том, что «эпиграф этот можно было бы поставить перед всеми английскими утопиями, которые, как бы они ни были универсальны, всегда имеют в виду прежде всего свое отечество»20. Ассимиляция утопическим мышлением иудейско-христианской концепции времени размыкает пространственную замкнутость традиционного топоса внедрением хроноса в романную перспективу жанра; «образ изолированной утопии... постепенно испаряется» (Н. Фрай)21, и «то, что в начале было возможно лишь метафизически, постепенно стало мыслиться возможным и физически» (Е. Черткова)22.
Форма жанров может наполняться определенным содержанием в результате осмысления «общего состояния мира» (Г. Гегель) и взаимоотношений индивида. Г. Поспелову принадлежит концепция жанров, учитывающая тип отношений между миром, постигаемым человеком художественно, и социальной средой: «"Этологическая" литература заключает в себе... осмысление гражданско-нравственного уклада социальной жизни, состояния общества и отдельных его слоев и выражает идейно-эмоциональное отношение к этому состоянию, часто углубляющееся до пафоса»23. Согласно классификации исследователя, этологические жанры представлены сатирой, идиллией, утопией и антиутопией. Этос утопического произведения проявляется в религиозной парадигме и концепции образования совершенного мироустройства, созданного писательским воображением. Религиозная парадигма включает в себя систему верований и ритуалов, а также связанное с ними мироотношение. Разделение утопических проектов на утопии порядка и утопии свободы исходит из «противопоставления разума и воображения, общественного самоуправления и диктатуры, естественного развития и планирования»24. Для английской литера
20 Свентоховский А. История утопии / пер. с польск. Е. Загорского. М., 1910. С. 95.
21 Frye N. Varieties of Literary Utopias // Utopias and Utopian Thought. P. 28.
22 Черткова E. Л. Метаморфозы утопического сознания. С. 56.
23 Поспелов Г. Н. Проблемы исторического развития литературы. М., 1972. С. 176. 24 Аинса Ф. Реконструкция утопии. С. 28.
13

турной утопии характерна принципиальная установка на свободу, предполагающую религиозную толерантность. Например, в образовании членов «наилучшего» общества Т. Мор видел источник преемственности, защиты и сохранения образа совершенного миропорядка. В итоговом романе-утопии «Остров» О. Хаксли акцентировал первостепенность образования на пути «между тьмой и тьмой». По справедливой оценке Н. Фрая, утопический мир - «это проекция умения видеть общество не как совокупность сооружений и организаций, но как строение искусств и наук»25. Этологическая константа жанра утопии насыщает ценностную палитру идеального общества долговременными красками и служит - вместе с топосом - некоторой большей цели.
Телос литературной утопии раскрывает целевую ангажированность тем и идей, развиваемых писателями-утопистами в художественном тексте. В. Шестаков прослеживает, что, «начиная с XVII в., становится популярной особая форма литературной утопии - так называемый государственный роман, повествующий о путешествиях по утопическим странам и содержащий прежде всего описание их государственного устройства»26. Действительно, идеальное устройство государства составляет главную цель утопического миромоделирования, что подтверждают романы Т. Кампанеллы, И. Андреа, Ф. Бэкона, С. де Бержерака, Г. Невилла, Д. Вераса и др. Резюмируя социально-политические взгляды Дж. Свифта, М. Уайлдинг констатирует, что «политические институты и социальные учреждения были образованы по причине греховности человека, и... поэтому неизбежны, неминуемы, необходимы»27. Конструктивность утопического мышления направлена в художественном мире литературной утопии на создание опорной точки общественных отношений - совершенной политической системы. В идеальном обществе, описываемом в литературных утопиях, вершится власть, претендующая на конечный контроль любой формы принуждения, что обусловлено наличием государства -основного признака политической системы. По форме правления утопические государства относятся в подавляющем большинстве к республике или монархии. По мнению Дж. Логана, Т. Мору, как и его современникам-гуманистам, было присуще убеждение, что «причины социальных проблем и результаты предлагаемых решений могут быть установлены посредством рационального анализа»28. Поэтому телос
25 Frye N. Varieties of Literary Utopias // Utopias and Utopian Thought. P. 38.
26 Шестаков В. П. Эсхатология и утопия. С. 35.
27 Wilding M. Social Visions. Sydney, 1993. P. 27.
28 Logan G. M. The Meaning of More's Utopia. Princeton, 1983. P. 259.
14

ображение очерчивает особый цикл существования, самодостаточный и завершенный; по мысли А. Петруччани, «островное расположение объясняется потребностью выделить объект эксперимента; остров -место, на котором автор строит свой карточный домик, доска, на которой он, как шахматист, расставляет фигуры»33. В истории английской литературной топосферы остров перерастает из прямого прообраза Англии («Утопия» Т. Мора) в тихоокеанскую Атлантиду («Новая Атлантида» Ф. Бэкона), затем становится «естественным миром» (романы Д. Дефо о Робинзоне Крузо), после чего приобретает черты антипода внешнего мира («Едгин», «Возвращение в Едгин» С. Батлера), превращается в средоточие блаженного созерцания («Остров» О. Хаксли)... Остров, подобно лабиринтам, сконструированным на нем, обладает четко выраженными границами и пространственной отдаленностью. Пребывание в нулевой точке путешествия по лабиринтам совершенства предполагает определение движущих сил утопических исканий. В первую очередь, это критическое отношение к несовершенной действительности (по К. Мангейму, утопические миропостроения «трансцендентны социальной ситуации, ибо и они ориентируют поведение на элементы, отсутствующие в данной конкретно-исторической ситуации»34); во-вторых, «принцип надежды» (как полагает Э. Блох: «Время для воспоминания, как и для Надежды, - это пространство истории...»35).
Первая тропа поведет нас по лабиринту ряда утопических идеалов. Идеал справедливости, воплощающийся на уровне социальной структуры, проходит путь от отрицания частной собственности к утверждению ее абсолютной необходимости. Наименьшим изменениям был подвержен утопический идеал равенства. Граждане большинства островных государств равны в своей социальной значимости и правах. Идеал труда находит отражение в совместных занятиях наукой, построении нового жизненного уклада. Утопический идеал человеколюбия заключается в провозглашении человека высшей ценностью мироздания, проявляется в непомерной заботе государства о каждой личности и закрепляется на уровне сострадания к конечной природе человека. Есть соблазн немного дольше задержаться в каждом из мини-лабиринтов, однако существует опасность на данном этапе
33 Петруччани А. Вымысел и поучение / пер. с итал. А. Киселевой // Утопия и утопическое мышление: антология зарубежной литературы. М., 1991. С. 110.
34 Mannheim К. Ideology and Utopia: An Introduction to the Sociology of Knowledge. London, 1966. P. 176.
35 Блох Э. Тюбингенское введение в философию / пер. с нем. Т. Ю. Быстровой. Екатеринбург, 1997. С. 283.
17

потерять путеводную нить. Прямо из среды человеколюбия мы имеем возможность перешагнуть в лабиринт религиозно-этической системы. Литературные утопии ХVI-XVIII вв. провозглашают христианские ценности фундаментальной основой морали. Постепенно намечается изживание христианской парадигмы мироотношения. Хаксли, как и некоторые другие авторы XX в., предлагает еще не обжитые в Европе религиозно-философские учения в качестве альтернативной религии. Идеал счастья был изначально гедонистически ориентирован и ассоциировался с социальной упорядоченностью, затем он переместился в сферу достижения индивидуального блаженства, ведущего к общему благу. По мере продвижения по лабиринтам морально-этической системы красноречиво заявляет о себе ориентализация утопических идеалов в свете перестановки религиозно-философских акцентов.
Комплекс конструкций, вобравших в себя особенности политико-социального устройства, открывается лабиринтом формы правления, идейное наполнение которого восходит к древнегреческим взглядам на аристократичность власти. Авторы утопических произведений первоначально наделяли правителей-философов пониманием идеалов разума и истины, позволяющих создавать политико-социальный уклад, приемлемый для граждан вымышленного мира. Поворот, сделанный по направлению к лабиринту социальной структуры, без промедления переносит нас в библиотеку трудов Платона, главной мыслью которых является специализация общества на правителей-философов, работников-производителей и воинов-стражей. Последний лабиринт, открытый нашему взору, посвящен концепции образования. С самого начала пребывания в нем можно уловить общую сущность утопического образования - создание и укрепление преемственности между поколениями. Только этим описанием концепция образования не исчерпывается, поскольку каждый новый поворот навевает конкретно-исторические ассоциации. Предметность семиосферы литературной утопии видится Л. Софроновой в том, что «костюм, вещный мир, окружающий человека, для утопии важнее, чем его внутренний мир и психологический облик»36. Время высвечивается в тексте утопических произведений через авторскую позицию и тип героя. Рассказчик-путешественник, от лица которого ведется повествование в литературной утопии и чье видение мира обычно созвучно авторскому, призван описывать неизведанный край. Утопический герой, человек со свежим, непредвзятым взглядом на познаваемый мир, выступает в качестве экскурсанта-наблюдателя, ведомого по
36 Софронова Л. А. Об утопии и утопическом // Утопия и утопическое в славянском мире. М., 2002. С. 8.
18

просторам конструируемой действительности. Изложение от первого лица - наиболее типичная повествовательная техника, используемая писателями-утопистами, создающая эффект присутствия и вовлекающая читателя в процесс рассмотрения изображаемого мироустройства.
Культурная парадигма Ренессанса породила, по мысли Ю. Лотмана и 3. Минц, «две противоположные модели мира: оптимистическую, тяготеющую к рационалистическому, умопостигаемому объяснению космоса и социума, и трагическую, воссоздающую иррациональный и дезорганизованный облик мира... Первая модель строилась на основе рационально упорядоченной античной мифологии, вторая активизировала "низшую мистику" народной демонологии в смеси с внеканонической ритуалистикой эллинизма и мистицизмом побочных еретических течений средневекового христианства»37. Тяготение утопического мироустройства к рациональному облику представляет собой ведущую тенденцию семиосферы литературной утопии. Процесс интенсивного развития городской культуры, запрос на умственный труд, экономический подъем, критика сословно-корпоративного строя нашли отражение в романе Т. Мора «Утопия» в то время, когда феодальная Европа предвкушала приближение «нового мира», смелого и прекрасного. Книга Т. Мора написана в форме диалога повествователя с вымышленным мореплавателем Рафаилом Гитлодеем, «человеком выдающимся», видавшим многие страны, включая никому не известный остров. Гитлодей выполняет функцию экскурсовода, в то время как рассказчик-наблюдатель осуществляет вместе с ним гипотетическое путешествие по государству Утопии. Восхищаясь описанием совершенного мироустройства в крае, обнаруженном собеседником, рассказчик не соглашается принять все положения, изложенные Гитлодеем, подвергая сомнению их жизнеспособность в реальном мире: «...в утопийской республике имеется очень много такого, чего я более желаю в наших государствах, нежели ожидаю»38. Наследовав из античной философии концептуально-диалогический формат, Т. Мор предложил вариант гипотетического героя, наблюдающего политико-социальный уклад и нравы «наилучшего государства» и желающего поделиться своим знанием посредством «полезного и забавного» повествования.
37 Лотман Ю. М., Минц 3. Г. Мифология и литература // Труды по знаковым системам. Тарту, 1981. Т. 13, вып. 546. Семиотика культуры. С. 48.
38 Мор Т. Утопия / пер. с лат. и коммент. А. И. Малеина и Ф. А. Петровского. М., 1953. С. 222.
19

Утопическое воображение, разбуженное идеалами эпохи Возрождения, вышло за пределы своего времени и проявилось в XVII в. в романе «Новая Атлантида» Ф. Бэкона. Роман отразил новую оценку возможностей человеческого разума: знание - сила, источник знания -опыт, мерило ценности знания - его практическая польза. Научная революция того времени провозгласила величие разума человека, его предназначение повелевать природой и извлекать из нее пользу. В отличие от гипотетического повествователя «Утопии», рассказчик-экскурсант романа Бэкона выступает непосредственным наблюдателем моделируемой действительности, доступной ему как благодаря собеседникам-экскурсоводам, так и собственному опыту. По справедливому замечанию Т. Чернышевой, литературная утопия «осложняется еще эффектом присутствия: герой-наблюдатель как бы одновременно с читателем совершает экскурсию по неизвестной стране»39. Текст романа Бэкона содержит следующую ремарку: «...и хотя путешественник больше узнает, видя все воочию, ...однако ж оба эти способа достаточны для некоторого взаимного познания»40. Искусство XVII в., стремящееся к неожиданности, не могло довольствоваться путешествием гипотетического рассказчика. На страницах «Новой Атлантиды» автор вывел героя, предпринимающего настоящее путешествие и описывающего картину нового мира, подвергшегося всесторонней рационализации.
Идеал государственного устройства, основанный на разумных началах, приобрел новое звучание в XVIII в. в приключенческих романах Д. Дефо о Робинзоне Крузо. Произведения писателя наполнены пафосом Просвещения о неограниченных творческих возможностях человека, который «сам себе общество» и который, будучи свободным от контроля государства, достигает бесконечного самоосуществления. К эффекту присутствия, усвоенного в XVII столетии, присовокупляется рационально-конструктивная деятельность рассказчика, который неутомимо размышляет и трудится над изготовлением предметов домашнего обихода, выращивает и собирает свой первый урожай, просвещает подчиненных и управляет автономным государством. Ирландский писатель Дж. Джойс усмотрел в характере Робинзона Крузо культурно обусловленные черты типичного англичанина и окрестил героя Дефо «британским Улиссом»: «Весь англосаксонский дух заключен в Крузо: мужская независимость; подсознательная жестокость; медленный, но продуктивный разум; сексуальная
39 Чернышева Т. А. Природа фантастики. Иркутск, 1984. С. 313.
40 Бэкон Ф.   Новая   Атлантида.   Опыты   и   наставления   /   пер.   с   англ. 3. Е. Александровой. М., 1962. С. 13.
20

апатия; практическая, уравновешенная религиозность; расчетливая молчаливость»41. Герой-рассказчик не только отправляется, подобно повествователю «Новой Атлантиды», в реальное путешествие к неизведанным берегам, но и является законодателем собственного духовного и материального благополучия. Эпоха Просвещения породила отличного от предыдущих периодов утопического героя, который действует по велению собственного разума ради создания острова Надежды, с расчетливой молчаливостью впитывает опытное знание и стремится к расширению метафизических и физических границ своего мира. По мысли Н. Соловьевой, лик западноевропейской повествовательной традиции определялся в XVIII в. взаимодействием трех компонентов в области жанрового мышления - romance, history и novel; в эту эпоху как Г. Филдинга, создавшего «Путешествие в иной мир» (A journey from This World to the Next, 1743), так и практически любого значительного писателя, «побуждает сесть и написать о путешествии не только тщеславие, но и гордость, что он знает и видел больше других»42.
Глобальная экономическая и политическая интеграция XIX в. вызвала к жизни новый вариант художественной концепции мира. Мастера слова представляли человека и мир в реальном свете, во всей полноте их жизненных позиций, убеждений, недостатков и альтернатив изменения. Данные тенденции воплотились в романах «Едгин» и «Возвращение в Едгин» С. Батлера. Главный герой названных произведений обнаруживает черты типичного англичанина викторианской эпохи, который в способах достижения земного благополучия уповает на себя. Рассказчик Хиггс в романах о стране Едгин, как и тысячи других его соотечественников, держит путь к одной из британских колоний в Тихом океане и грезит о несметных богатствах, ожидающих его там. Пять месяцев своего пребывания в островном государстве Хиггс проводит в доме туземного магната Носнибора, успешно овладевает местным языком, чтобы вести диалог об особенностях государственного устройства Едгина. «Экскурсоводами» героя по «миру лучшему, чем наш» служат жители страны, представляющие все сферы общества - от монарха и философов до тюремных стражей. После возвращения в Англию Хиггс не отказывается от своего замысла крестить едгинский народ, а затем извлечь для себя из острова прибыль. Таким образом, Батлер предложил новый тип утопического героя, прагма
41 Цит. по: Defoe D. The Life and Adventures of Robinson Crusoe Written by Himself. Chatham, 2000. P. XXIII.
42 Соловьева H. A. Romance, history и novel как компоненты жанрового мышления в период формирования романа Нового времени // Другой XVIII век. М., 2002. С. 50.
21

тичного по своей природе, но в то же время искреннего в осмыслении преимуществ некоторых политико-социальных атрибутов «мира лучшего, чем наш».
XX век нанес беспощадный удар по несокрушимой вере людей в созидательную силу человеческого разума: научный и социальный прогресс, некогда пропагандируемый, привел человечество к вопиющим последствиям. На фоне довлеющего недоверия к проектам утопического переустройства действительности О. Хаксли написал свой единственный роман-утопию «Остров». Герой романа Уильям Фарнаби отправляется на далекий остров Пала в качестве созерцателя жизненного уклада страны. Автор проникает в сознание главного героя и излагает проявления духовного взросления протагониста на страницах произведения от третьего лица. Состояние озарения, близкое по своим характеристикам к нирване, достигается главным героем благодаря принятию им постулата буддизма о первостепенной важности сострадания. Путешественники, выведенные на страницах «Утопии» и «Новой Атлантиды», довольствовались описанием сфер жизни тех краев, о которых им довелось слышать или в которых им посчастливилось побывать. В романах о Робинзоне Крузо и стране Едгин происходил моральный и духовный рост главных персонажей, но эти перемены были засвидетельствованы не кем иным, как самими рассказчиками. Значительное отличие типа персонажа в романе «Остров» состоит в том, что автор передает эмоциональное и духовное развитие протагониста. Хаксли подсвечивает в романе черты утопического героя, прошедшего все стадии ретроспективного и текущего созерцания и благодаря состраданию достигшего единения с идеалом сущего.
На смену гипотетическому повествователю Т. Мора пришел герой-путешественник Ф. Бэкона, которого впоследствии заместил расчетливый созидатель нового мира Д. Дефо, а затем прагматичный критик «мира лучшего, чем наш» С. Батлера. Результатом переосмысления идеала утопического героя в драматическом XX веке стал образ просвещенного созерцанием сострадающего индивида. Магистральные характеристики протагонистов литературной утопии являют собой динамический феномен, метаморфозы которого обусловлены неустанным движением времени. Особого внимания заслуживают те путешественники, которые, будучи окрыленными иллюзией полного постижения загадок лабиринтов, находили выход из замкнутого мира в мир действительности. Ни чем иным, кроме утраты иллюзий, пересечение известной границы не заканчивалось. Уповать в данном случае оставалось только на спасительную «нить Ариадны», неизменно ведущую к нулевой двуединой точке - негативу реальности и позитиву надежды, с чего снова могло начаться очередное перемещение по лабирин-
22