Мелетинский Е. Заметки о творчестве Достоевского

ОГЛАВЛЕНИЕ

О «ПРЕСТУПЛЕНИИ И НАКАЗАНИИ»

"Преступление и наказание" — первый роман (не считая "Игрока") нового, важнейшего и последнего этапа в творчестве Достоевского, этапа, начавшегося с "Записок из подполья". В этот период Достоевский проявляет отчетливо антисоциалистическую тенденцию, особенно ярко выразившуюся в "Бесах".
Часто встречаются высказывания, что и разоблачение Раскольникова в "Преступлении и наказании" ведет к разоблачению социализма. Например, М. Гус, хотя сам признается, что "наполеоновская идея" была насквозь антиреволюционна, вместе с тем утверждает, что «Достоевский считал ее порождением и разновидностью революционных, как он выражался — "недоконченных идей". В "Преступлении и наказании" он рассмотрел эту идею подробнее, точнее, глубже, чем в "Господине Прохарчине" и "Униженных и оскорбленных": он теперь непосредственно связал "предницшеанскую теорию" двух разрядов людей с революционной идеологией. В его гла-

73

зах Раскольников — духовный сын Чернышевского, Добролюбова, и в лице убийцы — теоретика "наполеоновской идеи" — он стремился показать, до чего доводит молодежь нигилизм, какую смертельную опасность представляют социализм и революция»1.
В действительности это не так, но "идея" Раскольникова и его психоидеология, так же как идеология социалистическая, являются плодом отрыва молодых мыслителей от национальной, народной, православной почвы. Отрыв этот совершается не без влияния общеевропейских тенденций, весьма разрушительных с точки зрения Достоевского. Сугубо индивидуалистическая, "предницшеанская" позиция Раскольникова и принципиальный "коллективизм" социалистов существуют в общей атмосфере социального и психологического хаоса, который особенно убедительно будет впоследствии продемонстрирован в "Бесах".
Два различных вида нигилизма объединяют нарушение морали и закона с допущением кровавых деяний, хотя бы для выдающихся избранных личностей (для Раскольникова и в теории, и на практике, а для других революционеров-социалистов только на практике, так как формальный демократизм социалистов не решается это признать), а также крайний рационализм, игнорирующий и христианские идеалы, и вообще учет реальной "живой души". Общим, конечно, являются и атеистические тенденции, которые, впрочем, у Раскольникова не достигают полной уверенности и твердости.
По мнению социалистов, и преступление, и революционная мораль представляют собой непосредственный отклик на бедность и социальную неустроенность ("среда заела"), с чем Достоевский не согласен. Однако практически и этот фактор в романе "Преступление и наказание" широко демонстрируется. Разумихин формулирует чуждые ему социалистические взгляды: «...преступление есть протест против ненормальности социального устройства и только; <...> все у них потому, что "среда заела", и ничего больше!», — и далее: "социальная система, выйдя из какой-нибудь математической головы, тотчас же и устроит все человечество и в один миг сделает его праведным и безгрешным, раньше всякого живого процесса... И выходит в результате, что всё на одну только кладку кирпичиков да на расположение коридоров и комнат в фалан-

74

стере свели!"2. Любопытно, что Порфирий Петрович спорит с Разумихиным и высказывается в том смысле, что «"среда" многое в преступлении значит» (VI, 197). В этом пункте революционность и преступление как бы сближаются, и Достоевский показывает, как велика была роль бедности в жизни Раскольникова и как она подталкивала его к созданию своей теории, хотя и вовсе не социалистической, и к самому преступлению. Тема бедности в какой-то мере продолжает тенденции раннего творчества Достоевского: "Он был задавлен бедностью" (5), "низкие потолки и тесные комнаты душу и ум теснят" (320), "удрученный бедностью" (VII, 24); с самого начала говорится о Раскольникове: "там-то, в углу... и созревало всё это" (VI, 45). Свидригайлов говорит Дуне о Раскольникове: "...раздражение от голода, от тесной квартиры, от рубища, от яркого сознания красоты своего социального положения, а вместе с тем положения сестры и матери. Пуще же всего тщеславие, гордость и тщеславие, а впрочем, Бог его знает, может, и при хороших наклонностях..." (378). В другом месте Достоевский пишет: "Был он очень беден и как-то надменно горд и необщителен", товарищам студентам казалось, что на них "он смотрит как на что-то низшее" (43).
О "гордости бедных" говорится не только в применении к Раскольникову, но и к некоторым другим беднякам, например к Катерине Ивановне Мармеладовой, которая преступлений не совершала и соответствующих теорий не создавала. Именно в связи с Катериной Ивановной Достоевский отмечает, что "пароксизмы гордости и тщеславия посещают иногда самых бедных и забитых людей и, по временам, обращаются у них в раздражительную, неудержимую потребность" (290). Достоевский вообще подробно останавливается на чисто психологических результатах бедности и на психологических предпосылках преступлений, что не приходило в голову социалистам, настаивавшим на влиянии среды только на идеологическом уровне. Бедность Раскольникова описывается на фоне еще более трагической бедности семейства Мармеладовых. Если бедность Катерины Ивановны порождает гордость и эксцентрическое поведение, то ее мужа та же бедность приводит к беспробудному пьянству, безответственности и даже парадоксальным образом — к наслаждению унижением и страданием, даже побоями жены и т.д.

75

Только дочь его Соня (ее "бедность была видимая" — 242), пожертвовавшая собой и ставшая проституткой, находится в состоянии полнейшего смирения, считает себя великой грешницей, живет с надеждой на Бога. Раскольников сначала признает ее за юродивую.
Объясняя Соне свое преступление, Раскольников ссылается на бедность матери и сестры и на свою материальную бесперспективность. "Я учился, но содержать себя в университете не мог... Да и что за охота всю жизнь мимо всего проходить и от всего отвертываться, про мать забыть, а сестрину обиду, например, почтительно перенесть? Для чего? Для того ль, чтоб, их схоронив, новых нажить — жену да детей, и тоже потом без гроша и без куска оставить? Ну... ну, вот я и решил, завладев старухиными деньгами, употребить их на мои первые годы, не мучая мать, на обеспечение себя в университете, на первые шаги после университета, — и сделать все это широко, радикально, так чтоб уж совершенно всю новую карьеру устроить и на новую, независимую дорогу стать... Ну...
ну, вот и всё..." (319).
Бедность как социально-психологическая предпосылка преступления достаточно отчетливо выявлена Достоевским. Как известно, Достоевский описывает некий разговор в трактире, оказавший влияние на Раскольникова. Разговор ведут офицер и студент, и последний считает, что можно убить презренную старуху взамен спасения ста жизней, убить с тем, чтобы "посвятить потом себя на служение всему человечеству" (54). Последний мотив не совпадает, но все-таки приближается к социалистической идее, суть которой в том, что можно и нужно "преступить" для спасения всего человечества. Но эта идея в общем чужда Раскольникову, якобы мечтающему с помощью преступления избавиться от своей бедности. И все же Раскольников допускает, что "исполнение его идеи" на право преступления может быть "иногда спасительной... для всего человечества", он считает, что "все... законодатели... были преступники... все... способные сказать что-нибудь новенькое" (199, 200), однако сам он спасать человечество не собирается. В черновиках к роману Раскольников у Достоевского, с одной стороны, говорит: "Мне власти надо. <...> для себя, для одного себя..." (VII, 153, 154), а с другой: "Я добром искуплю. Погружусь в добро" (86), но в окончательной редакции этот последний мотив,

76

в сущности, не фигурирует. И даже наоборот, в черновиках есть фраза: "...я не для добра, а для власти" (170).
Но и бедность оказывается не самым главным поводом для преступления Раскольникова и для его теории на право преступления. В определенный момент Раскольников признается, что был бы счастлив, если бы убил "из того, что голоден был" (VI, 318). Бедность отчасти способствовала развитию больного самолюбия, но само самолюбие было важнее всего. Ощущению унижения Раскольников противопоставляет свою "наполеоновскую" теорию (теория, "идея" у Раскольникова доминирует над всякой практикой) о праве на преступление выдающейся личности, "необыкновенного" в отличие от "обыкновенного". Отметим мимоходом, что "теория" не только сама по себе греховна и преступна, но отличается излишним, поверхностным и вредным рационализмом, в этом плане так же, как и идеи социалистические. Разумихин, говоря о социалистах, подчеркивает, что они "оттого так и не любят живого процесса жизни... С одной логикой нельзя через натуру перескочить!" (197).
Студент, поверяющий в трактире свои мысли офицеру, восклицает по поводу своей идеи; "Одна смерть и сто жизней взамен — да ведь тут арифметика!" (54). Раскольников, не разделяющий социалистических воззрений, тем не менее также говорит о своих идеях — "справедливо как арифметика" (50). Для Достоевского чрезвычайно важен этот вредный рационализм, игнорирующий человеческую душу. "Я пошел как умник, и это меня и сгубило!" — говорит Раскольников (321).
Не случайно и очень важно, что Достоевский противопоставляет поверхностному рационализму всех различных модных теорий не только вообще живую душу, человеколюбие, христианские идеалы, но специально психологизм, в частности — психологию преступления. Преступление само по себе уже квалифицируется как "болезнь", и все поведение Раскольникова начинается с упадка "воли и рассудка" "в самый момент преступления" и все время продолжается как болезнь.
Совершив преступление, Раскольников чувствует себя абсолютно больным, но эта болезнь началась еще до преступления и необычайно усилилась после: "он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию... углубился в себя и уединился от всех" (5).

77

"Нравственные страдания, болезнь. Подозрительность и мнительность возросли... до размеров чудовищных" (VII, 73). Он испытывает "чувство бесконечного отвращения... он не знал, куда деться от тоски"; "восприимчивость к лучшему была тоже болезненная" (VI, 10, 11). "Нервная дрожь его перешла в какую-то лихорадочную... он поминутно впадал в задумчивость" и находился "в полном изнеможении" (45). Ему снятся страшные сны, и "смутно и темно на душе", "нет у него... ни свободы рассудка, ни воли" (52), "ум его как бы померкал мгновениями", в нем "сменяются смех и отчаяние" (74). Он чувствует "во всем себе страшный беспорядок" и "бесконечное, почти физическое отвращение ко всему встречавшемуся и окружающему" (87). Он признается, что "сам измучил и истерзал себя". Его обуревает "раздражительное нетерпение" (124), "силы его возбуждались... и так же быстро ослабевали" (129), он "весь в лихорадке" (146). В какой-то момент "сердце его было пусто и глухо" и наступала "полная апатия" (132), то опять "он впадал в лихорадочно-восторженное настроение" (211). "Может, я и впрямь помешанный" (225), — признается самому себе Раскольников; "память, рассудок и силы совершенно, совершенно оставляли меня, и только по временам... я мог рассуждать" (VII, 34). Непрерывная смена настроений, преследующая в этот период Раскольникова и не раз подтвержденная текстом, также является болезненной: "одушевление и охота" мгновенно сменяются "угрюмым отвращением" (VI, 208), "негодование сменялось часто веселым, самым неудержимым смехом". И таких резких переходов очень много, можно привести еще ряд примеров.
Быстрые смены настроений и Противоречивость чувств свойственны не только Раскольникову, они характерны для многих героев Достоевского и в «Преступлении и наказаний», и в других романах. Эти смены настроений в принципе болезненны. “Восприимчивость к лучшему была тоже болезненная" (11). В черновиках к роману Раскольников говорит; "я был немного не в своем уме" (VII, 74).
Выше уже отмечено; что подавляющее число болезненных проявлений отражает душевное состояние Раскольникова после совершения преступления: его страхи быть разоблаченным, смутные угрызения совести, сомнений в правильности своей теории. Но, во-первых, все эти терза-

78

ния сугубо болезненны, сопровождаются галлюцинациями и крайне странным поведением с окружающими (врач без колебания признает его больным), а во-вторых, болезнь его психики началась еще до совершения преступления, когда мысль о последнем только зарождалась. "Нетерпеливы и больны вы очень" (VI, 345), — говорит Раскольникову Порфирий Петрович. Разумеется, болезнь "преступника" Раскольникова имеет прямую связь и с его личным характером. "Гордый, властный, нетерпеливый" (344), "угрюм, мрачен, надменен и горд... мнителен и ипохондрик. Великодушен и добр... Ужасно высоко себя ценит... фантастичен и... капризен" (165-166). Мать считает его "высокомерным" и "великодушным". Сестра "знала... его тщеславие, заносчивость, самолюбие и неверие" (402). Обращаясь к Раскольникову, Порфирий Петрович заключает, что "опасен этот подавленный, гордый энтузиазм в молодежи" (345). Здесь Раскольников ставился как бы на одну доску с социалистами.
При этом не случайны и резки перемены настроения и поведения Раскольникова, о которых уже упоминалось выше. Например, "возбужденное состояние бодрости" сменяют у него "бессилие и страх", и это опять-таки не только из-за тревоги, связанной с переживанием своего преступления и страхом разоблачения. Любовь и ненависть по отношению к матери, сестре и Соне сменяют друг друга, "точно в нем два противоположные характера поочередно сменяются" (165). Так же противоречивы и его поступки. Он спасает детей от пожара, после смерти Мармеладова отдает его жене последние деньги, привязался к дочери своей хозяйки за то, что она всегда больная, но в то же время холодно относится к утопленнице, не жалеет ее и т. д. Где-то на границе между социальным (бедность) и психологическим (болезнь) отмечается всячески склонность Раскольникова к одиночеству. Эта склонность была ему свойственна с самого начала, но она резко усилилась после совершенного им преступления. На первых страницах романа о нем говорится: "он... углубился в себя и уединился от всех", "он решительно ушел от всех, как черепаха в свою скорлупу" (25), "не привык к толпе... бежал всякого общества, особенно в последнее время" (11); впрочем, он еще "в университете почти не имел товарищей, всех чуждался <...> был... необщителен" (43). После преступления и вовсе он "всего менее расположен... сходить-

79

ся лицом к лицу с кем бы то ни было в целом свете", "как будто ножницами отрезал себя сам от всех и всего" (90). "Я один хочу быть, один, один, один" (119). Даже "родные... стали... ему решительно невыносимы" (178). "Мать, сестра, как любил я их! Отчего теперь я их ненавижу?" (212) — признается Раскольников. "Если б возможно было... остаться совсем одному, хотя бы на всю жизнь" (337). "Он бы дал все на свете, чтоб остаться одному" (405), "точно туман упал вдруг перед ним и заключил его в безвыходное и тяжелое уединение" (335). Даже на каторге он до поры до времени сохраняет с окружающими весьма холодные отношения.
Отчуждение, отрыв от общества, народа, "почвы", с точки зрения Достоевского, — настоящий грех и один из источников ненавистного ему нигилизма. В подготовительных материалах Раскольников выражает ненависть к человечеству (VII, 147). Надо еще раз подчеркнуть, что это одинокое отчуждение от людей является и личным свойством Раскольникова, и в резко прогрессирующей форме результатом горьких и сложных переживаний после свершения преступления. Но при всех условиях его одиночество связано с индивидуализмом и, как уже упоминалось, прямо противоположно социалистической установке на коллективизм, идее фаланстеров и т. п., хотя социализм тоже нигилистичен в понимании Достоевского. В черновиках: "Я не так, как социалисты <...> я хочу властвовать" (VII, 188). Раскольников говорит: «я не хочу дожидаться "всеобщего счастья". Я и сам хочу жить, а то лучше уж и не жить"» (VI, 211). Он хотел "свободу и власть, а главное власть... над всею дрожащею тварью" (253; см. приведенную выше цитату из черновиков). И этот индивидуалистический пафос и стремление возвыситься над обычными людьми до "сверхчеловека", "наполеонизм" является главной почвой для задумывания и изобретения Раскольниковым его "теории". Отсюда и истинный смысл его разочарования в своем поступке. В поступке — даже в большей мере, чем в теории, хотя и в теории тоже: "Эх, эстетическая я вошь, и больше ничего".
"Старуха была только болезнь" (см. выше о болезни), и далее: "я переступить поскорее хотел... я принцип убил... а переступить-то не переступил" (211), "чувствовал, что я не Наполеон" (321). "Не для того, чтобы матери помочь, я убил — вздор!.. Я просто убил; для себя убил... И не день-

80

ги, главное, нужны мне были... мне надо было узнать тогда... вошь ли я, как все, или человек? <...> я такая же точно вошь, как и все!.. Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку!" (322).
После преступления у Раскольникова параллельно идет разочарование в собственных силах "переступить", т. е. сознание того, что он весьма далек от людей типа Наполеона, а также разочарование в самой "теории". В какие-то моменты Раскольников еще верит, что "теория" сама по себе не опровергнута. Даже когда он уже собирается предать себя правосудию, он еще отрицает, что совершенное им есть настоящее преступление (400). "Я ведь только вошь убил... бесполезную, гадкую, зловредную"; "кто крепок и силен умом и духом, тот и... властелин!" (320, 321). Некоторое время страдающий до крайности Раскольников утешает себя тем, что "истинно великие люди... должны ощущать на свете великую грусть" (203), но скоро догадывается о своей слабости, о том, что ему далеко до Наполеона. У Наполеона — "не тело, а бронза" (211).
В сущности, с самого начала он боится "не вытерпеть", сомневается, испытывает неверие в исполнение своих замыслов, даже чувствует отвращение к себе. Он все еще думает, что "стоит только посметь", а его обуревают "обессиление и страх", "какая-то особенная тоска начала сказываться ему в последнее время" (327).
Но Раскольникова одолевали и серьезные сомнения, он стыдится себя и приходит постепенно к заключению: "это ведь дьявол смущал меня... меня черт тащил" (321). Страшные страдания Раскольникова вызваны не только страхом и слабостью воли, но теми добрыми чувствами, которые еще сохранились в его душе; в нем все больше пробуждаются мысли о страдании и сострадании, но окончательное раскаяние приходит к нему уже на каторге и отчасти провоцируется ярким осознанием своей любви к Соне Мармеладовой.
Пафос необходимости сближения с окружающими людьми, отказа от индивидуализма и эгоцентризма, не говоря уже о любом варианте нигилизма, всячески прокламируется Достоевским в "Преступлении и наказании". Он не удерживается, чтоб не уколоть по этому поводу социалистов. Лебезятников восклицает, что "сострадание в наше время даже наукой воспрещено" (14). Отдельные доб-

81

рые ощущения и поступки Раскольникова доказывают, что в нем эти возможности сострадания как основы мироощущения не уничтожены. Мотив сострадания как бы символически выражен в сне Раскольникова об убийстве лошади. Он "поклонился" Соне и в ее лице "всему страданию человеческому" (246). Свидригайлов говорит ему: "Вы — Шиллер, вы — идеалист!" (362). "Шиллер-то в вас смущается поминутно" (373). Этот пафос любви и сострадания Достоевский непосредственно связывает с православной религией (католицизм, по его мнению, нисколько не препятствует индивидуализму, алчности и т. п.). Но в окончательной редакции нет сильного нажима на атеизм Раскольникова и его преодоление, хотя тема эта, конечно, присутствует. С самого начала испытывая сомнения. Раскольников молит Бога: "покажи мне мой путь" (50). На вопрос Порфирия Петровича Раскольников говорит, что верует в Бога (201), но в разговоре с Соней восклицает: "Да, может, и Бога-то совсем нет" (246). Он не верит в приведения и в будущую жизнь (221). "Я не верую, а ее просил за себя молиться" (399). Еще раньше он и сестру Сони — Полю просит за него помолиться (147). В черновиках Раскольников помолился Христу (VII, 82), обещает покаяться, но в окончательном тексте этого нет. Еще в остроге его ругают "безбожником" (VI, 419), но там-то и происходит давно ожидаемое "обновление человека" (422).
Таким образом, Достоевский обнажает и социальный, и психологический, и идеологический уровень в "преступлении" Раскольникова как в теоретическом (идея, теория), так и в практическом плане. В "Преступлении и наказании", в отличие от героев Достоевского в других романах (например, Ивана Карамазова, Подростка и др.), теоретическая мечта и реальное свершение объединены и приписаны одному герою. С одной стороны, развенчивается "теория", а с другой -демонстрируется убийственно разрушительное действие совершенного преступления и соответствующего "греха" на реальную психологию и надуманную идеологию героя романа. При этом здесь, как и в других произведениях, глубина раскаяния героя меньше степени осуждения его автором, и полное перерождение только начинается в финале. Обозначается его перспектива.
В "Преступлении и наказании" герой романа Родион Раскольников составляет центр целой системы образов,

82

и эта система должна с убедительной яркостью в художественном и идеологическом плане развернуть замысел автора.
Рисуя бедность как социально-психологическую почву "преступности" Раскольникова, Достоевский сопоставляет его с нищим пьяницей Мармеладовым, который, чувствуя себя униженным ("за нищету... метлой выметают из компании человеческой" — 13), ищет в вине и сострадание, и извращенное стремление к самому страданию. "В питии... сострадания и чувства ищу... Пью, ибо сугубо страдать хочу" (15), "не веселья жажду, а скорби и слез!.." (20-21). Мы знаем, насколько противоречивость и парадоксальность чувств свойственна многим персонажам Достоевского и, в частности, Раскольникову. Но в данном случае парадоксальность Мармеладова — это именно реакция на его бедность и приниженность, на "содом-с безобразнейший" (16). Желая "скорби и слез", Мармеладов и побои со стороны жены воспринимает "не в боль, но и в наслаждение" (22). На Катерине Ивановне он, по его словам, женился из сострадания (ср. любовь Раскольникова к дочери хозяйки по причине ее болезненности). Заметим, что слова страдание и сострадание все время произносятся Мармеладовым, и это соответствует значению, которое придает им автор. К этому надо добавить и твердую надежду Мармеладова на Божье прощение.
Хотя Мармеладов, находясь в трактире, смотрел на остальных "с оттенком некоторого высокомерного пренебрежения" (12), это было только невинным жестом самообороны против возможных унизительных насмешек, а никак не выражением теории о "высших и низших существах", как это имело место у Раскольникова. Мармедадов, в противоположность Раскольникову, — тихий, скромный и слабый бедняк, который не может отказаться от пьянства, губительного и для него, и для его семьи. Отсюда и его несчастный конец (раздавлен лошадью). Ни о социалистических мечтах, ни о буржуазном индивидуализме здесь и речи быть не может.
Благодаря присутствию в романе полупародийного образа Лебезятникова Раскольников сверхотчетливо противопоставлен социалистам. Лебезятников "чрезвычайно пошленький и простоватый человечек... глуповатый... недоучившийся самодур" (279), он поклонник Фурье и Дарвина, толкует о том, что сострадание устарело и запреще-

83

но наукой, считает проституцию "нормальным состоянием женщины" (282), отрицает семейную верность, декларирует, что чистка помоев "просто работа, благородная, полезная обществу деятельность, которая... гораздо выше... деятельности какого-нибудь Рафаэля или Пушкина" (285). Все буржуазные нормы вызывают у него революционный протест, и он мечтает об организации коммуны.
Сложнее обстоит дело, когда мы пробуем сопоставить Раскольникова, индивидуалиста-нигилиста, даже не присвоившего по-настоящему денег ограбленной и убитой им старухи-процентщицы, не лишенного "шиллеровского" идеализма, — и обычный буржуазный индивидуализм и его представителей, скупых и скаредных, алчных в отношении денег, вовсе не способных на какое-либо сострадание, всегда сверхэгоистичных. Таким представлен Лужин — жених Дуни, сестры Раскольникова. Он "угрюмый и... высокомерный", но без всяких колебаний и противоречий, что столь характерно для Раскольникова. Он "очень расчетливый" (31), его называют "деловым" и "рациональным", и разоблачаемый Достоевским поверхностный, лишенный каких бы то ни было философских глубин, попросту низкий рационализм его — истинный, а не воображаемый, как у Раскольникова. Его эгоистическая расчетливость доходит до того, что он хочет жениться на бедной девушке, чтоб она была ему вечно благодарна. Мы помним, что в романе Лужин и Раскольников особым образом противопоставлены в отношении их к семейству Мармеладовых: Раскольников отдает последние деньги бедному семейству, тогда как Лужин инсценирует кражу дочерью Мармеладова денег, ста рублей, ради своих гнусных целей. При этом он не только "враг всех предрассудков", но даже подлизывается к совершенно чуждой ему по существу революционной молодежи: говорит, что "разделяет... убеждения новейших поколений наших" (31). Неудивительно, что Раскольников, с его, может быть, извращенной, но все же благородной душой, сразу же становится его врагом и восстает против брака с ним сестры.
Лужина можно отнести к категории "хищных" типов, не раз описанных Достоевским. Другим, более сложным вариантом "хищного" типа является Свидригайлов.
По словам Дуни, которую Свидригайлов пытался сделать своей любовницей, он — "ужасный человек"; так же о нем отзывается и мать Раскольникова (175). Он "разврат-

84

ный, низкий, сладострастный человек", в чем, впрочем, и сам Свидригайлов цинично признается: "я человек грешный" (370), "я человек развратный и праздный" (222). И другие о нем отзываются в этом роде на страницах романа неоднократно: "неприятен, очевидно чрезвычайно развратен, непременно хитер и обманчив, может быть, очень зол" (354). Он бывает и высокомерен, и при этом цинично замечает: "отчего же... не побывать пошляком" (217) или "почему же и не пофанфаронить" (362), и тут же жалуется, что "очень скучно" и что "кроме вина ничего больше не остается" (218). Впрочем, на пьяницу Мармеладова он совсем не похож, отчасти ради преодоления скуки он цинично занимается развратом. Раскольников в Свидригайлове "убедился как в самом пустейшем и ничтожнейшем злодее в мире" (362). В силу полной безнравственности (в черновиках у Достоевского: "Холодно-страстен. Зверь. Тигр" — VII, 164) он не только бьет жену, которая его "выкупила" после его разорения (вспомним, что с Мармеладовым было все наоборот: его била жена, а он пытался даже извлечь из этого наслаждение), более того, Свидригайлов сам способствует смерти жены. За ним и другие преступления, например слухи о смерти ребенка и лакея (VI, 364), кроме того, он сам признается, что "был шулером" (359). Он чужд религии и допускает, что на месте Бога "там одни пауки" (221), он отвергает любые нравственные запросы. Пусть в самом низком смысле, но все-таки в нем есть русская "широта натуры". У Свидригайлова на этот счет своя философия: "Русские люди вообще широкие люди... как их земля, и чрезвычайно склонны к фантастическому, к беспорядочному; но беда быть широким без особенной гениальности" (378). Сравним этот момент в теории Раскольникова: у кого есть совесть, пусть страдает, если он ошибочно возвысился (см. 203). Кстати, Свидригайлов нисколько не ориентирован на Запад: "на родине лучше: тут, по крайней мере, во всем других винишь" (218). В силу указанной "широты" он умеет "при случае быть и порядочным человеком" (217) — так говорит о нем Раскольников. Свидригайлов "скучает" и утверждает вполне справедливо, что именно "порядочный человек обязан скучать", а разврат он признает болезнью, "как и всё, переходящее через меру". В отличие от Лужина, Свидригайлов не грешит скупостью: он не только готов заплатить деньги, чтобы расстроить брак Дуни с

85

Лужиным, но охотно дает деньги Соне, жертвует на детей Мармеладова и на свою 13-летнюю невесту. Он якобы вообще любит детей. Обуреваемый скукой и безысходностью, победившими даже такого чувственного циника, он кончает жизнь самоубийством. Любопытно, что Свидригайлов считает, что между ним и Раскольниковым "есть какая-то точка общая" (219). Это подчеркивает неслучайность в сопоставлении Раскольникова со Свидригайловым. Близко к Раскольникову и рассуждение Свидригайлова о том, что "злодейство позволительно, если главная цель хороша" (378). Любопытно, что Свидригайлов видит в Раскольникове шиллеровский идеализм (об этом было сказано выше) и, вопреки погруженности в надуманную мечту, желание жить: "слишком жить хочется" (390). Сам же Свидригайлов, "практический" нигилист без теоретических фантазий, при всей своей циничности и сладострастии в отличие от Раскольникова кончает жизнь самоубийством. В Раскольникове же побеждает жизнь, и вместо самоубийства его ждет обновление.
Лужин и Свидригайлов противостоят Раскольникову с разных направлений. Свидригайлов противостоит Лужину в известной степени как циник, но в то же время и как вариант русской широкой натуры — лицемеру и буржуазному прагматику.
Еще один вариант широкой русской натуры, на сей раз положительной, представлен в образе Разумихина. Он — "горячий, откровенный, простоватый, честный, сильный, как богатырь" (157), "славная личность" (158). Будучи прекрасным человеком по существу, Разумихин пренебрегает внешними формальными моментами (и в этом смысле является противоположностью Лужину, в чью невесту Дуню влюбляется). "Ну и нарочно буду такой грязный, сальный, трактирный, и наплевать!" Характерна такая черточка: он очень "чистоплотен", но не хочет бриться (162). При этом Разумихин достаточно деловит, например, вынашивает разумный план создания издательства и организации торговли книгами, но без всякой скупости, хитрости и т.п. (в отличие от людей типа Лужина). "Он человек деловой, трудолюбивый, честный и способный любить" (327) — так его аттестует Раскольников сестре Дуне в один из драматических моментов повествования. Действительно, умение Разумихина любить, в

86

частности — Дуню, решительно отличается от "расчетливой" любви Лужина. Очень характерен его протест против излишнего рационализма. Он это выражает даже такой фразой, которая снова подчеркивает его "широту": "Я люблю, когда врут!", но при этом с его точки зрения надо "соврать по-своему". Разумихин горячо критикует социалистов, в частности — за их требование "безличности" ("верите ли: полной безличности требуют!.." — 155).
Раскольникову как "преступнику" противостоит Порфирий Петрович — в качестве следователя, который якобы любит "дурачить" (189), играть с подозреваемым, "как кошка с мышкой" (195). Таким его вначале представляет себе Раскольников. Но суть дела заключается в глубоком понимании Порфирием Петровичем психологии преступления вообще и психологии такого мечтательного и страдающего интеллектуала, каким был Раскольников, и в отгадывании и понимании его "теории". Более того, Порфирий понимает его страдания и колебания, угадывает соблазн предать себя в руки правосудия, лишь бы освободиться от психологических мучений: "он моя жертвочка и никуда не убежит от меня... психологически не убежит" (261-262). У Порфирия Петровича хватает ума, чтоб разгадать Миколку, понять, что тот берет на себя вину из идеального желания пострадать и, отведя его, требует признания Раскольникова. Явному пожеланию индивидуалиста и интеллектуала-теоретика вседозволенности для высших натур противостоит здесь эта надуманная жертвенность невинного и крайне при этом демократического существа.
Определенную роль в "Преступлении и наказании" играют женские образы.
Жена Мармеладова Катерина Ивановна дает еще один вариант, причем именно женский, психологии безнадежно бедного человека. Она не только бьет своего спившегося мужа, она вообще крайне эксцентрична и противоречива. Верхом ее эксцентричности является попытка просить милостыню с детьми, заставляя их петь и плясать. Противоречивость ее проявляется на каждом шагу и похожа на волнистую линию с бесконечными пиками, и самый яркий пик — когда она подталкивает свою падчерицу Соню выйти "на панель". А когда та из жалости и жертвенности так и поступает, Катерина Ивановна весь вечер стоит перед ней на коленях, целует ей ноги и т. п.

87

Соня, в свою очередь, во всем ее оправдывает, жалеет и восхваляет: "она совсем как ребенок... у ней ум совсем как помешан... от горя. А какая она умная... какая великодушная... какая добрая... такая несчастная! И больная... Она справедливости ищет" (243). В этом несколько преувеличенном восхвалении есть несомненно и доля истины.
Катерина Ивановна своей бедности и униженности, в которых она бьется, как в сетях, противопоставляет своеобразную гордыню, подчеркивает (явно преувеличивая и фантазируя) свое "благородное" происхождение и принадлежность к гораздо более высокой социальной среде, чем ее теперешнее окружение. Она настаивает на принадлежности к чему-то "высшему". Однако само собой разумеется, что эта позиция самовосхваления крайне далека от сверхчеловеческих, "наполеоновских" претензий Раскольникова. Параллелизм здесь беспредельно удаленный.
Сестра Раскольникова Дуня ищет в отличие от брата реальный, нестыдный, разумный выход из унизительных обид и бедности как своей, так и братниной в первую очередь. Но ей не сразу удается различить и понять унизительность брака с богатым и совершенно недостойным Лужиным, тогда как Раскольников его мгновенно раскусывает.
Свидригайлов, грубо добивавшийся любви и связи с Дуней, предполагает, что и здесь, т. е. в случае с ним, она вначале готова была увлечься, поддавшись ему отчасти из готовности его спасти и даже "за кого-нибудь какую-нибудь муку поскорее принять, а не дай ей этой муки, так она, пожалуй, и в окно выскочит". Свидригайлов убежден, что в древние времена она была бы настоящей мученицей, "ушла бы в Египетскую пустыню и жила бы там тридцать лет, питаясь кореньями, восторгами и видениями". При этом она "целомудренна ужасно" (365). Раскольников, говоря о сестре, однажды сравнивает ее жертву с жертвой Сони Мармеладовой.
Вскользь упоминается, что она была похожа на брата, что в лице ее мелькала "надменность", но главным образом, что она была красива, что глаза и брови ее "гордые" и "необыкновенно добрые" (157). Ее целомудренность, доброта и готовность к жертвам, конечно, глубоко положительная характеристика, что не мешает ей иногда ошибаться. Невольным ударом по душе брата оказалась ее, в

88

сущности, случайная фраза: "я еще никого не зарезала!" (179). Мать Раскольникова и Дуни считает, что они во многом сходны: "оба высокомерные и великодушные" (185), тем самым подчеркивая некоторое сходство (весьма относительное) и, одновременно, противоречивость характеров.
Всем ясно, что основной женский образ в романе, соотнесенный с Раскольниковым, — это Соня Мармеладова, самый идеальный персонаж романа. Соня стала проституткой, чтоб спасти семью от голода. Она считает себя великой грешницей: "я великая, великая грешница" (246), и Раскольникову становится понятно, "до какой чудовищной боли истерзала ее, и уже давно, мысль о бесчестном и позорном ее положении" (247). Как уже упоминалось, она искренне восхваляет Катерину Ивановну, мачеху, толкнувшую ее, правда, в приступе отчаяния, на панель, и при этом обвиняет, без достаточных оснований, саму себя, чувствует "бесконечность собственного уничижения" (337); "А сколько, сколько раз я ее в слезы вводила!.. Я жестоко поступила!" (244). Однако Соня, это "приниженное существо" (182), глубоко благородна и по сути своей невинна, хотя преодолевает бедность развратом, что формально можно считать гораздо большим падением, чем решение Дуни "продать себя" богатому мужу.
Раскольников в ответ на стенания Сони по поводу своей греховности восклицает: "тем ты грешница, что понапрасну умертвила и предала себя" (247), "вы себя ни за что считаете" (313). Автор утверждает, что "настоящий разврат еще не проник ни одною каплей в ее сердце" (247). Такова "тихая Соня" (212). Ее благородство и доброта отражены и в ее внешности: "голубые глаза ее были... ясные... выражение лица... доброе и простодушное" (183) и т. п. Раскольников, пораженный ее самопожертвованием и перенесенным ею страданием, поклонившись ей, целует ее ногу и при этом говорит: "Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился" (246). Он подозревает, что, может быть, она душевнобольная: «Разве все это не признаки помешательства? <...> "Юродивая! юродивая!" — твердил он про себя» (248). Он готов назвать Соню юродивой, поняв, как она страстно предана Богу и христианской религии. В черновиках у Достоевского: "Воспитания Соня не получила, только кротость... от Бога приобрела" (VII, 106). "Что ж бы я без Бога-то

89

была? — ...энергически прошептала" Соня (VI, 248). Она полна страданием и состраданием, столь высоко ценимыми Достоевским. И она, собственно, с одной стороны, поражена страданиями самого Раскольникова ("экое страдание" — 322), а с другой — обвиняет его в отступлении от Божьей правды: "От Бога вы отошли, и вас Бог поразил, дьяволу предал!.." (321). И при всей своей кротости и сострадательности она выносит ему "неумолимый приговор" (354) — требует, чтобы он признался в преступлении и претерпел наказание, а перед этим: "поцелуй... землю <...> Тогда Бог опять тебе жизни пошлет" (322).
Соня читает Раскольникову, по его просьбе, отрывок из Библии про воскресение Лазаря и надеется, мечтает страстно, что и он сейчас "уверует", как те иудеи, которые видели это чудо. При всем этом Раскольников, впавший в крайнее одиночество и всех кругом отвергший, тянется к Соне — и потому, что они якобы пара грешников ("убийца и блудница... мы вместе прокляты, вместе и пойдем" — 251-252), и в силу ее страстного сочувствия, и как к носителю высшей благородной правды (которой он, впрочем, не сразу подчиняется). "Одна ты у меня и осталась" (318), — говорит он. — "...Нянька будет моя!" (403). А она: "за тобой пойду, всюду пойду" (316).
Она действительно следует за ним на каторгу, туда, куда его отправляют после суда. О взаимной любви Раскольникова и Сони говорится в окончательной редакции очень скупо, только в черновиках: "я люблю тебя" (VII, 134), но именно эта любовь стала важнейшим катализатором христианского возрождения "преступника" Раскольникова.
Старуха-процентщица, грубая, скупая, жадная, противостоит своей сестре Лизавете, которая характеризуется как "смиренная и пугливая" (VI, 52), "тихая... кроткая, безответная", истинная христианка. Убийство Елизаветы подчеркивает абсолютную аморальность преступления, совершенного Раскольниковым, так как Елизавету уже не назовешь "вошью" и не оправдаешь ничтожность ее убийства тем, что осыпаны будут благами более достойные люди.
Несколько упрощая анализ персонажей романа, можно сформулировать оппозиции, порожденные системой образов, приблизительно так: индивидуалистический утопизм Раскольникова прямо противоположен карикатур-

90

ному социалистическому, якобы коллективистскому, утопизму Лебезятникова. В противопоставлении Раскольникова Лужину выражается противоположность утопического, теоретического, по преимуществу интеллигентского индивидуализма индивидуализму практическому, мещанско-буржуазному, заодно — противоположность искренности лицемерию. Теоретический, идеалистический нигилизм Раскольникова противостоит сугубо "материалистическому", практическому нигилизму Свидригайлова; утопия противостоит цинизму, и парадоксально — привязанность к истинной жизни, возможность душевного возрождения у Раскольникова противостоит неизбежному исходу в смерти, самоубийству Свидригайлова. Лицемерие и установка на материальную выгоду у Лужина резко отличается от цинизма и установки на чувственное наслаждение у Свидригайлова. Непримиримость по отношению к бедности и самовозвеличивание утопической мечтой у Раскольникова решительно отличается от поведения Мармеладова, ищущего наслаждения в самой безнадежной приниженности, вплоть до безропотности по отношению к побоям жены.
Благородная "широкая натура" Разумихина противопоставлена низкой широте натуры у Свидригайлова, а разумный альтруизм Разумихина в корне отличен от "разумного" эгоизма Лужина. Практическая, рассудочная жертвенность у Дуни решительно отличается от не знающей границ сострадательной жертвенности Сони, освященной страстной религиозностью.
Замысел автора "Преступления и наказания" известным образом реализуется в композиции романа.
Первая часть начинается с описания бедности героя и его "безобразной мечты", отчасти порожденной этой бедностью. Уверенный в своей "теории". Раскольников с самого начала уже смущен, колеблется, сомневается в исполнимости "мечты", страшно нервничает. Параллельно с описанием бедности Раскольникова рисуется безвыходная бедность Мармеладова и его семьи, страшная жертва Сони, ставшей проституткой ради спасения семьи от голода. Несомненно, с поступком Сони как-то соотносится эпизод с пьяной девушкой, которой пытается воспользоваться прохожий господин, и особенно сведение о Луне, пострадавшей от приставания Свидригайлова, в чьем доме она служила, а потом решившей выйти без любви за

91

богача Лужина, в основном — для спасения бедного брата. В конце первой части Раскольников пытается реализовать свою "мечту", убив старуху-процентщицу и заодно ее невинную и благородную, богобоязненную сестру.
Во второй части ярко описаны болезненное состояние (бред, сны, галлюцинации, беспамятство) и страх разоблачения у Раскольникова после совершенного преступления, его обморок в полиции, когда в его присутствии было упомянуто об убийстве старухи, страх от встречи с Заметовым и болезненная, опасная для разоблачения попытка его подразнить. Усиливается тяга Раскольникова к одиночеству. В финале — смерть Мармеладова и приезд матери с сестрой.
Таким образом, если темой первой части была бедность и факт совершения преступления, то вторая часть в основном рисует болезненное состояние Раскольникова и его страхи после совершения преступления.
В третьей части усиливается отторжение героя от людей, пронизанное фразой: "не мучьте меня" (151). Разворачивается конфликт с прибывшим в Петербург в качестве сестриного жениха Лужиным (Раскольников подозревает об истинной причине этого предполагающегося брака: сестра "продала себя" ради денег, для спасения его, Раскольникова), вместе с тем его пугает не только встреча с мещанином, называющим его "убивец", но и первая встреча с хитрым и незаурядным следователем Порфирием Петровичем, который рассчитывает на то, что "бабочка сама на свечку летит" (190). В результате — отчетливое разочарование в своих силах: "Старуха была... болезнь... я не человека убил, я принцип убил" (211).
Четвертая часть начинается с развязки драматической судьбы сестры, разговора со Свидригайловым и Лужиным, затем — отказ Лужину, начало любви Разумихина к Дуне. Тяготясь родными. Раскольников отправляется к Соне Мармеладовой; разговоры с ней — об их общей дороге, о страдании и пр. Не случайно эта часть объединяет тему "жертвенности" Дуни и Сони. В финале — новый диалог с мучителем Порфирием Петровичем и неожиданное принятие вины на себя невинным Миколкой, готовым тоже пострадать. Возникает своеобразная пауза в непрерывных страхах героя.
Пятая часть как бы отвлекается от страданий Раскольникова и рисует поминки по Мармеладову, включая

92

наглое, ложное обвинение Лужиным несчастной и невинной Сони в краже, а затем дикий скандал Катерины Ивановны с хозяйкой, сумасшествие выгнанной с квартиры Катерины Ивановны, ее эксцентрическое нищенство. Затем идет откровенный разговор Раскольникова с Соней с итогом: "Вместе... страдать пойдем" (324). Разговор подслушан Свидригайловым.
Шестая часть, с одной стороны, завершает тему Свидригайлова, который пытается снова овладеть Дуней, раздает деньги и кончает самоубийством, с другой — ставит точку в судьбе Раскольникова (не забудем, что Свидригайлов — параллель к нему, в какой-то степени его хищный двойник).
Порфирий Петрович, разобравшись с Миколкой, раскрывает свою систему психологических доказательств перед Раскольниковым и требует от него признания и донесения на себя. Вдохновленный Соней, Раскольников признает официально свою вину, хотя это еще не полное раскаяние.
В остроге, куда его отправляют, он некоторое время "угрюм, несловоохотлив" (415), продолжает роль одинокого индивидуалиста, но после болезни, Сониной и своей, Раскольников осознает свою любовь к Соне, и с этого момента начинается подлинное "обновление человека" (422).

1 См.: Гус М. Идеи и образы Достоевского, М., 1971. С . 337.
2 Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1972-1991. Т. VI, С. 196, 197. Далее по тексту произведения Достоевского цит. по данному изданию с указанием в скобках номера тома и страницы, при ссылке на тот же том указывается только номер страницы.
.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел литературоведение